Текст книги "Фрейлина императрицы"

Автор книги: Евгений Салиас-де-Турнемир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Что ты со мной делаешь! Как ты смеешь, проходимец, меня вязать! – крикнул он вне себя.

– Лежи смирно. Сейчас запрягут коней. Мы тебя посадим и повезем, – вымолвил Яков холодно.

– Куда?..

– Если ты будешь сидеть смирно, ничего тебе худого не будет. Понимаешь? Если ты будешь орать или биться, то я тебя выпорю. И буду я тебя пороть до тех пор, пока ты не смиришься.

– Как ты смеешь… – заорал Карлус и, сделав тщетное усилие подняться, он стал злобно и во все горло кричать по-русски и по-латышски:– Помогите… Разбой… Помогите… Палидзиат!

Голос его среди ночи раздавался на всю деревню.

– Замолчи. Слушай меня. Я не разбойник, – заговорил Яков. – Чрез час придет грамотный человек, которому ты поверишь больше, чем мне. Ну, вот я ему покажу, какая у меня есть бумага. Он прочтет ее тебе, переведет по-польски. И ты поймешь, что я тебя имею власть увезти с собою куда нужно, куда мне указано. Понял?

Карлус замолчал и тяжело вздохнул. «Что же это такое, Господи?» – думалось ему.

XII

Прошла неделя, прошел месяц, два, и никто более не видел, никто даже не слыхал ничего ни о Карлусе, ни о Якове. Они исчезли бесследно. Только один след был… След коней…

В ста верстах от Вишек, на большой станции тракта, видели отдыхавших четырех путников, и из них один показался местным жителям похожим на буфетчика гостиницы в Вишках, которого все хорошо знали в округе. Остальные трое были совершенно неизвестны, и, по-видимому, все трое москали. Но если бы даже насчет Карлуса и ошиблись, то, по описанию тележки и пары дорогих зирксов, в Вишках не сомневались, что это именно были угнанные кони.

Разумеется, исчезновение Карлуса было таким событием в Вишках, о котором все от мала до велика долго толковали, теряясь в догадках. Никто не мог думать, что Карлус бежал ради конокрадства, бросив жену и детей в Дохабене. Следовательно, главный мошенник был не известный никому московец Яков. Но каким образом уехал с ним Карлус? Очевидно, против воли, увезенный силком.

Видевшие Карлуса добавляли, что он один из всех четырех был как бы болен или насмерть перепуган. Трое незнакомцев как бы сторожили его на станции, и близко никого к нему не подпускали.

– Но куда же его повезли? Зачем его увезли? – говорилось повсюду со страхом.

В семье Карлуса его исчезновение разразилось, конечно, как громовой удар. Несчастная Марья свалилась при известии с ног, лежала долго без сознания, затем начала бредить, и кончилось тем, что заболела горячкой. Дети несколько дней проходили перепуганные, выли, ревели, дико озираясь на всех. Одна молоденькая Софья была спокойнее, но много плакала по отцу. Ксендз, узнав об исчезновении Карлуса, прямо тотчас же объяснил обитателям Дохабена, что Карлус схвачен москалями и увезен в Россию. По всей вероятности, его или сошлют в Сибирь, или засадят в крепость, а быть может, просто голову отрубят.

– И это следовало ожидать, – сказал он. – Я это предсказывал. Москали его, верно, давно разыскивали.

И посоветовал тайком дать знать о приключении всей родне, ради того чтобы они были осторожнее.

Пока Марья была больна, сделать это было невозможно. Женщина поправлялась медленно, но наконец снова была на ногах. Не имея возможности примириться с тем, что Карлус навсегда исчез и что она никогда не увидит его, Марья деятельно принялась за розыски. Она была уверена, что муж попал к разбойникам.

Содержатель «виасибас намс» поддерживал в ней эту веру. Он сомневался, чтобы русский император стал посылать из Москвы ряженых солдат или каких-то поверенных для того, чтобы тайком или обманом похитить Карлуса.

Вскоре Вишки и Дохабен разделились поровну на два лагеря: одни были мнения содержателя гостиницы, другие мнения дохабенского ксендза. Много было толков, много споров и горячих прений в продолжение долгого времени о том, как и куда бесследно сгинул «пара бралис» – царский брат.

Прежде всего Марья решила обратиться за советом к Христине и попросить у нее немного денег, чтобы назначить награду тому, кто разыщет пропавшего Карлуса.

Чрез неделю женщина была уже в деревушке Кегема.

Муж и жена Енриховы были поражены вестью, но оба подтвердили в Марье уверенность в том, что Карлус сделался жертвою каких-нибудь конокрадов или разбойников. Христине казалось нелепым, что русская царица станет таким способом похищать Карлуса. Если бы за кого и пожелали москали приняться, то, конечно, прежде всего за нее, Христину, как за главную виновницу, открывшую все о себе и о своих братьях.

Конечно, Вульфеншильд, узнав о прибытии Марьи, вызвал ее к себе в дом и тоже расспросил обо всем.

С тех пор, что Христина повидалась в Риге с своею царицей, Вульфеншильд обращался с семьей Енриховых несколько мягче и теперь особенно интересовался их судьбою, ибо надеялся, что это родство в будущем принесет ему какую-нибудь выгоду. Он точно так же отнесся к делу. Ему показалось тоже нелепым, чтобы Карлуса похитили москали, как бы какую красную девушку или как цыгане воруют детей. Шляхтич буквально повторил то же, что говорил содержатель гостиницы в Вишках.

– Захотели бы взять, – сказал он, – чтобы увезти в Москву, так прислали бы двух или трех солдат.

К удивлению не только Марьи, но и семьи Енриховых, пан Вульфеншильд дал тоже немного денег, чтобы облегчить розыски Карлуса.

Христина дала своей невестке один червонец на дорогу. Вместе с этим она посоветовала Марье поручить розыски Дириху. Он, по ее мнению, как ямщик, постоянно разъезжающий, может через своих товарищей ямщиков распространить на целую округу известие о пропаже Карлуса и обещание о награде за его нахождение.

– Хлопочи, – прибавила Христина. – Я думаю так же, как и наш пан, что не москали увезли Карлуса. Воры угнали дорогих коней, а Карлуса, так как может донести, кто конокрады, они убили или держат у себя в неволе, запертым в подвале или где-то в лесной сторожке, пока не переберутся воровать в другую округу. Такие примеры бывали.

Марья пустилась снова в путь и через неделю была на станции, где жил Дирих.

Он только что выехал с каким-то проезжим, но, вернувшись через несколько часов, был точно так же перепуган известием. Конечно, он тотчас же согласился разыскивать всячески брата, однако сомневался, чтобы Карлуса похитили какие-либо разбойники.

– Прежде бывали здесь шайки, – говорил он. – Постоянно грабили проезжих. Бывало, месяца не проездишь, чтобы кого-нибудь не ограбили. Только нас не трогали и даже просили всегда побольше возить народа, да потише, чтобы легче было ловить! – добродушно пояснил он.

Марья подробно выспросила у Дириха, как пробраться к золовке Якимовичевой. Путь был не малый, так как Анна жила в польских Лифляндах. Марья, однако, решилась побывать непременно и у умной Анны.

Никогда еще не видав семьи Якимовичевых, Марья знала от мужа, что его сестра – женщина особенного ума и решительности. Вообще Марья была о ней самого высокого мнения.

– Ведь она почти приказчицей у своей панны! – часто говорил ей муж.

Дирих подробно рассказал Марье, как проехать через границу, и даже пообещался проводить ее верст хоть за сто.

Однако за одну ночь, что пробыла Марья в доме Дириха, все изменилось.

За эту ночь латышка убедила своего Дириха, слепо повиновавшегося ей, что нужно поступить совершенно иначе. Для нее не было ни малейшего сомнения, что Карлус взят москалями и что он, Дирих, будет точно так же взят в скором времени.

– Все это виновата Христина, – сказала Трина своему сожителю. – Она разъяснила царице, где мы все живем. И вот баб: Христину, Анну, Марью или меня – не тронут, а мужиков, Карлуса и тебя, москали непременно решили не оставлять на свободе. Стало быть, надо ожидать в скором времени, что таким же или иным способом возьмут и тебя.

Дирих был поражен и поверил сразу.

– Что же нам делать, Трина?

– Да ты не согласишься. Я знаю, что делать. Да ты, осел, упрешься, – сказала Трина.

Действительно, когда латышка объяснила своему сожителю, что, по ее мнению, следует предпринять, то Дирих растерялся, смутился и стал отказываться.

Однако через два часа переговоров среди ночи и, конечно, шепотом, чтобы не могла ничего слышать Марья, спавшая в соседней горнице, Трина все-таки убедила:

«Поскорее, не теряя ни дня, сбыть Марью с рук и заняться не Карлусовой, а своей собственной судьбой».

Хитрая и умная латышка быстро подготовила почву для соглашения. Все утро она охала на все лады, дивясь, как Марья могла отлучиться из дому после такого казуса с мужем.

Если и впрямь, говорила она, не разбойники, а москали выкрали Карлуса, то могут точно таким же образом явиться и покрасть детей. И кто защитит их? Уж, конечно, не пан Лауренцкий, который от московских солдат или простых сыщиков спрячется сам в подвале или в стоге сена.

– Да ведь и я бы не могла защитить их, – отозвалась несколько встревоженная Марья.

– Вестимо. Но зато тебя бы взяли вместе с ними. По крайней мере, не разлучили бы. А ведь теперь ты можешь вернуться из своего путешествия к Якимовичам и найти дом пустым. Хорошо, если ты после, тоже взятая, увидишься с мужем и детьми.

– Что же мне делать? – говорила уже совершенно смущенная женщина.

Дирих предложил сестре возвращаться немедленно домой и сам вызвался ехать к Анне Якимовичевой, чтобы вместе обсудить дело и начать розыски, но, разумеется, на деньги Марьи.

Женщина с радостью дала брату два червонца, а сама в сумерки, встревоженная всем, что красноречиво наболтала ей хитрая Трина, пустилась домой, прося Бога найти лишь детей целыми и невредимыми в Дохабене.

А через несколько часов после ее отъезда в избе Дириха шла спешная укладка и сборы. Ямщик уже получил расчет от хозяина.

Немало удивился содержатель станции и другие ямщики и их жены, узнав, что Дирих с латышкою покидают хорошую избу, за найм которой вперед уплачено, и бросают целую десятину, засеянную хлебом.

Разумеется, Дирих не объяснил никому ничего, а сказал, что один из проезжих нанял его в кучера, верст за сто от места. Должно быть, Дирих лгать не умел, потому что на его лице и в глазах все прочли, что есть нечто другое, побуждающее его быстро и без оглядки, бежать со станции.

В тот же вечер на телеге было свалено все небольшое имущество Дириха и Трины. На воз была посажена младшая девочка, а старшая, вместе с матерью и Дирихом, пошла пешком.

К утру путники были уже верст за двадцать от деревушки и остановились в поле отдохнуть. Путь их был действительно к польской Лифляндии, но, добравшись через неделю до местечка Губно, Дирих оставил семью, пристроив на заезжем дворе, а сам пошел искать себе место в батраки.

Не более как через сутки и Дирих, и латышка уже нанялись к купцу, у которого были большие огороды. Однако нанялся к огороднику не Дирих Сковорощанек, не поляк и католик, не тридцати пяти лет мужик, а нанялся Юррэ Чамарый, латыш, пятидесяти лет и по вероисповеданию униат. Иначе говоря, по научению Трины, перед отбытием со станции Дирих, напоив одного из товарищей ямщиков допьяна, просто-напросто украл у него из кармана его билет.

– Ну, теперь здесь, – шутила Трина, довольная и счастливая, – никакие москали, буде станут разыскивать Дириха Сковорощанка, не найдут нас ни за что. Сто раз пройдут и проедут они мимо Юррэ Чамарого и не догадаются, кто этот Чамарый.

Поселившись здесь, Дирих и Трина не могли, конечно, узнать, насколько умно и хитро они поступили.

Не далее как через месяц после того, как Дирих получил свой расчет у содержателя станции, в Вишках и Дохабене появились какие-то две личности и, расспросив подробно о том, где живет и что делает брат Карлуса Сковорощанина, направились на ямскую станцию. Здесь они узнали, что Дириха давно нет, а куда он отправился – неизвестно.

Обе таинственные личности в продолжение еще почти месяца сновали по всей округе, разыскивая Дириха, чуть не обшаривая каждую деревушку и каждый поселок. Они говорили, что Дирих разыскивается за убийство проезжего. И, несмотря на то, что в этом объяснении не было ничего особенного, никто этому не поверил. Сами эти личности, плохо говорившие по-польски и вовсе не говорившие по-латышски, были подозрительны для всех.

XIII

Однажды в Дохабене, на огороде, среди высокой конопли, сидели на земле двое – чернобровая красавица, очень молоденькая, живая и вертлявая, а около нее, полулежа у гряды, белокурый, рослый малый лет двадцати, с простовато-добрым лицом.

Это были друзья с детства: «ганс», то есть пастух Дауц Цуберка, и Софья Сковорощанка.

Прежде они не только видались просто, не скрываясь и не таясь ни от кого, но даже проводили иногда целые дни вместе.

Теперь же их дружба, перешедшая в иное чувство, стала предметом как насмешек дохабенцев, так и гонения со стороны родных Софьи. Нищий бобыль и деревенский «ганс» не мог быть парой для девушки, отец которой был не простой крестьянин, а лакей, платящий большой оброк своему пану и живущий богато.

Теперь Марья приказывала сыновьям – Антону, уже восемнадцатилетнему парню, и даже мальчугану Мартыну – следить за сестрой, чтобы она не водилась с Цуберкой. Если б латыш был поменьше ростом и послабее, то Марья приказала бы даже старшему сыну побить возлюбленного сестры, но Цуберка был такой дюжий парень, что с ним и мужику в драку вступить было бы опасно.

Пользуясь исчезновением отца и горем и убитостью матери, Софья стала чаще и подолгу видаться с возлюбленным, скрываясь, однако, от приставленных к ней надзирателей-братьев.

Беседа влюбленной парочки на этот раз была особенная. Софья тихо уверяла Цуберку, что, благодаря внезапно придуманному ею плану, хитро обдуманному, больше вероятия, что она выйдет за него замуж. Цуберка только косматой головой встряхивал и глуповато взглядывал на Софью.

Переговорив, они молча сидели, глядя друг на друга, когда внезапно Софья услыхала шаги в коноплянике.

– Антон крадется! – шепнула она. – Увидит – мы его обругаем. Чего бояться?

Шаги приближались, и вдруг среди высокой конопли показалась такая фигура, что Софья дико взвизгнула и бросилась с места в сторону… Цуберка шаркнул тоже зайцем в другую сторону. Такого гостя и он оробел пуще самого черта.

Фигура, очевидно нечаянно наткнувшаяся на влюбленную парочку, был барин-москаль, из тех, что уже побывали раз в Дохабене, разыскивая Дириха.

И Софья, и Цуберка хорошо узнали москаля, ибо когда-то немало глядели на него с трепетом.

Разумеется, девушка бросилась бежать домой и всполошила семью известием о появлении страшного гостя.

– Не ошиблась ли ты? – спрашивал Антон.

– Москаль! Москаль! Вот как видела. И Цуберка видел. Москаль! – повторяла Софья.

Действительно, в Дохабене появились снова те же две странные личности. В тот же день вся деревня была на ногах, а гости явились в дом к Сковорощанке и, уже не скрывая своего происхождения и звания, объяснили Марье, что они присланы из Москвы, чтобы предлагать Дириху, а равно и Марье с детьми ехать в Россию.

– Там вы увидитесь и с Карлусом Самойловичем, – заявили они.

Марья, ее сыновья и дочь, конечно перепугавшись насмерть, тотчас дали знать об ужасных гостях, являвшихся уже второй раз, как пану, гостившему у соседа, так и ксендзу.

Тот и другой немедленно явились и нашли у Марьи двух чисто одетых молодцов, из которых один казался простым солдатом, а другой скорее смахивал на офицера. Но одеты они были одинаково, в простых кафтанах и шароварах, с высокими сапогами и в шапках вроде гречневиков.

Появление ксендза и отсутствовавшего пана шляхтича как будто сначала несколько озадачило обоих. Но затем тот, который казался скорее барином и офицером, чем простым солдатом, отрекомендовался письмоводителем московской берг-коллегии и объяснил, что ему дано поручение от одного именитого боярина пригласить как Дириха, если он найдется, так и Марью с ее детьми ехать в Москву и получить выгодное занятие.

– Может быть, там они и разбогатеют, – повторял чиновник.

Пан Лауренцкий заявил, что господин секретарь берг-коллегии может увезти с собою Марью с детьми, но предварительно купив их у него, так как они его крепостные и он их даром никому не отдаст. Пан Лауренцкий думал, что на этом прекратится весь разговор. Но, к его удивлению, москаль стал торговаться и предлагать сумму, которая смутила небогатого шляхтича.

Москаль предлагал сто рублей за женщину с шестью детьми, из которых только один старший сын мог считаться уже хорошим работником. Это была огромная цена.

Пан Лауренцкий оторопел, не согласился тотчас, а попросил себе сутки на размышление. Вернувшись домой, он уже боялся только одного, что как бы москаль не раздумал и не уехал или не предложил бы вдруг двадцать пять рублей.

Лауренцкий отдал бы всю семью и за пятнадцать рублей, но ему жаль было расстаться с красавицей Софьей, на которую он имел уже свои виды. Впрочем, за сто рублей московских Лауренцкий с радостью соглашался пожертвовать и чернобровой Софьей.

Пан уже собирался в тот же вечер снова объясниться с чиновником берг-коллегии, но к нему неожиданно явился ксендз.

– Поймите, пан, – сказал он, – в чем дело. Карлуса похитили москали хитростью. Взять его силою они не хотели, чтобы не нашуметь во всем нашем округе. Теперь точно таким же образом… заметьте это, пан, тем же самым манером, ничего о себе не объясняя, разыскивали они Дириха Сковоротского и, нигде не найдя, явились и предложили вам уступить семью Карлуса. Если бы можно было украсть женщину и шестерых детей без шума, заманя их куда-нибудь, то поверьте, что ни Марьи, ни детей ее не было бы теперь уже в Дохабене. Но так как выкрасть целое семейство мудренее, чем одного человека, то вот они поневоле и явились торговаться с вами. По чьему указу они так делают? Кому интерес и выгода получить семью Карлуса? Конечно, русскому царю! А как вы полагаете, что может дать за свою прихоть или за какую-нибудь крайнюю нужду русский царь? Представьте себе, что царю или царице русским позарез хочется или даже необходимо заполучить к себе в Москву Дириха и семью Карлуса. Что русский царь за эту необходимость или хоть за эту прихоть может предложить владельцу, пану Лауренцкому? Неужели сто рублей? Нет, любезный пан, уж если вам продавать таким покупателям, то продавайте так, чтобы, благодаря такому случаю, единственному в гистории, какой вам судьба и фортуна ваша посылают, вы могли бы на эти деньги купить себе еще целую другую вотчину. Поймите, пан, что вы переговариваетесь теперь не с письмоводителем берг-коллегии. Он наемный посланец. Вы ведете теперь торг с иным лицом!

И наутро Лауренцкий, убежденный ксендзом, решил просить за семью Сковорощанков пятьсот рублей.

Разумеется, думал пан, эти приезжие такой большой суммы не дадут и уедут обратно просить дальнейших приказаний. И когда-то еще москали доедут до Москвы и объявят о своей неудаче, да когда-то еще снова пошлют их сюда с новым предложением. А между тем, покуда он успеет обделать свои дела, близкие его сердцу. До тех пор Софья Сковорощанка перейдет в полное его владение, уже не как к пану помещику, а как к влюбленному в нее. А затем, через каких-нибудь полгода, когда явятся снова москали за Сковорощанками, он получит крупную сумму и с удовольствием отдаст им всю семью, с Софьей включительно. Таким образом, две его цели будут достигнуты.

В полдень пан Лауренцкий повидался с загадочными гостями, ночевавшими в Дохабене в ожидании его ответа.

Секретарь берг-коллегии был искренно и неподдельно изумлен ответом пана шляхтича.

– Помилуйте, господин Лауренцкий. За эти деньги в России можно купить целых три имения, целую округу, целый городок! – возразил москаль.

– Да и у нас также большую вотчину можно купить, хоть бы вот одну из Радзивиловых, – смеясь, отозвался шляхтич. – Но я полагаю, пан секретарь, семейство Сковорощанков стоит этого. Я полагаю, что вы, побывавши в столице Московского государства, вернетесь ко мне снова и привезете эту сумму сполна. У вашего хозяина денег много… Привезете!

– Не думаю, – уже загадочно смеясь, отозвался москаль.

Через несколько часов гости уже выехали из Дохабена.

Марья с семьею вздохнула свободнее. Избегнув опасности, ей оставалось только снова горевать о муже. Однако через двое суток, около полуночи, в доме Марьи произошла сумятица. Маленькие дети завыли, а старшие, Антон и Софья, мертво-бледные, дрожали как в лихорадке, поднятые вдруг со сна.

Марья, еще более перепуганная, едва могла отвечать на вопросы того, кто произвел эту сумятицу. В ее доме, пробравшись как вор, появился тот же секретарь берг-коллегии.

Напрасно он успокаивал женщину и детей, клялся, что никакого худа им не сделает, что он пришел мирно уговорить их ехать, чтобы свидеться с отцом.

– Поймите, глупая женщина, что я вас отвезу туда, где теперь Карлус, который томится о вас в разлуке. Чтобы вы верили мне, вот доказательство самое лучшее. Возьмите это себе.

И ночной гость выложил на стол две горсти денег, где было серебро и несколько червонцев.

– Вот вам для того, чтобы вы купили себе все нужное и собирались в дорогу. А затем тайком, как-нибудь ночью в заранее условленный час, выходите на большую дорогу, где я буду ждать вас с двумя телегами.

Долго уговаривал и усовещевал москаль и женщину, и старших детей согласиться тайно бежать из Дохабена и ехать в Россию, чтобы свидеться с Карлусом. Старшие дети только мотали головами, пугливо озираясь и ожидая каждую минуту появления вооруженных людей в помощь этому ночному посетителю.

Марья, несколько успокоившись, колебалась, глядя на деньги, высыпанные москалем на стол. Наконец, будто осененная лучом находчивости и присутствия духа, она выговорила:

– Никогда, ни за что не двинусь я с детьми отсюда. Если вы говорите, что должны свезти меня туда, где Карлус, и что он в ваших руках, а не в руках каких-нибудь разбойников, то пускай он сам явится с вами и возьмет нас. Пускай он также, явится тайком, ночью, мы будем готовы и в несколько минут выйдем за вами. С Карлусом и с детьми хоть на край света. А так, пан москаль, я не двинусь. Если вы что-нибудь злое предпримите, я в одну минуту всполошу всю деревню. Мы, с благословения пана священника и с разрешения пана Лауренцкого, убьем вас, зароем в землю, и к рассвету об вас и помину не будет. Благо, вы потихоньку и невидимо пришли. Уходите тотчас, или я сейчас же крикну в окошко одно слово, от которого сразу встанет на ноги весь Дохабен. Стоит мне крикнуть: «Москали!..» – и через минуту все мои соседи окружат эту избу.

Секретарь берг-коллегии будто смутился, вероятно понимая, что женщина не зря угрожает ему, что все ею сказанное может легко сейчас перейти в действительность. Он собрал деньги со стола…

– Очень сожалею. Прощайте, – выговорил он и быстро исчез, как и не было его.

– Обойти мне двор и задворки? – произнес Антон.

– Нет, ни за что на свете не пущу! – воскликнула Марья. – Они тебя могут украсть. Ты послабее Карлуса. Теперь я вас ночью выпускать не буду. А из деревни и днем не смейте отлучаться одни.