Текст книги "Волчья каторга"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8
Заведение мадам Жозефины, или Это не он

Как найти нужного вам человека в Москве?

Это весьма не просто. Город-то не малюсенький!

Конечно, есть адресные столы и специальные адрес-календари с указанием места жительства проживания конкретных людей. Но это, если искомый гражданин или гражданка законопослушны и имеют собственность в виде лавок, магазинов, доходных домов, конюшен, фабрик и заводов либо занимают крупные, значительные и малозначительные, но посты на государственной или общественной службе. Также просто найти человека, занимающегося частной врачебной практикой или оказывающего юридические услуги лицам, в них нуждающимся.

А ежели гражданин собственности никакой не имеет, кроме портков, шляпы и растоптанных штиблет?

Если нет у гражданина, скажем, пивоваренного завода, продукция которого поставляется к августейшему двору?

И нет у него ни гостиницы, ни отеля с вычурным заморским названием, ни меблированных комнат, ни постоялого двора или доходного дома с мезонином, с постояльцев которых он взимает арендную плату, чем и живет, причем весьма неплохо?

Как быть, если искомый гражданин не является дантистом, сверлящим зубы страдающим клиентам педальной бормашиной у себя на дому, в стоматологическом кресле «Hayes»?

И не числится штатным поверенным юридической конторы «Цимус, Маркус и Коноваленко»?

Очень просто: надо обратиться в органы, надзирающие за благочинием и правопорядком. То бишь в полицию. И «робята», служащие в оных органах, если и не в два счета, то весьма быстро либо найдут искомого гражданина, либо подскажут, где такового следует искать. Поскольку знают они о Москве и ее жителях много больше, нежели рядовые граждане. Что вовсе не удивительно: работа у них такая…

В полицейской управе Воловцову с его «железебетонной» бумагой, обязывающей всех, невзирая на чины, звания и должности, оказывать предъявителю оной требуемую помощь, конечно, не отказали. И по прошествии самого малого срока сообщили, что хоть на данный час и неизвестно, где пребывает не единожды судимый Иван Захарович Жилкин, однако доподлинно известно, что вчерашний вечер и ночь он провел в веселом заведении мадам Жозефины на Грачевке. Место это на Москве было известно наличием большого количества домов терпимости, как легальных, с девицами, имеющими так называемые заменительные билеты желтого цвета, зовущиеся так, поскольку заменяли вид на жительство, иначе пашпорт, так и борделей, мало отличающихся от воровских притонов и малин. Конечно, в таких заведениях все время толклись уркачи, имеющие кое-какие деньги после удачно проведенного дела, загулявшие купчики и любители острых ощущений из числа прожигающей жизнь московской молоди. Заведение мадам Жозефины, в миру – Прасковьи Степановны Волошиной, было не самым «чистым», но и не самым последним в перечне публичных домов Грачевки, да и всей Москвы.

Что испытывал Иван Федорович Воловцов, позвонивший в двери небольшого двухэтажного особнячка и проведенный в гостиную служанкой в короткой юбке, напоминающей балетную пачку, – робость, запретное желание, – известно одному Всеведущему. В гостиной пахло папиросным дымом; несколько мужчин с пылающими ушами и щеками сидели смирно на стульях, стоявших возле стен, явно дожидаясь своей очереди, словно ожидая врачебного приема в какой-нибудь поликлинике или земской больнице.

Двое парней, одетых с шиком, явно из «фартовых», пили водку из стеклянного графина, закусывая ее квашеной капустой и солеными огурцами. Еще один молодой человек романтического вида сидел на канапе и тихо беседовал с рыжей девицей, непринужденно поглаживая ладонью ее шелковое колено и все время заглядывая в глубокое декольте.

– Вы совершенно правильно сделали, что зашли к нам, – услышал сбоку от себя ласковый и приятно-бархатистый женский голос Воловцов. – Не тушуйтесь, сударь. Ведь вы у нас впервые? Я угадала?

– Да, – не нашелся ничего более ответить Иван Федорович, обернувшись на голос.

– Проходите, присаживайтесь. – Обладательница приятного бархатистого голоса указала рукой на одно из двух кресел, стоявших по разные стороны небольшого столика, инкрустированного перламутром. На вид женщине было лет сорок, и по глазам было видно (по крайней мере, такому опытному человеку, как Воловцов), что за ее плечами – непростая жизнь, до того ей осточертевшая, что нынешнее ее состояние содержательницы публичного дома было если не раем, то пределом всех ее мечтаний. Очевидно, за бурно проведенную жизнь Прасковье Степановне Волошиной все же удалось прикопить деньжат и открыть свое заведение, приносящее доход и позволяющее уже самой выбирать, как и с кем ей жить…

– Вы правильно сделали, что зашли к нам, – повторила свою приветственную фразу мадам Жозефина и, посмотрев недолгим взглядом на Ивана Федоровича, добавила: – Холостой мужчина не должен быть обделен женским вниманием и лаской. Иначе у него могут возникнуть проблемы с мужским здоровьем, вы меня понимаете? – заглянула она в глаза судебного следователя. – Да, и разрядка вам, мужчинам, после службы просто необходима время от времени. Вы ведь только кажетесь сильными и несгибаемыми. А на самом-то деле вам, мужчинам, больше, нежели нам, женщинам, нужно телесное и душевное отдохновение. Иначе у вас кончается завод, как у механических игрушек, и вы становитесь попросту беспомощными…

– Со всем, что вы сказали, трудно спорить, – вынужден был признать справедливость слов держательницы публичного дома Воловцов. – А откуда вы узнали, что я холост?

– Знаете, – усмехнулась мадам Жозефина, но, как показалось Ивану Федоровичу, совсем не весело, – я содержу свое заведение уже семь лет. И по накопленному опыту вполне свободно могу определить, кто таков мужчина, зашедший ко мне «на огонек»: холост или женат, имеет связи с женщинами или боится их и не знает, как себя с ними вести. Я могу определить, есть ли у него друзья и привязанности, или его единственным другом является домашний кот Васька или цветастый попугай в клетке, с которым он разговаривает долгими и томительными для него вечерами.

– А кто таков я, по-вашему? – заинтересованно спросил Иван Федорович, явно не рассчитывающий встретить в таком заведении столь умную и мудрую женщину.

Прасковья-Жозефина на пару мгновений замолкла, разглядывая Воловцова, а потом сказала:

– Вы – явный холостяк, хотя следите за собой достаточно хорошо. Очевидно, к этому обязывает ваша служба в каком-нибудь департаменте, где вы занимаете не самую низкую должность. Но женской руки, например, в приготовлении вашего костюма для службы или на выход определенно не чувствуется. Стало быть, ни жены, ни служанки у вас не имеется… – Содержательница публичного дома продолжала разглядывать заинтересовавшего ее гостя. – Более того, женщины у вас не было достаточно давно, и вы с некоторой опаской относитесь к тому, чтобы заводить подобные знакомства, поскольку имеете привычку сильно привязываться к человеку, отчего потом чрезвычайно страдаете, и вам трудно и больно с ним расставаться. И еще: вас, очевидно, обманула любимая вами женщина, и вы просто, как огня, боитесь нового чувства. А, возможно, и не желаете его прихода, поскольку боль ваша совсем еще не утихла, а лишь притупилась. К боли ведь тоже привыкают, – немного печально добавила она. – Так что вы совершенно правильно сделали, что зашли к нам. У нас все по-честному: никто не обманет, не станет унижать вас и насмехаться над вашими чувствами и желаниями, какими бы они ни были, уж в этом будьте благонадежны. Более того, вас внимательно и даже вполне искренне и заинтересованно выслушают и приласкают вполне искренне… Знаете, сюда много ходит мужчин просто, чтобы отдохнуть. Только душой, понимаете? Поболтать с хорошенькой девушкой, ничуть не боясь козней с ее стороны и какого-либо подвоха. Некоторые и вовсе приходят поплакаться в жилетку. Очевидно, иных «жилеток» у них не имеется, хотя большинство из таких людей – именно женатые, семейные люди…

– Удивительное дело! – едва не воскликнул Иван Федорович. – Вам бы врачом работать по психологической части, платные консультации людям давать относительно жизненных перипетий и сложных ситуаций и обстоятельств. Или же идти в сыск. С вашим знанием людей и их типов вам цены не будет…

– Нет уж, увольте, – улыбнулась Прасковья-Жозефина. – Я, конечно, в какой-то степени помогаю людям, но полностью отдаваться этому делу вовсе не намерена…

– Почему? – поднял Иван Федорович взор на содержательницу публичного дома.

– Люди не стоят того, – твердо ответила мадам Жозефина, и ее взгляд сделался острым и почти жестким. – Ведь, по большей части, это злые, меркантильные, завистливые и гадкие существа, ищущие только пользы для себя и сугубо личной выгоды. Нет, – усмехнулась она одним уголком губ, – тратить годы своей жизни на людей и на помощь им я ни в коей мере не расположена.

– Ясно, – кивнул Воловцов и отчего-то тоже помрачнел. Верно, потому что сказанное Прасковьей-Жозефиной про людей было не так уж и далеко от истины…

– А какие у нас девочки! – продолжала та, явно гордясь своим персоналом. – Вы таких нимф нигде не найдете! По крайней мере, здесь, на Грачевке, да и на Сретенском бульваре тоже. Не говоря уж о подобных моему заведениях на Трубной и Головином переулках… Кстати, девочки у меня меняются каждые два года. Чтоб не надоедали нашим постоянным клиентам. Все на должном уровне. Никаких недоразумений с полицией, все законно, к тому же все мои девочки имеют заменительные билеты и медицинские освидетельствования по поводу венерических болезней. Так что можете не опасаться и оставить все сомнения за дверьми моего заведения…

Волошина на несколько секунд замолчала, глядя на Воловцова, отчего судебному следователю сделалось неловко. Похоже, он ей и правда нравился…

– А хотите, я предложу вам девочку, как раз из новеньких? – загорелась взором Прасковья-Жозефина. – Она пришла к нам всего неделю назад из дома свиданий Адольфины Поляковой, что на Сретенке. Зовут девушку Кити, она из столбовых дворянок…

Воловцов вскинул брови, что было замечено мадам Жозефиной и истолковано как недоверие.

– Не верите? – почти обиженно произнесла она. – И напрасно. И такое бывает… Кити у нас на особом счету. Я никогда не обманываю своих клиентов, поэтому со многими из них нахожусь в дружеских и даже доверительных отношениях. И вас я не намерена обманывать, поскольку вижу в вас человека серьезного, с которым, я надеюсь, мы подружимся, и вы станете у нас частым гостем. А постоянным клиентам у нас полагаются скидки…

– Ничего не имею против того, чтобы подружиться с вами, мадам Жозефина, – улыбнулся хозяйке веселого заведения Иван Федорович Воловцов, не зная, как приступить к расспросу об Иване Жилкине, желательно не раскрывая себя.

– Вот и славно, – улыбнулась Прасковья-Жозефина. – А что касается столбовой дворянки Кити Травиной, то она потомок знатного московского боярского рода Рюриковичей, правда, крайне обедневшего. Кити вот-вот освободится. – Она посмотрела на наручные золотые часы. – Еще четверть часа, и вы можете ее заангажировать. Изволите подождать?

Воловцов поерзал в кресле, что было воспринято Прасковьей-Жозефиной как некое недовольство и нетерпение.

– Ну, а если вы не желаете ждать, могу предложить вам нашу очаровательную малышку Натали, – произнесла содержательница публичного дома и прищурила глаза. – Натали у нас большая выдумщица на разные шалости и любовные кунштюки, так что вы гарантированно останетесь довольны. Так я ее зову?

– У вас очень прелестные часики, – неопределенно произнес Иван Федорович, затрудняясь с ответом насчет большой выдумщицы Натали.

– Это подарок, – мило улыбнулась мадам Жозефина и пристально посмотрела на Воловцова: – А может, вы предпочитаете зрелых и весьма опытных в любовных делах дам? Вы только скажите – и у вас тотчас будет такая…

– Давайте все же подождем Кити, – понял вполне прозрачный намек Иван Федорович. – А часики у вас – хороши. Позвольте взглянуть? – Он мягко принял руку мадам Жозефины в свою и посмотрел на часы. – Конечно, компания «Лонжин». Знаете, совсем недавно я видел подобные часы у моего друга Вани Жилкина. Ну, один в один…

– Так это он мне их и подарил! А Жилкин… он что, ваш друг? – брови мадам Жозефины поползли вверх.

– Ну, как вам сказать, – немного замялся Иван Федорович. – Скорее, не друг, а приятель. Знакомый, в общем… А когда он вам их подарил?

– Вчера, – несколько недоуменно ответила содержательница публичного дома.

– Вот ведь как… – задумчиво произнес Воловцов. – А ведь он мне обещал их продать.

– Не повезло вам, – улыбнулась Прасковья-Жозефина. – Может, пока угостить вас кофеем?

– Не стоит, благодарю вас, – улыбнулся в ответ Иван Федорович. – А Иван-то Захарович каков, а? Слова своего совсем не держит, проказник эдакий. Не ожидал я от него такого…

– Вы не обижайтесь на него. – Мадам Жозефина, наконец, убрала свою руку из ладоней Воловцова. – Он мне был должен еще с прошлого разу, вот и расплатился часиками. Он долги всегда отдает…

– Да я и не обижаюсь… Может, у него еще такие часики имеются? – Иван Федорович пытливо посмотрел на женщину, но та лишь неопределенно пожала плечами:

– Может, и имеются.

– И где мне его теперь найти?

– А что его искать, – усмехнулась мадам Жозефина. – В нашем заведении он гость частый. Приходите на следующей неделе, в среду или четверг, точно его застанете….

– Нет, мне раньше с ним повидаться бы надо, – ответил Воловцов.

– Ну, тогда сегодня вечером загляните в бильярдную «Потешного сада». Он там каждый вечер шары гоняет…

– Вот за это спасибо! – Иван Федорович и правда был доволен. Теперь оставалось лишь доделать начатое, однако маску простого посетителя борделя, озабоченного нехваткой женской ласки, придется снять. – Да, и еще. – Он остро посмотрел на содержательницу публичного дома, чем вызвал у нее явное замешательство: – Я, мадам Жозефина, уж вы простите, вынужден изъять у вас эти часики…

– Как так? – удивлению содержательницы публичного дома не было предела.

– А так. Есть подозрение, что часики эти появились у гражданина Ивана Захаровича Жилкина незаконным путем. И часы эти могут служить доказательством, то есть уликой его причастности к совершенному уголовному преступлению…

– А вы, стало быть, являетесь…

– А я, стало быть, и вы абсолютно правы, уважаемая Прасковья Степановна, являюсь следователем, ведущим это дело, – перебил ее Воловцов и добавил: – Документики показать?

– Не стоит, – холодно произнесла Прасковья-Жозефина. Она действительно хорошо разбиралась в людях и умела отличить правду ото лжи…

– Вот и славно, – доверительно улыбнулся Иван Федорович. – Вы, Прасковья Степановна, часики-то снимайте…

Умная женщина Прасковья Волошина не стала испепелять судебного следователя Воловцова взглядом, желая при этом, чтобы Иван Федорович задымился и в конечном итоге обуглился и обратился в кучу пепла. Стараясь держаться как можно спокойнее и не выказывать беспокойства, она сняла часы с руки и положила на столик. Золото, сверкнув желтым бочком, столь уютно смотрелось на инкрустированном перламутром столике, что, казалось, это просто принадлежность стола, некая деталь или рисунок, искусно дополняющий инкрустацию…

– Благодарю вас. – Воловцов взял часы и положил во внутренний карман сюртука. – А теперь, Прасковья Степановна, извольте написать расписочку, что принадлежащие вам часы, подаренные гражданином Жилкиным Иваном Захаровичем, изъяты сегодня господином судебным следователем Воловцовым Иваном Федоровичем в интересах следствия. Затем поставьте сегодняшнее число и свою подпись…

– Не буду я ничего писать, – вполне определенно высказалась мадам Жозефина, темнея лицом. – Не мои это часы, а где их взял Жилкин, про то не ведаю и знать не желаю…

– Понятно, – спокойно произнес Иван Федорович и как бы между прочим добавил: – Тогда собирайтесь…

– Куда это?

– Известно куда: в полицейскую часть, – просто, без обиняков ответил Воловцов.

– Зачем? – продолжала изображать непонимание Прасковья Волошина.

– За препятствие ведению следствия, мадам Жозефина. Часы – это улика, изъятая у вас. И это надо документально подтвердить, для чего я и требую составить расписку. Иначе у вас будет большое искушение и полная возможность заявить, что это часы не ваши, и вы их никогда на руке не носили и вообще в глаза никогда их не видели. И, естественно, никакой Иван Захарович Жилкин вам их не дарил в счет долга за пользование вашими девочками. И я остаюсь, что?.. Правильно. Я остаюсь с носом. А я, знаете ли, сударыня, очень не люблю оставаться в дураках. Это для моей службы крайне чревато и лично мне крайне оскорбительно и обидно… На душе потом так погано, что впору высунуть лицо в форточку и завыть, глядя на луну. Неужели, сударыня, вы хотите, чтобы я выл на луну?

– Нет, я не хочу, чтобы вы высовывались в форточку и выли на луну, – ответила Прасковья-Жозефина, понимая, что человек перед ней серьезный и от своего ни за что не отступится. Она подозвала служанку, велела ей принести ручку, чернила и бумагу и написала расписку именно так, как того хотел Иван Федорович. Потом, подув на чернила, чтобы скорее подсохли, передала уже не просто бумагу, а документ судебному следователю со словами: – Вот, прошу вас. Надеюсь, господин судебный следователь, ко мне претензий у вас больше не имеется?

– Ни в коей мере, – выставил перед собой руки Иван Федорович, как бы защищаясь и одновременно оправдываясь. – Более того, я прошу вас покорнейше простить меня за причиненные неудобства и некоторое волнение, которое я вам невольно причинил.

– Я не волновалась, – заметила содержательница публичного дома, на что Воловцов, в свою очередь, не преминул сказать:

– Нет, волновались. Правда, вы хорошо это скрывали…

Мадам Жозефина ничего не ответила. И правильно, поскольку спорить с судебными следователями по наиважнейшим делам себе дороже…

– А теперь, – поднялся с кресла Иван Федорович, – разрешите откланяться и заверить вас, милейшая Прасковья Степановна, в моем искреннем к вам расположении. Кстати, – добавил он, сведя брови к переносице, – если я не обнаружу сегодня господина Жилкина в бильярдной «Потешного сада», я буду знать, кто его предупредил. А сокрытие преступления или преступника – уже деяние, которое наказуется, причем в уголовном порядке… Вы меня понимаете?

– Да полноте, зачем мне это надо? – как-то даже устало произнесла содержательница публичного дома.

– Вот и я так думаю, – согласно кивнул судебный следователь. – И правда, зачем нам портить столь доверительные отношения, установившиеся между нами, верно? А девочки у вас и вправду хороши. Не будь я при исполнении… Э-эх! Такой соблазн! А знаете, мадам Жозефина, может, я к вам как-нибудь и наведаюсь, а то как-то одиноко бывает.

Мадам Жозефина как-то странно посмотрела на него и промолчала. Ей не хотелось больше говорить. Хотелось одного: чтобы этот судебный следователь поскорее ушел.

И он, наконец, ушел…

«Потешный сад» завел в Сыромятниках антрепренер Андрей Черепанов. Сад этот мало чем отличался от «Эрмитажа» или «Аквариума». Ну, разве что был рассчитан на публику поплоше: мещан, мастеровых, торговцев и мелкую чиновную сошку.

Гуляние начиналось в шесть вечера, о чем громогласно вещал зазывала у ворот сада. Воловцов пришел в половине седьмого, заплатил за вход тридцать копеек и пошел осматриваться. Все представления начинались в половине девятого, так что отдыхающей публики пока было маловато. В основном это была молодежь с рабочих окраин, приодетая по случаю выхода в свет в самое лучшее. Парни и молодые мужчины были через один с тросточками, копируя высший свет, а девицы поголовно в модных прическах.

– Ба-а, мамзель Глафира, какая вы сегодня вся из себя распрекрасная, – услышал Иван Воловцов громкий прокуренный голос. – Ну, прям вылитая Лина Кавальери.

Он обернулся и увидел высокого парня с цигаркой во рту, эдаким гоголем расхаживающего вокруг пухленькой девицы, пришедшей на гуляние с худой печальной подругой, на которую, верно, никто и никогда, как и сейчас, не обращал никакого внимания.

– Чево это вы такое, сударь, говорите? – кокетливо вскинула на него глаза Глафира.

– Я говорю вам сущую правду, несравненная мамзель Глафира, – расплылся в широкой улыбке парень и выплюнул цигарку, – и очень даже хороший комплимент. Ведь эта Лина Кавальери, можно сказать, первейшая на свете красавица!

– Ну, уж вы скажете. – Щечки мамзель Глафиры слегка заалели, по всему видно, что вниманием она довольна. – Прям, засмущали меня до невозможности. Нехорошо это с вашей стороны, Григорий Северьянович.

– Да чего ж здесь нехорошего, коли вы…

– Цигарку подбери, – подошел к нему человек в штатском. – Если не хочешь в участок загреметь.

Парень хотел было возмутиться, но, посмотрев в строгие глаза говорившего, вернулся и поднял окурок папиросы.

– А теперь брось в урну, милок…

Григорий Северьянович кивнул и… растаял, словно его и не было, а через минуту возле «несравненной мамзель Глафиры» расхаживал гоголем уже другой парень. Без цигарки.

Вообще городовых в «Потешном саду» было много. По распоряжению генерал-губернатора его высочества великого князя Сергея Александровича, дабы не смущать почтенную публику, были они в цивильной одежде, но службу несли зорко и безобразий во время гуляний в «Потешном саду» ли, в «Эрмитаже» или «Аквариуме» никаких не допускали. С ними было как-то спокойнее…

В бильярдной – большой зале с десятком столов – вовсю шла игра. Городовой в штатском имелся и здесь. Воловцов сразу определил в усатом мужчине с военной выправкой бывшего фельдфебеля полицейского. Тот стоял у входа и наблюдал за игрой у одного из столов. Служитель порядка не пресекал игру на деньги (не было ему такового предписания, да и играли вполне безобидно, по маленькой), поскольку это в увеселительных заведениях было распространено повсеместно, но, случись какая вольность или пьяная выходка, спуску нарушителю спокойствия и благочиния он бы положительно не дал…

Жилкин был здесь. Воловцов увидел его играющим за самым дальним столом от входа. Был он, конечно, не в арестантской робе, как на фотографической карточке, а в костюме, вполне приличном, кажется, даже из английского сукна, что не помешало Ивану Федоровичу узнать его сразу. И прогулочной походкой, останавливаясь то у одного стола, то у другого, он приблизился к дальнему столу.

Ваня играл с плотным господином в «американку». Когда подошел Воловцов, Жилкин забил последний, восьмой шар в лузу и с довольным видом посмотрел на плотного господина:

– С вас, уважаемый, «синенькая».

Плотный посуровел, достал из портмоне пять рублей и молча протянул победителю. Ваня небрежно сложил купюру вчетверо и положил деньги во внутренний карман, а потом вопросительно посмотрел на Ивана Федоровича:

– Желаете сыграть?

– Нет, – ответил Воловцов. – Желаю с вами побеседовать.

– На какую тему? – Жилкин бегло огляделся, словно ища пути к отступлению, то есть бегству. Заметив это, Воловцов подошел к нему ближе и, глядя прямо в глаза, произнес:

– Не советую вам «делать ноги», любезнейший Иван Захарович. Иначе вон тот господин с усами, – повел он подбородком в сторону переодетого городового, – вам их просто переломает.

Жилкин посмотрел на усатого и тоже признал в нем городового. Бывшие сидельцы и каторжане очень хорошо умеют это делать…

– Ну, и чего вы от меня хотите? – обреченно спросил он.

– Просто побеседовать, не более того, – заверил его Иван Федорович. – Задать вам несколько вопросов, Иван Захарович, и получить на них правдивые ответы.

– Что, прямо здесь будете свои вопросы задавать? – вполне резонно заметил Ваня.

– Ну, если вы желаете, давайте выйдем, – ответил на это Иван Федорович.

Они медленно пошли к выходу из залы, причем Воловцов пропустил Жилкина вперед себя и шел прямо за ним, исключая любую возможность сбежать. Когда они выходили из бильярдной, усатый городовой проводил их долгим взглядом…

– Иван Захарович, не усложняйте себе жизнь, не делайте так, чтобы за вами гонялись все полицейские Москвы, – попросил Жилкина Воловцов, которому совсем не хотелось устраивать в «Потешном саду» бег наперегонки. – Я – судебный следователь, у меня к вам пара вопросов, и все. Давайте, – указал он на пустую скамейку в пяти шагах от бильярдной, – присядем и спокойно побеседуем.

– Давайте, – выдохнув, согласился Жилкин и первым уселся на скамейку.

– Вот и славно, – присел рядом Воловцов. – Скажите, где вы были семнадцатого сентября сего года?

– Ну-у, я уж и не помню, где, – раздумчиво произнес Жилкин. – Здесь, наверное, – указал он на бильярдную. – Это же не Пасха, день-то обыкновенный.

– И все же постарайтесь вспомнить, – настоятельно потребовал Иван Федорович. – И без вранья, поскольку ваши слова все равно будут нами проверяться…

– Была нужда мне вам врать, – несколько обиженно произнес Ваня. – Себе дороже выйдет.

– Это верно, – согласился Воловцов и вопросительно посмотрел на Жилкина: – Приятно иметь дело с понимающим человеком. Итак, что вы делали семнадцатого сентября сего года? Желательно по часам, пожалуйста…

– Ну-у… – протянул Жилкин. – А, вспомнил! Утром, начиная с восьми и до одиннадцати пополуночи, я терся на «дешевке»…

– Это на рынке, что на пересечении Александровской улицы и Сущевского вала? – не сразу понял Воловцов.

– Точно так, – подтвердил Жилкин.

– И кто это может удостоверить? – спросил Иван Федорович, уже понимая, что на убийцу Ваня совсем не тянет, так, мелкий жулик и мошенник, то есть уголовник без масти. – Назови хотя бы двух человек.

– Ха! – усмехнулся Жилкин и смело посмотрел на Воловцова. – Я вам не двух, я вам двенадцать человек назову. Пойдет?

– Слушаю тебя внимательно, – произнес судебный следователь по наиважнейшим делам, доставая из кармана памятную книжку и карандаш. – Только учти, братец, я все проверю…

– Да проверяйте, – неопределенно хмыкнул Ваня. – Итак, меня на «дешевке» видели: ломовой извозчик Костя Перец, Перцов то есть. Он всегда там стоит на бирже… Верка Парфенова видела, торговка плетеными корзинками и ситами, Митрофан Карабинеров, кузнец, приказчик колбасного магазина, что на самой базарной площади, Семеном Шпаковским зовут, я калякал с ним с полчаса… Нищенка Клава Богомолова видела, что проживает…

– Ладно, хватит, я понял, – не дал ему договорить Иван Федорович. – А что ты делал после одиннадцати?

– Сидел в трактире Гриши Сметанкина на Александровской вместе с одним гражданином. Дельце одно небольшое у меня с ним…

– Что за дельце? – поинтересовался Воловцов.

– Да так, одно дельце… – неопределенно ответил Ваня.

– Что за гражданин?

– Да так, один гражданин…

– Послушай, Жилкин, – жестко произнес Иван Федорович, начиная злиться, – коли я тебе задаю вопросы, значит, мне надо знать ответы на них. И ты должен мне эти ответы дать…

– Ничего я тебе не должен, господин хороший. Я все свои долги вашим давно отдал… – Ваня открыто взглянул на судебного следователя. Испуга в этом взгляде не было…

– Что, соскучился по камере в полицейском участке? – поинтересовался Воловцов.

– А за что в камеру? – Ваня, похоже, тоже начинал злиться. – Пришить мне какое-то дело хочешь, следак? Выпытываешь, где я был, что делал… Так я тебе отвечаю все, как есть… У меня на твое дело, какое оно у тебя там, алиби имеется, вот ты и злишься. Меня видели на «дешевке», я три часа после сидел в трактире на Александровской улице у Сметанкина, где меня видели человек двадцать, включая самого Гришу Сметанкина и его половых. А вечером я пребывал в заведении мадам Жозефины, знакомясь с ее новой девицей по имени Колибри. Маленькая такая, юркая, веселая. К Жозефине Колибри эта перевелась из веселого дома в Головином переулке. Проверяй, начальник! Чего еще тебе от меня надо?

– А вот что! – Воловцов полез в карман и достал золотые женские часики компании «Лонжин». – Узнаешь?

– Фартовые часики, – произнес Жилкин с непроницаемым видом. – Не везде и купишь…

– Так ты их узнаешь или нет? – повторил свой вопрос Иван Федорович.

– Узнаю… – усмехнулся Иван. – Это часы компании «Лонжин». Дорогие, нам не по карману…

– Ты мне дурку здесь не валяй, – напустил на себя строгость Воловцов. – Твои это часики, не отпирайся. Ты часы эти мадам Жозефине аккурат в зачет долга и отдал. За эту самую, маленькую, юркую и веселую, а? Как ее, Колибри?

– Ничего не знаю, – уперся Жилкин. – Первый раз эти часы вижу.

Иван Федорович посмотрел на двери бильярдной «Потешного сада». Возле них стоял тот самый усатый городовой в штатском и внимательно рассматривал газету, делая вид, что читает. Время от времени усатый поднимал взор от газеты и посматривал на Жилкина. Очевидно, фигура Вани Жилкина была здесь блюстителям порядка хорошо известна…

– Иван Захарович, – официальным тоном обратился к Жилкину судебный следователь Воловцов. – Ты начинаешь меня злить. Сам же сказал, что врать таким, как я, себе дороже. Что, мало у тебя было неприятностей? Хочешь еще? Так я это вмиг тебе устрою. Вон, видишь усатого мужчину, что у входа в бильярдную газету якобы читает?

– Ну, вижу, – ответил Жилкин и посмотрел на усатого. – И что?

– Знаешь, кто это?

– А чего ж не знать? – усмехнулся Ваня. – Это переодетый легавый. За версту видно.

– Верно, – согласился Воловцов. – Только не легавый, а господин полицейский, находящийся при исправлении своих служебных обязанностей. Сейчас я ему скажу несколько слов, и он поведет тебя в участок. Там тебя определят в камеру до моего дальнейшего распоряжения, а я пока отъеду по делам в другой город. Я буду заниматься своими делами, а ты будешь сидеть и дожидаться меня, покуда я не вернусь. Правда, я и сам не знаю, сколько пробуду в том городе – три дня или целый месяц, но ведь это будет не мой выбор, а твой. Не так ли, Ваня?

Жилкин молчал, видно, соображая, как вести себя дальше.

– И не вынуждай меня лезть в карман сюртука и доставать оттуда один интересный документ, подтверждающий, что часы марки «Лонжин» подарены, а точнее, отданы тобой не далее, как вчера, в счет долга владелице веселого заведения на Грачевке мадам Жозефине. Что, опять будешь отрицать?

– Не… – мотнул головой Жилкин после недолгого молчания. – Не буду. Часики эти, признаю, мои. Но они чистые. Я их у одного залетного фраера в «фараона» выиграл.

– Что за фраер? – заинтересованно спросил Воловцов.

– Не знаю, ей-богу. – Было очень похоже, что Жилкин не врет. – Первый раз его в жизни видел. Да и не фраер он, а не пойми кто. Мутный какой-то. Неизвестно, чего от него и ожидать можно…

– Ваня, я зову городового… – на всякий случай произнес Воловцов, хотя и видел, что Жилкин говорит правду.