Текст книги "Корпус А блок 4"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кукаркин Евгений
Корпус А блок 4

Евгений Кукаркин

Корпус А блок 4

Написана в 2001 г. Триллер о людях не имеющих иммунитета к болезням.

Мы не больны раком или СПИДом, не больны страшными заразными или не заразными болезнями, у нас нет сумасшедших и наркоманов, мы даже не больны насморком или гриппом. В корпусе А. блок 4 находятся здоровые люди, которых замуровали в эти крепкие бетонные стены и охраняют от окружающего мира.

МЫ СТЕРИЛЬНЫЕ. Это значит, что любой вирус, микроб, любая бацилла, пришедшая с той стороны уложила бы нас в койку и может приблизила к смерти. Наши иммунные системы ни к черту не годятся для вполне нормальной жизни. Мы – это четырнадцать человек, десять женщин и четыре мужчины.

На стене заиграло радио и голос диктора забубнил.

– Подъем, подъем. Через тридцать минут завтрак.

Дурацкий мотивчик с боем барабанов саданул по ушам. Я поднялся и с ненавистью посмотрел на замурованную в стену решетку динамика. Надо вставать, иначе, действительно, если опоздаешь, не получишь даже корки хлеба. Теплая вода душа, отсчитывается нервным тиком хронометра. Здесь на каждого полагается не более 40 литров утром и вечером. Как объясняла наша врачиха, это очень дорогое удовольствие тратить воду, чтобы ее приготовить, сначала водичку долго прогоняют через фильтры, кипятят и только потом после всех анализов, разрешают пользоваться нам. Едва успел надеть рубашку и штаны, как раздался стук в дверь.

– Борька, к тебе можно.

Это Ирочка, одна из пациенток этого заведения. Ей всего 18 лет, но вид потрясающий. Худенькая, высокая девушка, с белой-белой кожей, без единого пятнышка и все это на фоне черных волос и темно-коричневых глаз.

– Заходи.

– О... А я думала ты не встал, будить придется.

– Я не только встал, но уже потратил свою норму воды.

– Да ты счастливый, – смеется она, – а мне Пантелеймоновна не позволила споласкиваться по утрам, сказала чтобы только вечером мылась.

Пантелеймоновна, врачиха нашего отделения.

– Это почему же?

– Они мне в воду какие то смягчающие добавки дают, чтобы она не влияла на кожу. Наверно утром то им лень это делать, зато вечером я получаю воды две нормы.

– Зубы то небось чистишь?

– А как же, в дез. растворе, – смеется она.

Ира подходит к моему столу заваленному книгами.

– Какой ты умный, Борька, вон сколько книг... Неужели все прочел?

– Нет еще.

– Здесь, по моему все технические на английском языке, немецком, даже... постой, постой... это арабский что ли, или другой?

– Арабский.

– Вот здорово. А я целый день, ношусь как дура по отделению, ничего себе найти не могу. К книгам не тянет, вышивать или писать не хочется. Пробовала рисовать, так эта мазня наскучила, ужас. Одно удовольствиетелевизор. Там такая бешенная жизнь...

В дверь опять стучат. В щель просовывается курносое личико с прилизанной темной прической. Это мальчик Федя, тоже страдалец, как и мы.

– Здравствуйте, дядя Боря, тетя Ира, доброе утро. Дядя Боря, вас после завтрака просит подойти врач. Она будет ждать в своем кабинете.

– Хорошо, Федя. Я приду.

Мальчик уходит, а Ира тревожно смотрит на меня.

– Чего это вдруг так рано? Пантелеймоновна обычно в девять приходит, а тут к восьми. Может ты чего-нибудь подцепил?

– Если бы подцепил, то давно попал бы в изолятор.

– Не дай бог.

В это время захрипел динамик.

– Всем на завтрак. Повторяю, завтрак через пять минут.

В столовую медленно собираются обитатели отделения. Вокруг распределительного лифта толпятся самые нетерпеливые: это две неразлучные лесбиянки, Вера и Мария, пожилая и нервная Галина Васильевна и вечно голодные, девочка Сара и, уже знакомый нам, мальчик Федя. Невдалеке стоит и коршуном смотрит за всеми, наш староста, старуха Нина Ивановна, рядом ее подпевала, начесанная мымра Варвара, неопределенного возраста. Самый крупный пожилой мужчина, Сергей Сергеевич, вместе с полненькой Анечкой ведут в углу серьезный разговор. Рядом со мной Ира, ее подруга с очень большим бюстом и тонкой талией, Наташа и эффектная Таня, вечно заводная и хулиганистая девушка. Татьяна подтрунивает над Натальей и они мирно и лениво переругиваются, разминаясь перед завтраком.

Послышался характерный звонок. Дверца лифта открылась и первая порция подносов, обработанных паром, выползла наружу. Сначала разбирают подносы и сматываются к столикам самые нетерпеливые, потом подходят Сергей Сергеевич с Анечкой и на этом первая часть раздачи кончилась. Дверцы лифта захлопнулись, чтобы раскрыться через две минуты опять с новой порцией подносов. В этот раз, разбираем часть их, мы, то есть я и девушки, что меня окружают. На тарелках что то на подобии подогретого свекольного винегрета с кусочком тощей курочки и рядом традиционный полусладкий чай. Наша четверка имеет собственный стол и как только мы за него расселись, Ира сообщила всем новость.

– Сегодня Бориса после завтрака вызывает Пантелеймониха.

– Пантелеймониха, – удивилась Таня. – чего это она вдруг так рано?

– Сама удивляюсь.

– Наверно что-нибудь произошло, – предполагает Наталья

Словно в подтверждении ее слов мы услышали каркающие слова старостихи, Нины Ивановны.

– Чей поднос остался?

Все оглядываются. В лифте торчит одинокий, дымящийся поднос.

– Николай не пришел, – раздается голос Варвары.

– Где он? Федя, оторвись, сбегай в комнату Николая.

– Не надо бежать, – знакомый голос оторвал все головы от столиков.

В дверях, с копной седых волос, стояла моложавая врачиха нашего отделения Пантелеймоновна. Она в белом халате и в шапочке, я знаю, на ней больше ничего нет. Ее тело стерилизуется дважды, когда она приходит на работу и когда уходит, поэтому лишние одежды, это лишняя обуза при стерилизации.

– Николай заболел и находится в дез. камере, – объявляет врачиха.

– Что с ним? – спрашивает Сергей Сергеевич.

– Ничего особенного, он малость перетренировался.

У нас в отделении есть маленький спортивный зал. Правда там кроме шведских стенок, матов и гантелей ничего нет. Николай частенько сидел там, накачивая свои мышцы.

Обитатели столовой успокаиваются и продолжают уничтожать завтрак.

– А вы знаете, – вдруг склонила голову к центру стола Таня. – Ходят слухи, что к нам скоро прибудут новые пациенты.

– Откуда такие слухи? – недоверчиво спрашивает Наталья. – К нам уже десять лет никто не поступал.

– Галина Васильевна подслушала телефонный разговор Пантелеймоновны с кем то. Та говорила в трубку, что коек в отделении достаточно... и прием будет обеспечен...

Ирочка открыла от удивления рот.

– Неужели от туда... кто то придет?

– К нам бы может приходили и почаще, да в стране вон что делается. Разве кому то до нас, – Таня презрительно скривила красивые полные губы.

Вообще то мне она нравится, но Таня больше тянется к Николаю и я отношусь по этому к ней вполне лояльно.

– Я смотрю телек, – продолжает Таня, – страшно становится, денег ни на что нет, медицина в запустении, люди мрут как мухи. Какое там, определять способность иммунных систем к сопротивлению, до об этом даже мыслить никто не хочет. Если бы с рождения в роддомах, в поликлиниках, занимались этой проблемой, то наше бы отделение ломилось от пациентов. Мы просто счастливчики, что попались сюда.

– Неужели нас не могут вылечить? – с тоской спрашивает Ира.

– А мы не больны. Кто тебе сказал, что мы больны? Это болен тот мир, который там, за стенками этого здания. Вот смотрите, СПИД, тоже связан с иммунной системой, однако такое заведение как наше не поможет им вылечится никогда. Мы же здесь можем жить до сотни лет...

– Брось, Танечка, – прерываю ее я, – в нашем отделении было, как мне помнится, 57 человек, а осталось 14. Чего то мы не доживаем до ста лет.

– А кто в этом виноват, мы сами. Когда десять лет тому назад, идиот Лешка разбил окно в лютый мороз, мы не предполагали, что это трагедия. Вспыхнувшая эпидемия ОРЗ, как говорили врачи, сразу унесла два десятка жизней. Другой пример, вон старостиха, живет здесь с 50 года, ей уже больше восемьдесят лет и если ничего не случиться, еще столько же проживет.

– Лешка не был идиотом, – сказал я, – он просто считал это заведение тюрьмой и хотел вырваться от сюда.

– А кто его здесь держал? – ответила мне Таня. – Мог бы уйти, у нас все таки не тюрьма.

– Конечно мог бы, но с чем он вошел бы в тот мир, ни образования, ни денег.

– К тому же, он бы там умер. – воскликнула Ирочка.

– Наверно. Я был тогда еще маленький, лет десять было, а помню, как Лешка приходил к нам в комнату, со своим другом Витькой и вот начинали они спорить. Я не могу точно припомнить их диалог, но это было примерно так. Лешка говорил: "...да пронимаешь ли ты, там все наши страсти, любовь, работа. Ты был когда-нибудь в зале на большой танц площадке, вот где бешенный ритм, жизнь, а в театрах, кино... Эх... Даже выпить бутылочку вина, водочки в компании, потискать девочек, этого всего мы лишены..." Витька же спорил, что не в этом счастье.

– А, интересно, Лешка с род дома сюда попал? – спросила Наталья.

– Нет. Его врачи откачали и прислали к нам..., когда ему было около двенадцати.

– Значит он попробовал выходит той жизни?

– Попробовал немножко.

– А я с род дома здесь...

– Борька, тебе же надо к врачихе, – вдруг вспомнила Ира. – Ты иди, мы за тобой уберем поднос.

– Чего запоздал? – спросила Пантелеймониха, когда я вошел в ее кабинет.

– Заговорился о проблемах...

– Хорошее занятие. Да ты садись, чего как пень застыл.

Удобно устраиваюсь напротив ее в кресле.

– Я то тебя вызвала, – продолжает врачиха, – тоже поговорить о проблемах. Ведь Николай тебе друг?

– Друг. Мы с ним здесь давно...

– Знаю. Но то, что он большой дурак тоже знаю.

– Да что с ним? Неужели он заболел?

– Нет, но я положила его на профилактику. И все из-за какой то женщины.

Я таращу на нее от изумления глаза.

– Из-за женщины? – как эхо повторяю я.

– Да, Николай молчит и не желает об этом говорить. Дело все в том, что он спал с одной из них и от этого получил осложнение...

Я оглушен, Колька спал с женщиной. Черт возьми, неужели это Танька.

– Простите, что перебиваю, но разве среди нас есть больные женщины?

– Больных нет, но... стерильность даже в половых отношениях нужна. Я не хочу читать тебе лекцию о гормонах и прочих выделениях у женщин, но Николай стерильностью пренебрег, это сразу отразилось на кожных покрытиях, началось раздражение и теперь все наши усилия сводятся к тому, чтобы заглушить этот процесс. Это для него не длительное лечение, после уничтожения очагов химическими препаратами, восстановление кожных покровов пойдет нормально. Слава богу, что он еще хорошо отделался и действие защитной системы организма не потребуется.

Я ошарашен от услышанного, но мне хочется защитить Кольку.

– Но Николай может быть и не пренебрег бы стерильностью, если бы он знал как защищаться и чем защищаться.

– Вот я поэтому тебя и вызвала. На возьми.

На стол высыпались пакетики.

– Что это?

– Презервативы... Но хочу тебя предупредить. Самый тяжелый у нас пациент Ира, ее надо беречь, у нее такая чувствительная кожа, что она может заболеть, даже почесав ее своими ногтями. А вот из остальных женщин..., не знаю кто был с Николаем, но для тебя они все здоровы Откровенно говоря, мне даже было бы интересно, если ты заведешь здесь свою семью.

– Почему интересно?

– Это научный факт, Борис. Вопрос весь в том. Будут ли у родителей с такой иммунной системой, здоровые дети.

– Мне это совсем не интересно. Зачем плодить пленников для этого заведения.

– Значит ты еще не вырос... Еще, хочу предупредить. К нам сегодня прибудет новая пациентка.

– Прибудет, так прибудет.

Я пожал плечами.

– Надо ей помочь. Она привезет с собой много вещей, после дез. обработки их необходимо собрать в комнате 17.

– Хорошо, поможем.

– Тогда иди и возьми эти.

Она кивает на презервативы на столе. Я их собираю и расталкиваю по карманам. В голове мечется сумасшедшая мысль – неужели Татьяна спала с Колькой.

В моей комнате на кровати сидят девчонки: Ира, Наталья, Таня и тревожно смотрят на меня.

– Ну что там? – первой не выдерживает Ира.

– К нам сегодня переводят новую пациентку, я должен помочь ей перенести вещи.

– А про Николая что-нибудь известно?

– Только одно, что он в дез камере.

– А я думала, что тебя тоже... в камеру...

– Ирка, ну что ты несешь, – напала на нее Наталья. – Борька даже близко к гантелям не подходит. Колька же ненормальный, каждый час отжимается. Конечно перенапрягся.

– Если даже перенапрягся, это не значит, что не заболел. Раз в дез камере, значит заболел.

Я вижу как девочки напряглись от этой мысли, от одного слова "болезнь" и вопросительно уставились на меня.

– Знаете что, я попытаюсь узнать все, попрошу у Пантелеймонихи разрешения поговорить с Николаем, – сказал им.

– Борь, если тебе надо позаниматься, мы тебе не будем мешать, мы тихонечко сыграем здесь на кровати в картишки..., – умоляюще просит Ира. Там, в холле наши бабки все время приставать будут... сделай это, сбегай туда, а тут все знают, что ты занимаешься и к тебе никто не лезет.

– Давайте. Вы даже можете пошуметь, я отключаюсь, когда что-то читаю.

– Борь, можно еще один последний вопрос, – это Татьяна, сейчас что-нибудь выдаст. – Скажи, зачем ты занимаешься? Ведь твои знания, твоя подготовка в иностранном языке здесь не пригодятся, они просто никому не нужны.

– Наверно я хочу чувствовать себя полноценным человеком и не думаю, что знания могут кому то не пригодится или повредить. Конечно, и здесь можно писать книги, что то творить... В Шлисенбургской крепости сидел в одиночке один царский узник по фамилии Морозов. Его посадили туда пожизненно, за покушение на его величество. Просидел он пятьдесят лет, пока его не освободила революция и вышел в полном здравии и со множеством статей в научных журналах и даже книгами, написанными в неволе, а за те знания что он приобрел в тюрьме, вскоре стал академиком...

– К сожалению революция здесь скоро не предвидится, нас освободят только катаклизмы... А если и освободят, то мы сдохнем в той жизни через день от обыкновенного ОРЗ или блохи... Ну ладно, занимайся.

Я действительно ушел в себя и не слышал азартных игроков на своей кровати. Очнулся от стука в дверь. Она приоткрылась и в комнату заглянуло расстроенное лицо Ани.

– Вот вы где? К вам можно.

Полноватая девушка не дождавшись ответа прошла к моей кровати и втиснулась между Таней и Натальей.

– Девочки... Я совсем..., – она чуть не разрыдалась. – Понимаете, Семена вызвала к себе врачиха и напихала ему это...

Она вытащила из кармана пакетик презерватива. Татьяна первая с любопытством схватила его.

– Но это же..., – она взглянула на меня и замолчала.

– Презерватив, – подсказала без стеснения Аня, – ему, Семену, предложила презервативы. С чего бы это, что я больна или он?

– Можно им и не пользоваться, – неуверенно говорит Таня.

– Конечно. Если бы не одно но... Когда Семен стал отказываться, она сказала, что всем мужикам выдала их, ради их же безопасности.

Теперь все головы повернулись ко мне.

– Это так? – спросила меня Таня.

– Да. Вот они.

Я выбросил из кармана несколько пакетиков на книги.

– Но зачем, о какой безопасности говорит Пантелеймониха?

– Я знаю, – опять кривится Аня. – К нам сегодня прибывает новая пациентка, по всей видимости, молодая стерва. Врачиха хочет обезопасить наших мужиков от нее.

Наступило молчание.

– Не доживем мы до революции, девочки, это точно, – тоскливо сказала Татьяна, прервав молчание.

Я упросил Пантелеймоновну разрешить мне встречу с Николаем. Угрюмый санитар с респиратором на лице повел меня в реаниматорскую. В большой, на половину стеклянной ампуле лежало красивое мужское тело чуть прикрытое белой простынею. Грудные мышцы, бицепсы, мощная шея, отчетливо выступали на ружу, создавая величие гармонии. Я подошел поближе и поднял со щитка микрофон на витом проводе.

– Николай, это я, Борис.

Тело зашевелилось, глаза открылись.

– Борька, привет. Во вляпался то. Тебе Пантелеймониха чего-нибудь говорила о моей болезни?

– Сказала, что ты дурак.

И вдруг губы Николая раздвинулись в улыбке.

– Так и сказала?

– Сказала. Чему ты радуешься?

– Да ничего.

– У тебя действительно что то серьезное?

– Пустяк. Натер на одном месте кожу.

– Был бы пустяк, тебя бы в эту капсулу не засунули бы.

– Ну брось ты, это излечимо. У других может быть и не прошло бы, а у меня все в порядке. Вот у Ирочки действительно кожная проблема, береги ее.

Чего это они, и Пантелеймониха, и Николай мне все жужжат про Ирку? Николай между тем, продолжал.

– Эта девочка самое хрупкое создание в отделении..., – он потянулся в капсуле и уперся ладонями в стекло. – Эх... на волю бы, вот там бы нагуляться и потом со спокойной совестью можно было бы загреметь...

– Дурак ты, действительно Пантелеймониха права.

– Борька, – он смеется, – тебе надо влюбиться по уши, тогда я тебя тоже дураком назову.

– Колька, если ты надолго здесь, тебе чего-нибудь надо? Может кому-нибудь, что-нибудь передать...

– Ничего не надо. Мне включают радио и я кайфую от музыки и политической трескотни.

Однажды он так же заболел, у него была потничка после тренировки, пошла под мышками такими красными пятнами. Мы все так за него переживали, но Пантелеймониха быстро справилась, промывая кожу слабыми щелочными растворами и подсушивая феном. Его также засунули в капсулу, но тогда он ныл, что больше дня не выдержит..., а теперь..., как меняются люди.

Вдруг Колька перестал улыбаться.

– Борис, послушай меня, если сможешь, беги от сюда. Здесь проживешь всю жизнь бездарно, там хоть мир познаешь... и отдать концы будет легче. Я сейчас много думаю... и почему здесь...

Он не успел закончить, ко мне подходит Пантелеймониха.

– Боря, все, уходи. Его сейчас сестра обрабатывать будет...

– Николай, я пошел, – кричу в микрофон. – До встречи.

Мы выходим с врачихой за дверь.

– Это действительно, безопасно, – спрашиваю ее.

Она поняла мой нелепый вопрос.

– Да, с ним будет все в порядке. Но на будущее, я все же плохо вас воспитывала, даже такой вопрос полового воспитания не дала по полной программе. Вы выросли и теперь я пожинаю первые плоды.

И тут я спросил.

– А у меня мама жива?

Она останавливается и пристально глядит мне в глаза.

– Наверно жива. Я этим не интересовалась. Когда тебя привезли сюда трехмесячного после родов, мне было абсолютно безразлично есть ли у тебя мама или нет. Меня больше интересовало другое, выживешь ли ты. Ты выжил и эти палаты стали для тебя родными.

– Скажите..., а вы мне презервативы дали..., чтобы поберечься от... этой которая прибывает...

– Может быть и от нее. Ты сегодня задаешь мне много вопросов и я тебе хочу посоветовать одно. Боря, ты уже вырос и многие вопросы можешь решить сам. С кем ты хочешь познакомиться, с кем дружить, это уже чисто твои проблемы. Я же просто хочу помочь в одном, обезопасить вас от всяких болезней...

После обеда в отделении бедлам. Из дезактивационных камер я, Семен Семенович, Федя и два санитара таскаем обработанное паром и дез растворами разнообразное имущество в 17 палату, здесь диваны, огромная кровать, шкафы, столы, стулья, чемоданы, белье. Но больше всего поразило обилие электроники, ее приносили из другой, вакуумной камеры, это шесть телевизионных установок, пульты, видеомагнитофоны, две стойки набитые блоками с многочисленными лампочками и проводами и конечно компьютер. Из дезинфекционного приемника прибыло два парня в халатах и респираторах, этих Пантелеймониха затолкала в соседнюю с палатой 17 комнату, где ребята принялись ставить электронные стойки, крепить аппаратуру на стеллажах и подсоединять компьютер...

– Это нам в подарок или как? – спросила меня Наталья, кивая на дверь, где идет монтаж оборудования.

– Это все для новенькой, что прибудет сюда.

– Богато живет, теперь, я чувствую, мы не соскучаемся.

К нам подошла Ира.

– Ребята, у нее такой диван, кровать, я не вытерпела и покачалась в них.

– Уши тебе надо надрать за это, – сурово сказал я, – там небось грубая ткань, а ты ищешь приключений.

– Но я немножечко. Вы только Пантелеймонихе не проговоритесь, а то назначит курс обследований.

Ирочке нельзя прикасаться к шерстяным и грубым тканям, чтобы не вызвать раздражение кожи. Это знает все отделение и пытается оберечь ее от непроизвольных встреч с этими тряпками.

– Как ты проникла к ней в комнату?

– Очень просто, под шкафом, что проносили санитары.

Теперь и Наташка крутит пальцем у виска.

– Дурочка, ты Ирка.

– Все, девчонки, – говорю им, – здесь мне больше делать нечего, таскать закончили, иду к себе. Мне еще надо перевести абзац из арабской поэзии

– Ой, и я пойду с тобой, Боренька, можно. Почитай мне в слух, – чуть ли не стонет Ирка, – мне так нравиться...

– И я пойду , – заявляет Наталья.

Пришлось вести всех к себе.

Перевожу и читаю Навои, девочки слушают внимательно. Ирка лежит на моей кровати и неподвижно смотрит в потолок. Наталья сидит у нее в ногах и неотрывно смотрит на меня.

– Это замечательно, – говорит она, когда я кончил переводить первые десять четверостиший. – А вы знаете, ребята, только ни кому, я тоже пишу стихи.

От этих слов Ирка подпрыгивает. Она садится и обнимает подружку.

– Наташка, это правда? Чего же ты тихоришь? Почитай чего-нибудь.

– Хорошо, – соглашается та, – слушай.

Хоть и бросила на счастье я монетку,

На полет парящий нет надежд,

Сердце, опрокидывая клетку,

Вылетело в цирковой манеж...

– Это же здорово, – Ирка прижимается к подруге, – какая ты у меня...

В дверь стучат. Просовывается головка девочки Сары.

– Дядя Боря, ой, и вы здесь, – замечает она девушек, – там Вера Пантелеймоновна зовет всех, новенькую встречать.

– Пошли, девчата, посмотрим, что за диво явилось к нам.

Диво действительно потрясающее. Высокая девица, лет тридцать, с фигурой, если сравнивать с Наташкиной, то в подметки ей, конечно, не годится, хотя имеет претензии на грудь и попку. Волосы выбелены от перекиси и свисают на плечи, зато огромные карие глаза, остренький, длинный нос и большой губастый рот, гармонично расположились на овальном лице. Одета она в махровый синий халат и небрежно расстегнула верх, от чего грудь до сосков выползла наружу.

– Внимание, – это начинает речь Пантелеймониха, – я вас собрала всех сюда, чтобы вы познакомились с новым пациентом нашего отделения, Аллой Васильевной. У нас не часто приходят новички и поэтому прошу принять ее в свою семью и быть к ней доброжелательными.

Все пациенты отделения молча изучают новичка.

– Может у вас будут вопросы к Алле Васильевне, – спросила врачиха.

– Можно мне, – это нервная Галина Васильевна.

– Конечно, Галина Васильевна.

– А... как же вы... до такого возраста прожили там... и не заразились? Вы где-нибудь лечились, стояли на учете?

– Нет, – весело ответила Алла Васильевна, – я здорова, абсолютно здорова и в отличии от вас мне не страшны некоторые заболевания, которых вы боитесь...

Мы онемели. И тут Пантелеймониха дала нам разъяснение.

– Алла Васильевна, действительно ничем не больна и ее иммунная система в порядке. Алла Васильевна добровольно решила пойти в наше отделение, чтобы обезопасить себя в будущем и продлить долгую жизнь. Она пожелала жить в стерильной обстановке, вот почему она здесь.

– Как миллиардер Генри Харт, – вдруг ляпнул я.

– Точно, – большие глаза новенькой обратили на меня внимание. – У вас здесь оказывается есть мужчины, это весьма приятно. Еще приятно то, что вы знаете о таких людях, как Харт. Да, я тоже богата и чтобы уберечь себя от всяких искушений и болезней решилась на этот шаг, то есть изолировать себя от общества. Но порывать с тем миром я не буду, установленные здесь компьютеры и мониторы помогут мне руководить моими предприятиями и офисами...

Все в шоке. Одна лишь Пантелеймониха, задрала голову к верху и равнодушно глядит в потолок. Вдруг нервная Галина Васильевна спросила.

– Вы заплатили кому-нибудь, чтобы попасть сюда?

– Конечно, чего скрывать, 10000 долларов...

– Эти деньги, – поправляет ее ученическим голос Пантелеймониха, пойдут на ремонт нашего блока.

– Да на ремонт, я еще дам, чего мелочиться, и на столовую дам, я же должна жить в приличных условиях.

Врачиха взглянула на нее и замолчала.

– Я думаю, мы познакомились, – подводит итог Алла Васильевна, взглянув на золотые часы на руке, – теперь извините, мне надо поработать, сейчас время оперативной информации.

Она кивнула нам и направилась в комнатку, напиханную электронной аппаратурой и тут, за закрытыми дверями, мы услыхали ее истерический крик.

– Какого черта, вы мне ничего не подготовили, – это она орала на молодых парней, занимающихся монтажом стоек. – Да я вас сгною, мать вашу...

У меня в комнате набилось много народа, здесь Ира, Наташа, Таня, Семен Семенович, Аня, лесбияночка, симпатичные девушки – Вера и Мария. Молодежь плотно сидит на кровати. Семен Семенович сидит на единственном стуле, а Аня стоит рядом с ним. Я же оперся на стол, заваленный книгами.

– Лично я, ее боюсь, – это говорит лесбияночка Вера. – Чувствует мое сердце, что она пройдется ногами по нашим судьбам...

– Чего страшного то, – это Семен Семенович, – она одна, а нас много.

– Уж не убить же ты ее предлагаешь? – вмешивается Таня.

Все загалдели.

– Зачем, будет задираться, мы устроим бойкот.

– Да чихала она на твой бойкот, у нее сила – деньги. Эта богачка захочет, кивнет санитарам и те быстро тебя обработают.

– Не посмеют, у нас заведение специализированное. Нас трогать нельзя.

– Теперь будет можно.

Опять все шумят.

– Боря, ну скажи ты что-нибудь, – просит Наташа.

– Чего говорить то, я видел ее всего то пол часа и сделать скороспелых выводов не решаюсь. Надо посмотреть, что дальше будет.

– Правильно, – поддерживает меня Семен Семенович. – чего зря глотки драть, поживем – увидим.

– А мне кажется, Пантелеймониха не зря нас предупреждала, надо быть с ней осторожней и внимательней..., – заговорила Аня.

– Как предупреждала? – удивилась Вера. – Я ничего не знаю.

– Она раздала презервативы нашим мужчинам, как она выразилась на будущее...

Все женщины и те кто знал, что их нам выдали, и кто не знал, уставились на нас, мужиков.

– Девчонки, она их точно охмурит, – говорит Таня. – Вон как выпендрилась на первую встречу, чуть грудь не вывалила наружу.

– Не дадим, – запищала Ирочка, сидя на моей подушке, – все встанем грудью на защиту наших ребят.

И тут все рассмеялись. Напряжение как то спало и тут динамик над нашими головами, забубнил.

– Приготовиться к ужину. Всем собраться в столовой.

Первыми смылись вечно голодные лесбияночки, потом Семен Семенович с Аней, наша четверка дружно потопала позже всех.

Мы все получили по горячему подносу, где сиротливо выглядела тарелка с пюре и маленькой, с мизинец, сосиской. И вот тут то, новенькая еще раз показала себя.

– Чего это за дрянь? – громко спросила она. – Вы что, едите эту гадость? Вера Пантелеймоновна, – потребовала она к себе, еще не ушедшую домой, врачиху.

– В чем дело, Алла Васильевна?

– Это что, – поднесла та тарелку к ее лицу, – это что, жрать можно? Я не хочу это есть. У ваших поваров разве нет приличных продуктов: мяса, рыбы, овощей, фруктов..., даже чая... Вон смотрите какой чай, да это помои...

– Здесь пища калорийная, специально обработанная, чтобы ни вирусы, ни бациллы не могли попасть сюда.

– Знаю. Но питаться так не могу. Я спущу необходимую сумму вашим поварам, пусть закупают и готовят более существенные блюда и большего объема. Поверьте, обрабатываются они не хуже, чем вот эти.

Алла Васильевна бросает поднос с едой на стол и демонстративно направляется на выход из столовой. У двери останавливается и поворачивается к Пантелеймоновне.

– Скажите этим поварам, если завтра, на завтрак не будет хорошей пищи, я добьюсь, чтобы их уволили и нигде больше не брали на работу. Деньги на питание в больницу, будут перечислены рано утром. Все. Спокойной ночи.

Она уходит и мы все уставились на врачиху.

– Ну чего вы...? – вяло отмахивается она.

– Зачем вы ее взяли сюда? – спросил я.

– Я одна что ли. Всех купила, даже министерство.

– Алла Васильевна права, – заскрипел знакомый голос.

Наша старостиха Вера Ивановна наконец то отреагировала на прибытие новенькой.

– В чем? – сразу же спросила Таня.

– Порядок нужен везде, я уверена, повара на нас наживаются и теперь, наконец то их утихомирят.

Пантелеймониха вдруг встрепенулась.

– Все, работа моя закончилась, я иду домой. До свидания.

Мы не дружно с ней попрощались.

После душа, я прилег на кровать с книгой в руках и тут мне почудилось, что кто то скребется в дверь. Подошел к ней.

– Кто там?

– Боря, открой.

Это Натальин голос. Я отодвигаю задвижку. В одной длинной рубашке, она врывается а комнату.

– Ты чего?

Она подходит ко мне, обхватывает голову руками и прижимается всем телом. Ее всю колотит.

– Боренька, милый..., мне очень холодно..., согрей меня...

Она впилась в мои губы и я почувствовал, что под напором ее прекрасного бюста и животика... сдаюсь...

Эта была ночь неумех, но страсть, по моему, победила.

Проснулся рано, Наташка посапывает рядом.

– Наталья, проснись.

– Ну, что...

Она сладко потянулась и, открыв глаза, сразу же поцеловала меня в щеку.

– Тебе надо идти к себе. Сейчас будет подъем.

– Ой... правда... Дорогой мой, я люблю тебя.

Она опять потянулась ко мне красивым телом, но я вскочил с кровати.

– Наталья, давай быстрей.

Девушка лениво поднимается, показав мне свою изумительную фигуру и, позевывая, надевает рубаху.

– Поцелуй меня на прощание.

Я целую и опять чувствую, как завожусь...

– Все, иди, – толкаю ее к двери.

Наконец, Наталья исчезает. Опять падаю в кровать и... засыпаю.

Меня будит голос.

– Борька, ты проспал все. Вставай.

Рядом стоит Ира.

– Как проспал?

– Через пять минут на завтрак.

– Вот черт.

Я подскочил и заметался. Быстро оделся, побрызгал на лицо водой. Ира сидит на стуле и следит, как я ношусь.

– Бедненький, ты так по ночам занимаешься, что совсем не высыпаешься.

– Бывает.

– Но зачем на это тратить ночи?

– Так спокойней. Пошли, а то мы опоздаем.

В столовой собрались все. Наша компания, как всегда за отдельным столом. Алла Васильевна тоже сидит за отдельным столом, совсем одна. Гремит лифт с пищей и когда створки открываются, то возглас изумления проносится по помещению. Подносы не узнать, они просто ломятся от пищи. Отбивная с поджаренной картошечкой и свежим салатиком, тарелка с яблоками и виноградом, два бутерброда с сыром и ядреный компот. Я вижу, как одобрительно кивает головой старостиха, ее помощница, мымра, умильно глядит на это богатство. Задумчиво чешет голову Семен Семенович, Аня нервно стучит пальцами по столу, не отрываясь от лифта. Галина Васильевна глотает слюну и кадык смешно мечется по ее шее. Лесбияночки застыли, как будь то превратились в камень. Первыми схватили подносы дети, они умчались за столик и с жадностью принялись есть. Дошла очередь и до нас. На лицах моих друзей, я не вижу почему то радости.