Текст книги "Прощайте паруса (Поморы - 3)"

Автор книги: Евгений Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

2

Сергей Осипович Поморцев, человек твердого характера, большой практик, умел вести дела с размахом, Он взял себе за правило советоваться с людьми, учитывать коллективное мнение и опыт даже тогда, когда был совершенно уверен в задуманном предприятии. Ведь иной раз совсем неожиданно могут быть обнаружены какие-либо просчеты. Недаром говорится: "На свой ум надейся, а с чужим советуйся". Поморцев рассказал обо всем на собрании колхозников. Новые необычные условия и размах работ удивили зверобоев. Но, как люди дела, они были расчетливы и осторожны и задали массу вопросов: во что обойдется наем вертолетов, как будет оплачиваться труд, где взять дефицитные материалы. Невиданный прежде способ массового отлова зверя вызвал разные толки и сомнения. Непривычным было уже то, что людям, как десантникам, предстояло высаживаться с вертолетов на ледяные поля, целый день там ловить зверей, сажать их в сетные мешки, а после грузить в контейнеры на подвеску к машинам. "А вдруг ударит непогода? Не потеряемся ли мы во льдах? Ведь вертолеты не могут летать при плохой видимости". У Поморцева на каждый вопрос нашелся обстоятельный ответ. И сам он, солидный в своем морском кителе с нашивками, седоголовый, вселял своим видом уверенность в успехе задуманного. На собрании были и старые поморы – Панькин, Киндяков, Дерябин и другие. Конечно, им подобное не могло и во сне привидеться: огромная ревущая машина зависает над льдиной где-нибудь между островом Моржовец и Зимним берегом... И с нее по стремянке прямо в снег спускаются зверобои, имея лишь самое необходимое и харч на день. Семен Дерябин только слушал да головой покачивал. Дорофей подталкивал локтем в бок Панькина и многозначительно поглядывал на него: дескать, вон теперь как! А Панькин только вздыхал взволнованно. Он видел в своем воображении, как будущей весной село наводнят пилоты, заправщики, метеорологи, радисты, сотрудники рыбакколхозсоюза, полярного института, корреспонденты, фотографы и еще бог знает кто... И станет в Унде так оживленно, как не бывало никогда. И людям будет жарко от работы. А ему, Панькину, по старости лет и нездоровью придется только смотреть на все со стороны. Досадно... Увлеченный идеей Поморцева, Дорофей не замечал огорчений старого товарища и продолжал подталкивать его локтем и даже подмигивать: вон как новое-то шагает! Панькин не выдержал и раздраженно одернул его: – Да перестань ты меня толкать. Собрание меж тем продолжалось. Секретарь райкома поинтересовался: – А что скажет по поводу новой технологии товарищ Митенев? Шатилов спросил его неспроста. До сих пор Дмитрий Викентьевич молчал. Его, видимо, одолевали сомнения. – В принципе... В принципе я это дело одобряю, – сказал парторг. – Однако мы идем на большой риск. Придется нести огромные затраты. Окупятся ли они? Ведь мы только что приобрели тральщики. На счету у нас кот наплакал... – Так, – по лицу Шатилова пробежала тень озабоченности. – А как думает председатель? – Средства мы найдем, – ответил Климцов. – Надо приступать к делу. Дмитрию Викентьевичу с его бухгалтерией следует составить подробную смету на все виды работ. Тогда и увидим, сколько потребуется денег. Слова попросил Панькин. – Раздумывать тут нечего, – сказал он. – В новой организации промысла я вижу прямую выгоду. Сколько стоит шкурка серки на меховом аукционе? Поморцев назвал примерную цену. – Ну вот. А сколько надо добыть зверя в марте? Поморцев назвал внушительную цифру. – Так давайте перемножим, – Панькин при этом посмотрел на Митенева. – А сколько стоит вертолет в сутки? И много ли дней он будет работать? спросил тот. – Я называл вам стоимость машин на всю кампанию, – пояснил Поморцев. Вычтите эту сумму из предполагаемых доходов! И учтите, что в зверобойном промысле будут участвовать на паях и соседние колхозы. Центр промысла будет у вас, и сюда они пришлют свои бригады. И все расходы и доходы будут распределяться, исходя из долевого участия. – Словом, дело решенное, – заявил Климцов. – Отступать нам теперь никак нельзя... * * * Шатилов и Поморцев коротали вечер в комнате приезжих, где было довольно уютно и чисто. Манефа, которой правление все-таки прибавило зарплату, хорошо все прибрала и протопила печку. От нее струилось устойчивое ровное тепло. В окно было видно, как на западе в разорванные ветром облака садилось солнце. На столе были разложены хлеб, масло, консервы, печенье. Шатилов наливал в стаканы круто заваренный чай. Пиджак его висел на спинке стула, воротник рубашки был по-домашнему расстегнут. Поморцев же, затянутый в морской китель, и в этой обстановке выглядел, как капитан на мостике. Пришел Климцов. Шатилов пригласил его к столу: – Садись, Иван Данилович, попьем чайку. Ну как, забот теперь прибавилось? – Конечно, – отозвался Климцов. – Надо начинать с плана подготовительных работ. – Командируем тебе в помощь плановика с экономистом, – пообещал Поморцев. – Помощь будет кстати, – обрадовался Климцов.– Я в этих делах еще не силен. – Мы завтра улетаем. Если есть просьбы, выкладывай, – сказал Поморцев. Иван Данилович тотчас достал из кармана аккуратно свернутый лист бумаги, развернув его, подал своему начальнику. – Это что, письменная просьба? – спросил тот. – Это – заявка, которую Панькин давал вам на отчетно-выборном собрании. Она, к сожалению, не вся выполнена, – пояснил Климцов. Поморцев надел очки. – Давай посмотрим по пунктам. По-моему, тут уже выполнено многое. – Вы читайте, читайте, – лукаво посмотрел на него Иван Данилович. – Читаю: "Выделить моторную дору". – Дора не выделена, Сергей Осипович. – И не будем выделять. – Поморцев взглянул на Климцова поверх очков. Зачем она вам? Мы дадим новое судно типа ПТС7 мощностью двести сил. Примерно такое, как ваш "Боевик", только лучше – их модернизировали. Двигатели стоят мощнее, ну и все другое усовершенствовано. – Это хорошо, – согласился председатель. – А когда можно получить? – Будущим летом. Вот денег заработаете... – Долгонько, но подождем. А не забудете? – Не забудем. Дальше: "сверлильный и токарный станки..." Это вы получили. – Получили. А оборудование водонапорной башни? – С этим туго. Завод-изготовитель задерживает отгрузку. Мы послали туда толкача. Получим – дадим. Дальше: трактор ДТ-75 с гидросистемой. Получили же! – Получили. А вот кирпича и шифера, извиняюсь, вы дали нам вполовину меньше против заявки. Нам эти материалы нужны будут дозарезу! – Климцов наседал на Поморцева так настойчиво, Что Шатилов заулыбался. – Новый-то цех придется строить! – Но ведь он будет деревянный, брусковый, – глянул опять поверх очков Поморцев. – И крышу накинете тесовую. – Стены деревянные, верно, – согласился Климцов, – а крышу лучше делать шиферной. Дешевле и практичнее. Деловой разговор продолжался. И когда, наконец, все обговорили, согласовали и утрясли, довольный обещаниями Поморцева, Климцов пригласил начальство к себе на ужин. Но в это время пришел вызванный Шатиловым Митенев. Чтобы не мешать их разговору, Климцов решил уйти, Поморцев вышел вместе с ним и попросил показать ему колхозную электростанцию. – Пожалуйста, – охотно согласился Иван Данилович. По дороге Поморцев завел разговор: – У вас электростанция дает ток только до двенадцати ночи. Такой режим работы представляет для населения большие неудобства. – Почему, Сергей Осипович? Ведь ночью все спят. – А холодильники в домах? – Так их нет... – Потому и нет, что электричество не круглые сутки. – Обойдутся без холодильников. Погреба со льдом имеют. Испокон веку так было. – Надо жить по-современному. Холодильники колхозникам необходимы. В других селах, подключенных к государственной энергосети, ток дают круглые сутки. Нынче уже почти во всех деревнях и холодильники, и телевизоры, и радиолы и даже пылесосы... Так что отстаете... Ну а если припозднился рыбак, прибыл с путины ночью? Как ему чайком побаловаться? Ни плитки, ни чайника не согреть, да и зажечь кроме керосиновой лампы, нечего... Тебе не приходила такая мысль? Подумай-ка над этим! * * * Митенев внутренне подобрался и насторожился. Иван Демидович не спешил с разговором. – Что нового в партийной организации? – наконец спросил он. – Да все вроде по-старому, Иван Демидович. Живем обычным порядком. Собрания у нас ежемесячно, заседания бюро тоже... – Это ладно, что и собрания и заседания бюро. Только я хотел о другом. Вот сегодня говорили на собрании о новой технологии. Какую позицию заняли вы? Разве это не партийное дело – внедрение нового? – Шатилов чуть склонился над столом. – Вы – прекрасный финансист. Но... как бы вам сказать... Вы почему-то не слишком заинтересованно относитесь к новой технологии промысла морского зверя. В чем же дело? Вы что, не верите в замысел Поморцева? – Да нет же, – с досадой возразил Митенев. – Поморцев – мужик с опытом, много лет на этом деле. И я не против того, чтобы все это осуществить. Я сомневаюсь только в сроках. Будущей весной мы не сумеем развернуться дела много, а времени на подготовку мало. Что может получиться? А то, что мы возьмем семерку вертолетов, наловим зверей, получим шкурки, а обработать не сумеем. На строительство и оборудование цеха нет еще и проекта. Ни машин, ни приспособлений, ни мастеров. А ведь сырье надо как следует обработать! Не сотни, а тысячи шкурок. – Вот как, – суховато сказал Шатилов – Да, так, Иван Демидович. Зверобоям придется работать в непривычной обстановке. Они станут звероловами. Белька нетрудно поймать, он малоподвижен, но ведь надо его еще и погрузить на вертолеты. Какие будут контейнеры? Крытые? Открытые? Если открытые, то в морозы да при ветрах в полете не померзнут ли звери? Ведь отвечать придется... – Ответственности боитесь? – упрекнул Шатилов. – Нет... – Митенев старался сохранить спокойствие. – Я готов держать ответ по справедливости. Но непродуманными и скороспелыми действиями мы можем нанести ущерб колхозу и государству. – Он замолчал, опустил голову. Шатилов в раздумье заходил по комнате. – Ну, ладно, допустим, вы правы. Так почему же, черт побери, вы не сказали о том, что вас мучает, на собрании? Почему вы только ограничились упоминанием о больших расходах? Митенев приложил руку к груди. – Иван Демидович, как я мог сказать, что в будущем году промысел может сорваться? Все – за, один Митенев – против? "Ох, уж этот Митенев, скажут, всегда и во всем сомневается! Сам себе не верит". – Напрасно ничего не сказали. Нельзя было молчать. Все надо было высказать на собрании, чтобы выяснить истинное положение дел. – Видимо, духу не хватило, – признался Митенев. – А ведь Климцов придерживается иного мнения! – Климцов молод и неопытен. Подбрось ему интересную идейку – сразу ухватится... А что и как – не разберется. – Молод, верно, но кое-какой опыт уже есть. Ну и что же вы предлагаете? – Начать новый промысел не раньше чем через год. – Давайте подождем, когда вернется Поморцев. И вы ему обязательно все выскажите. Обсудим еще раз. Но если окажется, что вы все-таки не правы, вам круто придется менять свое отношение к вертолетной кампании. Иначе вам трудно будет направлять усилия коммунистов и всех промысловиков на то, чтобы в марте будущего года уже работать по новому. Если секретарь партбюро в чем то не убежден, может ли он убеждать других? – Надо ставить на эту должность другого, – сказал Митенев сухо. – Я давно собирался просить замену. Мне трудно работать. Дадим возможность проявить себя тому, кто помоложе, кто мыслит по-современному. А мне, видимо, возраст мешает... Я не привык, Иван Демидович, к нынешнему размаху в хозяйственной деятельности, к нынешним масштабам. Не привык десятками тысяч расходовать вот так сразу деньги...

3

Ночь выдалась какая-то бессонная Шатилов и Поморцев, сходив все-таки к Климцову на ужин и досыта наевшись кулебяк с рыбой и напившись чаю, улеглись на койки, но сон к ним не приходил. По комнате плавал, словно легкий туман, полусвет белой ночи. За печкой верещал сверчок. Тикал казенный будильник на столе. Шатилов сел, опустив с койки босые ноги, и подвинул ближе стул с пепельницей. Поморцев лежал на спине, заложив руки за голову, и глядел в выбеленный потолок. – Не спится, Иван Демидович? – спросил он – Не спится, – пыхнул папиросой Шатилов. – Всякие мысли в голову лезут... Климцов сказал, что собирался строить коровник, но теперь придется это отложить – цех нужен. А ведь он обещал дояркам, что в будущем году перейдут в новое помещение, механизированное по всем правилам... – Ну, коровник подождет. – Нельзя. Нельзя эту стройку откладывать, – резковато перебил его Шатилов. – Кто же будет заботиться о животноводах? Кто будет заводить крупные животноводческие комплексы? – Иван Демидович, дорогой! Здесь ведь Поморье... – И в поморском колхозе есть возможность сделать животноводство не попутной, не вспомогательной отраслью, а основной. Во всяком случае не второстепенной. И рентабельной! – Ну, тут твоими устами заговорил аграрник! – А как же иначе? Я ведь и есть аграрник. Кроме поморских, в районе двадцать животноводческих хозяйств, и о них – моя первая и главная забота! – Это я понимаю. И все же райкому не мешает почаще интересоваться и рыбколхозами... – А разве мы не интересуемся? – Маловато, маловато, дорогой секретарь. – Маловато, потому что у них экономика крепче, да и есть постоянный хозяин – рыбакколхозсоюз, где шефом некий Поморцев. Зачем же нам его подменять? – Ну-ну, – уклончиво произнес Сергей Осипович. – Чем же вы занимаетесь в остальных, не рыболовецких хозяйствах? Просвети-ка меня, все равно не спим... – Дел много. Прежде всего – комплексы. Они – основа ведения нынешнего хозяйства. Их пока у нас в районе немного. А надо переводить сельский труд на промышленную основу, добиваться, чтобы каждый комплекс стал фабрикой молока и мяса. С птицефермами у нас уже стало хорошо. А с животноводческими комплексами посложнее. Многое еще мешает... – Что именно? – Мало рабочих рук... Нет хороших дорог... Дороги, я тебе скажу, в нашей местности – первое дело. Хозяйства у нас растянулись по берегам реки на добрую сотню километров. А дорог нет... Ни корма подвезти, ни снабжение как следует наладить... Во многие села продукты и промтовары завозим летом, водным путем – создаем годовой запас. А река стала – мы сели. Как из этих, пока еще предполагаемых, комплексов вывозить в город молоко и мясо? Как доставлять материалы для строительства на село? И не самолетами же перебрасывать скот на убойные пункты... Потому что дорог хороших нет, деревни у нас разрознены. В какой-нибудь деревушке заболеет колхозник или колхозница, а медпункт в центре сельсовета, километров за десять или больше. Дорога, особенно весной и осенью, скверная, колеса вязнут, – на лошаденке хрюпать приходится. Ты это знаешь не хуже меня... И потому-то не держатся люди в деревне, и прежде всего молодежь. Получат среднее образование – и до свиданья, дом родной... – Шатилов погасил окурок и лег. – Я все больше задумываюсь над судьбой нашей северной деревни. Она сейчас находится на своего рода водоразделе, когда со старым мы уже расстались, а нового еще не достигли... – Что ты имеешь в виду? – А то, что деревня долгое время вынуждена была жить в рамках, запрограммированных еще единоличным хозяйством. Теперь небольшие деревеньки исчезают. А разобщенность сел вступает в противоречие с требованиями времени. Время диктует новые способы и приемы ведения хозяйства, новый бытовой уклад. Вот я говорил о комплексах. Вокруг такого сельского объекта и должны жить и работать современные землеробы. Но объектов таких пока еще очень мало. До обидного мало, и они не столь совершенны, как бы хотелось... – Так в чем же дело? – Силенок маловато, чтобы сразу поднять такую махину... Мы многое сделали и делаем, но надо делать куда как больше!.. Оба умолкли. Думали о деревне, но каждый по-своему. У Шатилова в голове засела деревня с животноводческими комплексами и всем с ними связанным, У Поморцева все мысли были связаны с рыбацкими селами. Проблемы возникали разные, но одинаково трудноразрешимые. – Нелегко, – сказал наконец Поморцев. – Сочувствую тебе, Иван Демидович, а помочь, сам понимаешь, не могу... Своих проблем – хоть пруд пруди... – Вот как! – полушутливо отозвался Шатилов. – А я думал в твоем рыбацком деле проблем не бывает: закинул невод – и тащи, что попадет. – Вот именно: закинул... а вытащил вместо рыбы опять те же проблемы... Мы, поморские колхозы, у Севрыбы да у Министерства рыбного хозяйства вроде как сбоку припека... – Это как понимать? – Да так. Есть "большой флот" и есть "малый флот". "Большой флот" – это Севрыба с тралфлотами Мурманским и Архангельским, а "малый" – мы, колхозники. – Ну и что? Делаете одно дело – ловите рыбу. – Ловить-то ловим, да не в равных условиях. Вот недавно колхоз "Звезда Севера" купил два старых тральщика. А где новые? Их дали тралфлоту на пополнение... И вообще, сколько за последние десять лет Севрыба получила новых кораблей, а колхозы – ни одного. И если бы не купили старых, неизвестно, чем бы жили. – Так проси, добивайся новых кораблей! – А я не прошу? Все время тем и занимаемся, что просим. Теперь, правда, обещали выделить новый тральщик, на него-то и рассчитывает Климцов. – Все же, значит, дают. – Мало. И вообще нам привыкли давать в основном то, что в "большом" флоте не очень гоже, не шибко рентабельно. Но колхозники и при таких неравных условиях тралфлот обходят. – Ну вот! Зачем вам новые корабли, раз вы и на старых траловому флоту даете десять очков вперед. – Обижаешь, Иван Демидович. Надо нас в правах уравнять с гословом. Рыбу-то ведь ловим тоже для государства! – Да... И я тебе сочувствую. Давай-ка попробуем все же теперь уснуть. Проблем всех нам все равно не решить, – сказал Шатилов, посмеиваясь. Но смех его был не очень веселым.

Дмитрий Викентьевич в тот вечер понял, что не случайно он остался со своим мнением в одиночестве. Жизнь идет вперед и диктует новые методы работы, требующие смелых решений. А он к этому не привык, и у новой жизни оказался как бы в хвосте. "Видимо, плохо я, старый работник, представляющий вчерашний день колхоза, вписываюсь в современные масштабы. Как у финансиста, положение у меня подчиненное. Средствами распоряжаются правление с председателем. Мне остается только выполнять указания... А вот как парторг я, кажется, и вправду устарел. Пусть поработает на этом месте другой. С меня хватит". Утром он пришел на работу, как всегда, спокойный, уравновешенный, чисто выбритый и первым делом заглянул в кабинет председателя. До вылета оставалось еще часа два. С утра Шатилов и Поморцев осмотрели помещение, предназначенное для временного цеха, и теперь сидели у Климцова, обмениваясь мнениями. Поморцев советовал председателю: – Надо до осени сделать для консервации шкурок небольшие бетонные резервуары в земле на возвышенном месте, где нет грунтовых вод. Чертежи мы пришлем. Цемент, как приеду, сразу отгрузим. Климцов слушал и записывал в блокнот. Шатилов молча сидел у окна. – А, Дмитрий Викентьевич! – приветствовал он главбуха. Митенев вежливо поздоровался и стал слушать, что говорит начальство. Когда Поморцев закончил деловой инструктаж, Шатилов сказал, обращаясь ко всем: – Вот, товарищи, вчера Дмитрий Викентьевич просил заменить его на посту секретаря партийной организации. Что скажете по этому поводу? – Разве есть к тому достаточные причины? – спросил Климцов. – Видимо, есть, – сдержанно заметил Шатилов. – Мне трудно работать по двум направлениям. Теперь в бухгалтерии дел будет еще больше, – стал объяснять Митенев. – Да и со здоровьем неважно... – Если Дмитрий Викентьевич настаивает, просьбу придется уважить, высказал свое мнение Климцов. – Но я прошу вас, Дмитрий Викентьевич, обратился он к Митеневу, – в бухгалтерии еще поработать. Никто, как вы, не умеет экономить колхозный рубль. Другого главбуха нам не надо. – Буду работать, пока смогу, – обещал Дмитрий Викентьевич, тронутый просьбой председателя. – И до отчетно-выборного собрания придется вам вести и партийную работу. Преждевременно вас освобождать никто не собирается, – сказал Шатилов.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

В отношениях мужчины и женщины наступает такой момент, когда приходится так или иначе решать свою судьбу. И Суховерхов понимал, что такой момент в его отношениях с Феклой наступил. Чувство, возникшее у него к этой женщине, было глубоко и серьезно. Кроме того, он, как директор школы, руководитель коллектива педагогов, воспитатель детей, не мог пренебрегать общественным мнением. А что, если его ночной визит к Фекле не остался незамеченным? Это может вызвать ненужные кривотолки... Школа была пуста. Недавно в ней закончили ремонт, предшествующий началу учебного года. Леонид Иванович пришел проверить, хорошо ли высохла краска на партах, и задержался в одном из классов. Не без труда втиснувшись за парту, предназначенную для– пятиклассников-шестиклассников, он облокотился на блестящую крышку и задумался. Фекла не выходила у него из головы. Одиночество ему наскучило, а она определенно относится к нему с большой симпатией. Конечно, любовь украдкой дальше невозможна. Надо или порывать связь, или соединять свою судьбу с этой женщиной. А почему бы не соединить? У Феклы масса достоинств. Она умна, практична, находчива, жизнелюбива, заботлива, умелая хозяйка. В селе ее уважают и ценят. Недостаток образования с лихвой восполняется в ней живостью ума, общительностью и массой других достоинств.

Для объяснения с Феклой Суховерхов выбрал воскресный вечер, надел выходной костюм, белую рубашку и тщательно повязал галстук. В портфель положил бутылку марочного вина и коробку конфет. Ермолай был посвящен в его сердечные дела и отнесся к решению постояльца одобрительно. Выйдя проводить Леонида Ивановича на крыльцо, он весь так и сиял. Напутствовал Суховерхова Ермолай по-своему, по-унденски: – Будь с ней посмелее. Она баба – огонь! За словом в карман не полезет. Долго не обхаживай, не рассыпайся перед ней. Бери быка за рога: раз-два ив дамки! Фекла, придя с фермы и поужинав, сидела у стола и вышивала на пяльцах. В избе было тепло, аппетитно пахло чем-то печеным или жареным. Леонид Иванович тихо прикрыл за собой дверь. – Добрый вечер, Фекла Осиповна! Фекла положила пяльцы на подоконник, подошла к нему и подала руку. – Здравствуйте, Леонид Иванович! Рада вас видеть. Он пожал ее руку деликатно и многозначительно. Но обращение Феклы к нему на "вы" привело его в некоторое смущение. – Что же вы, будто аршин проглотили? – усмехнулась Фекла. – Проходите, садитесь. Я самовар поставлю. Долго не появлялись... Я уж думала – забыли про меня... Взявшись за самовар, который стоял на табурете возле плиты, она метнула на Леонида Ивановича радостный взгляд, и он, поймав его, сразу приободрился. – Дорогая Фекла Осиповна... – торжественно произнес Суховерхов, не сходя с места и по-прежнему держа портфель в руке. Фекла поставила самовар на пол, сняла крышку и недоуменно посмотрела на него. – Да садитесь же. Почему это вы сегодня такой торжественный? – Я пришел сказать вам, Фекла Осиповна... Словом, прошу вас, будьте моей женой! Фекла чуть отступила, выставив вперед руку, словно останавливая его этим жестом: "Погодите, не говорите ничего больше". Потом, машинально поправив прическу и наконец овладев собой, подошла к Суховерхову и сняла с него мягкую шляпу, отобрала портфель. Шляпу повесила на гвоздик, портфель поставила на лавку, а Леонида Ивановича усадила на стул. – Вот так. Теперь можно и потолковать. Что это вы такое там сказали у порога? Я не расслышала... – Я прошу вас стать моей женой, – повторил он и добавил мягко и доверительно: – Я вас полюбил... Фекла молча стояла перед ним. Правду сказать, она немного растерялась, хоть и была женщиной находчивой. Да и предложение это в общем-то не явилось для нее неожиданностью. Она частенько подумывала о том, что Суховерхов рано или поздно беспременно потянется к домашнему теплу. Так оно и вышло. Но когда он произнес ожидаемые слова, Фекла не нашлась, что ему ответить. – Ой, самовар-то! Простите... Я сейчас... – спохватилась она. И пока наливала самовар, клала в него уголья, опускала зажженные лучинки, а потом ставила жестяную трубу, в голове у нее вился рой мыслей: "Что же ему ответить? Ах, боже мой! Человек пришел с открытой душой, а у меня и слов нет..." Наконец она решилась: – А вы, Леонид Иванович, хорошо все обдумали?– спросила напрямик. Теперь, когда главное уже было сказано, Суховерхову стало легче. – Да, Фекла Осиповна, я все обдумал. Она вздохнула и продолжила с некоторым сожалением: – Я уж не молода. Вам бы нужна подруга жизни помоложе... – Никто другой мне не нужен. – Ну что ж... спасибо... Но, как бы вам сказать, чтобы вас не обидеть... Я ведь уж старею. Вы моложе меня... – Давайте, не будем говорить об этом, – попросил он. Она взглянула на него благодарно и отозвалась очень тихо, так, что он едва расслышал: – Как хотите. Не будем, так не будем. Только... только я не знаю, смогу ли стать матерью... – она вся напряглась, словно пытаясь преодолеть сильную внутреннюю боль, но сказать о таком щекотливом деле сочла просто необходимым. – И об этом не будем говорить. Я просто хочу, чтобы вы были со мной рядом до конца... С вами будет тепло, радостно. Я знаю. – Вы так думаете? – Я уверен в этом. – Милый ты мой! Учитель! – точно вырвалось у нее из души, но Фекла сдержала себя и спрятала вспыхнувшее румянцем лицо, снова склонившись над самоваром. Затем они пили чай, угощались массандровским вином. Фекла усиленно потчевала Леонида Ивановича, а он благодарил и все ждал от нее ответа. Но Фекла все время словно бы уклонялась от окончательного решения, и Суховерхов начал тревожиться. От волнения он даже выпил лишнюю рюмку, и голова у него закружилась. Пришлось приналечь на закуску и выпить крепкого чаю. Когда Леонид Иванович собрался уходить, Фекла подала ему шляпу, смахнув с нее воображаемую пыль платочком. – Вы так и не дали мне ответа, Феня... – робко напомнил Суховерхов. Она провела рукой по его волнистым русым волосам. – Раз вы хотите жениться на мне и думаете, что вам со мной будет хорошо, то я согласна. Лишь бы вам со мной было хорошо... Потом посмотрела ему прямо в глаза и степенно, по-старинному, поцеловала в губы. – Ну вот. Теперь идите... И когда Леонид Иванович ушел, накинула полушалок и тоже вышла на улицу. Постояла на крыльце, счастливо улыбаясь, и побрела по тропинке к реке. Берег был неподалеку. На обрыве лежал большой, вросший в землю камень. Фекла вспомнила, как здесь, напротив камня, мужики, среди которых был и ее отец, грузили перед самым приливом карбас. А когда начался прилив, карбас отчалил и пошел к шхуне, стоявшей в устье. Отец, сидя в корме, у правила, обернувшись, помахал им с матерью рукой. А потом, сутулясь, отвернулся и стал смотреть вперед. Мать взяла ее за руку и повела домой старательно пряча слезы, вызванные расставанием. События давних лет со всей отчетливостью воскресли в памяти Феклы. Взгляд ее устремился в сторону устья, которое расширялось и вливалось вдали в губу. В левой стороне залива невидимо отсюда над морем высокий обрыв Чебурай. Берег Розовой Чайки... Фекла вспомнила войну, то, как она ловила семгу с Семеном Дерябиным, и в сердце шевельнулась грусть... А Суховерхов в это время вернулся домой совершенно счастливый. Едва переступив порог, он уткнулся лицом в жидкую стариковскую бороду Ермолая, и тот сразу понял, с какими вестями вернулся его постоялец. – Когда свадьба-то? – Скоро. Очень скоро будет свадьба.

2

Женитьба эта порядком взбудоражила село. Кто бы мог подумать, что Зюзина на склоне лет выйдет замуж, да еще и жениха отхватит такого, что многим на зависть: человека образованного, директора школы. Имена жениха и невесты вертелись у баб на языке целую неделю. Известное дело, людская молва, что морская волна: начнет бить в берег – только держись, а как ветер утихнет и нет ее, улеглась. Как водится, позлословили: – Вспомнила Фекла свой девишник... – Опоила приворотным зельем Суховерхова, вот и присох к ней. – Леонид-то Иванович женился, как на льду обломился: Фекла-то уж не первой молодости невеста, и чего он сунул шею в хомут? Высказывались и другие мнения: – Фекла – баба золотая. Директору повезло. – Не она, так до смерти и ходил бы бобылем. Правильно сделал: без жены, как без шапки. "Клад да жена на счастливого". Все эти суды-пересуды происходили, как водится, по-за глаза. В открытую даже недоброжелатели не решались осуждать Зюзину и Суховерхова: "Что ж, оба они – люди свободные, а годы уходят. Нашли друг друга – и ладно, пусть живут с богом". А старые друзья Зюзиной – те просто были довольны, что Фекла Осиповна наконец-то устроила свою судьбу, выходя замуж за Суховерхова. Родион Мальгин, регистрируя в сельсовете их брак, сказал Фекле: – А помнишь, Феня, как ты везла меня в санях после госпиталя? Помнишь, как сожалела, что не нашла своего суженого? Вот теперь и нашла. Живите в любви да в согласии! И Панькин, когда Фекла пришла звать его на свадьбу, расчувствовался и признался: – Женитьба ваша, Фекла Осиповна, не случайна. Ведь я еще тогда, в твои именины, решил: быть вам вместе. Вот и вышло по-моему. Так или не так? – Так, так Тихон Сафонович, – прослезилась на радостях Фекла. – Вы, правду сказать, во многом определяли мою судьбу. Спасибо вам! – Она помолчала, успокоилась и уже по-деловому добавила: – Мы не будем делать большую свадьбу. Я приглашаю только самых близких. – Хорошо. Мы с женкой придем непременно. Фекла ушла от Панькина грустная, потому что выглядел он неважно: лицо бледное, с нездоровой рыхловатостью, ходил по избе осторожно, словно боялся поскользнуться. И хоть бодрился и шутил Тихон Сафоныч, Фекла отметила про себя, что бывший председатель сильно сдал: укатали сивку крутые горки. А вот Киндяков и с возрастом не накопил жирка, был жилист, цепок к жизни. Борода у него задорно торчала вперед, и ходил он довольно резво. "Сухое дерево дольше скрипит. Дай бог ему здоровья", – не раз желала мысленно Фекла. К известию о ее замужестве Дорофей отнесся с одобрением. – Давно, Феня, надо было найти тебе свой причал. Вот и нашла. Живи счастливо и благополучно! – Спасибо, Дорофеюшко, – поблагодарила его Фекла. Однако от своих обычных подковырок Дорофей все же не удержался: – Давно ли крутите любовь-то? – будто между прочим поинтересовался он. Фекла ответила уклончиво. – Значит, по пословице: "Была бы постелюшка, а милой найдется?" Девице положено согрешить, иначе ей не в чем было бы каяться... Фекла довольно чувствительно ударила его кулаком по спине. – Ох и шуточки у тя! Язык бы отсох! Правду говорят – горбатого могила исправит. – Неужто обиделась? – с невинным видом спросил Дорофей., – А ежели эдак мужа будешь лупить – так он долго не протянет. Вдовой останешься. – Мужа я буду колотить полегче. А обижаться на тебя грех. Ты у нас святой, Дорофеюшко! Весь век прожил с Ефросиньей и ни разу ей не изменил. Бабы, что иной раз дерутся с мужьями-гуленами, тебя всегда в пример ставят. – Ишь ты, как сказанула! Не знаю уж, то ли благодарить тя на добром слове, то ли обозлиться? – Благодари, Дорофеюшко, потому как я сказала тебе сущую правду. – Ну спасибо, спасибо, – рассмеялся Дорофей. – Только этим ты, Феклуша, вроде как мою мужскую честь задела... – Всяк честен своими заслугами. Ладно, приходи в гости, обмоем наше бракосочетание. – Приду, приду. Кто знает, может, боле и не гуливать на свадьбах-то? Старею я, Феклуша. А ты молодец! Про деток не забудь, – нравоучительно напомнил Дорофей. – Родить надобно помора! – Это уж как получится... – улыбнулась Фекла. Праздничное настроение ее неожиданно нарушилось: в самый канун свадьбы умерла Авдотья Тимонина. Давняя недоброжелательница Зюзиной, она даже смертью своей словно хотела испортить ей светлый праздник замужества... Сколько раз бывало вгоняла она Феклу в слезы, сколько сплетен распространяла про нее по селу. Что поделать, когда зависть творит свое черное дело: хоть бисером рассыпься, а не заслужишь от завистника доброго слова. Даже достоинства твои обернутся в его устах против тебя. Но Фекла все-таки жалела Авдотью – как-никак вместе в войну рыбачили, ходили зверя бить во льды – и с согласия мужа передвинула свадьбу. Чтобы было веселее, она пригласила на торжество и молодежь: Родиона попросила привести дочь и сына, а Соне Кукшиной сказала, чтобы та пришла с дочкой Сашей. Само собой разумеется, пришли на свадьбу и Климцов с супругой. Митенев на свадьбе не был, сославшись на головную боль и модную нынче болезнь гипертонию... Застолье проходило в верхней, чистой, или летней, избе. Фекла два дня прибирала ее, выбрасывала старье, белила потолок, мыла окна и полы, вместе с Леонидом Ивановичем оклеивала стены новыми обоями. Тесная зимовка казалась ей неподходящей для семейной жизни, и она решила обживать летнюю половину. Под дружные возгласы "горько" Леонид Иванович целовался с супругой, говорил ей ласковые слова, а потом, как это порой бывает с мало и редко пьющими людьми, не рассчитав свои силы, сник. Фекла чуть-чуть сконфузилась, но ненадолго. Она решительно подхватила мужа и унесла его в спальню. Гости одобрительно зашумели: – О-о-о! Вот это жена! С такой не пропадешь!