Текст книги "Дальний гарнизон"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Мы рассаживаемся за столом.

– Говорят тебя вызывал батя? – спрашивает меня Маша. – Нагоняй давал.

Я уже ничему не удивляюсь, что творится на СТП знают все: и офицеры и их семьи. Маленькое ЧП уже повод для длительных разговоров...

– Давал. Все мои перемещения по площадке доносились ему.

Катя покраснела, но промолчала.

– Ну и как?

– Полковник дал мне еще две недели, чтобы облазить все закоулки.

– Да что ты говоришь?

Девушки переглянулись. Похоже это их очень удивило.

– А что здесь такого?

– Два года назад капитан Ковров, чуть не загремел в тюрьму, но отделался лишь десятью сутками ареста, за то, что тоже изучал галереи СТП. Это здесь запрещено...

– Все равно, прапорщик Годунов говорил, что он лучше всех их знает.

– Еще бы. Ковров несколько лет ползал по площадке и попался с самодельной картой подземных туннелей. Его неделю трепали спецорганы и если бы не заступничество бати, ему бы пришел конец.

– Тогда мне не понятно, почему прапорщику ходить можно, а другим нельзя.

– Ему повезло. Как построили последнюю шахту, в туннелях спрятался молодой солдат, его затравили "старики", вот тогда то и появился приказ, чтобы все проходы проверял смотритель, им назначили прапорщика.

– А я то думал, почему, когда я был у полковника, о Годунове ни слова, даже не упоминали о нем.

– Поэтому и мы удивлены, чем ты так покорил деда. Надо же, даже разрешил...

– Обаянием.

– А по моему, ты всех здешних мужиков потряс тем, что привез чемодан водки, – ехидно говорит Катя, – и бесплатно напоил...

– Брось ты это, Катя. Мне не жалко этой водки. Я сейчас понимаю, что однообразная работа и глушь, давят на здешних людей и то время, за столом, на миг оторвало их от скуки.

– Не хочешь ли ты сказать, что надо чаще поить офицеров и их семьи, чтобы оторвать их от этого однообразия?

– Ну зачем же так? Разве неприятно провести праздники и твой день рождения за столом, где все есть. Приятно. Все надо делать в норме. Но чтобы отбросить скуку, с ней надо бороться. Суметь занять себя и окружающих.

– Чем? Может подскажешь, чем?

– В училище, я неплохо освоил боевые искусства, могу обучить. Тем более мне самому надо держать себя в форме и тренироваться. Может кто то другой, умеет что то более существенное, значит надо это тоже использовать.

Они молчат. Потом Катя неуверенно тянет.

– Я бы тоже поучилась драться. Мне это иногда, ой как надо.

– В чем дело. После следующего дежурства, начнем заниматься. А ты, Маша?

– Не знаю. Я не могу принимать сразу такие неожиданные решения.

– Подумай.

Мы распиваем чай, но я чувствую, что что-то между девчатами произошло. Они как то напряглись. Так это ощущение не пропало до того времени, пока они не ушли.

Сегодня профилактика ракеты. Мы на площадке возле стыковочного узла между первой и второй ступенью. Вместе с прапорщиком и еще одним солдатом, течеискателями прощупываем корпус.

– Лейтенант, – тревожный голос прапорщика, – по моему сифонит.

Я подношу свой датчик к датчику Годунова и слышу в наушниках слабый писк.

– Черт, проверим все тщательно.

Бегаем как черти по площадкам, снизу до верху прощупываем корпус ракеты и опять возвращаемся к этой точке, опять пищит...

– Прапорщик, отметьте точку...

Я докладываю полковнику о происшествии. Он пристально смотрит мне в глаза.

– Вам не показалось, может приборы барахлят?

– Нет. Прапорщик Годунов может подтвердить.

– По вашему, что это?

– Видно что то с прокладкой...

– Сколько она еще может продержатся?

– Трудно сказать. Может максимум три дня, а может и 2-3 месяца. На СТП 14 в Казахстане, в 1979 году течь прокладки привела к отравлению обслуживающего персонала шахты и наземных служб.

– Тогда через каждые четыре часа наблюдайте за течью и изменением давления в системе, а я вызову специалистов из центра.

– Есть.

Похоже начальство заволновалась. Утром прибыла смена, а вместе с ней и несколько гражданских и военных. Лейтенант Сивков принимает от меня дежурство и торопливо расспрашивает о случившимся.

– Течь увеличилась?

– Не знаю.

– Как так?

– Там, на переносном приборе, милливольтовая шкала, стрелка отклоняется даже от твоего дыхания. Сколько там отошло, пол деления или одно, не определить.

– А по звуку, по его усилению.

– Не заметил.

– Эх ты. Ладно, панику уже поднял. Сейчас здесь начнется...

– Что-нибудь не так.?

– Если это твоя ошибка, все будет не так. Тебе год будут припоминать о ней и служба твоя превратится в каторгу...

– А если это не напрасно?

– Тогда командир части и вся верхушка СТП будет отмечены командованием и кое кто улетит с этой дыры на повышение.

– Все ясно. Там в шахте, на третьем перелете, мы сделали отметку на корпусе ракеты.

– Понял, пока.

После обеда, Катя пришла ко мне в дом не одна. Рядом стояли две девушки в спортивных брюках и футболках.

– Дима, мои подруги хотят тоже позаниматься... Это Вера, она работает со мной, а это Надя, пока еще учится в последнем классе.

– Молодцы, что пришли. Начнем с простого. В этой комнате расчистим место для занятий, стол перетащим в спальню, стулья в кухню, диван зажмем к окну, а из спальни принесем одеяло и расстелем на полу...

Они послушны и выполняют все мои приказы. Первое занятие – аутотренинг.

Маша пришла позже, она присела на пороге и внимательно прослушала и просмотрела весь начальный курс молодого "бойца".

– Девушки, на сегодня все...

– А когда же мы будем... учиться драться..., – недоумевает Вера.

– Когда научимся дышать. Драться, это не только наступать, это надо уметь защищаться, быть битым и уметь найти силы для победы. А для этого... учитесь находить силы, учитесь дышать.

– Нам бы побольше помещения, – мечтает Надя.

– Хотите я поговорю с нашим политработником? – предлагает Маша. – Может командование отдаст нам ангар. Если к нему подключить трубы отопления, то зимой можно продержаться.

– А как же танцы? – встрепенулась Катя.

– Танцы же один раз в неделю в воскресение, а остальные можно заниматься.

– Попробуй, Маша, – поддерживаю я ее. – И еще нам бы хорошо достать магнитофон с хорошими кассетами.

– Это я обязуюсь сделать, – заявила Катя.

Сегодня на СТП спокойно. Лейтенант Сивков сдает мне свой участок.

– Что решила комиссия? – спрашиваю я его.

– Ничего. Прибывшие специалисты считают, что течь топлива в такой форме допустима и если давление в баках не падает, то рано паниковать.

– Они хотят, чтобы давление резко упало, так это катастрофа. Всем же ясно, что это значит, прокладки не выдержали и начали травить. Дальше то будет хуже.

– Слушай, лейтенант, ты свое дело сделал, доложил, теперь держи рот на замке и слушай, что приказывают старшие, а старшие приказывают, чтобы ты молчал. Через месяц кончается лимит хранения этой ракеты на старте, нам надо продержаться до этого срока.

– А если не продержимся?

– Ученые сказали, что все будет в норме.

– Мне сдается, что взрыв, который произошел здесь почти десять лет назад, произошел точно по такому же сценарию.

– Можешь свои домыслы оставить при себе. Лучше давай доложим начальству, что ты пост принял.

Я запросил центральный, разрешения пройти к шахте и проверить корпус ракеты.

– Как у вас показания приборов на пульте? – слышу в наушниках голос полковника.

– В норме.

– Давление в баках стоит?

– Стоит.

Динамик молчит, потом со вздохом слышен голос.

– Сходите.

На мне защитный костюм с маской на лице. Течеискатель перекинут через плечо, наушники прижали прорезиненную ткань костюма к ушам, а длинная штанга с "пистолетом", бродит по телу ракеты. Слышу, как начинает тонко визжать зуммер, вот его вой усиливается и датчик упирается в стыковочную полосу. Стрелка на приборе покачнулась и отошла на несколько делений. Да что они там... с ума посходили. Она за сутки отклонилась на два деления. Действительно, давление еще не упало, но... обязательно упадет, только вот когда. Прикинем, если за сутки два деления, значит, за восемнадцать, тридцать шесть, но это же почти атмосфера. Стоп, это не правильно, ведь прокладка разрушается с ускорением. Начнем сначала, скорость – два деления в сутки, значит, через восемь дней..., здесь может быть дыра.

Только возвратился у себе, как зазвонил телефон.

– Что вы там заметили, лейтенант, – это голос полковника.

– Скорость выделения увеличилась, за сутки на два деления ...

– Это мне ничего не говорит, можете четко сказать, что это значит?

– Это значит, что предположительно через шесть – восемь дней может произойти непоправимое.

– Хорошо. Продолжайте контролировать дальше.

– Разрешите пока просмотреть правые галереи, я их еще не просмотрел...

Динамик молчит, проходит минута и тихий голос сказал.

– Контролируйте, течь...

И ничего больше, вот и решай, нужно идти в галереи или нет.

Годунов ведет по коридору.

– Вот здесь, бетонная дверь, она откатывается в сторону...

– Ну и что?

– Это один единственный запасный выход.

– Странно, я не знал, что он должен быть...

– Это осталось от первой постройки, тогда еще запасные выходы делались...

– И куда он ведет?

– Если бы я знал. Об этом по моему, не знает никто. Куда идет выход так засекретили, что похоже потом забыли... Знаю одно, туннель очень длинный и кончается колодцем. В нем одиннадцать метров до поверхности, а там, сверху, еще одна бетонная плита. Этот выход поэтому и считается секретным, что никто не знает куда он выходит. На нем погорел капитан Ковров, когда хотел сдвинуть плиту...

– Я слышал..., – так вот от чего в основном пытались наказать офицера. – Но мне сказали, что его также прихватили за карту галерей...

– Карту нашли потом, а сигнал сработал на этой плите.

– Значит наше начальство не знает куда выходит колодец?

– Думаю, что нет. Никто из них не знает, даже я. Где то там наверху выходная плита так замаскирована, что никто ее ни разу не нашел. По видимому, она очень далеко от точки и открывается вместе с культурным слоем земли...

– Пошли дальше. Стой..., здесь вентиль..., еще один..

– Верно. Это уже вставили наши, после второй постройки, отсекали старую линию гидравлики от новой.

– Зачем?

– Этого я не знаю. Ну вот, мы сегодня прошли правое крыло галерей второй застройки. В следующий раз, я тебя отведу в старую насосную.

Около моего рабочего места возникла фигура. Я поднял голову. Это Катя. На ней красиво подогнана военная форма, подчеркивающая ее формы.

– Катя? Как ты здесь оказалась?

– Подменили.

– Погоди, я тоже сменюсь. Здесь нельзя отвлекаться...

Я вызываю лейтенанта Кочеткова, тот, увидев Катю, сразу расшаркивается перед ней.

– Катенька, вот не ожидал. Первый раз посетила нас. Я надеюсь, ты ко мне.

– Я к Диме...

– Везет же некоторым. Ладно уж, идите, я подежурю.

Мы выходим в комнату отдыха. Там расположилась смена. Офицеры, кто лежит на койке, кто играет в шахматы, кто читает. При виде Кати большинство из них ожило, кое-кто поднялся, со всех сторон посыпались возгласы и крики приветствия, несколько человек подошли к нам.

– Катя, хотите чая...

– Катя...

– Ребята, вы извините, но мне надо переговорить с Димой.

У большинства на лице разочарование, кто-то неприязненно посмотрел на меня.

– Пойдем туда, – я киваю в угол, где виднелись две пустые кровати.

Мы садимся на них.

– А у вас ничего... По крайне мере, не скучно, а у нас строже, две девушки на дежурстве, одна отдыхает и не знает, куда себя деть...

– Что то стряслось?

– Мое место недалеко от места командира и мне приходится слышать все его разговоры с внешним миром. От тебя решили избавиться...

– За что?

– За течь... Они уверены, что ты еще неопытный и даешь неверные сведения. Полковник еще, правда, колеблется, но... на него очень давит начальство... Эти записи в дежурном журнале раздражают всех.

– Но это же нелепость. Они все сами убедились, что течь есть.

– В этом убедились и приезжие специалисты из центра, но у них другое заключение. Им больше верят.

– Как же они от меня решили избавиться?

– Через три дня тебя отправят в командировку в Архангельск, сроком на десять дней, на переподготовку.

– Значит, через три дня?

– Ты сам то уверен, что произойдет катастрофа?

– Уверен.

– И здесь может все взорваться?

– Не думаю, что такое может произойти. Самое опасное при течи, это компоненты, они сами по себе ядовиты и вредны для человека. Но а если, что то все же произойдет...пожар, взрыв..., с теми, кто в этих бункерах, ничего не будет, трагедия в шахте их не коснется.

– А вдруг будет самое худшее..., там ядерные заряды, их много... Взрыв же распылит их.

– Чего ты волнуешься? Ничего не будет.

– Я как то чувствую, такое вот тревожное состояние, что что-то произойдет.

Присутствие Кати, все же подстегивает офицеров к активным действиям. Два человека не выдерживают и подходят к нам.

– Катя, посиди с нами, мы достали конфеты...

– Хорошо, ребята, сейчас.

Она приподнялась.

– Ты сейчас обратно, на дежурство? – спросила она

– Да.

– А завтра тренировка будет?

– Обязательно.

– Там еще несколько человек просится к тебе...

– Пусть приходят.

Утром, после пересменки, меня вызывает начальник штаба.

– Кривцов, тебе придется поехать в Архангельск на переподготовку. На тебя пришла разнарядка.

– Но я недавно прибыл, почему меня?

– В армии не рассуждают. Надо, значит надо.

– На что будут переучивать?

– На оператора наведения. Тебе сегодня надо оформить командировку, завтра будет некогда, отдежуришь и утром после пересменки сразу улетишь в Мальцевск.

– Ладно.

– Одна просьба, лейтенант... Мне нужно привести сюда немного спиртного. Так... бутылок пять, шесть... Деньги я тебе дам...

– Сделаем...

У меня на занятиях уже шесть человек. Четыре девушки и два парня, это лейтенант Кочетков и сын начальника штаба, Сеня. Сегодня Маша тоже решила поучаствовать в тренировке. Катя достала магнитофон и под музыку, я заставляю их размяться. Неожиданно постучали в дверь, она тут же открылась и на пороге оказался майор Зорич, воспитатель части.

– Занимайтесь, занимайтесь, – он успокаивающе растопырил ладонь. – Я посмотрю.

Мы продолжаем делать упражнения. Через час я прерываю занятия. Усталая Маша плюхается на пол к стенке, Катя подходит к майору.

– Вы все видели?

– Все.

– Так как на счет помещения?

– Ангар ваш, но с условием, что лейтенант Кривцов, возьмет на себя еще и занятия по аэробике. Не все захотят заниматься боевыми искусствами, кое кто готов и заняться своей фигурой.

Катя поворачивается ко мне.

– Дима, слышал?

– Да.

– Так как?

– Придется взять ангар.

– Ура!

Я принимаю от Сивкова пост.

– Как ракета?

– Никак?

– Не понял, она уже не травит?

– А бог ее знает. Командир части приказал не лезть в это дело.

– Мне тоже, не надо совать свой нос?

– Постарайся уж, хватит всех на уши ставить. Травит, ну и черт с ним, пусть травит. Ее лимит кончается в следующем месяце. А травить она может и полгода, ничего ей не будет.

Действительно, за сутки в журнале о происшествиях ни слова о ракете. Мы докладываем командиру о смене и я сажусь на свое место.

Через час запрашиваю полковника на разведку в шахте.

– Нет. Не надо, лейтенант. Командир части запретил проверку ракеты на герметичность.

– Мне кажется, что самописец давления отклонился на две линейки.

– Вам кажется или нет?

– Теперь уже нет.

– Ладно, сходите в шахту, проверьте, что там.

Со мной отправили прапорщика Годунова. Мы оделись в защитные костюмы и запросили центральный пункт, открыть двери в шахту. Нам в этот раз не надо течеискателя, мы без него увидели, тонкие дымящиеся струйки, стекающие по корпусу ракеты.

– Паршивое дело, – констатирует прапорщик. – Надо срочно вытаскивать ракету, пока не залило канализационные системы шахты.

– Сам вижу. Здесь несколько тонн топлива и судя по всему, если рассчитывать по ускоряющей, за смену может вытечь более десятка литров.

– Докладывайте, лейтенант. Сейчас время работает не на нас.

Я подключаюсь на полковника.

– Слушаю, – раздается знакомый голос.

– Это лейтенант Кривцов. Топливо пробилось через прокладку и стекает вниз.

– Так... Сколько...?

– Трудно определить. Пока стекает тонкой струйкой.

– Выходите из шахты. Каждое отклонение приборов докладывайте мне.

Мы возвращаемся в пультовую. Теперь уже по приборам четко видно, что давление в баках начало падать.

Время стала идти медленно, но у меня такое ощущение, что мы сидим на бомбе. Находящиеся рядом офицеры тоже в напряжении. Кочетков сидит рядом, хотя время его дежурства еще не пришло.

– Чего мы тянем? – спрашиваю я его.

– Ждем темноты.

– Зачем?

– Чтобы окно шахты не засекли со спутников.

– Нам в училище говорили, что американцы давно знают местоположение всех точек.

– От того, что они знают, нам не легче. Мы выполняем приказы и инструкции. Не важно сколько в шахту выльется компонента, важно, что мы себя соблюли...

– А новая ракета, ее когда поставим?

– Тоже ночью.

– Шахту еще надо осушить.

– Чтобы не спустить топливо в канализацию, сейчас Годунов уже насосы готовит. Не эти..., не наши будем использовать, а обыкновенные, донные, типа "Ручеек".

Около нас очутилась Катя.

– Как у вас дела?

– Плохо. Давление упало на полтора деления.

– Это что значит?

– Что на дне шахты уже почти свыше двадцати литров компонента.

– Они не могут того...?

– Черт его знает.

– Полковник уже отключил питание на все кабели.

– Это хорошо, но мы ждем ночи.

– А много выльется еще?

– Много. Только бы еще окислитель не потек.

– Там, полковник, кроет матом все начальство, сюда спешно вылетает комиссия.

– На вряд ли они успеют. Мы вытащим ее раньше.

– Дима, кажется твоя командировка накрылась.

– Это почему?

– Все офицеры по тревоге подняты сюда. Пока новую ракету не поставят, о командировках ни слова.

– Значит завтра день потерян...

В это время самописец дернулся и перо медленно покатилась вправо. Стрелки манометров задергались. Я нажал на кнопку связи.

– Что еще у тебя, Кривцов?

– Похоже полный прорыв прокладки.

– Понятно. Что-нибудь сделать можно?

– По инструкции, ничего.

– А без нее?

– Заткнуть отверстие и прижать хомутом.

– Нет. Это делать не надо. Пусть тогда течет...

Катя вернулась на свой пост, а мы... ждем темноты.

По тревоге прибыли офицеры и солдаты с городка, началась подготовка к подъему ракеты. Спешно отстыковывались шланги и кабели. Наконец подали команду: "Сдвинуть крышку". Я нажимаю на кнопки и вижу, как трясутся от напряжения манометры. Передо мной осветился монитор. Это полковник разрешил из бронированного лючка в шахте, выдвинуть видеокамеру. Стало видно, как гидравлические затворы разжались и плита медленно поползла в сторону. Темное небо обозначилось цепью рваных облаков, через которые изредка просвечивали звезды. Несколько огоньков фонариков мелькнули в проеме. Мои товарищи, которые сидят рядом, докладывают о состоянии ракеты. Жду команды, на захват ракеты. Снизу скопилось горючее, я волнуюсь, как сработает гидравлика, которая должна подцепить "стол", не разъест ли эта пакость прокладки цилиндров, но все вроде удалось, я нажимаю кнопки и медленно выталкиваю ракету к верху. На экране, сквозь узкую щель, между стенками шахты и "столом", виден перемещающийся вверх корпус ракеты, который освещен фарами машин, а так же заметно, как со стабилизатора стекает топливо. Стали заметны силуэты, захватов траверсы, и тут... одна из клешней захвата, приблизившись к корпусу ракеты, ударила ее. Что там такое? У меня опять задрожали приборы. Вдруг из под траверсы мелькнула молния, я зажмурил глаза. Ахнуло так, что земля задрожала... Наш бункер дернулся... Несколько тревожных голосов пронеслось по помещению.

Я открыл глаза, передо мной мертвый монитор, часть приборов неподвижна, только напряжены манометры давления. Ужас того, что произошло наверху потряс меня. Я представляю как бушует огонь на земле и в шахте.

– Кривцов, – вдруг ожили наушники, – ты "стол" сможешь сдержать?

– Пытаюсь. Давление пока держится, но если быстро не заглушить огонь в шахте, то ничего сделать не могу

– Понял. Держи давление, не давай остаткам ракете рухнуть обратно в шахту.

– Нельзя чем-нибудь столкнуть эти остатки со "стола"...

– Попробуем, там мешают огонь и густой дым, ты пока освободи нижний захват.

Я осторожно сбрасываю давление с захватов, стрелки манометров затихают, но тут у меня поплыл один из гидравлических домкратов "стола". Переключаю резервный насос на него. Представляю, как из прокладок цилиндров выбивается масло и тут же за счет этого создается лишний источник огня. Через пятнадцать минут бак с маслом кончится и... "стол" рухнет, вместе с горящей ракетой в шахту.

– Через двенадцать минут и тридцать секунд все рухнет, – передаю полковнику. Потек третий домкрат.

– Держи "стол"... Как хочешь, но держи.

– Им бы пожарных машин побольше, – дышит мне в затылок Кочетков, – а они из ближайших районов могут прибыть через часов пять.

– Только бы ничего не было с головкой...

– Ее наверно отбросило. Там теплозащитный слой.

Надо мной тикают морские часы, прошло десять минут. Я понимаю, что из-за такого пожара подойти к шахте трудно, но осталось две минуты. Неужели все рухнет в шахту. Это значит СТП будет парализована на неопределенное время.

Прошла еще минута. Вдруг давление подпрыгнуло и почти на всех манометрах застыли стрелки и тут же микрофон ожил.

– Кривцов, опускай "стол", мы остатки ракеты сковырнули, надо затушить пламя в шахте, а он мешает.

Я отключил резервный насос и стал сбрасывать давление. Под своей тяжестью "стол" пошел вниз.

– Обкакались перед американцами, – комментирует Кочетков, – теперь от такой иллюминации они убедятся, что мы на месте.

– Хорошо еще, что рвануло не в шахте.

– Сегодня точно, новую ракету в шахту не поставим. Весь день будут трудится команды, приводить все в порядок.

– Как ты думаешь, топливо на дне выгорело?

– Черт его знает. Когда тебе дадут команду закрывать шахту, значит пожар затушен.

Я представляю, что там творится на верху. Пожарные машины, солдаты и офицеры, со шлангами, огнетушителями, стараются сбить пламя с ракеты. Сколько воды и пены сейчас течет в шахту.

– Лейтенант Кочетков, срочно в центральный, – зашумел динамик.

– Это меня. Я побежал.

Кочетков пожал мне плечо и побежал к двери.

Через три часа, мне приказали задвинуть плиту и обеспечить герметичность шахты. Наступало утро. Это был печальный день, оказывается погибло несколько человек, бывших в близости с ракетой на верху. Много было обожженных и раненых. Погиб хороший парень, прапорщик Годунов, пытавшийся откачать топливо из шахты.

Нас не отпустили в городок на отдых, мы по прежнему на своих рабочих местах. Все офицеры другой смены задействованы на ликвидации аварии. Мне даже отойти от пульта не разрешают, хотя показания приборов передо мной на нулях и неподвижны. Исчез Кочетков, как его вызвал полковник, так и не появлялся. Мои товарищи офицеры, сидящие слева и справа, тоже мучаются от безделья, кто дремлет, кто читает какую то чушь. К двум часам ко мне подошла Катя. Вид ее усталый, она почти упала на стул Кочеткова, стоящий сзади меня.

– Устала?

– Очень. Все время обеспечивала связью начальство.

– Что там было наверху? Мы так ничего и не видели.

– Это ужасно. Ракета нормально вышла из шахты наверх и тут кран, который должен ее подцепить, дернулся и... дальше непонятно, что произошло, толи захват задел корпус ракеты, толи еще что то, но мелькнула искра и так ахнуло, что пламя рвануло до небес, ракета переломилась пополам и рухнула недалеко от шахты. Вторая половина пылала стоя, но она чуть наклонилась...

– Как наклонилась? Ведь я же ее держал..

– Я знаю это. Знаю, что ты резервным насосом пытался предотвратить падение, но видно там была пробита гидросистема или еще что то. Полковник говорит, что "стол" здорово был поврежден при взрыве верхней части ракеты. Он приказал стоящей недалеко "летучке" и грузовой машине, сцепиться тросом и сковырнуть остатки ракеты с места. Это было невероятное зрелище. На остаток горящей ракеты с помощью кранов с огромным трудом накинули петлю. Две машины растянули трос и помчались от ракеты. От рывка, грузовик сразу раскрутило и он вспыхнул, ему тросом разнесло двигатель, а летучку, мотнуло прямо на свалившуюся, горящую первую половину ракеты. Усилия шоферов были не напрасны, ракета качнулась, "стол" тоже, остатки ракеты рухнули на землю.

– А шофера живы?

– Обожжены, но остались живы. Потом пожарные и команды пытались потушить пожар, но пока горючее не выгорело, потушить не могли.

– А шахта здорово пылала?

– Нет, не долго. Туда стекала вся вода, пена, горючее. Она вскоре потухла.

Вот тебе и не засорять канализацию.

– Людей много погибло?

– Много. Мне даже страшно, как я смогу смотреть в глаза многим женщинам и их детям, их отцов и мужей даже хоронить не придется, они сгорели... совсем.

Катя заплакала. Мои соседи сурово потупились. Я развернулся на кресле к ней и дотронулся до ее волос.

– Успокойся. Это действительно страшно, а еще ужасней... все видеть.

– Это богом проклятое место, – рыдает она. – И зачем я сюда попала...?

– Ну, пожалуйста, успокойся. Ребята принесите, кто-нибудь воды.

Кто то, сорвался с места и бросился к комнате отдыха, вскоре ей поднесли стакан холодного чая. Она сделала несколько глотков.

– Спасибо, ребята. Я немного расслабилась.

– Тебе надо отдохнуть.

– Я сейчас... Вы не против, если я пойду в вашу комнату, прилягу там. Я теперь боюсь одна.

Большинство голосов ответило утвердительно. Катя отстранилась от меня и поднялась, все тот же офицер, что поднес стакан чая, отвел ее в комнату отдыха. Когда он вернулся и сел на свое место, то сказал..

– И зачем только женщины служат в таком кошмаре...

Все помолчали.

Днем прибыла комиссия, а так же представители прокуратуры и следователи КГБ. Вызывали всех. Но самое интересное то, что меня не спрашивали, что я делал и как, а просто следователь стал расспрашивать о прапорщике Годунове.

– Когда вы последний раз видели прапорщика?

– Мы с ним вместе спустились в шахту, где то около 12 часов, после я сделал запись в журнале об обнаружении течи.

– Куда он пошел после?

– Я не знаю. Я был на своем рабочем месте.

– Больше вы ничего о нем не слышали и не видели?

– Слышал. Перед началом подъема ракеты из шахты, лейтенант Кочетков, который был со мной все время, сказал, что прапорщик получил задание откачать скопившееся топливо на дне шахты при помощи донных насосов "Ручеек".

– А откуда он узнал?

– Не знаю. Я же говорю, я не мог оторваться от пульта.

– Хорошо. Можете идти.

Наконец то появился Кочетков. От него несло отвратительными запахами горючего, дыма и еще черт знает чем. Он сел на свое место и с облегчением протянул ноги

– Где ты был?

– Лучше не спрашивай.

– А все же?

– Прочищал канализацию. Ее забило, пришлось в спец костюме залезть в шахту.

– Понятно.

– Ничего тебе не понятно. Там был мертвый прапорщик Годунов. Мне пришлось его тоже вытаскивать.

– Извини...

– Ничего, это я взорвался. Самое ужасное, что прапорщик был убит, его проткнули кинжалом и скинули в шахту.

Офицеры сидящие рядом вскрикнули.

– Не может быть?

– Кто же это?

– Вот это, да.

– Кинжал застрял в спине, – продолжает лейтенант, – я с ним и вытащил его в галерею.

– Он не обгорел? – спросил сосед.

– Не совсем, там сверху чего только не текло, пена, вода, топливо, масло. Огня было мало.

– Разве его "столом" не придавило?

– Нет. Плита ухнула на дно и выдавила всю жидкость и все предметы по бокам. Его тоже выкинуло, даже не задело...

– Постойте, – вдруг попросил я всех окружающих, – а как же его скинули в шахту, сверху или через галерею?

– Должны через галерею. Полковник ему не разрешил выходить на верх.

– Как же сигнализация, как же наши операторы, разве они ничего не видели?.

– Не знаю, наверно им было не до этого.

Странно все. Годунова можно было скинуть в период, подъема "стола" с ракетой. Операторы должны были заметить это, но и сигнализация, почему-то не сработала...

Шахту вычистили в течении трех дней. Поставили новую ракету и тут я вспомнил, что должен выехать в Архангельск. Как только прибыли в городок, сразу же явился к начальнику штаба.

– А..., лейтенант, – устало откинулся тот на стул. – Зачем пришел?

– Да вот, насчет командировки...

– Какой командировки? А... в Архангельск..., – он задумался, – знаешь, что, лейтенант, поезжай-ка ты в Мальцевск. Мой заказ помнишь?

– Помнить то я помню, шесть бутылок водки. Но только ради этого... в командировку?

– Не только. Так вот, к этим шести бутылкам нужно привести еще двадцать пять...

– Двадцать пять?

– Да, двадцать пять. После завтра похороны погибших. Надо их похоронить по настоящему. Вот почему нужно съездить в Мальцевск.

– Хорошо. Ради этого я съезжу, но все равно, что делать со старой командировкой в Архангельск?

– Давай ее сюда. Я тебе сейчас выпишу новую. Если нарвешься на патрулей, обязательно нужен документ... Так..., – он скрипит пером по бланку, – и прибудешь... завтра. Вот, возьми...

Я беру командировку.

– А как же деньги?

– Вот, здесь собрано на все..., – он протягивает пачку денег.

– Я говорю про командировочные.

– А... Тебе же тоже надо деньги... Это мы сейчас...

– Они у меня есть, выданы для Архангельска.

– Так какого хрена, тебе от меня надо. Раз выданы, значит они у тебя есть. Приедешь после Мальцевска, там разберемся и все пересчитаем. Пудришь, понимаешь, мозги и так одни неприятности за другими.

– Я понимаю. То, что произошло на СТП..., это страшная трагедия.

– Если бы только это. Прапорщика Годунова кто то убил, причем из наших.

– Это я знаю. А отчего вспыхнула ракета?

– Крановщик, сволочь, чифир принял в казарме, здесь его и затрясло. Задел траверсой о корпус ракеты.

– Что с ним будет?

– Арестовали, там разберутся. У нас тоже разборка будет... Командира вздрючат, зампотеха выгонят, многих накажут...

– За что, ведь спасли шахту.

– Раньше надо было думать, ты то вот писал... тебе не верили.

Вот это новость. Ничего себе называется тихая точка, здесь действительно только одни неприятности...

– Неприятные новости и узнаем мы их в последнюю очередь.

– До вас, подземных кротов, все новости запаздывают. Лейтенант, ты поспеши, до отправления вертолета осталось двадцать минут.

– Я побежал...

У домика Маши остановился. Постучал в двери.

– Маша, дома.

– Это ты, Дима? – Маша вылетела на крыльцо. – Что-нибудь еще произошло?

– Нет. Меня посылают в командировку. Я сейчас улетаю.

– Разве тебя не оставляют для похорон.

– Я к ним приеду. У тебя нет крепких сумок и рюкзака?

– Зачем тебе?

– Нужно кое что привезти сюда.

– Я сейчас.

Она уходит в домик, потом возвращается с рюкзаком и двумя брезентовыми сумками.

– Это подойдет?

– Подойдет. Ну, пока.

– Дима, ты что то забыл.

– Я?

– Да. Ты забыл меня отблагодарить и попрощаться.

– Хорошо. До встречи.

Я поцеловал ее в щеку и схватив вещи побежал на вертолетное поле.

В Мальцевске ничего не изменилось. Все та же пьяная администраторша и Дунька, дура набитая, вспомнили меня, когда я вошел к ним.