Текст книги "Блудные братья"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

4

– Мы богаты, – припевал и приплясывал Ахонга в раздевалке. – Мы несусветно богаты. Я могу послать все к лунной холере и ехать на архипелаг Криммельфорс. И все девушки будут любить старого Ахонгу. Потому что он богат… – Он вдруг замолчал, что-то прикидывая. – Я даже могу не ехать охранять Озму, – объявил он. – Что мне эти гроши?

– Не болтай, – буркнул Доминик, хлопотавший возле Кратова. – Пошли– ка лучше кого-нибудь за Лолитой.

– Нет, надо ехать, – сказал Ахонга. – Гроши мне, конечно, не нужны. Но и дурная репутация тоже ни к чему. И потом – лишний раз послушать Озму бесплатно… – Его внимание снова переключилось на Кратова. – Знаете, доктор, я такого лет десять не видел. Вы хотя бы помните, что творилось?

– Помню, – безотчетно отозвался тот. – А когда творилось? И что?

– Ну, в двенадцатом раунде! Например, когда вы зажали бедолагу Носорога в углу и раз десять, не меньше, съездили ему ногой по мордасам?

– Двенадцатый раунд? – ошеломленно переспросил Кратов. – Я думал, все кончилось в девятом. – Он осторожно повращал головой. – И я никого не бил ногой по мордасам.

Доминик, склонившись, заглянул ему в глаза.

– Плохо дело, – сказал он.

– Я что-то пропустил? – упавшим голосом осведомился Кратов.

– Похоже, что так, – произнес Ахонга озабоченно. – Есть подозрение, что вы, доктор, так и не вышли из того нокдауна.

– Я свалил его двумя ударами, – сказал Кратов. – И это все, что я помню.

– Значит, самое интересное происходило без вас, – заключил Ахонга. – И то, что Зверь-Казак впервые выглядел настоящим зверем, вы не оцените по достоинству.

– Можно просмотреть запись, – сказал Доминик.

– И мой блокнот с зарисовками, – добавил Ахонга, – Гляньте-ка на эту жуткую рожу в этой жуткой позе. Как вы думаете, кто это?

Кратов посмотрел на него жалобным взглядом. Напрягать воображение было свыше его сил.

– Это вы, – сказал Ахонга с непонятной интонацией. Он поднес видеобраслет к лицу: – Лолита, за дело! И прихвати-ка с собой нейроскан…

– Я совсем отупел, – пожаловался Кратов. – Каждый пропущенный удар выбивал из меня по два месяца высшего образования зараз.

– Ну, если вы сознаете этот факт, значит, еще не все потеряно, – проворчал Ахонга. – Тот же Большой Грифон, наверное, и не заметил, как обратился в то, что он сейчас есть… Так я поехал?

– Куда? – не понял Кратов.

– На концерт Озмы, – терпеливо разъяснил Ахонга. – В Концерт-холле выступает Озма, и я туда сейчас еду. – Он помолчал. – Я бы и вас с собой взял, да есть подозрение, что вы упадете в самый неподходящий момент. Мы лучше с вами завтра поедем. Для развлечения и… э-э… интеллектуальной реабилитации я оставляю вам свой красный блокнот. А синий беру с собой, на Озму. Вернусь через два часа. Вы понимаете, о чем я говорю? Я вернусь и отвезу вас в лучший ресторан. За это время Лолита приведет в порядок вашу физиономию – если сможет. А вы окончательно очухаетесь. – Ахонга снова сделал паузу. – Если сможете. Некоторые не смогли…

– Ложитесь на живот, – сказал Доминик грубовато. – Вы помните, как вас зовут?

Кратов кивнул. Он почувствовал легкое прикосновение ампулы к предплечью. Туман и пустота понемногу отступали. Зато наваливалась неодолимая дремота… «Ничего, – сказал Доминик. – Сейчас все пройдет». Его шершавые ладони разминали кратовскую спину. Затем без какого-либо перехода их бесцеремонность сменилась на нежное, но вряд ли более слабое касание женских ладоней. «Привет, Лола, – пробормотал Кратов. – Простите, я, кажется, без штанов…» – «Освежеванной туше ни к чему шкура, – ласково проворковала Лолита. – Господи, что они с вами сделали! Что вы сами делаете с собой! И зачем? Ради денег?» – «Нет, – ответил Кратов. – Ради познания…» – «Найдите себе женщину. Возьмите ее в жены. Пускай она родит вам десять детей. Таких же умных, как вы, и красивых, как она. И бросьте вы этот бизнес, потому что может статься, что к концу карьеры у вас нечем будет думать и нечем делать детей…» – «Я так и поступлю», – пообещал Кратов. Или подумал, что пообещал… «Вам даже не нужно долго искать, – продолжала Лолита. – Я так прямо сейчас готова…» – «Осторожнее, – встрял Доминик. – Этот парень с Земли». – «Угу, – сказал Кратов. – На Земле выбирают женщины. После таких слов мне следовало бы покорно вздохнуть и протянуть вам плетку…» – «И вы всегда принимали такой выбор?» – спросила Лолита недоверчиво. «Конечно, нет, – сказал Кратов. – За это на меня даже наложили заклятье… почти двадцать лет назад». – «За такой срок все давно выветрилось, – засмеялась Лолита. – И потом, вам вовсе не обязательно возвращаться на эту вашу дурацкую Землю! Оставайтесь в Тритое и выбирайте кого хотите. Например, меня». Этот странный разговор, в котором добрую половину реплик, причем наверняка самых остроумных, Кратов явно не произносил вслух, тянулся и никак не мог прийти к завершению. Всех выручил нейроскан, на время лишивший Кратова возможности отвечать…

5

… Однако рядом уже была не Лолита, а другая женщина. В блестящей черной накидке с опущенным на лицо черным капюшоном, из-под которого выбивался случайный локон удивительных сиреневых волос. «Идменк?!» Вместо ответа она протянула хрупкую, прохладную руку и коснулась его разбитого лица. И сразу отступила всякая боль. И, кажется, вернулось то, о чем он забыл и о чем, наверное, не хотел бы и вспоминать. Голова Африканского Носорога, что с каждым ударом запрокидывалась все сильнее и, наверное, могла бы оторваться вовсе и улететь в первые ряды, не упади он на колени – что позволило рефери прыгнуть между бойцами и прервать эту ужасную, убийственную серию ударов… Толчки бессмысленной, звериной ярости в натянутых жилах – сплошной, ничем не разбавленный адреналин вместо крови… Кляксы света под сомкнутыми веками и ни слабой тени боли после каждого соприкосновения с невесомым, неощутимым кулаком противника… И снова грязно-серое, пляшущее на расстоянии удара лицо Носорога со странно скошенными к переносице глазами… Носорог рушится спиной на канаты и, словно камень из катапульты, летит навстречу – рука просто выброшена перед собой, он натыкается на нее подбородком… глаза по-прежнему сведены в кучку… и здесь все заканчивается, и уж тогда-то вся боль мира лавиной обваливается на его расшибленное тело… «Я так не хочу, – пробормотал он плохо повинующимися губами. – Так нельзя. Это мерзко… я сам себе омерзителен». Женщина в накидке улыбнулась – он по-прежнему не видел ее лица, но по каким-то неясным, мельчайшим признакам… отблеск призрачного света на жемчужных зубах… игра теней на высоких скулах… сразу угадал, что она улыбнулась, – и снова ничего не сказала (за ней смутно угадывались еще две фигуры, если верить очертаниям – тоже женские, но они не принимали в происходящем никакого участия, всего лишь стояли так же молча и недвижимо, словно ждали своего часа). Ее рука все еще лежала на его лбу, и он хотел бы, чтобы это длилось вечно, но по щемящей тоске под сердцем, по слезам на щеках, по тому, как ослабевало это целительное, желанное касание, уже понял, что никакое счастье в этом мире, под этими звездами, не длится вечно… И вот она отступила за границу света и растворилась в сумерках, как и не была. «Нет, не уходи, все что угодно, только не это, господи, я не хочу тебя терять!..» Он попытался подняться, чтобы догнать уходящую, вернуть, хотя бы присоединиться к ней – тело не повиновалось. Две другие женщины наконец приблизились к нему, будто желая утешить, умалить значение утраты своей любовью. И хотя он продолжал бороться с собственным бессилием, не собираясь покоряться, вселенская боль, что еще недавно представлялась невыносимой, уже отступала…

6

Кратов лежал на спине, слабый и беззащитный, как дитя, наконец-то избавившийся от боли и отупения, и с щенячьей влюбленностью взирал на мир. Мрачный Доминик стоял над ним, сложив руки на груди, и жевал огромную сигару. Милое лицо Лолиты исполнено было сочувствия и материнской нежности. «Ничего страшного, – сказала она, бросая косые взгляды на экран нейроскана. – Стукнули по головке. Сильно стукнули. Много раз стукнули. Головушка у нас крепкая, чугунная. Все пройдет…»

Когда вернулся Ахонга, Кратов был практически в форме. Он лежал на столе, свежий, влажный после бассейна, растертый ароматическими маслами, и с любопытством листал красный блокнот.

– Как прошел концерт? – спросил он.

– Это же Озма, – вздохнул Ахонга. – Когда она запела «Finis inundi», десять тысяч рыдало, а еще десять блаженно улыбалось. Лично я и рыдал и улыбался.

– И никого не в состоянии были защитить, – добавил Кратов.

– Надеюсь, что не существует монстра, готового посягнуть на здоровье и благополучие божественной Озмы. Вы можете вообразить кого-то, способного на подобное святотатство?

– Это кто? – Кратов ткнул пальцем в расхристанное, бешеное чудовище, запечатленное безжалостным стилом Ахонги на одной из страничек блокнота.

– Это тоже вы, – кротко сказал тот. – Конец девятого Раунда.

Кратов смущенно хмыкнул.

– Мне не нравится, когда я чего-то не помню, – заметил он, – и уж меньше всего мне нравится то, как я здесь выгляжу.

– Носорог сильно вас ударил. По лицу. А вы как-то говорили, что не выносите этого.

– М-да… – Кратов захлопнул красный блокнот. – Ну их к дьяволу, этих звероподобных ублюдков. Я желаю погрузиться в мир света и любви. Покажите мне свои свежие трофеи.

Конфузливо скалясь, Ахонга протянул ему синий блокнот.

– Где вы учились рисовать? – спросил Кратов.

– Ну, я не всегда был менеджером, – спесиво заявил Ахонга. – У меня приличные родители. Они дали мне хорошее образование. Я изучал не только изобразительные искусства в Академии живописи, но и много музицировал. Верите ли, у меня абсолютный слух… что делает меня особенно восприимчивым к голосу Озмы. А когда выступают эти новомодные засранцы, – добавил он с неожиданным остервенением, – у меня кожа сыпью покрывается! Озма – это… это нечто святое.

– Красивая девушка, – вежливо сказал Кратов.

– Это она и есть.

– Я представлял ее иначе…

– Ну, в прошлом году она была пышнокудрой брюнеткой восточного типа. А нынче это златовласая фея. – Ахонга помолчал. По его испятнаному дикарской татуировкой лицу блуждало выражение чистого блаженства. – Она имеет право быть кем угодно…

– А это кто?

– Дредноут-Джексон, вы его не знаете. Он работает со мной в охранном бизнесе. Тоже, изволите видеть, ревет, подлец! А ведь росту в нем добрых восемь футов и весу, как в упитанной горилле!..

– Вот этот, я вижу, не ревет.

– Меня тоже поразило его самообладание. Странный тип. Лицо необычное, глаза желтые, как у персидского кота… Но знаете, доктор Кратов, мне показалось, что внутренне он рыдает. Не глазами – всем существом. А глазами просто не умеет. Не научили… не то, что нас с вами. Увы, я не смог передать это его состояние своей жалкой рукой.

– Можно мне взять ваш блокнот?

– Зачем?! – изумился Ахонга.

– Хочу показать друзьям. Среди них есть истинные ценители.

Ахонга иронически сощурился:

– А не помогут ли они мне устроить персональную выставку в Академическом манеже?

7

Обычно благодушный и всем ласково улыбающийся, Понтефракт выглядел на сей раз крайне озабоченным. И его можно было понять.

– Все изменилось, – сказал он мрачно. – И мы уже не можем пребывать в прежнем расслабленном состоянии, уповая, что опасность рассосется сама собой.

– Не следует сгущать краски, – проговорил Грозоездник. – Но ни к чему и разбавлять их розовым. Еще ничего не случилось.

– Но может случиться в любой момент, – возразил Понтефракт. – И мы даже не знаем, что именно это будет!

Эрик Носов, притулившийся в своем излюбленном кресле в дальнем углу помещения, сделал порывистое движение, будто намереваясь что-то сказать, но сдержался.

– Это не может быть ошибкой или случайным совпадением? – спросил Агбайаби.

– Увы, нет, – вздохнул Понтефракт. – Наши специалисты проанализировали не только этот рисунок, но и все, что было в блокноте. Несмотря на специфику стиля и явное отсутствие серьезной техники, художник в других своих зарисовках весьма точно воспроизводит оригинал. С какой стати ему было фантазировать в одном-единственном случае из двадцати?

– Он просто не мог знать специфических деталей, – провещал из своего аквариума Блукхооп. – Как следует из разъяснений доктора Кратова, этот человек бесконечно далек от нашей с вами проблематики. И все же он ясно указал эти детали на своем рисунке.

– Надбровные дуги, – кивнул Понтефракт. – Форма переносицы. Ушные раковины. Разрез и цвет глаз. Еще с десяток более мелких композитных особенностей… Это эхайн.

– Это эхайн, – негромко повторил Носов.

– Эхайн на концерте Озмы, – сказал Кратов. – Зачем?

– Мне страшно даже строить предположения, – признался Понтефракт.

– Ладно, – сказал Носов, досадливо морщась. Все посмотрели на него. – Вам всем страшно, а мне нет?.. Предположение первое: эхайн прибыл в Тритою с рутинной разведмиссией. Цель оной состоит в осмотре на месте, подготовке углубленного и массированного внедрения эхайнской агентуры в жизненно важные элементы местной социальной инфраструктуры. С тем, чтобы получить о ней исчерпывающее представление и попытаться экстраполировать извлеченную информацию. Это даст Эхайнору приближенную оценку военного потенциала Федерации и ее дальнейших намерений, а также возможность разрушительного воздействия на упомянутые болевые точки в момент вторжения… Такой вариант мы давно предвидели и к нему вполне готовы. Скажу больше: мы основательно предполагаем, что этот план уже осуществляется, хотя менее всего ожидали, что эхайны объявятся на Эльдорадо во плоти. Однако это смело, нагло, вызывающе – то есть, вполне в духе Эхайнора. И в то же время столь осторожная и последовательная тактика для них нехарактерна. Кавалерийский наскок, атака с лету, бомбовые ковры, рассеиваемые с орбиты, – другое дело.

– Противно, – сказал Агбайаби. – Эдак придется на всех планетах Федерации установить контрольно-пропускные пункты.

– А заодно и попытаться проанализировать этнический состав всех новоприбывших за последние двадцать лет, криво усмехнулся Носов. – И применительно ко всем проверить действие закона сохранения маршрута.

– Что еще за закон? – удивился Понтефракт.

– Это наша… гм… внутренняя терминология. Внутрицеховая версия закона сохранения материи. Если объект куда-то прибыл, значит, откуда-то он несомненно убыл. Остается выяснить, откуда именно – с Земли, с Магии… или с Эхайнуолы.

– Так, – пасмурно сказал Кратов. – Как следует из ваших слов. Эрик, вы имеете и другие предположения.

– Имеем, – сказал тот деловито. – Предположение второе: эхайн здесь по случаю и никакой разветвленной агентурной сети не представляет. То есть, он прибыл с какой-то одной-единственной целью. Например, просто посмотреть на потенциального противника. Какой-нибудь военный функционер или шеф разведотдела сил вторжения… В этом случае никакой достоверной информации он не извлечет, а скорее, будет введен в заблуждение – и распространит беспочвенные иллюзии на весь свой департамент. Что-де земляне – толпа неорганизованных раздолбаев, только тем и занятая, что скудоумными развлечениями, мелким бизнесом и поисками приключений на свои задницы.

– Мы и впрямь похожи на… то, что вы сказали? – озабоченно спросил Понтефракт.

– Надеюсь, что да, – сказал Носов. – Тот редкий случай, когда весь бардак, творящийся в вашем драгоценном мире, мне по нраву. Лучшей операции прикрытия и не изобрести! С точки зрения эхайнов захватить такой мир не составит большого труда, а спалить его к чертовой матери – дело чести любого воина… – Понтефракт скривился, как от приступа зубной боли, и полез в карман за сигарой. – Это, так сказать, пессимистический вариант. Нейтральный же состоит в том, что эхайн прибыл сюда из непонятных нам соображений, впрямую связанных с Кодексом Эхлидх. Например, он решил доказать себе – или второму лицу – проницаемость земной обороны. Поспорил с кем-нибудь… или в карты проиграл…

– Карточные игры среди эхайнов не распространены, – ввернул Блукхооп.

Носов долгих десять секунд молча таращился на перламутровую капсулу, в окошке которой хладнодушно мерцал огромный выпуклый глаз.

– Тогда в лото, – сказал он наконец. – Разве это приципиально?.. И доказал, беспрепятственно миновав все фильтры тритойских космопортов и явившись на концерт Озмы. В его глазах это унижает противника и свидетельствует о его отвратительной мягкотелой беспечности и боевой несостоятельности. То, что на Эльдорадо по определению нет никаких фильтров, для нормального эхайна никогда не будет понятно. Как это можно обойтись без удостоверений личности, виз и аусвайсов? Особенно в прифронтовом пространстве? Так мы воюем, едрена вошь, или нет?!

– Наполните же наши сердца и оптимизмом, – кротко попросил Понтефракт.

– Есть и оптимистический вариант. Эхайн прибыл в Тритою с единственной целью – послушать концерт Озмы.

– У-у… – тихонько взвыл Понтефракт. Агбайаби саркастически улыбался.

– Вообще-то из слов Ахонги следовало нечто похожее, – с сомнением сказал Кратов. – Ему показалось, что эхайн испытывал громадное внутреннее напряжение.

– Господин Ахонга может верно интерпретировать внешние признаки эмоциональных проявлений эхайна? – спросил Понтефракт сварливо. – Он знает, как отличить эхайнский гнев от эхайнского спокойствия? Отвращение от блаженства?

– Вас потрясло бы сходство, – как всегда, загадочно промолвил Блукхооп.

– Ну, я тоже в это не верю, – заявил Носов. – С чего бы мне быть оптимистом, при моей-то информированности?.. Так что остается предположение третье.

– Ну же, не терзайте нас, – сказал Понтефракт страдальческим голосом.

– По сути, оно существует на стыке между первыми двумя. Эхайны действительно готовят вторжение. Эхайны действительно имеют здесь агентурную сеть. К тому же, они знают о существовании этого высокого собрания и располагают записями наших конфиденциальных бесед. Как известно, им даже удалось нечувствительно вживить «жучок» одному из нас в мышечную ткань.

– Чго такое «жучок»? – спросил Грозоездник. – Речь идет о каком-то небольшом инсектоиде?

– Так на профессиональном жаргоне контрразведчиков называют медиатранслятор – миниатюрное следящее устройство, – разъяснил Носов.

– И что же, мы здесь беседуем, а этот эхайнский «жучок» за нами следит?!

– Мы его удалили и пытаемся использовать для передачи дезинформации. Надеюсь, он был единственным… – Носов замолчал, уперевшись остекленелым взором в капсулу Блукхоопа и о чем-то напряженно размышляя.

– Доктор Носов, – негромко окликнул его Агбайаби.

– Простите, – сказал тот, выходя из ступора. – На чем бишь я… Так вот: не ограничиваясь банальной разведывательной деятельностью, эхайны хотят нанести нам какой-то упреждающий парализующий удар. Унизить нас, указать нам на занимаемое нами место в галактической иерархии, потрясти нас невиданным кощунством, вселить в нас ужас и тем самым обезоружить перед лицом безжалостного противника. Продемонстрировать, что наши ценности не имеют для Эхайнора ни малейшего значения.

«Вы можете вообразить кого-то, способного на подобное святотатство?» – сразу вспомнил Кратов.

– Эхайны хотят убить Озму, – ровным голосом сказал Носов.

8

Грозоездник с лязгом перебрал жвалами.

– Не понимаю, – признался он. – Этот отдельный человек. Озма, действительно много значит для вашей культуры?

– Наша Федерация состоит из разных этносов, – сказал Агбайаби. – Между некоторыми до сих пор сохраняются давние и глухие трения. Все же, у нас была бурная и кровавая история… Один мир может питать предубеждение к другому. Один народ может не доверять другому. Один человек может не любить другого. Озму – любят все. Размеры творческого вклада Озмы в нашу культуру оценит время. Но в настоящий момент она – то, чему поклоняются.

– Идол, – лаконично пояснил Кратов.

– А, так здесь присутствуют религиозные мотивы! – воспрял духом Грозоездник.

– Ни в коей мере, – возразил Агбайаби. Арахноморф озадаченно умолк.

– Озма, – сказал Носов. – Подлинное имя – Ольга Флайшхаанс. Родилась в 115 году в местечке Сиринкс, планета Магия. Биографические сведения отрывочны и скупы, очевидно – она заботится об ореоле тайны вокруг своей персоны. В раннем детстве обнаружила удивительные музыкальные способности. Абсолютный слух, не по-детски сильный голос необычного тембра. Несомненное дарование в области композиции… Выступала с Большим академическим оркестром города Элуценс на гастролях, была услышана маэстро Ла Фьямма, оценена по достоинству и приглашена для продолжения образования на Земле. Где и провела восемь лет. Высшая школа вокального мастерства в Риме, стажировка в «Ла Скала», в Мадридском королевском театре… В пору взросления голос Озмы, тогда еще – Ольги Флайшхаанс, претерпел неизбежную мутацию, однако самым удивительным образом. Его диапазон увеличился на три октавы, и при определенных усилиях со стороны вокалистки в нем стали появляться мужские форманты. Я не специалист, но знатоки говорят, что такого голоса никогда не существовало ни на Земле, ни на Магии, ни где-либо в пределах Федерации… В возрасте двадцати двух лег Ольга Флайшхаанс начинает активную гастрольную деятельность, все более отходя от классического репертуара. Она экспериментирует в области авангардного джаза, но каноны и стандарты этого музыкального течения ее сковывают. Впрочем, ее старые записи, например, концерт с квартетом Фоззи Шепарда, неискушенного зрителя и по сию пору разят наповал. Ходят легенды, что после того, как Ольга исполнила «Литл Биг Блюз» на Нью-Орлеаиском традиционном ночном сешне 138 года, его автор Гас Гилкрист разбил свою знаменитую гитару, покинул зал и на два года отказался от публичных выступлений, предаваясь чудовищному пьянству, разгулу и самоуничижению. Потому что юная, и что особенно унизительно для орлеанского джазового братства, белая певица, даже не американского происхождения, вскрыла своим голосом такие глубины в этом, скажем прямо, непростом для самого изощренного исполнителя произведении, о каких не подозревал сам его создатель. И какие при самом великом напряжении фантазии и голосовых связок никогда не смог бы воспроизвести, не говоря уже о том, чтобы превзойти…

– Я слышал эту легенду, – с воодушевлением подхватил Понтефракт. – Все кончилось, когда Ольга пришла в халупу Гилкриста, перебила все его бутылки, разогнала всех его баб, влепила самому маэстро пощечину, закатила феерическую истерику и потребовала, чтобы он не валял дурака. Трудно поверить, но это подействовало. Они провели вместе одну ночь, и присутствовавший при этом Фоззи Шепард сделал запись их пятичасового сешна, в котором и сам принял посильное участие. Пиратская запись ходит по рукам под названием «Ночной кошмар в Пайлоттауне». Зрелище впечатляющее: пьяный старик-негр в соломенной шляпе и шортах, с шестнадцатиструнной акустической гитарой в мозолистых лапах, роскошный мулат в сакраментальных белых штанах, белом же пиджаке и белом галстуке «кис-кис», за расстроенным музейным синтесингером, и зареванная белая соплячка в джинсовом комбинезоне поют «Колд ин хэнд блюз»…

– Послушайте, Бруно, – нервно сказал Агбайаби. – Вы не могли бы мне достать эту запись? Хотя бы на время? Я и не знал, что она существует…

– Эльдорадо – планета пиратов, – с гордостью объявил Понтефракт, – и Тритоя – столица ее!

– По-видимому, это был один из последних джазовых экзерсисов Ольги Флайшхаанс, – сказал Носов. – Со 140 года она выступает в жанре, который с натяжкой можно назвать «популярной музыкой». Ее дебют состоялся на ежегодном фестивале в Вудстоке, где она с огромным блеском исполнила программу собственных сочинений в стиле, близком к «пауэр-болт», но таковым не являвшемся хотя бы потому, что в поношение традиций Вудстока Ольга пела на родной латыни, точнее – на новолате, магиотском диалекте. Ее не отпускали со сцены три часа, у нее кончился репертуар, в отчаянии она спела вначале «Hey Jude», а потом без перехода «Miserere», но и это не помогло. Тогда она в совершенной оторопи исполнила «The Way Old Friends Do»… [«Hey Jude», слова и музыка – Пол Маккартни, группа «Битлз» (1968 г.). «The Way Old Friends Do» (Как поступают старые друзья), слова и музыка – Бенни Андерсон, Бьерн Ульвеус, группа «Абба» (1980 г.)]

– Это такая старенькая, простенькая в мелодическом плане вещица с глубоким латентным драйвом, – жмурясь от удовольствия, сказал Агбайаби. Кратов покосился на него с изумлением: он и представить не мог, что этот старец увлекался чем-либо еще, помимо ксенологии.

– … Но Озма этот драйв пробудила и усилила во стократ, – ухмыльнулся Носов, – так что весь Вудсток единым духом рухнул на колени и не вставал еще битый час, требуя продолжения. И лишь приезд легендарных «Морайа Майнз» спас положение.

– Истинно, – подтвердил Понтефракт. – Попники так ее и называли: «Бич божий», «Внезапная смерть»… Если на фестивале или концерте появлялась Ольга Флайшхаанс, остальные участники могли убираться восвояси – никто их и слушать не станет, с их чепуховой музыкой и ничтожными голосами.

– Серьезные специалисты полагают, что именно благодаря феномену Озмы современная массовая культура пришла в беспрецедентный упадок, – продолжал Носов. – Между тем как классическая музыка и в определенной степени музыкальный авангард переживают настоящий бум… Так или иначе, в 141 году Ольга Флайшхаанс приняла сценический псевдоним «Озма», собрала собственную концертную труппу из единомышленников и с непреходящим успехом гастролирует по Галактике. Большинство исполняемых композиций – ее собственного сочинения. С ней сотрудничают выдающиеся аранжировщики современности – Ла Гуардиа, Деллафемина, Белоцерковер. Хотя и ее аранжировки отмечены бесспорным талантом. Возьмем, к примеру, ту же «Cantilena Candida»…

– Что означает ее псевдоним? – спросил Грозоездник.

– «Губы ее были алы, глаза сияли, как алмазы», – едва заметно улыбаясь, сказал Агбайаби. – «По плечам струились золотистые кудри»… [Лаймен Фрэнк Баум. Страна Оз. Пер. с английского Т. Венедиктовой.]

– Он взят из старинной детской книги о волшебной стране, – объяснил Понтефракт. – Страна называлась Оз, а правила ею прекрасная принцесса Озма. И жили там самые невообразимые существа. Совсем как в нашей Галактике.

– Вы хотите сказать, что эта певица полагает себя властительницей Галактики? – уточнил Грозоездник.

– В определенном смысле так оно и есть, – хмыкнул Понтефракт. – Во всяком случае, ни одна из планет Федерации не возьмется это оспаривать…

– Даже Амрита, – осклабился Агбайаби, – что, подобно киплинговской кошке, «гуляет сама по себе». Озма завоевала их единственным концертом собственных интерпретаций Ригведы в стиле «рага-стрим».

– Но мы даже не воспринимаем большую часть вашего акустического спектра! – возмущенно заломил передний конечности арахноморф.

Блукхооп сверкнул выпученным лукавым глазом в своем узилище.

– Это шутка, коллега, – сказал он. – Маленький розыгрыш в человеческом духе. Юмор гуманоидов. Юмор вы обязаны понимать по своему общественному статусу…

Грозоездник просвистел что-то невразумительное и, по всей видимости, непереводимое. Блукхооп, однако же, понял.

– Вы слишком строги к ним, друг мой, – промолвил он. – В конце концов, все юные расы амбициозны и непочтительны…

– Я могу закончить? – осведомился Носов. Никто не проронил ни звука. Итак, Озма в настоящее время находится на планете Эльдорадо, в городе Тритоя, куда прибыла с родной Магии и откуда вскорости направится на Тайкун. Ей двадцать восемь лет, и она все еще набирает высоту своего таланта. У нее нет друзей и нет человека, с которым она делит ложе. У нее прекрасное здоровье и, по нашим сведениям, естественная сексуальная ориентация, но творчество отнимает все время и сжигает все силы… В круг привязанностей Озмы входят лишь самые близкие родственники и домашние животные. К последним можно причислить трехгодовалую дымчатую кошку Дороти, что прибилась к труппе во время предыдущих гастролей Озмы в Тритое.

Понтефракт приосанился.

– Это предмет гордости Магистрата, – заявил он.

– Озма обожает менять внешность. Сейчас это отнюдь не растрепанная соломенноволосая девчонка в джинсах периода «Ночного кошмара» и Вудстока, и не знойная чернокудрая магиотка, как в прошлом году. Вот как она выглядит сегодня. – Носов проделал легкое мановение зажатым в руке пультом, и на свободном пространстве в центре помещения возникла застывшая женская фигура.

«Губы ее были алы, глаза сияли, как алмазы…» Нет, ничего королевского в Озме, пожалуй, не было. В облегающем длинном платье из безыскусной и даже грубой на вид белой ткани, с просторными рукавами и высоким стоячим воротником, она выглядела скорее фрейлиной на пикнике. Копна жестких волос живого соломенного цвета была умело уложена таким образом, чтобы казаться в полном беспорядке и в то же время не вызывать раздражения. Лицо и кисти рук были насыщенно-смуглыми, что могло быть в равной степени и результатом долгих прогулок под палящим солнцем, и незатейливым макияжем. На этом легком шоколадном фоне контрастно-алым пятном выделялись полные губы, сообщавшие круглому, скуластому личику несколько наивное выражение, и широко расставленные прозрачно-зеленые глаза. «Господи, – подумал Кратов, – да ведь она дурнушка!» Это ничего не меняло. Это нельзя было сравнить ни с чем и ни с кем, ни с одной из прекраснейших женщин, что встречались ему на жизненном пути. Ни с агрессивной, тропической красотой Рашиды Зоравицы, ни с морозным очарованием Идменк… Первый взгляд на Озму заставлял оцепенеть на месте. Второй – валил с ног. В ее простоватом лице, в ясном взгляде было столько царственной силы, что ей не нужно было даже открывать рта, чтобы завоевать народы и планеты. Достаточно было просто стоять молча перед тысячами потрясенных глаз. Но Озма при этом пела.

– Это действительно… Озма, – пробормотал Кратов.

– Не говорите, что никогда не видели ее воочию, – тихонько сказал Понтефракт, склонившись к нему.

– Только на афишах, что расклеены по всему городу, – печально сказал Кратов. – Теперь-то я вижу, что у вас за художники.

– Дерьмо художники, – охотно согласился Понтефракт. – У меня странное ощущение. Будто бы вы хотите признаться, что никогда не слушали ее голоса.

– Боюсь, что так…

– Нет! – Понтефракт в ужасе отстранился от пего. – Этого быть не может! Вы с ума сошли! Родиться и жить в лучшем из миров и не слушать Озму?! Чем же, кот дери, вы занимались почти сорок лет своей жизни?

– Видите ли, – осторожно промолвил Кратов. – Я вообще не питаю устойчивых пристрастий в музыке. Мне в детстве на ухо наступил медведь…