Текст книги "Суд Счастья"
Автор книги: Евгений Кузнецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Глава пятая
Дома, однако, уж безоглядно признался: сию минуту взволнован одним – как, каким жестом она принимала цветы…
Акварельные прозрачные голубые глаза… Тёмные густейшие животные волосы…
Каково сочетание!..
…А по радио: открыли ещё два элемента той системы единственной.
Боже мой, как раз речь о том, о чём я только что думал!
И я – в настроении, так сказать, после-букетом – истинно завопил:
– Ну, открыли. А счастье?!..
И в ответ мне – как бы послышалось…
– Ва-у!..
Мода такая нынче повелась между известными актёрами и журналистами – так реагировать на всякую неожиданность.
Тьфу, андроиды!..
А мне тут же – из радио: что-то про «слезоточивый газ»…
Термин-то какой, право, человеческий, прямо сказать: гуманистический!..
В самом деле, слёзы вызывать – и этого не мало.
– Наравне с сонатой или сказкой.
И – как бы опять откуда-то…
– Ва-у!
Недаром…
Недаром нынче всё о некой «виртуальной реальности» – дескать, хорошо или плохо.
Но – человечество почти поголовно уже по крайней мере век целый пребывает в этой самой условной, придуманной и сляпанной, реальности!
С тех пор, как впало в атеизм.
Неучитыванье, отрицание или игнорирование, Невидимого Пространства – реального! реального! – разве это не суррогатное, не то виртуальное существование?!..
Виртуальная та реальность – она суть всего лишь проекция… реальной виртуальности: обычной, повседневной, в которой пребывает-прозябает современный человек и человечество.
Всё нынешнее, и глобальное, и будничное, мышление планетарное суть – виртуальное.
А вовсе не новаторское, не нано-прорывное.
Древнейшее, например, наказание – то же неизбывно. Ибо лишение свободы так называемое – проекция сути общества вообще: пребывание в видимом теле. – Так тюрьма и есть усугубление этой, ощутимой, неволи.
Политику всеми ныне любимую взять. По идее бы – та же шахматная, по-нынешнему – виртуальная, игра. То есть – между политиками и – бескровно.
Если же гибнут и страдают те, кто не политики, – то тут обычное насилие – по потребности насиловать. По потребности – духа. Духа – бесовского.
Разумом же, логикой, не объяснить: почему один может или должен убивать или истязать другого.
Особенно – те так называемые революции.
Они – чтобы, дескать, людям легче жилось.
Но!
Проливать людскую кровь… чтобы те не проливали свой пот?!..
Наконец – современнейшие достижения.
Интернет, фюрер-мастурбатор, – очередной всеобщий наркопсихоз: взамен здоровому личностному духовному поиску.
…А нормальное мышление – какое бы: первое, кроме как на Земле, нигде нет жизни… второе, жизнь каждого кратка… и, третье, разумные убивают друг друга изощрённо разумно…
Это же – очевидно и вопиюще!
Так вот: если эти вопросы… не вызывали у всего человечества… до сего дня… первейшего внимания… то… далее…
То: зачем это нужно Космосу?!..
…Впервые – почему-то так – иду на футбол.
Впервые же зашёл там, на стадионе, в какую-то закусочную.
У кассы подал, помню, достаточно крупную бумажку.
Хозяин-мужик – с толстыми для чего-то локтями – не даёт мне сдачу.
И его старуха-мать тут же рядом.
Ничего не объясняют, ничего даже не говорят – а сдачу не дают.
Я, в конце концов, вслух:
– Дайте сдачу!
– Мы сейчас вызовем полицию!
– Да я сам сейчас вызову!..
Впрочем, ясно: полиция в этот пустяк вмешиваться не станет; сами, мол, не можете, что ли, разобраться?..
…С тем и проснулся.
– Надо было просто уйти.
Сказал вдогонку сну.
Надо всегда – просто уйти.
И – самое неприятное, как всегда после пробуждения, тотчас явилось просто и понятно…
О работе!..
Что хоть там?..
Я – вскочил.
Как бы – проснувшись вдвойне!
И, наконец-то, за эти несколько дней – вполне.
Но ведь этого – того, что сейчас со мною происходит… не может быть!..
Этого – не может, не может быть!
А вот – есть…
…Там, в моём(!?..) столе, – «Перья плакатные»…
Перья есть – а нужного, плакатного, содержания для них уже давно нет…
Так и человек, почти каждый: не живёт – а валяется в ящике своих биографических дат…
Потому что он сам, по мере жизни, согласился – сам! сам согласился! – на уговор… на воспитание… на условие: на какой-то чужой, чуждый ему, проект.
…Уйти так уйти.
Уйти бы в храм, в монастырь!..
Но в монастыре, говорят, там – строго… Там разве что одно слово: «моно»… дескать, что один…
…И ещё, оказывается, неприятно было – то… как она принимала мой букет.
Разве одни морщинки и улыбались.
С какой гримасой!.. С какой миной!..
Опустив уголки рта…
С опаской, со страхом!
С брезгливостью?..
Недавно где-то читал уже: скрестили человека… с коровой!.. – Смешали как-то их клетки. (Всеобщий-то, некогда – мной и для меня – открытый, закон человеческий: можно!) Мол, то, что получится, потребно для лечения каких-то болезней. А клетки-то те мистерические – и давай сами размножаться!.. Так рост этот через несколько дней пришлось прекращать насильно. Испугались?.. – Смотря чего. Оказывается, уже закон об этом есть: подобным фантомным организмам давать расти лишь до двух недель. Ну а где есть закон, там есть и его нарушения! Ведь главный-то закон людской: можно! Практически-то – можно! И как знать: может, уж где-то в кабинете-клетке или на каком острове-лаборатории… уже есть некие… и с мозгами серыми, и – с рогами и хвостами!..
Смотря, как обычно тут резонируют, в чьих руках наука?..
Но – но почему все – все! – изобретения и открытия прежде всего – для уничтожения… подробных изобретателям?..
Вот тот – между прочим – ди-на-мит…
Динамит и есть динамит – чтобы быть в руках дьявола.
– Изобретатель суть кормилец дьявола.
…И тут всё вспоминались те морщинки женские…
Продолжительность та – сулят мне, мужчине, – всего-то семьдесят с чем-то годков, а по моей стране – и того меньше… Самой продолжительной на планете жительнице – ну, в два раза больше: на то она, мол, и ела только сырые фрукты и овощи.
Статистика – да и всё…
А вот корабль есть некий, якобы, в нейтральных, конечно, водах: так на нём богатые знаниями и всем, разумеется, прочим ищут… эликсир бессмертия…
Сама информация эта – истинно для падения духом!..
Жизнь настолько кратка, что – при соображении о её краткости – она есть попросту… обман. А обман и есть обман: он есть там, где он осознан: налицо его замысел, налицо и его разоблачение.
Одно в утешение – помнить: «Не упади…»
Да, да! – Этот обман – не из моего Проекта.
Из дьявольского.
Рассуждения мои мучительные теперешние – неизбежные и неминуемые…
…А может быть встреча с нею, именно с нею – и вовсе грёза?!..
В моём возрасте-то – в возрасте предувядания.
В самом деле: как теперь жить? – Просто смотреть на своё увядание?.. бороться с ним?.. яд принять?.. путешествовать?..
И – чую, чую…
Чудится мне в ней, в ней, в женщине в этой самой, почему-то – как бы некий иной, иной вариант…
Глава шестая
– Она тебе нравится… нравится…
Это слово… какое-то не такое…
Или – нужно слово другое…
– Надо идти, идти надо.
В каком, на этот раз, смысле?..
То есть – сегодня!
Объяснять ли, почему?..
…Идти в тот же день, сразу, вчера, было бы глупо.
Объяснять ли, почему?..
А пропустить хотя бы день – значит, выказать своё отношение как терпеливое, рядовое…
Неужели я это всё сейчас не вспоминаю… а в самом деле… по данному-то поводу!.. хоть немного страдаю?..
…Да-да, я слегка испуганно нов и слегка радостно беззащитен!
И всё пространство вокруг словно бы стало пахнуть юностью.
Помню – отроческая миновала самоокликнутость… сосредоточенность… замкнутость…
Молодая наступила, пусть неопытная, самодостаточность.
Для всех-то она – просто моя задумчивость, что ли.
Друзья мои – мне: ну, что, мол, пойдём к девкам, «к бабам».
Я им – совершенно искренно:
– Настроения нет.
Один от такого сообщения, на миг закостенев, теряется, другой – хохочет как на что-то остроумное.
А ведь «нет настроения» значит – есть какое-то другое настроение.
Есть настрой.
То есть – состояние.
Моё состояние и есть моё настроение.
…И что же.
Мы, мальчишки-дружки, за деревней в густых кустах, над речкой, копали землянку.
Зачем?..
Для самостоятельности.
И говорить, и ощущать одиночество…
Курить, девок водить…
Но вскоре окончили школу, ушли в армию, а после – поразъехались, переженились… главное же – стали носить на себе… каждый свою «землянку».
То же вышло и с армейскими друзьями.
То же потом – с университетскими…
Нет! Не могу больше…
Надо идти, надо идти!
За всё время магазинной заварухи… истории! истории!.. она сказала… произнесла! произнесла!.. о себе самой – только лишь: «Я за неё…»
Почему-то чувствуется, что, сообщая это, она была… подлинно откровенна!..
Ведь там была пауза: «Я… за неё…»
Тут я вдруг подумал… о возможности трусости…
Нет, я сам себе буду попросту скучен!
И стал ждать – к концу бы её работы – вечера.
И стал вечера – ждать.
То есть – смотрел то в одно окно, то в другое.
То подолгу стоял перед книжным стеллажом.
…Само обитание в комнате книг есть воздух!
И они все, даже нечитанные, сами собою – вошли в меня.
Книги, книги. – Оказалось – что только они, со школы, были моими единственными спутниками!.. спутниками всех моих и планов, и страданий.
…Звонок!
Посмотрел прежде в мобильник: подружка.
От нечего делать ответил.
– Да.
– Ну, как дела?
– Сами по себе.
– Как это понять?
– Зачем тебе?
– А как у тебя на работе?
– Обычно.
– А ты… там был?..
Я – отключился.
Вспоминаю, как между нами всё завязалось.
– Ты только никому не говори.
– Да ты никому и не нужна.
Отвечал ей так сначала – с лаской, потом – с иронией, потом – сам себе молча… а теперь – опять ей и вслух.
Вспомнился, конечно, – в сегодняшнем ожидании – и последний, мой с нею, раз…
У неё… утром… сходил лишь на кухню попить… шёл, что ли, опять в постель…
И в прихожей глянул в зеркало!
Или зеркало – в меня?..
И после этого – не мог любить.
А работа?.. А зарплата?..
А жизнь?..
А – Жизнь?!..
…Надо всё, всё говорить!
Надо всё – озвучить.
Возрождения Гений многосторонний был – левша… Картины свои писал – используя как кисть пальцы… И, между прочим, – тот женоподобный автопортрет…
Наш Гений кудрявый тогда, в путешествии-то… носил на мизинце… замшевый чехольчик… так как растил ноготь…
Нет-нет, в первую очередь – не это… Не это в очередь в первую.
А тайны Невидимого Мира.
Судьбы Невидимого.
Тут – холодной ушат воды мне на голову!..
Одна моя знакомая… и еле ведь знакомая-то… вроде бы – читающая и с «высшим»… знающая, видно, понаслышке моё эстетическое, так сказать, кредо… недавно при случайной встрече… да вдруг – мне и выпалила!
– Ты творишь не для людей, а для себя. Потому что, ну, по обычной жизни не состоялся. И одни у тебя рассуждения. Которые, ну, никому не интересны. А те, кто состоялся, ну, имеет семью, квартиру, а то и дом, машину, дачу, они и творят о том, ну, как они состоялись. И всем это интересно.
Притом это она мне – торопливо, сама понимая – что на прощание…
Я – промолчал:
– Так им, тем, просто и нечего сказать о себе, кроме того, что они такие же, как эти самые все. Нельзя же сказать о каждой спичке в коробке, что она… состоялась! Состоялся бы тот, кто в коробке – сделался гвоздём!
Потом ахнул: а! она же – очень и очень толстая!.. То есть, по современной медицине, – своеобразный вид наркомании. И успокоился.
Просто ей не хватает в быту, в жизни, даже в воображении своём – любви, любви! – Вот она, не нужная никому телом, и требует её от других – хотя бы в каком попадя их бреду…
…Нет! Эта, та, – не такая.
Но – с чего во мне эта уверенность?..
Ну уж сейчас я с нею встречусь!
Так как мне кажется, что я знаю – зачем я ей нужен.
– «Объективная реальность», как субъективно выразился некто…
Да иди ты… в объективную реальность!..
– Вот хоть самая примитивная фраза: «Я вошёл в пустую комнату». Но ведь это двухмерный мир. Пространство и время. А на самом деле их, мер, много!..
Вот пространство…
– Вот пространство. Оно же – Пространство. В комнате: воздух, микробы, магнитные и гравитационные поля… радиоволны… ну и невидимые духи… которые везде и всюду… Уж не говоря, что я вошёл, идя откуда-то…
Вот время…
Время – тоже Время. Вошёл – значит, где-то уже был… входил – то есть двигался в течение каких-то сознательных секунд… сейчас, раз вошёл, имею цель… то есть уже и шёл в каком-то будущем…
Вот он…
– Вот он, Многомерный Мир.
Ей – тоже, наверняка, это всё интересно!
Ну – где об этом говорят?..
…Посматривал уже на часы.
Неужели буду сейчас там опять – изрекать?.. изрыгать?..
Но иначе – и невозможно!
Иначе здоровому человеку – неинтересно говорить.
Иначе – человеку здоровому неинтересно слушать.
…Ту молитву, что утром была – сама, теперь стал как бы пересыпать из ладони в ладонь по слову.
– Царю…
– Небесный…
– Утешителю…
– Царю… Небесный… Утешителю… Душе истины… Иже… везде сый… и вся исполняяй… Сокровища благих… и жизни Подателю… прииди и вселися в ны… и очисти ны от всякия скверны… и спаси, Блаже, души наша…
Каждое – отдельное – слово следует осознавать и осознать!
– Властитель… Невидимого Мира… единственная моя надежда… сам дух правды… который… повсюду и всегда в невидимом мире присутствует… и всем видимым и невидимым управляет… питатель моих идеалов… и самого моего живого дыхания… стань мне вполне понятным и сделайся моим личным духовным состоянием… и освободи меня от давления видимого мира… и не учитывай, Драгоценный, моё прошлое этим миром увлечение…
Это я, может, для смелости.
…И – да, да. Случай в магазине – и щётка, и букет – кажутся мне теперь вовсе не завязкой какой-то истории о знакомстве.
А целым шагом моим в жизни моей целой…
Глава седьмая
– Я у вас вчера купил… купил дождь.
С наслаждением, тем самым – желанным, я отметил, что… не вполне владею собой… что – не я, говорящий, целиком мною владею…
– И вообще. Трагедия современности, уже больше века, в том, что один верует, а другой не верует. Ибо так не может быть. А кто-то из этих двоих сумасшедший.
Говорил я – как и завелось, отметил, при ней – всё тем же голосом – который из какого-то другого моего существа.
Так что перед которым не нужным было бы – то двоеточие.
Она…
Я, честно говоря, готов был ко всему…
Зрачки ярко-голубые… именно – нарисованные… трудно определимые… невыразимые…
…Другая, большая вчерашняя… где она тут?
Зачем она тебе?..
Да и – сам-то я… где?..
…А она – она в ответ – всё-таки в ответ! – остановила свой яркий взгляд… который всегда долгий и который всегда вдаль… остановила теперь собственно на мне… а именно – что ещё больше пугало и смущало – на моём лбе!..
Задел был вчерашний – спасительный: меня – узнали!.. меня – помнили!..
Я же, конечно, глаз с её глаз не сводил.
Что бы ни случилось…
– И самое страшное, что наука и религия существуют одновременно. Когда наука о душе, что это просто серые клетки, а религия о той же душе, что она то откуда-то прилетит, то куда-то улетит. И уж самое-самое страшное, что соседство это никого не страшит.
Я – на что, опять же, и надеялся – не говорил: само говорилось. В бодром, то есть, смысле – говорилось. – Именно то, без чего мне – скучно вообще, в частности – общаться.
И – чуть было не вслух: дух, он – вот: говорит за меня!..
…Она – тут я заметил мельком – глянула… как бы это правдивее сказать?.. посмотрела на мой рот, на мои губы…
Но я доверялся ведь не им.
Будь что будет…
– Сейчас равнодушие незнания. Стойкость равнодушия. Но сейчас равнодушие и знания. Учёные, казалось бы, первые, кому стенать. Но и тут стойкость. Стойкость равнодушия знания. А равнодушие знания то же равнодушие незнания.
…Тишина – оборвалась!..
Потому что, хоть я и говорил, вокруг, казалось, была одна тишина…
– Сколько лишних слов.
Она!.. Сказала!..
(Мне, впрочем, самому-то понравилась моя последняя фраза.)
Так, почти перебив меня, сказала она – как, известно, знакомясь с мужчинами, говорят женщины… знакомые с мужчинами.
– Это не вы говорите…
Так подхватил было я.
Не излишне ли сердечно?..
Но, вмиг одумавшись, – чуть не съехал на «общение»! – продолжил в изначальном стиле абсолютной искренности… правда, не оставив без внимания и её замечание.
– Видите ли, какое дело… «С тех пор, как вечный судия мне дал всеведенье пророка…»
– Ой ли?
Опять!.. Сказала!..
Но уж это-то словечко… было, так сказать, по существу.
Она – понятно окончательно стало! – и первую, и вторую реплику произнесла… не от себя лично… а – как знающая эти ходовые выражения…
(Да и в школе, похоже, была прилежная…)
Тут я – испугался… что у меня есть глаза!..
Она свой взгляд – по-женски знающий – теперь сосредоточила… где-то – во мне… где у меня рождаются любые мои – то решение, то решимость…
Наконец-то смотрела мне в глаза.
Я, вероятно, такого – открытого контакта глаз – долго бы не выдержал: да и вообще-то так продолжительно – можно лишь уж после поцелуя.
(Трусливый, мельком почувствовал, в такой миг… трус в этом положении мечется между двумя криками: примите меня таким, каков я есть!.. да вы сами так же, как я, считаете!..)
И точно, её верхние веки словно бы чуть надменно опали… не очень густо накрашенные… она как бы медленно узнавала моё лицо…
– Да вы… кто?
О, это уж подлинное знакомство!
А если б она сейчас – вот бы ужас! – спросила: чего мне надо?..
Я, благодарный за эту искровую паузу между её словами, тоже ответил словно бы с некой паузой некоего смущения.
– Я?.. Я читатель.
– Ну, это не очень опасно.
Глазки! Глазищи!..
И я продолжал уже совсем легко.
Конечно же – само продолжалось…
– Смотря какой читатель. Вот нескольким лицам предложили быстренько нарисовать, например, ракету. Потом любой посторонний, глянув на каждый из рисунков, сразу скажет: ракета и ракета… Но найдётся редкий некто, имеющий специальные знания, который вдруг заявит: из всех… вот этот рисунок… сделан конструктором космических кораблей… Не менее того. Значит, что. В нём, в рисунке том, нет каких-то мелочей, зато есть… какие-то мелочи… Так и читатели. И я вот тот редкий. Я читаю жизнь.
– Вы легко ладите со всеми.
– Всех, их много.
– Много?
О, это уж чуть не ревность…
– Я читаю суть и смысл жизни.
И это тоже была искренность.
И я был спокоен.
…Меня удручало лишь то, что её руки… её худые руки – были всё сложены на груди…
Одно наверняка: она отнюдь не скучает!..
Ни сейчас, ни вообще…
И теперь уж я – вовсе не играя – воздел глаза.
– Для всех пение и порхание птиц это беспечность обитателей некоего рая. Для меня же их звуки это перекличка при продлении и упасении жизни. И всё их шастанье для того же.
А брови у неё всегда подняты… удивлённо?.. осуждающе?..
Она – будто забылась…
Смотрела – опять, как вчера: словно бы давно-давно меня видит… словно бы, сквозь меня, в какую-то даль…
Тут и я немного помолчал. Прежде чем сказать.
И сказал.
Я ответил – всё тем же как бы отвлечённым, но и как бы дружеским тоном – на её давешнюю реплику.
– Таких, как вы, не много.
В лице её ничто ничуть не шевельнулось.
Я – прямо зарадовался этому.
Ведь она, значит, в поиске.
Как я и предчувствовал! – И в поиске ушла куда-то далеко…
…И тут она – наконец-то! – опустила руки.
И сказала. – Хотя, опять же, ничего и не сказав.
– Надо жить сегодняшним днём.
О, да она – и усталая…
Я – молчанием повторив своё: это не ваши слова – вслух будто бы её поддержал.
– Жить сегодняшним днём… это значит… втискивать в него… всё из прошедшего… да и из будущего.
Она… чуть заметно покивала…
Согласно!..
Или мне показалось?..
Если, однако, и покивала, то – для себя, всё ещё для одной себя…
Молчание её всё-таки выражало: это правда…
Я сделал вид, что слышал от неё это слово.
– Правда нужна толпе. Личности нужна истина.
…Вдруг стало ясно, что надо уходить.
Достаточно на сегодня!
Дерзким словам – дерзкая и точка.
И ещё: понятно – главное! – что встреча будет и потом.
Приятно было – почему-то – отметить… что мы оба ни разу не улыбнулись.
Но комплименты, в меру, нужны.
– Ваша душа грустная. Как авторская песня.
…Вышел – и голубь опахнул моё лицо взмахом крыла, пролетев возле моего уха.
В темноте проснулся…
Сердце билось.
Вчера – неужели было то, что было?!..
Позор!
Позор?..
Но такой слог дался мне с первой встречи… встречи, то есть, глазами.
И в ней, когда один перед одним, не чувствовалось – всерьёз-то – ни досады, ни иронии…
Наоборот. Она словно подзадоривала меня.
…И наконец – самая-самая, утренняя, ранне-утренняя искренность, само-искренность.
Ведь я ходил… к себе, к себе!
За вариантом-то…
…Милая, милая…
«Кто вы?» – В самом деле: я для всех, как тот исследователь для папуасов, – «человек с Луны».
Глава восьмая
…Глаза, глаза, глаза.
Передо мной – как бы глаза…
Одни глаза… без лиц!..
Много, много глаз…
И все – одинаковые!..
Я – им, глазам:
– Поэт написал стихи. Во время государственного заседания. А уходя, листок со стихами так и оставил на столе. И кто-то уж другой листок этот подобрал и стихи те спас.
Глаза, все разом, на это мне – как бы хором пёстрым, но бодрым и требовательным:
– Ну и что с того?
Я – глазам:
– Не зря же он писал.
Глаза все:
– Выходит, не зря, если ты так о том толкуешь.
Я – им:
– Нет-нет! Я не об этом. Я сообщаю вам, собственно, не о том, где вот он писал, где оставил… А о том ставлю вас в известность, что он писал не для вас.
Те – все:
– Эхе, ну так нечего было и болтать!
Я же – словно уже ничего не слыша и ни к кому не обращаясь:
– Он писал для Бога. А я, если на то пошло, сообщаю вам, по сути, о том… что и ваши все мысли, ежели, конечно, они, мысли, у вас есть, и чувства все ваши для Бога.
И на это уж от глаз – молчание. Невнятное… непонятное… нетолкуемое…
– И ваши все действия и поступки не зря. А известны. Известны!
Глаза, все разом, – как бы затуманились, полузакрылись…
Мне сделалось – холодно, печально…
Так как я тут – наконец-то разглядел.
Глаза все эти – это толпа, и большие, и малые, народ: буквально – народившиеся, на-род…
Я потряс головой.
Я – одинокий, одинокий!
…И – очнулся.
От этого наваждения.
Такого явного.
И такого… нужного!..
Пусть оно и от моего теперешнего переживания.
А одиночества – нет, не бывает.
У меня не бывает.
Я же – часть.
Я же – счастлив!
Вот же, вокруг меня – невидимое Невидимое.
…Ну, а все?
А все-то как раз и одиноки. Потому, от страха, они и толпятся, и тусуются… и обнимаются, и паяются, и всячески иначе томятся.
Читатель…
Нет, от этого звания и впредь не откажусь. – Попросту не суметь.
А раньше я был читатель – ещё пуще.
Тогда, лет с шестнадцати, старшеклассником, и лет до двадцати шести, до конца вуза, – тогда я… видел каждую букву текста… как написанную только что… чуял запах тех, что пролились, ещё не просохших чернил… слышал усердное сопение… ощущал, наконец, вектор и силу – силу и вектор – и предел! – дерзновения человека живого!..
А теперь – нынче с полстраницы сходу и вмиг вижу его уровень – и творца, и человека – дерзновения.
Или даже – как я сам недавно выразился – вижу, что прилажен с дуру, дым за ракетой: отсутствие хоть какого-то уровня.
Гении наши те многотомные – во все два прошлых века. – Да, и славные, и исторические, и вечные. – Но именно – после них… именно после них – и начались мировые войны и революции…
Что, что они – не сказали?..
Не смею вымолвить: что они такое огнеопасное и заразительное сказали?..
А только так: что такого особенного – они не сказали?..
…Я заметил, что только увидев её… лишь впервые увидев её – стал говорить, говорить с другими…
Ну, с соседкой, с торговкой на рынке…
А то всё ведь молчу.
…Чего, дескать, и с кем говорить; лишь гляну – сразу видно: этот – книг вообще не читает… этот – хоть и читает, но, скорей всего, не классику… этот – хоть и классиков, однако отнюдь не их письма… а этот – хотя, может быть, даже и письма, да уж никак не комментарии к ним!..
…Притом говорить начал – странно.
Притом – явно с понятной перспективой…
Заметил ещё, что с этих же дней, как вижу её, я стал спешно – и в речах тех моих, и, один, в мыслях моих – ревизировать… сверять, проверять… мои, что называется, убеждения.
Притом высказываю их – как бы впервые…
Да просто не было случая – и не было слушателя! – чтобы их изречь.
Когда теперь… идти?..
Когда теперь мне идти?..
Ага! – Не говоришь: к ней…
Да, «к ней» не выговаривается. Само-то по себе – и не выговаривается.
Но зато – «когда», «теперь»…
Значит, прежде всего – суждено и обречён… Значит, далее, нужно решить только, когда…
И при этом – как… далеки!
«Мы» – тем более не проговаривается.
А ведь были – лицом к лицу… и на вытянутой руке… и дважды…
И не стали ближе ничуть.
«Ближе»…
Это словечко – по отношению к ней, к такой, – кажется просто вздорным.
…Однако я, пожалуй, всё-таки тронул её…
Её, правда, ум, её ум…
Не сердце, не сердце…
Но – ей, значит, так было и нужно!
Недаром же я, вблизи её, только и доверяюсь и поддаюсь – даже не интуиции, а одному моему чутью.
И, странно не странно, нет во мне даже того соображения – единственно, казалось бы, логичного: понравился или не понравился?
Не тронул, выходит, а задел.
Что-то в ней задел.
Что?.. Что?..
…Идти нужно теперь не завтра, а послезавтра, через день. День нужно пропустить.
Надо, чтоб она – такая! – не ждала, нет, это скучно… Обоим бы скучно… А – вспоминала. И чтоб было на воспоминание – время.
Сам же, в самой тайне моей тайны, невольно и бесконечно гадал: что же я буду ей теперь говорить?..
Что будет самого говориться?..
Уж несколько лет тому, как я решил… ждать лишь любви.
Негоже человеку – нет, не одному, а негоже ничто – без любви.
Ещё говорят: в жизни, мол, надо: построить дом, родить сына, посадить дерево…
И всё?!..
Срубил-родил-посадил – и отстрелялся?..
Но это всё, по мне, – само собою.
И с этого – только бы начинать и начать.
Вернее, начать – с вопроса: всё это – ради чего?
Так – ради чего?
Только лишь – ради любви.
Которая – Любовь.
…Но долго ли ждать?
Разве в себе – не долго.
А вокруг одни, ей богу, те рейтинги. И – хладнокровные, морозильные.
Счастьем у нас называют – что. Из всех по пятой части – кто семью, кто здоровье, кто деньги. А работу по душе и любовь – любовь-то! – всего по пять, прости господи, процентов…
То есть…
То есть – во мне и жди.
…Нёс её, ту, на руках.
По ночным городским лужам.
Прошло потом сколько-то лет… или уже десятилетий…
И вот недавно… случайно в автобусе… приятель по прошлым компаниям… давно-давно не виделись… он как-то обострённо-памятливо – когда ещё увидимся! – мне – вполголоса:
– Помнишь?.. Дочь-то космонавта?..
– ?!..
Он думал, что я об этом знал.
Теперь, засыпая, понимаю: я-то не знал… жалею!.. и не жалею… а вот знала ли тогда она, та, – что над осенними лужами, в искренних руках, витала выше, по крайней мере, того «ближнего космоса»?!..
