Текст книги "Власть и масть"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 15
НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

Нюрнберг, 1944 год, август

Ночная бомбардировка союзников принесла городу немало хлопот. Практически был уничтожен квартал, примыкавший к Нюрнбергской крепости. Три бомбы упали вблизи от ратуши, многочисленными осколками побив черепичную крышу. Еще одна бомба разорвалась рядом с «Домом Дюрера». Не заставь расторопные зенитчики понервничать летчика, так сброс мог быть куда более прицельным.

А в прошлый налет был уничтожен любимый ресторан фюрера, куда он любил приходить всякий раз, когда приезжал в Нюрнберг. Его стул находился в самом углу около окна, и ни один из посетителей не осмеливался занять это место.

Сейчас от ресторана осталась только почерневшая стена и торчащие из груды кирпичей поломанные стулья. Вот она и личная потеря фюрера в этой войне. Рассказывать ему о разбитом ресторане не стоит, канцлер будет очень огорчен.

К вечернему докладу Ганс не пришел. Подобная провинность была не в его характере. В какой-то момент рейхсфюрер даже поймал себя на том, что беспокоится о гауптшарфюрере, а ведь это было совершенно на него не похоже. То, что тревожился он не зря, стало ясно уже на следующее утро, – появился адъютант и сообщил о том, что Ганса нашли в подвалах Нюрнбергской крепости мертвым. На его теле не было обнаружено никаких ран и ничего такого, что могло бы судить о насильственной смерти, очевидно, он умер от разрыва сердца.

С минуту Генрих Гиммлер сидел неподвижно, соображая, как следует реагировать на печальное известие, потом, подняв фуражку, встал из-за стола и сказал:

– Хочу посмотреть на Ганса. Он все еще там?

– Да, господин рейхсфюрер, мы так и думали, что вы пожелаете взглянуть на место, где это произошло.

Оказывается, подчиненные знают его больше, чем ему думалось.

Уже через пятнадцать минут были на месте. В галерее все тот же полумрак, правда, в этот раз он выглядел куда более удручающим. Ганса Гиммлер увидел в самом конце галереи, он лежал на повороте, приложив руки к груди. Гиммлер подошел поближе. Полное впечатление, что боевой гауптшарфюрер пытался от кого-то защититься. Лицо перекошено: не то от страха, не то от боли. Как будто перед смертью он увидел нечто ужасное. Уж не привидение ли его посетило в последнюю минуту жизни? А ведь уверял, что после Восточного фронта ему ничего не страшно. Значит, в этой жизни встречаются вещи и поужаснее.

Но только кто же был этот неведомый враг?

– Так бывает всегда, когда прихватывает сердце, – сообщил адъютант.

Гиммлер слегка кивнул:

– Не самая боевая смерть во время войны. Хотя в жизни случается все, что угодно.

– На всякий случай мы обыскали все галереи, господин рейхсфюрер…

Гиммлер повернулся. Созерцание мертвеца – невеселое занятие.

– Разумеется, никого не обнаружили, – зашагал Генрих Гиммлер к выходу.

Пора выбираться из этого склепа. Возможно, что для Священного копья нюрнбергские подвалы будут самым подходящим местом, вот только для проживания они совершенно не приспособлены.

– Никого, господин рейхсфюрер. Хотя на полу криминалисты обнаружили несколько нечетких шагов, уходящих вдоль галереи, но их мог оставить кто угодно.

– И куда же они шли?

– Следы потерялись у самой стены.

– Вы хотите сказать, что кто-то прошел сквозь стену?

– Это не единственная странность…

– Что там у вас еще?

– Вот взгляните, – протянул он какой-то продолговатый золоченый предмет.

Гиммлер с интересом взял.

– Шпора… Правда, имеет какую-то необычную форму. И что с того?

– Это золотая шпора, господин рейхсфюрер! Вот посмотрите внимательнее, здесь она изогнута по форме каблука, а вот дужка со стержнем. Этой частью она прикреплялась к сапогу всадника, видите, она обломана…

– Что вы хотели сказать, оберштурмбаннфюрер? – не скрывая раздражения, перебил Гиммлер.

– Такие шпоры могли иметь только потомственные рыцари. Разумеется, были они и у короля. Но странно другое, как меня уверяли, здесь неоднократно проверяли помещение, но подобных находок никогда не обнаруживалось.

– Не вижу ничего удивительного, Раух, – не скрывая раздражения, отвечал Гиммлер. – Это всего лишь обломок шпоры, Нюрнбергская крепость очень старая и была построена во время крестовых походов, так что обломок мог находиться где-то среди валунов.

Адъютант выглядел взволнованным:

– Господин рейхсфюрер, я тут поинтересовался у доктора Хаусхофера, он преподает историю в университете. Он сказал, что эта шпора принадлежит германскому королю Фридриху Барбароссе!

Генрих Гиммлер посмотрел на адъютанта. На шутника тот не походил. А потом окружающая обстановка… Не самая подходящая минута для веселья, за подобную бестактность можно поплатиться не только теплым местом в Рейхсканцелярии, но и собственной карьерой.

– Доктор Хаусхофер в этом уверен?

– Абсолютно, господин рейхсфюрер!

– Позволь спросить, откуда у него такая уверенность? – едко поинтересовался Гиммлер.

– Взгляните сюда, – показал он пальцем на дужку. – Тут проставлен королевский герб. Корона… А потом имя самого короля. Вряд ли кто из вассалов осмелился бы на подобный оттиск.

Рейхсфюрер зачарованно смотрел на вычурный вензель. Такой рисунок ему приходилось видеть разве что в музеях. Он был нечеткий, видно замазанный временем, но, тем не менее, его можно было различить. Особенно удалась корона. Рядом с ним – оттиск копья, очень напоминающего то, что сейчас находилось в подвалах Нюрнбергской крепости.

– Действительно непонятно, – выжал из себя рейхсфюрер. – Хм… На свете много противоестественностей, друг мой, – Гиммлер почувствовал, что волнение адъютанта невольно передается и ему. – И эта одна из них. Так что давайте не будем ломать голову. А шпору можете отдать этому профессору. Он единственный, кто сумеет оценить этот предмет по достоинству.

Быстрым шагом Гиммлер направился к выходу. Хотелось как можно быстрее покинуть душные подвалы. Успокоился он только тогда, когда оказался во дворе крепости. Адъютант расторопно забежал вперед и распахнул перед ним дверцу авто. Уже усаживаясь в кресло, рейхсфюрер распорядился:

– Вот что сделаете, Раух. Давайте сейчас езжайте к бургомистру, я хочу видеть его через час.

Не дожидаясь ответа, он захлопнул за собой дверцу.

* * *

Вилли Либель явился через пятьдесят пять минут. Промелькнувшую в глазах тревогу он попытался скрыть за радушной улыбкой. В искренность не верилось. Не каждый человек будет пищать от восторга, когда вдруг услышит, что в полуночное время его желает видеть высокое начальство. А потому формальности можно было опустить. Показав на кожаное кресло, стоящее у стола, Генрих Гиммлер распорядился:

– Садитесь, Вилли.

Наверняка в вечернее время бургомистр намеревался расположиться в кресле у камина, чтобы выпить традиционный бокал вина, а вместо этого вынужден лепить счастливую физиономию и делать вид, что необычайно рад полуночной встрече с рейхсфюрером.

– Прошедшая бомбардировка принесла Нюрнбергу неприятности, – произнес Гиммлер после того, как бургомистр расположился в кресле. – Я видел много разрушенных домов.

Либель невольно поджал губы, – не самое благоприятное начало разговора. Надо полагать, что завершение будет еще более удручающим.

От Гиммлера не утаилось неудовольствие Либеля, однако подбирать подобающие слова он не собирался.

– Предстоит много работы. Сейчас я занимаюсь тем, что пытаюсь разместить людей, оставшихся без крова.

– Таких людей с каждый днем будет все больше, – заметил рейхсфюрер. – Бомбардировки американцев становятся все более продолжительными. А вы что думаете по этому вопросу?

Еще один незадачливый вопрос, и одному Богу известно, как на него отвечать. А Генрих Гиммлер, терпеливо дожидаясь ответа, буквально прожигал его пронзительным взглядом. Весьма сложное положение: не отвечать на вопрос рейхсфюрера нельзя, но и поддакивать тоже весьма опасно. А что, если он просто испытывает его на благонадежность? И более известные люди заканчивали свои дни в концлагере за откровенные речи.

Следовало проявить благоразумие.

– Я полагаю, что все образуется, господин рейхсфюрер, – бодро отвечал Вилли Либель.

– Будем надеяться, – отвечал рейхсфюрер, не разжимая зубов. – В настоящее время «Дом Дюрера» работает?

– Пока он работает, но мы собираемся его закрыть, господин рейхсфюрер. Посетителей мало, а держать сейчас целый штат нецелесообразно.

– А много желающих посмотреть Копье судьбы?

– Такие имеются… У меня в кабинете лежат две большие заявки. Первая группа – школьники старших классов. Скоро им идти на фронт. И еще одна группа – раненые местного госпиталя.

Удовлетворенно кивнув, Гиммлер отвечал:

– Хорошо. Значит, уже все знают о том, что Копье судьбы лежит именно здесь.

– Так точно, рейхсфюрер.

– Сделайте вот что, господин Либель. Нужно будет провести еще один отвлекающий маневр от места, где лежит Священное копье. Следующей ночью возьмете взвод солдат, под предлогом эвакуации ценностей оцепите «Дом Дюрера» и погрузите в грузовики фальшивые ящики. Особой конспирации соблюдать не нужно, пусть весь город знает о том, что происходит. Пускай все думают, что мы эвакуируем Копье судьбы.

– Я все понимаю, господин рейхсфюрер.

– Школьникам и солдатам в заявке отказать. Прозрачно намекните о том, что в настоящее время посмотреть Священное копье они не смогут.

– Куда мне вывезти фальшивые ящики, господин рейхсфюрер?

Оперевшись о подлокотники, Гиммлер поднялся и шагнул к огромной карте, висевшей на стене. Прикусив нижнюю губу, он некоторое время вчитывался в названия, затем прочертил карандашом небольшой круг.

– Езжайте к озеру Целль. Все ящики скинете в воду. Вам все понятно?

– Я вас понял, господин рейхсфюрер.

– И еще вот что… Привлеките для выгрузки ящиков своего профессора… Напомните, как его фамилия?

– Доктор Хаусхофер.

– Пусть этот доктор Хаусхофер почувствует свою значимость. И сделайте все таким образом, чтобы он лично отвечал за исход операции.

– Слушаюсь, господин рейхсфюрер.

Посмотрев на часы, Гиммлер сказал:

– Скажите моему пилоту, что до Зальцбурга я доберусь на машине. Что-то у меня тревожное чувство, а оно меня подводит редко.

Глава 16
НЕОЖИДАННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Сицилия, 1944 год, август

Солнце в Сицилии было знойным, даже в его родной Калифорнии оно было не таким злым. Поднявшись, генерал Паттон подошел к окну и задернул шторы. Остается только удивляться итальянцам, умевшим выдерживать такую жару. Кабинет погрузился в сумерки, укрыв в тень и гостя, сидящего напротив.

Сицилия была хороша, что он отметил сразу после десантирования. Однако его удивили не скалистые сказочные берега, не лазурное море, даже не солнце, а женщины, одетые в черные одежды. Лишь немного позже ему объяснили, что они носят траур по умершим родственникам. Часто этот траур продолжался до трех лет, но когда следовало снимать погребальное платье, умирал другой родственник, а потому одно горе накладывалось на другое. Так что к черным платьям молодые женщины были приучены смолоду. У генерала Паттона невольно возникало чувство, что они не имели понятия о белых одеждах.

Генерал-майор седьмой армии Джордж Смит Паттон внимательно разглядывал человека, сидящего по правую сторону его стола. По его словам, мужчина был немецким перебежчиком, решившим одним махом покончить со всеми ужасами войны и через Сицилию отправиться в Бостон, где у него вот уже двадцать лет проживал кузен. Однако к сказанному следовало относиться с большой осторожностью: очень может быть, что в лице новоявленного перебежчика он имеет весьма искушенного германского разведчика. Немцы горазды на подобные перевоплощения, в этом он сумел убедиться за месяцы боев.

Хотя не исключено, что он действительно самый настоящий беженец. Как только американские войска высадились на Сицилии, число их значительно возросло. В ужас приходишь оттого, что будет, когда войска приблизятся к границам Австрии. Видно, для них придется строить большие бараки. И удивляться подобному обстоятельству не приходится, – куда же им еще бежать, ведь не на восток же к русским!

Несмотря на союзнические договоренности, ненависть к коммунистам была всеобщей.

И все-таки генерал Паттон никак не мог представить сидящего перед ним сорокалетнего мужчину в облике кадрового военного. Ну не выглядят так разведчики! Уж слишком невинными и напуганными выглядели его широко распахнутые глаза. Будь он слеплен из иного теста, так через маску насмерть перепуганного человека просматривались бы волчьи клыки. Да и смотрел бы он не так отрешенно, как этот. У разведчиков на первом месте идея: их выдает блеск глаз, взгляд, движение рук, а этот пытается ухватиться за соломинку, чтобы выбраться из назревающей передряги живым, а кроме того, спасти кое-какие сбережения. Денщик рассказал, что в чемодане у толстяка хранится сто тысяч долларов, аккуратно разбитых на десять пачек и перетянутых зелеными тонкими ленточками. Весьма серьезная сумма! Видно, в Америке он надеется провести безбедную старость. Так что придется поинтересоваться и этим.

Толстяк был крайне зажат, он угодливо улыбался и заискивающе заглядывал в глаза. Следовало его расшевелить. Пухлый, краснощекий, растерянный, с холеными веснушчатыми руками, он походил на хозяина мелкого магазина.

– Простите, не расслышал, как вас зовут?

Перед ним на столе лежала докладная адъютанта, в которой тот подробно рассказывал о перебежчике, делился своими наблюдениями. Достаточно было только перевернуть страницу, чтобы прочитать его имя. Но делать этого генерал не стал, важно было составить собственное впечатление, понять, как перебежчик отвечает на вопросы.

– Путткамер Роберт, – ответил мужчина с готовностью. – Вы даже не представляете, как я устал от нацистского режима, а моя семья…

– Откуда вы так хорошо знаете английский язык? – перебил генерал.

– Дело в том, что я банковский служащий и в двадцатом году стажировался в Америке, в Нью-Йорке.

– Понятно, – недовольно буркнул генерал. – А что вы делали в Нюрнберге?

Смутившись, толстяк отвечал:

– Меня уже спрашивал один из ваших людей, и я ему достаточно подробно обо всем рассказал.

Оказывается, у этого Путткамера имеется характер, если он осмеливается перечить генералу. Кашлянув сдержанно в рукав, Паттон невозмутимо заметил:

– Это был мой подчиненный. Теперь я хотел бы услышать всю эту историю от вас.

– Простите меня, я человек сугубо штатский и не знаю всех этих военных тонкостей. Я родился в Кельне, потом изучал банковское дело. Просто у меня не было другого выбора. Мой дед был банкиром, отец, теперь вот и я… Потом я работал в одном из банков Дюссельдорфа. А годом позже возглавил союз банкиров Вестфалии. Был членом наблюдательных советов многих акционерных обществ. Четыре года назад стал совладельцем Нюрнбергского банка «Демаг».

На лбу у банкира выступила обильная испарина, явный признак того, что он нервничал. Вот только бы понять, с чего это вдруг. Следовало дожать.

– Вы финансировали национал-социалистические организации? – Темные глаза генерала буквально вонзились в переносицу банкира.

Достав белоснежный платок, он промокнул им мокрый лоб и, аккуратно сложив его вчетверо, сунул в нагрудный карман.

– Интересно, что бы вы сделали на моем месте, если бы к вам в офис заявились фашисты? – Генерал лишь улыбнулся. Деньги всегда требуют принципиальности, у этого толстяка она была. Наверное, он был неплохим банкиром. Расценив улыбку Паттона по-своему, добавил с сарказмом: – То-то и оно! Попробовали бы отказать, так тотчас оказались бы в концентрационном лагере. На моих глазах было немало таких примеров. Так что лучше уступить в малом, чем лишиться всего. Собственно, это одна из причин, почему я решил убежать из фашистской Германии.

Характер у этого толстяка присутствовал, следовало обладать немалым мужеством, чтобы преодолеть горный хребет Апеннин, а потом добраться на обыкновенной моторной лодке до острова. На такое может пуститься только отчаянный авантюрист или человек, склонный к суициду. Впрочем, присутствовал третий вариант – профессиональный разведчик. К нему следовало присмотреться попристальнее, именно из таких тихонь получаются самые искусные агенты.

– Вы не смотрите на меня, как на сумасшедшего. В Германии сейчас все так живут. Все боятся! Я один из них, всего-то маленькая песчинка! – Генерал Паттон смотрел холодно, немигающим взглядом, пытаясь разобраться в человеке, сидящим напротив. Следует немного попугать его молчанием – весьма эффективное средство против фальши. – Но я занимался и благими делами. Я был попечителем Нюрнбергских музеев и всегда оказывал им посильную помощь. Так, например, перед самым моим побегом Гиммлер предложил мне поучаствовать в благотворительной акции по переноске Копья Лонгина в «Дом Дюрера». Но я вам хочу сказать…

– Что?! – невольно вырвалось у генерала. – Вы были задействованы в переносе Копья Лонгина?

– А что вас удивляет, господин генерал? Я занимался еще и не такими благотворительностями. Так, например, полгода назад я дал на лечение больных из личных своих сбережений…

– Расскажите мне про Копье Лонгина.

– Его перенесли в «Дом Дюрера» при большом скоплении народа, – толстяк вдруг перешел на шепот, – но я думаю, что в действительности все это было инсценировка. Подлинное Священное копье находится где-то в другом месте, а весь спектакль с переносом был проделан для того, чтобы отвести внимание от настоящего места.

– У вас есть для этого основания?

– Разумеется! – всплеснул руками Путткамер. – Иначе бы я этого не говорил! В первую очередь удивляет то, что приехал сам Гиммлер! Неужели в настоящее время у него нет больших забот, чем наблюдать за тем, как переносят копье из одного здания в другое. Рейхсфюрер мог приехать только в том случае, если копье нуждалось в защите…

– Например, для того, чтобы перепрятать его понадежнее.

– Вы правильно меня понимаете, – вдохновенно продолжил банкир. – А в «Доме Дюрера» копье поместили в подвал, без какой-либо серьезной охраны, это во-первых… А во-вторых, рейхсфюрер Гиммлер не поехал вместе со всеми в «Дом Дюрера», что, согласитесь, весьма странно.

– Если все это соответствует действительности… Как, по-вашему, где может находиться Копье Лонгина сейчас?

– Оно по-прежнему находится в Нюрнберге, – без колебаний отвечал банкир. – Для Гитлера такое решение принципиально, насколько мне известно, он большой мистик. А сам центурион Гай Кассий был родом из-под Нюрнберга, так что, по его мнению, копье должно было отыскать хозяина. Но почему вас это так интересует? – удивленно спросил толстяк.

– Просто я давно интересуюсь немецкой историей, – небрежно отвечал генерал-майор. – Особенно крестовыми походами.

– Наиболее интересное время, – охотно согласился банкир, – хотя бы тем, что очень далеко находится от действительности. А нынешнее время настолько…

– Где, по-вашему, может прятаться копье?

Толстяк побагровел. В глубине души он уже сожалел о принятом решении. Возможно, что не стоило подвергать себя чрезмерному риску, следовало затаиться в собственном уютном особняке, а там, глядишь, и сумел бы переждать лихие времена.

Разговор поворачивался совершенно не в ту сторону, на которую он рассчитывал: в запасе у него была приготовлена парочка душещипательных историй о бесчинствах фашистов, далее он намеревался рассказать, как намучился за прошедшие десять лет в Германии и был крайне наивен, когда рассчитывал на хорошие перемены с приходом к власти Гитлера. Но этот странный американский генерал всякий раз перебивал его рассказ и расспрашивал совершенно о другом.

И Роберт Путткамер даже не имел представления, хорошо это или плохо. Банкир вытащил платок в очередной раз, теперь он протер не только лоб, но еще и обильную влагу на шее.

– Трудно сказать… Копье можно спрятать где угодно. Нюрнберг город старый. В нем много винных подвалов, на мой взгляд, подошел бы любой из них. Копье можно засунуть в любую из бочек.

– И все-таки подумайте! – настаивал генерал.

К душевным страданиям добавлялись и физические. В комнате было невероятно жарко, но генерал Паттон, не замечая неудобств, продолжал сидеть в застегнутом наглухо кителе. Распахнуть бы окно, но разве догадается!

– Ну-у, если подумать… Бургомистр Нюрнберга является хранителем копья. На его месте я спрятал бы Священное копье в собственном подвале, тем более что он живет в старинном особняке и в нем достаточно места.

– Как зовут бургомистра?

– Вилли Либель.

Одобрительно кивнув, генерал Паттон сделал запись в блокноте.

– Но это, наверное, не единственное место, где может находиться копье. Где, по-вашему, стоит его искать?

– Хм, неожиданные вопросы вы задаете, господин генерал. Если бы я знал, что наша беседа повернется таким образом, то я бы непременно поинтересовался. Э-эх! Можно спрятать копье в ратуше.

Перевернув лист, Паттон сделал очередную запись.

– Где еще?

– Вы прямо меня озадачили, господин генерал. Кто бы мог подумать, что мне придется встретить такого любителя истории. Еще подходит Нюрнбергская крепость… Но туда я бы отнес Копье судьбы в самую последнюю очередь.

– Почему?

– Уж слишком это было бы явно.

Генерал Паттон захлопнул блокнот. Сегодняшний день можно было посчитать удачным. Судьба привела к нему человека, который мог сказать, где находится главная святыня Германии. Буквально два дня назад он создал группу под руководством Уолтера Уильямса Хорна, которая должна будет заниматься поисками германских имперских сокровищ, а уже сегодня утром к нему попадает человек, который с достаточной уверенностью может сообщить, где следует искать главную реликвию Германии. Иначе как провидением подобное обстоятельство не назовешь.

– Хотя не исключено, что Копье судьбы могли вывезти из города.

– Вы в этом уверены?

– Незадолго до моего отъезда к «Дому Дюрера» подъехало несколько грузовиков. Часа три они выносили из подвала музея какие-то ящики, загружали их в грузовики, а потом уехали. И вот здесь наблюдается такая странность: если раньше можно было копье посмотреть, то после этого случая «Дом Дюрера» закрыли и больше копья никто не видел.

– Куда уехали эти грузовики?

– Не могу знать, господин генерал, но то, что они уехали куда-то за город, это точно. Ящики могли спрятать в одной из штолен, тем более что таких штолен в Австрии много.

– Вы желаете жить в Америке? – неожиданно спросил генерал Паттон.

Удержать распиравшую радость банкиру было трудно.

– Конечно, господин генерал. Разве не из-за этого я переходил границу и добирался на шлюпке контрабандистов, рискуя жизнью, – взволнованно заговорил он.

– Соглашусь, вы мужественный человек… Тогда вы мне должны будете помочь разыскать Копье судьбы, а для этого вам предстоит вернуться обратно в Германию.

По лицу толстяка промелькнула болезненная судорога.

– Ради всего святого, – толстые ладони сжались в замок у самого подбородка. – Только не заставляйте меня делать то, что просто выше моих сил.

– Вам не стоит так отчаиваться, – успокоил генерал. – Ведь я же не призываю вас воевать. Вы пойдете в Германию вместе с американской армией, если хотите, я даже добьюсь для вас жалованья. После того, как мы отыщем Копье Лонгина, я лично буду просить Президента о том, чтобы он предоставил вам гражданство.

– Я согласен, – сдавленно просипел Путткамер.

* * *

На следующий день генерал Паттон вызвал к себе капитана Уолтера Хорна, историка по образованию, и басовито, торжественным голосом объявил ему о том, что с этой минуты тот назначается командиром подразделения по поиску имперских сокровищ.

Капитан, услышав приказ генерала, стоял с растерянным видом, не зная, как воспринимать подобное назначение, не то как откровенную немилость, не то повышение в должности.

– Благодарю, сэр.

– Как вы сами понимаете, такого подразделения пока еще не существует. Его нужно создать. Нет и списка ценностей, которые следует отыскивать в первую очередь. И у нас нет ни малейшего представления, где следует искать все эти сокровища. А следовательно, ваша работа в ближайшее время сводится к двум составляющим, – генерал выдержал значительную паузу. – Вам нужно привлечь целую армию экспертов и музейных работников, которые смогли бы поведать, какие ценности находятся в Германии, и рассказать о том, где они могут быть припрятаны. – Усмехнувшись, добавил: – Наивно было бы полагать, что все они находятся на своих местах, в музеях.

– Точно так, сэр!

Достав из кармана блокнот, генерал Паттон вырвал первую страницу и крупным почерком аккуратно вывел: «Копье Лонгина» и, протянув его капитану, сказал:

– Это начало списка. Далее продолжите сами. Но уверяю вас, он должен быть немалым. Мы имеем право на то, чтобы награбленные Гитлером шедевры увидела Америка. Думаю, что русские будут организовывать подобные группы, и нам важно опередить их в этой борьбе.