Текст книги "Бомба для империи"
Автор книги: Евгений Сухов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Долгоруков замолчал и посмотрел на Густава.
– И вы все это собираетесь провернуть за десять дней? – недоверчиво спросил Густав.
– За две недели, – ответил Сева. – Десять дней дали мне вы.
– Верно. Я дал вам десять дней.
– С момента моего прибытия в Казань, – уточнил Долгоруков.
Густав опять промолчал. Похоже, он что-то прикидывал в уме. После чего произнес, снова перейдя на «ты»:
– Хорошо. Я принимаю твой план. Но ты возьмешь с собой в дело моего человека. И сам отдашь ему деньги. В России…
– Я работаю только со своими людьми, – перебил Всеволод Аркадьевич.
– Он будет присматривать за тобой…
– Но…
– …а если что-то пойдет не так, то он будет знать, что делать, – не обращая никакого внимания на его протесты, завершил свою мысль Густав и очень выразительно посмотрел на него. Было ясно, что в случае неудачи задуманного Севу просто убьют. Без всякого сомнения. Равно как и его друзей.
– Лука! – обернулся Густав в сторону двери.
Вошел Плотный. Тот самый, в очках с золотой оправой. «Первопрестольный Семен Семенович».
– Так его зовут Лука? – улыбнулся Всеволод Аркадьевич. – Весьма похоже. То есть принципы тверды, воля несгибаема, ну и немного замкнут.
– Именно так. – Густав все решил и не собирался медлить: – Лука, сегодня поедешь вот с этим господином в Россию, в город Казань. Этот господин задумал крупную финансовую аферу, в результате которой должен будет вернуть нам деньги. Триста шестьдесят тысяч. Через десять дней после приезда в город ты должен будешь сам получить деньги и привезти их мне. Если этого не произойдет – убей его и всех его подельников. Его – первым…
Всеволод непроизвольно сглотнул. В общем-то, получалось пока все, как и было задумано: Густаву предложение сделано, он его принял и дал для присмотра своего человека. Но вот угроза смерти, которая будет висеть, как дамоклов меч… Как быть с ней? А вдруг что-нибудь и правда пойдет не так? Или он не уложится в отведенные ему десять дней? Или не соберет в эти десять дней триста шестьдесят тысяч? Произойти может всякое. Но это «всякое» случиться не должно…
– Значит, конфликт исчерпан? – спросил Сева.
– Разумеется… Если вернешь деньги, – ответил Густав, плотоядно улыбнувшись.
– Я их верну, – заверил его Сева.
В ответ тот даже не кивнул…
* * *
Есть такое правило, что обратная дорога всегда кажется короче. Но иногда случается и наоборот.
Долгим, очень долгим показался Всеволоду Аркадьевичу путь из Цюриха до Казани. Возможно, дело было в нелюдимом попутчике, который всю дорогу молчал и тенью следовал за Севой. А может, дело было в мыслях, что не давали Долгорукову покоя: как оно еще получится в Казани, да и получится ли вообще?
Он превосходно знал, что сомневаться нельзя. Если ты сомневаешься в успехе, это значит, что вполне можешь проиграть. А боязнь проигрыша будет провоцировать сам проигрыш. «Нет, – думал он. – Все получится. Не может не получиться. Все продумано до мелочей, включая неожиданную болезнь и даже укус комара…» Еще никогда ни одна афера не задумывалась и не продумывалась таким тщательным образом. Впрочем, и угроза смерти еще не стояла у их изголовья столь явно и так настойчиво.
Нескончаемо тянулось время, когда он и приставленный к нему Лука пересекали несколько границ. Двое суток казались за четверо, когда они добирались до Москвы. Ночь, проведенная в поезде Москва – Нижний Новгород, вообще показалась Севе равной едва ли не неделе – так мучительно долго тянулось время и крайне медленно текли мысли. Даже те девяносто минут, которые имеются у пассажиров от времени прихода скорого поезда в Нижний до отправления парохода вниз по Волге, которых едва хватает, чтобы добраться, да еще с багажом, с вокзала до пристани, показались Севе, по крайней мере, несколькими часами.
До пристани добрались на извозчике. Спрашивать таксу не пришлось: на спинке сиденья была привинчена табличка, гласящая, что плата за проезд в обычные дни составляет 40 копеек, а в ярмарочные – цельных 50. Расплатился каждый сам за себя.
От Нижнего отходили три пассажирских парохода: «Отец», принадлежащий пароходному товариществу братьев Каменских, «Полюд» купца Любимова и третий с плохо различимым названием, к каковому была прицеплена арестантская баржа.
В одиннадцать отправлялся «Отец». К тому же он был более комфортабелен и обладал большей скоростью, посему Сева и Лука предпочли именно его.
«Отец» делал двадцать пять верст в час. Шел он плавно и спокойно, и если бы не всплеск воды, разрезаемой его носом и колесами, можно было бы еще сказать – бесшумно. Долгоруков и Лука стояли на палубе, и, казалось, это не пароход движется по Волге, а надвигается берег, плавно и ненавязчиво меняя свою панораму.
Знакомиться они ни с кем не стали, хотя между пассажирами первого и второго классов это происходит весьма быстро: прогулки по палубе и общий обед в пароходной столовой весьма способствуют такому сближению.
После Ярославля Волга широка. А после Нижнего Новгорода ее ширина едва не достигает версты. Издалека же все кажется красивым. И первым живописным местом после Нижнего оказался Печерский монастырь. Далее за версту стала обозримой Старо-Печерская слобода, расположенная на Дятловых горах, крутых и издалека зеленых. А потом пошли по правому берегу Волги десятки больших и торговых сел с храмами и тысячами жителей, мало уступающих таким городам, как Васильсурск и Козьмодемьянск, которые последуют далее по ходу парохода…
Первая остановка была в Исадах. Затем на протяжении 70 верст шли Фадеевы горы со множеством фруктовых садов, преимущественно яблочных, разросшихся на склонах. А к вечеру встали у Васильсурска, столице сурских стерлядей.
За Васильсурском потянулись громадные казенные леса в два миллиона десятин, которые Сева с Лукой наблюдали еще в первый путь. Через два часа встали у Козьмодемьянска и уже ночью пришли в Чебоксары, удачно миновав опасные яры. И если в первый путь Чебоксары открылись еще верст за восемь, то теперь они выскочили из-за крутого мыса как черт из табакерки. В последующие 125 верст до Казани «Отец», как и «Великая княгиня Мария Павловна», остановился лишь у Сундыря и Козловки.
В Казань прибыли в восьмом часу утра. «Отец» пошел дальше, держа путь в Каму и на Пермь, а путники взяли на пристани извозчика и отправились к Севе. Проживание в его доме тоже входило в пожелание Густава…
Глава 7
СОГЛЯДАТАЙ И ПОДНАДЗОРНЫЙ, или УСПЕХИ И НЕ ОЧЕНЬ
– Это Лука… Лука, – представлял Сева своего соглядатая попеременно Огонь-Догановскому, Африканычу, «графу» Давыдовскому и Ленчику. – В деле он будет вместе с нами…
Лука руки никому для пожатия не протягивал, да и среди товарищей Всеволода Аркадьевича желающих поздоровкаться с Плотным-«Первопрестольным» за руку не нашлось.
– А зачем он нам? – заикнулся было Давыдовский, но Долгоруков бросил на него такой сердитый взгляд, что «граф», собирающийся было сказать еще что-то колкое в адрес Луки, осекся и промолчал. Вообще, когда Всеволод Аркадьевич таким образом смотрел на кого-либо, то тому следовало молчать и исполнять то, что говорит Сева…
– Ну что, как наши успехи? – быстро спросил Долгоруков, опасаясь, как бы еще кто-нибудь из его команды не брякнул чего лишнего в адрес Луки.
– Мы все рады, что ты вернулся… – сказал Огонь-Догановский. Он еще хотел добавить «живым и здоровым», но не сказал. Сева рядом, вот он, – к чему лишние слова?
– Спасибо, – сухо произнес Долгоруков. – Но я, старик, спрашивал не об этом…
– Постников уже выступил на заседании Городской управы, – быстро сказал Африканыч, поняв, что хочет услышать Сева.
– И что? – посмотрел на него Всеволод Аркадьевич.
– Городская управа поддержала его предложение. Как он говорит, единогласно. – Неофитов позволил себе улыбнуться. – И уже отправила ходатайство в Государственный Совет о предоставлении нам концессии на строительство «чугунки».
Всеволод Аркадьевич удовлетворенно кивнул. Дело в том, что еще до своего отъезда в Цюрих он имел беседу с Самсоном Африканычем на предмет его знакомого Николая Николаевича Постникова. Служил городской секретарь Постников в Городской управе и входил в четверку самых влиятельных ее членов. И вполне мог посодействовать в вопросе строительства железнодорожной линии, которая соединила бы Казань с остальной сетью железных дорог империи, в чем город и губерния в целом столь крайне нуждались. Конечно, не безвозмездно, а за определенную мзду. Ведь Николай Николаевич очень любил банкноты. Денежные знаки любого достоинства, но чем больше, тем лучше.
А ведь было время, когда Постников был честным человеком. И вполне законопослушным: не брал взяток и не залезал своей загребущей лапой в городскую казну. Да и какие могут быть воровские навыки у человека, только что окончившего Императорский Казанский университет по кафедре гражданского права юридического факультета и недавно принятого на службу в Городскую управу?
А потом, годика через три, уже будучи в чине секретарском, каким раньше звались провинциальные секретари, Николай Николаевич впервые принял мзду. Это была всего-то зеленая трешница от купца третьей гильдии Хуснутдина Ямашева. Такая несвежая мятая бумажка. И по сути, мелочь. Да и потом, один раз как бы и не считается. Ведь Николай Постников не перестал быть хорошим и, по сути, честным и порядочным человеком. Потому как сильно переживал относительно принятия взятки и страшно мучился угрызениями совести. Тогда она еще у него имелась…
Угрызения закончились, когда Николай Николаевич принял седьмую по счету мзду, которая в шесть раз превышала его месячный оклад. После чего перестал быть хорошим, тем более честным и порядочным, и сделался плохим и бесчестным. То есть изыскивал всяческие возможности для получения мзды за услуги, которые он и так был обязан предоставлять людям по долгу своей секретарской службы.
Еще большие суммы он брал, когда делал то, что вовсе не обязан был совершать. А потом дело дошло и до подлога… В общем, городского секретаря Николая Постникова было чем заинтересовать. И Африканыч свою задачу выполнил с легкостью: за поддержку их предприятия по образованию акционерного общества, которое должно построить железнодорожную линию, соединившую бы Казань с Рязанью, а стало быть, с общей сетью железных дорог Российской империи (а главное, за получение этим АО концессии на строительство дороги), Постникову был обещан гонорар в пять тысяч рублей. Сумма, в четыре раза превышающая его годовое жалованье. На что Николай Николаевич без зазрения совести согласился. Ведь совести у него уже не было…
Сева перевел взгляд на Давыдовского:
– Акционерное общество прошло регистрацию?
– Да, – коротко ответил «граф». – Мы все в его учредителях. Дело теперь за концессионным соглашением. Только под него мы сможем взять ссуду на строительство «железки».
– Уставный фонд общества?
– Без тебя мы решили его покуда не обозначать, – ответил Самсон Африканыч.
– Пятьдесят тысяч, – сказал Долгоруков. – Такие деньги тоже на дороге не валяются. К тому же нам нужен первоначальный капитал для нового дела. Стало быть, под эти пятьдесят тысяч мы сможем продать акции. Пора их напечатать, займись, – обратился он к Африканычу. – Номинал – пятьсот и тысяча рублей за штуку.
– А не слишком крупно? Может, есть резон напечатать акции еще по сотенной и полтиннику? – спросил Неофитов.
– Нет резону, – отрезал Сева. – Акционеры нам нужны из крупных, которые знают, что такое банкротство и с чем его едят, когда мы их кинем. А мелкие дольщики затаскают нас по судам… Как с торгово-закупочным предприятием?
– Третьего дня торжественно открыли с публикацией в местной прессе, – доложил Африканыч. – Контора располагается на Малой Проломной улице в пристрое дома купца Потехина на первом этаже. Это рядом с хлебными амбарами.
– Ясно. Как называется предприятие?
– «Гольденмахер и компания», – ответил Самсон Африканыч. – А, каково?
– Иного названия вы, конечно, придумать не смогли? – совершенно без иронии поинтересовался Всеволод Аркадьевич.
– Так «ярлыка» иного не было, – быстро отозвался Неофитов. – А тут все честь по чести: у одного из нас оказался настоящий пашпорт на имя Самуила Янкелевича Гольденмахера, купца второй гильдии и коммерции советника, имеющего патент на международные торговые операции. А рисовать новый ярлык время нужно. И еще тогда нужно привлекать дополнительных людей, специалистов, а это лишние уши, глаза…
– Пусть будет так, – согласился с названием подставной фирмы Долгоруков. – Ну, и кто у нас Гольденмахер?
Взоры присутствующих переместились на Огонь-Догановского. Тот кашлянул в кулак, встал с кресла и, слегка картавя, произнес, глядя на Севу глазами с наполовину прикрытыми веками:
– Позвольте пгедставиться, молодой человек: коммегции советник Самуил Янкелевич Гольденмахег. Можно-таки обгащаться ко мне Семен Яковлевич, обижаться и гоптать не стану, да-с. В настоящее вгемя пгедставляю собой тогговую фигму «Гольденмахег и компания», в котогой имею честь состоять дигектогом.
Огонь-Догановский был совершенно не похож на себя. Если же его малость загримировать и приклеить, скажем, бороду и усы, то это будет совершенно иной человек, чего от него и требовалось на данном этапе аферы. В общем, Сева остался доволен перевоплощением.
– Очень пгиятно познакомиться, – тоже скартавил в ответ на приветствие «Гольденмахера» Всеволод Аркадьевич. – А откуда у тебя такой славный купеческий документик?
– Достался по случаю, – не стал детально распространяться насчет появления у себя паспорта на имя Самуила Янкелевича Огонь-Догановский. Потому как это было не в его правилах.
– Хорошо, – констатировал Долгоруков и добавил: – Самуил Янкелевич…
– Можно Семен Яковлевич, – мягко напомнил «Гольденмахер».
– Семен Яковлевич, – поправился Всеволод Аркадьевич, – вот новый компаньон, – он сделал несколько театральный жест рукой в сторону Луки. – Введи его в состав правления, чтобы его присутствие у тебя в конторе и в банке было оправданным.
– Понял, – кивнул головой Огонь-Догановский и уселся в свое кресло.
– Так что, дело, выходит, только за концессией? – после короткого молчания спросил Сева, обращаясь ко всем присутствующим на «совещании».
– Да, – ответил Давыдовский.
– Не забывайте, что у нас на все про все десять дней, – весьма тревожно заявил Долгоруков.
– Этого мало, – подал голос Огонь-Догановский. – Почему хотя бы не две недели?
– Этот вопрос адресуйте не ко мне, – развел руками Всеволод Аркадьевич. – А вот, к господину Луке.
Все обернулись в сторону плотного человека в очках с золотой оправой. Тот, помолчав немного, произнес:
– Так сказал Густав.
У Огонь-Догановского, Африканыча, Давыдовского и даже Ленчика хватило ума не спрашивать у Луки, кто таков этот Густав. И так было понятно – кто…
Глава 8
ПРЕДАТЕЛЬСТВО ДЕМБО, или ОХРАННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НЕ ДРЕМЛЕТ
Ежели вы полагаете, что Охранное отделение ни хрена не делает и только ловит мух, напуская при этом на себя важный вид, то вы глубоко заблуждаетесь. Иначе бы трупы государя императора, великих князей, директора Департамента полиции, его помощников, начальников охранных и сыскных отделений, обер– и просто полицеймейстеров, частных приставов, филеров, топтунов и раскрытых секретных агентов просто валялись бы на улицах, и через них были бы вынуждены перешагивать рядовые прохожие, что непременно затрудняло бы общее движение. Если, конечно, они осмеливались бы выходить на улицы в подобной ситуации, что маловероятно… Но трупы на улицах не валялись, государь император Александр Александрович преспокойно здравствовал и не вел ни одной войны в Европе, желая поступать так и впредь; директор Департамента полиции Петр Николаевич Дурново даже не кашлял и не чихал (он вообще славился недюжинным здоровьем) и слал рапорты и докладные записки министру внутренних дел графу Толстому; начальник Охранного отделения Санкт-Петербурга полковник Петр Васильевич Секеринский и его товарищ, или, как иногда стали называть таковых, «заместитель» подполковник Степан Яковлевич Голубовский, – все были живы и невредимы. Правда, жертвы, конечно, имелись, но ведь и на старуху бывает проруха. А в ситуации, которая сложилась в империи, пять удачных покушений в год относительно пятидесяти сорванных – неплохая статистика, не правда ли? Ибо задачей Отделения по охранению общественной безопасности и порядка было не раскрывать преступления с политической подоплекой, а предупреждать их, – арестовывать преступников еще до свершения законопротивного деяния, как это, к примеру, случилось 1 марта 1887 года с «Террористической фракцией» Ульянова – Шевырева. Трое метальщиков и трое сигнальщиков из этой фракции были задержаны в тот день на Невском проспекте, причем в то самое время, когда государь император Александр Третий должен был ехать из Аничкова дворца в собор Петропавловской крепости, для того чтобы присутствовать на заказанной им заупокойной службе по своему убиенному батюшке Александру Второму. Слава богу и Охранному отделению, все шестеро террористов были задержаны с поличным: с метательными разрывными снарядами в руках, иначе – бомбами. А затем двое из сигнальщиков выдали и всех остальных, в том числе Исаака Дембо и Ульянова с Шевыревым…
Задача предупреждать преступления, прямо следует сказать, трудная. Необходим большой штат филеров, тайных агентов и просто добровольных помощников, которые могли бы вовремя сообщать о намечающемся богопротивном деянии или о неблагонадежных личностях. Без них Охранное отделение со своими задачами никогда не справилось бы, и всех тамошних служащих, во главе с начальником, надо было бы гнать с должностей и окладов поганой метлой. Но их не гнали. Стало быть, Отделение по охранению общественной безопасности и порядка имело достаточное количество штатных и добровольных помощников, чтобы владеть ситуацией в Северной столице империи. И оно владело, поскольку штатные и добровольные (нештатные) помощники также не дремали…
Так вот, числах в двадцатых месяца июля одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года некто Перикл, что, несомненно, являлось псевдонимом звонившего, телефонировал из Меднопрокатного трубного завода Розенкранца в Охранное отделение. Он сообщил о том, что видел на берегу Невы недалеко от завода Исаака Вульфовича Дембо, революционера-народника, входящего в состав «Террористической фракции Народной воли» и каким-то нелепым образом избежавшего заслуженного наказания за участие в покушении на государя императора – каторги. Телефонный звонок принял подполковник Степан Яковлевич Голубовский, сгибаясь в три погибели, поскольку микрофон находился на нижней панели аппарата. Он поблагодарил Перикла за информацию, завершил телефонный разговор и разогнулся. Затем Голубовский «поднял» дело Исаака Дембо. Оно было приостановлено в связи с отбытием обвиняемого за границу, в Швейцарию. Но на Дембо все еще висело обвинение в причастности к покушению первого марта восемьдесят седьмого года на жизнь государя императора Александра Александровича. И определено наказание – каторжные работы «без срока».
Степан Яковлевич доложил о звонке Перикла своему начальнику Секеринскому, тот – директору Департамента полиции генералу Дурново. И его превосходительство Петр Николаевич отдал распоряжение: объявившегося в городе Дембо покудова не арестовывать, но установить за ним негласное наблюдение все двадцать четыре часа в сутки.
– Даже если он пойдет в ретирадную справить малую нужду, – добавил строго Дурново, – вы должны знать, сколько это заняло у него времени и как он это делал: снимая штаны или только расстегивая гульфик.
Так Дембо попал в поле зрения санкт-петербургской жандармерии. Его вели несколько дней, раскрыли две квартиры, куда он заходил, и как-то заметили рядом с ним девицу «восточной» наружности. Выяснилось, что эта девица в картотеке Жандармского управления не числится, равно как и в картотеке Департамента полиции.
– Выяснить, кто такая, – отдал приказ начальник Охранного отделения Секеринский.
За ней тоже был установлен негласный надзор, ничего покуда не давший. Девица сия была крайне осторожна и соблюдала все законы конспирации: грамотно проверялась и нередко уходила от слежки дворами, хотя было видно, что город она знает не очень хорошо. Было ясно, что барышня весьма подготовлена, что само по себе вызывало немалое подозрение, только вот какой организацией и для каких целей, неизвестно.
Эта «восточная» гражданка весьма заинтересовала полковника Секеринского. Он удвоил количество топтунов, за ней следовавших, но и это ничего не выявило. А потом Голубовский имел аудиенцию со своим начальником. И предложил ему завербовать Дембо.
– Мне кажется, он трусоват, – сделал вывод Голубовский. – Я его припугну каторгой, и он выложит все, ради чего он прибыл сюда, и, я надеюсь, расскажет нам про эту неизвестную девицу.
– Вы надеетесь или вы все-таки уверены? – внимательно посмотрел на Голубовского начальник.
– Уверен, ваше высокородие, – тотчас ответил подполковник.
– Хм, – ответил на это Секеринский.
«Добро» на вербовку было получено, и в один прекрасный день Степан Яковлевич почти буквально материализовался прямо из воздуха – в точности перед самым носом Исаака Дембо.
– Исаак Вульфович? – сахарно улыбаясь, спросил Голубовский. – Политический преступник и посягатель на жизнь государя императора? Какая интересная встреча! Давно вы в Петербурге? По какой такой надобности, изволю полюбопытствовать.
– Прошу прощения, но вы ошиблись, – пробормотал революционер-народник и член «Союза террористических фракций».
– Возможно, я ошибся, – извинительным тоном произнес Степан Яковлевич. – И все же прошу вас пройти со мной для выяснения вашей личности, Исаак Вульфович. Уверяю вас, сударь, у нас в Охранном отделении очень хорошая картотека с фотографическими карточками всех политических преступников. Живущих ныне и здравствующих или почивших в бозе, отбывающих наказание на каторге или в тюремных острогах, ссыльнопоселенцев и скрывающихся от правосудия, как вы, к примеру. Но поскольку вы, по вашим словам, таковым не являетесь, то вам, Исаак Вульфович, нечего, собственно, и опасаться. Верно ведь? – Голубовский, источая недюжинное обаяние, прямо и ясно посмотрел прямо в потемневшие очи Дембо: – Ну, что же вы приуныли, господин Дембо? Идемте!
– Я не…
Степан Яковлевич не дослушал, взял Исаака Вульфовича под руку и потащил с собой. Дембо беспомощно оглянулся: за ними в одинаковых костюмах мастеровых и одинаковых же видавших виды картузах шли два человека. Можно было не ходить к гадалке, чтобы с ходу определить: секретные агенты. О том, чтобы попытаться сбежать, не было и речи…
– А не будете ли вы столь любезны объяснить причину моего задержания? – проблеял Исаак Вульфович.
Это было уже теплее. Но Голубовский решил не форсировать события и ни в коей мере не помогать Дембо. Пусть сам дозреет до предательства. Вследствие этого ответил следующим образом:
– Причиной вашего задержания, Исаак Вульфович, является ваше непосредственное участие в заговоре против жизни священной особы государя императора Александра Александровича и побег от наказания за границу. Так что вы вовремя возвратились, и я намерен упущение нашего ведомства исправить. Бессрочная каторга вас устроит? Уверяю вас, на Сахалине прекрасный климат, вам понравится; некоторым даже это идет на пользу. Хе-хе-хе!
– Я уже вам говорил, я не Дембо…
– Ах, бросьте, Исаак Вульфович. Сейчас мы придем в отделение, и тотчас выяснится, что вы – тот самый Дембо, который…
– Хорошо, – сдался революционер-народник, избежавший наказания за подготовку покушения на государя императора. – Может… я смогу чем-нибудь вам помочь?
Голубовский резко остановился. Глаза его выражали одновременно удивление и восторг.
– Можете! – едва не воскликнул подполковник Охранного отделения. – Вы знаете, что можете!
– Спрашивайте, – убитым голосом промолвил Дембо.
Они нашли пустынный скверик и присели на скамеечку. Двое секретных агентов раскурили папиросы, как и положено мастеровым, и завели какой-то «фабричный» разговор. Но если бы их послушал настоящий мастеровой или цеховой, он сразу понял бы, что эти ребята – ряженые и если и бывали когда-то на фабрике, то не в качестве цеховых, а лишь экскурсантами…
– Итак, Исаак Вульфович, начнем… Цель вашего приезда в Петербург? – спросил подполковник Голубовский и весь обратился во внимание.
– Я должен был начать готовить новую акцию… – проблеял Дембо.
Голубовский вздрогнул. Убийство Его Императорского Величества эти люди называют акцией… Господи, до чего же дожила Россия!
– Кто еще приехал с вами?
Дембо промолчал.
– Кто? – сурово повторил свой вопрос подполковник Голубовский.
– Марта, – не сразу ответил Исаак Вульфович.
– Что за Марта?
– Девица двадцати трех лет. Марта Гинсбург. Она ненавидит Россию, как… как… не знаю кто. – Дембо возмущенно нахмурил брови, будто осуждал Марту за эту ненависть к России, и добавил: – Она, признаюсь, всегда мне не нравилась.
– Подробнее, пожалуйста, об этой Марте, – продолжал напирать Голубовский. – Какое у нее задание?
– Я не знаю…
– Не советую останавливаться на полпути, Исаак Вульфович, – теперь настал черед недовольно нахмурить брови подполковнику Голубовскому. – Иначе у нас не срастется…
– Я и правда не знаю. Клянусь!
Степан Яковлевич пристально посмотрел в глаза Дембо. Тот не отвел взгляда…
– Хорошо. А как вы думаете, какое у нее задание? – спросил подполковник Охранного отделения, не отводя от Дембо взора.
– Надо полагать, ей поручено собрать остатки групп партии «Народная воля» и создать новую группу радикалов. Ну, что-то наподобие «Террористической фракции» Ульянова – Шевырева, – ответил революционер-народник.
– А цель этой группы – убийство государя императора? – догадался Голубовский. Впрочем, тут и гадать было нечего.
– Да, – тихо ответил Дембо.
– Когда запланировано убийство? – Степан Яковлевич хотел сказать «акция», но у него не повернулся язык.
– В конце февраля или в начале весны. Как получится…
– Ясно, – Голубовский откинулся на спинку скамейки. – Ну и последний вопрос: кто отдал вам такое приказание?
Дембо молчал.
– Исаак Вульфович, я задал вопрос.
– Я слышал, – неожиданно огрызнулся Дембо.
– Ну а коли слышали – отвечайте.
– Не могу, – тихо произнес теперь уже бывший революционер-народник, только что сдавший своего товарища Марту.
– Надо, – так же тихо и еще увещевательно сказал Степан Яковлевич.
– Он убьет меня…
– А кто об этом узнает? – честно посмотрел на Дембо Голубовский. – Вам об этом и беспокоиться не стоит.
Исаак Вульфович беспомощно посмотрел на подполковника Охранного отделения:
– Он – узнает.
– Ну, Исаак Вульфович… Сказавши «а», говорите и «б».
– Я боюсь…
– А вы не бойтесь, – сказал Голубовский таким тоном, словно вслед за этим собирался погладить Исаака Вульфовича по головке.
– Густав, – не сразу произнес Дембо. – Его зовут Густав…
– Дальше, пожалуйста, – так же мягко продолжал напирать подполковник «охранки».
– Все. Больше я ничего не знаю, – выдохнул предатель.
– Говорите, черт бы вас побрал, если не хотите тотчас отправиться в кутузку, – посуровел подполковник
– Густав является действительным членом тайной организации «Центр». Она отдает приказания ему, он – мне, – замогильным голосом ответил Исаак Вульфович.
– Что в данном конкретном случае означает «действительный член»? – спросил Степан Яковлевич.
– Это означает: дважды посвященный, – тихо ответил Дембо.
– Подробнее об этом «Центре», – спросив это, Голубовский напрягся. Подполковнику Охранного отделения показалось, что он схватил крупную рыбу за хвост. Такую крупную, каковой еще и не бывало…
– А об этом «Центре» никто ничего толком не знает, – усмехнулся Дембо. – Это же тайная организация.
– Меня не интересует, знает ли об этом «Центре» кто-либо, – жестко произнес подполковник. – Меня интересует, что знаете вы!
– Мало. Очень мало, – ответил Исаак Вульфович. – Мне известно только, что последние террористические акции готовил «Центр». В том числе и неудавшееся покушение на государя императора Александра Александровича.
– А разве это покушение не дело рук «Террористической фракции» Ульянова – Шевырева? – поднял брови подполковник.
– Конечно, это их рук дело, – криво усмехнулся Дембо. – Но они не руководители. Они всего лишь исполнители. Марионетки в руках кукловода, дергающего за нужные веревочки.
– Ясно, – ответил Голубовский после недолгого раздумья. – Вот вы сказали: последние террористические акции готовил «Центр»… – Степан Яковлевич боялся даже смотреть при этом на Дембо, чтобы как-то не спугнуть. – А убийство государя Александра Второго… тоже готовил «Центр»?
– Да, – тихо ответил Исаак Вульфович. Но для Голубовского это «да» прозвучало даже громче, чем выстрел из пушки. Даже если бы она выстрелила у самого его уха…
С минуту они просидели молча.
– Ну что ж. Идемте, – сказал подполковник, очевидно, переварив услышанную информацию и разложив по полочкам у себя в голове.
– Куда? – встрепенулся Дембо.
– В отделение, – просто ответил Степан Яковлевич.
– Зачем?
– Напишете собственноручное признание.
– Но зачем?! Я же вам все рассказал! Все, что знал! – отчаянию Исаака Вульфовича не имелось границ.
– Для страховки, – сухо ответил Голубовский, – таков у нас порядок. Слово к делу не пришьешь.
До Охранного отделения, располагающегося в ведении градоначальника, а стало быть, в его управлении на Гороховой, домчались на извозчике. Ванька лихо катил по петербургским улицам, время от времени покрикивая на зазевавшихся пешеходов. Извозчики пешеходов не уважали. Да и за что? Только под ногами мельтешат да мешают продвижению. Есть для них тротуары – вот пусть по ним и ходят.
Дважды перестроенный дом барона Фитингофа, лейб-медика Екатерины Великой, с фасада был четырехэтажным, а со двора – пяти. Кабинет Голубовского был на втором этаже. Туда он и прошел вместе с Исааком Вульфовичем Дембо, новым секретным агентом Охранного отделения, кстати, весьма важным и ценным.
– Вот вам ручка, чернила, бумага, – усадил Исаака Вульфовича за стол Голубовский. – Пишите все, что мне рассказали, и свободны.
– То есть буду свободным?
– Именно.
– И смогу уйти отсюда? – несмело осведомился Дембо.
– Сможете, – заверил его подполковник Охранного отделения Департамента полиции.
Дембо писал долго. Потом долго читал написанное Голубовский, время от времени отрываясь от листов и поглядывая на бывшего революционера-народника.
«Спрашивается, какого лешего его привело сюда? – думал Степан Яковлевич, умудряясь одновременно читать его показания. – Чего ему спокойно-то не жилось в своей Швейцарии? Ну, сделался бы резником, отсекал бы крайнюю плоть у младенцев и получал бы за это определенное вознаграждение. На жизнь бы хватало. А от резника до раввина рукой подать… Стал бы, на худой конец, владельцем бакалейной лавки. Или колониальных товаров. Считал бы по вечерам доход и строгал со своей Ревеккой детей, выучивая их потом играть на скрипке или даже на фортепьяно. На крайний случай, лихоимствовал бы, ссужая деньги желающим и получая за это противузаконный процент, – все было бы лучше. Ан нет! Подался в народники революцию в России делать… Это в крови у него, что ли, или как»?
