Текст книги "Номер 1"

Автор книги: Евгений Ивершенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Вечность спустя что-то изменилось. Я скорее почувствовал это, чем увидел. Это было что-то неощутимое, за гранью восприятия, но оно было. Я продолжал идти и идти, заставлял себя переставлять ноги. Внезапно я остановился. Я не мог поверить в то, что вижу, глаза отказывались воспринимать информацию, мозг не готов был признать, что это возможно.

Коридор впереди меня закручивался по часовой стрелке. Я наблюдал, как пол постепенно становится стеной, потом потолком, а снизу торчат, как сталагмиты, лампы на длинных проводах, затем пол занимает место стены, и, описав полный круг, пол снова становится полом. Коридор изгибался спиралью снова и снова, виток за витком.

Я пошел вперед. Пол начал свое движение по спирали, заставляя и меня подчиняться ему. Законы Эйнштейна не имеют значения здесь. Законы физики обходит стороной это место. Вот я уже иду по стене, а из противоположной стены в меня стрелой направлена лампа, словно шип. Я иду дальше. Я на потолке. Законы гравитации здесь не работают. Лампы-сталагмиты подо мной угрожающе смотрят на меня. Я снова на стене. Шаг за шагом я приближаюсь к концу этого витка и к началу следующего. Я снова на полу, а впереди коридор продолжает свое вращение, виток за витком.

Я продолжаю движение вперед, виток за витком, круг за кругом, оборот за оборотом. Монотонность вернулась, снова все статично, никаких изменений на бесконечном маршруте. Ноги сами идут вперед. Шаг за шагом они сменяют друг друга. Левой, правой. Левой, правой.

Тысячу шагов спустя, или, может быть, миллион, коридор начал уходить вниз. Он изгибался по широкой дуге, не прекращая при этом завиваться в спираль, будто толстый волос, накрученный на бигуди. Я продолжал идти вперед, или, вероятно, вниз, туда, куда меня вела дорога.

Я не упал, когда коридор начал вести меня строго по вертикали. Некоторое время погодя он снова поменял направление, повернув налево, затем резко направо и вверх. Коридор продолжал петлять вверх-вниз, влево вправо, по диагонали. Я чувствовал себя Алисой, спускающейся в кроличью нору, я потерялся, я больше не чувствовал куда иду, потерял ориентацию в пространстве. Любое направление, любой поворот были для меня одинаковы – только движение вперед. Я ощутил себя на чертовых русских горках, извивающихся во все стороны, скоро меня затошнит, и я буду снова ползать без сил, но на этот раз по потолку.

Наконец, не знаю, сколько прошло времени, день, может, неделя или месяц, аттракцион закончился. Я стоял перед дверью, рука сама схватилась за ручку и потянула ее на себя. Дверь отворилась, открывая проход в новый мир.

Я стоял посреди дороги, покрытой гравием, где-то в лесу. Деревья, росшие сплошной стеной, шли вдоль дороги, безмолвные стражи, хранящие путников в безопасности, или, наоборот, следящие за ними, идущими в ловушку.

Я оглянулся. Распахнутая дверь парила в воздухе, как какой-нибудь наполненный гелием воздушный шарик. Сквозь дверной проем я видел все тот же коридор, но что-то изменилось. Впереди, или уже позади, шагах в тридцати, дверь, с двумя металлическими цифрами на ней: один и два. Номер двенадцать. Мой номер. Дверь в мою квартиру. Я занес ногу, чтобы перешагнуть через порог и вернуться к себе, но дверь мгновенно захлопнулась у меня перед носом, откинув меня на несколько метров назад ударной волной. Проход домой захлопнулся, дверь рассеялась в воздухе, как сигаретный дымок.

Я лежал на земле, вдыхая свежий ночной воздух. Мелкие камешки впивались в тело. Почему я до сих пор не проснулся? Почему этот сон не кончается? Или это не сон? Я надеялся, что ответы на эти вопросы сами придут ко мне, но тщетно. Я был в отчаянии, хотел проснуться, но не знал как. Самый лучший способ покончить со сном – это плыть по его течению, но что если больше нет сил, что если нет желания что-либо делать. Я лежал, считая звезды на небе, в ожидании пробуждения. Молился, что вот-вот зазвонит телефон, или кто-нибудь постучит в дверь, или затрясет меня за плечо, и я проснусь, если я, конечно, спал.

Я слушал звуки леса вокруг. Шелест листвы, шепот травы, пение птиц, сверчков, жужжание комаров. Все было таким реальным и в то же время не настоящим. Что-то в этих звуках все-таки настораживало, не давало покоя.

Я поднялся на ноги и пошел в единственном возможном направлении. Дорога петляла из стороны в сторону, поднималась вверх и вниз, уводя меня все глубже в лес. По обеим сторонам дороги ровными рядами росли причудливые растения, цветы странной формы. Я сорвал один из них, чтобы рассмотреть поближе. Это не был цветок, это не было даже живое растение. Стебель представлял собой несколько стальных трубок, сваренных вместе. На стыках неровные швы, как будто работа проводилась в спешке. К стеблю крепилась гайка, шириной в несколько сантиметров, к которой были приварены тонкие стальные листы, все одинаковой формы и размера. Их было ровно семь.

Я выбросил фальшивый цветок и пошел дальше. Легкое, едва слышное порхание маленьких крылышек. Я прислушался в поисках источника звука. Бабочка, тяжело взмахивая ярко красными с зелеными полосами крыльями, летала вокруг меня. Я вытянул ладонь вперед, надеясь, что мой жест будет понятен этому маленькому созданию. Бабочка сделала несколько кругов у меня над головой и приземлилась мне в ладонь. Она была холодная. Я поднес ладонь поближе к лицу. К болту, длиной сантиметров в пять, были припаяны жестяные крылья, разукрашенные в боевую раскраску. Вместо лапок и усиков – тонкая проволока. Очередная подделка, фальшивка.

Я тряхнул рукой. Механическое насекомое сорвалось с руки. Бабочка начала кружить, выписывать восьмерку над одним из цветов на обочине. Она уселась на лепесток, затем прыгнула в центр бутона. Болт, служащий телом бабочке-роботу, идеально подходил по размеру к гайке, на которую крепились лепестки. Гайка легко накрутилась на болт. Я с удивлением, и в то же время с отвращением, наблюдал за этим извращенным вариантом опыления. Несколько секунд спустя, бабочка отвинтилась от цветка и полетела опылять следующего представителя местной флоры.

Я внимательно осмотрел цветы, траву, насекомых, которых мог увидеть. Все они являлись искусственно созданными, хитроумными изобретениями, созданными с непонятной целью существами. Даже деревья были поддельными, металлический ствол с металлическими ветками и листвой из жесткой фольги. Весь лес оказался подделкой.

На ветке ближайшего дерева, я заметил птицу, или то, что должно было ей быть. Квадратное тело, лапки из проволоки, хвост и крылья все из тех же тонких стальных листов, наспех приваренных неопытной, или небрежной рукой. Вместо головы крупный круглый динамик, откуда звучало веселое чириканье. Я протянул руку и схватил птицу за то, что было ее хвостом. На спине у нее были несколько кнопок, перемотка назад, стоп, воспроизведение и перемотка вперед, как на кассетном плеере. Я нажал на стоп. Пение прекратилось. Нажал стоп еще раз, открылась боковая крышка, где я обнаружил кассету, с записанным туда пением. Я поменял сторону кассеты и нажал на воспроизведение. Из динамика раздалось карканье, громкое и пронзительное. От неожиданности я выпустил теперь уже ворону из рук, и она упорхнула.

Я пошел дальше. Шшшш. Я замер, прислушиваясь. Едва слышный, постепенно нарастающий звук невидимой погремушки, нечто среднее между треском, шуршанием и свистом заставил меня оцепенеть. Я знал этот, не предвещающий ничего хорошего, звук. Я скосил глаза, стараясь не дышать, в поисках источника шума. Сваренные вместе несколько стальных труб образовывали тело змеи, свернувшейся в клубок. Она грозно шипела, подняв вибрирующий кончик хвоста.

Первый шок прошел. Очередная подделка. Игрушечная змея шипела, словно была готова в любой момент прыгнуть на меня, но что она могла мне сделать. Резким, сильным ударом ноги я отшвырнул ее в сторону. Она улетела в стальные заросли и затихла, вероятно, она своим металлическим тельцем налетела на какой-нибудь выступающий камень и разлетелась на несколько кусочков. Я не стал лезть в железную чащу и искать подтверждения своим предположениям. Я продолжил свой путь.

Устало переставляя ноги, я упрямо брел вперед и вперед, уже не обращая внимания на чудеса местной природы. Несколько раз я наступил на каких-то насекомых, отчего те со скрежетом рассыпались на мелкие части, я даже не стал останавливаться, чтобы посмотреть, на что же я наступил. Мне стало все равно, я лишь хотел, чтобы все это поскорее закончилось, и единственной возможностью я видел движение вперед, не смотря ни на что, ни на усталость, ни на боль в ногах, ни на сумасшествие творившееся вокруг меня. Рано или поздно сон закончится, и в моих интересах было содействовать своему сознанию, чтобы быстрее приблизиться к концу этого жуткого сновидения.

Тропинка резко оборвалась.

Дорогу мне преграждали массивные ворота, с затейливым узором, напоминающим вьющийся плющ, и высокие кирпичные стены с тремя рядами колючей проволоки наверху. Покрытые пылью и растрескавшиеся от времени кирпичи были покрыты граффити.

Маленький ребенок, подвешенный за обе ноги над озером, кишащим крокодилами, прыгающими из воды за добычей. В своих руках малыш держит свою отрубленную голову. На посиневшем, начинающем разлагаться детском личике написаны страх, боль и непонимание того, что же с ним происходит.

Молодая девушка, вульгарно сидящая на стуле, находящаяся на восьмом или девятом месяце беременности. Рука ее сжимает рукоять ножа, вонзенного в живот, напоминающий большой мыльный пузырь. Нож проделал глубокий разрез от пупка до солнечного сплетения, распоров живот. Из кровоточащей раны выглядывает маленькая ножка не успевшего еще родиться ребенка.

Встав в круг и взявшись за руки, шестилетние дети водят хоровод на огромном ворохе соломы. Черная струйка дыма поднимается вверх, сигнализируя о начинающем зарождаться пламени, которое вскоре поглотит маленьких, играющих, детей. Кожа на их телах вздуется и пойдет пузырями, а детские крики будут звучать музыкой в ушах палачей.

В ванне, до краев наполненной водой и мягкой, пушистой пеной плещется маленькая девочка, наслаждаясь своим последним купанием. Пузыри, поднимающиеся со дна ванны, лопаются на поверхности воды. Большой костер полыхает под ванной. Говорят, что когда варят раков, то можно слышать их крик. Не знаю, правда это или нет, но детские крики будут отчетливо разноситься в горячем, влажном воздухе.

Говорят, что сны являются отражением реальности – реакция мозга на произошедшие за день события, наши опасения и страхи выражаются в снах, которые мы видим. Если верить ученым, по снам можно проследить и оценить эмоциональное и психическое состояние человека. Я никогда не задумывался о значении снов, которые видел, по большей части от того, что практически никогда не помнил их, а те, что помнил, никогда не вызывали такого ужаса, как тот, в котором я находился. Насколько больным должно было быть мое сознание, чтобы нарисовать для меня подобную картину? Я боялся подумать об этом, я боялся узнать ответ на этот вопрос…

Я положил руки на ворота, пришлось приложить неслабое усилие, чтобы их отворить. Извилистая дорожка вела на вершину холма, где возвышался обветшавший старинный особняк. Ни время, ни ветер не пощадили его. Окна на первом и втором этажах заколочены. Сквозь тяжелые шторы на окнах третьего этажа пробивался свет, отчего они напоминали прикрытые в злом намерении глаза, озирающиеся по сторонам, следящие за своими владениями. Башни, возвышающиеся на каждом углу особняка, угрожающе нависали над окружающей территорией. Дом напоминал четырехрукое чудовище, готовое в любой момент схватить нарушителя. В твердом намерении я направился прямиком к входной двери, в любую секунду ожидая, что чудище откроет глаза, руки-башни протянутся ко мне, а дверь превратится в зияющую пасть, которая с наслаждением проглотит меня.

Вокруг не было ни души. Гробовая тишина окутала все своим покрывалом. Лишь мои шаги и мое учащенное дыхание нарушали тишину. Руки тряслись, холодный пот стекал по спине, ноги дрожали. От любого шороха, от любого скрипа или писка я готов был закричать, что есть мочи, и помчаться прочь, не оглядываясь. Подкашивающиеся ноги донесли меня, наконец, до входа. Я подергал ручку. Дверь была заперта, как я и ожидал.

Я обошел дом по периметру. Дверь в подвал оказалась не заперта. Я потянул на себя массивные деревянные двери. Потрескавшиеся ступени уводили меня вниз навстречу темноте. Воздух внизу был затхлый, пахло пылью и чем-то еще, неприятным, вызывающим тошноту. Я пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Лампочка заморгала, будто боялась гореть в полную силу, боялась развеять мрак, окутывавший здесь все, словно в темноте пряталось невообразимое чудовище.

В детстве я побывал на экскурсии в музее, посвященном орудиям пытки и казни. Но то была всего лишь детская комната, полная игрушек, по сравнению с этим помещением. Клетка, подвешенная под потолком; трон для допросов, усеянный шипами, под которым можно развести огонь, чтобы пытка приобрела более изощренный вид. На дыбе, стоящей у дальней стены лежало детское, наполовину разложившееся тело, с оторванными руками, а под дыбой лужа давно засохшей крови. На столе в углу были свалены в кучу всевозможные колющие, режущие, пилящие орудия, пояса с шипами, стальные ошейники. Пол был покрыт темными пятнами тут и там, которые ничем не смыть. Кровь навсегда въелась в пол. Было видно, что этими предметами часто пользовались. Я будто очутился в средневековье и угодил в лапы безжалостных инквизиторов. Я представил, как люди в масках усаживают ни в чем не повинных людей на шипастый трон. Или их растягивали на дыбе, разрывая с жутким треском сухожилия и мышцы. Тошнота подкатила к горлу. Рот наполнился неприятной жидкостью. Я выбежал наружу, чтобы хоть как-то справиться тошнотой, но не успел и забрызгал лестницу. Надеюсь, тот, кто будет спускаться по этой лестнице в будущем, поскользнется и свернет себе шею и больше не сможет причинить никому вреда.

Я вернулся к входу и забарабанил кулаком в дверь. Я был уверен, что тяжелые удары были слышны в каждом углу этого черного дома, но никто не ответил. Ни звука из-за закрытых дверей. Сильный удар ноги пришелся точно в то место, где по моим соображениям находился замок. Дверь затряслась, но не поддалась. Я ударил еще и еще и еще. Хруст дерева подсказывал, что я приближаюсь к цели. Мозоли, натертые на ногах во время моего бесконечного путешествия, лопнули. Острая боль отдавалась во всем теле при каждом ударе, но я не мог остановиться, я все бил и бил, не останавливаясь, словно это был не я, словно кто-то управлял мной. Это было какое-то наваждение, завладевшее моим сознанием, контролирующее меня. Когда дверь распахнулась, я снова обрел себя. Контроль вернулся ко мне. У меня было чувство, что кто-то направляет меня. Я не случайно пришел в это место, или оно не случайно приснилось мне. Это было уже не важно. Может, это Бог указывает мне путь, которому я должен следовать?

Я вошел внутрь. Толстый слой пыли покрывал пол, стены, мебель. Уборку здесь не проводили уже несколько месяцев, если не лет. В углах свисала паутина, размерами больше напоминавшая рыбацкие сети. Мыши и пауки уже давно стали хозяевами здесь. По крайней мере, на этом этаже. Я надеялся найти кого-либо здесь, я был уверен, что кто-то здесь еще есть. Ведь на верхнем этаже я видел свет.

Я стоял в холле, широкая лестница уходила на второй этаж. Туда я отправлюсь чуть позже. Сначала первый этаж. Комнаты были завалены всяческим хламом. Под толстым, непроницаемым слоем пыли было трудно даже определить, что было в тех помещениях. Я порылся в паре куч с мусором, обнаружил лишь старые детские игрушки. Порванный резиновый мяч, куклы без рук и ног, треснутые пластиковые ведерки с лопатками, деревянные кубики со следами детских зубов на них, сломанная железная дорога, забытые или потерянные детали конструктора, даже кукольный домик со следами сажи на нем, словно пострадавший от пожара. Каких только игрушек здесь не было. Но здесь в них уже давно никто не играет. Раньше, вероятно, это заведение было детским домом, со временем, превратившимся в то, чем он являлся сейчас.

В северной части особняка я наткнулся на просторную, пустую комнату. Она была относительно чистой, только красные, синие, зеленые разводы на полу тут и там. В центре комнаты с потолка, подвешенный за правую ногу, свисал человек. Я подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть. Кожа вздулась в нескольких местах; глаза, нос и рот зашиты; на шее отчетливый след старого пореза, неаккуратно зашитого толстыми нитками. Пустые глаза смотрели на меня. Я ждал, что он моргнет, или поздоровается, скажет «привет» и протянет руку, чтобы я пожал ее. Но он был давно мертв.

Неожиданно, я услышал детский беззаботный голос, с каждой секундой все ближе и ближе, напевающий старую детскую песенку, которую я помнил еще с детства:

Лаз, два, тли, четыле, пять,

Негде зайчику скакать;

Всюду ходит волк, волк,

Он зубами – щелк, щелк!

Открылась дверь в комнату. Пение сразу прекратилось. В дверном проеме стояла девочка, лет пяти-шести, одетая в белое платьице, на голове два хвостика, смотрящие в разные стороны, перевязанные двумя бантами. Один хвостик красным бантом, второй – желтым. Она замерла, рассматривая меня не то с интересом, не то с испугом.

– Привет, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более дружелюбно.

Глаза ее вдвое увеличились в размерах. Она бросилась прочь, я побежал за ней. Я догнал ее в коридоре, по всей видимости, она свернула не там, где хотела, и оказалась в тупике. Упершись спиной в стену, прижавшись как можно сильнее, почти слившись со стеной, она со страхом изучала меня.

– Привет, – повторил я, – кто ты?

– Мне нельзя лазговаивать с незнакомыми. – Ответила она дрожащим, но решительным голосом.

– Меня зовут Оскар, – представился я. – Вот видишь, – продолжил я ласковым голосом, – теперь я не незнакомец, теперь ты знаешь меня. А кто ты?

– Я?

– Да, как твое имя?

– Меня зовут Ева. – Представившись, она, кажется, стала бояться чуть меньше, ее голос перестал дрожать, и она отошла от стены на пару шагов.

– Сколько тебе лет, Ева?

Она вытянула вперед обе руки. На правой руке она растопырила все пять пальцев, на левой оттопырила только указательный. Шесть лет.

– Ты здесь живешь? Одна?

– Нет. У меня много длузей. Но они куда-то плопали. – Ева говорила спокойно, ничуть не стесняясь, не выдавая более признаков страха.

– И ты не знаешь куда?

– Пелвым плопал Том, потом Алиса. Они все оставили меня… – из глаз девочки потекли слезы. Обняв меня, она всхлипывала у меня на плече. Похоже, она уже давно одна, без друзей, без кого бы то ни было еще. Бедное дитя. Я вспомнил орудия пыток, находящиеся в подвале. Вероятно, там дети и провели последние минуты, часы или дни. Что за чудовищное место?

Когда она успокоилась, я спросил:

– И никто не заботится о тебе сейчас?

– Тетя Сильвия. Она живет навелху. Она плидумывает лазные иглы и дает кушать, если я себя холошо веду и если не попадаюсь ей на глаза. Она так говоит.

– Игры? – Спросил я.

– Подем, я покажу.

Она взяла меня за руку и повела в комнату, где мы впервые с ней встретились несколькими минутами ранее. Труп все так же свисал с потолка. В отличие от меня, на Еву это зрелище никак не подействовало, как будто это привычно для нее, словно труп под потолком – неотъемлемая часть интерьера. Она отпустила мою руку. В углу комнаты лежала длинная деревянная палка и темный широкий шарф.

– Вот, – сказала она, – ты умеешь в это иглать?

– Нет, – честно ответил я. Я был в полном недоумении. Что-то смутное, какое-то подозрение зародилось у меня в голове, но я еще не понимал до конца, во что Ева собирается играть.

– Я тебя научу, – сказала Ева и протянула мне шарф. – Завяжи мне глаза, пожалуйста. – Я подчинился и набросил шарф ей на глаза и не туго завязал.

– Так нормально? – Спросил я.

– Ага, – кивнула девочка и размахнулась палкой. Она со свистом рассекла воздух, чуть не задев меня. Я отпрыгнул со вскриком. Она засмеялась звонким детским смехом. Ева сделала шаг вперед и взмахнула палкой еще раз. Потом еще и еще, делая шаг вперед после каждого взмаха.

– Где он? – спросила она грустным голосом, будто собиралась снова заплакать. Я стоял в растерянности и не мог ничего ответить. Она медленно шагала вперед, водя палкой из стороны в сторону. Палка коснулась висящего вниз головой тела. Девочка радостно вскрикнула:

– Нашла тебя!

Палка рассекла воздух сверху вниз и прошла в нескольких сантиметрах от новой игрушки Евы. Она подошла на несколько маленьких шагов вперед и размахнулась. Палка с хрустом врезалась в тело. Затем еще и еще. Девочка с азартом била беднягу снова и снова, на лице у нее появилась странная улыбка. Палка, описывая полукруг, впивалась в тело, раскачивая его. Губы на лице трупа растянулись в злобной и довольной улыбке, словно он все чувствовал и ему нравилось то, что происходило. Последний удар пришелся в шею. Голова оторвалась, пролетела несколько метров и ударилась о стену. Из трупа посыпались сотни и тысячи разноцветных, синих, зеленых, желтых, красных, оранжевых конфет, различных форм и размеров. Под телом образовалась большая кучка сладостей, а от человека осталась только пустая оболочка. Он стал похож на кожаный мешок. Мягкий и бесформенный футляр для человеческого тела.

– У-у-ул-ла-а – Ева ликовала, прыгая на месте и активно хлопая в ладоши. Ева подбежала к куче, порылась в ней и протянула мне небольшую горсть конфет.

– На, – сказала она, улыбаясь. Я взял, мне ничего не оставалось, как принять ее дар. Я положил конфеты в карман, я не мог заставить себя съесть хоть одну.

Ева же наоборот не испытывала никаких негативных чувств. Она сидела на полу, скрестив под собой ноги и обложившись конфетами. С огромной скоростью она отправляла в рот конфеты одну за другой. Казалось, что она глотает их, даже не пережевывая. Утолив первичный голод, она с видом эксперта перебирала конфеты, раскладывая их в несколько кучек поменьше, и что-то бормотала себе под нос, то ли какую-то детскую песенку, то ли считалочку.

– Эта не вкусная, – вдруг сказала она громко и бросила конфету через плечо, – эти тоже, – продолжила она, выбросив еще пригоршню конфет. Через некоторое время куча позади Евы увеличилась в размерах вчетверо. Закончив с сортировкой, девочка принялась снова поглощать конфеты, но уже медленнее, тщательно разжевывая каждую.

– Ева, – позвал я осторожно.

– Не мешай, я кушаю. Когда я ем, я глух и нем, – резко сказала она, даже не повернув головы и не прекратив аппетитно жевать. Мне ничего другого не оставалось, как сидеть покорно и ждать, пока она не насытится. Наконец, она закончила пиршество. Еще оставалось небольшое количество сладкого. Она загнула подол платья и положила туда остатки конфет. – Все, я сытая, – с довольным видом заключила она и подошла ко мне. – Угощайся, – сказала Ева, взглядом показывая на угощение. Мне пришлось протянуть руку и взять у нее несколько конфет. Она пристально смотрела на меня, ожидая, когда я попробую одну из них. Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно.

– Ну? – спросила она.

Я развернул фольгу, в которую была завернута конфета и, борясь с тошнотой и отвращением, отправил ее в рот. Она оказалась слишком сладкой для меня, шоколад с начинкой из тягучей карамели. Я проглотил конфету, молясь, чтобы желудок выдержал, чтобы меня не вырвало. Она свободно проскользнула по пищеводу, девочка широко улыбнулась. Я ответил ей вымученной улыбкой. Ева взяла меня за руку и произнесла:

– Подем, Оскал.

– Куда? – Она не ответила, лишь настойчиво потянула за руку.

Ева отвела меня назад в холл и повела вверх по лестнице на второй этаж. Ступени при каждом нашем шаге издавали пронзительный высокий скрип. При каждом шаге я был готов услышать хруст трескающихся, ломающихся досок, и мы покатимся кубарем вниз по лестнице идущей вверх. При каждом кувырке, при каждом перевороте суставы будут смещены, вывихнуты, повернуты под невероятным, неестественным углом, кости будут с хрустом ломаться, разорвав кожу, острые осколки и обломки костей будут торчать во все стороны, впиваясь в мягкие ткани при последующих кульбитах, разрывая внутренние органы, заставляя их кровоточить. Скорее всего, сознание покинет нас уже после семи или восьми переворотов, когда боль станет адской и нестерпимой, и, в счастливом неведении, мы полетим навстречу деревянному полу, о который расколются наши черепные коробки и мозговая жидкости брызнет на уже давно немытый пол, смешавшись с вековой пылью, она приобретет удивительный, ни с чем не сравнимый вкус, который так понравится, уже ставшим законными хозяевами этого дома, крысам и паукам, которые устроят знатный пир на наших останках.

Я насчитал пятнадцать ступеней. Пятнадцать шагов в неизвестность, но все обошлось. Второй этаж был в таком же состоянии, обширная паучья сеть покрывала каждый миллиметр стен и потолка. Доски, прогнившие насквозь, скрипели и хрустели при малейшем давлении на них. Хождение по ним – все равно, что играть на минном поле в жмурки, никогда не знаешь, какой шаг окажется последним, и ты взлетишь на воздух, или, в данном случае, полетишь на этаж ниже, что тоже, скорее всего, окончится летально.

Как оказалось, на втором этаже располагались детские спальни. Десять комнат, в каждой из которых когда-то жили по четыре ребенка. Комната Евы находилась в самом дальнем углу здания. Мы вошли. Затхлый запах старья забивался в ноздри. По углам комнаты стояли четыре аккуратно застеленные кровати. Пыль все так же толстым слоем покрывала пол, однако, в одном из углов, по всей видимости, там, где спала Ева, было кристально чисто, словно каждый день проводилась генеральная уборка.

– Это моя комната, – сообщила Ева.

Я осмотрелся. Возле ее кровати лежало множество кукол, каждая из которых многое повидала и пережила на своем веку. Каждой кукле недоставало какой-либо части тела, будь то голова, рука, нога или глаз. Около кровати стояла тумбочка, с тремя выдвижными шкафами, по углам которых были прибиты гвозди. Их шляпки, как грибы после дождя, густо их усеивали. Ручки были отломаны с корнем, так что шкафчикам не суждено было больше открыться. На тумбочке небольшая настольная лампа и миска с конфетами, куда Ева досыпала сладостей, оставшихся после ее недавнего обеда.

– Тут уютно, – солгал я, надеясь, что голос и интонация меня не выдадут. – Ева, а тебе не скучно жить здесь одной?

– Я не одна. Вон там, – она указала пальцем на кровать в противоположном углу, – спит Виктол. – Грустным голосом она добавила, – но он уже давно не плосыпается. – Ева всхлипнула пару раз, но не заплакала, видимо, уже давно смирилась.

Я подошел к указанной мне кровати. Под одеялом кто-то мирно спал. Я отдернул одеяло и в ужасе отшатнулся. Череп, увенчанный парой прядей редких волос, лежал на подушке. На серых от пыли простынях покоилось полусгнившее тело маленького мальчика. Пустые глазницы безучастно смотрели в потолок. Мальчик умер, и уже давно.

Я бросил взгляд на Еву. Она спокойно сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и играла с куклами. Несколько кукол лежали в ряд напротив Евы. Оторвав одной из кукол все конечности, девочка пыталась приделать их к другой игрушке. Почувствовав мой взгляд на себе, она повернула голову. Увидев мою заинтересованность, она сказала:

– Я хочу их вылечить. Я уже многих вылечила. – Она спрыгнула на пол и достала из-под кровати несколько безобразных кукол. С помощью изоленты и гвоздей Ева приделывала куклам недостающие, но не подходящие по размерам части тела. Маленькие Фракенштейны, со своими слишком длинными руками и неподходящими по размеру ногами, напоминали зомби из старых фильмов ужасов. Ева протянула мне одну из кукол-пациентов. Я повертел ее в руках и сказал:

– Ты молодец. Из тебя получится отличный доктор, когда вырастешь.

Она улыбнулась, явно довольная результатом своих трудов. Вдруг, неожиданно, низкий басистый голос прокатился по всему особняку:

– Е-Е-Е-В-А-А! ГДЕ ТЫ? ТЫ ОПЯТЬ РАСКИДАЛА СВОИ ИГРУШКИ ПО ВСЕМУ ДОМУ!!

– Это тетя Сильвия! – В ужасе воскликнула девочка. – Не говоли ей, что я здесь. Пожалуйста, – умоляла меня Ева. Когда я кивнул, девочка упала на четвереньки и с особой звериной ловкостью и грацией заползла под кровать. Высунув в последний раз свое детское напуганное лицо из-под кровати, Ева приложила палец к губам и прошипела:

– Т-ш-ш-ш…

Я снова кивнул, и в этот же момент дверь отворилась. Высокая, плотная женщина, весом килограмм в двести, с огромной грудью и таким же огромным животом, свисавшим до колен, ввалилась в комнату, разгневанно озираясь по сторонам. Увидев меня, она изменилась в лице. Широкая, доброжелательная улыбка нарисовалась на ее губах.

– Здравствуйте, – пробасила женщина. С первого взгляда, с самых первых ее слов я почувствовал отвращение к ней. Я решил, во что бы то ни стало, защитить маленькую, напуганную, беззащитную девочку, пусть она и была лишь плодом моего воображения.

– Здравствуйте, – ответил я как можно вежливее и учтиво поклонился, – Меня зовут Оскар. Я проходил мимо, дверь была не заперта, и я решил зайти, посмотреть. Честно говоря, я очень заинтересовался вашим заведением. – Слова легко слетали с губ, словно я говорил прописанный заранее и вызубренный текст какого-нибудь дешевого сценария.

– Что ж, прекрасно, прекрасно, – ответила она. – Может быть, проследуете в мой кабинет. Там я вам все подробнейшим образом расскажу о нашем прекрасном и чудесном заведении.

Она вышла из комнаты, я следом за ней. Я не осмелился оглянуться и посмотреть как там Ева, боясь ненароком выдать себя, но я чувствовал, что она испытала облегчение, когда мы покинули ее спальню. Женщина походила на ледокол, прокладывающий путь через хлам, разбросанный повсюду, к ее кабинету на третьем этаже. За ее огромным телом можно было спрятать десяток, а то и больше детей.

Кабинет был шикарно обставлен. Качественная дорогая мебель, картины на стенах, занавески из дорогих тканей. Кабинет не принадлежал этому дому. Как будто дверь кабинета являлась порталом в совершенно другой и не похожий на все вокруг мир. Она уселась за свой рабочий стол из красного дерева и жестом указала мне на кресло напротив, куда я и сел.

– Я не представилась, простите меня. Где же мои манеры? Меня зовут Сильвия. Напомните, пожалуйста, как ваше имя, молодой человек. – Сказала женщина.

– Оскар. Мое имя Оскар. Как я понимаю, вы здесь заведуете всем. Это что-то вроде приюта для детей? – Спросил я.