Текст книги "По законам Дикого Запада (СИ)"

Автор книги: Евгений Топоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Кто? – прохрипел он, удивившись, насколько слабо звучит его голос.

– Это Мирабель, сэр. Принесла воду для умывания.

Клив невесело усмехнулся. Все ясно, девушку послал Кимбелл, проверить, не вышиб ли постоялец себе мозги, одурев от горя и виски. Что ж, его право. Забрызганный кровью номер может изрядно навредить репутации салуна, если, конечно, вовремя не принять меры. Например, отдраить испачканный потолок, а труп тихо вывезти, завернув в одеяло.

– Входите, мисс.

Дверь приоткрылась, и девушка робко заглянула в пропахшую перегаром комнату. Кивнув Кливу, быстро поставила большой, исходящий паром кувшин у порога, а затем юркнула обратно в коридор. Бриннер дождался, пока закроется дверь, и приступил у утреннему туалету. Сполоснулся в медном тазу, доливая горячую воду из принесенного Мирабель кувшина, чисто выбрился старой, потемневшей от времени бритвой с перламутровой ручкой. Одевшись, умостился за небольшим секретером и приступил к чистке оружия. Винтовку протер потемневшей от масла ветошью, оттер от нагара ствол и затвор. Быстро собрав оружие, несколько раз спустил курок, проверяя работу механизмов. И отбросил на кровать. Сегодня она ему не пригодится, это точно. Немного помедлив, извлек из кобуры ремингтон, взвесил в руке. Затем сдвинул в сторону маленькую серебряную масленку с искусной чеканкой на пузатых боках и положил револьвер на полированную поверхность секретера. С легким металлическим щелчком опустил зарядный рычаг, извлек ось барабана и сам барабан. Внимательно оглядел хищно изогнутый курок, проверил ход спускового крючка. Направив граненый ствол в окно, тщательно осмотрел блестящие, вьющиеся спиралью нарезы, конус пульного входа. Порядок. Собрав оружие, вернул револьвер в кобуру. Не торопясь, вытер несколько капель пролившегося оружейного масла, убрал в желтую седельную сумку масленку, ветошь и шомпол. Скрутил самокрутку, прикурил от длинной восковой спички с красной головкой. Глубоко затянулся, устремив невидящий взгляд в стену, и застыл, полностью погрузившись в себя. Только тонкий дымок зажатой в руке самокрутки медленно поднимался к потемневшему от времени потолку.

Клив очнулся лишь десять минут спустя, когда почти догоревшая сигарета обожгла сжимающие ее пальцы. Глаза, оторвавшись от стены, метнулись к источнику резкой боли. С коротким проклятием он швырнул окурок в таз с мыльной водой, и резко встал, заставив жалобно скрипнуть рассохшееся кресло. Подхватив со спинки кровати широкий оружейный пояс, затянул его на бедрах, привычно коснувшись изогнутой рукояти револьвера. Запахнув плащ, глубоко надвинул на лоб шляпу и вышел из комнаты. Большой медный ключ, весь в зеленоватых пятнах патины, остался лежать на широком подоконнике номера, но это совсем не волновало Клива. Он не собирался возвращаться.

Спустившись по лестнице, Клив быстро прошел через пустой зал салуна, и широко распахнув двери, вышел на улицу. Ледяной ветер швырнул в лицо горсть мелкой снежной крупы, заставил слезиться глаза и едва не сорвал с головы шляпу. Клив зябко поежился, чуть приподняв плечи. Моргнул, прогоняя слезы, и шагнул на укрытую снегом землю.

У здания городской тюрьмы, и по совместительству, офиса шерифа, он на мгновение остановился, окинув взглядом пустынную улицу. Никого. В такую погоду люди старались не выходить наружу, предпочитая коротать время около жарко натопленной печи. Женщины занимались рукоделием, а мужчины лениво листали пожелтевшие подшивки столичных газет, потягивая из кружек ароматный кофе, щедро сдобренный крепким кукурузным виски. Клив толкнул тяжелую дверь. Где-то над головой коротко звякнул колокольчик, сообщая дежурному об очередном посетителе. В лицо пахнуло уютным теплом хорошо натопленной комнаты, запахами хлеба, кофе и табака. За столом у дальней стены, развалившись на стуле, спал человек с серебряной звездой на груди. Ноги в потертых сапогах из толстой свиной кожи он водрузил на столешницу, являя миру стоптанные каблуки, шляпу надвинул на глаза, спасаясь от падающего из окна холодного света. Из под шляпы доносилось мерное посапывание, то и дело, прерываемое тяжелыми вздохами.

Клив широкими шагами пересек помещение, и приблизившись к столу, с силой опустил ладонь на доски столешницы. Стоявшая на краю чернильница подпрыгнула, опрокинулась, из-под откинутой крышки расползлось темная блестящая лужица. Спящий человек вздрогнул, сдернул с лица шляпу, одновременно скидывая вниз ноги. Стул, до этого опасно балансировавший на двух задних ножках, со стуком опустился на пол.

– Тьфу, Клив, ты здорово меня напугал, – сказал человек, поднимаясь из-за стола. Голос его предательски подрагивал.

– Где они, Майк? – слова прозвучали тихо, невыразительно. – Я должен их увидеть.

Майк Арлин наклонился вперед, подхватил упавшую на пол шляпу. Растерянно помяв в руках, бросил на стол. Пальцы барабанили по столешнице, выбивая нервную дробь. Его взгляд не отрывался от медленно увеличивающейся чернильной кляксы.

– Это против правил, ты знаешь, – еле слышно проговорил он. – Их будут судить…

– Не мели чушь! – голос Клива зазвенел, как натянутая струна. Глаза, еще мгновение назад, пустые и безразличные, полыхнули яростью. – Я хочу увидеть этих ублюдков!

Майк отшатнулся, едва не споткнувшись о стоявший за спиной стул, и оперся рукой на стену.

– Успокойся…

– Не надо меня успокаивать, – в голосе Клива звучала неприкрытая угроза. – Клянусь Богом, если мне придется тебя пристрелить, я так и сделаю. Ты веришь мне?

Майк медленно кивнул. С трудом оторвав взгляд от чернильного пятна, он посмотрел на стоящего перед ним человека. Белая, как мел, кожа, туго обтягивала выступающие скулы, заострившийся нос больше походил на клюв хищной птицы. Изогнувшиеся в жуткой полуулыбке губы обнажали крепко сжатые зубы, лоб перечеркивали вздувшиеся синеватые вены. В глубине темных провалов глазниц то и дело поблескивало адское пламя. Майк не был трусом. Но сегодня, взглянув в лицо своего друга, он видел смерть. Скажи он «нет», и Клив переступит через его окровавленное тело так же легко, как переступает человек еще содрогающуюся тушку убитой метким пинком крысы.

Майк примирительно поднял руки.

– Хорошо, хорошо. Но ты должен пообещать мне, что не сделаешь им ничего дурного. – Клив согласно кивнул головой. Маска смерти исчезла с его лица, теперь перед Майком стоял отчаявшийся, убитый горем, человек. – И еще, – тут Майк на мгновенье замялся, – ты оставишь свой револьвер здесь, в этой комнате.

Он ожидал услышать возражения и уже приготовился к спору, но Клив только молча кивнул головой. Распахнув плащ, он быстрым движением расстегнул массивную пряжку оружейного пояса и бросил его на стол. Майк недоверчиво уставился на лежащий перед ним револьвер, затем подхватил пояс и несколькими движениями обернул ремень вокруг рукоятки ремингтона. Открыв верхний ящик стола, он положил в него получившийся сверток, и с видимым облегчением задвинул его обратно.

– Клив, послушай, – неуверенно произнес Майк, – может, чуть подождем? Я сварю тебе кофе.

Тот отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Только Господа нашего ради, держи себя в руках, – тяжело вздохнув, проговорил Майк. – Идем.

Он вышел из-за стола, поправил пояс с висящим на нем револьвером, и направился к небольшой двери в дальней стене комнаты. Открыл деревянный засов, чуть наклонившись, шагнул внутрь. Клив последовал за ним.

Часть здания, служившая теперь городской тюрьмой, была остатками армейского форта, построенного лет сорок назад. Вероятно, он защищал торговую миссию в те далекие времена, когда граница индейских земель проходила в двух милях от Трои. Понемногу стены ветшали и разрушались, а все увеличивавшееся население города испытывало острую потребность в строительном материале. Как бы то ни было, нетронутым остался лишь небольшой фрагмент первого этажа, к которому позднее и был пристроен офис шерифа.

Помещение тюрьмы представляло собой большую прямоугольную комнату, разделенную на две неравные части. В большей, предназначенной для охранников, стоял низкий деревянный лежак, стол и два табурета. Меньшая была поделена на четыре небольших клетушки. Три толстых стены, сложенных из обожженного на солнце кирпича, а вместо четвертой – тяжелая железная решетка, запиравшаяся на большой навесной замок. Окна – крохотные бойницы, забранные коваными прутьями, сквозь которые едва можно просунуть руку. Вся скудная обстановка камер состояла из вмурованных в стену деревянных лежаков, покрытых тощими грязными матрацами с набивкой из прелой соломы, да широких жестяных горшков для оправления естественных надобностей. На половине охраны с потолка свешивалась толстая ржавая цепь, оканчивающаяся крюком. А на нем, мерно покачиваясь, висела лампа с прикрученным фитилем. Оранжевый огонек, едва теплившийся за мутным закопченным стеклом, не мог развеять царящий в помещении полумрак.

Майк подошел к висящей на цепи лампе и, сняв защитное стекло, отрегулировал длину фитиля, максимально увеличив яркость. Теплый свет залил помещение тюрьмы, пробрался в камеры, расчертив пол падающими от решеток тенями. Две соседние были заняты, и Клив шагнул вперед, стремясь получше разглядеть их невольных постояльцев.

Один из заключенных сидел на вмурованном в дальнюю стену лежаке, подавшись вперед и спрятав лицо между грязных, расцарапанных ладоней. Услышав шаги, он поднял на Клива мокрые от слез глаза. Совсем мальчишка, не больше шестнадцати лет. На скуле красовался огромный черный кровоподтек, лоб украшала лиловая шишка.

– Ребята перестарались, – почему-то шепотом, пояснил Майк.

Клив молча кивнул. Он перевел взгляд на соседнюю камеру. Там, заложив руки за голову и прикрыв шляпой лицо, лежал тощий мужчина в грязной, местами порванной одежде. На вошедших он не обратил никакого внимания. Подойдя вплотную к камере, Клив от души пнул железные прутья. Решетка издала громкий, лязгающий звук и слегка подпрыгнула в петлях. Лежащий мужчина медленно повернул голову, пыльная шляпа соскользнула на грязный пол. На Клива уставились блекло-голубые, чуть выпученные глаза. Разбитые в кровь губы растянулись в ехидной усмешке.

– Так, так. Кто это к нам пожаловал? Неужто сам папашка? – мужчина громко испортил воздух и встал с лежака. – Томми, гляди, тут папашка твоей маленькой курочки! Иди скорее, познакомься с родственничком.

Из соседней камеры раздались приглушенные, захлебывающиеся рыдания.

– Ну что ж ты, Том! Невежливо заставлять гостя ждать, – в высоком, неприятном голосе отчетливо слышались глумливые нотки.

Клив словно окаменел. Он едва слышал этот резкий, пронзительный голос, выкрикивающий омерзительные подробности прямо ему в лицо. Клив снова увидел своих девочек, в белых нарядных платьях, лежащих на длинном столе похоронного бюро. Бледная, чуть синеватая кожа, заострившиеся черты, скрещенные на груди руки. Прикрытые веками, запавшие глаза. Клив целует холодный, восковый лоб жены и поворачивается к дочери. Ее лицо прячется под прямоугольником плотной креповой ткани, видны лишь побелевшие губы и тонкая линия подбородка. Один из мерзавцев выстрелил девочке в затылок, превратив милое личико в ужасную кровавую маску. Он вновь закрывает лицо руками, сквозь пальцы текут горячие слезы, грудь содрогается от беззвучных рыданий.

– А когда она попробовала на вкус… – голос убийцы накатывает на Клива, возвращая его в реальность, – никогда не угадаешь, о чем попросила твоя милая женушка! – мужчина радостно ухмыляется, словно готов открыть самую важную тайну. Он стоит у решетки, обхватив пальцами толстые железные прутья. Губы его растянулись, обнажив редкие, гнилые зубы, блеклые глаза радостно сверкают.

Нестерпимый огонь вспыхнул в груди Клива. Плотный туман ярости застлал сознание, оставляя лишь одну, пульсирующую в такт ударам сердца, мысль: «Убить, убить, убить!» Вцепиться зубами в горло и сжимать челюсти, пока не потечет горячая кровь, не хрустнет, ломаясь, эта тощая шея. Пинать тяжелыми сапогами, превращая извивающееся на полу тело в мешок, заполненный переломанными костями и гнилой требухой.

Издав короткое, сдавленное рычание, Клив бросился вперед, стремясь дотянуться до запертого в камере мужчины. Но согнутые, словно звериные когти, пальцы схватили пустоту. Заключенный уже сидел, вольготно развалившись на заскорузлом от грязи матраце, закинув ногу на ногу и заложив руки за голову. И с веселым удивлением изучал побледневшего от ярости Клива.

– Ей, папашка, да не спеши ты так! – в его голосе слышались издевательские нотки. – Я еще не все рассказал. Кое-что придержал на десерт, – глаза мужчины масляно блестели, губы растянулись в похотливой гримасе. Темный, покрытый желтым налетом, язык замелькал меж редких, побитых гнилью, зубов. Из уголка рта потянулась тонкая ниточка слюны. – Например, про малышку и Томми. Ты знаешь, он хоть и пацан, но…

Клив почувствовал, как сильные руки обхватили его поперек груди, оттащили от камеры. Он не сопротивлялся. Когда Майк, наконец, отпустил его, он медленно обернулся, и взглянул на бледного, как мел, друга. Затем, положив ему руки на плечи, одним коротким, жестким движением, вбил колено в пах. Майк сдавленно охнул, и медленно опустился на пол. Клив нагнулся, извлек из кобуры новенький смит энд вессон, сдвинул защелку, переламывая раму пополам. Провел большим пальцем по слегка выступающим донцам гильз, а затем, убедившись, что барабан полон, резким движением закрыл револьвер. Шагнул вперед и остановился, почувствовав, что кто-то крепко держит его за штанину.

– Клив, не надо… – едва слышно прошептал Майк. Он лежал, подтянув колени к подбородку, почти парализованный болью. – Прошу тебя…

Клив коротко, без замаха, ударил его правой ногой. Острый носок сапога угодил Майку в рот, расплющив в лепешку губы и выбив два зуба. Голова лежащего на полу человека дернулась, глаза закатились, крупные капли крови, стекая по щеке падали на темные доски пола. Пальцы, державшие Клива, медленно разжались.

Клив осторожно высвободил ногу из ослабевших пальцев Майка и шагнул к камере. Поднял голову, в упор посмотрел на сидящего у дальней стены ублюдка. Глумливая улыбка, еще несколько мгновений назад блуждавшая по грязному, исцарапанному лицу мужчины исчезла, уступив место первобытному ужасу. Блеклые, словно у снулой рыбы, глаза, выпучились, рот широко раскрылся, но из горла вырвался лишь слабый, надсадный хрип. Бродяга подался вперед и повалился на пол. Каблуки заскребли по доскам, словно он пытался отползти, укрыться от человека, стоявшего сейчас перед решеткой с большим блестящим револьвером в опущенной правой руке. Спина уперлась в холодный камень стены, пальцы судорожно сжали матрац, разрывая прогнившую ткань.

– Ннне ннадо! – просипела омерзительная пародия на человека, сползая на пол. – Ннне сстреляй!

Клив медленно поднял револьвер и трижды нажал на спусковой крючок, каждый раз взводя курок большим пальцем. В закрытом помещении выстрелы напоминали грохот артиллерийских орудий. Первая пуля попала в плечо существу, что стояло на коленях посреди маленькой камеры. Тяжелая, тупоносая, она раздробила плечо, превратив сустав в кошмарное месиво из мышц, кожи и сухожилий, щедро сдобренных розоватыми осколками кости. Почти оторванная левая рука бессильно повисла, соединенная с торсом лишь узкой полоской кожи. Существо пронзительно закричало. Его отбросило назад, на лежак, впечатав спиной в стену. Следующий выстрел заставил его замолчать, проделав в груди сквозную дыру, и теперь оно вяло копошилось, бессмысленно скребя пальцами правой руки по неструганым доскам. На губах пузырилась кровавая пена, сиплое дыхание вырывалось из пробитых легких. Третья пуля попала в левую скулу, разнеся пол лица и вырвав затылок. Кровь, ошметки мозга и кости брызнули на стену, образовав некое извращенное подобие нимба. Уже мертвое тело конвульсивно дернулось и свалившись на пол, застыло в неподвижности.

Клив шагнул к следующей камере. Мальчишка, Том, если его действительно так звали, сидел на полу, поджав ноги и обхватив колени руками. Лица не было видно, длинные волосы, сальные, давно немытые, падали вперед, словно занавес, отсекающий актеров от зрителей. Узкие плечи вздрагивали, из-под парня натекла изрядная лужа. Клив не стал его окликать. Быстро прицелившись, он разнес голову Тома одним выстрелом. Почти обезглавленное тело несколько раз вздрогнуло, руки бессильно разжались, колени выпрямились. Стекающий на пол ручеек крови добрался до желтой лужи мочи и смешался с ней, расползаясь все шире и шире огромной алой кляксой.

Еще несколько мгновений Клив смотрел на агонизирующее тело, потом повернулся к лежащему на полу Майку. Положив револьвер на стол, подхватил друга под мышки и волоком потащил к стоявшему у стены лежаку. Поднатужившись, все-таки Майк был намного крупнее его, Кливу удалось поднять парня на лежак. Майк застонал.

Майк застонал. Ослепительная боль, гнездившаяся в низу живота и отбитых гениталиях, понемногу утихала, позволяя, наконец, расслабить сведенные судорогой мышцы. Он осторожно вытянул ноги и перекатился на спину, ощутив под собой… Доски. Сознание еще не полностью вернулось к нему, мысли путались, тошнота то и дело скручивала желудок в тугой узел. Майк глубоко втянул воздух, пропахший сгоревшим порохом и только что пролитой кровью. Не открывая глаз, повернулся на бок. Его вырвало. Сильная рука ухватилась за ворот куртки, резко дернула, придавая телу сидячее положение. В голове загудело, и Майк крепко сжал челюсти, в попытке сдержать очередной рвотный позыв. Дождавшись, когда пройдет спазм, он медленно открыл глаза.

Клив усадил Майка на лежак и опер спиной о стену. Глаза парня, широко открытые, бессмысленно смотрели куда-то вдаль, как у боксера, который только что пропустил хороший удар в челюсть. Подбородок был испачкан густой, вязкой слюной, руки бессильно свисали между колен. Разбитый рот, напоминающий черный кровавый провал приоткрыт, а из груди вырывалось сиплое дыхание. Спустя минуту Майк пошевелился, поднял правую руку и обтер подбородок. С недоумением посмотрел на тыльную сторону ладони, испачканную слюной и кровью, а затем поднял на Клива удивленный, но вполне осмысленный взгляд.

– Боже, что ты наделал, – прошептал он. Разбитые губы онемели и не очень то подчинялись, поэтому Майк заметно шепелявил. Его глаза скользнули куда то вправо, за спину друга, обежали залитые кровью камеры, на мгновение задержавшись на лежащих там телах. – Боже, Боже, – тихо повторил он, и опустил голову, спрятав изуродованное лицо в раскрытых ладонях. Когда парень вновь поднял глаза, Клив все так же стоял перед ним, протягивая рукоятью вперед его собственный смит энд вессон. Майк взял револьвер, механически отметив, что тот полностью заряжен. Вероятно, Клив перезарядил его, пока он валялся без памяти, воспользовавшись патронами из его собственного патронташа.

– Вот и все, – произнес Клив ломким, словно весенний лед, голосом. – Теперь ты можешь арестовать меня и засунуть в одну из этих чертовых клеток. Сопротивляться я не буду, – и в подтверждение своих слов, демонстративно скрестил руки на груди.

Майк молча разглядывал револьвер, что сжимал в своей руке. Потом медленно перевел взгляд на стоящего перед ним человека. Друга. Того, кто пол года назад тащил его на себе, тащил не один десяток миль. У Майка была сломана нога, розовая кость, прорвав кожу, торчала как раздробленная колесная спица. Лошади разбежались, унеся с собой седельные сумки, набитые припасами и почти все оружие. Майк, так неудачно шагнувший с крутого, усыпанного гравием склона, просил оставить его одного. «Дожидаться помощи», так, кажется, он тогда выразился. Затем, пытался прогнать Клива, наведя на него тот самый смит энд вессон, что сейчас сжимал в руке. Не сработало. Клив обезоружил его, выбив револьвер одним пинком, а дальше… А дальше, соорудив волокушу, тащил до самого Таунсвилля, не обращая внимания на голод, палящее солнце и хриплые стоны впавшего в беспамятство Майка. Говорят, когда он рухнул на землю перед застывшим в изумлении городским сорванцом, то походил больше на высохшую индейскую мумию, чем на живого человека.

Майк чуть наклонился вперед и помассировал зажившую, но все еще дающую о себе знать, ногу.

– Хрен тебе, чертов ублюдок, – голова понемногу прояснялась, а мысли больше не напоминали свившихся в клубок змей. – Сейчас ты выйдешь отсюда и направишься прямиком в салун, где снимаешь комнату. Возьми бутылку или девчонку, мне без разницы, но не выходи на улицу до завтрашнего утра. Ты понял?

Клив в изумлении вытаращил глаза. Челюсть отвисла, почти упав на грудь, из горла вырвалось изумленное «Ох!»

– Майк, что ты… – язык Клива заплетался, слова обгоняли друг друга и путались, превращаясь в невразумительную тарабарщину. Майк не ответил. Лишь указал стволом зажатого в руке револьвера на открытую настежь дверь.

Уже вечером, когда Клив, пошатываясь, спустился в зал за третьей бутылкой, его поймал за рукав Гарри Кимбелл, поднявшийся из-за покерного стола.

– Ты слышал?

Клив недоуменно приподнял брови. В голове стоял пьяный туман, ноги слегка заплетались.

– Что я должен был слышать? – язык напоминал толстую деревянную колоду, слова звучали неясно, словно рот был набит песком.

Гарри слегка подался вперед и, наклонившись к самому лицу Клива, тихо произнес:

– Те парни. Что были в твоем доме. Они пытались бежать.

– И? – Клив пошатнулся и пытаясь сохранить равновесие, схватил Гарри за плечо.

– Мертвы. Помощник шерифа Арлин застрелил их, когда они вырвались из камер. Ему, правда, тоже неслабо досталось, несколько дней он проведет в кровати.

Клив шумно выдохнул. Количество принятого внутрь спиртного избавляло от необходимости выражать какие-либо эмоции. Он пьяно икнул и хлопнул Кимбелла по плечу.

– Поделом этим мерзавцам. Жаль только, что не увижу, как они болтаются в петле, – и оторвавшись от Гарри, направился к барной стойке. А десятью минутами позже, поставив непочатую бутылку на подоконник, он, не раздеваясь, упал на кровать. Перед тем как провалиться в темную пустоту сна, Клив успел подумать: «Благослови тебя Господь, Майк Арлин».

Тихое настойчивое постукивание вырвало Клива из глубин воспоминаний. Майк все так же сидел за столом, ритмично поднимая и опуская пустую стопку на неровную поверхность столешницы. Светло-серые глаза внимательно изучали морщинистое лицо Клива.

– Да, чертов сукин сын, я тебе должен, – Клив в упор посмотрел на Майка, а потом жесткие складки вокруг рта разгладились, и он добавил чуть тише, – я до сих пор тебе благодарен.

Сидящий напротив мужчина улыбнулся.

– Значит, договорились. А теперь, слушай меня внимательно.