Текст книги "Блудные братья"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

На какое-то время он даже забыл о том, что вот-вот явится его соперник – только затем, чтобы узнать о своей бескровной победе и пережить громадное разочарование. Разнузданно вихляя боками, элекоптер коснулся каменистого грунта сначала передними лапами, затем задними, и лишь затем грузно утвердился на поверхности Гадской Плеши.

Кратов толчком распахнул сдвижную дверцу и выскочил из кабины, не озаботившись даже выбросить трап. Медленно, страшно медленно он приблизился к желтовато-белым костям в обрывках комбинезона. Настороженно склонился над останками, будто опасался, что мертвец вдруг восстанет из праха и кинется на него.

Скелет с лязгом сомкнул челюсти.

Кратов рявкнул нечто неразборчивое и с размаху сел где стоял.

– Этот макет изготовлен Тритойским анатомическим театром имени Виктора Франкенштейна, – с воодушевлением провозгласил скелет. Голос был звонкий и девичий. – Он мог бы принадлежать женщине двадцати пяти лет, весом шестьдесят килограмов и ростом два метра двадцать пять сантиметров. Вы могли бы разглядеть эти подробности с высоты в пятьдесят футов, не нарушая условий контракта, если были бы достаточно наблюдательны. Если вам известны реально существующие образцы человеческой породы с перечисленными физическими характеристиками, сообщите в дирекцию Тритойского анатомического театра…

Совершенно автоматически Кратов подумал, что, кабы не занятость, мог бы приложить некоторые усилия и организовать посещение дирекции анатомического театра племенем полудиких валькирий с Охазгеона, для которых упомянутые стати были стандартом. Средства, какими грозные дамы имели обыкновение отучать лиц противоположного пола от пристрастия к черному юмору, были весьма радикальны. Да и от самого театра остались бы лишь пепелище да кичливое название. Загвоздка состояла в том, что валькирии к человеческой породе никаким местом не принадлежали. Так что он при всем желании расквитаться с шутниками не смог бы…

Не успел он как следует огорчиться, как вспомнил об одном знакомом субнавигаторе со стационара «Кракен». Милую девушку тридцати неполных лет звали Оленька Лескина, росту в ней было без малого два тридцать, но с весом у нее было все в порядке, дистрофией она никак не страдала, кушала хорошо и славилась веселым покладистым нравом… Нет, отдавать Оленьку адептам доктора Франкенштейна никак не следовало.

– К нашему глубокому прискорбию, мы все же вынуждены констатировать, что вы пренебрегли пунктом 54 упомянутого контракта, исполнение которого обязательно. Нарушение же влечет за собой договорные последствия в форме безусловного признания вас потерпевшим поражение и невозвращения суммы внесенного залога…

Обманный покойник скрупулезно перечислял все кары небесные, что должны были обрушиться на голову нарушителя пункта 54. Когда фантазия его иссякла, он повел свою речь по новому кругу. Кратов слушал его, сидя на теплом щебне, сознавая себя полным и законченным идиотом. Которого жестоко разыграли и который сознает свою полную неспособность отплатить обидчикам гой же монетой.

«С меня хватит», – думал он мрачно.

2

… Все случилось как бы само собой, так что никто не высказал ни удивления, ни протеста, а напротив, всячески способствовал тому, чтобы все шло своим чередом и, упаси боже, не прервалось ни на минуту. Где-то посередине таинства Кратов вдруг осознал, что его с самого начала, с той самой дождливой ночи, возможно даже – со слов Понтефракта («Снежная Королева…»), сказанных странно и как бы невпопад, подстерегал сюрприз. На то, чтобы понять, какого этот сюрприз свойства, приятного или вовсе даже наоборот, времени у него не было. Потому что все прочие сюрпризы оказались исключительно приятными и желанными…

И лишь когда все закончилось – а правильнее было сказать: ненадолго прервалось. – он успокоил дыхание и бережно провел уткнувшуюся в его плечо Идменк кончиком пальца по горячим губам.

– Послушай… – начал он.

– Угу, – сказала она невнятно. – Ты угадал. Я не человек.

– А кто же?

– Это так важно?

– Не очень, – признал он.

– Все было хорошо?

– Все было необыкновенно!

– Тебе было легко и удобно?

– И все-таки? – настаивал он. – Ты должна простить мне мой интерес. Но я ксенолог…

– Даже сейчас?! – Идменк изобразила легкое удивление. Для нечеловека у нее была удивительно живая и тонкая человеческая мимика.

– Особенно сейчас, – Кратов тоже постарался изобразить нешуточную озабоченность. Но вышло это у него не так естественно, как у Идменк. Да и смешно было бы корчить серьезную мину в постели.

– Ну хорошо. – Идменк проворно села рядом, подобрав под себя ноги и поглядывая на него сверху вниз с обычной своей полуулыбкой. Теперь она стала невероятно похожа на удивительную светловолосую Мадонну с картины Алессио Бальдовинетти, с материнской любовью взирающую на несмышленое дитя. Кратов приподнялся на локте. – Я во всем готова сознаться. Я, зловещее инопланетное существо, заманила тебя, известного ксенолога, на свое ложе и намерена выведать у тебя все самые секретные планы Земли…

– Я тебя отшлепаю, – пообещал Кратов. – Не посмотрю, что ты инопланетное существо. Ты мне в дочери годишься! Мягкое место у тебя устроено так же, как и у людей, и такое же мягкое. Так что ты получишь наказание, а я – удовольствие.

– Я юфманг, – сказала Идменк просто. – Это тебе о чем-то говорит?

– Конечно! – воскликнул Кратов (на самом деле это говорило ему совсем немного). – Вы живете в подземных поселениях планеты Яльифра. Вы очень похожи на сказочных гномов. Вы низкорослы, кривоноги и по земным меркам довольно уродливы. У вас на лице богатая растительность…

– И мы носим разноцветные колпаки с кисточками и полосатые гольфы, – закончила Идменк. – И все же я юфманг, по нашим мерилам вполне взрослый и в дочери тебе не годный. Разве у меня кривые ноги? – Она неспешным, кошачьим движением вытянула ноги, далеко не самые длинные из тех, что Кратову довелось видеть, но поразительно ладные, и он тотчас же с удовольствием провел ладонью по гладкой прохладной коже от бедра до ступни. – А где моя борода? – спросила Идменк, нерасчетливо приблизив лицо.

Кратов прижался губами к ее мраморной щеке.

– У тебя нет бороды, – прошептал он. – И это хорошо: я не люблю бородатых женщин. У тебя лишь прекрасные волосы моего любимого цвета.

– Я слегка изменила их натуральный цвет, – созналась Идменк. – Чтобы не слишком выделяться среди эльдорадок. На самом деле они у меня – в тон глазам.

– О! – воскликнул Кратов. – К бесу эльдорадок! Не можешь ли ты вернуть своей прическе природный вид? Я обожаю женщин с сиреневыми волосами.

– Юффиэй, – строго сказала Идменк. – Женщин с сиреневыми волосами не бывает. Я не женщина, я юффиэй.

– Я всю жизнь мечтал встретить юффиэй, – поправился Кратов. – Настоящую, без подделки. Для этого мне пришлось надолго застрять на опостылевшей планетке Эльдорадо. Ты слышала такое слово – «фея»? Очень созвучно, не правда ли?

– Меня это тоже поразило. Я долго думала над этим.

– И что ты придумала?

– Мы очень похожи… несмотря ни на что. Ваши мужчины почти так же безобразны, как и наши. Ваши женщины почти так же прекрасны. Просто у вас, людей, половая дивергенция выражена не настолько контрастно, как у нас. Между мужчинами и женщинами больше сходства, чем между юффатаг и юффиэй…

– Даже я не знаю такого слова – «дивергенция», – покривил душой Кратов.

– У меня хорошее разностороннее образование. Ты не ожидал? Это здесь я вынужденно бездельничаю… Так вот, все мои наблюдения за людьми и юфмангами говорят о том, что, наверное, наши расы не так далеки, как кажется. Наверное, есть нечто, нас единящее, и о чем мы пока не ведаем.

– Мы очень близки, – сказал Кратов, привлекая ее к себе. – Особенно сейчас.

– Если забыть про кривые конечности и различия в температурном балансе, выяснится, что мы невероятно похожи. Возьмем меня. Даже ты, знаток галактических рас, не сразу смог отличить меня от женщины. У меня две молочные железы и одно лоно, расположенные так, что ты не заблудился. И эрогенные зоны у меня там же, где ты и ожидал. Мне было хорошо, легко и удобно любить тебя, как и тебе – меня. Если ты, конечно, не солгал…

– Я не солгал.

Идменк вздохнула у него в руках.

– И все же я чужая, – сказала она. – Я думаю по-другому. Я лишь делаю вид, что думаю, как человек. И поступаю как человек лишь оттого, что нахожусь рядом с тобой. На самом деле… это дается мне не без труда.

– Но я тебе не отвратителен?

– Нет. Ты мне не отвратителен. У тебя есть три огромных преимущества перед юффатаг.

– Какие же? – с интересом спросил Кратов.

– Во-первых, тебя очень много. В тебя можно зарыться. – она немедленно попыталась это сделать, – по тебе можно путешествовать. Тебя можно изучать, как карту, и каждый раз находить что-то новое. Например, этот шрам я заметила только сейчас. Наверное, тебе есть что рассказать о его истории.

– Да уж, конечно…

– Кое-что в тебе устроено не так, как у юффатаг, и ведет себя иначе. Вот я дотронулась, и оно ожило. Как будто это зверек, который существует независимо от тебя. Ты на вид очень сдержанный и серьезный, а у него довольно бурный темперамент, его так легко вывести из себя!

– Просто у тебя холодная ладошка.

– Во-вторых, у меня холодная ладошка, а ты весь очень горячий. Это важно для меня, потому что только сейчас я, кажется, по-настоящему согрелась с той минуты, как прибыла в Тритою, с ее сыростью, слякотью и нескончаемым холодным ветром с моря. Мы, юфманги, всю жизнь проводим в жарких недрах своего мира, и нам ни к чему такая высокая температура тела, как вам, живущим на поверхности ваших планет, в суровых природных условиях.

– Расскажи это туарегам в Сахаре, – усмехнулся Кратов. – Ну, а что же в-третьих?

– Ты очень нежный, – сказала Идменк. – Ты обращаешься со мной так, будто я – цветок ветролетки, который лишается своего убранства от самого легкого дыхания. У вас есть похожее растение, одуванчик, но ветролетка намного краше и уязвимее. Ветролетке нельзя иначе, она растет в старых подземных выработках, где нет сильного тока воздуха, а ведь ей нужно разбрасывать семена… Ты словно боишься повредить мне неосторожным жестом, словом, взглядом. На самом деле я не такая хрупкая, как кажусь, но… мне приятно ощущать себя такой.

– Уж каким только, но нежным никто еще меня не называл… – пробормотал Кратов.

– Пускай это будет мой подарок тебе на память.

– Спасибо… – Кратов попытался согнать с лица глупую счастливую улыбку. «Сказано же: сдержанный и серьезный…» – Какие у тебя еще нечаянные подарки для меня?

– О, этого сколько угодно! – успокоила его Идменк. – Я даже не уверена, что все они тебе понравятся. Меня не так много, как тебя, но, как всякая юффиэй, я тоже полна неожиданностей. Например, тебе нужно знать, что я… как это говорят у людей… мадам… леди… мужняя жена.

На сей раз Кратову без труда удалось избавиться от улыбки блаженства.

– То есть я, получается, участвую в адюльтере? – спросил он.

– Что такое «адюльтер»?

– То, чем мы сейчас занимаемся. Ты – неверная жена, а я – осквернитель супружеской чести…

– Я слышала, что среди людей эти понятия довольно расплывчаты.

– Ты совершенно права, но до полной сексуальной свободы мы еще не созрели, и посягать на чужую жену все еще считается нехорошим поступком. Особенно, когда законный супруг об этом не знает… Кстати, где твой супруг?

– Здесь, в Тритое.

– Час от часу не легче! Мне нужно быть готовым в любой момент собрать свои тряпки и сигануть в окно! И когда же он возвращается?

– Не он, – сказала Идменк. – А я. Мой муж сейчас трудится, и будет трудиться до рассвета. Потом он вернется в свой номер и найдет меня там. Это я должна буду собрать свои одежды и бегом лететь через весь город, на проспект Буканеров, чтобы оказаться в нашем семейном гнезде к его приходу.

– Про «Хилтон-Стар» он не знает?

– Разумеется, нет.

– А если узнает?

– Наверное, убьет меня.

– Убьет?!

– Ну, не тебя же ему убивать. Ты – посторонний, не наш. Ты вне наших законов и традиций. Откуда тебе знать, что у нас во всем бывает виновата жена?

– И ему это простят?

– Ему – простят. Мне – нет.

– Но разве у вас женщины не выбирают?

– У нас – нет.

– А тебе, наверное, хочется выбирать?

– Я думаю над этим. Я экспериментирую. Тебя же я выбрала…

– Ну, не совсем. Все же, это именно я вызвался проводить тебя в ту жуткую непогодь.

– Я могла отказаться, – неуверенно произнесла Идменк. Помолчав, она призналась: – Хотя, пожалуй, не могла. Было темно, холодно и страшно.

– Послушай, если ты хочешь выбирать… научиться выбирать, тебе следует побывать на Земле.

– А как же мой муж?

– Наверное, тебе придется убежать от него, – сказал Кратов.

Идменк окинула его слегка рассеянным взглядом.

– Я думаю над этим, – наконец сказала она.

Они надолго замолчали. Пальчики Идменк, словно живые ледышки– сосульки, блуждали по его телу как бы сами по себе. Ощущение было немыслимо приятным. Хотелось откинуться, расслабиться, растечься по ложу, как медуза, ни о чем не думать, а просто лежать с закрытыми глазами и твердить про себя, как заклинание: «Только не уходи… не уходи…» Надеяться, что это невероятное блаженство никогда не закончится. И точно знать, что оно неминуемо закончится, и очень скоро. А когда-нибудь закончится навсегда.

«Я не хочу терять эту женщину», – внезапно родилась в нем простая и болезненно отчетливая мысль. Быть может, впервые за многие годы. «Я не хочу ее терять», – повторил он, будто проверяя себя.

Это была правда.

«Не отнимайте у меня эту женщину».

– Что? – переспросила Идменк.

Кажется, он произнес последнюю фразу вслух.

– Я не хочу тебя никому отдавать, – сказал он, обнимая ее со всей силой, какую только мог себе позволить употребить.

– Мне говорили, что земные мужчины эгоисты, – проворчала Идменк. – Я никуда от тебя не уйду еще долгих… полчаса.

Ее любопытные пальцы коснулись его кожи чуть ниже левой лопатки.

– Зачем тебе это? – осведомилась она.

– Что – это? – не понял Кратов.

– Ты – как гористый континент, со своими кряжами, перевалами и ущельями. И даже рудными залежами. Ты полон тайн. Зачем тебе металлический осколок под кожей? Это след какого-то тяжелого боевого ранения?

– Металлический осколок?! О чем ты говоришь?.. Идменк хихикнула.

– Мы так и будем беседовать одними вопросами? – Она увидела выражение кратовского лица и объяснила: – У тебя под кожей, возможно – прямо в мышечной ткани, небольшой кусочек инородного вещества. Крохотная бляшка, меньше половины ногтя моего мизинца, – Идменк показала, какого размера эта бляшка, а Кратов тупо проследовал взглядом за ее пальцами. – И эта штуковинка содержит металл, хотя и в очень незначительном количестве.

– Как ты узнала? – не сдержал очередного вопроса Кратов.

– Мы, юфманги, обладаем обостренной кожной чувствительностью ко всякого рода скрытым примесям, – терпеливо сказала Идменк. – А в особенности к металлам. Мы же гномы, нам положено чуять рудные залежи на сто саженей под ногами.

– Во мне не должно быть никаких рудных залежей, – озадаченно проговорил Кратов.

– Прости, я тебя расстроила, – сказала Идменк. – Похоже, ты полон тайн даже для самого себя…

Кратов закинул руку за спину и попытался нащупать инородное тело. Идменк бережно взяла его ладонь и подвела к нужному участку кожи.

– Вот здесь, – сказала она.

Наощупь ничего не чувствовалось.

– Ты не ошиблась?

Идменк надменно вздернула точеный носик. Кратов тихонько выругался страшным плоддерским ругательством.

– Что такое «иоп фашумат»? – спросила Идменк с невинным любопытством.

– Э-э… не вздумай это где-нибудь повторить, – поспешно сказал Кратов и потянулся за видеобраслетом.

3

В перерыве между раундами, пока второй секундант, молчаливый мулат Доминик, разминал Кратову онемевшие плечи и шею, Ахонга склонился к его уху и тихонько спросил:

– У тебя есть какие-то виды на выигрыш?

Забавно, но возле ринга вся их взаимная уважительность рассеивалась, как туман, и они без каких-либо усилий переходили на «ты».

– Угу, – промычал Кратов из-под маски.

– Ты не мог бы завалить его в этом раунде?

Кратов с трудом – шея, как показалось, отчетливо заскрипела! – повернул голову и постарался изобразить взглядом недоумение. Это было нелегко после пропущенных ударов: в мозгу все еще клубился туман беспамятства, все тело наполнено было пустотой, как прихотливых очертаний воздушный шарик.

– Ты что, поставил на меня?! – спросил он свирепо и невнятно.

– Боже упаси, как можно! – Ахонга далее замахал руками. – Просто мне нужно через час быть в Концерт-холле. Там Озма выступает, а я со своими ребятишками обеспечиваю внешнюю охрану.

Кратов встряхнул руками – мышцы гудели и взывали о милосердии. Милосердия ждать не приходилось.

– Ладно, попробую, – сказал он. – Но сильно не надейся.

Доминик хлопнул его по загривку. Грянул гонг, и Кратов оторвался от сиденья. Как раз вовремя, потому что Африканский Носорог, красивый темнокожий гигант в красном трико, с обнаженным потным торсом, с места прыгнул на него, надеясь сразу же и оглушить. Кратов мягко откатился, уходя от страшного удара, и принял боевую стойку «краб-отшельник». Поскольку Носорог был выше его на полголовы, такая стойка должна была доставить ему максимум неудобств или по меньшей мере вывести из себя. Так и случилось: шипя, как масло на сковороде, Носорог пытался достать противника своими изумительными длинными руками, но всюду натыкался на непробиваемый блок (отчего плечи и шея Кратова понемногу превращались в хорошую отбивную). Его знаменитые прыжки с места на высоту человеческого роста тоже теряли всякий смысл. «Работай! – орал Ахонга со своего места. – Не спи, старый хрен, не давай ему тебя задолбить, как жабу!» Но и Кратов утрачивал всякий простор для маневра, сосредоточив все внимание на этой взбесившейся мельнице из четырех… восьми… двадцати крыльев, что так желала нашинковать его, да помельче. Зрители орали и топотали: Африканский Носорог им нравился, он был моложе и, несмотря на псевдоним, стройнее. Особенно неравнодушны к нему были девочки в возрастном интервале от четырнадцати до тридцати, то есть самая оручая и визгливая часть аудитории. «Ри-но! Ри-но!! Ри-но!!!» – неслось над трибунами (Кратов лишь после третьего раунда догадался, что означает тот неумолчный вопль, и как сумел разъяснил Ахонге: кто-то из особенно грамотных фэнов прознал, что в классической биологии носорог называется «rhinoceros»). Кратовские болельщики были постарше и, к сожалению, посдержаннее. На каждый удачный прием своего кумира они реагировали ординарным «А-а!!!» и радостным свистом. Носорог кое-что соображал в капоэйре, но мельница его явно сбавляла обороты… Восьмой раунд закончился, и Кратов, с видимым усилием разогнувшись, хватаясь за канаты – с самой небольшой долей притворства! – потащился в свой угол. В ушах у него звенело. Доминик содрал шлем, оставив только маску, и вылил ему на темя чуть ли не полведра воды. «Что с тобой? – допытывался Ахонга. – Ты в норме? Достоишь до конца? Или с тебя хватит?» – «Я его прикончу», – проговорил Кратов распухшими губами. «Зачем тебе это? Зачем?! Тебе все еще интересно, лунная холера?! Ты уже похож на кусок свинины!» Доминик неожиданно отодвинул менеджера и отверз уста. «Все хорошо, – сказал он. – Ты самый сильный. Он сопляк против тебя. Вали его прямо сейчас». Ахонга несколько секунд беззвучно разевал рот. «Ладно, – наконец выдавил он. – Господь знает, кому помогает. Если ты выиграешь, все деньги твои. Потому что я такой бойни года три уже не видел…» – «Я его бесплатно прикончу», – упрямо пробубнил Кратов и встал. Ног он не ощущал, все тело трепетало и плыло, как дирижабль… Африканский Носорог шел навстречу, бодро покачивая согнутыми в локтях мощными лапами, свежий, прекрасно отдохнувший, готовый драться еще сто раундов кряду. Кратов без подготовки, коротко и страшно ударил его в голову. Попал, и сам тому удивился… Носорог рухнул, как подрубленный. «Ри-и-ино!!!» – надсаживались девицы. «Ка-зак! Ка-зак!! Ка-за-ак!!!» – вдруг проснулись кратовские фэны. Носорог перекатился через себя, опасаясь добивания, и напрасно: сейчас Кратову не хватило бы на это сил. Он встал, и от его нарочитой свежести не сохранилось и следа, всякий мог видеть, какой ценой досталась ему эта прыть в предыдущем раунде… Кратов надвигался на него медленно, невыносимо медленно, с полгода примерно… а надвинувшись, снова прямо и бесхитростно пробил выставленный блок. Носорог всем весом упал на канаты и, отброшенный ими, ракетой полетел на Кратова. То ли ничего уже не соображая, то ли так и задумал… Кратов попросту срубил его на лету, и Носорог уже не встал. «Ка-за-ааааак!!!» – ревели трибуны как резаные. «Ааааааа!!!» – вопил Ахонга. Доминик молча улыбался. Рефери бесцеремонно пихнул Кратова к секундантам. Все кончилось. Полуголые девицы из кордебалета обступили его, размахивая флагами федеральных цветов и блескучими гирляндами. «Ты выиграл! – стонал Ахонга. – Ты соображаешь, какой у тебя сейчас рейтинг, лунная холера? Да ты… да я… мы с тобой можем чемпиона вызвать!.. Все денежки выкачать из этого сраного города!..» Кратов ничего не соображал. Все силы ушли на то, чтобы стоять по возможности прямо и не слишком сильно раскачиваться. Кажется, к нему подвели такого же невменяемого Носорога, и он даже потрепал соперника по влажному загривку. Кажется, на ринг вылез действующий чемпион континента Большой Грифон, как обычно, во всем черном, и пообещал сожрать победителя на завтрак, если тот осмелится его вызвать. Кажется, рядом из ничего образовался Рыжий Черт и негромко посоветовал отшить чемпиона в самой унизительной форме, и Кратов, послушный, как марионетка, равнодушно показал Большому Грифону большой итальянский кукиш…