Текст книги "Плюшевые самураи (сборник)"

Автор книги: Евгений Гаркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Бобры

– А давайте съедим меня, – предложил Джок.

Алена поперхнулась чаем, я отставил алюминиевую кружку в сторону – хорошо, что кипятка в ней уже не было. Вполне мог облиться.

– Нет, действительно, мы не сможем идти три дня по степи без пищи, – продолжил свою мысль Джок. – Еду здесь найти не удастся. Правда, без меня вам придется взять больше груза, но на сытый желудок справитесь. Разве не так?

– Нет, не так, – вздохнул я. – Мы не можем тебя съесть.

– Ты предлагаешь пожертвовать Аленой? Мне кажется, это не совсем разумно. Она сильнее меня и выносливее, а то, что в ней больше питательных веществ, сейчас не имеет серьезного значения. Если бы нам пришлось идти две-три недели – дело другое, я поддержал бы такую идею. Но на три дня столько пищи не нужно.

В животе у меня заурчало, но голодные спазмы заглушили рвотные позывы. И ничего хорошего в этом не было – я чувствовал себя просто отвратительно.

– Мы никого не будем есть, – строго сказала Алена. – Если нам суждено дойти – дойдем…

– Не суждено, – решительно заявил Джок. Широкий хвост его возмущенно встопорщился. – Упадем посреди степи, чертежи и образец левитатора достанутся гмусам, и наша цивилизация понесет существенные потери. Как знать, смогут ли восстановить чертежи ученики Саншока? Они уникальны… Да и вам, землянам, такой оборот дел совсем не с руки. К тому же, можете не сомневаться, гмусы объедят всех нас. Они не трогают тех, кто шевелится, но обессиленных и потерявших сознание вполне могут сжевать. Я предпочитаю, чтобы меня съели друзья, а не какие-то медлительные тупые твари, которые с равным удовольствием жрут и металл, и пластик, и бумагу… Ведь вы мои друзья?

Слово «друг» для Джока было новым – мы с Аленой объясняли ему это понятие всю дорогу. Бобры относятся друг к другу не так, как люди. Не хуже, не лучше – но не так. Вчера Джок, наконец, понял, что мы имеем в виду – и теперь мы никак не могли разочаровать его.

– Да, мы друзья.

– Значит, вы должны помогать мне? А я должен помогать вам?

– Конечно.

– Тогда нам нужно сохранить изобретение Саншока, так некстати отправившегося в Зеленые Сады…

– Мы подумаем, что еще можно предпринять, – сказал я, поднимаясь на ноги.

Костер почти потух, но большая синяя луна – на самом деле, такая же планета, как и Священная Роща – хорошо освещала степь. Алена выплеснула остатки травяного отвара, который уже не бодрил, а только оставлял горький привкус во рту, на землю и убрала котелок в рюкзак.

– Поспим? – спросила она.

– Выспались днем. По жаре идти хуже. Нам надо спешить, – заявил Джок.

Девушка вздохнула, но бобер был прав – если мы хотим куда-то прийти и не стремимся быть обглоданными гмусами, надо двигаться. На Священной Роще степь – не лучшее место для отдыха.

Джок бодро ударил хвостом о землю, подхватил рюкзак – размером едва ли не с него – и зашагал на юго-запад, загребая траву короткими сильными лапами. Наш путь лежал к большой реке, где мы оставили плот и часть припасов.

– Вот вы говорили, что у себя дома летаете по воздуху, – начал рассуждать Джок. Заставить замолчать любого бобра, если он принял тебя за своего и решил, что общение может принести пользу, довольно-таки проблематично. Они очень любят поговорить. – Почему же ходите пешком здесь?

– Электромагнитные двигатели останавливаются и сгорают из-за скачков поля на вашей планете, – объяснил я. – Слишком велик риск при полетах. Легко разбиться.

– И разбить машины! – Джок поднял вверх средний палец – у бобров этот жест обозначал призыв к вниманию.

– Да, и разбить машины, – тоскливо согласился я. – Наша экспедиция не захватила с собой ни наземных вездеходов с двигателями внутреннего сгорания, ни вертолетов, ни даже обычных велосипедов…

– О, велосипеды, – круглые глаза Джока, обрамленные пушистыми ресницами, буквально загорелись в темноте. – Счастлив придумавший велосипед!

Еще бы… Когда мы передали бобрам чертежи велосипеда в качестве жеста доброй воли, их восторгам не было предела. Колесо они изобрели, их повозки работали на двигателях самых разных принципов, но такое изящное решение: два колеса-гироскопа, механический привод на одно из них… К тому же, движение осуществляется за счет мускульной силы! Короткие и сильные лапы бобров были не слишком приспособлены для того, чтобы крутить педали – но энтузиазма у них хватало. Жаль, производство велосипедов еще не поставлено на поток, и мы пошли в оазис Саншока пешком. Этнографическая экспедиция, будь она неладна…

Рацию и припасы съели гмусы, подкравшиеся к лагерю две ночи назад, да и прежде мы сидели на голодном пайке – в оазисе Саншока случился неурожай, мы оставили большую часть продовольствия соратникам учителя. И все равно нам с Аленой повезло: никто из людей прежде не видел оазиса Саншока, который представлял собой то ли философскую школу, то ли лабораторию. Уклад жизни там, пожалуй, чем-то напоминал буддийский монастырь в Тибете. И условия жизни были похожие – не слишком много еды, суровый для Священной Рощи климат. Оазисы пользовались славой у всех бобров. Каждый мечтал попасть в оазис к какому-нибудь учителю – ведь там создавались самые удивительные вещи…

– Джок, а если бы велосипед придумал ты… Что бы изменилось? – спросила Алена.

– Я бы захлебнулся от счастья, – отозвался бобер, погладив себя по мохнатым щекам. – Но, увы, пока я разработал только шестеренку для понижения привода в парусной грузовой повозке и своими руками и зубами выточил двадцать колес, три оси и одну мачту. Мне пока нечем гордиться. Поэтому меня вполне можно съесть, даже по вашим меркам. Если к десяти годам разумное существо не сделало никакой хорошей вещи, не изобрело ничего стоящего, оно вполне может отправляться в Зеленые Сады – в этом воплощении оно будет выполнять только механическую работу и не принесет слишком большой пользы обществу.

Радости и печали бобров, а также искренние проявления их чувств и незамысловатого характера меня смущали. Как и поведение… Взять те же колеса на повозках. Они усердно выгрызали их – по несколько штук за год, своими зубами, из дерева, напоминающего земной ясень. Поэтому, еще наблюдая цивилизацию с орбиты, мы назвали здешних гуманоидов бобрами. Внешнее сходство тоже было налицо. Бобры ничуть не обиделись на такое прозвище.

Надо заметить, что колеса они грызли, хотя деревообрабатывающие станки у них имелись. Возможно, обработка колес подавляла или, напротив, реализовывала какие-то животные инстинкты? Или данная работа считалась сакральной? Нам пока не удалось этого выяснить…

Вообще, цивилизация бобров отличалась своеобразностью, даже уникальностью. Пожалуй, она была самым интересным, что удалось найти в исследованном людьми рукаве Галактики. Обитатели Священной Рощи, с которыми мы познакомились какой-то год назад, охотно, даже с упоением учились, всеми силами развивали науку и технику – и совершенно не заботились о себе. Точнее, они обслуживали себя точно так же, как созданные машины. Но машины ценились у них гораздо дороже.

Ни один бобер не видел ничего плохого в том, чтобы пожертвовать своей жизнью ради общего дела. Сначала мы полагали, что в этом виновата тоталитарная цивилизация, какой-то жестокий верховный правитель. Но нет, позже выяснилось, что правителей на Священной Роще, в городах, оазисах и лесах нет вообще. Система ценностей у бобров была отличной от всех разумных существ – они развивали материальную и духовную цивилизацию, полностью игнорируя собственные личности. И когда Джок говорил, что мог захлебнуться от счастья, если бы ему удалось сделать по-настоящему ценное открытие, он не имел в виду, что получил бы своим открытием выгоду для себя. Он бы внес вклад в развитие цивилизации – высшее счастье, доступное разумному существу. А великого учителя Саншока, замечательного изобретателя, чертежи которого мы несли сейчас в город, вообще съели сородичи. Бескормица, а бобер был уже старым…

Травяные поля серебрились под синей луной. Джоку трава доходила едва ли не до шеи, нам с Аленой была по пояс. Мы брели, брели, спотыкались о размытые зимними дождями ямы. Ноги болели, одолевала слабость.

– Трое суток до реки, – время от времени повторял Джок. – Мы не дойдем. Я уже слышу дыхание гмусов.

Мы с Аленой не могли чувствовать этих наполовину хищников, наполовину падальщиков так, как бобер. Но краем глаза я видел серые тени, ползущие в нескольких десятках метров от нас, и ощущал чье-то скрытое присутствие.

Под утро мы уже не могли идти. Когда край неба просветлел, Алена тяжело опустилась на траву и спросила:

– Неужели в степи никто не живет?

– Нет. Наш народ живет в лесах и у водоемов, – ответил Джок.

– Я имею в виду каких-нибудь животных… Которых можно было бы съесть.

Джок взглянул на девушку неодобрительно:

– Почему ты не хочешь есть меня, но хочешь убивать и есть какое-то животное? Я не понимаю.

– Ты наш друг. Ты разумный. Если мы тебя съедим, тебя не будет.

– Что за глупости? – Джок показал длинные желтоватые резцы. – Я буду – просто уйду в Зеленые Сады. Там прекрасно. Вот если съесть ящерицу – ее не будет. Это точно.

– А ты бывал в Зеленых Садах?

– Из Садов не возвращаются. Зачем? Но я говорил с теми, кто живет там.

– Уверен?

Джок махнул лапой, словно отметая вопрос. Нет, бобры и правда не мастера сочинять, хотя любят разговаривать. Беседы их практичны. И если Джок утверждает, что общался с кем-то из Зеленых Садов – значит, что-то на самом деле было.

Свернувшись калачиком, словно превратившись в теплую меховую подушку, Джок заснул. Искрилась в тускнеющем лунном свете гладкая блестящая шерсть. Задремала Алена. Я начал собирать сухие и твердые былинки для костра. Всем спать нельзя – приползут гмусы, сглодают рюкзаки, а потом и до нас доберутся…

Солнце поднялось и взбиралось все выше, прогревая степь, жаля незащищенные участки тела. Запахло полынью и мятой – эти травы, конечно, в степи не росли, но запах был очень похожий. Застонав, проснулась Алена, начала рыть колодец. Джок бессовестно спал.

– Хоть бы мышку какую поймать, – тихо сказала девушка. – Из нее можно было бы сварить бульон. А еще я слышала, прежде ели кожаные ремни. Жаль, что у нас все из пластика и хлопка.

– Хлопок несъедобен, – вздохнул я. – А пластик едят только гмусы.

– Слушай, мы ведь правда не дойдем, – тоскливо посмотрев на меня, сказала Алена. – Ты проверял инерционный компас?

– Да. За ночь одолели двенадцать километров.

– Должны были тридцать.

– И что ты предлагаешь? Съесть его? – я кивнул на Джока.

Алена оценивающе посмотрела на бобра.

– В сущности, он ведь как крупная крыса… Говорящая. Ты никогда не ел нутрий?

– Было как-то раз.

– В нем мяса гораздо больше.

Под ножом хлюпнуло, и девушка, встав на четвереньки, начала поспешно глотать мутную жидкость. Спустя пару минут ее место занял я. Вода уже не заглушала голод. Пить хотелось мучительно, и в то же время глотать воду было противно. Вот если бы это был бульон…

Джок встал под вечер, сменил на дежурстве Алену. Впрочем, я просыпался каждые десять минут – спать было невыносимо. Мучил голод.

– Мы не дойдем, – опять повторил бобер. – Но даже если случится чудо – вдруг гмусы добрались и до плота? Еще три дня пути вдоль реки без пищи. Мало того, что мы погибнем сами, потеряются чертежи Саншока! На вашем месте я бы съел меня.

– И как ты это себе видишь? У меня даже винтовки нет. Ее сожрали гмусы.

– Зато есть нож… Я не буду сопротивляться.

Мы с Аленой переглянулись. Если он хочет сам… Если он не ценит свою жизнь… Если нам все равно умирать… Почему нет?

Солнце село, а Джок опять заснул. Вдали от родных лесов и заводей он терял силы еще быстрее, чем мы. Но беспокоился о чертежах, а не о том, что не доберется до дома.

Мы собрали очень много сена и хвороста. Алена наполнила водой котел, достала почти невесомую титановую сковороду.

– Ты сможешь его освежевать? – тихо спросила девушка.

– Наверное. Думаю, шкура снимется легко.

– И мы ее выбросим?

– Если хочешь, оставим. Положишь у себя перед кроватью…

– Тебе бы все шутить! Он такой милый… Пушистый…

– И вкусный.

Джок действительно оказался очень вкусным. Особенно хороши были прожаренные кусочки филейной части. Мы с Аленой отдали должное его мясу и ощутили настоящий прилив сил. Что за глупые условности – не есть тех, кто умеет говорить? Здесь не Земля, у местных жителей другая культура и другие ценности. Теперь, по крайней мере, чертежи учителя Саншока не пропадут. И мы останемся живы.

Настроение у нас поднялось – ведь перспектива умереть от голода или упасть обессиленными посреди степи, став добычей гмусов, нам теперь не грозила. Мяса осталось много. Я обернулся к девушке и крепко поцеловал ее. От Алены пахло дымом костра и жарким, и это было так соблазнительно… В сущности, мы хищники. Хотя научились убивать не только когтями и зубами, но суть ведь от этого не меняется…

А сейчас мы могли потратить несколько килокалорий на простые человеческие удовольствия. Спасибо Джоку!

Как мы делали утюг

Так получилось, что руководитель нашей колонии на Иоле очень любил свою жену. Ничего плохого в этом не было, пока связь с Землей была удовлетворительной. Когда же станция сгорела, и телепортатор взорвался, а мы не успели вынести ничего, кроме чемодана с платьями Гали, хорошие отношения Сережи к Гале приобрели странный оттенок, но мы не придали этому значению. В конце концов, чемодан жена руководителя колонии вытащила сама, и никто риску из-за нее не подвергался. Но в конце концов этот чемодан нам аукнулся.

Не скажу, что после гибели станции мы впали в отчаяние, но было как-то не по себе. Не осталось никакой материальной базы на планете, которую мы только начали просвещать. Хорошо, что местное население относилось к нам не враждебно, более того, воспринимало нас как персон, гораздо лучших, чем мы представляли собой на самом деле.

Нас было немного: Сережа, руководитель персонала станции, Галя, его жена и врач, два инженера – Лена и Саша, дипломат Миша и я, лингвист. До гибели станции мы старались улучшить нравы местного общества, и нам это удавалось. Многие из аборигенов приняли предложенный нами алфавит взамен иероглифов и читали книги, издаваемые специально для них на Земле. В основном, этически-философского содержания. Мы не спешили вооружать их техническими знаниями и навыками, за что теперь приходилось расплачиваться.

После катастрофы положение наше было терпимым, но не блестящим. Кроме чемодана одежды Гали и вещей, что мы имели на себе, у нас не осталось никаких материальных предметов цивилизации. У меня сохранился радиоприемник, часы, калькулятор и игровая приставка в одном корпусе, потому что я всегда носил это с собой. У других – такое же барахло. Ни у кого не было даже бритвы. Съестные припасы отсутствовали.

Чтобы выжить, мы переселились в местный город, возникший неподалеку от станции. К счастью, гибель нашей базы не отразилась на отношении к нам аборигенов.

Перспектива жить около десяти лет в нахлебниках у иолян, пока не придет корабль-спасатель, никому не улыбалась. Мы попали в неприятную ситуацию. Контракты с учеными на помощь местным жителям заключались максимум на пять лет, с двумя оплачиваемыми отпусками в год, которые, как правило, проводили на Земле или в других, более развитых, чем Иола, местах. Теперь нам предстояло десять лет работы без отпусков и выходных. Никто из нас не мог такого даже представить. Если мы не сломаемся и доживем до прилета корабля, нас наградят орденами и дадут пожизненную пенсию. Но я, лично, не испытывал больших иллюзий. Скорее всего, мы одичаем на этой планете и не сможем дать этой планете ничего путного.

Но я не был руководителем экспедиции, и организация жизни колонии Земли не было моей проблемой. По уставу колонистов, почти неограниченную власть получил начальник станции, то есть Сергей. Ему запрещалось лишь нарушать устав общения с местными жителями и подавлять нашу свободу в личное время. Восемь часов на службе мы были его рабами.

Похоже, этот деспот только и ждал подобного случая. Позже я задумывался над тем, не сам ли он поджег станцию.

Дня три Сергей думал и ничего не предпринимал. Восторженные толпы иолян все это время громко орали под окнами нашей резиденции, радуясь, что боги живут теперь с ними. Небритые боги радости иолян не разделяли.

Космический устав запрещал передавать слаборазвитым аборигенам продукты высоких технологий, но поощрял передачу знаний. План развития обитателей Иолы предполагал еще около пятидесяти лет накачивать местных жителей этическими доктринами, а уж затем позаботиться об их техническом развитии. Похоже было, что сейчас в осуществлении плана произошел некоторый сбой.

Довольно симпатичные желтолицые иоляне, весьма похожие на людей, не знали об этих планах и хотели чудес от поселившихся среди них богов. Они не желали больше питаться баснями.

На третий день пребывания в народе наш командир вышел под руку с Галей, которая оделась в мятое платье из заветного чемодана, и произнес следующую речь:

– Господа! По уставу вы обязаны подчиняться мне в рабочее время, если отсутствуют указания свыше или если все вы не проголосуете против этого. Если кто-то не собирается следовать моим указаниям (он взглянул в сторону Миши и меня), он может считать свой контракт расторгнутым, а себя – в отпуске. Бессрочном и неоплачиваемом.

– К чему так круто? – поинтересовался Миша.

– Для устранения недоразумений, – объяснил Сергей. – Так вот, я решил, чем мы займемся в ближайшее время. Если кто-то захочет преподавать аборигенам идеологические доктрины, ему отводится на это два часа рабочего времени и неограниченно – личного. Чтобы не было нестыковок с генеральным планом. В остальное время мы будем делать электрический утюг. Разумеется, привлекая в помощь аборигенов. Под каким соусом мы это подадим им, придумают Миша и Женя.

Заметив наши дикие взгляды, Сергей пояснил:

– Из всех предметов материальной культуры мы сохранили только одежду. У моей жены целый чемодан платьев. Их надо содержать в приличном виде. Поэтому нам нужен утюг.

– Да он поехал, – высказал вдруг мою затаенную мысль Миша. – И скоро мы все здесь поедем.

Разумеется, под старомодным выражением «поехал» он подразумевал «сошел с ума», а вовсе не «отправился в дальний путь».

– По ходу мы сделаем себе бритвы, – невозмутимо продолжал Сергей. – Я решил, что производство утюга – оптимальная цель для нас. Задача трудна, но выполнима. Нам надо чем-то заняться. Заодно научим кое-чему туземцев. Если сможем. Мы могли бы попытаться построить электромобиль или велосипед, но у нас вряд ли получится. На мелочи размениваться не будем. Лена и Саша подготовят технический проект, Женя и Миша организуют производство и привлекут к нему местных жителей.

Возражений не было. Зачем возражать, когда все решено? Нам действительно нужно было чем-то заниматься. Желательно, чтобы это еще было полезно аборигенам.

Уже на следующий день Лена и Саша подготовили начальное техническое описание проекта. Нам нужно было получать сталь, медь, никель или какой-то другой металл в достаточном количестве, инструмент для его обработки, изоляцию для проводов, источник тока. Мы решили делать электрический утюг, а не химический или нагреваемый на печи.

Как Родоначальник Письма, я имел наибольшее влияние среди аборигенов. Я был их культурным героем, в традиционном понимании этого слова. Миша старался сойти среди местных за своего, работая в области политики, примиряя племена, поощряя и запугивая. Однако вызывал он благоговение и страх, почему-то ассоциируясь с воином, хотя оружия никогда не носил. Галя, конечно, была Великой Целительницей. Сергей – нашим молодым отцом, не очень могущественным, так как силу свою он никогда не показывал. Наше почтение к нему вызывало и почтение аборигенов. Функции Лены и Саши аборигенам были не очень ясны.

Нам требовалась руда, печи, чтобы ее плавить, транспортные средства, чтобы возить руду и топливо, материалы, чтобы строить печи.

Миша собрал совет племен, и на нем я призвал двадцать человек под руководство Гали, для строительства печей, тридцать – Сергею, чтобы сооружать плоты и носить руду, рубить и возить дрова, пятьдесят – себе, на поиски и добычу руды. Карту залегания руд составила еще первая поисковая экспедиция, открывшая эту планету, но при нашей нынешней технике точно воспроизвести расположение месторождений мы не могли. Десяти самым смышленым Миша должен был объяснять технологию выплавки металла. Какого – мы еще не знали.

Еще двадцать человек под руководством Лены начали усиленно изучать химию. Саша с пятью учениками думал, как устроить электростанцию, надо заметить, без особого успеха. Не было материалов.

Кормить все наши бригады любезно согласился совет племен. Но мы не хотели питаться даром, поэтому Гале пришлось заняться еще и агрономией, передав постройку печей Саше. В помощь Гале Совет выделил восемьдесят человек. Работать на нас было чрезвычайно престижно и почетно, поэтому Совету племен приходилось выбирать из сотен желающих. Нам было понятно, что из наших работников чуть позже сформируется техническая элита местного общества. Наверное, аборигены тоже это поняли, или руководствовались какими-то своими соображениями.

Через месяц мы нашли медную руду. После этого Саша забросил всякие попытки работы над электростанцией (а именно, сооружение плотины), и принялся за выплавку меди. В помощь ему поступило еще двадцать пять человек. Семьдесят человек стали рудокопами, на сорок увеличилось число перевозчиков и поставщиков дров. Саша требовал каменный уголь. Я советовал ему обратиться к кому-то другому, а не ко мне, так как я занимаюсь рудой. Лена помогала Саше в разработке технологий выплавки. А на поиски угля я все же отправил самостоятельную команду во главе с аборигеном, который после этого получил почетную наследственную фамилию Уголь.

Через три месяца мы получили первый слиток меди и отлили из него утюг. Аборигены установили этот утюг на главной площади города и стали ему поклоняться. Мы не были против. Во-первых, мы сами занимались чем-то подобным, во-вторых, это лучше жертвоприношений. Но после удачно воплощенной первой части проекта продвижение работ замедлилось. Нам нужна была проволока, но делать ее мы не умели.

Через полгода, задействовав еще сорок смышленых аборигенов, с помощью колеса на плотине и системы веревочных приводов мы научились тянуть толстую медную проволоку. Проволокой обвили деревянный столб на центральной площади. Этот столб отбил часть поклонников у утюга.

Для создания электрического генератора нам нужно было железо, точнее, магнит. Железа у нас не было, да если бы и было, никто не знал, как изготовить из него магнит, не имея источника тока. Искать железо отправилась команда из ста человек под командованием аборигена с почетной фамилией Железо. По ходу дела они нашли серебро, но через год им попалось и железо. К этому времени на полях под командой Гали работали триста человек, и мы, удовлетворяя свои потребности, еще и продавали продукты. К электрическому утюгу серьезных шагов сделано не было. Мы усовершенствовали телеги, укрепив трущиеся детали медью. Производство ее достигло пяти килограммов в день. Одежду мы гладили медными утюгами, нагретыми на печи. Кроме того, мы наладили чеканку денег.

В свободное от работы время Миша соорудил самогонный аппарат. Это сразу подняло его рейтинг среди населения до заоблачных высот. Змеевики стоили огромных денег. Аборигены радовались, как дети. Появились первые признаки морального разложения. Но, по уставу, ничего противозаконного Миша не сделал.

Сергей не переставал повторять о нужности утюгов. Но его голос тонул в море воплей восторженных аборигенов, которым нужны были любые технические новинки, но вовсе не утюги.

Оставив рудное дело под присмотром местных специалистов, я и Лена занялись производством стекла и фарфора. Для этого мы задействовали пятьдесят аборигенов. Вполне понятно, к утюгу нас это не приближало. Правда, я обосновал необходимость получения стекла как материала для опытов по электричеству и изолятора. Но это было надуманно.

Стеклянный утюг, который я отлил в угоду Сергею, установили на той же площади, что столб и медный утюг. Он поднял мою популярность, но до Мишиной, приобретенной благодаря алкоголю, ей было далеко.

Через полгода Миша и Сергей все еще пытались сделать магниты из полученного нами в небольших количествах железа, и с ними над этим работало тридцать местных жителей. Забегая вперед, скажу, что магнита они так и не сделали.

В общей сложности, через два года после гибели станции под нашим руководством работали три тысячи аборигенов. Мы производили медь и некоторые изделия из нее. Я делал посуду из стекла и бусы. Кроме того, наши сельскохозяйственные производства кормили всех жителей в ста километрах вокруг города, около двадцати тысяч человек.

Мы смастерили корпус нашего утюга, и Сергей с помощью Лены (никто больше не хотел заниматься этой бредовой идеей), разработал схему проводки нагревательной системы и рассчитал толщину проводов. Для работы электрического утюга не хватало мелочи – электростанции. По пути к ее созданию мы практически не продвинулись.

Прошло еще два года. Наши стекольные мастерские выпускали большое количество изделий, производство железа захлебнулось из-за отсутствия сырья, а выплавка меди становилась все менее рентабельной, так как потребности в меди сокращались, а затраты на ее производство были высоки.

Может быть, мы были идиотами, но в техническом плане мы не были в состоянии придумать еще что-то грандиозное, что нам было бы под силу осуществить. Я полностью посвятил рабочее время образовательным беседам с туземцами и открыл университет, точнее, теологический факультет. Саша и Сергей попытались изобрести гидравлический пресс и паровую машину. Их бесплодные попытки прервал прилетевший с Земли корабль. Земная наука развивалась, и помощь пришла в два раза быстрее, чем ожидалось.

Команда звездолета со скрытым презрением осмотрела наши сооружения, казавшиеся туземцам чудом техники. Они не поняли, что мы действительно проявили недюжинную смекалку и трудолюбие.

Станция была восстановлена за неделю, и сразу же заработал телепортатор.

Сейчас, вновь оказавшись на Земле, я сам с трудом верю, что шесть человек с учеными степенями, имея в распоряжении ресурсы и недра целой планеты, не смогли сделать утюг. Но это факт.

Рассказы о могуществе человеческой изобретательности переполняют нас гордостью. Но они весьма далеки от истины. В действительности, большинство людей, оторванных от цивилизации, не смогут даже правильно вырыть нору.