Текст книги "Муха и сбежавшая мумия (Муха и чемоданчик с бомбой) "

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Стоп, сказала себе Маша. «После того» – еще не значит «из-за того». Если ты чихнешь, а поезд сойдет с рельсов, то чих тут ни при чем. Подумаешь, Темирханов рассыпал образцы товаров. Никому не запрещено торговать винтиками и кофе.

Надо поставить себя на место Темирханова. Вот он сидит в купе с Вадиком. Вот входит старший лейтенант Джонни Депп. Темирханов его знает и не любит. Он велел своим охранникам посадить Джонни Деппа в подвал, и за это ФСБ отобрала у них пистолеты.

«Вам продали билеты из брони ФСБ», – говорит нелюбимый Джонни Депп и приводит Деда. А Дед говорит: «Я полковник Алентьев».

Что думает Темирханов? Конечно же, что Дед – полковник ФСБ. Миллионеру от этого никакой радости: заплатил за билеты втридорога, и все равно подсадили попутчиков. Но против ФСБ не попрешь. но Федеральная, а по-другому говоря, Государственная служба безопасности. В государственных интересах Темирханова вообще могут попросить из куме. Он злится и молчит.

А потом «полковник ФСБ» объясняет, что на самом деле он из военной разведки. Это разные спецслужбы: ФСБ ловит шпионов и других особо опасных преступников, а Дед – сам шпион. В России ему разведывать нечего: такие, как он, работают за границей.

Вот когда Темирханов обрадовался! ФСБ ему не нравится, а с разведчиком он и выпить готов.

Но Джонни Депп предупреждал: у миллионера все люди делятся на тех, кому от него что-то нужно, и тех, от кого ему что-то нужно. А на остальных ему наплевать. Он с ними просто не встречается. Дед – «остальной»: им с Темирхановым ничего друг от друга не нужно. Миллионер не должен был тратить на него свою выпивку.

Странно.

Глава III
НОЧНОЙ КОШМАР

Маша проснулась от жуткого хрипа, как в ужастике, когда кого-то душат: – Хр-р, гр-гры!

А потом вдруг по-львиному:

– Гр-рям!!!

Ага, Темирханов. Надо же, как храпит! Как большой.

Поезд стоял. За окном было черным-черно. В приоткрытую дверь виднелся коридор, тоже почему-то темный, и другое окно, и стена какого-то склада с железными воротами. Над складом горел фонарь. Он только слепил глаза, а до купе свет не доходил.

В темноте что-то шипело. Наверное, вагонные тормоза работают на сжатом воздухе. Не змея же там. Змей Маша навидалась, они на юге не редкость. Ни одна не может шипеть без передыха.

Миллионер всхрапнул особенно жутко, поворочался и тоненько засвистел носом.

И тут Маша расслышала шорох.

В КУПЕ БЫЛ ЧУЖОЙ!

Он дышал, он двигался, чуть слышно шурша одеждой!

Фонарь за дальним окном заслонила тень. Чужак не ушел, наоборот, он приблизился. Звякнула пряжка – это же ее рюкзачок, он висел на крючке! Там и деньги, и новенький телефон – подарок Деда… Мани лежала, оцепенев. Руки и ноги были теплые и непослушные, как будто на нее надели длинную тяжелую шубу. Временами чужак словно растворялся в темноте, его совсем не было слышно. Потом опять шуршала одежда или до Маши доносилось нечистое пихание.

Несмотря ни на что, ее тянуло в сон. А может, это и был такой сон – с запахами и звуками.

«Считаю до трех и включаю свет!» – сказала себе Маша и потянулась к ночнику над головой.

РАЗ…

ДВА… – Она уже нашарила холодный рычажок выключателя.

ТРИ! – И вдруг оказалось, что под пальцами простыня, а рука лежит, где лежала. Точно, сон.

Вагон дернулся, лязгнул, и фонарь за окном стал уплывать, уплывать, пока не скрылся за оконной рамой. А чужак дохнул ей прямо в лицо! Она почувствовала, что у нее зашевелились волосы. Звякнул задетый стакан, что-то упруго, как мяч, упало на пол.

И ВДРУГ БАБАХНУЛО! Брызнуло, хлестнуло по стенам, и все купе зашипело!

Маша взвизгнула и включила свет.

Чужака не было. В дверном зеркале отражался только желтый ночничок. Она свесилась с полки и увидела себя. Ну и физиономия: волосы дыбом, глаза, как блюдца, под носом что-то бурое. Маша попробовала языком – квас. Вот что шипело, вот что взорвалось! Пластиковая бутылка весь день стояла на жаре. Квас бродил, бродил и, когда бутылка свалилась на пол, вышиб пробку, как шампанское.

Миллионер приподнял голову над подушкой, посмотрел пустыми глазами, всхрапнул и опять упал.

Бум! Плюх! Уй-а! – Это с верхней полки рухнул Вадик и приземлился в квасную лужу.

– Воры, – пробормотала Маша. Язык был непослушный, губы как замороженные. Получился шепот. – ВОРЫ! – громче повторила она.

Вадик очумело помотал головой, взглянул на багажную полку – пусто! – и бросился к двери. Ручка не поддавалась, Вадик дергал ее и рычал. Наконец он сообразил отпереть защелку, рванул дверь и вывалился из купе. Босые ноги здоровяка затопали куда-то в конец вагона.

Странные воры. Привидения, а не воры. Чемодан миллионера исчез, а дверь заперта изнутри… Хотя ее можно запереть и снаружи, только нужен ключ-трехгранка.

– Дед! – позвала Маша. Молчит.

Она быстро надела сарафан и спрыгнула с полки. Дед спал, по-детски подложив руки под щеку.

– Дед! – Маша затрясла его за плечо. – Подъем, полковник!

Дед сел с закрытыми глазами.

– Ох, Муха, что-то мне плохо!

– Пить меньше надо, – съязвила Маша.

– Да я почти не пил. И Ахмедка тоже.

Маша взглянула на Темирханова. Квас взорвался рядом с ним, и Ахмедка лежал на мокрой подушке, весь в пене. Он облизывался, беспокойно вертел головой, но не просыпался.

Пока она смотрела на Ахмедку, Дед заснул сидя. Пришлось снова кричать ему: «Подъем!» – и Дед повторил, как магнитофон:

– Ох, Муха, что-то мне плохо!

Маше самой хотелось прилечь ему под бок и за-' муть. Что ли, поезд так ее укачал?

– Дед, воры! Где твоя камера?!

– Под полкой, – ответил Дед и упал на подушку. Маша поняла, что ему действительно плохо и что миллионерская выпивка тут ни при чем. Не такой человек Дед, чтобы напиваться до бесчувствия. Камеры под полкой наверняка уже нет – Дед сейчас не заметил бы, если бы из-под него украли весь вагон. Ничего, пускай выспится, лишь бы ему лучше стало.

Вернулся мрачный Вадик. Он шел, задрав голому, и так уселся в ногах у Темирханова. Футболка у него на груди была испачкана кровью, нос распухал на глазах.

– А Гришке я накостыляю, – ни с того ни с сего сказал Вадик.

– Какому? – не поняла Маша.

– Да Калугину, который вас провожал. Из-за пего у нас отняли разрешение на «пушки». – Вадик вздохнул. – Из-под носа чемодан увели! Я ж их конкретно засек, когда они с поезда прыгали. Была бы «пушка» – шмальнул бы по ногам.

– Гриша не виноват, – защитила Маша красавчика Джонни Деппа. – Самим надо было думать, когда вы его в подвал сажали.

– А чё там было думать? – удивился Вадик. – Босс приказал, мы и посадили.

– А он о чем думал?

– А он думал, что Гришка его «мере» поцарапал I поим «жигуленком». Завелся, конечно: «А мне плевать, что он из ФСБ, пускай платит!» Думаешь, почему я с его дочкой нянчусь? Охранник без «пушки» – ноль без палочки. Другой бы нас выгнал, а босс всем нашел работу.

– «Блинчики» по воде пускать? – съехидничала Маша.

– А хоть бы и так. – Вадик промокнул разбитый нос подолом футболки, посмотрел. Свежей крови не было. – Ты еще жизни не знаешь, – сонным голосом сказал он. – Босс, конкретно, меня спас: дал хоть какую работу. Мне не жалко, что пацанка на шее у меня ездит. Она ездит, а я думаю: «Босс мне дочку доверил!» А то куда мне идти? В дворники сам не хочу, в охранники без «пушки» не возьмут, а больше я ничего не умею.

Здоровяк со вкусом зевнул, уронил голову на грудь и захрапел.

Вагон качался, баюкал Машу, и не было сил даже на то, чтобы залезть на свою полку. Она притулилась в ногах у Деда.

– Подам-подам, подам-подам, – стучали колеса.

– Лень-лень-лень-лень, – звякали ложечки в стаканах.

«Ну, обокрали, – засыпая, думала Маша. – Чего суетиться? Они убежали уже».

Мысль была как будто чужая. И голова чужая, набитая серой ватой. И все вокруг не взаправдашнее. Не могут четверо обворованных людей так беззаботно спать!

Маша встрепенулась.

Сварливый миллионер сопел, как младенец, мокрый и счастливый. Вадик хлюпал расквашенным носом – не болит у него, что ли? Дед, разведчик, и то спал!

Звенели ложечки в стаканах. Три пустых, один почти нетронутый – ее, Машин. Чай показался ей приторным: проводник положил в него куска четыре сахара. Она только попробовала и не стала пить. И проснулась, когда в купе шарили воры. А другие не проснулись. Нет, Вадик смог проснуться, даже погнался за ворами – ему что, он здоровенный, как лошадь… Проводник!

Маша встала и босиком вышла в коридор. Свет опять горел, и это подтверждало ее подозрения. Пока в купе шарили воры, света не было. Воры спрыгнули с поезда – свет включился. А кто включает и выключает свет? Проводник. У кого ключ-трехгранка, чтобы отпереть и запереть любую дверь в вагоне? У проводника. Который сыплет в чай много сахара. Так много, что вкуса не разберешь.

На полу блестели подсыхающие капли: квас из (порвавшейся бутылки пометил воров. Квасная дорожка вела вправо – туда и Вадик бегал. А вот кровь, гго он возвращался с расквашенным носом. Купе проводника тоже справа.

Маша пошла по квасной дорожке от капли к капле. Ага, еще одна улика: на двери в купе проводника потек бурой пены. Дальше дорожка разделилась. Проводник вошел к себе, оставив этот потек на двери и несколько капель на полу, а остальные воры побежали дальше, в тамбур. И дали Вадику по носу: вон, целая лужица крови.

Маша приложила ухо к двери. Из купе проводника слышался плеск – застирывает одежду. У него же там раковина, чтобы мыть стаканы. Хорошо бы порваться и сцапать его с поличным: «Откуда на вас мой квас?» Но дверь наверняка заперта, да и страшно соваться к преступнику, когда, может быть, весь нагон опоен снотворным чаем.

Плеск прекратился. Маша отшатнулась от двери и сделала плаксивое лицо. Если проводник выйдет, убежать не успеешь, надо прикинуться дурочкой: «Дяденька, помогите, нас обокрали!»

Но проводник не вышел. В его купе было тихо. На двери, внизу, Маша увидела два зарешеченных оконца размером с ладонь. Для вентиляции, наверное. Она огляделась – никого. Если лечь на пол, можно заглянуть в купе через решетку.

Пол был затоптанный, а сарафан – единственный. Маша подумала, что проводник от нее никуда не уйдет. Надо хоть газету подстелить. У Деда была газета. Она повернулась, чтобы идти.

Пол вывернулся из-под ног, встал дыбом и ударил Машу в лицо. Сверху на нее рухнуло что-то тяжелое и твердое. Больнее всего досталось по затылку. В голове звенело, уши были заложены, как будто в них попала вода.

Маша смутно расслышала топот. Тяжелое-твердое навалилось еще сильнее, кто-то крикнул:

– Стой! Здесь человек!

И сразу стало легко. Тяжелое-твердое сняли, Машу посадили на откидной стульчик. Ее теребили, ощупывали, спрашивали:

– Жива?

– Где болит?

– Голова не кружится?

– Ты говорить можешь?!

– У девочки шок, она ничего не понимает! – повторяла какая-то женщина. Ее пестрый подол мелькал у Маши перед глазами.

Маша хотела сказать, что все понимает, просто ей не дают рта раскрыть, нельзя же спрашивать человека обо всем сразу. И вдруг все замолчали. Пестрый подол отступил в сторону, и Маша увидела на полу выломанную дверь купе. В дверном проеме стоял проводник. Лицо у него было залито кровью, руки по локоть алые, глянцевые, как будто окунутые в краску. Проводник шагнул в коридор, упал, и больше Маша ничего не помнила.

Глава IV
ОДНА

Вагон сильно болтало, и Маша елозила щекой по чему-то жесткому и шершавому. Она открыла глаза и увидела в дверном зеркале, что лежит головой на коленях у женщины в незнакомой синей форме. (Железнодорожница? Нет, у них форма серая.) Женщина была очень молода и, наверное, для солидности зачесывала волосы в старушечий пучок и хмурила брови.

– Ахмед Рашидович, я уважаю ваш жизненный опыт, но все же следователь – не вы, а я. Мне нужны факты, а не ваши рассуждения, – холодным го-юсом говорила она.

За окном брезжил серенький рассвет. Темирханов забился в свой угол, и вид у него был оскорбленный. Маша поняла, что идет допрос. Деда и Вадика выпроводили из купе, а ее пожалели будить и оста-мили.

Вчерашний глоток снотворного чая еще действовал. Голова была тяжелая, острые коленки следователя казались удобными. Маша прикрыла глаза и стала подглядывать сквозь ресницы.

– Вы уже десять минут клянетесь, что хотите помочь следствию, а сами уходите от моих вопросов, – продолжала женщина.

Миллионер всплеснул пухлыми ручками:

– Что вы, Настенька!

– Анастасия Ивановна.

– Извините, Анастасия Ивановна. Вы так юны, так свежи, что хочется называть вас Настенькой!

Маша подумала, что на такой комплимент можно и обидеться. Но следователь Настенька только усмехнулась:

– Еще минуту вы у меня отняли. Чувствую, придется вызвать вас на отдельный допрос, чтобы обсудить мою свежесть и заодно ваши уловки.

– Нет, нет, я хочу помочь следствию! – горячо воскликнул Темирханов. – Только поэтому я и разговариваю с вами без адвоката. Меня пугает ваша, извините, бредовая версия. Вот я и спешу оправдаться, а то вы такого понапишете, что мне потом вовек не расхлебать!

– Почему же бредовая? – возразила Настенька. – Во всем вагоне был один кейс – ваш, и он пропал. Потом в купе у проводника что-то взрывается, и мы находим сильно поврежденный кейс. По-моему, ясно: кейс был заминирован. Ваш кейс, потому что другого никто ни у кого не видел.

– Ошибаетесь, Анастасия Ивановна, – кротким голосом заметил Темирханов. – У меня свидетели: полковник Алентьев и его внучка. При них я высыпал на пол все, что лежало в кейсе. Думаете, полковник промолчал бы, если бы заметил бомбу?

– Взрыв был несильный, значит, и мина небольшая, – ответила Настенька. – Такая мина могла поместиться в мыльнице, даже в авторучке, и никто бы не заметил.

– Это пускай эксперты решают! – отрезал Темирханов. – А вы должны честно записать, что свидетели не видели в кейсе ничего подозрительного!

– Допрошу их и запишу, – ответила Настенька. Темирханов повеселел.

– Прекрасно! Я больше ничего и не хочу: правды и только правды! – подколол он следователя, как будто она хотела вранья и только вранья. – Теперь идем дальше. У нас есть еще один свидетель: Вадим. Он гнался за ворами, а не спал, как остальные… Вадик! – громко позвал Темирханов.

Дверь купе сразу же открылась. Здоровяк стоял на пороге, преданно глядя на босса. Подслушивал?

– Ты видел, как воры сбрасывали вещи с поезда? – спросил Темирханов.

– Конкретно, – подтвердил Вадик.

– И кейс видел?

Вадик замялся. Маша отлично помнила, как он говорил ночью: «Из-под носа чемодан увели!» Чемодан – и только.

– Закройте дверь! – приказала Настенька, но было поздно. Вадик понял намек босса.

– А как же! – твердо сказал он. – Я все видел: и кейс выбросили, и чемоданы, и видеокамеру полковника.

– Закройте дверь! – повторила Настенька.

На этот раз Вадик послушался. Громыхнула дверь, и Маша увидела в зеркале несчастное лицо Настеньки. Перехитрил ее миллионер. Сговорился с Вадиком у нее на глазах.

– Вот и лопнула ваша версия! – с победным видом заключил Темирханов. – А теперь я расскажу, как было на самом деле. Проводник – сообщник моров, тут я с вами согласен. Когда Вадик погнался за ними, проводник успел заскочить в свое купе. Норы спрыгнули с поезда, Вадик вернулся к себе и уснул. А проводник стал думать: сейчас Вадик одурманен снотворным, а что будет потом, когда он мыслится? Он же вспомнит, что убегали от него трое, а спрыгнули только двое. Вадик был опаснейшим свидетелем! И проводник решил убрать его сейчас же, пока остальные не проснулись. Он достал кейс из тайника, который мы все видели…

«А я не видела», – завертелось на языке у Маши. Она, конечно, смолчала. Попробуй, влезь со своими замечаниями, когда идет допрос, – моментально прогонят.

– …У него там было много ворованных вещей, это мы видели тоже, – продолжал Темирханов. – Случайно среди них оказался кейс, похожий на мой. А проводник выбрал его не случайно. У него был простой план: поставить бомбу в кейс и вернуть его Вадику. Естественно, Вадик заглянул бы в кейс, чтобы проверить, все ли на месте. Он должен был погибнуть. Но проводник в спешке что-то перепутал и сам подорвался на своей бомбе. Логично? – Темирханов привстал и, навалившись на столик, в упор посмотрел на следователя.

В стаканах звякали ложечки. Маша подумала, что вчерашний чай не выливают, потому что теперь он улика. Эксперты проверят чай и скажут, каким снотворным опоил всех проводник.

– Логично, – не сразу ответила Настенька.

– А с вами можно ладить! – улыбнулся Темирханов и вдруг заметил, что Маша на него смотрит. – Проснулась! Ты как, прелестное дитя, жива-здорова?

Маша фыркнула. В затылке вязко, как сметана, плеснулась боль. Морщась и держась за голову, она села.

– В глазах не двоится? – деловито спросила Настенька. – Сколько стаканов?

– Четыре.

– Закрой глаза и вытяни руки.

Маша послушалась, хотя не поняла, зачем это нужно.

– Прикоснись пальцем к носу. Маша прикоснулась.

– Сотрясения мозга нет, – заключила Настенька. – На всякий случай покажи свою шишку врачу, но, по-моему, – нет.

– Что со мной было? – спросила Маша.

– Взрыв. Дверь купе сорвало, тебя ударило.

– Врача я вызову, – охотно пообещал Темирханов. – И вообще, Анастасия Ивановна, за девочку по беспокойтесь. У меня в Москве квартира, моя семья сейчас там, и девочку возьмем за компанию, пока ее дедушка не приедет. Я дал ему свою визитку с московским телефоном.

– Как это – пока дедушка не приедет? – не поняла Маша. – А где он?!

– Сняли твоего дедушку с поезда, – жалостливо вздохнул Темирханов. – В Курске сняли и отправили в больницу.

У Маши онемело лицо. Из глаз часто-часто закапало. Стучали колеса, увозили ее в чужую Москву, а Дед оставался в Курске – далеко это или близко? Она вскочила, рванула дверь… И угодила головой в широкую грудь Вадика.

– Держите! – крикнула Настенька, и здоровяк поймал Машу в охапку.

Она стала вырываться. Вадик не понимал, что каждую секунду Курск все дальше, а ей было некогда объяснять. Нужно добежать до тамбура, сорвать стоп-кран и вернуться к Деду. На попутных машинах, на электричке, пешком – вернуться!

– В чем дело-то? – спокойно спросил Вадик. Он играючи удерживал ее поперек живота, прижимая руки к бокам. Маша извивалась, как червяк на крючке.

– К Деду хочу-у-у!!! – заревела она и попыталась укусить Вадика. Его толстые руки были совсем рядом, но дотянуться до них зубами не удавалось. Видно, балованная миллионерская Роза приучила здоровяка беречь пальцы.

– Девочка, успокойся… Девочка… – растерянно бубнила следователь Настенька.

Темирханов с невозмутимым лицом потянулся под столик. Маша увидела у него в руках бутылку с забродившим квасом. Там еще осталось чуть меньше половины. Она представила, как эта липкая кислятина плеснет ей в лицо, польется на единственный ее сарафанчик, и закричала:

– НЕ НАДО!!!

– Точно? – спросил Темирханов. Маша обвисла у Вадика на руках.

– Точно. Отпустите, я больше не буду. Вадик внес ее в купе и усадил на полку.

– А ну, не реветь! – с напускной строгостью приказала Настенька. – Ты же взрослая девочка, невеста уже. Чего ты испугалась?

– Я не чего испугалась, а за дедушку, – сквозь слезы объяснила Маша. – Он же старенький, а вдруг умрет?

– Да в порядке твой дедушка, худой просто, – сытым голосом сказал Темирханов и погладил себя по животу.

– А разве это плохо?

– Если выпить много снотворного, то плохо. У него чуть сердце не остановилось, – Темирханов заглянул в лицо Маше и торопливо добавил: – Врачи сказали, что жизнь вне опасности. Поправится твой дедушка и поедет к президенту, если успеет. А ты дождешься его у меня, с Розкой моей поиграешь.

– Я бы лучше вернулась в Курск, – буркнула Маша, представив себе веселенькие игры с Розкой: катание на Вадике и запихивание мороженого в уши.

– А дальше что? В больнице у дедушки тебя не поселят, в гостинице тоже. На вокзале будешь ночевать? Спроси у Анастасии Ивановны, как девчонки на вокзалах ночуют и где их потом находят!

Следователь Настенька изобразила на лице ужас, мол, таких девчонок находят в самых жутких местах.

– В Курск тебе нельзя, – сказала она. – Ты погубишь дедушку. Ему надо как следует отлежаться, выздороветь, а он будет проситься из больницы, чтобы тебя не оставлять одну. Если не хочешь к Ахмеду Рашидовичу, езжай домой – я помогу, только пообещай, что не сойдешь в Курске. Но сначала поймай, что тебя ждет. Приедем в Москву, а у меня там своих дел полно. К ночи, а скорее даже завтра, я смогу тебя посадить на самое дешевое место в самом медленном поезде. И будешь трястись двое суток в общем вагоне. Это скучно, опасно и попросту ненужно. Приедешь в Сочи, а дедушка уже без тебя гуляет по Москве…

– Да нет, она умная, она тоже в Москву хочет, – вставил Темирханов. – Я ее Вадику поручу. Бесценный парень! Не поверите, Анастасия Ивановна: мы с дочкой его поделить не можем. И я без него, как без рук, и она скучает, звонит: «Папка, когда Вадюлище приедет?»

– Не осложняй жизнь ни мне, ни себе, лучше поживи у Ахмеда Рашидовича, – подпела миллионеру Настенька. – Я буду знать, что ты сыта и под присмотром. Если что будет не так, звони, – и она чала Маше визитную карточку:

Московско-Курская транспортная прокуратура

Старший следователь

Воронцова Анастасия Ивановна

Прокуратура! Вот чей незнакомый синий мундир носила Настенька.

Маша молчала. Темирханов ей не нравился. Розку она уже презирала, но деваться было некуда. Ее деньги пропали вместе со школьным рюкзачком, сарафан измялся и запачкался. Квасом его забрызгало, на полу он побывал… В таком сарафане стыдно в огород выйти, а не то что возвращаться домой. Первая же встречная бабка в Укрополе на всю жизнь прозовет ее «москвичкой зачуханной».

– Хорошо, я не буду осложнять вам жизнь, – вздохнула она. – Только дайте хотя бы позвонить дедушке, а то мой телефон украли.

– Звони, – Настенька протянула ей мобилку, старомодную и обшарпанную, как «Москвич» пенсионера.

Маша долго держала в руках это чудо двадцатого века. Было страшно позвонить и услышать чужой голос, который скажет… НЕТ! Деда не сломала тюрьма, так неужели погубит снотворное?! Он, конечно, уже пришел в себя. Лежит, волнуется – Машин-то телефон не отвечает… Она стала набирать номер, представляя, как обрадуется Дед…

И заиграл вальс. Еле слышно, как за стенкой, но Маша ни с чем бы его не перепутала:

 
Страшно вокруг,
И ветер на сопках рыдает,
Порой из-за тун выплывает луна,
Могилы солдат освещает…
 

Называется «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», они с Дедом вместе нашли эту музыку и записали ему в телефон.

– Встаньте, – попросила Маша. Согнала следовательницу, подняла полку… Вальс доносился из сумки с видеокамерой Деда. Той самой, которую, если верить Вадику, воры сбросили с поезда.