Текст книги "Операция «Возмездие» (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Но французы могут обидеться. Ведь Петров полковник, а для такой важной и деликатной миссии нужен генерал – наседал член Военного совета.

– В чем дело? – притворно удивился Рокоссовский, – пишите представление, мы поддержим. Правда, Михаил Сергеевич?

– Конечно, товарищ командующий – подтвердил Малинин, но Субботин пропустил его слова мимо ушей.

– Я считаю, что полковник Петров, это не та кандидатура которая нам нужна – начал комиссар, но маршал моментально его прервал.

– Товарищ член Военного совета, есть ли у полковник Петрова взыскания по партийной линии? – холодно поинтересовался Рокоссовский.

– Нет, но…

– У вас есть сведения о недостойном поведении коммуниста Петрова?

– К чему все эти вопросы, товарищ маршал?

– Просто я хочу знать, что такого знаете вы, чего не знаем мы с генералом Малининым, товарищ генерал-лейтенант, – Рокоссовский говорил четкими, короткими фразами, нагоняя холод на зарвавшегося политработника, – у вас есть более достойная кандидатура чем полковник Петров. Если есть скажите и мы обсудим её, если нет, то давайте закончим это дело, товарищ Сталин ждет моего ответа.

Кандидатуры у члена Военного совета конечно были, но это были в основном политработники, а обозлившиеся Рокоссовский и Малинин могли в два счета доказать их недостойность.

– Мне кажется, что будет лучше если полковнику Петрову в его важной и очень ответственной миссии будет помогать политработник – комиссар ожидал, что маршал встретит его предложение в штыки, но этого не случилось.

– Если как член военного совета дивизии, то мы не против. Если как помощник полковника Петрова, то пишите, обосновывайте свое предложение перед Главным Политуправлением. Посмотрим, что оно скажет.

– Хорошо, я сегодня же отправлю это предложение в Москву за нашими подписями – обрадовался Субботин, но Рокоссовский моментально осадил его.

– Нет. Только за вашей подписью. А сейчас давайте решим с полковником Петровым. У вас есть документальные материалы говорящие о недостойном поведении коммуниста Петрова? Если есть, то немедленно предоставьте их нам, если нет, то вопрос о нем считаю решенным – маршал вопросительно посмотрел на Субботина. Комиссару очень хотелось сказать о имеющихся у него сигналах о контакте Петрова с немецкими женщинами. Их правда было всего два, но и этого было достаточно, чтобы задвинуть несносного «якута» раз и навсегда. Он уже был готов раскрыть рот, но взглянув на командующего и начштаба, понял что они только этого и ждут.

Все дело было в том, что у комиссара у самого были некоторые прегрешения на любовном фронте. Конечно это было давно и неправда, но член Военного совета интуитивно понял, его противостояние достигло опасного предела, для него самого.

– Товарищ Малинин, приказ на полковника Петрова готов? – нарушил изрядно затянувшееся молчание Рокоссовский.

– Так точно, товарищ маршал – Малинин проворно раскрыл папку и положил её перед командующим. Взяв из стаканчика темный синий карандаш, маршал размашисто расписался под приказом и вернул папку начштабу.

– Известите товарища Петрова его новые обязанности. Все необходимые инструкции он получит через час. Думаю к этому времени шифровальщики управятся.

– А как же Москва? Разве мы не будем с ней утверждать кандидатуру Петрова? – удивился Субботин.

– Товарищ Сталин оставил это на мое усмотрение и ждет скорейшего выполнения своего приказа, – любезно пояснил политработнику маршал, – вы свободны товарищи.

Столь необычное изменение в своей судьбе полковник Петров воспринял с удивлением и иронией. Дело было в том, что полковник ранее уже бывал в Париже. Первый раз когда ехал в Испанию и второй раз, когда покидал её. На ознакомление с французской столицей в общей сложности ему выпало почти четверо суток и этого вполне хватило, чтобы понять и уловить его веселую и радостную суть. По понятным причинам он не мог знать легендарное утверждение о том, что Париж – это «празднике который всегда с тобой», но если бы знал, то несомненно полностью согласился с ним.

Местом дислокации советских войск под Парижем был избран его восточный пригород Шуази-Ле-Руа, где имелись военные казармы, находящиеся в хорошем состоянии. Построенные накануне Первой мировой войны, они за короткий период сменили много хозяев. Сначала по праву собственника ими владели французы, затем их заняли немцы, которых сменили американцы, но не надолго. После того, как война ушла на восток в Германию, на флагштоке гордо взвился французский триколор, к которому неожиданно присоседился и красный флаг.

Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа среди французов, он был вывешен только над казарменной комендатурой, где разместился штаб советской дивизии. По своим размерам «молоткастый серпастый» полностью уступал в размерах всем штандартам и знаменам бывших здесь до него. Маленький и аккуратненький, он сразу стал местной достопримечательностью и каждый вечер, французы с интересом приходили смотреть на него.

Сразу заговорили о казаках русского императора Александра стоявших под Парижем целых два года и подаривших французам после своего ухода множество детей и название бистро. Особо продвинутые знатоки истории сразу же стали показывать на коре деревьев следы, якобы оставшиеся после казацких уздечек. Но большинство французов волновали совершенно другие вопросы; собираются ли русские платить займы царского правительства и что они могут предложить на обмен. У стоявших неподалеку, на аэродроме Орли американцев, этот процесс был поставлен на широкую ногу.

Это соседство было далеко не случайным. Приглашая русских во Францию, де Голль вовсе не собирался разрывать отношения с самой богатой страной мира. С чисто иезуитской хитростью он сталкивал лбами Сталина и Трумэна, в надежде получить от этого хорошую выгоду для французского государства. В виде оружия, продовольствия, мануфактуры и кредитов.

Позиция американского президента на этот шаг де Голля была ещё неизвестна, но товарищ Сталин не собирался сажать себе на шею подобного нахлебника.

– Трофейным оружием поможем, на нервах у американцев поиграем, но никаких других авансов и обещаний французам не дадим. Кто бы ни был у власти во Франции, жадность и колониальные интересы возьмут вверх и они забудут всю нашу помощь и боевую дружбу. Такова природа империализма – объяснил свою позицию советский лидер, на очередном заседании Политбюро.

Чтобы избежать малейшего контакта с американцами, выход в город военнослужащим любого звания был категорически запрещен, но он не касался самого полковника Петрова и офицеров его штаба. Сразу по прибытию в Париж он должен был отправиться на встречу с генералом де Голлем, но из-за тонкостей дипломатии она не состоялась. Желая подчеркнуть свою занятость французский лидер отправил на встречу с русским своего зама, дивизионного генерала Севрэ. Для полковника этот факт не имел никакого значения, но глава военной миссии во Франции генерал Суслопаров настоял на том, чтобы вместо Петрова, к французам отправился его новый начштаба полковник Красовский.

Подобный дипломатический размен, Петрову был совершенно непонятен, но следуя указаниям из Москвы он подчинился. Обговорив с советским послом ряд важных моментов касающихся пребывания советских солдат во Франции, он отправился в казармы в сопровождении джипа с охраной.

Шофер еще плохо знал дорогу и потому ехал с определенной опаской, боясь сильно разгонять автомобиль. Это обстоятельство позволяло сидевшему на переднем сиденье виллиса Петрову, внимательно разглядывать парижские улицы по которым он ехал.

Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять охватившую город тенденцию демобилизации. Устав от войны и постыдной оккупации, Париж стремительно снимал с себя гимнастерки, бриджи, сапоги и торопливо облачался в пиджаки, брюки, ботинки. Спешно открывшиеся в великом множестве всевозможные кафе, бистро, кинотеатры, магазины и лавки, начинали жесткую и бескомпромиссную борьбу за кошельки и души парижан. Их главным врагом были так называемые блошиные рынки, стихийное порождение любой войны.

Но не только это, было отличительной чертой послевоенного Парижа. Сразу после окончания войны, по всей Франции началось преследование женщин имевших за годы оккупации связь с немецкими солдатами и офицерами. Столица Франции также не избежала этого поветрия и с одним из них, пришлось столкнуться в этот день и полковнику Петрову.

Возвращаясь в казарму, шофер случайно свернул не на ту улицу и вскоре перед машиной полковника предстало необычное зрелище. Поперек тротуара стояла широкая скамья на которой сидело несколько женщин, в окружении большой толпы мужчин. На груди у каждой из них висел плакат с косо намалеванными буквами, а руки находились за спиной, скорей всего связанные.

Окружавшие скамью мужчины были возбуждены, подобно грачам прилетевшим домой после зимовки. Громко переговариваясь и жестикулируя в сторону сидящих женщин, они распаляли себя перед очередным самосудом.

Скамья, плакаты на груди и связанные за спиной руки – такой образ был хорошо знаком всем советским солдатам, после длительного контакта с представителями арийской расы и европейской культуры. Поэтому Петров никак не мог пройти мимо подобного зрелища, хотя толпа нисколько не мешала движению автомобиля. Нужно было лишь только принять влево и двигаться своим курсом.

– Никак вешать собираются, товарищ полковник – изумился шофер.

– Тормози! Сейчас разберемся – приказал Петров и не дожидаясь полной остановки авто, спрыгнул на тротуар. Вслед за ним, не дожидаясь команды, вслед за командиром гурьбой высыпали автоматчики охраны. Взяв наперевес верный и безотказный ППШ, они принялись бесцеремонно расталкивать любителей самосуда.

Одернув парадный китель, украшенный золотыми погонами и боевыми наградами, Петров уверенно зашагал вперед и озадаченные французы поспешно расступились перед ним.

Сделав несколько шагов, полковник вошел в круг толпы и увидел отвратительную картину. Перед скамьей стоял одетый в клетчатые брюки толстяк, обладатель большого пивного живота. С длинными усами и старомодными подтяжками, он походил на один из хорошо известный образ немого кино двадцатых годов. Вот только вместо пивной кружки он держал в руках ручную машинку для стрижки волос, которой вершил правосудие.

Одна из сидящих на скамье женщин уже лишилась своей рыжей шевелюры и уткнувшись подбородком в грудь, тихо давилась слезами, не смея громко плакать. В момент появления полковника, толстяк стоял перед другой жертвой мужского произвола, молоденькой девушкой лет двадцати. Властно взяв левой рукой за подбородок, он медленно поворачивал из стороны в сторону сидящую на тонкой худой шее голову жертвы, выгадывая как лучше сбрить её каштановые волосы.

Худенькая, одетая в скромное ситцевое платье и поношенные туфельки, с полными слез глазами, она разом напомнила полковнику тех советских девчат, что встречали его в освобожденных он гитлеровской неволи городах и селах. Пройти просто так, мимо всего этого Петров никак не мог и потому громко и властно крикнул стоявшему к нему полу боком толстяку: – Отставить!

То, что случилось далее было одновременно и смешно и грустно. Все дело заключалось в том, что полковник подал команду толстяку на немецком и тот, как нестранно, его прекрасно понял. Отскочив от скамейки с резвостью кенгуру и выпятив вперед необъятный живот, он бодро рапортовал: – Так точно, господин генерал!

Видя, что точно попал в десятку, Георгий Владимирович решил продолжить диалог, не дожидаясь пока прикрепленный к нему переводчик младший лейтенант Правдюк придет к нему на помощь. И для этого у него были свои причины.

По праву нося медаль «XX лет РККА» полковник быстро определил, что данный товарищ не столько владеет французским, сколько является соглядатаем из всех органов одновременно.

– В чем провинились эти девушки? – требовательно спросил Петров толстяка как и положено генералу, пусть даже чужой армии, – что вы молчите, отвечайте!

– Это немецкие шлюхи, господин генерал и мы решили наказать их! – толстяк сделал пренебрежительный жест в сторону сидевших на скамейке и осклабился, ожидая со стороны Петрова проявления мужского понимания своим действиям, – прикажите продолжить?

– Нет! – коротко обронил полковник и подошел к девушке. Полностью раздавленная действиями своих соотечественников и возможно соседей, она не ожидала ничего хорошего от диковинного чужака, от которого исходили невидимые волны уверенности и силы. В её прекрасных карих глазах не было и намека на порок, в каких-либо его проявлении. В них был только один страх и скорбь от позора которому она несправедливо подверглась.

Война переламывала миллионы человеческих судеб, безжалостно калеча и травмируя их. Подобно средневековому алхимику, она вырастила новых гомункулусов, подняв со дна их души всю грязь и уничтожив всё хорошее, что там имелось. Много, ох как много подобных гомункулусов пришлось встретить полковнику за последние пять лет, но от этих встреч он не очерствел душой и не перестал верить, что хороших людей больше, чем негодяев.

Часто, верша правосудие в годы войны, Георгий Владимирович хорошо научился тому, что ко всякому человеку должно быть свое мирило. За одни преступления следовало казнить, за другие давать сроки для исправления, за третьи было достаточно страха, который претерпевал человек во время расследования. Сидящие за скамье девушка, по мнению полковника уже искупила свои прегрешения и больше не нуждалась в осуждении и порицании. Её следовало освободить, но с этим был полностью не согласен переводчик.

– Товарищ полковник, не надо вмешиваться. Могут быть нежелательные последствия. Это их дело, пусть и разбираются. Сейчас подобное твориться во Франции повсюду. Поедемте отсюда – тихо, но очень настойчиво заговорил Правдюк, пытаясь вразумить неразумного полковника, но Петров даже голову не повернул в его сторону. Закончив глядеть на француженку, он повернулся к толстяку.

– А, что ты сделал для того, чтобы она не стала немецкой шлюхой? Воевал с немцами, был в «маках» или боролся с немцами здесь в Париже? – полковник произнес это по-русски, чтобы стоявшие с ним солдаты поняли о чем идет разговор.

– Переводите! – потребовал он от Правдюка, вперив требовательный взгляд в толстяка.

– Что так и переводить!? – изумился младший лейтенант.

– Вам двадцать раз повторять надо? – громыхнул Петров. Правдюк попытался что-то сказать, но столкнувшись с его взглядом покорно раскрыл свой разговорник и с горем пополам перевел вопрос полковника.

– Я не военнообязанный, господин генерал! Я пекарь и всегда только и занимался, что выпекал хлеб с булочками– обиженно воскликнул толстяк и его поддержал нестройный гул мужских голосов.

– Скольких немцев вы убили защищая свою страну и свой город? – обратился Петров к стоящим за толстяком людям.

– Товарищ полковник, вы нарываетесь на скандал. Это очень опасно – начал было нудить Правдюк, но получил в ответ властное: – переводи!

Вновь погрузившись в словарь, Правдюк справился и с этим заданием, ровно как и с последовавшим за ним ответом.

– Мы не могли убивать их. За каждого солдата убивали десять заложников, а за офицера сто человек – ответил толстяк обиженно тряся усами и толпа вновь поддержала его своим гулом.

– Гады и трусы! Будь у нас все такие как он, мы бы Гитлера никогда не прогнали – воскликнул седоусый сержант, чью гимнастерку украшали нашивки за ранение, две «Отваги» и солдатская «Слава». Сказано все это было по-русски, но с таким гневом и презрением, что было понятно и без перевода. От слов сержанта его усы разом поникли, а сам он став меньше ростом, трусливо спрятал стригальную машинку в карман своих необъятных брюк.

– Девчонки из-за куска хлеба на панель пошли, а эти паразиты теперь над ними измываются! Как же они чистенькие, немцам круасаны пекли! – поддержали сержанта другие автоматчики, отчего стоявшие за толстяком мужчины попятились. Одно дело вершить правы суд над беззащитными женщинами и совершенно другое доказывать свои права на это вооруженным автоматами людям. За плечами которых была настоящая война, которые победили страшного Гитлера и надавали по шеи самому Черчиллю. Это без слов понимали все собравшиеся, кроме Правдюка.

Снедаемый стремлением не допустить возможных эксцессов, которые по его твердому убеждению могли иметь нежелательные последствия для государственных отношений СССР и Франции, он решил одернуть зарвавшегося полковника.

– Товарищ Петров, немедленно прекратите и успокойте солдат. Здесь вам не Урюпинск, а Париж, могут быть неприятности – менторским тоном заговорил переводчик, но Петров вновь не стал его слушать. Нежно проворковав: – «На пару слов», цепко ухвати Правдюка чуть повыше локтя, он отвел его в сторону.

Обрадованный словами полковника, Правдюк приготовился вступить с ним в диалог, но жестоко ошибся. Загородив спиной переводчика от посторонних взглядов, Петров коротко, без замаха врезал ему в живот.

– Ещё раз рот раскроешь, вылетишь за профнепригодность. А будешь стучать, не обижайся, я предупредил, – тихо проговорил полковник над головой согнувшегося в три погибели Правдюка, а затем громко крикнул, – товарищу переводчику плохо, доведите до машины.

В том, что ему действительно будет плохо, Правдюк тут же убедился, когда его подхватили автоматчики Петрова. Взяв за руки, они его не повели, а поволокли. Как поволокли бы любого врага с которым можно не церемониться, независимо от его национальности. С которым можно не церемониться и тащить вперед, несмотря на его отчаянные попытки зацепиться носками сапог за каменистую мостовую.

Все это было так страшно и ужасно, что несчастный правдолюб моментально понял и глубоко проникся простыми словами, обращенными к нему полковником.

Разобравшись с переводчиком, Петров вернулся к скамье подсудимых.

– Развяжите их – приказал он солдатам и вспомнив все то, чему учили его учителя по-французскому перед отправкой в Испанию, заговорил обращаясь к женщинам.

– Вы свободны! Никто не смеет вас судить. Идите и больше не грешите.

Французский язык полковника, хотя и имел сильный нижегородский акцент, но был вполне понятен окружающим. Однако не только это произвело сильное впечатление на стоявших вокруг Петрова людей. К огромному их удивлению «красный генерал» цитировал Новый завет и его цитата была как нельзя удачной.

Основательно исчерпав свой словарный запас, Петров повернулся к толстяку и его компании. Для их полного и окончательного вразумления, он сначала строго погрозил им пальцем, а затем выразительно провел по горлу.

Посчитав дело сделанным, полковник направился к машине и в этот момент, вслед ему раздались аплодисменты. Сначала это были одиночные хлопки, но затем их стало больше и больше. Хлопали в основном женщины, внезапно обретшие для себя понимание и сочувствие.

Неожиданное знакомство Петрова с новыми обычаями Франции имело продолжение, но не со стороны Правдюка. Через два дня, ближе к вечеру, на казарменном КПП случился инцидент. С громким криком «Мон женераль!» через пост пыталась пройти девушка, которую полковник Петров спас от поругания.

Неизвестно как долго она бы кричала, если бы полковник не оказался поблизости. Завидев Петрова, француженка ловко юркнула мимо часового и устремилась к полковнику.

– Они нарушают ваш приказ, мон женераль! – выкрикнула девушка ухватившись его за руку, – они схватили Лауру!

– Кто они? – с удивлением спросил полковник, но взглянув в глаза девушки понял всё. На размышление ушли секунды.

– Мою машину! – приказал он дежурному.

– Возьмите охрану, Георгий Владимирович – взмолился офицер, но полковник только поморщился. – Не надо, так справлюсь.

Петров действительно справился и довольно успешно. Посадив на заднее сидение пару автоматчиков, он смело отправился по парижским улицам. Ведомый находившейся за его спиной девушкой, шофер быстро добрался до места. Поворот, поворот и автомобиль полковника въехал на небольшую площадь, основательно набитую людьми.

И вновь перед полковником возникла «скамья подсудимых» заполнена молодыми женщинами, над которыми уже начался свершаться приговор мужской толпы.

Появление машины с русским военными вызвало сильнейший фурор среди обывателей. Стоило только полковнику встать держась за ветровое стекло «виллиса», как они тут же обратились в паническое бегство. Не прошло и двух минут как площадь опустела и седевших на «скамье позора» освободили.

– Благодарю вас, мой генерал! – трепетно воскликнула девушка и стыдливо опустив глаза прижавшись к груди полковника.

– Не стоит благодарности, мадмуазель Констанция – Петров галантно взял легкую ладонь француженки и поцеловал её пальцы, вернее воздух над ними. Подобной куртуазности его научили испанцы во время его далекой командировки на Пиренеи.

– Вы несказанно добры ко мне, мой генерал– заливаясь пунцовым цветом произнесла девушка. – Смогу ли я когда-нибудь отплатить вам за вашу доброту?

– Все может быть – от этих слов, а вернее от взгляда полковника девушка покраснела ещё больше, – честь имею – Петров лихо приложив пальцы к фуражке и пошел к машине.

Стоит ли говорить, что с тех пор в Шуази-Ле-Руа судов справедливости не стало. Многоязыкая молва сделала своё дело.