Текст книги "37-й пост"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Этого я не знаю. Пока вы запираете две дороги, вы здесь нужны.

– Но у нас мало огневой поддержки. Если на нас навалятся, нам пост не удержать.

– Ни чем не могу помочь. Вызывайте авиацию. Там наверху знают о вас. До встречи, товарищ старший лейтенант.

Он отдает честь и газик отъезжает.

К вечеру дорога затихает. Солнце еще не зашло и вдруг мы через громкоговоритель со стороны деревни услышали ломанную русскую речь.

– Рюски... Московиты... Командир Максур говорить хочет с главным.

– Чего это они? – удивляется Хворостов. – Это в первый раз. Может мне сходить?

– Не надо. У нас есть матюгальник?

– Нет.

– Тогда придется кричать. Кто там у нас горластый?

– Давайте я и крикну.

– Спроси их, где встречаемся.

– Максур, – орет Хворостов, – где встречаться?

– На дороге.

– Скажи. Что согласны.

– Согласны, – как попугай орет Хворостов.

Из деревни вышло четыре человека и пошли к шоссе.

– Я тоже выхожу, где переводчик? – спросил я стоящих рядом со мной офицеров и солдат.

– Я здесь, – запищал худенький солдат.

– Пошли.

– Старлей, возьми еще двух солдат, – просит Хворостов.

– Не надо. Луче держите нас под прицелом.

– Я уже предупредил снайперов.

Мы выходим на дорогу прямо к поджидающей группе. Толстоватый, бородатый афганец в белоснежной чалме, стоял в окружении своих подданных.

– Командир Максур приветствует командира группы русских, – нудно переводит мой переводчик.

– Поприветствуй их тоже.

Солдат старательно поясняет приветствие.

– Что хочет мне сказать, командир Максур?

Теперь афганский толмач делает перевод.

– Командир хочет обменять пленных. Пять на пять.

– Пять на десять. Считаю, что брат Максура стоит дороже.

Лицо афганца кривится от ярости.

– Вы давно служите в Афганистане?

– Три года.

– За это время, вы должны научиться уважать порядки в нашей стране, даже в таких вещах, как вести переговоры.

– Я уже плевал на ваши порядки, не первый раз участвую в переговорах. Знаю одно, вашим лживым словам верить нельзя.

– Сам врешь, гяур. Мои соплеменники не позволят такого. Где это тебя обманывали?

– Под Ковтунью.

– Значит, правильно мне сказали, что мерзавец Бекет здесь. Кровь правоверных на твоих руках, русский. Большая честь для каждого афганца убить тебя, а твою голову насадить на кол.

– Пять за десять, мое последнее условие.

– Ну, гяур, берегись.

– До встречи.

Я повернулся и пошел к своим. Сзади посылал мне проклятья Максур.

Ночь опять прошла спокойно. А утром...

Мы сидим с Костровым под козырьком скалы и просматриваем последние оперативные данные, принятые по радио.

– Командир полка говорил, что там остался еще сводный мех полк, говорит Костров, – теперь ему труднехонько выйти с базы. Посмотрите, до Максура стоит командир Абалибек, его усилили за счет освободившихся банд Восточных провинций. Он фактически перекрыл дорогу от Герата сюда.

– Нам нечем им помочь.

– Вся надежда только на авиацию.

И тут раздался хлопок, потом грохот потряс 37 пост. Земля затряслась и с неба посыпались осколки.

– Боевая тревога, – орет Костров.

Забегали по своим ячейкам солдаты.

– Быстро настройте артиллерийских разведчиков.... – кричу Кострову. Откройте ответный огонь.

Опять ухнул разрыв и пошло. Я по окопам перебежал на восточный участок поста. Загремело так, что все попадали на дно окопов и ячеек. Рядом со мной в землю вжался Коцюбинский.

– Что это? – он залез под каску ладонями и зажал уши.

На нас повалилась земля, камни, песок. Молодой впервые узнал, что такое быть накрытым "Градом". Родное изобретение сыпало с небес нам смертельные подарки. Этот кошмар длился несколько минут, наступила "тишина". Я выползаю из под груза земли и трясу головой. Не сразу услышал выстрелы наших пушек, но тут в голову стал проникать другой звук, это забили пулеметы и автоматы.

– Вставай, – я трясу полу засыпанного Коцюбинского.

Он медленно поднимается и мне в нос ударяет резкий запах. Похоже молодой обделался.

– Огонь, – ору ему в ухо.

Коцюбинский нервно дергает затвор автомата и просунув в щель ствол, начинает стрелять. Я тоже заглядываю в соседнюю нишу. На фоне гор видны дергающиеся точки маджохедов, штурмующие наши позиции.

– Старлей, – ко мне подбегает Костров, – нас обстреливают со стороны поселка.

– Обстреляйте его из орудий.

– Но там... гражданские... женщины...

– Раз стреляют, значит должны понимать, что мы ответим. Выполняйте, лейтенант.

– Есть, – Костров бежит на южный участок.

Вскоре там забило орудие подбитого танка. Стрельба усилилась. Я обхожу окопы и ячейки, натыкаюсь на Хворостова, с биноклем и телефонной трубкой в руках. Лейтенант корректирует огонь пушек.

– Где разведчики? – кричу ему в свободное ухо.

– Я их отозвал.

– Зачем?

– Здесь нужен каждый ствол...

Рядом ахнула мина и мне по каске садануло чем то тяжелым, в ушах звон и тело потеряв устойчивость, повалилось на дно окопа.

– Старлей? Что с тобой старлей, – пробивается сквозь звон.

– Я сейчас.

С трудом поднимаюсь.

– Они отходят, духи отходят, – кричит Хворостов.

– Почему не вызвали самолеты?

– Вызывали. Они не могут нас поддержать, вся авиация направлена под Герат, пробить дорогу мех полку.

– Вот черт, как болит голова...

– У тебя кровь, старлей. Сними каску, она пробита...

– Я...

Мне опять стало плохо и вдруг... вырвало. С меня сдирают каску.

– Ох, ты... Старлей, пошли в медпункт, там помогут.

Кто то подхватывает меня и ведет по узким окопам.

– Галя, что со мной?

Я лежу на лежанке в ее блиндаже. Очень болит голова.

– Лежи, Игорь. Тебя спасла каска. Осколок снял часть кожи. Череп не поврежден. Завтра будет получше и сможешь встать на ноги.

– Много у нас потерь.

– Есть... Убитые и раненые.

– Разрешите.

В блиндаж входит Костров.

– Как он? – спрашивает он Ковалеву, кивая на меня.

– Говорите, лейтенант, – прошу я.

– Там Максур просит переговоры...

– Помогите мне подняться...

– Вам нельзя, – говорит врачиха.

– С этим подонком могу разговаривать только я. Галя, приведи, пожалуйста, меня в порядок.

– Ненормальный... Тебе придется потерпеть.

Меня опять перебинтовывают, осторожно натягивают кепи. Костров поддерживает меня и выводит по линии окопов прямо к дороге. На ней уже мается с двумя прислужниками Максур. Мальчишка толмач уже стоит рядом и с тоской смотрит на этих бородатых людей.

– Костров держи эту сволочь на прицеле.

Я, пошатываясь, иду к маджохедам, за мной плетется толмач.

– А... Бекет, – заунывно переводит толмач. – Здорово мы тебя отделали.

– Посмотри лучше на свою деревню. Благодаря тебе она превращена в развалены.

– Это все тебе зачитывается, Бекет. Кровь наших женщин, детей, стариков, правоверных, погибших здесь, на твоих руках. Ты от нас никуда не уйдешь...

– Зачем меня звал?

– Я согласен на обмен пленных.

– Двух наших за одного и с условием, что мы будем стоять здесь, пока обмен не закончиться.

– Боишься, – кривится Максур.

– Просто знаю твой поганый характер.

Толмач сбивается, но переводит. Максур вцепился в кусок бороды и пальцами закручивает кончик.

– Ты достойный противник, Бекет. Я уважаю таких. Самый большой подарок для каждого жителя страны, это отрезать тебе голову.

– Я о тебе хорошего тоже ничего не скажу. Но если попадешься, под танком раздавлю. Ты пожертвовал женщинами и детьми, а мы до этого жили с ними мирно...

– У нас слишком разные взгляды. Не надо смотреть на эту войну, как на прогулку в чужую страну. Эй, – Максур поворачивается в сторону развалин. Давай.

Из -за разбитых глинобитных домов появляется жалкая цепочка связанных людей. Боже, ну и видок у них, ободранные, в ссадинах и кровоподтеках, небритые, грязные эта группа еле-еле ковыляла по асфальту. Они подходят к нам и первый мутным взглядом смотрит на меня.

– Ты кто?

– Лейтенант Павлов.

– Веди всех туда, за тот камень.

Глаза Павлова меняются и губы что то шепчут, он ковыляет к камням, за ним на привязи идут остальные. Я дожидаюсь когда исчезнет последний пленный и машу рукой своим. Появляются маджохеды захваченные нами. Этих успели развязать и они медленно приближаются к нам. Максур ожил. Его глаза приняли яростное выражение. Он набросился на первого чуть ли не с кулаками и быстро заговорил на своем языке. Пленный отшатнулся, подходят другие и вопли Максура понеслись по дороге. Вдруг что то произошло, четверо пошли к развалинам деревни, пятый уныло остался на дороге. Максур выдернул пистолет и в упор расстрелял его, потом сунул пистолет обратно и повернулся ко мне.

– Бекет, можешь не хвастать, что ты захватил моего родственника, ты его убил.

– Запиши на мой счет. Я согласен. Чем больше перестреляешь своих, тем приятней будет мне. Прощай, Максур.

– До встречи, Бекет.

Я дохожу до своих валунов, захожу за них. Костров, врачиха и двое солдат ждут меня. Я сразу прислоняюсь к камню и сползаю на землю.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает Костров.

– Хреново.

Галя опускается на корточки рядом и осторожно стягивает с головы кепи.

– Сейчас будет полегче.

– Зачем этот бандит убил своего? – спрашивает Костров.

– Это его родственник. Чтобы не позорил семью, он его расстрелял.

– Вот зверье.

– У них свое понятие чести.

– Почему же после такой драки Максур вдруг неожиданно пошел на обмен пленных?

– Разве ты не понял. Наши прорвались под Гератом и видно скоро будут здесь. Он испугался, что с этими колоннами мы отправим пленных в Кабул.

День проходит спокойно. Мы зализываем раны, занимаемся укреплением разрушенных позиций. Я же в отличии от всех отлеживался. Пытался заснуть и когда это удалось, метался от боли, но когда к вечеру проснулся, почувствовал себя лучше.

– Ты куда? – спросила Ковалева.

– Пойду обойду пост.

– Уже темно. Отлежался бы лучше.

– Надо кое что исправить...

Первым на кого я нарвался, был Коцюбинский, облокотившись на бруствер, он смотрел через бинокль на развилку дорог.

– Коцюбинский.

– Так точно.

– Какой сегодня пароль?

– Сон.

– Что за дурацкий пароль. Неужели офицеры не могут придумать что то получше. Что там, в деревне?

– Жгут костры. У них сегодня похороны. Они по своей вере должны в течении дня похоронить погибших. Может их того... попугать.

– Черт с ними. У нас не без донная бочка патронов и снарядов. Смотри дальше.

Я протискиваюсь в щель к Кострову.

– Бекетов? Товарищ старший лейтенант...

– Сиди.

– Сходи, найди Хворостова. Нужно поговорить.

Мы притиснуты к тумбочке, на которой лежит карта.

– Хворостов, меняй направление орудий. Переставляй на закрытые площадки и направление на шоссе.

– Товарищ старший лейтенант, сейчас ночь, может лучше завтра.

– Завтра нельзя. С утра пройдут колонны отступающей армии, а за ними идет Абалибек, который захочет пощупать, что такое пост 37. Его танки попрут на нас.

Мы все глядим на карту.

– Там в штабе по моему офонарели, – возмущается Хворостов, – как так можно небольшому посту остановить армию...

– Может и не армию, но хорошо вооруженные отряды, по численности и вооружению превосходящие нас, – учительским тоном говорит Костров.

– Побьют нас.

– Лейтенант, из пленных, Петров кажется, просит оставить здесь и дать оружие.

Костров смотрит на меня.

– Дай. Пойдет мимо колонна приготовь раненых и мертвых. Отдай их им...

– Бывших пленных тоже?

– Пусть будут живы, отправь с колонной. А сейчас по местам, поднимайте людей, перетаскивайте орудия и танки.

– Ох и поганый же завтра будет день.

Утром замученный пост спит. Я только задремал, как меня разбудил глухой звук. Шли отступающие части.

Я пробрался к шоссе и дождался когда передо мной остановился бронетранспортер. В шлемофоне из люка выполз толстый офицер.

– Ты Бекетов?

– Я.

– Очень хорошо. Возьми от меня две переносных установки залпового огня и снаряды к ним. У духов захватили. Нам они теперь ни к чему.

Что за народ наши военные, как доедут до нас, дальше почему то считают уже безопасно. Мы ехали сюда дрожали, а этим уже не страшно. Хотя может быть и так, вон какая колонна прет, как-никак последние.

– Возьмите от меня раненых и убитых.

– Добро. С тех машин, с которых установки сгрузят, посади туда.

– У меня их много. Семь убитых, восемнадцать раненых и девять бывших пленных.

– Вот черт. Ладно я сейчас скомандую, два БТР подойдут, пусть ходячих захватят. Пока, Бекетов. Удачи тебе. Если что, вызывай авиацию, она теперь твоя.

Толстяк залезает в БТР и колонна ползет мимо нас. Здесь танки, БТРы, грузовики, На верху полно солдат и офицеров, они кричат и машут нам руками. Рядом со мной останавливается грузовик и два БТР.

– Хворостов, давай свободных людей, перетаскивайте снаряды и установки, а обратно грузите раненых и мертвых.

С машины стаскивают две рамы и снаряды, только на один залп. Мертвых, закатанных в одеяло, запихивают первыми, в пакет, как дрова, на свободной площадке кузова раскладывают тяжелых раненых, туда же запрыгивает несколько ходячих раненых. Мы прощаемся со своими товарищами. Машины и БТРы вскоре уходят в колонну.

Рядом со мной Ковалева.

– Тебе тоже можно было уехать, Игорь. У тебя ранение в голову...

– Я не предоставлю такого удовольствия Максуру. И потом, разве можно бросить тебя в такой обстановке.

– Я за себя сумею постоять.

– Не все время везет. Я вон, три года здесь отмахал, однако осколок получил только здесь.

– Тогда будь осторожен, здесь не только осколок можно получить...

Мы провожаем взглядом колонну.

Нет ничего хуже ожидания. Уже давно прошел наш механизированный полк, а духи, ни звука. Шоссе подозрительно пусто, не видно даже тощей арбы или человечка. Солдаты от солнца прячутся по норам или в укрытиях. Я в блиндаже врачихи.

– Господи, по быстрей бы, – говорит Галина.

– Зачем, нам надо протянуть дольше.

– Игорь, мы выживем?

– Конечно.

– Можно зайти.

Это сержант Джафаров.

– В чем дело, сержант.

– Подозрительная возня в поселке.

Я вскакиваю и прихватив автомат иду на выход.

Мы за каменной кладкой, я пытаюсь заглянуть в бойницу.

– Где?

– Не высовывайтесь, у них снайперы.

Между камнями щель, я прикладываюсь к биноклю и смотрю на разбитые строения. С ближайших гор и больших дорог, стараясь не шуметь и быть незаметными, в деревню стекаются духи. От нашего поста до ближайших домов метров триста. Этим легче атаковать нас. Судя по одежде, здесь не только воины Максура, но еще и с других отрядов.

– Джафаров, давай сюда лейтенанта Хворостова и Кострова.

Все офицеры собираются около меня.

– Давайте ускорим события. Одну раму наставим на поселок и дадим залп, заодно выпусти несколько снарядов из орудий, потом бросим туда два танка и два БТРа. Хорошо бы эту деревню сравнять с землей.

Они кивают головами.

– Может вызвать авиацию? – предлагает Костров.

– Они нас наверняка зацепят. Триста метров, очень сомнительное расстояние. Есть еще предложения? Нет. Тогда через пол часа приготовиться. Хворостов, ты поведешь ребят...

На посту начинается движение.

Заныла рама, выбрасывая реактивные снаряды, загрохотали орудия. Раздвинув преграду камней выползли танки. Весь пост обрушил свой огонь на деревню.

Танки растоптали около двадцати домов, но тут духи очнулись и оказали сопротивление. Один танк попался под гранатомет и застыл, наехав на овчарню. Я приказал всем отступать.

Ребята вернулись возбужденные и растеклись по окопам. Хворостов стоял передо мной.

– Что скажешь?

– Танк потерял...

– Плохо.

– Но мы им здорово дали и самое важное неожиданно.

– Потери?

– Только двое раненых, танкисты. Мы их притащили.

– Лейтенант не расстраивайся, что потерял машину, ты молодец, эта атака на них, даст нам небольшой перерыв на несколько часов.

– Смотрите, они машут белым флагом, – это кричит, стоящий недалеко, Джафаров.

– Бекет, – раздался крик через усилитель, – Бекет, выйди переговорить. Это я, Максур.

– Ну вот, старый знакомый.

– Крикни ему, пусть выходит. Я тоже выйду. Позовите врачиху.

Ко мне прибежала Ковалева.

– Что случилось, Игорь?

– Наведи мне на голове лоск. Опять надо идти на переговоры.

– Ох, а я то думала... Согни голову.

Она отдирает засохшие от крови бинты, срезая прямо куски ножницами.

– У кого есть приличное кепи?

– Возьми мою, – предлагает Костров. – Я всегда на размер больше ношу.

Галина осторожно натягивает на меня кепи.

– После переговоров, я тебя перевяжу. Сейчас боюсь тревожить рану, так и оставила куски бинтов, а то...

– Я пошел.

Максур выглядит не так как в прошлый раз. Его одежда порвана и на лбу большая царапина. Рядом с ним так же двое маджохедов и вид у них не лучше.

– Бекет, мы предлагаем перемирие на десять часа.

– Ты думаешь тебе можно верить, Максур?

– Клянусь Аллахом.

– Я тебе все равно не поверю, но твоих вонючих мертвых бандитов разрешу забрать... из под развалин.

– Они воины аллаха.

– Слушай, Максур, деревня была рядом с постом, мы ее всю эту поганую войну не трогали и только с твоим приходом пришлось ее уничтожить вместе с жителями. Какой ты воин аллаха после этого. Дерьмо.

– Я убью тебя.

Максур налился яростью.

– Охладись. Только вытащишь пистолет и снайпер продырявит твою голову. Я поверю тебе последний раз и дам тебе десять часа. Прощай.

Мы с толмачом уходим. У меня в голове бьется мысль, а чем мы хуже бандитов? Чего нам надо в этой стране? О каком интернациональном долге разговор, если мы интернациональность раздавили пушками и танками.

Они начали опять утром, все таки не нарушили договора, продержались больше десяти часов. На наш пост со всех сторон посыпались снаряды и мины. Это был шквал огня. Дорога от Герата почернела от движущихся танков и бронетранспортеров. Мы пытались открыть ответный огонь.

– Первый, – слышу в наушник, – одно орудие накрылось.

– Вызовите авиацию.

– Вызываем.

– Передайте пятому, пусть выдвинет раму и выбросит залп на колонну.

Сумеет ли под таким огнем Хворостов выбросить последний залп. Противно заквакала рама поочередно выбрасывая снаряды. Сумел. Среди черных точек бронетехники запрыгали разрывы. Немного напряженность спала. Где же авиация?

Они прилетели через десять минут, когда танки маджохедов были почти рядом с постом. Костров наводил летчиков на технику и горы, откуда стреляют пушки.

Приводим в порядок пост и подсчитываем потери, а их много. Я связался со штабом. Пришла шифровка с приказом продержаться еще два дня, а потом уходить, но не на Кабул, а по другой дороге, прорываться прямо к границе, к тоннелю Сангам. Это весьма неприятно, тем более, что указанная дорога, ни разу не была в наших руках...

Кажется афганцы поверили, что войне конец. После последней тяжелой драки, маджохеды исчезли, оставив на дороге изуродованную технику, опять мимо нас поехали арбы, машины, появились пешеходы. В деревню стали возвращаться кое-какие жители, латать старые жилища и строить сараи для проживания. Затявкали собаки, дымки печей потянулись в небо. Это были два дня тишины. Мы стали собираться к границе.

Колонна стала покороче. У нас два танка, девять бронетранспортеров и три латанных грузовика, одно не покалеченное орудие. Остальное, подбитое и изуродованное, все бросаем здесь.

На БТРе разместились почти все старые знакомые. Лейтенант Ковалева, сержант Джафаров, рядовой Коцюбинский, еще двое легко раненых и бывший пленный лейтенант Петров с автоматом в руке. В коробке бронетранспортера на мешках с песком уместились еще четверо лежачих раненых.

– Куда мы едем? – удивляется Коцюбинский, видя как мы сворачиваем с шоссе на Кабул на раздолбанную каменистую дорогу.

– Домой, – огрызается Джафаров, не видишь прем на Север.

– Но все части двигались к Кабулу...

– Все Кабул, отыгрался, похоже наши уже сдали его.

– Товарищ старший лейтенант, а здесь посты с нашими войсками есть?

– Нет.

– Как же так? Нас же на этой дороге просто уничтожат... Никакого прикрытия.

– Чтобы не уничтожили, сиди и смотри по сторонам.

Я вижу как радость отправки домой сменилась страхом. В конце войны никто не хотел умирать. Ковалева также сидит на шинели, подогнув коленки к подбородку. Одной рукой вцепилась в кронштейн башни и прижалась к нему. Из под кепи на горы смотрят испуганные глаза.

Ползем очень медленно. Впереди нас шпарит разведывательный БТР, за ним танк. От грохота его двигателя, эхо многоголосьем разносится по горам.

– Сколько нам до границы? – спрашивает Коцюбинский.

– Полтора дня при таком темпе.

Все сидят молча. Я пытаюсь хоть как то разрядить обстановку.

– Коцюбинский, а где твои штаны?

Все фыркнули, кроме врачихи, она ничего не поняла.

– Духам подарил.

– А они тебе в обмен шаровары...

– Шаровары мне подарил сержант.

– Ну еще бы, – отворачивает в сторону голову сержант, – своим видом без штанов он тогда так распугал духов, что они сразу разбежались, а я все боялся, что он также испугает и наш медперсонал.

Это намек на врачиху. Кажется она тоже поняла в чем дело и улыбнулась. Над Коцюбинским стали потешаться.

Мы проехали мимо первого поселения и увидели удивленные лица афганцев, собравшихся на улице.

– Ну вот, – комментирует Джафаров, – это мы на халяву проскочили первую деревню, вот увидите, потом уже такой радости не предвидится.

– Не каркай.

Дорога на удивление многолюдна и нам приходится все время кого то догонять или отставать.

– Почему же мы столько людей не видели там на перекрестке.

– А по карте, с Герата, есть еще дорога, она здорово петляет и выходит сюда, если бы вы были повнимательней, то заметили, что мы уже проехали пересечение дорог.

– Мы не видели ее, мы смотрим на горы.

– Вы должны замечать все.

– Почему же с нее на нас не нападали?

– В начале войны, мы использовали эту дорогу, но потом поняли, что по конфигурации и по сложности ландшафта, нам потребуется для ее охраны значительное количество сил. Где то, через два года после начала войны, духи нам устроили здесь настоящую мясорубку, когда мотополк двигался от границы к Герату. С тех пор мы сократили поток грузов через нее, а потом и вовсе прекратили, бросив основную массу охранных войск по шоссе Кабул – Герат. Похоже, мы тогда договорились с полевыми командирами на этой дороге, что они нас не будут трогать, а мы их. Война здесь затихла... Духи же использовали ее для переброски своих сил в разные районы...

– Нам давно надо было уйти со всех дорог и убраться домой..., – заметил сержант.

– Что же мы охраняли? – глупо удивляется Коцюбинский.

– Шоссе на Кабул...

Дорога опять петляет по горам. Вдруг как то пропали машины, телеги и пешие. Как будь то всех афганцев сразу предупредили, что мы едем и что то будет... Неожиданно впереди танк останавливается, с него соскакивают солдаты и тут же в наушниках раздается голос Кострова.

– Первый, передают с разведочного БТР, там на вершине непонятное движение.

– Мы подъедем...

Как только БТР останавливается у танка, солдаты по привычки лихо спрыгивают с брони. Даже врачиха, выпрыгнула как коза, оказавшись у больших колес машины.

– Вытащите раненых из БТР, машину вперед. Лейтенант Петров, идите к разведчику, ведите разведку.

Бронетранспортер пошел по шоссе к перевалу. Мы терпеливо ждем.

– Говорил я, что начнется, – говорит Джафаров.

– Заткнись.

Тихо так, что слышно как перегревшаяся вода булькает в системе охлаждения танка.

– Первый, здесь завал и никого нет, – слышится в наушниках голос Петрова, – подкиньте танк.

– Затащите раненых на броню, поехали.

На перевале на дорогу наброшены и выворочены несколько огромных камни.

– Смотрите вокруг внимательно. Расчищайте проход.

Большим тросом танк оттаскивает камни, создавая проход.

– Это нам первый звонок, – говорит Петров, подойдя ко мне.

– Плохо. Время против нас.

– Видно впереди нам что то готовят. Я в плен то попал на дороге... Точно в такой ситуации... Шел на БТРе первым, а они сделали обвал на дороге. Всех, кто был сверху на броне, сразу в лепешку. Я тогда внутри машины, вместе с водителем находился, сидел на радиостанции. Больше двух суток находились в завале, откопали уже духи...

– Что же наши, разве не знали, не могли помочь?

– Наших разгромили. Всю колонну по частям засыпали и каждую часть добивали. Потом прибыли вертолетчики, сняли кого могли и ушли.

Самый большой камень свернули в сторону, расчистив узкий проход. В БТР затащили раненых, мы полезли на верх, на броню. Я махнул рукой Кострову, высунувшемуся из люка танка. Колонна поехала дальше.

– Теперь держись, ребята, – это опять Джафаров.

Кажется мы никогда так внимательно не следили за горами, как сейчас. У всех нервы на пределе.

– Лучше на родном посту сидеть под снарядами, чем так дрожать под невидимым прицелом, – замечает Коцюбинский.

– А ты свои шаровары повесь на штык, сразу все духи перед дорогой исчезнут, – бросает ему реплику сержант.

– Катись, колбаской...

Проползаем новую деревню. На этот раз все вымерло, никого не видно.

– Не ушли, по домам сидят, – бросает бывший пленник.

– Почему так думаете?

– Когда уходят или прячутся в горах, так с собаками. А здесь все собаки на улице.

Действительно, несколько собак непонятной породы облаивали нашу колонну.

– Бросить танки и рвануть бы побыстрей, – замечает Коцюбинский.

– Когда духи выставят пушки, будешь мечтать о танках, – опять ему отвечает Джафаров.

Уже ни у кого нет сомнения, что маджохеды могут применить пушки, танки и всевозможную технику. Поэтому все опять замолчали. Мы ползем за ведущим танком и нашим разведчиком. Проехали деревню.

– Товарищ старший лейтенант, когда остановка, – спрашивает один из легко раненных.

– Дуй прямо с машины, – советует сержант, который догадался в чем дело.

– А как же..., – он вопросительно смотрит на Ковалеву.

– Дурак, доктор уже все повидала и нашего брата насквозь изучила. У тебя же к тому же не на что смотреть...

– Прекрати, Джафаров, – пытается остановить его Ковалева. – Я отвернулась, мне не до вас.

Под хихиканье солдат, раненый прямо с брони делает на дорогу свои дела.

Я очень напряжен. Не спроста пропали на шоссе жители, попытка задержать колонну означает одно, где то обязательно встретимся с духами.

– Кто хочет пожрать? – это Коцюбинский.

Он демонстративно вытаскивает из мешка банку тушенки и вспарывает ее ножом, потом поддевает острием куски мяса и начинает жевать. Я замечаю, что не смотря на наигранность, его глаза все же шарят по дороге и горам.

– Ну духи берегитесь, – язвит Джафаров, – сам Коцюба заряжается, готовиться менять новые штаны.

– Джафаров, ты мне надоел.

– Ешь, ешь, салага. Это я не я тебе надоел, это тебе подлая мыслишка надоела, а вдруг, зараза, пальнет вон из-за того камня.

И тут банка вылетает из рук Коцюбинского на шоссе.

– Стой, – ору я. – С машины.

Солдаты попрыгали с еще не остановившегося БТР. Мне пришлось рвануть врачиху и мы вместе катимся с брони на мелькающую дорогу. Слышен грохот впереди и сейчас же барабанная дробь сотрясла бронь нашей машины. Мы лежим у камней. Я зажал Ковалеву к выемке дороги и пытаюсь оглядеться. Впереди дымит танк, но по интенсивной стрельбе ясно, что кто то из экипажа жив. Разведочного БТР не видно, видно его пропустили вперед, а врезали по нам... Наш БТР прижался к левой стороне дороге и стрелок башни ввязался в перестрелку. Солдаты разбросаны по дороге сзади. Кое кто постреливает из автомата. Но вот у обочины замечаю неподвижное тело. Сзади колонна стоит и тоже отстреливается.

– Ты как? – поворачиваюсь к Ковалевой.

– У меня колени...

– Лежи тихо.

Я перебежкой пересекаю шоссе и оказываюсь за корпусом бронетранспортера. Здесь так же лейтенант Петров.

– Хреново дело, командир. Духи опоясали почти трехсот метровый участок подъема.

– В противоположной стороне никого нет?

– Нет.

– Эй, – стучу по броне, открой дверь.

Испуганный радист открывает двери.

– Передай заднему танку, пусть шпарит по гряде, как только мы переедем на другую сторону дороги. Шофер, ползи осторожно вниз и прикрой врачиху, потом возвращайся на эту сторону.

БТР пятится назад и корпусом прикрывает Ковалеву. Я за шиворот тащу ее из лунки.

– Уходим, сейчас на это место посыпятся камни. Лезь в машину.

– Я не полезу туда, с испугом говорит она.

– Тогда перебегай вместе с машиной.

БТР медленно переезжает на другую сторону дороги, я почти тащу Ковалеву на себе, прикрываясь его броней. И тут же грохот о броню усилился, мы отстреливаемся из автоматов и вдруг раздается противный свист и с грохотом на дорогу падают камни. Стрельба сразу прекратилась. Еще один взрыв на гребне, мы сваливаемся к колесам БТР. На нас сверху сыпятся камни и песок. Пыль медленно садится и тут мы видим, как по гребню кое где мелькают маджохеды, Еще один разрыв на гребне, впереди машины вместе с камнями на шоссе скатывается маленький человек. Он пытается встать и тут же падает обратно. Вспыхнула стрельба сзади нас, лопнула граната и вдруг все стихло. Лейтенант Петров подходит к лежащему маленькому человечку, тот отрывает голову и они смотрят друг на друга. Петров поднимает автомат и с выстрелом тело подбрасывает. Я подхожу к нему. В лоб убит мальчик.

– Не слишком...

– Нет. Ты не представляешь, старлей, сколько мы натерпелись от таких мальчиков с автоматами. Один такой проволокой руки и ноги пленным скручивал.

– Свяжитесь с нашим разведчиком. Цел ли он? А потом посмотрим, что с танком.

Танк накрылся. Два человека копошатся у гусеницы, раскладывая тела людей.

– Костров...

Грязный от копоти офицер выпрямился передо мной.

– Товарищ старший лейтенант, один убит, один ранен. Машина повреждена.

– Как ты?

– Только ушибся.

– Сейчас врачиха придет сюда.

– Понимаешь, – он чуть не плачет, – главным делом я его видел... Ведь смог среагировать... развернуть башню..., но... как паралич... Он первый, прямо в упор из-за камня...

– Брось себя винить. Ты шел первым, а первым всегда достается.

– А как у вас?

– Похоже один убит тоже, а вот сколько раненых еще не знаю.

– Я думал у вас хуже. Весь огонь БТР принял на себя.

– Задний танк спас...

– Разведчик цел?

– Цел.

– Я понял.

К нам подбежала Ковалева и тут же опустилась на колени перед лежащими.

Колонна подтягивается к нам. Подбегает Хворостов.

– Костров, жив дружище...

– Жив...

– Хворостов, как у вас дела? – спрашиваю я.

– Пока двое раненых. Это не считая потерь с вашей машины. И еще попался в плен раненый дух.

Ковалева поднимает голову.

– У нас одного зацепило, один убитый, остальные с ушибами.

– Итого двое убитых, четверо раненых и разбит танк. Многовато, а нам еще ехать и ехать... Хворостов давай сюда духа и переводчика. С ним то все в порядке?

– Я сейчас.

Хворостов побежал вдоль колонны.

Мне приводят маджохеда согнувшегося от боли. Пуля попала ему в живот и он все время сгибается и подвывает. Прибежал без шапки мальчик переводчик.

– Спроси его, – киваю на пленного. – Какой полевой командир командовал здесь?

Мальчик быстро заговорил и дух чуть выпрямился.

– Он все равно умрет и просит русского командира оставить его умирать здесь у дороги.

– Оставлю, но только после того как он ответит на несколько вопросов.