355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Салиас » Волчок-доносчик (Рассказ для детей) » Текст книги (страница 2)
Волчок-доносчик (Рассказ для детей)
  • Текст добавлен: 22 октября 2020, 15:30

Текст книги "Волчок-доносчик (Рассказ для детей)"


Автор книги: Евгений Салиас



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

VII

В этот вечер в доме Сонцева дети с матерью ужинали одни. Волчка не было. Он не уселся на своем обыкновенном месте, а бродил робко по коридору. Сонцев, вернувшись, сидел в своем кабинете встревоженный, задумчиво опустив голову на руки.

Чтобы понапрасну не пугать жены, он ничего не рассказал ей и только отказался ужинать. Сонцева заметила смущение мужа, заметила даже странную перемену в Волчке, который, как его ни звала его приятельница Ксаня, ни за что не хотел занять свое место за столом.

А между тем, это было очень просто.

Волчок привык быть за столом вместе с своим барином или же быть с ним в его кабинете. Теперь Сонцев заперся, не пустил к себе Волчка и собака поняла, что на этот раз случилось что-то недоброе. Волчку оставалось только караулить, когда отворится дверь кабинета и бродить по коридору.

Дети ушли, по обыкновению, спать и через несколько времени их мать сошла вниз к мужу осведомиться: не хворает ли он? Вслед за барыней проскочил было в кабинет и Волчок. Но Сонцев в первый раз с тех пор, как имел эту собаку, крикнул на нее, выгоняя вон. Волчок сначала остановился, как бы в изумлении, почти окаменел и прислушивался, навострив уши, действительно ли барин крикнул так на него или же он ослышался. Но Сонцев схватил в руки книгу, пустил ею в собаку и крикнул снова. Волчок жалобно взвыл, выскочил в коридор и начал визжать. Случившееся чересчур поразило собаку и опечалило.

Между тем Сонцев в припадке гнева передал жене все случившееся днем на прогулке. Жена страшно испугалась и начала плакать. Конечно, можно было ясно предвидеть, что должно случиться.

– Так сожги скорее все, что у тебя есть, что же ты сидишь?! – воскликнула она. – Сожги скорее письма Григория Николаевича, и все, что может тебя уличить, что ты с ним дружен и за него заступался.

Сонцев схватился за голову, как бы от испуга. Быстро и молча расцеловал он жену за совет и бросился во все ящики стола и шкафа. Часа три занимался он уничтожением всего, что мало-мальски могло его компрометировать. Куча всякого рода бумаг, даже не имевших ничего общего с Тепловым, сгорела в растопленной печке. Но затем пришлось уничтожать и самую груду бумажного пепла.

Когда часа в четыре утра Сонцев, почему-то несколько успокоившись, лег в постель, то Волчок влетел в растворенную дверь и по обыкновению улегся около постели барина. Сонцев поглядел на собаку, не выгнал ее, но невольно вздохнул и выговорил:

– Да, Волчок, не пройдет это мне даром!

Сонцев был убежден, что герцог знает теперь про его дружбу с Тепловым, тщательно скрываемую. Но главное знает, что именно он, Сонцев, тот человек, который в следствии по делу Волынского выгораживал одного из его секретарей, чья невидимая рука таким образом спасла одного из клевретов казненного. Часов в семь утра, когда Сонцев крепко спал, уставши от тревожной ночи, у подъезда его дома появились немцы полицейские, чтобы его арестовать. Сонцева с криком бросилась к мужу, и, не имея сил произнести ни одного слова, только показывала пальцем в окно.

Сонцев не смутился. Он как будто знал заранее и наверное, что его ожидает. Он быстро оделся, покуда полицейский офицер ожидал его в столовой. Волчок тоже, вероятно, понял, что за гости явились в доме. Он рычал, лаял и рвался ухватить за ноги кого-нибудь из непрошеных гостей. Старик Степан, несмотря на свой перепуг, все-таки убрал Волчка насильно и запер его в отдельной горнице.

Сонцев простился с женой, перецеловал и перекрестил детей и, выйдя вслед за офицером из дома, сел в его бричку и поехал. Через полчаса он был посажен в тюрьму и заперт с караулом, как преступник.

Сонцева немедленно бросилась по разным друзьям и знакомым хлопотать и просить аудиенции у Императрицы. Но везде встречала она один и тот же ответ.

– Сделать ничего нельзя!

Да и кто же мог пойти теперь не только против Бирона, но решиться, хотя бы даже его самого, просить за того человека, на которого пал гнев такого всемогущего временщика?

Был один вельможа, который не боялся и не любил Бирона, хотя сам был немец, Фельдмаршал Миних. И его просила Сонцева, но и он побоялся теперь заступиться за ее мужа.




VIII

Сонцев, разумеется, попал под строжайшее следствие. Его всячески пытали и допрашивали об его отношениях не только Теплову, но уже и к самому казненному преступнику Волынскому.

Между-тем, в доме Сонцевых было, разумеется, тихо и грустно. Мать ни слова ни говорила ни с кем, а только плакала, а дети, в особенности Петя, который был уже мальчик большой, понимали, что злой немец-кровопийца засадил и мучает их отца в тюрьме. Дети, разумеется, знали то же, что доносчик, который по глупости погубил отца их, – этот самый Волчок.

– Злой, скверный Волчок! Иуда-предатель! А еще отец всегда говорил, что он всех добрее и умнее. А Волчок оказался или дурак, или злой, хуже и злее самого Бирона!

Петя и Маша на другой же день попросили Степана прогнать скверного Волчка из дому. Они не хотели и видеть его!

Одна маленькая Ксаня жалела Волчка, тихонько все поглядывала в окошки в сад и во двор, не увидит ли прогнанного приятеля? Она будто лучше других понимала, что если и виноват Волчок, то без злого умысла.

На дворе Волчку тоже житья не было. Люди лучше детей понимали беду, которая стряслась на голову их любимого барина. Все люди от зари до зари гоняли от себя Волчка, проклинали его, били на все лады во всех углах дома.

Наконец, кончилось тем, что однажды кучер вдруг крикнул, увидя Волчка:

– Да что со псом толковать! Нешто можно ему, проклятому, спустить даром этакое дело.

И кучер достал веревку, ухватил Волчка за шиворот и потащил в сад, чтобы повесить на первом же дереве. Но на счастье Волчка и на счастье всей семьи (как мы увидим после), черноглазая Ксаня, все выглядывавшая в окошки, чтобы увидеть прогнанного приятеля своего, увидела вдруг кучера, тащившего Волчка и услыхала пронзительный, жалобный вой своего друга, будто чуявшего, что хотят с ним сотворить.

Ксаня от перепуга и жалости начала сама так кричать и плакать, что весь дом сбежался к ней… А в числе первых и сама Сонцева.

– Мама! Мама! Волчок! Волчок! – плакала Ксаня.

Сонцева, узнав в чем дело, разумеется тотчас же приказала отнять Волчка у кучера, но зная и боясь, что люди уж злы на собаку, она приказала найти кого-нибудь, кто возьмет собаку себе. Сонцевой и самой неприятно было в горе иметь эту собаку перед глазами.

У Сонцева был знакомый старичок, чиновник Карпушин, человек такой добрый и очень умный. Он часто заходил теперь узнавать, нет ли чего нового в участи арестованного. Узнав, что люди хотели сделать с Волчком, он предложил взять его к себе. Волчок мог и старика в беду ввести. Теперь весь город знал собаку, как доносчика. Бирон мог узнать Волчка и тоже арестовать и Карпушина! Но доброму старику жаль было всеми гонимой собаки, и он увел ее к себе. Волчок у старика совсем переменился, был скучен, не ел, не пил и все бродил по всем горницам, тоскуя и будто не находя себе места…




IX

Через два месяца Сонцев был сослан в Углич и рад был, что отделался так дешево. Вскоре после этого он стал хлопотать, чтобы семейству его дозволили тоже соединиться с ним.

В октябре месяце, по первому зимнему пути, приехала и Сонцева с детьми и семья была отчасти счастлива тем, что все были вместе, все живы и здоровы. Богатый родственник Сонцева обещал помогать ему и давать средства к жизни. Однако, часто Сонцевы, беседуя с новыми знакомыми и приятелями, такими же ссыльными и опальными, как и они, мечтали, надеялись и желали друг другу поскорее счастливой перемены в судьбе.

– Вед не может же веки-вечные продолжаться царствование больной Императрицы. Не может же вечно властвовать кровопийца курляндец. Бог даст, все скоро переменится к лучшему.

В Угличе, конечно, все скоро узнали, как и за что был сослан Сонцев, но о злодее и доносчике никто никогда не говорил. Только раз и случилось, что Ксаня пригорюнилась и, вздохнув, спросила вдруг:

– Где-то теперь Волчок?

Сонцев ничего не отвечал, а мать обратилась ко всем трем детям и строго сказала им:

– Не поминайте никогда про эту собаку, чтобы я не слыхала и имени Волчка. И ты, Ксаня, не смей поминать про злого Волчка… Хоть он и не совсем виноват… А все-таки несчастие наше от него приключилось!

Весть из столицы, которая вскоре достигла Углича, была громкая, но далеко не радостная. Узнали вдруг, что царица умерла, но царство Бирона не кончилось, а напротив будто началось… Он стал как бы настоящим русским императором и только назвался иначе: принял титул регента Русской империи. Сотни людей опальных и ссыльных по разным русским городам, возликовавшие было при известии о смерти Императрицы Анны, повесили головы, когда узнали, что на престол вступил шестимесячный младенец Иоанн, а государством правил тот же ненавистный изверг, герцог Бирон. Стало-быть, он будет гнать, ссылать и казнить всех истинных россиян еще лет двадцать, до совершеннолетия Иоанна.

Затем вскоре пришла в Углич новая весть, поразившая всех и не мало обрадовавшая многих. Сосланный и вновь прибывший в Углич немец привез известие, что сам пресловутый герцог поехал в ссылку в Пелым, то-есть в глубь Сибири. Хотя пользы прямой для опальных и ссыльных не могло быть от падения изувера-временщика, тем не менее многие, в том числе и Сонцевы, радовались, что Миних погубил Бирона.

– Наконец-то немцы друг дружку поедают и этого кровопийцу Господь наказал за грехи! – говорил Сонцев.

Но вскоре после падения всесильного временщика случилось вновь нечто иное, уже изменившее судьбы России окончательно и надолго. Русские одолели немцев!

Над Русью взошло новое красное солнышко: вступила на престол русская цесаревна Елизавета. И во всяком городе, где было много опальных и ссыльных, шло особенное ликование. И чем более было этих ссыльных, тем более ликовал город и тем более трусили и поджимали хвосты местные немцы.

При известии о вступлении на престол Елизаветы, Сонцева тотчас же написала несколько писем своим прежним приятелям в столице и, между прочим, к Теплову, который должен был быть теперь более или менее в силе, как опальный при Бироне. Письма в то время путешествовали не скоро. Сонцевы только через месяца три узнали, что обещают похлопотать о них… Но прошло еще три месяца и, кроме обещания, не было ничего!




X

Между тем в Петербурге, действительно, многое и многое переменилось с царствованием Елизаветы Петровны. Чуть не ежедневно судили и высылали в ссылку или на родину всех тех, кто был близок прежним двум правительствам.

В первые же месяцы по вступлении Елизаветы на престол, она сама, ее министры и все присутственные места были можно сказать завалены просьбами о прощениях. Оказывалось, что сосланных такое количество, что приходится чиновникам хоть все дела бросить, самые важные, а только разбирать жалобы на Бирона, да читать прошения о помиловании и возвращении из ссылки.

Сначала взялись было горячо за это… А потом стали затягивать все больше, да больше, и все говорили:

– Хорошо… Погодите…

Вскоре и самой Императрице надоело все принимать или получать с почты прошения о помиловании. И вдруг, однажды, было совсем запрещено обращаться и наскучивать Государыне с такими просьбами. В это именно время друзья Сонцева стали было хлопотать о нем и тоже получили в ответ: – Хорошо… подождите…

Так прошло шесть месяцев, а затем и целый год…

Друзья Сонцевых все хлопотали, но узнали вдруг, что Государыня приказала произвести строжайшее следствие над чиновниками, которым было поручено рассматривать жалобы и прошения ссыльных. Оказалось, что некоторых лиц, действительно виновных в разных преступлениях, сделали невинными жертвами Бирона и простили.

Таким образом, дело прощения невинно пострадавших затормозилось вследствие недобросовестности некоторых правителей.

Нескольких лиц, которые решились подать прошения о помиловании родственников самой Государыне, отдали под суд за дерзость.

Между тем, в одном маленьком домике в переулке, на краю столицы, жил один небогатый старичок-чиновник, у которого из ума не выходило ссыльное семейство Сонцевых. Старик жид один-одинешенек с другом – собакой. Разумеется, это были Карпушин и пудель-доносчик Волчок.

Карпушин то же хлопотал не мало, но ничего не мог сделать. И ему отвечали целый год:

– Хорошо… Погодите.

Волчок, напротив, немного погоревав, как-будто утешился, как-будто забыл своих прежних друзей. Если люди, существа разумные, забывчивы, так собаке это, конечно, еще простительнее. Волчок был веселее, гулял с своим новым хозяином, и жизнь его была даже отчасти несколько приятнее. Старичок Карпушин, будучи одинок, постоянно беседовал только с Волчком и от зари до зари занимался с ним, выучивая его разным штукам. Умный Волчок стал теперь еще умнее и образованнее прежнего. Он уже делал такие штуки, что мог подивить собою целую столицу.

Прохлопотав и прождав год напрасно, и видя, что Сонцевы, пожалуй, и на веки останутся в ссылке, Карпушин надумался, что сделать и как горю пособить. Ежедневно с утра начал он учить Волчка все одной и той же новой штуке. Он давал Волчку в зубы разные вещи и выводил его на улицу; указав кого-нибудь из прохожих, он говорил собаке: подавай! т. е. приказывал отдать прохожему эту вещь. Разумеется Волчок долго не мог понять, чего желает старик-хозяин. Долго бился Карпушин с своим другом и даже раза два от досады поподчивал его палкой. Волчок не злился, а только жалобно завывал, как бы объясняя, что он не понимает, чего от него требуют. Наконец, однажды, Волчок вдруг понял-таки своего хозяина. Раз как то на улице Карпушин дал ему чурку в зубы, показал на проходившую в конце улицы какую то барыню и прибавил, как всегда, строго:

– Подавай!

Уже тысячный раз слышал Волчок это слово и теперь случайно, вдруг, понял своим собачьим разумом.


Он бросился стрелой к указанной фигуре, и став пред ней на задние лапы, заиграл, как всегда делал это пред Карпушиным. Барыня, чтобы отвязаться от чужой собаки, поневоле взяла чурку из зубов Волчка. В этот день до вечера старик ласкал, целовал и миловал Волчка на все лады и закормил сластями. Волчок понял, что им были довольны наконец, и понял, что нужно делать. И начали они вдвоем всякий день подавать чурки и всякие вещи прохожим и чужим, и знакомым.




XI

Прошло месяца два. Быль теплый весенний день и новая Императрица, по обыкновению, захотела прогуляться пешком. Выйдя из небольшого дворца, она доехала до Летнего сада и вышла из своей золотой кареты, сопутствуемая фрейлинами. На противоположном конце сада в то же время появился маленький старичок с собакой. Этот человек и эта собака уже давно всякий день аккуратно являлись сюда, будто на дежурство. На этот раз старичок, завидя подъехавшую карету царицы, ахнул и перекрестился, будто случилось то, чего он уже давно ожидал. Даже слезы заблестели у него на глазах от тревоги и радости. Это был, конечно, Карпушин.

– Ну, Волчок, ты погубил, ты и спасай! – воскликнул он.

И вынув из кармана большой, толстый пакет, надписанный и запечатанный, Карпушин сунул его в зубы Волчку. Потом он повернул голову собаки по направлению к прогуливавшейся государыне, показал и выговорил строго:

– Подавай!

То, что требовалось теперь от Волчка, он уже так давно и хорошо выучился делать, что мог исполнить лучше самого Карпушина. Собаку судить за дерзость не станут, подумал Карпушин и тотчас спрятался. Живо перемахнул Волчок через маленькую ограду сада и пустился прямо навстречу к той барыне, которую ему показал хозяин.

Государыня еще издали увидела скачущую к ней собаку с чем-то белым в зубах. Волчок храбро подскакал прямо к ней, поднялся молодцом на задние лапы и приблизился, прыгая и держа пакет в зубах. При этом он вздергивал головой, как будто говорил нетерпеливо:

– Да бери-же!..


Государыня рассмеялась, тотчас же догадалась и взяла пакет.

– Вот удивительно, вот странно, – заговорили кругом нее фрейлины.

На пакете оказалась надпись на имя самодержицы всероссийской от верного Волчка. Государыня разорвала пакет и прочла четко и красиво написанную просьбу, в которой объяснялось подробно, каким образом, кем и за что был погублен и сослан дворянин Сонцев. Пудель-проситель умолял великую государыню приказать расследовать дело Сонцева, вызвать его из Углича и тем поправить великую ошибку и преступление, совершенное просителем. В конце просьбы была подпись такая: «доносчик на своего хозяина, ныне уповающий на милосердие и справедливость великой государыни, верный, добрый и умный, но опрометчивый по своей собачьей глупости, пудель Волчок».

Государыня, прочитав просьбу, долго и громко смеялась, а Волчок сидел перед нею на задних лапах и глядел на нее своими умными глазами. Он будто ждал. Государыня погладила собаку по голове и выговорила, смеясь:

– Ну, ступай, хорошо. На такие просьбы запрещения нет. Прикажу тотчас расследовать дело!

И Волчок, как-будто поняв все слова, вскочил и бросился в ту сторону, где остался ждать Карпушин.


Старик, спрятавшись за угол дома, видел, как государыня читала просьбу и смеялась, видел, как погладила она собаку.

И теперь Карпушин со слезами радости встретил Волчка, ухватил его за передние лапы, обнял как человека и расцеловал в обе мохнатые щеки.




XII

Через три месяца после этого, в Петербурге, в той же квартире, где когда-то жили Сонцевы, было снова шумно и весело. Снова вся семья была в своем доме и все шло по старому, даже лучше и счастливее устроилось. Только дети были уже больше, умнее, меньше шалили и меньше упрямились. Они уже знали, что бывают на свете и беды, и несчастия с людьми. И теперь, так же как и прежде, за обедом и за ужином сидел на своем месте тот же Волчок. Ему все простили, все забыли и, напротив, любили его больше, чем когда-либо. Никаких штук Волчка не заставляли теперь делать, как бы из уважения к тому, что он одной своей штукой с государыней спас из ссылки целую семью. Да и Волчок сам будто сразу постарел теперь, глаза блестели у него как-то меньше, будто немножко потухли, бегал он тоже гораздо реже, а ходил как-то степенно-важно и любил чаще спокойно лежать около Сонцева.

Первым другом Волчка была все-таки Ксаня. Поумнев с годами, она уже понимала больше и стала еще бойчее.

Когда Сонцев рассказывал при ней новым знакомым, как его когда-то погубил, а потом и спас умный Волчок… то Ксаня всегда прибавляла бойко:

– А я еще умнее… Волчок папу и нас всех из ссылки спас… А я самого Волчка от смерти спасла!..

И всегда все должны были согласиться:

– Да, что правда, то правда! Если бы кучер повесил предателя Волчка, то не бывать бы ему и освободителем семьи из ссылки.




    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю