Текст книги "Академия воровского дозора"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5
Психиатрическая экспертиза, или Оружие оформляй на утилизацию

Месяцем ранее

Полицейский «уазик» выехал за территорию отделения и покатил по широкому проспекту. Старший лейтенант Якимов Валерий, уставившись в окно, внимательно наблюдал за прохожими. Сумерки – самое скверное время суток. Реальность, столь отчетливо различимая днем, в вечернее время пропадает, заменяясь полутенями, и поди разберись, где правда, а где проступает откровенная ложь, где честный гражданин, а где всего лишь маска, за которой скрывается заматерелый преступник.

Взять хотя бы вчерашний день. Едва заступил на дежурство и сразу увидел, как из крупного жилого массива выходит человек с большим телевизором в руках. В дневное время на него вряд ли кто обратил бы внимание: может, переезжает куда, а может, несет его в ремонт. А вот вечером на подобную транспортировку смотришь совершенно под другим углом, и первое, что приходит на ум, – это «домушник», выносящий из квартиры украденные вещи.

Подозрительного гражданина немедленно задержали для выяснения личности, но вскоре выяснилось, что он обыкновенный учитель истории, относивший лишний телевизор в качестве благотворительной акции знакомой пенсионерке. Почему в столь позднее время? Потому что днем он постоянно в школе, а после работы ведет секцию плавания у трудных подростков. Хорошо, что сгоряча не заперли учителя в «обезьянник», где тот пробыл бы до следующего утра. Хотя для воспитательной меры оснований было предостаточно: слишком энергично возмущался на свое задержание, даже оттолкнул от себя сержанта. Перед ним извинились и отпустили…

Но Якимов в отличие от большинства коллег ночные дежурства любил. Для него они протекали без особых трудностей, может быть, потому, что он в какой-то степени научился воспринимать себя со стороны, и сцены с собственным участием – задержание, дознание – виделись как калейдоскоп интересных происшествий, где он был не только главным действующим лицом, но и режиссером постановки.

Со сгустившимися сумерками заметно поменялось качество прохожих. Рабочий люд и семейные разбрелись по домам, и на улицах появилось много молодежи, что вносила в ночной город собственный темперамент, отчего он выглядел тревожным и в какой-то степени опасным.

Якимов Валерий был старшим группы и воспринимал свою работу как некую данность, не худшую и не лучшую из всех, – кому-то ведь нужно вытряхивать грязь из переполненных кабаков и делать улицы более чистыми. Так почему же не ему?

По району они кружили уже более часа, но ничего особенного не происходило. Горожане словно дружно взялись за ум: никто не дебоширил, не выставлял жену с детьми на улицу, не устраивал потасовок, не совершал краж и ограблений, а также прочих правонарушений, что могли бы изрядно подпортить картину с раскрываемостью преступлений или негативно отразиться на облике района. Конечно, можно допустить, что кто-то действительно отказался от прежнего образа жизни, но чтобы перевоспиталась половина города за прошедшие трое суток – никогда! А потому следовало продолжать патрулирование и дожидаться случая, пока кто-нибудь не подерется или в пылу личной неприязни не проломит обидчику голову.

– Вот ты скажи мне, Валера, – неожиданно прервал молчание тридцатипятилетний старший сержант Романчук, сидевший на заднем сиденье. – Почему он со мной так разговаривает? Мы ведь с ним в одном дворе росли. Большими друзьями были!

– О ком это ты? – спросил Якимов, повернувшись к сослуживцу.

– О Брынчуке.

– А что такое?

– Я ему говорю: «Привет, Егор…» А он знаешь, что мне отвечает?

– Ну?

– «К офицерам следует обращаться по званию». Настоял, чтобы я обратился к нему по всей форме.

– Как-то некрасиво получается, – сдержанно согласился Якимов. – Вы ведь вместе начинали служить.

– Я даже раньше него пришел в полицию. Потом он в академию поступил, до майора дослужился. А я вот все в старших сержантах хожу… И что же получается? Дружбе конец?

– А была ли в таком случае дружба? – пожал плечами Валерий.

– Тоже верно… Была ли?

Майора Брынчука, как и многие в отделе, Якимов недолюбливал. Начинал он с сержанта постовой службы и за короткое время сумел дослужиться до майора, многие предполагали, что на следующий год он, скорее всего, возглавит отдел после ухода на пенсию нынешнего начальника.

Секрет столь стремительной карьеры был прозрачен – Брынчук удачно женился на дочери заместителя мэра, который и занялся продвижением зятя по служебной лестнице. Все началось с того, что поначалу Егор охранял дом высокопоставленных чиновников и незаметно влюбил в себя дочь чиновника, которая вскоре не представляла себе жизни без объятий сержанта полиции Брынчука. Так что в одночасье на него свалились большая любовь, красавица жена, а в качестве бонусов – отдельная квартира в престижном районе и навороченный внедорожник, подаренные тестем на свадьбу.

Стремительная карьера воспринималась как должное – негоже зятю заместителя столицы бегать за жуликами со свистком в кармане и подбирать по подворотням бродяг и алкашей.

Так что Егор Брынчук был одним из немногих людей, у которых, куда ни глянь, – всюду хорошо!

– Помню, я как-то хотел у него до зарплаты тысячу рублей одолжить, – продолжал Романчук (было похоже, что обида приперла его всерьез), – и что, думаешь, он мне ответил?

– Отказал? – вяло отреагировал Якимов, заранее предвидя ответ.

– Не то слово! А ты, говорит, у алкашей лучше мелочь из карманов выгреби, чем у своего начальства до зарплаты клянчить…

– Так и сказал?

– Мне перекреститься, что ли?

– Не надо, – усмехнулся Валерий.

– Вот я и думаю, что же так паскудно устроена эта жизнь? Пашешь как черный вол, а концы с концами свести не можешь. Жене хотелось бы обнову справить, третий год в одном платье ходит. Дочь обижается, что в фонд класса деньги задерживаю. Там у них в школе вечно какие-то мероприятия происходят, так что без поборов никак! Ипотеку, будь добр, оплати. А ведь еще нужно есть и пить, как-то одеваться, – яростно принялся перечислять Романчук, загибая пальцы. – А другим просто падают откуда-то сверху все эти блага. Матушка моя говорит, что таким людям сам черт в кашу серит! Им уже и не надо ничего, а он им все подкладывает и подкладывает.

– Геныч, соглашусь с тобой, – уныло отозвался Якимов. – Так оно и есть.

– У меня к таким людям просто какая-то классовая ненависть просыпается. Хоть за вилы берись, чтобы все это дерьмо поменять! Вот мы сейчас должны проституток с точек разгонять да всякую грязь с улиц собирать, а они в кабаках элитные виски попивают.

– Знаешь, это жизнь так устроена – как ни старайся, как ни вылезай из кожи, а все равно отыщется какой-то человек, который будет удачливее тебя, богаче, чем ты. Так что к таким вещам следует относиться философски. И заниматься тем делом, что предначертано судьбой, – возразил Валерий Якимов. – Давай свернем на Болотную, в последнее время оттуда к нам нехорошие сигналы поступают.

С широкого проспекта, утопавшего в ярких огнях ночных заведений и освещенных витрин, свернули в переулок, тускло подсвеченный уличными фонарями. Где-то в середине переулка стоял «Мерседес» с открытой дверцей. Свет в салоне освещал полноватую фигуру водителя, откинувшегося на кресло.

– Вот скажи, чем этот хмырь лучше нас? – продолжал негодовать Романчук. – Почему он ездит на шикарном «мерине», а я на проржавленной «Ладе»? Может, он умнее, красивее, лучше меня? Откуда такая несправедливость берется? Или он знает какое-то заветное слово?

– Послушай, Романчук, это в тебе зависть клокочет, – сдержанно заметил Якимов. – Мы его не любим уже потому, что он разъезжает на крутой тачке, пьет дорогое вино и приводит в свою шикарную квартиру девочек, на которых мы даже глаз не смеем поднять.

– В твоих словах есть сермяжная правда, – с грустью согласился Романчук. – Но я все-таки хочу тебе заметить, что жизнь скверно устроена, согласись!

– Где-то, может, ты и прав…

– Вот глянь на него, натуральный жлоб! «Мерседес» припарковал на самом повороте, затрудняет движение, создает аварийную ситуацию, а еще и дверцу распахнул. Может, в «обезьянник» его определим для профилактики? Пускай посидит среди бомжей, подумает основательно, авось поумнеет.

– Перестань! – отмахнулся Валерий. – Ты же знаешь, его не за что задерживать. Сидит себе в машине, никому не мешает, да и движения особого нет, только мы с тобой разъезжаем… И то лишь потому, что у нас бессонница… Может, он бабу какую-то ждет, а мы ему весь кайф обломаем.

– Вечно ты в добродетель играешь. С такими вот жлобами нужно бодаться по-серьезному! Да глянь ты, – неожиданно изумился Романчук, – он, никак, водяру из горла хлещет! Ему хоть бы что! На нас даже не смотрит. Ему пофиг вся полиция! Точно тебе говорю, наш клиент!

Якимов всмотрелся в припаркованную машину. Мягкий свет салона освещал светлые кожаные кресла, высокую панель с приборами и водителя, одетого в приличный темный костюм, время от времени прикладывающегося к бутылке с большой цветастой этикеткой. «Может, там нечто иное, чем алкоголь? – засомневался Якимов. – Чего ему гусей дразнить?»

У него самого не однажды просыпался внутренний протест против установившегося мироустройства, в котором ему отводилась незавидная роль созерцателя, но он никогда не выказывал раздражение, как это делает старший сержант Романчук. Однако сейчас тот самый случай, когда смолчать было невозможно.

– А ну, подкати к нему! – велел он водителю.

– Сделаем, – охотно отозвался тот, подъезжая к припаркованному «Мерседесу».

Романчук ошибался только в одном – эта была не водка, а элитный коньяк «Хеннесси», и ошибся он потому, что такую стеклотару видел только за стеклами витрин и никогда не держал в руках.

– Ты ошибся, это не водка, – сказал Валерий.

– Да ты посмотри повнимательнее! – продолжал возмущаться Романчук. – Типичная бутылка из-под водки, я такие в магазине видел. Правда, не пил… Дорогая больно! Зарплаты не хватит.

– Может, и видел, а вот зарплаты тебе точно не хватит, потому что это элитный коньяк «Хеннесси». Знаешь, сколько стоит такая бутылка?

– Просвети, – обескураженно отозвался старший сержант.

– Тебе нужно будет полгода на такую бутылку копить… Причем без ее содержимого, – усмехнулся Якимов. – И это в том случае, если не будешь ни пить, ни есть.

– Вот сволочь!

«Уазик» проехал немного вперед, на всякий случай заблокировав выезд машине.

– Говорить буду я, – предупредил Якимов, – а то из тебя так и прет классовая злоба! Нервишки нужно в узде держать. Врежешь, не дай бог, а потом отписываться месяц придется!

– Договорились, – недовольно буркнул Романчук.

Вышли вдвоем. Водитель, оставшись на месте, с интересом поглядывал через открытое окно на мужчину в «Мерседесе». Тот даже не попытался спрятать бутылку коньяка, она стояла у его ног, опустошенная наполовину. Открыв отсек для перчаток, он достал пачку сигарет, зажигалку, собираясь закурить. Его не остановило даже появление Якимова, подошедшего едва ли не вплотную, он лишь отодвинул бутылку в сторону.

– В бутылке у вас коньяк? – спокойно поинтересовался Якимов.

Неизвестный закурил, деликатно пустив струйку дыма в сторону, а потом, неожиданно усмехнувшись, произнес:

– Разумеется, коньяк… А вы думаете, я в бутылку заварку, что ли, налил?

– Остроумно, – хмыкнул Якимов.

– А главное, правдиво. Если не верите, можете глотнуть. Пойло качественное. Гарантирую! Когда вы еще такой коньячок попробуете?

Валерий демонстративно спрятал руки за спину. Не отыскав понимания, водитель пожал плечами и дохнул дымком, продолжая буравить тяжеловатым взглядом полицейских.

– Почему же вы пьете за рулем?

– А кто это вам сказал, что я пью за рулем? – искренне удивился водитель. – Я никуда не еду. Машина стоит на месте. Припарковался на своей улице. Вот сейчас сделаю пару глотков и домой потопаю, – махнул он рукой в сторону ближайшего здания. – Конец рабочего дня, имею же я право как-то отдохнуть, расслабиться!

– А ты, братец, как я погляжу, наглец! Если так хочется выпить, закрыл бы автомобиль, сел бы на лавочке где-нибудь в темном скверике и жрал бы свой коньяк, пока из горла назад не поперло! Кто тебя знает, вот ты сидишь сейчас за рулем, а потом надумаешь куда-нибудь ехать!

– Ребята, я не собираюсь никуда ехать, вот сейчас сделаю пару глотков и пойду. Чего мне на лавку-то идти? В машине мягко, хорошо. Как-то даже уютно. А выйду я во двор, так там соседи на меня глазеть будут.

– Конечно, будут, кто это коньяк за десять тысяч баксов просто так из горла хлещет?

– Или ты думаешь, что при такой машине, как у тебя, законы уже не писаны? – угрюмо высказался стоявший поодаль Романчук.

– Гена, погоди немного, – терпеливо проговорил Якимов, – я сам с гражданином переговорю.

Водитель «Мерседеса» неодобрительно покачал головой:

– Еще ничего не сделал, а уже гражданин? Послушайте, ребята, ну, день у меня сегодня был очень удачный, отметить его захотелось по-человечески. Неужели не имею право выпить? Вы мне такой день поганите!

– Поганим, говоришь? – с недоброй ухмылкой отозвался Якимов. – День мы поганим совсем иначе, а сейчас мы с тобой просто ведем светскую беседу по душам. А насчет выпить… Может, ты слышал о том, что в общественных местах распитие алкогольных напитков запрещено… Ваши документы, гражданин!

– Может, как-нибудь по-доброму договоримся, старлей? Чего же сразу документы-то? Вы из ДПС, что ли?

– Документы! – строго повторил Валерий, протягивая вперед руку. Что-то в лице водителя ему не понравилось. Это «что-то» тотчас оценил стоявший рядом Геннадий Романчук, предупредительно отступивший на два шага и как бы невзначай приподнявший ствол автомата, нацелившись точно в грудь сидящему.

– Жаль… Вижу, что вы по-боевому настроены. А мог бы получиться очень хороший вечер… Эх, такой день испорчен! – Сунув руку в карман, мужчина протянул права.

– Техпаспорт! – потребовал Якимов.

Порывшись в кармане, тот достал техпаспорт и отдал его старшему лейтенанту.

Якимов взял права и громко прочитал:

– Петрушев Николай Миронович… Так, так… Что же это вы, Николай Миронович, общественный порядок нарушаете? Нехорошо… Открывайте багажник, придется обыскать вашу машину.

– Может, попробуем как-нибудь договориться, старший лейтенант? – взмолился водитель. – У меня кое-что припрятано, здесь на пять бутылок коньяка «Хеннесси» хватит, возьмите!

– Выходи из машины!

– Послушайте…

– Выходи, сказал! – поторопил Якимов.

Водитель, неодобрительно покачивая головой, выбрался из машины.

– Руки на капот! – Петрушев повиновался. – Вот так оно будет лучше. – Якимов постучал по его карманам.

– Вы думаете, у меня там ствол, что ли? – хмыкнул Петрушев.

Якимов открыл багажник «Мерседеса» и бросил через плечо Романчуку:

– Посмотри за ним, чтобы не выкинул чего-нибудь. Что-то он мне не нравится.

– Есть, товарищ старший лейтенант, – охотно отозвался тот.

Багажник был переполнен каким-то хламом. Владельцы «Мерседесов» невероятные аккуратисты, у них все разложено по своим местам, а тут вещи буквально свалены в одну неприглядную кучу. Приподняв свернутую тряпку, Валерий услышал, как внутри загремело железо. Это был упакованный мангал, рядом связанные шпагатом шампуры. Какая-то трубка… Ухватив ее, он невольно сглотнул: это был ствол автомата, аккуратно завернутый в черную промасленную тряпицу. Развернув ее, лейтенант увидел автомат «АКМ» с откидным прикладом, здесь же лежал полный магазин.

– А это у тебя откуда? – спросил пораженный Якимов.

– Послушай, старлей, – повернувшись к нему, начал Петрушев.

– Стоять! – прикрикнул старший сержант, передернув затвор.

– Какая птаха к нам залетела. Не ожидал… Вот что значит жрать коньяк из горлышка у всех на виду! – Достав наручники, Якимов приказал: – Руки вперед!

Петрушев повиновался, и на его запястьях тотчас защелкнулись наручники.

– Вот теперь ты нам все расскажешь. Мы-то думали, что ты обычный нарушитель общественного порядка, а ты, значит, по большим делам специализируешься!

– Заявляю! Это оружие не мое, я его впервые вижу.

– Не переживай, разберемся что к чему. Не в первый раз!

– Послушайте, я ведь тоже в полиции служил. Не верите? Вы из какого округа?

– Из Северного, и что с того?

– Вот и я в Северном служил. А в каком ОВД, не в Головинском случайно?

– В Головинском.

– Совпадение какое, – приободрился Петрушев, – и я в Головинском ОВД, при полковнике Афанасьеве, сейчас он в аппарат ушел… Вы, наверное, недавно там работаете. Если не верите, пробейте меня по фамилии, давайте миром разойдемся, я отблагодарю!

– Давай его в машину!

– Чего стоишь? Поторапливайся!

Старшина-водитель уже открыл дверцу и терпеливо дожидался задержанного.

– Шагай! Голову наклони, а то лоб разобьешь и потом на нас свалишь! Забыл, наверное, как в полицейский «уазик» забираться?

– Никогда не думал, что в автозаке придется ехать.

– Ничего, все бывает впервые.

– Может, наручники снимете?

– Потерпишь!

Петрушев, ступив на сброшенную подножку, взобрался в автозак. Громко брякнув металлом, захлопнулась дверца.

– Романчук, перетряхни там весь багажник, может, еще что интересное отыщется.

– Есть перетряхнуть!

Закинув автомат за спину, Романчук склонился над багажником.

– Запаска… Инструменты, – шаркнул он по днищу металлом. – Рюкзак какой-то.

– Что в нем? – нетерпеливо спросил старший лейтенант и, поставив рюкзак рядом с собой, расшнуровал горловину. – Какие-то доски… – Вытянув одну из них, озадаченно протянул: – Кажись, на ней картина какая-то нарисована… Может, икона, не поймешь.

– Что на ней?

– Какие-то люди в старых одеждах. Краски тоже старые. Еще холст, картина какая-то… Яхта, что ли, с лодками. В потемках трудно разобрать. Тоже старая. Откуда у тебя эти картины? – повернулся он к Петрушеву.

– Понятия не имею, – произнес тот через зарешеченное окно. – Машина тоже не моя, взял напрокат, и что в ней находится, не знаю. Не имею привычки по чужим вещам шарить. Ты на техпаспорт взгляни, там написано, кому она принадлежит.

– Машина записана на Лиони Николаеву-Хофер. Кто она тебе?

– Можно сказать, подруга. Попросил у нее машину, чтобы по городу немного покататься. Не отказала… Ну, будьте людьми, отпустите! За мной не заржавеет.

– Вот так элитный коньяк без хорошей закуски жрать. Как видишь, скверные привычки до хорошего не доводят.

– Послушайте, а что с машиной-то делать? Чего ее здесь оставлять? Район нехороший, перед хозяйкой неудобно, машину просто на запчасти растащат.

– Ты за машину не переживай, – усмехнулся Якимов, – теперь это вещественная улика. Найдутся в полиции добрые люди, отгонят ее куда надо. Давай перекладываем все это в «уазик» и едем в отделение.

Через несколько минут полицейский «УАЗ» подъехал к отделению. Петрушева вывели из автозака. Глянув на отделение полиции, он криво усмехнулся:

– Пять лет меня здесь не было, а как будто ничего не изменилось, даже фасад не покрасили. Сцапали бы какого-нибудь «бобра» с большим баблом и предупредили бы его, что будет сидеть в «обезьяннике» до тех самых пор, пока не поможет. Он наизнанку бы вывернулся, а евроремонт в камерах сделал бы.

– Ничего, как-нибудь по-простому поживем, мы не привередливые. Давай топай пошибче. Дорогу знаешь, не заблудишься.

Николай Петрушев, взмахнув сцепленными руками, произнес в досаде:

– Ну, никогда не думал, что в родное отделение в наручниках войду.

– Я вижу, ты много о чем не думал.

Прошли в помещение, где за толстым стеклом сидел дежурный майор и с кем-то энергично разговаривал по телефону.

– Назарыч! – неожиданно громко обратился Петрушев к майору. – Ты еще не на пенсии?

Майор, скуластый рыжий мужчина лет сорока пяти, с удивлением воззрился на задержанного:

– Это ты, что ли, Петрушев?

– Он самый.

– Ты его знаешь? – спросил Якимов.

– Как не знать, он у нас опером работал, еще до тебя… Про Петруху что-нибудь слышал?

– Ну?

– Так вот он и есть тот самый Петруха, собственной персоной.

– Ах, вот оно что, – озадаченно протянул Валерий, с интересом разглядывая Петрушева. – Значит, вот ты какой? Похоже… Наслышан про твои подвиги.

– Что он сделал? Пьяным, что ли, был или морду кому-то набил?

– Тут гораздо посерьезнее будет, распивал коньячок в своей машине.

– Это на него похоже, – хмыкнул майор.

– Но это еще не все. Когда мы машину стали обыскивать, автомат нашли с боекомплектом…

– Ого! Это уже действительно серьезно!

– …А еще две картины, одна на холсте нарисована, а другая на доске.

– Ничего себе! А ты, Петруха, сильно изменился, – удивленно покачал головой Назарыч. – Вижу, что по мелочи уже не работаешь, такие дела на серьезный срок потянут.

– Ничего не знаю про автомат, картины тоже не мои. А машину на пару часов брал, чтобы по делам смотаться. Назарыч, ты хоть им скажи, неужели они думают, что оружейного барона сцапали? С моим-то опытом оперативной работы так по-глупому подставляться?

– Извини, Петруха, это не мое дело, – развел руками майор. – Ничем не могу помочь. Не я тебя вязал, не мне тебя и отпускать. Кому надо, разберутся.

– Да не при делах я… Ну?!

– Если не виноват, никто тебя держать не станет. Васильев! – повернулся Назарыч к стоявшему рядом старшему сержанту. – Двадцать вторая у нас свободная?

– Это люкс, что ли? – широко заулыбался сержант.

– Он самый.

– Свободная… Дожидается своего клиента.

– Считай, что клиент подошел. Везучий же ты, Петруха! Час назад я тут одного бомжа заставил камеру отдраить, так что она теперь как новая будет. Не забыл, что мы туда особо уважаемых клиентов помещаем?

– Забудешь такое.

– Пару дней назад банкир там сидел, а неделю назад одного уважаемого профессора поместили. Представляешь, перепил на банкете! Целые сутки у нас отсыпался. Ну, чего стоим? Проходим! Чего же ты как не родной, Петруха? Тебе здесь все знакомо.

Дверь открылась, и Петрушева в сопровождении дежурного сержанта препроводили в камеру.

Начальник отдела подполковник Карасев, наморщив лоб, читал заключение экспертизы по найденному у Петрушева автомату. Определить, откуда он прибыл, не представлялось возможным: номера были старательно спилены, но ствол, судя по износу, имел значительную биографию. Обладай оружие должным красноречием, непременно рассказало бы, из какой именно части света прибыло в Первопрестольную. Это вполне могла быть Чечня, где подобного оружия едва ли не целые склады. Автомат мог подойти также из Приднестровья, где в свое время тоже было жарко. Не исключено, что его доставили откуда-нибудь с Донбасса, где тоже отсутствует должный учет. Возможно, оружие успело повоевать за последние годы в дюжине горячих точек, но тем не менее продолжало оставаться в строю. Во всяком случае, списывать его никто не собирался, и будет оно служить до тех самых пор, пока вороненый ствол не разнесет от пороховых газов.

Не было отпечатков и на найденных картинах. Машина тоже принадлежала не Петрушеву, так что по-серьезному зацепиться было не за что.

Подполковник Карасев знал Николая Петрушева по совместной службе. Некоторое время они даже приятельствовали, но потом дружба как-то разладилась. Петрушев имел неуравновешенный характер, ставший причиной его увольнения из полиции. С его участием и раньше происходили разного рода «недоразумения», но как-то все по-мелкому: мог надавить на свидетеля, отвесить оплеуху арестованному, поцапаться во дворе дома за парковочное место. По-серьезному он залетел, когда обмывали его капитанские погоны. В какой-то момент стало понятно, что спиртного на ближайший час не хватит, и Николай, как виновник торжества, вызвался сходить за водкой до магазина, располагавшегося буквально в пятидесяти метрах от отделения. Однако прошел и час, и два, а он не возвращался, и когда уже собирались отправиться на его поиски, из соседнего отделения вдруг позвонили и сообщили, что Петрушев пальнул из табельного оружия в охранника магазина (ладно, еще не попал!). На выстрел подскочили сослуживцы и, скрутив хулигана, крепко наподдали ему по физиономии, а потом отвезли в отделение. Дело просто чудом удалось замять.

Но вот когда он избил племянника заместителя мэра, здесь уже не обошлось. От суда его спасла только психиатрическая экспертиза, признавшая его негодным к полицейской службе. Проболтавшись в больнице с полгода, Петрушев был списан подчистую и как-то быстро затерялся в Москве. Их дороги более не пересекались, и кто бы мог подумать, что он объявится таким вот неожиданным образом.

Старший лейтенант Якимов, вызванный в кабинет несколько минут назад, тихо сидел за столом напротив и ждал от него решения. В какой-то момент подполковник Карасев ему даже позавидовал – глазеет себе по сторонам, и никакой ответственности!

В этом деле был еще один моральный момент. Как бы там ни повернулось дело, Николай Петрушев по-прежнему оставался бывшим сослуживцем, весьма толковым опером, который в минуты опасности всегда мог прикрыть спину. Годы, проведенные в совместной службе, тоже не перечеркнешь, и можно было припомнить пару серьезных случаев, когда Петрушев реально рисковал жизнью, спасая своих коллег. Отмахнуться от автомата было невозможно, но и прямых улик, чтобы «закрыть» его, тоже было недостаточно.

– Хозяйку машины пробил? – наконец спросил Карасев, подняв глаза на старшего лейтенанта.

– Пробил… Машина записана на Лиони Хофер. Она бывшая гражданка России, ныне проживает в Германии. Уверяет, что ни к оружию, ни к картинам никакого отношения не имеет. И вообще не знает, каким образом оружие попало в багажник. Сама она уже месяц не садилась за руль, а за это время с ее машиной могло произойти что угодно. Кроме Петрушева, по доверенности на ней разъезжало еще два человека, и не исключено, что машину они передавали кому-то еще.

– И как тебе показалась эта фрау Хофер? Ты с ней разговаривал?

– Довелось, – вздохнул Якимов. – Весьма смазливая бабенка, где-то около тридцати. Холеная, ухоженная, сразу видно, что при больших деньгах. Да и как может быть иначе, если на такой тачке разъезжает. Я тут поспрашивал о ней у ее соседей, так они в один голос говорят, что машину она действительно редко использует. В основном на ней разъезжают какие-то мужики. А кто они такие, никто не знает: не то родственники, не то любовники.

– Что еще она рассказывала?

– Сказала, что будет жаловаться, – пожал плечами Валерий.

Подполковник Карасев понимающе кивнул: как же без этого! Кто нынче не жалуется? Все грамотные! Дело представлялось с самого начала непростым. Выявлять личные связи этой бабенки – неблагодарное занятие: кроме как раздражения с ее стороны и очередных петиций начальству, подобная деятельность ничего более не сулила. К тому же у дамочки могут быть серьезные связи. Таких холеных и красивых очень любит высокопоставленное начальство, а это все ненужные проблемы. Мало того что станут отрывать от дел, так еще будут чинить разные козни по службе. Аналогичных случаев Дмитрий Карасев мог припомнить немало – люди писали рапорты об увольнении на самом взлете своей карьеры. А свою работу он любил, дорожил ею несказанно и подставляться из-за сумасшедшего и иностранки не желал.

– Будь все это неладно! – чертыхнулся подполковник. – Только этого еще не хватает. Меня вчера в управление начальник отдела вызвал. Прошелся по всем моим делам… И так меня поставил, и эдак! И так меня сделал, и растак!.. Я даже возразить ему не посмел. А при моих погонах слушать такое неприятно. Не по чину! А тут еще это… Чувствую, что этот Петрушев боком мне выйдет!

– А может, все оформить как есть и передать дело в суд? – осторожно предложил Якимов. – Мы свое дело провели грамотно.

– Ты думаешь, мне в кайф, что ли, заниматься каким-то сумасшедшим и какой-то там иностранкой? – хмуро посмотрел подполковник на Якимова. – Он завтра же принесет с десяток справок, что на него накатило беспамятство и что он сумасшедший. И знаешь, ведь так оно и есть… Я еще удивляюсь, как это его из сумасшедшего дома выпустили… Ладно, не будем о грустном… Эту бабу мы тоже никак не прижмем, она ведь гражданка Германии. Одной писанины на месяц наберется. А потом она возьмет и упрется, скажет, что русский совсем позабыла. Что тогда? Нужно будет нанимать переводчика, чтобы он переводил всю ее ахинею! И что самое удивительное, юридически она будет права на все сто процентов!

Прозвеневший звонок прервал разговор.

– Слушаю, – поднял Карасев трубку.

– Вот что, Дмитрий Захарович, это тебе полковник Сарапин звонит.

– Слушаю, товарищ полковник, – невольно распрямился Карасев.

– У тебя находится Петрушев?

– Так точно, товарищ полковник, у меня.

– При каких обстоятельствах произошло его задержание?

– Его задержал патруль, он сидел в машине и пил коньяк, а потом…

– Та-ак… Машина была припаркована?

– Так точно, но когда обыскивали машину, в багажнике нашли автомат, а также…

– Я в курсе, – перебил полковник. – Оружие пробивал? На нем есть что-нибудь?

– По оружию у нас ничего нет.

– А по картинам? – быстро спросил Сарапин. Было понятно, что с делом он знаком в деталях. Уже доложили!

– Ничего конкретного. Описание картин отправили по антикварным отделам, но пока никаких результатов.

– А кто автор картин?

– Непонятно, – честно ответил Карасев. – Внизу под картинами стоят какие-то закорючки, но что они означают, непонятно. Мы тут пробовали поискать такие же подписи, но ничего не вышло. Даже к искусствоведам как-то обращались, но точно сказать никто не может… Художники на протяжении своей жизни неоднократно меняли подписи. Есть какие-то туманные предположения, но все это как-то несерьезно. Говорят, что, возможно, какой-то «новодел».

– Понятно… Вот что я тебе рекомендую, Дмитрий Захарович… Петрушев известный псих, он вывернется. Дело это бесперспективное, заниматься им дальше не рекомендую. Пусть катится на все четыре стороны…

– А как быть с этой Хофер?

– Гражданкой Германии?

– Да.

– Против нее тоже ничего конкретного нет. Пусть уезжает в свой Мюнхен! А у нас тут у самих дел по горло.

– А с автоматом что делать?

– Оружие оформляй на утилизацию.

– А как быть с картинами? – спросил Карасев, испытывая некоторое облегчение.

– Картины оставь пока у себя в отделе. Пусть полежат, может, хозяин объявится. Тебе все ясно?

– Так точно, товарищ полковник!

– Тогда приступай!

Карасев аккуратно положил трубку на рычаг. Настроение его заметно улучшилось.

– Ну, чего сидишь? – поинтересовался он у примолкшего старшего лейтенанта.

– Так вызывали же, – удивленно протянул Якимов. – Кажется, посоветоваться хотели. Говорили, что не знаете, что делать с этим Петрушевым.

– Хм… Тоже мне, советчик нашелся… Не знаю, говоришь?.. Гони ты этого Петруху из отделения, к чертовой матери! Пусть катится! Ты меня хорошо понял?

– Как никогда, товарищ подполковник, – отозвался Якимов, приподнимаясь.