Текст книги "Хроника кровавого века – 2. Перед взрывом"

Автор книги: Евгений Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Утром двадцать восьмого марта Георгий Гапон проснулся с температурой, накануне он сильно замерз, бегая по делам своего «Собрания».

– Лежал бы ты батюшка дома, – сказала мужу Сашенька, – а я тебе горяченького молочка с маслицем подам.

– Не могу милая, грядут великие дела, – ответил Гапон. Он посмотрел на жену с улыбкой и продолжил: – Мой долг зовёт меня. Буду, как пророк Даниил нести слово Божье средь хищных зверей.

Несмотря на болезненное состояние, Гапон был необычайно весел и возбуждён. В то же самое время, когда Гапон собирался на железнодорожный вокзал в Териоках, Рачковский по телефону позвонил полковнику Герасимову.

– Еду в Озерки, – сообщил он,– там меня будет ждать Гапон. У нас назначена встреча с Пинхусом Ротенбергом. Александр Васильевич, грядут большие дела!

– Пётр вам не следует ехать туда, всё это, может очень плохо закончиться! – воскликнул Герасимов.

– Вам отдохнуть нужно Александр Васильевич, везде бомбисты да убийцы мерещатся, – засмеялся Рачковский и положил трубку на телефонный аппарат.

Однако он призадумался: «Наверняка этот Герасимов что-то знает, но не хочет мне говорить, – Рачковский потёр лоб рукой, – чёрт его знает, что у этого еврея Ротенберга на уме?!»

Пётр Рачковский никуда не поехал.

Пинхус Ротенберг приехал в Озерки вместе с Фёдором Назаровым, который только что вернулся из Киева. В Озерки с ними в одном вагоне ехали Евгений Кудрявцев, Сергей Ильинский и Лев Зильберберг по кличке Адмирал. Ротенберг провёл боевиков к даче. Кудрявцев, Ильинский и Адмирал остались внутри дачи, а Пинхус и Назаров пошли искать дворника.

Дворнику Василию Матвееву особенно запомнился Фёдор Назаров – высокий, красивый, блондин в тужурке и лакированных ботинках. Он дал дворнику десять рублей, наказав купить, пять бутылок пива и сдачу оставить себе. Обрадованный дворник, (бутылка пива стоит одиннадцать копеек), побежал в лавку. Когда он принёс пиво, Назаров забрал себе четыре бутылки, а пятую отдал дворнику, чем окончательно влюбил в себя Матвеева. Он удалился и больше у дачи вдовы Звержинской не появлялся.

Пинхус отправился на железнодорожную станцию встречать Гапона и Рачковского, однако на дачу вернулся только с Георгием Гапоном. Он провёл его на дачу, в большую комнату, а боевики притаились в соседней.

– Пойми Пинхус, нельзя проливать кровь человеческую, даже во имя святых целей, – проповедовал Гапон, сидя на стуле, спиной к двери, где прятались боевики, – нарушая божескую заповедь «Не убий», не построить светлого царства свободы. Власти в России сами осознают, что не правы в жестокости своей, они протягивают нам руку дружбы, нельзя отвергать её. Нужно сообща искать выход для всеобщего примирения.

Гапон был в ударе, он вновь занимался своим любимым делом – был пастырем душ человеческих, а не политиком. Неожиданно Ротенберг поймал себя на мысли, что он согласен с Гапоном. Что бы стряхнуть с себя чары этого проповедника, он подошёл к столу, взял бутылку пива и налил в стакан.

– Промочи горло батя, – Пинхус поставил стакан с пивом на табурет, стоящий около Гапона.

Тот взял стакан, но, не прикоснувшись к пиву, поставил его на табурет.

– Значит, ты предлагаешь мне сотрудничество с вице-директором Департамента полиции Рачковским? – громко спросил Ротенберг.

– Да, во имя наших великих целей, это необходимо для…, – начал Гапон.

В этот момент, в комнату ворвались боевики. Первым был Фёдор Назаров.

– Ах ты, провокатор, сволочь! – Назаров ударил Гапона кулаком в голову, тот свалился со стула. Адмирал накинул на шею Гапону верёвку, которою нашли в комнате, пока ждали Гапона. Ильинский и Кудрявцев держали руки и ноги Гапона, а Адмирал душил его.

Из пяти человек участвовавших в убийстве Георгия Гапона, четверо погибнут в течение ближайших лет. Сергей Ильинский 12 декабря 1906 года застрелит московского градоначальника Шувалова и возле его трупа покончит жизнь самоубийством. Лев Зильберберг (Адмирал) будет арестован за причастность к убийству петербургского градоначальника Владимира Фёдоровича фон дер Лауница. 16 июля 1907 года он будет повешен по приговору суда. Фёдор Назаров сможет уйти за границу, но в декабре 1907 года он нелегально попытается вернуться в Россию и будет убит при переходе границы. Сергей Ильинский будет арестован в 1907 за причастность к боевой организации эсеров и участие в терактах. Он будет приговорён к смертной казни, которую ему заменят пожизненным заключением в тюрьме. Ильинский будет сидеть в Ярославском централе, в 1913 году он повесится в камере. В живых останется только Пинхус Ротенберг. ЦК партии эсеров в газетах заявит, что к убийству Георгия Гапона партия не имеет никакого отношения, и это целиком инициатива Пинхуса Ротенберга. Он будет направо и налево твердить, что Гапон предатель. Эта точка зрения подойдёт всем – революционные партии заявят, что Гапон никаким авторитетом у рабочих не пользовался, а правительство будет утверждать, что Георгий Гапон не мог жить спокойно, потому и изображал бурную политическую деятельность.

В глубине души, Пинхус Ротенберг осознавал всю мерзость своего поступка – участие в убийстве Георгия Гапона. В 1907 году он эмигрирует в Англию. Там полностью отойдёт от революционеров и ударится в религию, в иудаизм. Он захочет избавиться от своих грехов и пройдёт обряд виддуй – покаяние отступника. Причём в его наиболее жёсткой форме – примет тридцать девять ударов плетью на пороге синагоги. После этого обряда, у Ротенберга вся спина будет в шрамах. Он с удовольствием демонстрировал её всем желающим, и только однажды обмолвился, что обряд этот его сподвигнет пройти желание покаяться за убийство Георгия Гапона. Однако дорогой читатель мы ушли далеко вперёд, давай вернёмся в Петербург 1906 года.

5 апреля Сашенька Уздалёва обратилась в полицейскую часть Териок с заявлением о розыске мужа – Георгия Гапона. Полицейский чиновник посетовал, что Георгий Аполлонович имеет множество любовниц, и предложил Сашеньке искать мужа у них. Та ответила, что искала мужа везде, тогда чиновник принял у Сашеньки заявление на розыск мужа. Об этом тотчас же стало известно Петру Рачковскому, и он вызвал к себе Манусевича-Мануйлова. Тот под псевдонимом «Маска» опубликовал статью в газете «Новое время», в которой сообщалось : « Среди рабочих близких к герою «9-го января» большое смятение. По слухам 28-го марта в Озерках должно было произойти очень серьёзное собрание социалистов-революционеров, на котором должен был присутствовать Гапон. Присутствовал ли он на этом собрании?»

Несмотря на то, что «Маска» в своей статье намекала, где искать Гапона. Полиция, по указанию Петра Рачковского бездействовала. Тем временем в петербургских газетах поднялась шумиха по поводу исчезновения Гапона. Выдвигались различные версии – Гапон сидит в тюрьме или находится у любовницы, возможно, бежал за границу.

29 апреля вдова Звержинская отправила дворника Василия Матвеева в Петербург на Большой проспект. Там в доходном доме Калгина6161
  Доходный дом Калгина на Большом проспекте – ныне в Санкт-Петербурге это дом № 33 по улице Блохина.


[Закрыть] проживал инженер Путилин, ( под этим именем Пинхус Ротенберг снял дачу у вдовы). Однако там дворнику Матвееву пояснили, что Иван Иванович Путилин съехал с квартиры ещё 20 января.

30 апреля мадам Звержинская позвала слесаря Александра Либауэра и полицейского урядника Павла Людорфа. Спилив висячий замок на двери дачи, в комнате, подвешенным к вешалке, в полусидячем положении был обнаружен Георгий Гапон. На полу валялись шапка и галоши покойного, а так же визитная карточка Петра Ивановича Рачковского.

Глава 5

«Прекрасно в нас влюблённое вино,

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться».

Поэт Николай Гумилёв: «Шестое чувство. Стих».

Апрель – май 1906 года.

В то время пока полицейские осматривали дачу в Озерках, где закончил свою беспокойную жизнь Георгий Гапон, уральский казак Фрол Балакирев вёз домой, в станицу Чагановская, сына Прохора.

Прохор Балакирев был ранен в грудь в деревне Старый Буян. Врачи в госпитале Самары пулю вынули, а вместе с ней и часть лёгкого. На то что Прохор выживет, врачи мало рассчитывали. На счастье казака, работал в Самаре старый врач Нестор Васильевич Постников. Он основал в городе «Кумысолечебное заведение»6262
  Эта лечебница в Самаре была в том месте, где сейчас проходит улица Постников овраг.


[Закрыть]. Кумысом, старый доктор выходил Прохора, наказав на прощание: «Пей Прохор кумыс, доживёшь до преклонных лет».

Военно-врачебная комиссия признала Прохора негодным к службе, и он был отправлен домой. Когда казак возвращается в родной дом с воинской службы – это праздник. С утра в доме Балакиревых суматоха, Дуняша (жена Прохора) со свекровью Натальей Михеевной готовили угощенья для Прошеньки, ну конечно для гостей. Дед Матвей Евсеевич натирал тряпочкой свои два Георгия6363
  Георгиевский крест – награда, вручаемая нижним чинам, имела четыре степени. Эта награда была очень почётна у военных Российской империи. Среди офицеров особым уважением пользовались те, кто был награждён Георгиевским крестом. Это значило, что офицер, будучи нижним чином, проявил героизм. Николай II очень хотел иметь эту награду и требовал от военного министерства, что бы ему был вручён Георгиевский крест, однако военное ведомство отказало ему в этом, ссылаясь на то, что в положение об этой награде, указано, что Георгиевским крестом награждаются исключительно нижние чины.


[Закрыть]. Сумятицу в доме вносил Фрол Балакирев, (которого станичники звали Кромешником), без нужды указывая невестке и жене что делать, и отвешивая младшему сыну Федьке подзатыльники, почём зря. Наконец Федька запряг лошадь отцу, и тот уехал в Гурьев за сыном.

Дуняша Балакирева сбегала в церковь и поставила свечку матери Гугнихе – покровительнице всех влюблённых у уральских казаков. Просила Дуняша у матери Гугнихи долгих лет жизни ей и её Прошеньке.

В три часа дня собрались в доме Балакиревых гости. Казаки выпили и принялись вспоминать свою службу. Водки пока выпили мало, потому до песен и пляски дело не дошло, однако беседа за столом становилась всё оживлённее. Именно в этот момент пришёл в дом Балакиревых кузнец Герасим Афанасьев. Здоровый мужик с сажень6464
  Сажень – мера длинны в Российской империи, равная трём аршинам. Аршин – равен 71,12 сантиметрам.


[Закрыть] ростом.

– Извини Фрол Матвеевич, – сказал кузнец, – понимаю, что не ко времени пришёл, но уговор был у нас с тобой, что починю к тридцатому апрелю твою борону. Пришёл доложить, работа выполнена.

– Спасибо Герасим за работу твою, – сказал Кромешник, – только давай о деле завтра поговорим, а сейчас не побрезгуй, присядь к столу, отведай наш хлеб-соль.

Поднялся из-за стола слегка захмелевший Прохор Балакирев, налил стакан водки, сказал:

– Выпей с нами Герасим Иванович.

– За хлеб-соль спасибо, – кузнец погладил ладонью окладистую бороду, – тем более день сегодня скоромный, не грех и разговеться. От водки Прохор Фролович, я, пожалуй, откажусь, благодарствую за предложение, но не пью хмельного.

Герасим уселся на краешек лавки, а Дуняша и Наталья Михеевна стали хлопотать возле нового гостя, накладывать ему угощенье. Удивился Прохор ответу Герасима и сел на своё место.

Герасим Афанасьев был из иногородних6565
  Иногородние – лица не казацкого сословия. Они были ограниченны в правах на землях казаков. Селиться в станицахь могли лишь с разрешенья казачьего круга (собрание казаков).


[Закрыть], со своей семьёй в станице Чаганская поселился лет десять назад. Руки у кузнеца были «золотые», да на беду глотка «лужёная». Пил Герасим водку запойно. Работал так же запоем – перестав пить, сутками не выходил из кузницы. Тогда всё в его руках спорилось, не было вещи, которую не смог бы кузнец починить – ручку ли к самовару припаять, часы настенные отремонтировать, плуг или борону отремонтировать.

Веселье за столом было в полном разгаре, Фёдор Самохвалов – сосед Балакиревых, затянул песню:

– Как за батюшкой, за Яикушкой, огонёк горит маленький,

А дымок-то идёт тоненькой,

У огня сидят злы киргизы,

Подхватила песню Наталья Михеевна:

– Что не так сидят, всё добро делят,

Кому золото, кому серебро.

И запели гости хором:

– Досталась тёща зятюшке,

Тёща зятюшке, злу киргизушке,

Как он взял тёщу за праву руку,

Посадил тёщу на добра коня,

Он повёз её во большой аул,

Во большой аул, к молодой ханше,

«Молодая ханша, ты встречай меня,

Я привёз тебе русску пленочку,

Уж ты дай-ка ей делать три дельца:

Перво дельце – ты овец пасти.

Друго дельце – ты кудель прясти,

Третье дельце – ты дитя качать».

«Ты качу, баю моё дитятко,

Ты по батюшке киргизёночек,

А по матушке, мне внучок,

Твоя матушка – моя доченька».

Пока пели казаки и казачки песню, рассказывала Дуняша мужу про кузнеца:

– В прошлое лето лежал Герасим в дымину пьяный в своей кузне, и пришла, говорит, к нему под утро Пречистая Дева, сказала: « Не пей больше хмельного Герасим! Когда придёт время, возьму я тебя за руку и приведу к вратам Рая. Станешь ты святым, а на могиле твоей чудеса твориться будут. А пока быстрёхонько езжай в табуны, там киргиз Козейка задумал казацких лошадей умыкнуть». Помчался Герасим в табуны и орёт казакам-стражникам: «Там у вас Козейка табуны покрал!» Заругались тут казаки, стража-то дозором ездит, не дремлет, и Козейки не видели. Всё же казаки Герасима послушались и поехали вновь, глядят, а в соседней балке киргизы казацких коней гуртуют. Как киргизы под носом у казаков коней умыкнули? Непонятно. Налетели казаки на киргизов, коней своих отбили, а Герасим с тех пор ещё много чего предсказал, и всё в точности сбылось. С тех самых пор, он хмельного в рот не берёт.

Кромешник из иногородних, кроме кузнеца, пригласил ещё своих будущих родственников, купца Алексея Иустиновича Шахова и его дочку Наденьку – невесту Андрея. Федька – младший из из сыновей Кромешника, углядел как Надя вышла из-за стола на кухню, и увязался за ней.

– Что ты за столом-то не сидишь? – спросил он девушку. Семнадцатилетний Федька, по казацким обычаям считался молодым, и за стол со взрослыми не допускался.

– Скучно, – пожала плечами Наденька, – Дуняша-то своего Прохора дождалась, а мне Андрея со службы ещё погода ждать.

– Может, пока я на что сгожусь? – ухмыльнулся Федька.

– Ростом не вышел, – съязвила Наденька.

Рост для Федьки был больной темой. Прохор и Андрей удались в отца – высокие, светловолосые, а Федька пошёл в маменькину родню. По матери Наталья Михеевна была наполовину казашка. Оттого Федька черняв, узкоглаз да небольшого роста. Однако был силён и ловок. Частенько лупил он своих здоровенных приятелей, за насмешки над его ростом. Однако с Надькой кулаками не помашешь. Потому, сглотнув обиду, спросил Федька:

– Небось, письма Андрейке каждую неделю шлёшь?

– На той недели написала, – ответила девушка.

Андрей Балакирев получил письмо от своей невесты в середине мая. Та писала что: « письмо её летит к Андрею на розовых крыльях любви», и что «любовь её неугасима». У всех девиц имелись альбомы, в которых были стишки и тексты подобных писем. Андрей еще, когда был студентом в Петербурге, у сестёр своих приятелей, насмотрелся на эти альбомы. Потому Балакирев бегло прочитав письмо невесты, выбросил его, решив, что ответ напишет позже, пока не до этого. Сейчас его мучило другое – осталась ли, жива Валентина, после декабрьских событий в Москве?

В день святителя Николая Чудотворца6666
  В 1906 году праздник Святителя Николая Чудотворца приходился на 22 мая.


[Закрыть] Андрею дали увольнительную. Он отправился в Дангуэровскую слободу на розыски Холмогоровых. С его стороны это было неосмотрительно. В Москве хоть и подавлено вооружённое восстание, но полиция в рабочих слободках показываться опасалась – были случаи убийства агентов полиции одетых в штатское и нападение на одиночных городовых. Появляться казаку в Дангуэровской слободе тоже было опасно, однако Андрей не думал об этом.

Едва он перешёл Горбатый мост через речку Яуза, и свернул в первый попавшийся переулок, тут же нарвался на шайку Щербатого. Жиганы пытались ограбить Балакирева. Андрей ударом кулака сбил с ног одного из нападавших, но Щербатый сзади тюкнул его в затылок кастетом, и Балакирев в беспамятстве рухнул на землю.

Только Щербатый приступил к осмотру карманов своей жертвы, как на шайку налетел Вовка Холмогоров. Спустя несколько минут, Щербатый и два его подельника валялись на земле, а остальные убежали. Владимир поднял казака с земли, и только тут узнал в нём Андрея Балакирева. Он повёл его к себе домой. Вот таким нежданным способом, Андрей и нашёл Валентину.

Пока Анна Андреевна и Валька перевязывали голову Андрею, старой рубахой, Владимир пошёл провожать Ивана Смирнова и Михаила Николаева. Причём Владимир сделал так, что бы Андрей, не разглядел лиц его гостей.

– Провожу вас до Лефортова, – сказал Владимир, – со мной надёжнее будет. Тем более Михаилу в Москве находиться опасно

Михаил Николаев руководил боевыми дружинами на Пресне во время восстания. Когда восстание было разгромлено, Николай Шмидт снабдил его подложным паспортом и деньгами. Николаев перебрался в Петербург. В апреле было решено отправить его в Одессу. Несколько дней он жил у Холмогоровых, и вот сегодня пришёл Смирнов, принёс документы и деньги. Михаил Николаев решил поездом добраться до Самары, а оттуда на пароходе вниз по Волге. Иван Смирнов в этот же день должен был ехать в Петербург.

Семнадцатого мая в два часа дня в Петербурге, Иван Смирнов прогуливался возле Летнего сада. К нему должен подойти человек и спросить: «Уж не лошадь ли сударь ожидаете?»

«Да, только что-то не видать её», – следовало ответить Смирнову.

«Как так не видите?! Да посмотрите получше!»

«Уж не вы ли сударь лошадь?»

«А чем не Лошадь?»6767
  Лошадь – один из партийных псевдонимов большевика Леонида Борисовича Красина (1870-1926). Будущий нарком внешней торговли СССР.


[Закрыть].

Смирнов после такого отзыва должен передать деньги этому человеку. Однако до условленного времени было тридцать минут, и Смирнов решил ещё раз провериться, нет ли за ним слежки. Проходя мимо ресторана «Поплавок», Иван обратил внимание на высокого господина в сером, клетчатом костюме. Привлекло Ивана в нём то, как элегантно он проверился на предмет слежки, перед входом в ресторан.

– Видать тоже революционер, – с уважением подумал о нём Иван.

Между прочим, Иван Смирнов ошибался, в отношении господина в сером костюме, революционером он не был. Скорее наоборот, он революционеров ловил. Этим господином был жандармский полковник Герасимов – руководитель Петербургского охранного отделения полиции.

В ресторане «Поплавок» у него была назначена встреча с будущим агентом Романом Малиновским. В апреле тот был уволен со службы из Измайловского лейб-гвардейского полка и перебрался в Петербург. Он поступил работать токарем на завод Лангезипена6868
  Завод Лангезипена – ныне ОАО «Завод «Знамя труда»» в Санкт-Петербурге.


[Закрыть]. По совету Герасимова стал Малиновский выступать как пропагандист идей марксизма. Герасимов рекомендовал ему, пока не связываться ни с меньшевистскими, ни с большевистскими организациями социал-демократов.

– Роман Вацлович, эта наша встреча в публичном месте последняя, – сказал ему Герасимов, после того как официант накрыв их стол, ушёл, – в дальнейшим, мы с вами будем встречаться вот по этому адресу.

Герасимов положил карточку на стол и продолжил:

– Здесь указан адрес, телефон, дни и часы наших будущих встреч, – Герасимов встал, задвинул свой стул, – сейчас я не буду смущать вас своим присутствием. Обедайте и наслаждайтесь видом прекрасного, солнечного дня.

Герасимов откланялся, и, расплатившись с официантом за заказ, удалился из ресторана. Полковник остался доволен своим агентом. Он считал, что в последнее время ему стало везти по службе. Леонид Петрович Менщиков «сосватал» ему Малиновского, который у социал-демократов сможет пробиться в руководители, а недавно, ему посчастливилось, среди руководства эсеров заполучит отличного агента. Дело было так: в середине апреля Герасимову поступила информация о боевиках, ведущих наблюдение за министром внутренних дел Дурново. Удалось установить, что трое боевиков работают под видом извозчиков и ведут наблюдение за перемещениями министра по городу. Принимая доклад филеров на конспиративной квартире, в доходном доме Шульце на Большой дворянской улице6969
  В современном Санкт-Петербурге это дом № 22 по улице Куйбышева.


[Закрыть], агент под псевдонимом Лука, докладывал:

– Руководит этими тремя бомбистами толстый господин, я его в отчёте указал как Филипповский.

– Почему Филипповский? – удивился Герасимов. Обычно филера, (агенты наружного наблюдения) давали своим объектам наблюдения клички, соответствующие их физическим признакам: Длинный, Толстый, Вертлявый и так далее.

– Ваше высокоблагородие, я раньше служил в Москве у Евстратия Павловича Медникова7070
  Евстратий Павлович Медников – глава службы наружного наблюдения Российской империи.


[Закрыть], – докладывал Лука, – он мне этого человека в Москве у кондитерской Филипповского показал. Потому я его в отчёте так и указал. Евстратий Павлович мне тогда сказал, что это очень важный секретный сотрудник полиции.

– Интересно! – задумчиво произнёс Герасимов.

Распустив агентов наружного наблюдения, полковник Герасимов направился в Департамент полиции к Петру Рачковскому.

– Пётр Иванович, кто из ваших секретных агентов имеет сношение с бомбистами, готовящими покушение на Дурново? – спросил Герасимов.

– Господь с вами Александр Васильевич! – всплеснул руками Рачковский. Он вышел из-за стола и заходил по кабинету, остановившись, стал причитать: – Я потерял покой, измышляя, как проникнуть в среду этих бомбистов, а вы мне о каких-то секретных агентах толкуете.

Обескураженный Герасимов покинул кабинет Рачковского: кому верить, филеру или вице-директору Департамента полиции?! По дороге в своё отделение, он успокоился, и решил, что, пожалуй, филеру веры больше, чем Рачковскому. Полковник приказал Луке со своими людьми, осторожно задержать Филипповского. Те сработали чисто и аккуратно.

– Я инженер Черкас, за что меня арестовали?! – возмущался Филипповский. – Меня знают в высшем обществе! Предупреждаю, вам это с рук не сойдёт!

– Господин Черкас, ответьте на один вопрос и тут же будете свободны, – улыбнулся Герасимов. Он посмотрел в глаза Черкасу и спросил: – Вы являетесь секретным сотрудником полиции или нет?

От этого вопроса, Черкас вздрогнул, побледнев и тихо ответил:

– Нет.

Он попятился от Герасимова и заорал:

– Нет, чёрт бы вас побрал!

– Хорошо. – кивнул Герасимов, – время терпит. Посидите пока у нас несколько дней, а я соберу о вас все сведения. Вахмистр! В камеру этого господина!

Через два часа Черкас попросился на беседу к Герасимову.

– Вы правы, я действительно секретный сотрудник полиции и готов ответить на все ваши вопросы, – сказал он. Он сел на диван стоящий в кабинете Герасимова, и продолжил: – Но говорить я буду в присутствии своего начальника Пётра Ивановича Рачковского.

Герасимов по телефону вызвал Рачковского. Тот, увидев Черкаса, обомлел и только смог произнести:

– Александр Васильевич это наш сотрудник Евно Фишлевич Азеф.

Потом началась бурная сцена, Азеф кричал на Рачковского, что тот его бросил на произвол судьбы, вице-директор Департамента полиции сидел на диване с видом побитой собаки. Тогда в дело вступил Герасимов и предложил забыть все старые обиды. Воспользовавшись вспышкой злобы против Рачковского, полковник Герасимов предложил Азефу работать на него. Деваться Азефу было некуда, и он согласился.

– Ну раз все недоразумения улажены, позвольте откланяться господа, – сказал Рачковский и вышел из кабинета.

Полковник Герасимов понимал, что он отобрал у Рачковского ценного агента, и ломал голову как бы задобрить Пётра Ивановича. Однако того теперь такие мелочи как потеря агента, уже не интересовали. Под ним закачалось кресло – 22 апреля покровитель Рачковского председатель Совета министров Сергей Юльевич Витте был отправлен в отставку. На министра внутренних дел Дурново, Пётр Иванович так же не мог надеяться, тот уходил в отставку вместе со всем кабинетом министров. Николай II предложил ему должность министра внутренних дел в новом кабинете министров, но Дурново благоразумно отказался, понимая, что министры МВД в Российской империи долго не живут. Новый министр Пётр Аркадьевич Столыпин по какой-то причине Рачковского не жаловал. В то же, время директор Департамента полиции Эмануил Иванович Вуич, спал и видел, как бы уволить Рачковского.

Когда Пётр Рачковский приехал в свой кабинет, позвонил Герасимов и стал извиняться перед ним, за то, что переманил к себе Азефа.

– Пустое, – вздохнул Рачковский, и от нахлынувших чувств, пожаловался жандармскому полковнику, о том, что вероятно скоро лишиться своего мета.

– Что произошла с Государем?! – воскликнул Рачковский, после своей пронзительной речи.

– Я вас не понимаю, Пётр Иванович, – осторожно сказал Герасимов.

– Государь так уважал Сергея Юльевича и вдруг охладел к нему. Чьих рук это дело?! Чьи козни?! Кто виноват?

Свою роль в отставке Витте сыграл Гришка Распутин. В начале апреля 1906 года, он был приглашён в Александровский дворец Царского села. Гришка беседовал с царём и царицей в саду, а цесаревич Алексей которому не было ещё и двух лет, бегал рядом. Ребёнок споткнулся, упал и оцарапал коленку. У цесаревича Алексея была гемофилия (несвертываемость крови), при такой болезни, даже малейшая ранка, грозит смертью от потери крови. Во дворце поднялась паника. Гришка Распутин в детстве сам был болезненным ребёнком, и его лечила знахарка бабка Лупаниха. Однажды, он спросил её:

«Бабушка, а как ты одними и теми же словами в заговоре и больной зуб лечишь, и простуду?»

«Эх, милок, не в словах, а в вере дело, – вздохнула бабка Лупаниха, – человек верить должен, что ты ему поможешь, тогда он хворь свою преодолеет».

Гришка схватил на руки цесаревича и стал шептать ему слова молитвы, укачивая ребёнка. Тот от монотонного Гришкиного голоса сначала перестал плакать, а потом успокоился и стал засыпать. Когда ребёнок крепко заснул, кровь перестала идти. Гришка отдал цесаревича врачам и те с удивлением заметили, что кровь в ранке ребёнка свернулась. После этого в Гришкину «чудотворную силу» поверили Николай II с женой.

Царь пожаловался Гришке, что он измучен бунтами в стране, а Витте идёт на поводу у смутьянов. За два дня до этого, Распутин был в гостях у Александры Ивановны Горемыкиной – жены важного сановника. В салоне мадам Горемыкиной тоже критиковали деятельность Витте. Деревенский мужик Гришка Распутин ничего не понимал из этих разговоров. Но ему нравилось, как почтительно его принимали в доме Горемыкиных, и он сказал царю:

– Э, батюшка, немчура не уразумеет русского человека. От того и беды в России, что немчура правит. Русский Иван нужен, он всю Россию-матушку уразумеет. Есть один такой, Иван Горемыкин. Ты его поставь, хоть и фамилия у него бедовая. Но горя мыкать с ним батюшка ты не будешь.

– Ники! – воскликнула императрица. Она подошла к мужу, схватила его за руки и страсно заговорила: – Устами божьего человека Григория, с тобой разговаривает Господь! Послушай его, и сделай, как он говорит. Во имя всех нас!

Так неожиданно для всех председателем Совета министров стал Горемыкин Иван Логгинович – человек недалёкий, такой же, как Николай II, но император был доволен, потому как мог с Горемыкиным разговаривать на равных.

Глава 6

«И белый ангел в поднебесье.

Свободе славу протрубит,

Взойдёт сиянье над планетой,

Как озарённая мечта,

И воспарит душа поэта,

В лучах возвышенно чиста».

Иосиф Джугашвили, стихотворение «Поэт».

Апрель – июль 1906 года.

После заключения соглашения с жандармским полковником Герасимовым, Евно Фишлевич Азеф выехал в Москву. Ему нужно было срочно повидаться с Борисом Савинковым. Встреча происходила на квартире Владимира Вноровского, который жил в доходном доме Ильиной в Большом Каретном переулке7171
  Ныне это дом № 2/9 в Большом Каретном переулке.


[Закрыть].

– У нас проблемы, Семён Семёнович куда-то пропал, – сообщил Савинков.

В феврале Борис Савинков на неделю уехал из Петербурга в Москву. У него была явка члена Боёвки живущего в Москве – Бориса Вноровского. Узнав от Савинкова, что руководство партии приняло решение убить Московского губернатора адмирала Дубасова, Борис тут же предложил включить в группу своего брата Владимира и его жену Маргариту Грунди. Пятым участником группы стал Василий Шиллеров. Как только группа боевиков сложилась, Савинков дал телеграмму Опанасу (Борису Моисеенко): «Матушка хочет повидать Семёна Семёновича». Это означало, что московской боевой группе требуется химик для изготовления бомб. Семён Семёнович выехал в Москву. В марте у группы Бориса Вноровского четыре раза срывалось покушение на Дубасова – то губернатор неожиданно менял свои планы, то ехал в сопровождении казаков.

После убийства Гапона, Савинков окончательно перебрался в Москву. Анализируя все неудачные попытки покушения, Савинков пришёл к выводу, что лучше всего ждать Дубасова возле его дома на Тверской площади. Вот тут-то группе и улыбнулась удача, в первый же день наблюдения за домом Дубасова, Мария Гринди установила, что она знает адъютанта губернатора – корнета Коновницына.

Сергей Николаевич Коновницын в 1886 году после окончания Тверского кавалерийского училища был выпущен корнетом в 1-й Московский лейб-драгунский полк, однако прослужил там не долго. Он влюбился в Зиночку Протасьеву, дочку судьи рязанской судебной палаты. Коновницын вышел в отставку, женился на Зиночке, и с молодой женой уехал в именье Сапожково Рязанской губернии, которое досталось ему в качестве приданого за женой. Там он в спокойствии и достатке проживал средь варенья и парного молока, изредка поигрывая в карты с соседями-помещиками. Когда началась русско-японская война, Сергей Коновницын добровольно пошёл воевать. Коновницын стал ординарцем генерала Куропаткина. Под Мукденом корнет был ранен в ногу и отправлен в Москву на излечение. Машенька Гринди после окончания фельдшерских курсов была сестрой милосердия в одном из московских лазаретов, там она и повстречалась с Сергеем Коновницыным. Вспыхнул бурный роман между двадцатилетней медсестрой и сорокалетним воякой. Влюбился Сергей Коновницын в свою Машеньку. Вскоре война с Японией закончилась, а в декабре 1905 года в Москве случилось восстание. Эти бурные события раскидали влюблённых – Машенька стала сестрой милосердия в одной из боевых дружин эсеров, а Сергей Коновницын явился к московскому генерал-губернатору Дубасову и просил прикомандировать его к любому из расположенных в Москве полков. Адмирал Дубасов предложил ему должность своего адъютанта. Сергей Коновницын разыскивал в Москве свою Машеньку, да разве в той круговерти, что была тогда в городе, её найдёшь?! Мария Гринди вступила в партию эсеров и влюбилась во Владимира Вноровского. Они стали жить гражданским браком, без венчания. Обряд венчания оба считали предрассудком.

В начале апреля, Сергей Коновницын «случайно» повстречал свою Машеньку, прямо около дома губернатора. Теперь группа боевиков могла получать все сведения о передвижениях московского губернатора. Борис Савинков планировал провести покушение на Дубасова 23 апреля. Боевики знали, что губернатор поедет в Большой Успенский собор на праздничное богослужение, посвящённое второй неделе Пасхи. Домой Дубасов должен вернуться к обеду. Накануне покушения, Семён Семёнович сообщил Савинкову, что большая часть привезённого им из Гельсингфорса динамита непригодна. Он смог из него изготовить только две бомбы. Всё же Борис Савинков решил покушения не откладывать. Бомбы были уложены в коробки из под конфет.

23 апреля Борис Вноровский с коробкой конфет, в форме мичмана прогуливался по Тверской улице. С точно с такой же коробкой, одетый чиновником, Владимир Вноровский стоял возле Троицких ворот, а Василий Шиллеров сидел на козлах извозчичьего экипажа возле Боровицких ворот, у него был с собой револьвер. Шиллеров должен был добить Дубасова, в случае, если тот от взрыва бомбы будет только ранен.