Текст книги "Засекинский дом"
Автор книги: Евгений Салиас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
V
Прошло пять лѣтъ. Сергѣй Сергѣевичъ Засѣкинъ былъ уже полковникомъ. Еще чрезъ пять лѣтъ, послѣ подвиговъ при Ларгѣ и при Кагулѣ, онъ былъ уже генераломъ и александровскимъ кавалеромъ. А затѣмъ, покуда все гремѣла и гремѣла на всю Европу слава русскаго оружія, Засѣкинъ въ числѣ немногихъ былъ прямымъ виновникомъ этого побѣднаго грома и сталъ генералъ-аншефомъ, георгіевскимъ и андреевскимъ кавалеромъ.
Арина Матвѣевна видѣла только начало блестящаго поприща своего сына, а Сергѣй Михайловичъ дожилъ и до той минуты, когда сынъ, генералъ-аншефъ, явился въ Москву показаться престарѣлому отцу.
Въ той же желтой гостиной, уже слегка полинявшей, на томъ же мѣстѣ, гдѣ когда-то кушала шоколадъ тогда «новая», а нынѣ «великая» императрица, Сергѣй Михайловичъ обнялъ сына, обливаясь слезами и призывая свою покойную жену.
И свиданіе это отца съ сыномъ было послѣднимъ… Сергѣй Михайловичъ, отпустивъ сына снова на подвиги, заснулъ однажды въ креслѣ, думая о сынѣ и о женѣ, и уже не проснулся…
И затихъ, потемнѣлъ надолго Засѣкинскій домъ, стоялъ пустъ и угрюмъ, но ежегодно одѣвался заново. Видно было, что хозяинъ хотя и издалека, но печется о родномъ гнѣздѣ.
Именитый вельможа Сергѣй Сергѣевичъ изрѣдка появлялся въ Москву на побывку, проводя время или на поляхъ бранныхъ, или въ Петербургѣ. Но каждый разъ, что онъ пріѣзжалъ, вслѣдъ за нимъ вереница подводъ и возовъ появлялась среди обширнаго двора. Съ нихъ выкладывали и вносили въ домъ цѣлыя сокровища. И хотя все являлось на лошадяхъ изъ Питера, но въ Питеръ достигало на корабляхъ изъ заморскихъ краевъ,
Однажды въ желтой гостиной было поставлено вновь прибывшее чудное мраморное изваяніе монархини во весь ростъ, работы флорентійскаго скульптора. Заказъ и перевозка статуи изъ Италіи въ Россію на особо зафрахтованномъ кораблѣ обошлись генералъ-аншефу въ десять тысячъ червонцевъ. Здѣсь же повѣсили одновременно большую картину, Мадонну Джуліо Романо, прибывшую вмѣстѣ съ статуей и стоившую тоже много тысячъ червонцевъ. При этомъ, однако, пришлось перевѣсить живописный портретъ императрицы, дщери Петровой, въ сосѣднюю залу. Ничто на свѣтѣ не вѣчно…
Вскорѣ Засѣкинскій домъ сталъ извѣстенъ на всю Москву уже не тѣмъ однимъ, что онъ былъ богатъ и великъ, и не тѣмъ, что былъ окруженъ великолѣпнымъ тѣнистымъ садомъ, насажденнымъ руками дѣда вельможи, а тѣмъ, что въ немъ стеклись чуть не со всего міра всякія драгоцѣнности, и онъ сталъ полная чаша диковинъ и рѣдкостей.
Дворяне, пріѣзжавшіе въ Москву, считали честью и удовольствіемъ получить дозволеніе поглядѣть на картины, статуи, бронзу, фарфоръ и всякія заморскія рѣдкости, которыя собралъ просвѣщенный вельможа.
Прошло еще лѣтъ десять. Въ Москвѣ шло ликованіе на улицахъ, освѣщенныхъ плошками и смоляными бочками. Праздновался миръ съ турками.
Засѣкинскій домъ тоже сіялъ окнами и горѣлъ въ потѣшныхъ огняхъ. Владѣлецъ его былъ въ Москвѣ и праздновалъ два праздника – одинъ государственный, а другой свой, личный: замиреніе съ турками и заслуженную имъ высшую награду отъ царицы.
Генералъ-аншефъ за свои дѣянія и ратные подвиги былъ цожалованъ въ графское Россійской имперіи достоинство.
Послѣ этого празднества новый графъ Засѣкинъ уѣхалъ, но обѣщался вскорѣ прибыть совсѣмъ на житье въ Москву, на покой…
Обыватели околодка Николы Линючаго начали было называть всѣмъ извѣстныя палаты «графскимъ» домомъ, но затѣмъ столѣтнее прозвище взяло верхъ, и попрежнему москвичъ говорилъ: Засѣкинскій домъ.
Однако, еще четыре года простоялъ домъ темнымъ и пустымъ, и только послѣ кончины Великой Екатерины, ея орелъ «изъ стаи славныхъ», графъ Засѣкинъ появился снова въ Москвѣ. Онъ вдругъ почуялъ, что пришла пора съ двумя сыновьями, Михаиломъ и Николаемъ, и внуками удаляться съ береговъ Невы, чтобы спокойно дожить свой вѣкъ, отдыхая отъ всего пережитаго и всего достигнутаго. Поселившись въ родномъ гнѣздѣ, онъ зажилъ хлѣбосоломъ, нараспашку, на боярскую ногу.
На дворѣ его ежедневно кормился народъ, встрѣчный и поперечный. Да и его столъ на сто кувертовъ наполнялся всякій день гостями зваными и незваными. Когда кто называлъ въ разговорѣ «Сергѣя Сергѣевича», не называя по фамиліи, то всякій москвичъ зналъ, о комъ идетъ рѣчь.
Однажды, вскорѣ по воцареніи государя Александра I, въ желтой гостиной появился высокій помостъ, а на немъ гробъ, въ которомъ виднѣлся на подушкѣ величавый профиль. Москвичи со всѣхъ концовъ шли поклониться праху.
Это былъ безболѣзненно и мирно скончавшійся именитый вельможа. День похоронъ екатерининскаго «орла», генералъ-аншефа россійскихъ войскъ, графа Сергѣя Сергѣевича Засѣкина, много лѣтъ спустя, поминала вся Москва. Вся она – и знатная, и простая, и нищая – была на ногахъ. Казалось, что все золото и серебро, но и всѣ лохмотья московскіе сошлись вмѣстѣ, чтобы проводить въ Донской монастырь останки сугубо именитаго гражданина.
VI
Графы Михаилъ и Николай Сергѣевичи, два сына вельможи, раздѣлились, но состояніе было на столько велико, что графы Засѣкины были оба, все-таки, одни изъ богатѣйшихъ людей въ имперіи.
Михаилу Сергѣевичу, конечно, достался именуемый москвичами «3асѣкинскій домъ». Николай Сергѣевичъ перебрался на жительство въ Петербургъ. Выстроивъ себѣ тамъ палаты не хуже дома старшаго брата, онъ сталъ служить въ иностранной коллегіи и веселить балами и пирами общество, дворъ и гвардію.
Михаилъ Сергѣевичъ остался проживать въ Москвѣ и вскорѣ занялъ праздныхъ москвичей перемѣнами, какія совершались въ Засѣкинскомъ домѣ.
На дворѣ появились строительные матеріалы и рабочіе, и въ шесть мѣсяцевъ времени предъ Засѣкинскимъ домомъ появилось восемь колоннъ, а по бокамъ дома въ видѣ двухъ крыльевъ полукружіемъ двѣ большія террассы на колоннадахъ, легкія, граціозныя, чрезвычайной красоты. Архитекторъ итальянецъ, нарочито выписаный, не самъ придумалъ, а скопировалъ крылья собора Св. Петра въ Римѣ. И Засѣкинскій домъ сталъ сразу самымъ красивымъ домомъ на всю имперію. Графъ Михаилъ Сергѣевичъ, не воинъ и сановникъ, а только богачъ и хозяинъ, жилъ мирно и скромно, безъ особыхъ пиршествъ и празднествъ. Москвичи могли только любоваться ввечеру сотнями огней въ огромномъ и красивомъ Засѣкинскомъ домѣ. Яркой волной освѣщалъ онъ изъ своихъ оконъ далекое пространство темнаго квартала. Новоизобрѣтенное освѣщеніе лампами «карселями» было страстью графа. Домъ былъ переполненъ народомъ вольнымъ и крѣпостнымъ. Сколько обыватели ни старались перечесть дворню графа, но ни разу не сочли и только спорили. Кто сказывалъ прислуги триста человѣкъ въ домѣ, а кто говорилъ, что и до полъ-тысячи наберется.
И только разъ двинулся изъ дому его владѣлецъ. Но въ эти дни вся Москва волновалась, поднималась и спасалась. Былъ роковой двѣнадцатый годъ. Французъ былъ уже давно въ предѣлахъ россійскихъ и подошелъ къ Москвѣ.
Втеченіе трехъ недѣль была денно и ночно суетня, и кипѣла работа въ Засѣкинскомъ домѣ. Укладывали всѣ диковины, всѣ сокровища. Человѣкъ двѣсти неустанно работали и едва успѣли все уложить и все увезти въ тульскую вотчину. Кое-что, правда, зарывали въ обширныхъ подвалахъ, но творили это ночью и тайно, боясь предателей.
И Засѣкинскій домъ вдругъ опустѣлъ, но не надолго… Прошелъ мѣсяцъ, и домъ снова засіялъ огнями. Но какъ-то чудно было въ немъ. Для обывателей казались тутъ чудеса въ рѣшетѣ. Стоялъ тутъ со свитой Бонапартовъ фельдмаршалъ.
Въ домѣ и во дворѣ кишмя кишѣли всякіе офицеры и солдаты въ удивительныхъ мундирахъ. На дворѣ были и повозки, и лошади, и пушки. Сюда же приводили русскихъ офицеровъ и солдатъ, но они попадали въ Засѣкинскій домъ, какъ въ пасть львиную.
Въ желтой гостиной почти безвыходно сидѣлъ – писалъ, ѣлъ и спалъ – самъ фельдмаршалъ.
Но все минуетъ на свѣтѣ, и нѣтъ худа безъ добра. Отъ француза и слѣда не осталось. Былъ одинъ слѣдъ – Москва въ развалинахъ, дымящаяся. Но это не было французскимъ слѣдомъ. Сами же москвичи додумались, какъ прогнать французовъ. Выкурить! И выкурили…
Засѣкинскій домъ въ глубинѣ большаго двора, да еще защищенный большимъ и густымъ садомъ, да вдобавокъ заключавшій въ своихъ стѣнахъ Наполеоновскаго фельдмаршала, разумѣется, остался цѣлъ и невредимъ, какъ островъ среди пламеннаго моря. Не прошло года, какъ вся Москва снова возродилась изъ пепла, еще болѣе бѣлокаменная, будто умывшись въ огнѣ. Засѣкинскій домъ былъ снова давно полонъ и снова весело свѣтился. Всѣ сокровища изъ вотчины и изъ подваловъ опять были на своихъ мѣстахъ. За то вернувшійся въ свой домъ графъ Михаилъ Сергѣевичъ, пользуясь тѣмъ, что весь околодокъ Николы Линючаго выгорѣлъ, какъ и вся Москва, тотчасъ же купилъ два погорѣлыя мѣста въ улицѣ, направо и налѣво отъ дома. Черезъ годъ по бокамъ Засѣкинскаго двора высились два дома на улицу, играя роль флигелей, и въ этихъ домахъ размѣстилась громадная дворня, освободивъ отъ себя домъ для господъ. Семейство графа было уже очень большое. Вѣрнѣе сказать, въ Засѣкинскомъ домѣ было шесть семействъ. Всѣ пять дочерей графа были замужемъ и жили съ мужьями и дѣтьми при отцѣ. Главныя же и лучшія горницы занималъ со своей семьей единственный сынъ, Павелъ Михайловичъ, чудной, робкій, почти душевно больной. Какимъ образомъ у генералъ-аншефа оказался слабоумный внукъ, а у Арины Матвѣевны такой правнукъ, рѣшить мудрено. Мать Павла Михайловича была изъ древнѣйшаго россійскаго рода князей Сицкихъ. Графъ Михаилъ Сергѣевичъ любилъ равно всѣхъ своихъ дѣтей и считалъ, что законъ, дающій дочери право только на четырнадцатую часть, несправедливъ и даже безсмысленъ.
– Ужъ тогда прямо пускай издадутъ для дворянъ законъ о майоратахъ! – говорилъ онъ. – Сынъ будетъ богачъ, какъ и я былъ, а всѣ пять графинь Засѣкиныхъ пойдутъ въ компаньонки или въ монахини, если не выйдутъ достойно замужъ.
Разумѣется, графъ на этомъ основаніи распорядился такъ, что каждой изъ своихъ дочерей назначилъ большое приданое и всѣхъ выдалъ отлично замужъ. Сына, обиженнаго природой, неспособнаго ни на что, но добраго и тихаго, графъ женилъ на дочери друга своего, курляндскаго барона, давно поселившагося въ Москвѣ.
Молодая графиня Засѣкина была женщиной не дюжинной, хорошей женой и невѣсткой. Свекоръ упрекалъ ее только за то, что она была какая-то «сонная». Въ дѣйствительности, графиня была совершенно болѣзненное, худосочное существо, скрипѣвшее и хворавшее безъ всякихъ видимыхъ болѣзней. У нея всего было понемножку, отъ ревматизмовъ до періодическихъ флюсовъ на щекахъ отъ вѣчно болящихъ зубовъ.
Слабоумный графъ Павелъ и графиня Доротея, перешедшая въ православіе подъ именемъ Даріи, были четой странной. Графъ былъ ростомъ и видомъ въ дѣда генералъ-аншефа, а лицомъ въ прабабку Арину Матвѣевну, и былъ поэтому красивъ собой, но умственно онъ не имѣлъ съ предками ничего общаго и былъ прямо негативомъ ихъ.
Графиня была очень неглупа и образована, занималась переводами съ нѣмецкаго и французскаго на русскій языкъ ради собственнаго развлеченія, хорошо рисовала акварелью, была музыкантшей. Но все это она дѣлала совсѣмъ автоматически. Хворости заѣдали ее. Маленькая ростомъ, съ блѣдно-зеленымъ цвѣтомъ лица, она еле говорила, тихо двигалась, кисло улыбалась и была безучастна ко всему, – «истинная соня», какъ прозвалъ ее свекоръ.
Рожденіе на свѣтъ сына и двухъ дочерей совсѣмъ разстроили ея здоровье, и она въ 25 лѣтъ отъ роду была уже чахоточной и на ладонъ дышала.
VII
Прошло опять немало лѣтъ. Въ тѣ дни, когда Москва волновалась и толковала, кто будетъ царствовать, кто наслѣдуетъ престолъ россійскій – Константинъ или Николай, въ Засѣкинскомъ домѣ тоже волновались.
Юный графъ Михаилъ Павловичъ, давно потерявшій дѣда, но равно потерявшій и слабоумнаго отца, жилъ съ вѣчно хворой матерью и съ двумя сестрами. Ему было уже восемнадцать лѣтъ, и онъ собирался на службу, А мать говорила, что будетъ счастіе великое, если воцарится великій князь Николай Павловичъ. Если же вступитъ на престолъ великій князь Константинъ Павловичъ, то имъ будетъ хуже: нѣтъ тѣхъ же ходовъ при дворѣ.
Засѣкинскій домъ казался глухъ и сумраченъ. По смерти стараго графа Михаила Сергѣевича, дочери его со своими семьями выѣхали изъ Засѣкинскаго дома въ разныя стороны – кто въ Петербургъ, или въ провинцію, по мѣсту служенія мужей, или въ вотчины, полученныя въ приданое.
Вдова графа Павла Михайловича, теперь женщина еще только тридцати пяти лѣтъ, жила скуповато, скромно и всячески берегла состояніе своего любимца Мишеньки. У нея была цѣль. Съ тѣхъ поръ, что она овдовѣла, она задумала всякими путями снова накопить то, что потерялъ сынъ, представитель именитаго рода, вслѣдствіе раздѣла его отца съ сестрами. Приданое, данное его дѣдомъ его пяти тетушкамъ, сильно умалило состояніе. А вѣдь онъ единственный на Руси потомокъ знаменитаго екатерининскаго вельможи, генералъ-аншефа Сергѣя Сергѣевича, такъ какъ родъ графа Николая Сергѣевича, поселившагося въ Петербургѣ, прекратился. Хотя отъ питерскаго дяди послѣ его смерти и досталось по закону наслѣдство, но оно явилось подспорьемъ, а не обогащеніемъ.
Тотчасъ же по вступленіи на престолъ императора Николая юный графъ Михаилъ Павловичъ Засѣкинъ поступилъ въ Кавалергардскій полкъ и шумно, весело зажилъ въ Петербургѣ. Мать съ двумя дочерьми осталась въ Москвѣ. Засѣкинскій домъ затихъ еще болѣе. Хворая графиня жила почти скаредно, но ежемѣсячно посылала крупныя суммы денегъ сыну въ Петербургъ. Эти посылки, наконецъ, стали вліять на управленіе всѣми помѣстьями. Двѣ вотчины были уже въ опекунскомъ совѣтѣ.
Напрасно письменно и устно при рѣдкихъ свиданіяхъ просила графиня сына воздержаться и не жить безпутной жизнью, губя слабое здоровье. Юный графъ не слушался…
Наконецъ, однажды два дома-флигеля, выходившіе на улицу, преобразились.
Обыватели Николы Линючаго немало удивились. На этихъ домахъ появились вывѣски, а въ горницахъ, гдѣ широко, но не сытно жила немногочисленная плохо одѣтая дворня Засѣкинскаго дома, появились жильцы.
Графиня начала уже изыскивать доходы. Она разсудила вмѣстѣ съ управителемъ, что, если оба пустовавшіе флигеля обратить въ квартиры и отдавать въ наймы, то получится сумма, какъ разъ необходимая для ежегоднаго ремонта всего дома.
Прошло шесть лѣтъ. Двухъ дочерей графини уже не было въ Засѣкинскомъ домѣ. Одна умерла, другая вышла замужъ и, получивъ свою часть, уѣхала съ мужемъ въ Польшу. Графиня, оставшись одна, стала еще пуще хворать и, по совѣту врачей, выѣхала на заграничныя воды. И ей уже не суждено было вернуться въ Засѣкинскій домъ. Скончавшись на водахъ въ Германіи, она была похоронена сыномъ временно въ чужой землѣ… но въ ней и осталась на вѣки.
Долго простоялъ Засѣкинскій домъ темнымъ, пустымъ, мертвымъ, но за это время произошло нѣчто важное. Обывателямъ околодка Николы Линючаго было мало извѣстно, да и не любопытно, что творилъ въ Петербургѣ веселый кавалергардъ, графъ Михаилъ Павловичъ. Но однажды эти обыватели всполошились. Въ глубинѣ тѣнистаго сада Засѣкинскаго дома сошлись рабочіе и повалили великолѣпную каменную ограду. И вдругъ оказалось, что половина сада была продана какому-то купцу изъ отпускныхъ дворовыхъ. Чрезъ годъ около Засѣкинскаго дома садъ былъ уже не великъ, а за этимъ садомъ поднимались каменные дома купца Матрешина, а мимо нихъ вдругъ прошла улица подъ названіемъ «Новая». Дома, построенные купцомъ среди жилья, оказались на улицѣ. Земля и дома стали ему въ тридцать тысячъ, а теперь стоили полтораста.
Графъ Михаилъ Павловичъ, ни разу не заглянувшій въ московскій домъ, изрѣдка присылалъ приказы, о которыхъ узнавалъ и много толковалъ весь околодокъ. Однажды пришелъ приказъ уничтожить оранжереи, бывшія въ саду, а въ другой разъ было указано отправить мраморное изваянье императрицы Екатерины въ Петербургъ по адресу богатаго нѣмца-негоціанта. Фамильный chef-d'oeuvre былъ графомъ подаренъ нѣмцу за какія-то услуги, якобы имъ оказанныя графу.
Наконецъ, однажды достигла до прихода Николы Линючаго новость совсѣмъ диковинная. Графъ женился!.. Но удивительно женился! – на такой барышнѣ, которая въ «кіятерѣ скачетъ на конѣ вверхъ ногами».
Разумѣется, многіе обыватели околодка не повѣрили выдумкѣ… Оказалось, однако, ложью только одно: «вверхъ ногами».
Графъ Михаилъ Павловичъ, боявшійся немного, или, вѣрнѣе, совѣстившійся матери, скрывалъ отъ нея свою страсть и тотчасъ же послѣ ея смерти женился на красавицѣ итальянкѣ, лихой наѣздницѣ цирка. Онъ былъ уже давно въ числѣ обожателей идола петербургской молодежи, красивой и бойкой Джуліи Фикки. Итальянка обращала на него мало вниманія и только удостоивала его принятіемъ богатыхъ подарковъ. Когда графъ лишился матери, знаменитая Фикки стала гораздо нѣжнѣе съ нимъ и грустнѣе… разочарованнѣе въ жизни, вздыхала и мечтала о семейныхъ узахъ и жизни съ любимымъ человѣкомъ на необитаемомъ островѣ съ однимъ лишь супомъ изъ незабудокъ… Конечно, все кончилось свадьбой, послѣ которой, однако, по негласному приказу великаго Михаила Павловича, графъ Засѣкинъ подалъ въ отставку.
За это именно время купецъ Матрешинъ и повалилъ стѣну сада, купивъ его половину подъ свои будущіе дома. Графу Михаилу Павловичу понадобились деньги на свадьбу вдругъ, по зарѣзъ. Продавать какое либо имѣніе казалось ему глупымъ, да и ждать долго, а занять деньги казалось для графа Засѣкина постыднымъ. Купецъ же Матрешинъ вдругъ принесъ восемь тысячъ и предлагаетъ ихъ за кусокъ земли совсѣмъ ненужный, который подъ садомъ того дома, гдѣ графъ сто лѣтъ не бывалъ.
Просто находка!
Женившись, графъ Засѣкинъ лишь года три наслаждался семейнымъ счастьемъ. Одинъ другъ дома его, американецъ и дипломатъ, собравшись изъ Петербурга на родину, захватилъ съ собой и графиню Юлію Засѣкину. Михаилъ Павловичъ остался съ младенцемъ сыномъ, и горю его не было предѣла. Человѣкъ легкомысленный, но сердечный, привязчивый, не могъ примириться съ мыслію объ измѣнѣ страстно любимой жены. Онъ началъ страшно тосковать и, не зная, куда дѣваться, вспомнилъ о своемъ московскомъ домѣ-дворцѣ.
Чрезъ мѣсяцъ околодокъ Николы Линючаго оживился, потому что Засѣкинскій домъ засіялъ огнями. Но обыватели ошиблись, ожидая, что въ домѣ будетъ снова веселый гулъ и пиршества. Домъ сіялъ и былъ полонъ дворовыхъ, но гостей въ немъ никогда не бывало. Не прошло полгода, какъ въ Засѣкинскомъ домѣ совершилось темное и печальное событіе.
Въ той же самой желтой гостиной, гдѣ ласково бесѣдовала Великая Екатерина съ елизаветинцемъ Сергѣемъ Михайловичемъ, откуда командовалъ Москвой Бонапартовъ фельдмаршалъ, въ ней же покончилъ свои дни графъ Михаилъ Павловичъ выстрѣломъ изъ пистолета. Дѣды и прадѣды жили по семи и восьмидесяти лѣтъ, а самоубійцѣ было всего тридцать два года.
VIII
Въ Засѣкинскомъ домѣ, все-таки, остался владѣлецъ… Но это былъ сирота, одинокій на свѣтѣ, при трехъ опекунахъ, весело жившихъ въ Москвѣ, покуда питомецъ Сережа, черномазый и красивый младенецъ, учился грамотѣ и игралъ въ игрушки. Близкихъ семейныхъ у мальчика не было, а было только большое количество дальнихъ тетушекъ, двоюродныхъ и троюродныхъ сестеръ и братьевъ, которые часто навѣщали его и все надѣялись, что онъ умретъ. Но мальчикъ только росъ, красивый, ловкій, веселый… и замѣчательный хвастунъ и лгунъ. Чрезъ двадцать лѣтъ Засѣкинскій домъ опустѣлъ совершенно. Молодой графъ Сергѣй Михайловичъ не взлюбилъ Москвы, гдѣ выжилъ подъ опекой, и по достиженіи совершеннолѣтія тотчасъ же переселился въ Петербургъ. Онъ даже собирался продать московскій домъ, купить таковой же въ Петербургѣ и перевезти всѣ рѣдкости изъ одной столицы въ другую. Одинъ годъ былъ онъ въ Московскомъ университетѣ по настоянію одного изъ трехъ опекуновъ, но послѣ экзамена съ перваго курса на второй онъ изъ-за придирчивости профессоровъ, конечно, оказался снова на первомъ курсѣ. Это побудило его серьезно обдумать свое положеніе. Онъ обдумалъ и, снявъ студенческій мундиръ, выѣхалъ въ Петербургъ и надѣлъ кирасирскій – гораздо красивѣе студенческаго.
Будучи въ университетѣ, онъ всегда жаловался на однообразіе и скуку, на необходимость просиживать по три – четыре часа въ аудиторіяхъ, отъ чего разболѣвалась у него голова. Теперь онъ жаловался на безпокойство. Манежная ѣзда, полковыя ученья и парады утомляли его.
Однако, протянувъ кое-какъ юнкеромъ болѣе года, онъ добился офицерскаго чина и, спустя мѣсяца три послѣ этого, уже былъ корнетомъ въ отставкѣ.
Молодой графъ объяснилъ начальству и товарищамъ, что поневолѣ долженъ выйдти въ отставку и ѣхать въ деревню, ради поправленія дѣлъ, такъ какъ состояніе его сильно разстроено опекунскимъ управленіемъ.
Дѣйствительно, молодой графъ Сергѣй Михайловичъ объѣхалъ главныя три вотчины, поставилъ новыхъ управляющихъ, остановился въ Москвѣ въ Засѣкинскомъ домѣ и прожилъ въ немъ мѣсяца два. Но вскорѣ ему стало скучно и въ Первопрестолькой, и въ отечествѣ, и его потянуло за границу. Онъ рѣшилъ, что управленіе имѣньями и поправленіе разстроеннаго состоянія – дѣло совершенно не мудреное. Личное присутствіе его, собственно говоря, совершенно излишне. Достаточно лишь получать правильныя ежемѣсячныя донесенія управителей, а проживать, конечно, можно всюду, гдѣ вздумается.
Не прошло года послѣ выхода въ отставку, какъ молодой графъ Сергѣй Михайловичъ былъ уже прикомандированъ къ русскому посольству въ Бельгіи. Но, такъ какъ онъ проживалъ въ Парижѣ всю зиму, а остальныя три времени года рыскалъ по всей Европѣ, то заслужилъ въ министерствѣ особое прозвище.
Другихъ звали attaché d'ambassade, а его въ шутку прозвали détaché. Одинъ шутникъ заказалъ даже и подарилъ ему визитныя карточки съ слѣдующей надписью: «Comte Serge Zassékine détaché de la légation de Russie.
Такъ прошли годы. За это время все чаще стало появляться въ печати имя Сергѣя Михайловича Засѣкина. Имя это поминалось двояко: въ иностранной прессѣ и въ отечественной. Въ иностранной прессѣ итальянскія, нѣмецкія и французскія газеты то и дѣло, небольшимъ количествомъ строчекъ, иногда только двумя, извѣщали своихъ читателей о какой нибудь диковинѣ, касающейся знаменитаго principe, или дурхлаута, или же boyard comte de Zazekzine, иногда даже Zakzetchine.
И дѣйствительно графъ Сергѣй Михайловичъ удивлялъ Европу.
Въ Парижѣ онъ ѣздилъ по бульварамъ на русской тройкѣ, или занималъ всѣ комнаты Maison d'Or на цѣлую ночь ради того, чтобы его съ его пріятелями и пріятельницами не безпокоили другіе гости. За это же время графъ почти нечаянно женился на петербургской барышнѣ, дочери тайнаго совѣтника Евтюхова, съ которой познакомился на морскихъ купаньяхъ. Однако, черезъ годъ, въ Римѣ, графъ былъ уже влюбленъ въ какую-то „причипессу“ и, чтобы показать ей подобіе русской зимы, онъ среди мая обратилъ въ зиму довольно большой садъ отеля, который занималъ. Онъ приказалъ усыпать землю мукой, вымазать клеемъ всѣ деревья, оборванныя отъ листьевъ, и обсыпать ихъ ватой и слюдой.
Графиня же оставалась въ Парижѣ и очень веселилась…
Въ Вѣнѣ, гдѣ у графа былъ собственный домъ-вилла и конскій дворъ съ полсотней скакуновъ, онъ нашумѣлъ наиболѣе и два раза: одинъ разъ, взявши на скачкѣ призъ, другой разъ, сломавши себѣ ключицу и надломивши шею. Послѣдній подвигъ очень заинтересовалъ родственниковъ женатаго, но еще бездѣтнаго графа, но вскорѣ они разочаровались. Вѣнскіе доктора шею починили заново.
Каждый разъ, что графъ возвращался къ женѣ въ Парижъ и къ своей амбасадѣ, цри которой былъ détaché, всѣ бульварныя газеты въ двухъ – трехъ строкахъ объявляли, что извѣстный милліонеръ comte de Zaczaczine снова появился при бомондѣ, танцовалъ въ салонѣ такой-то герцогини, или за одну ночь въ Джокей-клубѣ проигралъ въ карты une somme ronde!
Однажды, когда графъ вернулся въ Парижъ, гдѣ оставалась и веселилась графиня, она объявила ему, что она беременна. Графъ очень удивился…
За время этого заграничнаго житія въ русской прессѣ тоже появлялось часто имя графа Сергѣя Михайловича Засѣкина и тоже въ краткихъ, но очень точныхъ выраженіяхъ, вдобавокъ въ нѣсколькихъ всегда одинаковыхъ строкахъ. Это были объявленія о продажѣ различныхъ вотчинъ его въ разныхъ губерніяхъ, вслѣдствіе неплатежа. Деньги, разумѣется, вносились, но на слѣдующій годъ снова появлялось то же лаконическое упоминаніе его имени. Это было единственное доказательство для россіянъ о его существованіи на бѣломъ свѣтѣ.
Однажды обыватели околодка въ приходѣ Николы Линючаго были сильно озадачены суетой, которая происходила на дворѣ Засѣкинскаго дома. Издавна тутъ бывало мертво-тихо, а вдругъ тутъ появились всякія телѣги, ломовые извозчики, даже три драныя четырехмѣстныя кареты съ биржи.
Оказалось, что многое и многое изъ Засѣкинскаго дома вывозится: и картины, и бронза, и другія рѣдкости. Все это продано наполовину какому-то петербургскому вельможѣ, а наполовину какому-то московскому купцу, который недавно выстроилъ домъ и заводитъ такія же рѣдкости у себя, какія когда-то скопилъ екатерининскій вельможа.
Графъ Сергѣй Михайловичъ былъ въ это время въ Висбаденѣ, немножко проигрался въ рулетку и хотѣлъ отыграться.
Графиня все оставалась въ Парижѣ…
Она очень веселилась…
Засѣкинскій домъ былъ, между тѣмъ, очищенъ въ мѣсяцъ. Оставалась лишь кой-какая мебель. Но вскорѣ, хотя ничего вновь продавать приказа не было, многое начали вывозить опять. Но все больше по ночамъ. Наконецъ, Засѣкинскій домъ опустѣлъ совершенно. Въ немъ остались только стѣны и потолки. Да и не всѣ стѣны были цѣлы. Въ желтой гостиной даже ободрали шпалеры со стѣнъ. Затѣмъ управитель вдругъ, придравшись къ неполученному за два мѣсяца жалованью, самъ покинулъ свое мѣсто. Ему надоѣло быть управителемъ. Онъ купилъ себѣ домъ недалеко отъ Засѣкинскаго дома и внесъ за него двадцать пять тысячъ чистоганомъ.
Прошелъ годъ, и въ Засѣкинскомъ домѣ уже виднѣлись въ нѣкоторыхъ мѣстахъ рамы съ разбитыми стеклами, а чрезъ разбитыя окна уже появились новые обитатели въ комнатахъ – голуби. Въ трубахъ давно нетопленнаго дома вороны и галки уже вили гнѣзда. Жизнь сосредоточивалась только въ двухъ флигеляхъ, выходившихъ на улицу, гдѣ жили квартиранты.
Прошло десять лѣтъ. Подошли шестидесятые годы. Упоминанія о графѣ Сергѣѣ Михайловичѣ въ иностранной прессѣ постепенно давно прекратились. Вмѣстѣ съ тѣмъ прекратились и упоминанія о немъ отечественныя. Всѣ вотчины одна за другой были уже проданы въ разныя руки съ переводомъ долговъ. И графъ Сергѣй Михайловичъ, „реализировавъ“, какъ онъ выражался, свое состояніе, взялъ у жены сына и поселился въ Висбаденѣ. Реально или видимо получилъ онъ всего сто тысячъ, которыхъ ему хватило на цѣлыхъ пять лѣтъ. Послѣ этого онъ переѣхалъ жить къ троюродному племяннику въ г. Епифань, а мальчика сбылъ въ Москвѣ въ пансіонъ.
Графиня все оставаласъ въ Парижѣ…
Она меньше веселилась…
