Текст книги "Завещание бессмертного"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

11. Встреча

Наутро в эргастул вошли уже знакомые Эвбулиду могильщики. На этот раз кроме крючьев в руках у них были остро заточенные серпы. Из–за их спин выглядывало удивительно знакомое лицо: редкие всклокоченные волосы и потухший взгляд.

 – Сосистрат! – вскричал Эвбулид, бросаясь к бывшему пленнику «Горгоны».

 – Сосий… – уныло вздохнул раб, выволакивая на середину эргастула кандалы с цепями и свой немудреный кузнецкий инструмент. Несколькими ударами он скрепил оковы на ногах Эвбулида, проверил, не мешает ли цепь махать воображаемым серпом, и, разогнувшись, хлопнул по плечу грека:

 – Ну, иди! Удачи тебе…

По густо заросшей тропинке малоазийцы, также звеня оковами, провели Эвбулида через лес, ручей, из которого он когда–то черпал воду для бездонного пифоса, миновали зазеленевший пруд, откуда он носил полные кувшины для рабов, и, наконец, вышли на поля.

Насколько хватало взгляда у опьяневшего от простора и свежего воздуха грека, все пространство было усеяно густыми волнами спелого хлеба.

Всюду копошились загорелые люди в набедренных повязках. Коренастый раб подтолкнул Эвбулида в спину и приказал:

 – Иди к той высокой скирде, найди старшего и передай ему, что господин управляющий велел поставить тебя на жатву.

Малоазийцы, переговариваясь вполголоса, привычно побрели к своему участку на поле.

Эвбулид направился к указанной скирде, но, не дойдя до нее и полсотни шагов, неожиданно услышал удивленный возглас:

 – Эвбулид?

Успевший уже отвыкнуть от своего имени грек недоуменно завертел головой, не ослышался ли он. Но нет!

 – Эвбулид! – со стороны скирды к нему ковылял высокий плечистый раб.

 – Лад? – не поверил своим глазам Эвбулид. Разглядев в приближающемся человеке сколота, он, путаясь в оковах, бросился к нему навстречу: – Лад!..

 – Живой!..

Подбежав, сколот обнял Эвбулида, отстранился от него, словно застеснявшись этого порыва. Но, убедившись, что перед ним целый и невредимый грек, снова прижал его к своей могучей груди. Зазвенел оковами.

 – А мне говорили, что ты умер от голода! Что тебя давно отволокли на свалку… Выходит, – радостно блеснул он глазами, – та рабыня, которую я принял за госпожу, успела помочь тебе?

 – Да, да, Лад! Эта Домиция спасла меня от смерти! Если бы не она… – только и смог выговорить Эвбулид, впервые называя своего раба по имени и радуясь от мысли, что рядом с ним снова этот огромный и самый надежный на свете человек.

 – Значит, ее зовут Домиция? – с несвойственной ему мягкостью произнес Лад и, обняв грека за плечи, повел к высокому дереву.

 – Постой! – сделал попытку высвободиться Эвбулид. – Я должен сначала доложить о своем приходе старшему на этом полю…

 – Успеешь! Быстро же тебя приучили к порядку!.. – покачал головой сколот и, продолжая вести Эвбулида к спасительной тени, невозмутимо продолжил: – Дней десять назад надсмотрщик повел меня за серпами к Сосию на кузницу и по дороге сказал, что ты давно уже попал в эргастул. На одну воду. Все, думаю, пропал Эвбулид! А потом, когда мы шли через сад назад, он убежал за чем–то в дом. Стою, жду и вдруг вижу – идет по дорожке девушка. В жизни не видел такой красивой. Если бы не хитон – подумал бы, что это сама госпожа! Я и спросил у нее, не знает ли она, что стало с человеком, который сидит в эргастуле. Говорю, это мой друг, бывший господин из Афин, а теперь раб.«Афиней?» – вдруг закричала она, и принялась расспрашивать, каков ты из себя, давно ли в рабстве, не был ли раньше в Сицилии. Я ответил, что свободные люди вольны бывать, где угодно и в Сицилии тоже. Сказал, что тебя продали сюда пираты… Она сказала, что и ее тоже… Так, значит, ее зовут Домиция!..

Эвбулид удивленно покосился на Лада. Тот перехватил его взгляд, смущенно кашлянул и, усадив грека в разлапистую тень дерева, с напускной строгостью приказал:

 – Ну, а теперь, докладывай о своем прибытии!

 – Кому? – не понял Эвбулид.

 – Мне – старшему рабу на этом поле. Помощнику самого надсмотрщика! – Лад шутливо распрямил плечи. – Или, по–твоему, я не гожусь для такой должности?

 – Так ты здесь – начальник? – не поверил Эвбулид, счастливо глядя на сколота.

 – А ты думал, я зря время теряю? – усмехнулся сколот.

 – Честно говоря, я был уверен, что, ты давно уже сбежал!

 – И сбежал бы! – кивнул Лад. – Если бы не эти проклятые пято, что сделал Сосий, – показал он глазами на оковы. – Да если б не ты в эргастуле… – покосился он на Эвбулида, – то я был бы уже на полпути к дому!

 – Или еще дальше от него, – вздохнул Эвбулид. – Твоя родина слишком далека, чтоб до нее можно было добраться.

Лад бросил на него быстрый взгляд и, убедившись, что в словах грека нет и тени на давнюю иронию, развел руками:

 – Я избил камнем все ноги и руки, но на этих пято не осталось даже зазубрины. Проклятый Сосий дело свое знает. Тогда я стал корчить из себя самого покорного и старательного раба, надеясь, что Филагр меня сделает надсмотрщиком и снимет пято! Клянусь, это получилось у меня неплохо. Он всегда ставил меня в пример остальным рабам. А после того, как я стреножил взбесившегося от жары быка, сделал старшим.

 – Так, значит, ты скоро станешь надсмотрщиком – и мы сбежим? – обрадовался Эвбулид.

– Кто знает? – пожал плечами Лад. – Должностей надсмотрщиков на всех полях всего лишь две, и эти мерзавцы мрут куда реже, чем простые рабы… Вот если бы ты, – он испытующе взглянул на грека, – пошел в подручные к Сосию и научился сбивать оковы…

 – Я? – удивился Эвбулид.

 Лад посмотрел на его обескураженное лицо и, махнув рукой, встал.

У высокой скирды сколот вручил Эвбулиду серп и громко, чтобы слышал проходящий мимо надсмотрщик, предупредил грека:

 – Срезай стебли вот здесь, наверху, у самого колоса, чтобы потом не утомлялись молотильщики и веяльщики!

Увидев, что надсмотрщик отошел в сторону, где засвистела его плеть, он подмигнул Эвбулиду:

 – Вот так–то, брат, потерпи уж, иначе и тебе не сносить его плетей.

 – Я постараюсь, – кивнул Эвбулид, обливаясь потом под палящими лучами солнца. – Только не понимаю, зачем так высоко срезать – ведь почти вся солома будет потеряна…

 – Филагру главное хлеб, побольше да побыстрее! – мрачно ответил сколот и, взглянув на Эвбулида, подбадривающее улыбнулся. – Отец бы меня за такую работу дома высек!

Эвбулид взял в неумелые руки колос и взмахнул серпом.

 – Осторожней! – предостерегающе воскликнул Лад. Но Эвбулид, не рассчитав своих действий, уже поранил руку.

 – Ты что, – проворчал сколот, прикладывая к порезу лист подорожника, – никогда в жизни серпа в руках не держал?

– Нет… – честно признался Эвбулид.

 – А мотыгу?

 – Тоже…

 – И что же мне с тобой делать? – задумался Лад и махнул рукой: – Ладно! Ты вот что – делай только вид, что работаешь, а в остальном положись на меня

 – Но, Лад, тебе и так несладко!..

 – Ничего, Эвбулид! – подбадривающе заметил сколот. – У меня еще хватит сил, чтобы сбежать и прихватить с собой тебя и… Домицию!

 – Домицию? – недоуменно переспросил Эвбулид.

 Эвбулид хотел было уже рассказать Ладу о Фемистокле, но промолчал, увидев, как вновь помягчело лицо сколота при упоминании о девушке.

Орудуя серпом, он выбился из сил уже через полчаса.

 – Как же вы тут работаете? – смахивая пот, простонал он.

 – Так и работаем! – сгребая в кулак целый пучок колосьев и ловко отхватывая их серпом, ответил Лад. – Люди мрут, как мухи, Филагр звереет.

 – То–то в доме почти не осталось рабов… – пробормотал Эвбулид.

 – Да, – подтвердил сколот. – Сначала он присылал к нам привратников, садовников, но, когда они поумирали, стал гнать сюда даже поваров!

 – Ты хочешь сказать, что старик–привратник…

 – Умер!

 – Пуховая подушка ему в дорогу! – невольно вырвалось у Эвбулида. – А повар Сард? Его тоже сюда прислали? – живо поинтересовался он.

 – Да, – отозвался Лад. – И этот уже отмучился.

 – Как! И он умер?! – вскричал грек.

 – Его нашли в канаве с перерезанными серпом венами, припоминая, ответил сколот.

 – Вот как?.. А был уверен, что проживет больше меня. – Эвбулид вспомнил незадачливого Сарда, как делился с ним в эргастуле своими жалкими крохами бывший судья крупнейшего города Сардинии. – А Сир? Что–то я не вижу, чтобы он носил сюда воду! Он–то как?

 – Воду теперь носит другой сириец, – отрезал Лад. – А прежнего забили у столба до смерти.

 – За что?!

 – Говорят, он какую–то ключницу утопил в пифосе! И охота ему было связываться с бабой!

 – Эта баба вредней сотни мужиков будет! – возразил Эвбулид, с жалостью думая о Сире и со злорадством о ключнице. – Через нее все мои беды!

 – Били? – на миг оторвался от работы Лад.

 – И били, и мышью живой пытались накормить, и вообще! – махнул рукой Эвбулид.

 – Досталось тебе, как я погляжу! – сочувственно проговорил сколот.

 – Да уж было…

Как Эвбулид доработал до захода солнца, как Лад перенес его в небольшой сарайчик, где, готовились ко сну рабы, он не помнил. Очнулся от того, что на лицо струйкой поливали воду.

Он принялся жадно ловить ее пересохшими губами, открыл глаза и увидел над собой сколота, державшего в руках самодельный ковшик, сделанный из большого листа лопуха.

Вокруг сидели, стояли, лежали рабы…

Одни спорили, другие о чем–то мечтательно разговаривали.

Иудеи, сбившись стайкой, молились своему Богу. Они что–то говорили о том, что Он придет и спасет людей от вечных мук.

«Он бы хоть от этих временных спас!» – прислушавшись, со стоном покачал головой Эвбулид.

Лад протянул ему ковшик и предложил попить.

 – Прости, Эвбулид, – улыбнулся он, – чаша не мегарская, и даже не простая глиняная, зато цены ей нет на этом поле.

При упоминании о мегарской чаше Эвбулид мигом забыл про иудеев. Он вспомнил купца из Пергама и порывисто сел.

 – Слушай, не надо нам твоей кузницы и ждать, пока тебя сделают надсмотрщиком!

 – У тебя что, есть свой план? – заинтересовался Лад.

 – В Пергаме живет один мой знакомый! – заторопился Эвбулид. – Он выкупит нас, или, в крайнем случае, устроит в царские мастерские, откуда отпускают на свободу!

 – Через десять лет? – усмехнулся Лад. – Мне это не подходит.

 – А если тебя сделают надсмотрщиком через двадцать лет? – спросил грек. – Ты думаешь, что эти пято к тому времени станут ветхими? Или у тебя прибавится сил, чтобы разогнуть их?!

Сколот долго молчал. Потом спросил:

 – А кто он, этот твой знакомый?

 – Купец! – охотно ответил Эвбулид и замялся: – Правда, я не знаю, где он живет в Пергаме…

 – Это не беда! – заметил Лад. – Все твои деньги я сохранил. Купим на них вина Филагру, когда он поедет отвозить продукты в Пергам. За пару кувшинов он из–под земли достанет твоего купца! Назовем только имя!

 – Но я не знаю его имени… – пробормотал Эвбулид.

 – Да… хорошие же у тебя знакомые! – покачал головой Лад. – Ну, хоть что–то ты о нем знаешь?

 – Конечно! – припоминая купца на афинской сомате, его товары и разговор с ним, отозвался грек. – Он торгует мегарскими чашами, вазами в виде человеческих голов и лепит скульптуры, которые хвалит сам царь! Да, еще в его мастерской делают вазы с позолотой и колбы, где лекари хранят яды!

 – По такому описанию Филагр мигом отыщет нам твоего знакомого! – успокоил Эвбулида Лад и, удобно устраиваясь на полу, посоветовал: – Спи! Завтра чуть свет опять работать.

– О боги! – громко воскликнул Эвбулид. – Когда же закончится эта жатва?!

 – Эх, Афиней! – ответил ему кто–то из проснувшихся рабов. – Кончится жатва – начнется пахота, потом надо сеять, опять пахать, а там и новая жатва подоспеет… И так вся наша жизнь, будь она трижды проклята!

Конец первой части

Часть вторая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Золотая клетка

Прошло полгода с того времени, как бывший раб Луция Пропорция Прот, поделив с царем восставших рабов Сицилии Евном сокровища Тита Максима, стал одним из богатейших жителей Тавромения.

Он купил за бесценок дом в самом центре столицы Новосирийского царства, не такой роскошный, как дворец Ахея, но все же с множеством комнат, атрием и, как он мечтал, со статуей–фонтаном во дворе.

Каждый день к нему приходили высокопоставленные гости: начальник кинжала Серапион, военачальник Клеон с братом Комманом, другие члены Совета царя или сумевшие быстро и ловко разбогатеть бывшие рабы. Бывал у него и бывший афинянин Фемистокл, который каждый раз напоминал ему о долге перед своей родиной и ее царем – базилевсом Атталом.

Иногда появлялся сам Евн, принявший тронное имя сирийских царей – Антиох. Он возникал в доме, как правило, неожиданно – ласковый, веселый, с быстрым, обжигающим взглядом.

Для того, чтобы угощать всех этих гостей, а также поддерживать чистоту в залах и комнатах, увешанных пурпурными коврами, уставленных золотой и серебряной посудой Тита, Прот купил несколько рабов из числа сицилийцев, которые не примкнули к движению Евна–Антиоха.

Так в доме появились Сарды, Фраки, Геты и даже один Герм – рослый германец с косматой черной бородой.

В первые дни Прот чувствовал себя неловко, когда эти люди кланялись перед ним и называли его господином. Он не разрешал назначенному надсмотрщиком илирийцу Протодору, подаренному ему самим начальником кинжала царя Серапионом, прикасаться к ним даже пальцем. Но, после того, как подававший во время пира вино Сард, неосторожно опрокинул кувшин и несколько алых капель пролилось на белоснежный хитон гостившего у него Евна, перепуганный Прот вызвал надсмотрщика и приказал строго наказать раба.

С тех пор его слугам стало житься ничем не лучше, чем в доме своих бывших господ. Не было такого дня, чтобы плеть Протодора не свистела над спиной очередного несчастного у столба наказаний.

Сам Прот все больше и больше входил во вкус своей новой жизни. Он не стал менять данное отцом Луция имя на свое истинное – Дейок или более значительное, как это сделали несколько бывших рабов, а теперь преуспевающих господ, ставших из Сиров и Тавров Каллистами, Асинкритами, Викторинами1.

Имя Прот – то есть, первый, главный, – вполне его устраивало. Он надеялся, что оно приведет его в Совет, а там, как знать, может, и на одну из самых почетных должностей, окружающих царя. Ведь, если уж на то пошло, думал он, то и самого Евна избрали не только благодаря его магическим трюкам, но и в немалой степени из–за имени, (Ев – значит, «благой»), веря, что оно является залогом их непобедимости и счастливой жизни.

И все – таки Прот скучал. Днем он обходил лавки со своими товарами, и вместе с нанятыми торговцами подсчитывал прибыль, вечерами пировал с кем–нибудь из Совета под музыку и танцы молодых эллинок, а по ночам просыпался и долго смотрел невидящими глазами в темноту, потому что ему снился Пергам и старые, возможно уже умершие, родители. Тогда весь этот дом, ковры и вазы казались ему золотой клеткой, которой его окружил Евн.

Выход был, и о нем напоминал Фемистокл…

 Эллин убежденно говорил, что ему нужно немедленно расстаться со всем своим богатством, отдать его до последнего обола Евну, и тот незамедлительно даст ему римскую трирему, которая в считанные недели доставит Прота в Пергам,

 – Ты должен предупредить свой народ и базилевса о грозящей опасности! – твердил Фемистокл, но Прот невозмутимо (он не боялся эллина, потому что проник и в его тайну – тот оказывается любил римлянку Домицию, отправленную в виде исключения с Сицилии в Рим) каждый раз отвечал:

– Ты просто завидуешь мне, моему богатству! А что у тебя? Ведь у тебя ничего нет, раб, и то только один, твой земляк Афиней–Клеобул, которого ты выкупил у Евна! А я? Что буду я делать в Пергаме совсем нищим? Или ты предлагаешь мне, чтобы я через месяц–другой продал там себя за долги в рабство и стал таким же, как мои Сарды и Фраки?

– Я предлагаю тебе остаться человеком! – также неизменно заканчивал разговор Фемистокл. – Чтобы ты не стал, в конце концов, таким же мерзавцем, как твой бывший хозяин, отравивший своего кредитора, согласившийся убить твоего царя, а тебя самого выбросивший на остров Эскулапа!

Шли дни, недели, месяцы, и опасения Фемистокла понемногу стали сбываться.

Прот, для которого не было других примеров в своей рабской жизни, кроме Луция, постепенно перенял многие его привычки и становился все более похожим на своего бывшего господина. Сначала робко, а потом все смелее он стал заниматься подлогами, лжесвидетельствами против своих конкурентов в продаже вина и хлеба, которого он закупил в неслыханном количество. С рабами он говорил, цедя слова сквозь зубы, и уже не стеснялся отвешивать тяжелые оплеухи за малейшие провинности.

Совесть уже не мучила его по ночам. Он стал понемногу забывать о той опасности, которая грозила Пергаму.

Евн, Серапион и Клеон одобряли образ его жизни. Фемистокл уехал вместе с Ахеем в Мессану, проверять, как восстанавливаются ее полуразрушенные стены, и Прот вовсе забыл о долге.

Дни по–прежнему текли в праздности и развлечениях. И вдруг однажды по городу пронеслась весть: сменивший нерешительного Флакка, новый консул Кальпурний Пизон неожиданным штурмом захватил Мессану и со всей консульской армией двинулся на Тавромений. Весь гарнизон Мессаны, во главе с военачальником Ахеем, погибли, оставшиеся в живых несколько тысяч человек были распяты на крестах.

Новость эту принес, чудом уцелевший Фемистокл, который теперь стал самым желанным гостем во всех знатных домах столицы.

Не смог побороть в себе искушения, чтобы не пригласить его и не узнать всех подробностей взятия Мессаны, а главное, разузнать, так ли уж велика опасность, и перепуганный Прот…

2. Беглец из Мессаны

Даже дома Прот застал Фемистокла в полном вооружении. Грудь его защищали дешевые, но надежные в бою против копий и стрел бронзовые бляхи. С пояса в ножнах, едва не доставая до пола, свисал длинный сарматский меч. Рука и шея его были перевязаны, но держался он твердо и, как всегда, увлеченно спорил со своим единственным рабом о проблемах рабства на земле. Со стороны это выглядело даже комично.

– Все люди делятся на тех, которые рождены для того, чтобы быть свободными, а другие – рабами! – наседая на своего господина, доказывал Клеобул, называвшийся так только в доме Фемистокла. – Вот ты, например, мог смириться внутренне с тем, что ты – раб?

– Нет! – подумав, уверенно, сказал Фемистокл. – Никогда!

– Вот видишь! Этим, а еще высокой культурой и образованностью, мы, эллины, и отличаемся от варваров!

– Не знаю… – с сомнением возразил Фемистокл. – Пока я был рабом и делил с ними эргастулы и общую постель, я видел, что многие из них в душе оставались свободными людьми… А некоторые были умнее и образованнее многих греков, которых я знал в Афинах…

Прот кашлянул, давая понять, что он здесь.

Увидев его, Фемистокл сразу же повел разговор о Мессане.

–Я никогда не видел римлян такими яростными и кровожадными! – сказал он, и лицо его исказилось недавними воспоминаниями. – Когда я крикнул их центуриону, зачем он добивает пленных, ведь из них еще могут получиться рабы, он сказил мне: «На наш век еще хватит провинций и новых рабов! А ваше царство мы вырвем с корнем, по цветочку, по травинке, и ни одна рабская душа не останется здесь в живых! «Я был крепко связан и не мог ответить ему достойным образом, – покачал головой Фемистокл. – Наутро меня должны были распять!

–Как же тебе удалось бежать? – прошептал смертельно побледневший Прот.

–К счастью, у одного из моих товарищей при обыске не нашли нож, – объявил грек. – И нам удалось развязать веревки. Но до Тавромения я добрался только один. По всем

окрестностям уже действуют отряды Кальпурния Пизона. Они вылавливают сторожевые посты и тут же либо распинают их, либо просто сжигают на кострах. Но все это мелочи по сравнению с тем, что было в Мессане! Кровь наших братьев текла там такими потоками, что невозможно было бежать по улицам, не поскользнувшись на ней. Настоящее подземное царство сделал из города этот Пизон, и по достоинству занял в нем трон самого Аида!

–Что же теперь с нами будет? – с мольбой уставился на Фемистокла Прот.

– То, что мы заслужили своей беспечностью и бездействием! – жестко ответил грек. – Смерть – кому на крестах, кому в огне. Но ты еще можешь спастись и спасти других.

–Я? – не веря в свое спасение, воскликнул Прот. – Но как?

–Сегодня же отдай все до последнего обола Евну! Сегодня, потому что завтра будет уже поздно!

3. Царское слово

Весь день Прот ходил мрачнее тучи по всем залам своего дворца. Два противоречивых чувства боролись в нем: страх снова стать нищим или расстаться с жизнью.

Он привык к окружавшей его роскоши, к тому, что он всесильный господин, которого уважают и боятся в Новосирийском царстве. И отказаться от своего нового положения и достатка он был уже не в состоянии.

Под вечер пришел хмурый Клеон.

– Римляне совсем близко! – осушив кубок вина, сообщил он. – Консул Пизон, оказывается, неплохой вояка, и если бы не милость Астарты к нашему базилевсу, то через месяц – другой Тавромений был бы в его руках.

– Чем же так опасен этот Пизон? – с трудом ворочая языком от страха, спросил Прот.

Ставший главнокомандующим вместо погибшего Ахея, Клеон отставил пустой кувшин и своим обычным резким голосом ответил:

 – А тем, что за считанные недели сумел сделать то, что за целый год не удалось Фульвию Флакку! Он взял Мессану с одного удара, разбил в бою восемь тысяч наших воинов и еще больше взял в плен. Он обеспечил надежную связь между Италией и Сицилией! А главное, он так уверен в своей силе, что спокойно оставил наши города на восточном побережье и двинулся на Тавромений. Дисциплина и осторожность – вот чего перестало хватать нашей армии и чего с лихвой достает легионам этого Пизона!

 – Говорят, – встрял в разговор, как всегда гостивший по субботам у Прота, Серапион, – когда в первые дни пребывания Пизона в Сицилии один из конных отрядов

был окружен нами и принужден сдать оружие и пройти под ярмом1, – Пизон очень необычно наказал его командира. Он заставил его ежедневно всякий раз, когда менялась стража, стоять перед палаткой главнокомандующего в обрезанной тоге, без пояса и с босыми ногами, что для римского офицера обозначает небывалый позор. Сверх того, он воспретил ему общение с другими и пользование баней. А у всего конного отряда были отняты лошади, и теперь они должны воевать простыми пращниками…

– Это похоже на Пизона, – мрачно кивнул Клеон. – И, как главнокомандующий армией, переставшей верить в себя и окончательно разложившейся, я завидую ему, потому что он может повелевать всеми своими тысячами, словно единым человеком! Но я верю в непобедимость Астарты и не завидую ему, потому что с нами человек, говорящий ее устами, – великий Антиох! Он укажет нам путь разбить непобедимую консульскую армию.

Последние слова главнокомандующего привели Прота в полное отчаяние.

Веру в сверхестественные способности Евна он потерял после того, как однажды в зале, где молился, с пеной на губах, Астарте Евн, нашел после ухода гостей кусочек корня какой–то травы.

Опасаясь отравы, он дал пожевать его рабу, и когда у того появилась на губах пена, точь–в– точь такая, как у Евна, понял, что это красящий корень растения струтия. Такую он жевал в детстве с мальчишками, пугая друг друга!

Поняв, что Тавромений и все Новосирийское царство обречено, раз даже главнокомандующий, не раз бивший наголову римлян, теперь уповает лишь на сомнительную поддержку Астарты, Прот решился немедленно последовать совету Фемистокла.

– Серапион! – окликнул он придремавшего начальника кинжала, и когда тот уставился на него своим обычным бегающим взглядом, торжественно сказал: – Слова Клеона о великой Астарте глубоко тронули меня. И в этот тяжелый час всего нашего царства я решил отдать ей в жертву все свое состояние – этот дом, эти ковры и статуи, все свои лавки, посуду и деньги до единого обола!

 – Я могу прямо сейчас сообщить эту новость нашему базилевсу? – вскочил Серапион.

 – Да! – кивнул ему Прот. – Передай мои слова и скажи, что я всегда свято чтил Астарту, тем более что Антиох поклялся её именем отпустить меня на родину, и, надеюсь, еще не забыл своего обещания!

Серапион выбежал. Клеон долго и с чувством тряс вспотевшую руку Прота.

– Я всегда верил в тебя, Прот! С первого дня был уверен в тебе! Помнишь, как я впервые увидел тебя?

За кубком вина они стали вспоминать тот далекий теперь день, когда Прот окликнул стоящего у фонтана Клеона, и тот едва было не задушил его, заподозрив в нем римского лазутчика.

Через час в залу вбежал Серапион. Окинув деловым взглядом стены и убедившись, что ковры, статуи и золотая утварь на месте, он торжественно сказал Проту:

– Величайший базилевс велел передать тебе свое признание за то, что ты принес в жертву великой Астарте все свое состояние! Он хотел лично сказать тебе об этом, но он молится сейчас великой богине! – многозначительно добавил начальник кинжала, умалчивая, что Евн на самом деле пирует со своими многочисленными подданными. – И еще, несмотря на свою занятость, базилевс нашел время, чтобы испросить совета у Астарты насчет твоего отплытия в Пергам…

– И что же ответила ему Астарта?! – подался вперед Прот, забывая изобразить на лице почтительную мину, чем изумил богобоязненного Клеона.

– Она ответила, – растягивая каждое слово, сказал Серапион, – что ты можешь немедленно отправлятьься в Катану и взять любую из стоящих в ее порту римских военных трирем. Соответствующее письмо уже подготовлено. Гребцов и триерарха ты также найдешь в Катане. – Серапион на секунду задумался, вспоминая, как на его вопрос о дальнейшей судьбе Прота, Евн сказал: «Пускай теперь убирается куда хочет, а корабль возьмет в Катане, все равно все они скоро опять станут римскими!» – но решил смягчить слова царя: – Базилевс желает тебе счастливого пути и советует не мешкать, потому что надеется уговорить Астарту, чтобы она отвернула армию Пизона от Тавромения и направила ее на восточное побережье!

Несколько минут Прот смотрел, как вошедшие по знаку Серапиона люди снимают со стен ковры и уносят золотую посуду, уводят его рабов, берут у Протодора ключи от подвала, где хранились бочонки с золотыми сиракузскими статерами, афинскими тетрадрахмами, родосскими драхмами. Не выдержав такой пытки, он выбежал из своего бывшего дома, взяв на ходу из рук подоспевшего царского писаря письмо с личной печатью Евна.

У городских ворот, где все уже было готово к обороне, он увидел Фемистокла. Отведя Прота за мешки с песком и огромные чаны со смолой, под которыми горели костры, Фемистокл протянул ему мешочек с едой:

–Это тебе пригодится в дороге! – Он внимательно посмотрел на Прота и добавил: – Ну вот, ты, наконец снова стал хоть и нищим, но человеком.

–Может, пойдешь со мной? – спросил Прот, неожиданно для самого себя вдруг почувствовав признательность к этому, так досаждавшему ему раньше, греку. – Евн дал мне целую трирему с гребцами, и я завезу тебя в твои Афины.

Фемистокл отрицательно покачал головой.

–Нет, – не сразу ответил он. – Я начинал это восстание, и отвечаю за жизнь тех, кто верит мне. Эти люди дороги и близки мне, поэтому я останусь с ними. Это тоже дело моей совести.

–Смотри, завтра будет уже поздно! – недавними словами эллина, предупредил Фемистокла Прот. – Может, все–таки поедешь, а?

Вместо ответа Фемистокл поправил меч на боку и подтолкнул Прота к пронзительно заскрипевшим и медленно поднимающимся воротам.

Прот вышел из столицы, превратившейся в крепость, тревожно осмотрелся вокруг, вздрогнул, увидев далеко в горах огоньки костров. То были места ночлегов первых римских отрядов. Он с сожалением взглянул на притихший, настороженный Тавромений и, не оглядываясь, поспешил по петляющей тропинке в направлении восточного побережья.