Текст книги "Завещание бессмертного"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА ВТОРАЯ

1. Удивительный город

В Пергам снова пришел десий. Весна быстро переходила в лето.

Словно в тягучем сне в душную летнюю ночь остались в памяти Эвбулида от минувшего года рабства жатва и молотьба, когда он, поддерживаемый Ладом, сносил дозревшие в поле снопы на ток, а потом деревянными вилами переворачивал солому и подсовывал ее под ноги мулов, выбивавших копытами зерно из колосьев.

Потом он окапывал ветвистые гранатовые деревья. Обкладывал их корни свиным навозом, чтобы плоды были слаще, наслаждался прохладой тени и мысленно благодарил Филагра, который поставил их со сколотом на эту работу в награду за старательный труд.

Затем пришел месяц сбора олив. Надсмотрщики бегали по саду, запрещая рабам трясти деревья и заставляя срывать оливки по одной, чтобы они не сминались и давали больше масла. Все делалось бегом. Если рабы, относившие корзины давильщикам, или надсмотрщики медлили, то тогда сам Филагр пускал свою плеть в ход и хлестал ею всех без разбора.

Не лучше было и на сборе винограда, после которого Эвбулид, Лад и немногие оставшиеся в живых рабы давили его босыми ногами в больших четырехугольных чанах на высоких подставках.

Так прошло лето. После первых осенних дождей – веленья богов к севу – провели последнюю вспашку и бросили в землю зерна будущего урожая.

За зиму Эвдем выгодно продал фрукты, хлеб и оливковое масло и выдал Филагру за старание целую мину и пять драхм на угощение рабов.

Получив награду, управляющий отсчитал привезшему ее Протасию семьдесят пять драхм, а на оставшиеся деньги беспробудно пьянствовал несколько дней. После этого он вспомнил о рабах и велел выдавить им по чаше виноградных выжимок. Еще распорядился дать каждому масла из обработанных оливок, которое Эвбулид в свое время употреблял разве что для светильника, немного муки и, освободив рабов на полдня от повинностей, разрешил перевести их в рабскую спальню за господским домом.

Когда все невольники собрались вместе, Эвбулид с горестным изумлением отметил, что, кроме Лада, вокруг него нет ни одного знакомого лица. К новой страде в имении полностью сменилось три больших партии рабов, и если б не сколот, то и Эвбулида давно бы сменил какой–нибудь карфагенянин или косматый гет.

А так – он был жив и смотрел, как Лад невозмутимо поджаривает на чадящем оливковом масле лепешки из муки, которую он принес с мельницы.

За дверью сумрачного помещения, в котором храпели, стонали и отчаянно ругались во сне изможденные рабы, был один из последних прохладных вечеров.

– Не спи, Эвбулид, – вывел грека из дремотного состояния сколот. – Сейчас мы с тобой сотворим настоящую трапезу – вашим богам и не снились такие щедрые жертвы!

– Эх, Лад! – зевая, вздохнул грек. – Ты говоришь так, потому что даже не представляешь, как мы чествуем наших богов! Один только праздник в честь Деметры осенью, после сбора урожая чего стоит!

– Деметры? – непонимающе приподнял бровь сколот. – Зевса знаю, Афину знаю, Диониса, – подмигнул он, показывая на чаши с молодым вином, – тоже знаю. А эта, как ты говоришь, Де–мет–ра?

– Богиня земных плодов и урожаев! – прищурившись, кивнул Эвбулид. – Каждую осень мы славим ее вместе с дочерью Персефоной, божественной повелительницей подземного царства теней.

– Час от часу не легче! Теперь – Пер–се–фо–на… – проворчал Лад, запоминая.

– Это самый таинственный и торжественный праздник, ведь Персефона – супруга самого Аида! Полгода живет она под землей и полгода с разрешения Зевса со своей матерью. Представь себе: утро, все совершают очистительные омовения в море около Афин. Потом обмывают поросенка, которого назавтра принесут в жертву в ее храме. В этот день процессия выходит из Афин. Впереди – верховные жрецы, архонты, судьи, иностранные послы, за ними – огромная толпа афинян, жены и мужья, рабы и господа – все вместе! По дороге они останавливаются во всех местах, посвященных Деметре, и подолгу молятся там… На побережье в Элевсине, где стоит ее храм, осматривают скалу, на которой сидела Деметра, оплакивая дочь, похищенную в свое царство Аидом. Затем горюют перед святилищем, наконец, радуются счастью богини, вновь увидевшей свою дочь. А потом на обратном пути во время перехода через мост на реке Кефис, чтобы развеять торжественное настроение, местные жители шутят, смеются над афинянами, задирают их, но как только процессия минует мост, шутки стихают и праздник снова становится самым торжественным в году… Ведь это праздник урожая!

– А мы приносим жертвы богу земных посевов летом! – заметил Лад, протягивая Эвбулиду лепешку. – В этот день молодые люди украшают себя венками, раскладывают ввечеру огонь и пляшут вокруг него а потом…

Сколот осекся. Эвбулид проследил за его взором и увидел в дверном проеме знакомую стройную фигурку.

– Домиция! – вскричал он и, звеня оковами, бросился к римлянке.

– Будь здоров, Афиней! – улыбнулась она и кивнула Ладу: – И ты будь здоров!..

Сколот пробормотал что–то невнятное. Эвбулид, скрашивая его неучтивость, вызванную неловкостью при виде девушки, заторопился, приглашая Домицию разделить их небывалое пиршество.

– Правда, здесь запахи совсем не те, что в господском доме и слова можно услышать самые непотребные… – извиняющеся заметил он, но Домиция только пожала плечами в ответ.

– Я ведь и сама рабыня, – усмехнулась она, подсаживаясь к сколоту. – А у нас ночью и не такого наслышишься. Знаешь, как плачут женщины, когда зовут своих детей, которых больше не увидят никогда в жизни? Как зовут невесты своих отнятых женихов?!

Она вспыхнула и, чтобы скрыть свое смущение, принялась жевать кусок лепешки, протянутой ей Эвбулидом.

Лад заерзал. Отодвигаясь, с медвежьей ловкостью он опрокинул свою чашу. Вино пролилось на землю. Эвбулид чуть приметно усмехнулся и поделился со сколотом своим вином. Лад шумно вздохнул и незнакомым греку голосом сипло сказал:

– У меня на родине говорят: «Живая вдова – позор всему роду!» Ты могла бы последовать вслед за мужем, если б он неожиданно умер?

– Да, – ответила Домиция, думая о Фемистокле.

– А могла бы ты пойти с ним на войну и рубиться с врагами на равных?

– Да, – повторила Домиция, вспоминая глаза Фемистокла и его мягкие волосы, курчавую бороду.

– А крепких воинов от него родила бы?

– Да! Да! – рассмеялась Домиция.

 – Выходи за меня! – неожиданно сказал Лад, опуская свою огромную ладонь на тонкое запястье девушки. – Ты почти свободная, я почти надсмотрщик, – горестно усмехнулся он. – Поговорим с Филагром, дадим ему денег на большую амфору вина, он уговорит Эвдема. Ведь, правда, у нас есть деньги, Эвбулид?

– Да, но… – замялся грек.

– Вот видишь? – приблизил лицо к Домиции сколот.

– Да вы что? – очнулась девушка, отшатываясь от Лада. – С ума сошли?! И ты, Эвбулид, позволяешь говорить в своем присутствии такое?! Ведь ты же друг моего Афинея!

Домиция вскочила и, швырнув на пол лепешку, выбежала наружу.

Лад оторопело проводил ее взглядом и перевел глаза на грека:

– Ты что, знал ее жениха?

– – Да…

– И ничего не сказал мне об этом? Эх–х! – сколот схватив чашу, двумя глотками осушил ее и покачал головой. – Какая девушка! Как она выдернула свою руку! Такого я еще не встречал никогда… А как выбежала отсюда! И потом – она могла пойти с мужем на войну, рубиться на равных, а главное, поспешить потом за ним в царство теней! Она будет моей женой! – в хмельном запале повторил он и схватил Эвбулида за руку так, что тот вскрикнул от боли. – И ты мне в этом поможешь!

– Лад, Фемистокл – мой друг… – возразил Эвбулид.

– А я? – ревниво произнес Лад.

– И ты тоже!

С минуту Лад соображал, потом встряхнул головой и решительно произнес:

– Ладно. Не будем больше терять время. Как, ты говоришь, зовут твоего знакомого в Пергаме? Ах да, не знаешь… Тогда вот что! Завтра Филагр повезет в Пергам муку и масло. Мы вызовемся помочь ему, а уж в городе что–нибудь придумаем!

– Так он и возьмет нас с собой! – недоверчиво усмехнулся Эвбулид.

– Возьмет! – уверенно ответил сколот. – Мы предложим ему наши деньги, и никуда он не денется. Видел, какой он сейчас с похмелья? За кружку вина мать родную продаст. А тут – целая амфора.

Наутро все произошло так, как говорил сколот.

Управляющий, обрадованный щедрой взяткой, долго удивлялся, что рабам удалось сохранить такие деньги от пиратов, перекупщика и надсмотрщика, а главное, от него, Филагра. Обещал лично обыскать до нитки каждого раба и, наконец, милостиво согласился взять с собой Лада в город. Он даже не возражал против Эвбулида, которого сколот также попросил взять с собой.

Спустя час счастливые Лад и Эвбулид сидели, свесив ноги, на краешке подводы, груженной амфорами с маслом и мукой, и смотрели, как проплывают мимо них, подрагивая на ухабах, лесистые холмы, поля и бескрайние пастбища с пасущимися стадами.

В город они въехали незадолго до полудня.

Эвбулида столица Пергамского царства поразила богатством храмов и дворцов, разноязыкими толпами людей на широких улицах. А главное своей чистотою.

– Я никогда не видел столь чистого города! – невольно вырвалось у него.

 Филагр, необычно добродушный в предвкушении скорой выпивки, охотно ответил принялся объяснять:

– По царскому указу, здешние большие дороги должны быть не меньше двадцати локтей в ширину! И если владельцы домов не содержат свои участки в чистоте, здешние астиномы тут же описывают их имущество!

– Удивительный город! – воскликнул Эвбулид.

– Еще бы! – подтвердил Филагр. – Это единственная столица в мире, где запрещено стирать белье, мыть посуду и поить скот в общественных источниках. Рабу за это дают сто ударов в колодке, после этого он носит тяжелые кандалы еще десять дней, а когда их снимут, то он получает еще пятьдесят ударов от астиномов. Ну, а потом, разумеется, и от господина, у которого конфискуется скот, белье и взимается штраф в пятьдесят драхм! Кстати, все эти деньги, даже в случае войны, идут на ремонт дороги.

– Удивительный город… – повторил Эвбулид, оглядываясь по сторонам.

– Но еще более удивительное в нем здешнее вино! – строго заметил управляющий, многозначительно посматривая на лавки виноторговцев, мимо которых проезжала повозка.

Лад достал узелок с деньгами и протянул Филагру.

Управляющий, передав рабу вожжи, торопливо развязал концы платка и радостно крякнул, увидев среди меди серебряную тетрадрахму.

–Сейчас мы доставим господину продукты и повеселимся вволю! – облизывая пересохшие губы, пообещал он и, выхватив вожжи из рук сколота, стал яростно нахлестывать ими неповоротливых мулов.

–Но, господин! – взмолился Эвбулид. – Помоги сначала нам отыскать моего знакомого!..

–Он тоже эллин? – оглянулся на грека Филагр.

–Нет – пергамец! – ответил за друга сколот.

–Раб? – слегка смягчился управляющий.

 – Нет, купец!

–Вином? – оживился Филагр.

–Вазами, господин, а еще этими, ну как их, в которых хранят яды… – обратился за помощью к Эвбулиду Лад.

–Колбами! – быстро подсказал тот.

Филагр, сразу потеряв интерес к разговору, отвернулся от рабов и стал еще яростнее хлестать мулов.

– Вазы и колбы подождут! – наконец, крикнул он. – Сегодня у меня есть дела поважнее!

И он хохотнул, проводив взглядом винную лавку. Погрозил пальцем стоящей около ее двери пергамской продажной красотке.

– Все пропало! – прошептал Эвбулид, показывая глазами на Филагра. – Теперь он не станет даже слушать нас, а денег, чтобы он опять взял нас с собой в Пергам, у нас больше нет…

– Ничего, Эвбулид, не унывай! – тоже шепотом ответил Лад. – Может, еще что–нибудь придумаем…

– Да что тут можно придумать!..

Через полчаса грек со сколотом уже сидели в ближайшей ко дворцу Эвдема винной лавке. Проклиная в душе управляющего, они смотрели, как тот, обливаясь, выпивает один кубок крепкого родосского вина за другим.

– Я – раб! Каково, а? – быстро захмелев, наклонился он к сколоту. – Этот полумужчина Протасий постоянно напоминает мне об этом! Он все время говорит мне: брось пить и выкупись у Эвдема! А как мне выкупиться, если после каждого урожая я должен платить ему две трети того, что заплатит мне господин? Иначе – одно слово Протасия, и я сам с серпом и мотыгой отправлюсь на поля! Ну, как мне после этого не пить? Моя жизнь, скиф, что колесо в телеге – все вертится, вертится в пыли и грязи, и нет у нее края, чтобы я мог ухватиться за него и переставить всю телегу на вольную дорогу…

Выпив две большие чаши кряду, он внезапно захрапел и уронил голову на стол, залитый вином.

– Все! – убежденно сказал Лад. – Теперь он не проснется до утра. Пошли.

– Куда? – недоумевая, спросил поднявшегося сколота Эвбулид.

– Как куда? – в свою очередь удивился Лад. – Искать твоего купца.

– Но Филагр… Что будет, если он придет в себя?!

– Не придет, – убежденно сказал Лад. – Не может человек так быстро проснуться после целой амфоры! Меня больше тревожит другое…

– Что?..

– Да так… – неопределенно махнул рукой сколот, не отвечая на вопрос друга.

Выйдя из лавки, они сели в повозку, укрыли ноги сеном, чтобы прохожим не было видно их оков.

Лад взмахнул вожжами, и они поехали по улицам Пергама.

– Эй, – в предвкушении скорой встречи с человеком, который может дать ему свободу, окликнул Эвбулид пергамца, – скажи, где здесь лавка, в которой продают мегарские чаши и стеклянные колбы?

– Чаши и колбы? – удивленно переспросил прохожий.

– Да! Да! – воскликнул Эвбулид. – И еще вазы с позолотой!

– Так вот она, перед вами!

Рука прохожего показала направо. Эвбулид увидел прямо перед собой лавку с вывеской, на которой были изображены знакомые сосуды… Не веря в такое быстрое счастье, он соскочил с телеги, бросился на правую сторону улицы…

– Эвбулид! – предостерегающе воскликнул Лад, заметив появившегося за углом астинома.

Грек, покорно согнувшись, сделал вид, что выполняет обычное поручение своего господина. Войдя в лавку, он оглядел прилавки, робко погладил одну из ваз с рельефом в виде растительных гирлянд, недавно вошедших в моду, и попросил подошедшего к нему раба – продавца:

–Позови мне своего господина…

–Но дешевую глиняную посуду я могу продать тебе и сам! – возразил раб.

–Мне нет дела до твоей посуды, мне нужен хозяин этой лавки! – нетерпеливо вскричал Эвбулид.

–Хорошо! – пожал плечами продавец, и, дав знак своим товарищам поглядывать за покупателем, пошел на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице.

Вскоре наверху послышались шаги, лестница вновь заскрипела. Эвбулид увидел ноги, блестящий персидский халат, радостно сделал шаг вперед и тут же в растерянности остановился, увидев перед собой незнакомого человека.

–Этот? – оглянувшись на продавца, спросил купец и недовольно посмотрел на Эвбулида: – Чего тебе надо? Кто тебя прислал?

–Мне… Я… – запнулся Эвбулид и пристально заглянул торговцу в глаза. – Прости, я, кажется, ошибся… Скажи, где я могу видеть купца, который торгует такими же чашами и вазами, как у тебя?.. А еще, – добавил он, – сосудами в виде человеческих головок.

Торговец обвел Эвбулида внимательным взглядом. Убедившись, что на нем нет клейма беглого раба, ответил:

– Тебе надо в конец этого квартала, по левой стороне найдешь то, что ищешь!

– Правда?! – обрадовано воскликнул Эвбулид, торопливо вышел из лавки, и, забравшись на подводу, крикнул Ладу: – Скорее! В конец этого квартала…

В следующей лавке его тоже ждало разочарование. Ее торговец оказался худым и высоким, в отличие от того – низкого и плотного – с афинской соматы.

На вопрос раба, где ему отыскать купца, статуи которого хвалил сам царь Аттал, он рассеянно ответил, что в Пергаме многие торговцы занимаются ваянием, но, скорее всего, эллину нужен Леонид, неоднократно возивший свои товары в Афины.

В новой лавке Эвбулида встретил еще один незнакомый купец.

–Вот этого я и опасался! – признался, наконец, Лад, когда они с Эвбулидом объехали несколько улиц, уставленных бесчисленными ремесленными мастерскими и лавками. – Ведь это же город сплошных торговых лавок! Как мы найдем твоего

знакомого, не зная его имени?

–Похоже, ты прав… – уныло согласился Эвбулид. – Что же нам теперь делать?

– Искать дальше. А не получится, так ждать, пока меня Филагр сделает меня надсмотрщиком, – разворачивая повозку, после долгого молчания ответил сколот. – или отправит тебя на кузницу, и тогда…

Он тревожно замолчал, обрывая себя на полуслове.

Эвбулид проследил за его взглядом и, холодея, увидел, что прямо на них мчатся несколько всадников, помахивая плетьми. В одном из них он с ужасом узнал разъяренного Филагра.

Подскакав к повозке, управляющий наотмашь ударил Эвбулида плетью по лицу. Затем он замахнулся на Лада, но, встретив бешеный взгляд с трудом сдерживающего себя сколота, нехотя опустил руку и закричал:

– Мерзкие твари! Решили убежать?! От меня?! Да я вас за это… – Филагр вдруг увидев перед собой вывеску с винным кувшином, неожиданно подобрел, махнул рукой и, приказывая рабам следовать за ним, добавил: – Ваше счастье, что от ваших денег осталось немного…

В харчевне, опрокинув в широко разинутый рот парочку кубков дешевого вина, управляющий уже почти по–дружески втолковывал Эвбулиду с Ладом:

– От меня не убежишь!.. Разве что только в Аид… Благодарите судьбу, что вас поймал я, а не Эвдем или Протасий… Иначе ходить бы вам с клеймом на лбу или вообще…

Воспоминание о евнухе стерло с лица Филагра благодушное выражение. Перед тем как выпить очередной кубок, он злобно пообещал:

– Но я тоже для острастки накажу вас! Я прикажу… – Он не договорил, снова приложившись к кубку.

– Да это же бездонный пифос, а не человек! – удивленно заметил Лад. Наблюдая за Филагром, он вдруг заговорщицки подмигнул Эвбулиду и обратился к управляющему таким покорным голосом, какого грек никогда не слышал от сколота: – Господин… Прикажи бить нас плетьми у столба, вели послать снова на поля, но только не отправляй нас на кузницу!

– Что? – не понял Филагр.

– На кузницу! – умоляюще повторил Лад. – В ней такая духота, что мои легкие, привыкшие к северному воздуху, не выдержат там и недели! И эллин тоже слаб,

кузница сразу убьет его…

Сколот толкнул ногой под столом Эвбулида. Тот, сообразив, наконец, куда клонит Лад, торопливо поддакнул:

– О, господин, не посылай! Уж лучше снова в эргастул, на одну воду. Умоляю, сжалься над нами!

Лад, заметив, как начало отмякать лицо Филагра, сделал другу предостерегающий жест, чтоб тот не перестарался.

 Но было уже поздно.

Управляющего растрогали слова рабов, давших ему денег на сегодняшнюю выпивку.

Он допил вино. Вконец подобрев, согласно кивнул и сказал совсем не то, на что надеялись рабы, ожидавшие, что их пошлют в наказание туда, где легко можно будет сбить с себя оковы и бежать:

– Хорошо, Скиф, я не отправлю тебя на кузницу, хотя там давно пора заменить старого лентяя Сосия. И Афинея не отправлю, раз уж ты просишь за него. Ты – самый преданный и сильный раб в имении, за это я уважаю тебя и, так уж и быть, накажу вас только неделей эргастула на одной воде!

2. На «одной воде»

Проснувшись на следующее утро, Эвбулид со вздохом оглядел знакомые стены эргастула и, увидев пьющего из кувшина Лада, тоном бывалого человека предупредил:

– Пей понемногу и только когда уже совсем невмочь.

Сколот удивленно взглянул на грека. Тот объяснил, кивнув на дверь эргастула:

– Неизвестно, когда нам принесут новую, да и принесут ли вообще…

Повинуясь, Лад неохотно поставил кувшин на пол. Эвбулид, чувствуя себя хозяином в этом полутемном, тесном помещении, принялся поучать его:

– Больше лежи, чтобы сохранить силы, и старайся думать о чем угодно, только не о еде.

Сколот удивленно взглянул на друга. Не возражая, лег к стене и закрыл глаза.

Воодушевленный Эвбулид тем временем продолжал, припоминав слова покойного Сарда:

–А если Филагр прикажет нас бить, то кричи громче – с криком вся боль выходит.

–Да ну? – деланно усмехнулся сколот.

– Точно, – подтвердил Эвбулид. – А главное, не сжимайся. Когда напрягаешься – кожа может лопнуть.

– Ну?

– Вот тебе и ну! Привыкай – это целая наука… Сначала тебе будут мерещиться всякие вкусные запахи, а потом ничего, привыкнешь!

– Не привыкну! – неожиданно вскочил Лад и шумно вздохнул: – Как только глаза закрою, вижу хлеб, вино, мясо, которое поджаривают на костре…

– Думай о побеге! – посоветовал Эвбулид, глотая слюну.

– Вот я и думаю, – охотно ответил сколот. – Филагра мы все равно с тобой перехитрим, не сейчас, так когда он совсем отупеет от вина. Разобьем эти проклятые пято, убежим подальше от имения, уведем в горы из какого–нибудь стада овцу или быка…

– Зачем?

– Как зачем? Завалим его, разведем костер и начнем поджаривать на огне самые вкусные и жирные куски. Сало будет капать с них в костер и шкворчать, как стаи воробьев по весне, а мясо наливаться цветом, с которым ничто не может сравниться в природе: более румяным, нежным, как вспаханная земля, вкусным, как…

– Лад! – не в силах больше терпеть таких слов, вскричал Эвбулид. – Прекрати, говори о чем угодно, только не о еде, да еще так красочно… Я никогда не видел тебя таким красноречивым, разве что только в разговоре с Домицией…

– Я всегда красноречив, когда голоден, – проворчал, не принимая иронии друга, сколот.

– Тогда, если бы ты родился в Элладе и голодал хотя бы через день, наверняка мир бы узнал еще одного знаменитого поэта! – усмехнулся Эвбулид.

– Кого? – не понял его Лад.

– Ну, человека, который сочиняет аэды, энкомии, дифирамбы, одним словом – стихи! – пояснил грек.

–А что это такое – сти–хи?

–Как бы тебе объяснить… – задумался Эвбулид и, не найдя подходящих слов, предложил: – Лучше, послушай:

Сладкое яблоко ярко алеет на ветке высокой,

Очень высоко на ветке, забыли сорвать его люди,

Нет, не забыли сорвать, а достать не сумели…

–Вот чудаки! Взяли бы камень, да сбили! – возмутился Лад. – А то, вишь – достать не сумели… Знать, в эргастуле не сидели ни разу!

–Это же стихи, Лад! – упрекнул грек. – Сама Сапфо!

–Ну и что? Вот если бы она принесла нам это сладкое яблоко, то я бы похвалил ее за такие сти–хи!

–Да… – покачал головой Эвбулид. – До лирики ты явно еще не дорос. Слушай тогда из комедии Аристофана, это попроще:

Кутить не хорошо: как лишнего хлебнешь,

В чужую лезешь дверь, кого–нибудь прибьешь,

Потом платись за все с похмелья кошельком.

Лад длинно зевнул:

– Твои стихи говорят о том, что и так мне известно. Что я – сам в чужую дверь после доброго вина не лез или не прибивал кого–нибудь после пира? Нет, мне больше нравится слушать о ваших богах. Только о тех, которых у нас нет!

Эвбулид обрадовался.

–О чем бы мне тебе рассказать? О Зевсе, который метает молнии? Это самый главный бог на Олимпе!

–У нас есть такой бог – Перун! – возразил Лад.

–Тогда, может, о боге веселия Дионисе?

–И такой бог у нас есть, мы зовем его Ладо, он еще правит любовью и согласием.

–О Деметре я тебе уже рассказывал. А о Гелиосе?

–А это кто? – живо заинтересовался Лад.

–Бог солнца!

– И этого мы чтим, это – Даждьбог…

– Да у нас действительно одинаковые боги! Только зовем мы их по–разному, – озадачился Эвбулид и вдруг воскликнул: – Погоди! А сын у вашего Даждьбога есть?

– Нет…

– Тогда слушай! Был у солнца Гелиоса сын. Звали его Фаэтон. Надсмеялся однажды над ним один из его друзей. «Не верю я, что ты сын лучезарного Гелиоса, – сказал он. – Ты– сын простого смертного!»

Эвбулид рассказывал притихшему Ладу о том, как огорченный Фаэтон отправился во дворец к своему отцу, а сам вспоминал тот последний вечер, когда, как заученный урок, рассказывал им с Квинтом эту историю его сын Диокл.

Что–то мешало Эвбулиду в горле. Диокл не уходил из глаз. Но когда он дошел до того места, где Фаэтон сел в колесницу Гелиоса и Гелиос, натерев ему лицо священной мазью, чтобы не опалило его пламя солнечных лучей, возложил на голову сына сверкающий венец, то сам увлекся своим рассказом.

– Сын мой! – повысил он голос. – Помни мои последние наставления, исполни их, если сможешь. Держи как можно крепче вожжи. Не подымайся слишком высоко, чтобы не сжечь небо, но и не опускайся низко, не то спалишь всю землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну и надеюсь. Бери крепче вожжи, пора, ночь уже покинула небо. О, дай мне самому светить земле! Не губи себя!

– Ну! Ну! – заторопил сколот переводящего дух Эвбулида.

– Но Фаэтон, – выдержав горестную паузу, продолжил грек, – быстро вскочил в колесницу и схватил вожжи. Помчались кони на небо с непривычно легкой для себя колесницей. Вот они оставляют обычный путь Гелиоса и несутся без дороги. А Фаэтон не знает, где же она, не в силах править конями. Взглянул он с высоты вниз и побледнел от страха, так далеко уже под ним была земля. Он уже стал жалеть, что упросил отца дать ему править его колесницей.

Эвбулид посмотрел на подавшегося к нему Лада и объяснил:

– Уже много проехал Фаэтон, но впереди еще более длинный путь. Не может он справиться с конями, не знает их имен, а сдерживать их вожжами, нет у него сил. Кругом себя видит он страшных зверей и пугается еще больше. Вот раскинулся впереди чудовищный, грозный скорпион, – показывая, широко развел руки Эвбулид, – прямо на него несут Фаэтона кони… Увидел несчастный юноша покрытого темным ядом скорпиона, грозящего ему смертельным жалом, и, обезумев от страха, выпустил из рук вожжи…

Лад неожиданно схватил Эвбулида за руку и уже не сводил глаз с его чуть видимого в полутьме лица.

– Еще быстрей понеслись тогда кони, почуяв свободу, – продолжал Эвбулид. – То взвиваются они к самым звездам, то, опустившись, несутся почти над самой землей. Сестра Гелиоса, богиня луны Селена, с изумлением глядит, как мчатся кони ее брата без дороги, никем не управляемые, по небу. Пламя от близко опустившейся колесницы охватывает землю. Гибнут большие, богатые города, гибнут целые народы. Горят горы, покрытые лесом: двуглавый Парнас, Ида, Пелион, Кавказ. Дым заволакивает все вокруг, не видит в нем Фаэтон, где он едет. Вода в реках и ручьях закипает. Нимфы плачут и прячутся в ужасе в глубоких гротах. От жара трескается земля, и луч солнца проникает в мрачное царство Аида. Моря начинают пересыхать, и страждут от зноя морские божества. Тогда поднялась великая богиня Гея – Земля и громко воскликнула:

«О, величайший из богов, Зевс–громовержец! Неужели должна я погибнуть, неужели должно погибнуть царство твоего брата Посейдона, неужели должно погибнуть все живое?! Смотри, Атлас едва уже выдерживает тяжесть неба. Ведь небо и дворцы богов могут рухнуть. Неужели все вернется в первобытный Хаос? О, спаси от огня то, что еще осталось!» Услышал Зевс мольбу богини Геи, взмахнул рукой, бросил свою сверкающую молнию и поразил ею колесницу. Кони Гелиоса разбежались в разные стороны. По всему небу до сих пор разбросаны осколки колесницы и упряжь коней Гелиоса.

– Да–да, – прошептал Лад, – на моей родине они тоже хорошо видны по ночам, только до сих пор мы называли их Млечным путем…

– Фаэтон же, – не слушая сколота, вздохнул Эвбулид, – с горящими на голове кудрями пронесся по воздуху, подобно падающей звезде, и упал в волны реки Эридана, вдали от своей родины. В глубокой скорби отец его, Гелиос, закрыл свой лик и целый день не появлялся на голубом небе. Только огонь пожара освещал землю…

Лад снял свою ладонь с руки Эвбулида, шумно вздохнул.

Грек взглянул на него и удивился детскому выражению на лице сколота. Тонкий луч закатного света, пробившийся сквозь щель в двери, сверкнул на его щеке раз, другой, и Эвбулид понял, что сколот плачет.

–Лад, – успокаивающе сказал он, – не надо. Это было давно, очень давно. И к тому же все это сильно приукрасили наши поэты!

–Но ведь было! – дрогнувшим голосом возразил сколот и ударил кулаком по полу. – Эх–х, и почему он не смог удержать вожжи!

–Вот сколько знаю тебя, – с удивлением покачал головой Эвбулид, – столько и удивляюсь. Ты такой разный: то готов убить, зверь, настоящий зверь, а то испуганный и кроткий…

–Я?!

– Вспомни Домицию, – вместо ответа улыбнулся Эвбулид. – То доверчивый и плачущий, как дитя, а то и коварный и хитрый, как сотня Гермесов! Как ты чуть было не провел вчера Филагра!..

– Поживи рядом со скифами – и не такому научишься! – проворчал Лад. – Иной раз идешь к ним на пир и не ведаешь, вернешься назад или твоя голова останется у них, и они сделают из нее чашу.

– Чашу? – переспросил грек с тем же удивлением, что звучало в словах сколота, когда речь шла о стихах.

– Из которой пьют вино! – пояснил Лад.

– Я читал об этом у нашего историка Геродота. Но думал, это очередная его выдумка. А это – правда?!

– Конечно! У скифов есть обычай головы убитых врагов приносить своему царю. А так как они воюют со всеми, с кем не лень, особенно с родственниками, то погибнуть можно не только в поле, но и на пиру, в гостях.

– Зачем же ты ходишь тогда к ним?

– Не ходишь, а ездишь, – поправил Лад. – До них от моей тверди – несколько конных переходов. А езжу потому, что нельзя отказываться от приглашения кровных родственников.

– Родственников?!

– Ну да. Мой дед по матери – скиф, да и всяких дядей с племянниками у меня там хватает.

– Так какого же ты тогда племени? – воскликнул Эвбулид.

Лад улыбнулся.

 – Одни зовут нас сколотами, другие – неврами, третьи – венедами… На самом же деле, мы… – он произнес незнакомое Эвбулиду короткое, но певучее слово на родном языке и добавил: – Хотя, по правде сказать, мы родственники и тем, и другим, и третьим, и нас немудрено спутать.

–Но, надеюсь, там у себя вы не пьете вино из голов убитых врагов?! – уточнил Эвбулид.

–Нет, конечно, хотя мне не раз приходилось видеть это у скифов и даже пробовать их вино из таких чаш. Их делают очень просто, – охотно принялся объяснять Лад. – Победитель делает круговой надрез около ушей, берет голову в руки и вытряхивает ее из кожи. Потом очищает бычьим ребром от мяса эту кожу, разминает и пользуется ею как полотенцем.

–Лад! – с ужасом воскликнул грек.

–А потом скиф отпиливает всю часть черепа до бровей, – невозмутимо продолжал сколот, не понимая причину возмущения друга, – обтягивает снаружи бычьей кожей или золотом, если богат, и пользуется им как чашей.

–Лад, помилосердствуй!.. – простонал Эвбулид, борясь с подступившей к горлу тошнотой.

–Хочешь вина? – по–своему, понял грека сколот и вздохнул: – Я тоже не прочь бы выпить. Представляешь, когда приходишь в гости к такому скифу, он наливает тебе полную чашу и объясняет, из черепа какого врага она сделана и как геройски он его победил. Раз же в году старейшина замешивает целый чан вина, и из него пьют только те скифы, которые имеют такие чаши. А которые не имеют, сидят в сторонке и смотрят на них. Те же, кому удалось убить много врагов, пьют из обеих чаш разом. Нам бы сейчас по две чаши, а, Эвбулид, что молчишь? Рассказать еще про скифов? Или про сарматов? О–о, они еще кровожаднее моих родственников!