Текст книги "Новая эпоха — старые тревоги: Политическая экономия"
Автор книги: Евгений Ясин
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Промышленная политика
Для обеспечения подъема производства и стимулирования инвестиций в реальную сферу правительство запланировало ряд мер (упоминаю только принципиально важные).
1. Освобождение от налога на прибыль все средства, направляемые на инвестиции. Одновременное усиление государственного контроля над использованием средств, выводимых из-под налогообложения.
2. Отделение бюджета развития от текущего бюджета. Создание для его реализации Российского банка развития, возможно на базе ряда банков с государственным участием.
3. Участие государства в гарантировании и страховании инвестиционных рисков. С этой целью предусмотрено создание специального Агентства по гарантиям и страхованию инвестиций от некоммерческих рисков.
В предшествующих версиях правительственной программы были и иные меры, в том числе по амортизационной политике, по поддержке предприятий, которые весьма показательны для взглядов ее составителей в духе «исправления ошибок». Однако в итоге они были исключены, и поэтому мы не станем их обсуждать. Хотя кто знает – в программе не предусмотрено, а постановление соответствующее инициативные авторы уже могут готовить.
Обсудим перечисленные меры. Идея освобождения от налога на прибыль всех инвестиционных расходов из прибыли не нова. Ее применяют в других странах. Надо, однако, оценить своевременность ее использования сейчас и у нас.
Напомню, сейчас на инвестиции используется менее половины амортизационных отчислений, прежде всего по причине недостатка оборотного капитала. Нормы амортизационных отчислений серьезно повышены. Стало быть, сокращение инвестиций происходит не из-за чрезмерного обложения прибыли или недостатка льгот, а из-за недостатка финансовых ресурсов вообще и особенно из-за высоких рисков, неопределенности прав собственности и т. п. Я уже не говорю о том, что сегодня амортизация и прибыль большей частью счетные категории, не воплощаемые в живых деньгах. Иначе говоря, факторы, препятствующие инвестициям, лежат в совершенно иной плоскости, и дополнительная льгота делу не поможет, а только создаст еще один канал для увода денег из-под налогообложения. Не случайно упоминается в программе задача усиления государственного контроля. Чем дело кончится, известно заранее.
А вот планка предельной эффективности вложений будет понижена, тогда как на деле мы сегодня заинтересованы не столько в объемах, сколько в эффективности инвестиций.
Бюджет развития также идея не новая и в принципе правильная. Лично я убежден, что в период структурной перестройки государство обязано способствовать формированию передовой структуры производства, характерной для развитых индустриальных стран. Однако и прежде формирование бюджета развития упиралось в отсутствие ресурсов, а сейчас это обстоятельство будет ощущаться еще сильнее.
Аналогичные институты уже были созданы ранее. Напомню, ГОСИНКОР задумывался как государственная компания по страхованию инвестиций; Российская финансовая корпорация – для мобилизации ресурсов под инвестиционные проекты. Есть еще Росэксимбанк и Росэксимгарантия. Ни одна из этих организаций не отличилась ничем, кроме, пожалуй, одного: они «пристроили» группы заинтересованных лиц. И их даже нельзя винить, поскольку ресурсов больше, чем на это, им их учредитель не дал. Поэтому своих, так сказать, уставных функций они осуществлять не могут.
Напомню, есть также Российский банк реконструкции и развития (РБРР), задуманный точно для тех же целей, что сегодня Банк развития. Из-за отсутствия денег у государства к его созданию привлекли частный капитал. Сейчас это частный банк, из которого государство практически выкинули.
Есть ли основания полагать, что у вновь создаваемых институтов будет иная судьба? Боюсь, что нет. Их время, видимо, еще не пришло.
Впрочем, исподволь в нынешних правительственных кругах вынашивается «конструктивная» идея: если уж решили печатать деньги, то надо отдать их прямиком в бюджет развития, на высокоэффективные инвестиционные проекты. Проекты скоро начнут окупаться, и, под пустые вначале деньги, будет подведено материальное обеспечение.
При этом ссылаются на Кейнса и на позитивный опыт рузвельтовского Нового курса после Великой депрессии.
На самом деле экономическая теория не отрицает того, что увеличение денежного предложения может привести к росту выпуска, но утверждает, что эффект всегда будет делиться между ростом выпуска и цен. Только с низкой вероятностью и на время эмиссия, куда бы она ни направлялась, приводит к росту выпуска, но почти всегда к пропорциональному росту цен[7]7
Сакс Дж., Ларрен Ф. Макроэкономика, глобальный подход. М.: Дело, 1996. С. 407–410.
[Закрыть].
В данном случае, до того как появится доход от инвестиций, пусть и самых эффективных, деньги сразу будут потрачены на зарплату, материалы и т. п., что вызовет рост цен, если в экономике сильны инфляционные ожидания. На завершение проектов понадобится уже больше денег.
Далее, эффективность проектов – сильное допущение. Качество проектов сомнительно. Если говорить об эффективности, то лучше всего вкладывать в прирост оборотных средств на предприятиях со свободными и эффективными мощностями. Но это сфера кредита. Это как бы не те инвестиции, от них ожидаются технологические сдвиги, новые мощности. Значит, сроки придется увеличить, и инфляционный эффект усилится.
Наконец, раз средства государственные, то у истоков и на всех этапах их движения появляются люди, желающие хотя бы тонкую струйку отвести от основного потока в свой карман. Уверения, что «сам министр лично будет контролировать» и т. п., не должны восприниматься всерьез, таков, по крайней мере, наш опыт 1992–1994 годов, к которому сейчас кое-кто призывает вернуться.
Поэтому, вероятней всего, инфляцию получим, воровство тоже, а позитивный эффект – нет.
В каком отношении действительно необходима и возможна активизация промышленной политики, так это в усилении процесса выведения старых мощностей и неэффективных производств, в интенсификации процесса банкротств. Но как раз это вряд ли будут делать. Во всяком случае, отмена постановления Кириенко об ускоренной процедуре банкротства было одним из первых решений нового правительства.
Тезисы о поддержке крупных предприятий были изъяты из правительственной программы, кажется, только под давлением МВФ. И это еще вовсе не значит, что отказались от соответствующей политики. То, что нынешнее правительство больше прежнего подвержено отраслевому лоббированию, кажется очевидным. Во всяком случае, об этом свидетельствует и списание 25 млрд. долга АПК, и принятый бесконкурсный порядок распределения «гуманитарного» продовольствия из США, и, судя по прессе[8]8
Сегодня. 1998.26 декабря.
[Закрыть], подготавливаемый отказ от конкурсного распределения индийского долга. Это только по ведомству Г. В. Кулика. Не случилось бы так, что именно в этом и будет заключаться «промышленная политика», которая огромными усилиями была преодолена в 1995–1997 годах.
Реформы
И с высокой степенью уверенности можно утверждать, что правительство Е. М. Примакова не будет проводить никаких реформ из упомянутых выше, связанных так или иначе с ростом напряжения, с необходимостью преодолевать сопротивление.
Парадокс текущего момента. До сих пор правительства, считавшиеся реформаторскими, на самом деле реализовали крайне консервативную политику. Теперь для выхода из кризиса от правительства умеренных консерваторов гораздо настоятельней требуется проводить более жесткую монетарную политику и ускорять структурные реформы, наверстывать упущенное. Вряд ли оно станет это делать.
Легко понять почему: большинство населения устало; реформы непопулярны; силы, поддерживающие правительство, всегда выступали против реформ; время до новых президентских выборов – время политической неопределенности, когда важнее сохранить стабильность, а не будоражить вновь людей. Увы, это так, хотя жаль, что еще минимум два года Россия вновь потеряет. И дорого заплатит за это.
Подведем итог. От нынешнего правительства не следует ожидать резких движений. Отката реформ не будет, продвижения – тоже. Финансовая и денежная политика будут жесткими. Снижение налогов – самый решительный шаг правительства, – вероятней всего, закончится неудачей с тяжелыми последствиями для бюджета. Промышленная политика будет, видимо, декларироваться, но не проводиться на деле просто из-за отсутствия денег.
8
Поражение или отступление?
Теперь вернемся к вопросу, поставленному в заголовке доклада.
Можно ли говорить о поражении российских рыночных реформ в итоге августовского кризиса? Если понимать поражение в терминах отката назад, реставрации командной системы, то нельзя. Именно сейчас реформы проходят испытание на прочность. И пока, если судить по тому, как пришедшие к власти оппоненты намерены исправлять ошибки реформаторов, важнейшие достижения реформ – либерализация и приватизация – испытание выдерживают.
Но финансовая стабилизация сорвана. Поражение потерпела консервативная политика, стремящаяся откладывать на потом решение острых проблем, готовая ради этого залезать в долги. Это поражение и реформаторов, мирившихся с этой политикой и тем самым разделивших за нее ответственность.
В целом же для российских реформ последний кризис – отступление, или, может быть точнее, остановка, пауза. Она очень опасна, поскольку может затянуться на 10–15 лет, в течение которых страна будет находиться в промежуточном, переходном состоянии, лишенная сильных импульсов развития. Но эта пауза, видимо, стала неизбежной. Она по крайней мере позволит зафиксировать результат: ослабленная, ободранная Россия вырвалась из западни планово-распределительной системы, и обратно туда ее уже не загонишь.
Начинается новый этап борьбы. Борьба за преобразования, способные создать в России эффективную рыночную экономику и социальную базу демократии. Теперь это действительно борьба, поскольку сторонники преобразований оказались в оппозиции и вынуждены начинать почти с нуля.
Я закончу доклад кратким политико-экономическим прогнозом.
1. «Оптимистический» сценарий. Предположим невероятное: сторонники реформ вновь вошли в правительство. Преодолевая сопротивление, они делают то, что надо делать с чисто экономической точки зрения.
Тогда мы получаем сравнительно низкую инфляцию, стабилизацию или даже небольшой рост производства, но наряду с ним усиление социального напряжения и почти наверняка крупную победу левых и национал-патриотов на парламентских и президентских выборах с последующей мрачной перспективой новых социальных экспериментов над Россией.
Так что этот сценарий вряд ли можно считать оптимистическим на деле. Слава богу, его вероятность практически равна нулю.
2. «Пессимистический» сценарий. Нынешнее правительство пытается справиться с нарастающими угрозами методом исправления ошибок, корректировки реформ, усилением их социальной направленности.
Тогда мы получаем высокую инфляцию, сначала оживление, а затем более глубокий спад производства, еще большую натурализацию хозяйства, серьезное снижение уровня жизни и рост бедности. Однако население на опыте убеждается, что умеренные консерваторы или левые радикалы неспособны решить ни одной проблемы России, а вот погубить ее – запросто. Мы как бы получаем прививку от популистской политики и национал-социалистической демагогии. Тогда, если, конечно, сохраним демократию, на выборах есть шанс выстроить сильную правую оппозицию, иметь таких президента и правительство, которые не будут стесняться слова «реформы».
Так что этот сценарий, немного более вероятный, вряд ли можно считать таким уж пессимистическим.
3. Реалистический сценарий состоит в том, что правительство проводит сбалансированную политику: немножко борется с инфляцией, немножко поддерживает производство, немножко борется с коррупцией и преступностью, немножко потрафляет отдельным лоббистам, открывая отдельные щели для воровства.
Итог. До парламентских и президентских выборов держится сравнительно «умеренная» инфляция – до 100 % в год. Производство вяло падает, производя впечатление некоторой стабилизации. То же и с уровнем жизни. Вроде бы ситуация особо не ухудшается, но и не улучшается. Мы получаем кредит МВФ, но минимальный; реструктуризацию долгов, которая ничего не решает.
К парламентским и президентским выборам приходим в состоянии максимальной неопределенности. Что будет со страной после них? Неясно: несемся, как знаменитая птица-тройка с Чичиковым на борту.
Боюсь, что этот сценарий и самый реалистический, и самый пессимистический. Без кавычек. Необходима мобилизация всех общественных сил, на деле выступающих за демократию и рыночную экономику, чтобы он не осуществился.
Мое покаяние
Почему российская экономика оказалась в руинах?
Недавно мой друг В. Головачев с болью написал в «Труде» (1999. 16 февраля) про реформаторов: признать ошибки – это не для них. Простая мысль: покайтесь, и люди станут относиться к вам лучше. Вот Петр Авен покаялся (правда, не за себя, а за других) и уже заслужил три-четыре положительных отклика в прессе, даже со стороны академика Николая Петракова, непримиримого критика реформаторов: дескать, молодец, хоть у одного совесть заговорила.
Вот и я решил внять призыву и покаяться. Думаю: могут ли реформаторы взять на себя вину за глубокий спад производства; за то, что стоят заводы; за глубокую социальную дифференциацию; за кричащие противоречия между бедностью и богатством; за то, что месяцами не платят зарплату и пенсии?.. Думаю и о своей ответственности как бывшего министра экономики, находящейся в глубоком и длительном кризисе.
Ведь именно этого требуют от нас: покайтесь, признайте, что неумехи, что ничего у вас не вышло. И разумеется, отойдите в сторону, без вас обойдемся. Пусть другие… Вот тут и пропадают мое смирение и готовность каяться. Ибо следствием будет не милостивое прощение исстрадавшегося народа, а обращение его к иным, ложным пророкам. И ошибки много хуже наших. Вот тут я вспоминаю, что и сам, и товарищи мои пошли делать реформы, заранее зная, что всем нам придется очень трудно, что благодарности не будет, что мы успеем сделать только часть работы, а в качестве вознаграждения услышим брань. Хотим одного: только бы эту работу смог подхватить кто-то другой, чтобы продолжить ее и довести до конца.
Анализируя шаг за шагом нашу деятельность, я понимаю, что не скажу того, чего бы от меня, кажется, хотели услышать. Да, мы ошибались, и много, но это не те ошибки…
Спад производства произошел не потому, что осуществили либерализацию цен и проводили жесткую денежную политику. Причина в ином: задолго до этого в экономике накапливались чудовищные диспропорции. 75 лет структуру производства определял не платежеспособный спрос, а план: 60 % валового продукта – военного назначения. Чрезмерное производство первичных ресурсов – нефти, газа, металла, цемента, удобрений – должно было покрывать крайне неэффективное их использование. Товары народного потребления покупали только потому, что не было выбора. Зато, вколачивая гигантские средства в сельское хозяйство, импортировали 30 млн. т зерна. Чтобы поддерживать все это на плаву, нужны были колоссальные деньги. До 1986 года их брали из «нефтяной тумбочки»: продажа нефти по высоким тогда мировым ценам из богатейших в мире месторождений Западной Сибири принесла СССР 180 млрд. долл. – сейчас это сумма нашего внешнего долга с процентами, которые еще набегут до 2010 года.
Куда все эти деньги делись? А вот туда – на поддержку неэффективной экономики и уровня жизни людей, которых эта неэффективная экономика без нефтедолларов не могла бы прокормить. В общем, на поддержку застойного брежневского режима.
Потом оказалось, что цены на нефть упали, месторождения обеднели, деньги проедены.
Далее Горбачев с Рыжковым под перестройку взяли на Западе взаймы более 60 млрд. долл. (плюс к 25, которые уже были одолжены), бросили их на закрытие образовавшихся в бюджете прорех. Но ни цены освободить, ни расходы сократить, ни реформы по-настоящему провести не решились. Боялись гнева народного.
И вот к управлению пришли либералы-реформаторы (на 13 месяцев). Что было делать, когда взаймы уже не давали, страна распадалась от неимоверного дефицита? Они сделали только очевидное, что само собой происходило помимо воли государства, – освободили цены. Сейчас спорят: не надо было сразу, надо было поэтапно, а то получилась шоковая терапия. Увы, известно из мирового опыта, что поэтапность в этом деле сулит только дополнительные беды. И мы с ними познакомились на своей шкуре, ибо настоящей шоковой терапии не было – год не трогали замороженные цены на газ и железнодорожные тарифы. Бесконечно долго их держать нельзя, если растут остальные цены. Потом сразу происходит повышение на 50–60 %, и все остальные цены подскакивают на столько же или больше. Инфляция закручивается сильнее, чем если бы ничего не замораживали.
Жесткая финансовая политика, монетаризм – это, кажется, «вина», в которой надо бы признаться. Вот и Ю. Лужков снова за это «наехал» на реформаторов: дескать, зря слушали МВФ, применяли надуманные западные схемы вместо того, чтобы присматриваться к нашим российским особенностям. Душа просит потрафить московскому мэру, может, завтра – президенту России. Что-то внутри шепчет: согласись, виноваты. Прислушиваюсь – нет, это не совесть шепчет, а рабство, блюдолизство, страх. Совесть как раз говорит: здесь виниться не в чем. А если и есть, то только в том, что уступали, пугались нажима и «народного гнева», когда в интересах страны необходимо было проявить волю.
Объяснение простое. Если уж вынуждены оказались освободить цены, надо было сразу зажимать государственные расходы и сбалансировать бюджет. Когда бюджет не сбалансирован, дефицит его приходится закрывать печатанием денег. А это влечет известные последствия: не просто гиперинфляцию, но одновременно обнищание большинства, обогащение немногих. Посмотрите на Польшу, Чехию, где инфляцию после освобождения цен задушили в зародыше. Там нет такой глубокой социальной дифференциации, как у нас, там удалось сохранить более высокий уровень социального обеспечения. Там, кстати, уже давно начался экономический рост, про неплатежи и бартер забыли. Денежной массы достаточно, кредит доступен предприятиям. Почему? А потому, что на преодоление инфляции они потратили шесть месяцев, а не шесть лет, как мы. И при этом не влезли в долги, что бы время от времени облегчать себе отношения с собственным народом.
Слов нет, в России преобразования идут труднее, проблемы здесь больше, «самые большие в мире». Но поэтому и действовать надо было решительней, активней противостоять попыткам тех, кто норовил получить свободу и собственность, не ощутив всей жесткости рыночных, реальных финансовых ограничений, да еще и заработав на неизбежной неразберихе.
Все семь лет горстка либералов-реформаторов вела отчаянную борьбу с прежней номенклатурой, с всплывшими на поверхность советскими «теневиками», со своими товарищами, не выдержавшими соблазнов власти и возможности обогащения. Как это все понятно по-человечески. Как это все неизбежно исторически: пива без пены не бывает.
Вот теперь, пожалуй, пришла пора каяться. Назову самые заметные из наших ошибок.
1. Не надо было принимать вторую модель приватизации, она затруднила процесс формирования эффективных собственников.
2. Не надо было так растягивать финансовую стабилизацию. Два года – больше чем достаточно.
3. Не надо было так часто идти на компромиссы и держаться за кресла в надежде еще что-то сделать при поддержке президента. Надо было либо энергичней двигать реформы, либо уходить.
4. Надо было меньше рассчитывать на власть, на подковерные игры и больше обращаться к народу, объяснять ему суть происходящих событий. Без упрощений и популизма.
5. Не надо было ради компромиссов влезать в долги
и строить пирамиду ГКО, которая, рухнув, погребла под собой надежды многих из нас на то, что Россия сможет когда-то стать процветающей рыночной и демократической страной.
Я каюсь, ибо в этих ошибках есть моя доля. В этих, но не в тех, что нам хотят навязать. Россия переживает глубокий и затяжной кризис не из-за реформ, а из-за того, что мы дольше всех торчали в коммунистической ловушке, из которой сегодня выдираемся с мучениями и кровью. Реформы призваны были снизить цену потерь, предотвратить катастрофу, которая без них стала бы неминуемой. И если сегодня мы видим, что цена велика, то это говорит об одном: реформы либо не достигли цели, либо не проводились вовсе. Мало сделано.
Вы, уважаемые читатели, можете мне не верить. Вам могут казаться более убедительными иные объяснения, попроще и попонятней. Однако не становитесь при этом жертвами еще одного мифа – потом это слишком дорого обходится всем нам.
