Текст книги "Куриный дождь (СИ)"

Автор книги: Евгений Кустовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Железобетонный монстр скончался незадолго до его рождения, но судороги этого колоссального существа – отголоски прошлого – продолжали раздаваться и много лет после гибели чудовища. Прежде чем труп разложится, в нем много кто успеет побывать и поработать, из него много миазм выйдет, отравляя почву, а после из этой почвы взойдут новые ростки. И только время покажет – какими они будут...

  У школы зыблилась старая теплица. Казалось, одного дуновения ветра будет достаточно, чтобы здание рухнуло вниз. Страшный ржавый остов был не то чтобы лишним здесь, он был вредным и невозможным: раньше там учились дети, – теперь ошивались наркоманы. Теплица примыкала к обычному зданию из кирпича, цветом преимущественно пастельных тонов, как взбитый желток, но чуть светлее, а ближе к фундаменту – обдристанного местами. Внутри теплицы – сплошь хлам, ничего ценного: битое стекло и мусор, бутылки, иногда бездомные и дворовые собаки (одна шавка там даже разродилась, лохматая и черная; ближе к зиме это было, – тем хуже для щенков). Внизу стен с наружной стороны было полным-полно бычков, использованных шприцов, на дне которых еще плескался коктейль из сомнительного кайфа и разного рода возбудителей. Смешнее всего то, что еще ближе школы к теплице был расположен стадион – таким образом, у человека нового, ранее здесь никогда не бывавшего, – у культурного и привыкшего к определенный нормам человека – происходил нехилый такой диссонанс, когда он видел эти две, казалось бы, несовместимые друг с другом вещи. Стадион – обитель здоровья и притон – обитель болезни и смерти. Для местных же это было в порядке вещей. Потом-то теплицу, конечно, снесут, но на момент истории она еще существовала, уже тогда будучи просто случайным сокращением одной из множества мышц давно усопшего, но продолжающего беспокоить окрестности тела гиганта.

  Дело было летом, небо было чистым и безоблачным; детство тоже должно было быть таким. Перед теплицей стояли два мальчика лет шести-семи, чуть больше или меньше. Один из них – более высокий и белобрысый – был худощав, а точнее поджар. Второй – тучный и маленький, вечно в каких-то усратых бриджах и замызганной футболке – ковырялся в носу с отстраненным видом. В большинстве ситуаций во дворе второй был местным козлом отпущения – над ним все глумились и при первой же возможности бросали его или даже ополчались против него, веселья ради присоединяясь к сильным этого особого замкнутого мирка. В очереди, состоящей из двух людей, толстяк был вторым, в очереди, состоящей из трех, – третьим. Посредственность, неодаренная выдающимися чертами наружности или сильным характером, он был тряпкой, с которой никто не хотел считаться.

  Вдруг, не говоря ни слова, белобрысый сорвался с места. Его тонкие пальцы вцепились в сетку из проволки, которой каркас теплицы был покрыт. Сетка та целиком и полностью проржавела, в ней местами встречались дыры, края которых были остры и опасны. После прикосновений к сетке на пальцах и ладонях оставались пятна грязи и ржавчины.

  Ловко и быстро, как мартышка, белобрысый забрался на крышу теплицы, которая выглядела точь-в-точь, как большинство крыш на детских рисунках. Очутившись наверху, мальчик переполз на примыкающее к теплице здание. Крыша там была другой, плоской – по сути дела платформа – по ней можно было спокойно ходить и беситься, а еще свернуть шею, свалившись вниз в процессе.

  – Ну, давай! Залезай! Чего ты ждешь? – нетерпеливо и немного насмешливо бросил тучному белобрысый.

  Толстяк вздрогнул, вытащил палец из носа, вытер соплю о бриджи. Неуверенно приблизился к сетке, по пути старательно обходя шприцы, в обильном количестве разбросанные местными торчками, как мины во вьетнамских джунглях. Его пальцы, оказавшись внутри дыр сетки, выглядели, как сардельки в авоське. Белобрысый забирался с разгона, но толстяк всего на свете боялся, а потому к любому делу подходил с осторожностью.

  Когда ноги толстяка оторвались от земли, он ощутил дискомфорт в пальцах. Неподготовленные, слабые руки мальчика дрожали, будучи не в силах удержать вес его обрюзглого тела, а вместе с ними дрожали и складочки под одеждой. Пот скатывался по бокам. Спустя несколько минут пыхтения толстяк осознал бессмысленность затеи и отказался от нее.

  – Ну, чего ты там так долго? – раздалось откуда-то сверху.

  – Я в другое место пойду забираться! – ответил толстяк и действительно пошел в другое место.

  У кирпичного здания имелись окна за решеткой. Мальчик вцепился руками в прутья одной такой решетки, поставил жирную ногу на выступ и с трудом поднял тело вверх. По прутьям он добрался почти до самой крыши, но там столкнулся с непреодолимым препятствием в виде еще одного выступа, сразу за которым начиналась крыша. Он еще стоя там внизу и прикидывая свои шансы, знал, что так будет. Почему тогда полез, прекрасно сознавая, чем дело кончится? Хороший вопрос... Впоследствии толстяк и сам не раз задавался этим вопросом. Наверное, потому что был бестолковым и еще потому что наверху его ждал друг.

  Какое-то время толстяк оставался на месте, не решаясь ни спуститься, ни тем более продолжить движение вверх. Подойдя к краю крыши, прямо за которым, судорожно цепляясь за решетку, висел толстяк, белобрысый заливисто рассмеялся, и что-то полилось на тучного сверху вниз, – что-то теплое. Оно струилось по его немытым, жирным, грязным, взлохмаченным волосам, затекало за шиворот, стекало дальше вниз по спине к усратым безалаберностью мальчика бриджам. Толстяк поднял голову, чтобы посмотреть на небо, в слабой надежде, что за время его подъема, голубое и чистое небо затянуло тучами, и тогда это что-то хлестануло по его лицу золотым бисером капель. Одна из капель упала на бородавку, торчащую из его носа, что было для мальчика особенно обидным. Ту бородавку многие во дворе называли козявкой, и это очень угнетало толстяка. Еще больше его угнетал тот факт, что бородавка и правда была весьма похожа на козявку, а некоторые из тех детей говорили вовсе не смеха ради, не дразнясь.

  Тем прекрасным летним днем в заброшенной теплице на виду у всего мира впервые за долгие годы полили растение – это был сорняк, а толстяк таки сумел забраться на крышу потом (первым путем – с разгона, не иначе как вдохновившись недавними событиями), и они с белобрысым немного поиграли на ней, а после их согнал с крыши директор, по странному стечению обстоятельств проходивший мимо.

   Зачем белобрысый сделал то, что сделал? Толстяк не был зол на друга – и это неправильно, но так уж есть. Если белобрысый не хотел играть с толстяком, то почему было не сказать ему об этом прямо? Ему хотелось понять друга и было страшно даже представить, что мать узнает и запретит играть с ним. Обошлось. Наверное, потому что тучный ее сынок в принципе вонял. Они потом еще дружили с белобрысым почти до старших классов и много еще историй пережили вместе, иногда даже огребал в них не только толстяк.