Текст книги "По законам Дикого Запада (СИ)"

Автор книги: Евгений Топоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5
Схватка

Финниган

Широкий фасад банка украшали четыре забранных решетками окна, по два с каждой стороны, и большая двустворчатая дверь посередине. Ко входу вели три невысокие ступеньки, огражденные некоторым подобием перил. Створки двери, сработанной из толстых дубовых досок, украшали до блеска начищенные медные ручки в форме головы льва. На одной из голов висела потемневшая от времени дощечка с вырезанным на ней единственным словом: «Закрыто».

Финниган окинул взглядом пустынную улицу. Никого. В зале салуна, ярдах в тридцати от места, где стоял Папаша, какой то пьянчужка уже наливался утренним пивом, да на противоположной стороне в широком окне цирюльни виднелся хорошо одетый человек с газетой в руках. Его голова откинулась на спинку кресла, раскрытые листы укрывали грудь. Человек с газетой спал. Все спокойно, никакой опасности. Финниган протянул руку, коснувшись широкой спины Большого Джорджа и тихо, одними губами, произнес: «Давай».

И тут высоко в небе прогрохотал гром. Внезапный порыв ветра сорвал с головы Финнигана потертое сомбреро и отшвырнул прочь. Теплые капли дождя упали на щеки и лоб. Папаша недоуменно поднял глаза на чистое, без единого облачка, небо и машинально обтер лицо рукой. Взглянул на выпачканную красным ладонь и развернулся, выхватывая из кобуры револьвер.

Лерой

Сэм Лерой сидел на крохотном деревянном помосте под церковным колоколом, поджав под себя ноги и привалившись спиной к высокому парапету, ограждавшему колокольню. Тяжелый однозарядный «Шарп» лежал на шершавых досках, а меж широко разведенных коленей Лероя примостилась зарядная колодка на пять патронов. Сэм утер потный лоб и аккуратно надавил на деревянную стену прямо перед собой. Пятидюймовый кусок парапета легко выскочил из пазов и вывалился наружу, повиснув на куске тонкой бечевки. Глянув в бойницу, Лерой аккуратно поднял винтовку и приник к прицелу.

Пятеро всадников медленным шагом двигались по главной улице города, с интересом оглядываясь по сторонам. Спокойные, в припорошенной пылью дорожной одежде, больше всего они напоминали ковбоев, возвращавшихся после трудного перегона, но Сэм знал, что это не так. Он подал зарядный рычаг вниз и вперед, открывая затвор «Шарпа», достал из колодки большой, маслянисто поблескивающий патрон и вложил в патронник. Аккуратно вернул рычаг на место.

Когда в следующий раз Лерой выглянул из бойницы, мужчины успели спешиться, и о чем-то толковали с мальчишкой, стоя перед городской коновязью. Один из бандитов бросил парнишке монетку, ярко сверкнувшую на солнце, и, развернувшись, направился к зданию банка. Остальные последовали за ним.

Сэм видел, как из дверей салуна «Эльдорадо» на улицу шагнул Майк. Он посмотрел на колокольню, кивнул и вскинул дробовик к плечу. Стволы ярко блеснули, отражая солнечный свет. Пора. Лерой прижался щекой к полированному дереву приклада, выбирая цель. Ей оказался крупный мексиканец в черной широкополой шляпе и пестром пончо. Он стоял у дверей, сжимая в руке большой револьвер. Медная мушка плавно скользнула по его фигуре и замерла чуть ниже правого уха. Сэм аккуратно выжал спуск.

Грохот выстрела ударил по барабанным перепонкам, окованный сталью приклад больно врезался в ключицу, выбивая из глаз невольные слезы. Сэм бросил винтовку на пол и перекатился на бок, стремясь оказаться как можно дальше от бойницы. Повисший над колокольней клуб густого белого дыма ясно указывал парням внизу, где следует искать стрелка. Еще секунда другая, и сюда полетят пули.

Арлин

Майк Арлин сидел за столом в пустом зале, наклонившись вперед и положив голову на скрещенные руки. Большая пивная кружка, до половины наполненная лимонадом, стояла на самом краю столешницы, еще одна, перевернутая, лежала в паре дюймов от бессильно разжавшихся пальцев Арлина. Озерцо липкой, пахнущей цедрой жидкости, растекалось по полированной поверхности и медленно впитывалось в рукав шерстяного пиджака Майка.

В дальнем конце зала за барной стойкой скучал полноватый джентльмен в светлой накрахмаленной рубашке и черных брюках. Краем когда-то белого, а теперь посеревшего от многочисленных стирок полотенца, он ловко протирал стопки из толстого стекла и отправлял на длинную полку у себя за спиной. Иногда, неудовлетворенный результатом, он придирчиво исследовал то один, то другой стакан, поднося их к окну и глядя на просвет.

Заметив группу из пяти мужчин, направлявшихся к зданию банка, он аккуратно отставил стопку, тщательно вытер руки полотенцем и три раза постучал костяшками пальцев по гладкой г поверхности стойки. Затем, поддернув брюки, осторожно улегся на пол и прикрыл голову руками.

Услышав негромкий стук, раздавшийся со стороны бара, Майк Арлин поднялся на ноги и неверной, пошатывающейся походкой изрядно набравшегося человека, направился к выходу. Протянув руку, подхватил стоявший у двери дробовик, и, на мгновение замешкавшись, шагнул на залитую солнечным светом улицу.

Финниган

Еще не закончив разворот, Папаша Финниган понял, что опоздал. В дверях салуна стоял тот самый пьяница, что минуту назад крепко спал, навалившись грудью на стол и уткнувшись лбом в лужу разлитого перед ним пива. Только теперь мужчина совсем не выглядел пьяным. Высокий, массивный, он крепко держался на чуть согнутых в коленях ногах, прижав к плечу дробовик и глядя на Финнигана холодными глазами стрелка. Время остановилось, и Папаша завяз в нем, как вязнет муха в бочонке, до краев наполненном сладкой патокой. Он видел мужчину, смотрящего на него поверх прицельной планки ружья, видел взведенные курки, хищно нависшие над едва заметными пеньками ударников. Стволы, длинные, блестящие, в царапинах и раковинах, оканчивались огромными черными дырами, из которых на Финнигана, ухмыляясь, смотрела сама Смерть. Холодная волна окатила Папашу, лишая сил и отхлынула, оставив после себя лишь тупое оцепенение. Из стволов плеснуло огнем, что-то сильно ударило в живот. Он медленно опустил глаза. Короткая куртка из плотной кожи свисала лохмотьями, еще мгновение назад белая рубаха напиталась кровью и плотно облепила ребра. А на месте живота выпирал большой ком осклизлых веревок неприятного, синевато розового цвета. Остро пахнуло кровью и дерьмом. Ноги подогнулись, Папаша со стоном плюхнулся на деревянную ступеньку, ведущую к дверям банка. Запоздалая боль пронзила тело, а затем, тьма сомкнулась над Финниганом.

Кваху

Кваху уже прикоснулся к двери, когда на его плечо легла тяжелая, потная рука и попыталась оттащить в сторону. Яростно зашипев, индеец оглянулся, заранее зная, кого увидит. И не ошибся. За спиной стоял Пако с револьвером в руке и глумливой улыбкой на заросшем короткой щетиной лице. Губы его шевельнулись, Кваху услышал короткую, словно плевок, фразу: – «Пшел вон, ублюдок!» Толстые пальцы, лежавшие на плече сжались словно клещи, причиняя неимоверную боль. Юноше показалось, что он слышит, как трещат его кости и рвутся сухожилия. Рука метнулась к поясу и схватилась за костяную рукоять ножа. А миг спустя голова Пако взорвалась, забрызгав Кваху каплями горячей крови, осколками костей и кусочков мозга. Рука, лежащая на плече, разжалась, и почти обезглавленное тело Пако Гонсалеса рухнуло на ступени, заливая кровью потемневшие доски крыльца. Не задумываясь ни на секунду, Кваху рванул на себя блестящую медную ручку, молясь единственно о том, чтоб дверь оказалась не заперта. Какое то мгновение тяжелая дубовая створка сохраняла неподвижность, а потом, со скрипом провернувшись на несмазанных петлях, широко распахнулась, открывая взгляду спасительный полумрак главного зала банка. За спиной уже во всю гремели выстрелы, пули противно визжали, выбивая длинные, острые щепки из ступеней и перил, пятнали дощатые стены крупными черными дырами. Что-то твердое и горячее ожгло бедро, выдрав клок мяса и бросив его на колени. Отчаянным рывком Кваху бросился вперед, перекатился через высокий порог и рухнул на пол, закатившись за массивное деревянное кресло, предназначенное для посетителей.

Уитмор

Питер Уитмор едва не пропустил все веселье, и виной тому оказалось большое плетеное кресло, в котором он коротал время, укрывшись газетой. Едва прогремел первый выстрел, Уитмор, сжатый как часовая пружина, вскочил на ноги, но, слишком сильно толкнувшись, упал на бок, а злосчастный предмет обстановки навалился сверху, лишая возможности встать. Питер зарычал и пополз к выходу, где рядом с дверью, прислоненный к стене, стоял его винчестер. Когда же он, освободившись от кресла, появился на пороге цирюльни, двое бандитов уже лежали мертвыми на ступенях банка, а остальные замерли, словно не в силах поверить в случившееся. Майк Арлин, опустившись на одно колено, пытался перезарядить дробовик, но дело явно не ладилось. Латунные гильзы, не выдержав слишком большого заряда пороха раздулись, намертво застряв в патронниках. Майк, оскалившись, ковырял ножом неподатливый металл. Одна гильза сдалась, рыбкой выпрыгнула наружу, и, прочертив в воздухе короткую дугу, плюхнулась в пыль. Но вторую заклинило не на шутку. «Еще несколько секунд, и парни у банка схватятся за револьверы», – подумал Уитмор, вскидывая винтовку.

Времени было в обрез, и он открыл огонь, наведя мушку чуть выше колен парня – индейца, одетого в сшитую из лоскутов куртку. Буммм! Краснокожий споткнулся, и, нелепо взмахнув руками, рухнул в им же открытую дверь. Буммм, буммм, буммм! С каждым выстрелом винтовка поднималась все выше, теперь пули ложились на уровне груди стоящего человека. Оставшихся на ногах бандитов охватила паника, они толкались в дверях, не в силах протиснуться внутрь. Буммм! Тяжелая пуля калибра.44–40 пролетела в дюйме от левого уха здоровяка и продырявила стену, обдав его дождем острых, как иголки, щепок. Он подался назад, закрывая лицо руками, а второй, невысокий, худой парень, угрем проскочил внутрь. Питер выдохнул и прицелился ровно в центр широкой спины здоровяка. Плавно надавил на спуск и увидел, как лопнула куртка на правом плече бандита. Но тот уже исчез в темном прямоугольнике дверного проема. Оставшиеся шесть патронов Уитмор выпустил в быстром темпе, энергично дергая рычаг перезарядки. Пули дырявили фасад на уровне человеческой груди, но вряд ли кого нибудь задели. На несколько секунд воцарилась тишина. Затем, громко хлопнула задняя дверь, раздался невнятный крик и сухой треск револьверных выстрелов.

Клив

Грохот «Шарпа» вырвал Клива из крепких объятий сна и он, резко выпрямившись, вышиб головой деревянную крышку бочонка. Солнце ударило в глаза, заставив Бриннера на мгновение зажмуриться. Он рефлекторно вскинул руки к лицу и понял, что застрял. Локти уперлись в стенки, а кисти, запутавшись в полах куртки, намертво заклинили тело, не давая встать. На мгновение Клива охватила паника. Еще немного, и задняя дверь отворится, пропуская во двор ополоумевших от страха бандитов. А миг спустя они изрешетят неудачливого охотника, торчащего из старой бочки как рождественский гусак из сетки, подвешенной к балке в сарае. Клив почти слышал приглушенные шлепки пуль по потемневшим от времени доскам, чувствовал, как разрывается в клочья его тощее тело. Зарычав от отчаяния, он качнулся вперед, налегая всем весом на источенные дождями и жарой обода, и скорее почувствовал, чем услышал, как с легким треском ломается хрупкое дерево. Бочка накренилась, на мгновение замерла, пытаясь сохранить равновесие, потом с грохотом рухнула на утоптанную землю двора, развалившись от удара на части.

Клив кубарем выкатился из под груды навалившихся сверху обломков и, петляя как заяц, бросился к стоявшему посреди двора возу. Услышал, как глухо бухнула двустволка Майка. Судя по звуку, Арлин выпалил из двух стволов сразу, одновременно выжав оба спусковых крючка. Клив понадеялся, что ему не выбило отдачей кисть и не переломало пальцы. Согнувшись в три погибели за массивным колесом воза, Бриннер правой рукой извлек из кобуры револьвер, а пальцами левой ощупал кармашки на оружейном поясе, в которых лежали, дожидаясь своей очереди, пять сменных барабанов. Хвала Всевышнему, все на месте.

Симфония боя опять поменяла тональность. На смену громовым раскатам дробовика пришли короткие, кашляющие звуки, сопровождавшиеся сочными шлепками тупоносых пуль по стенам здания. Клив увидел, как несколько длинных щепок отлетело от задней стены банка, в том месте, где пули прошили его насквозь. Он взвел курок револьвера и, дождавшись, когда Уитмор прекратил палить из так любимого им «Винчестера» модели 1873 года, бросился к выходящей во двор двери здания. Воз, за колесом которого Клив укрывался еще несколько секунд назад, стоял ровно на середине пути, так что преодолеть оставалось не более двадцати ярдов. Он бежал, низко пригнувшись, надеясь на то, что тяжелые пули калибра.44–40 пройдут выше, начни Уитмор снова дырявить стены банка.

На то, чтоб добежать до двери, Кливу понадобилось не более пяти секунд. Он уже коснулся пальцами деревянной ручки, когда дверь с грохотом распахнулась, расквасив ему нос и отбросив футов на пять вглубь двора. Не удержавшись на ногах, Бриннер повалился на спину, отчаянно моргая слезящимися от боли глазами. На пороге, удивленно раскрыв рот, застыл высокий широкоплечий мужчина с большим револьвером в левой руке. Обветренное, грубое, словно поделка неумелого скульптора, лицо перечеркивали несколько длинных, сочащихся кровью царапин, из левой щеки торчала толстая деревянная щепка. С правой стороны груди, на дюйм ниже ключицы зияла кровоточащая дыра с вывернутыми наружу, рваными краями. Мгновение, и изумление в его глазах сменилось яростным отчаянием. Он только начал поднимать револьвер, когда Бриннер, перекатившись на спину, открыл огонь из своего ремингтона. Слезы застилали глаза, не давая прицелится, и он, направив ствол в сторону расплывчатого силуэта, выпустил шесть пуль, одну за другой, взводя курок ударом ладони левой руки и быстро нажимая на спуск. Плотное облако порохового дыма заволокло фигуру стоящего в дверях человека, и Клив откатился в сторону, уходя от ответного выстрела. На несколько секунд воцарилась полная тишина, а после раздался глухой стук падающего тела.

Бриннер поднялся на ноги, и откинув зарядный рычаг вниз, извлек ось барабана. Сам цилиндр, дымящийся и горячий, упал в ладонь, обжигая кожу. Одним быстрым движением Клив достал из поясного кармашка полностью заряженный, поблескивающий медными капсюлями сменный барабан, и вложил на его место отстрелянный. Перезарядил револьвер, вернул зарядный рычаг на место, надежно заперев ось. Взведя большим пальцем курок, шагнул вперед к двери, переступая через лежащее на земле тело.

Глава 6
Хижина Клива Бриннера, семью днями ранее

Бифштекс уже аппетитно скворчал на большой закопченной сковороде, когда в дверь постучали. Клив отвел взгляд от толстого куска мяса, подрумянившегося с одной стороны, темно красного, сырого, с другой и посмотрел в окно. Пыльный проселок, ведущий к его хижине, был пуст. Кем бы то ни был незваный гость, он не собирался подставляться под выстрел, расхаживая перед окном, как утенок в палатке ярмарочного тира. Еще три тяжелых, размеренных удара обрушились на дверь, заставив вздрогнуть толстые доски и поднимая маленькие облачка пыли с давно неметеного пола. Да, гость был весьма настойчив и умел показать это. Клив криво усмехнулся, отставил в сторону сковороду с полуготовым бифштексом и зашаркал к двери, подхватив по пути лежавший на полке револьвер. Небольшой пятизарядный Беби Драгун тридцать первого калибра с трехдюймовым стволом. Идеальное оружие для стрельбы в упор. Разве что зарядов маловато, но тут уж ничего не попишешь. Спрятав револьвер за спину, Клив откинул массивный железный засов и слегка потянул за ручку, приоткрыв дверь не более, чем на пару дюймов. На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь свистящим дыханием Бриннера, а затем, заскрипев в давно не смазанных петлях, дверь широко распахнулась.

На пороге, привалившись плечом к дверному косяку, стоял высокий, плотный мужчина, лет сорока пяти. Обветренная, с красноватым оттенком кожа, аккуратно подстриженные рыжеватые усики, чисто выбритый подбородок. И глаза. Холодные, серые, они изучали Клива, словно диковинное насекомое, случайно упавшее в тарелку супа. Одет мужчина был щегольски. Светлый, песочного цвета костюм в крупную клетку, застегнутая на три пуговицы шелковая жилетка, белоснежная рубашка с высоким крахмальным воротничком. Толстая серебряная цепочка, прикрепленная к средней пуговице, исчезала в небольшом жилетном кармане, чуть оттянутом весом массивного золотого хронометра. Желтые, свиной кожи, сапоги были слегка припорошены тонкой коричневой пылью, из чего Клив заключил, что гость шел пешком от самого города. Голову мужчины украшал атласный котелок, блестящий, черный, с изящно загнутыми полями. Из-под полы расстегнутого пиджака виднелась изогнутая рукоять револьвера.

– Здравствуй, Майк, – произнес Клив ровным, без ноток особой радости, голосом. Он вынул из-за спины руку, сжимавшую револьвер и опустил вниз, направив оружие стволом в землю. Мужчина с едва заметной саркастической улыбкой скользнул взглядом по маленькому изящному кольту и вновь поднял глаза на Бриннера.

– Здравствуй, Клив, – в голосе мужчины, глубоком и сильном, явственно слышалась ирония. – Ты всегда встречаешь гостей во всеоружии?

– Всегда, – буркнул Бриннер, и, посторонившись, махнул револьвером, указывая вглубь дома. – Заходи, нечего людям глаза мозолить.

Мужчина по имени Майк с удивлением обернулся, окинул взглядом пустой пыльный проселок, несколько чахлых кустов и виднеющийся вдалеке шпиль городской церкви. Неопределенно хмыкнул, пожал плечами и шагнул в дом, закрыв за собой дверь.

Положив револьвер на полку, Клив направился к печке и вновь поставил сковороду на огонь. Подцепив вилкой, перевернул бифштекс, и, не глядя на гостя, стоящего посреди комнаты, спросил:

– Есть будешь?

Майк улыбнулся, отодвинул ногой деревянный табурет и уселся за стол, положив руки на неровные доски столешницы.

– Нет, но от кофе не откажусь.

Клив пробурчал что-то нечленораздельное и потянулся к кофейнику.

Полчаса спустя Клив убрал со стола тарелку, долил свежий кофе в стоящую перед гостем кружку, а затем, немного поколебавшись, снял с полки большую стеклянную бутыль и два маленьких стаканчика. Налил на два пальца тягучей, янтарной жидкости, и молча опрокинул стакан в рот. Удовлетворенно крякнул, и вопросительно уставился на гостя.

Майк сидел за столом вполоборота, закинув ногу на ногу и опершись о столешницу локтем левой руки. В правой он держал предложенный хозяином стакан, медленно катая его между большим и указательным пальцами. Слегка наклонившись вперед, понюхал содержимое, затем одним глотком опорожнил его. На секунду замер, словно задумавшись. На лице читалось выражение легкого удивления, словно вместо ожидаемой порции касторового масла он проглотил стакан свежевыжатого яблочного сока.

– Бурбон, – произнес он, забавно растягивая слова. – И, должен признать, весьма неплохой.

Клив молча кивнул, ожидая продолжения. Несколько мгновений Майк смотрел на него, а после отставил стакан и развернулся к столу. Хлопнул ладонями по занозистым доскам и заговорил.

– Не люблю ходить вокруг да около, Бриннер, поэтому скажу то, что скажу. Мне нужен стрелок, и этот стрелок – ты.

Клив на секунду задумался, потом отрицательно покачал головой. – С этим покончено. Я много лет гонялся за плохими парнями, а теперь хочу спокойно прожить оставшиеся у меня годы. Поэтому мой ответ – нет. Найди себе другого.

– Мне нужен ты, Бриннер, – мягко повторил Майк, глядя в глаза Кливу. Тот еще раз покачал головой.

– Нет. Это мое последнее слово. Ты можешь пропустить еще стаканчик, другой, можешь выпить кофе, а потом убирайся к дьяволу.

Майк осуждающе покачал головой.

– А ведь я могу заставить тебя, Бриннер. Пойдешь со мной или сядешь в тюрьму, любой судья подпишет ордер, – с этими словами гость взялся за лацкан своего щегольского пиджака и продемонстрировал большую серебряную звезду, приколотую к обороту. Прищурившись, Клив с трудом разобрал буквы. «Federal Marshal U.S.» Из его груди вырвался невольный вздох удивления.

– О, вижу, ты все понял, – удовлетворенно произнес Майк, отпуская лацкан. – Я рекрутирую тебя именем Соединенных Штатов.

Клив все так же покачал головой.

– Делай, что хочешь, но ответ по-прежнему нет.

Мужчина смерил его долгим, оценивающим взглядом. Затем извлек из кармана кисет и не спеша свернул самокрутку устрашающих размеров. Закурил, выпустив облако плотного сизого дыма, и негромко произнес:

– А ведь ты мне должен, Бриннер.

Отчаяние и ярость исказили лицо Клива, глаза сверкнули мрачным огнем.

– Как ты смеешь напоминать мне о долге! – проревел он, а затем взгляд затянуло плотным туманом воспоминаний.

Серое зимнее небо, низкое и холодное, прижалось к земле, как промокшее под дождем одеяло. В морозном воздухе уже танцевали крохотные белые мошки, обещая вскоре превратиться в густой снегопад. Дыхание белыми облачками вырывалось изо рта одинокого всадника и медленно таяло в пока еще неподвижном воздухе. Под копытами мерно шагающего коня тихо похрустывала скованная льдом земля. И конь, и всадник выглядели частями странной механической игрушки, движимой вперед лишь силой сжатой кукловодом пружины. Казалось, вот-вот она ослабеет настолько, что фигурки замрут, не окончив шага, навечно оставшись посреди пустой холодной равнины.

Конь споткнулся, припал на передние ноги, почти коснувшись храпом земли, но каким то неимоверным усилием все же сумел восстановить равновесие. Всадника качнуло в седле, и он, вырвавшись из оцепенения, окинул взглядом расстилавшуюся перед ним равнину. Что-то пробурчав, одобрительно похлопал коня по мощной короткой шее, плотнее закутался в лежащее на плечах толстое дорожное одеяло. Еще несколько часов, и его пегий товарищ сможет по самые уши зарыться в копну душистого сена, наслаждаясь заслуженным отдыхом в теплой конюшне. А он сам уже ощущал уютное тепло хорошо натопленного камина, чувствовал мягкие руки жены, лежащие на его плечах, видел сияющие глаза дочери. Убаюканный мерным движением, всадник вновь плавно скатился в легкую, приятную полудрему. Но мечты о доме навсегда остались мечтами. Вместо родных его встретили хмурые закопченные фигуры, уныло бродившие среди еще дымящихся бревен. Спрыгнув с коня, он метался по раскисшей, черной земле, выкрикивая имена жены и дочери. А встречавшиеся на его пути люди угрюмо молчали, не смея поднять глаз.

Двумя днями позже маленькая похоронная процессия медленно продвигалась по пустынной улице городка. Впереди, ведя под уздцы лохматую рыжую лошадку, неспешно шагал высокий худой человек в черном траурном костюме и небольшой шляпе – котелке, глубоко надвинутом на лоб. Холодный ветер нещадно трепал длинные редкие волосы неопределенного цвета, человек то и дело зябко кутался в куцый пиджачок, слишком короткий для его роста. Лошадка мерно шагала, налегая на постромки медленно катящегося за ней воза. Изредка она поскальзывалась на промерзшей до твердости камня земле, и воз резко дергало, сначала назад, потом вперед. Невысокий худой мужчина медленно шел за возом, спрятав руки в карманы длинного, потертого плаща и приподняв плечи, будто большая, сердито нахохлившаяся птица. Его взгляд не отрывался от двух деревянных ящиков, лежавших меж низких бортов импровизированного катафалка. Гробы. Оба простые, из светлых сосновых досок, еще пахнущих хвоей и тягучей смолой. При каждом рывке они слегка двигались, ударяясь о борта повозки. В такие моменты мужчина вздрагивал, болезненно морщился, прикусывая губу, словно старался удержать рвущийся из груди крик. Шагавший рядом высокий молодой парень в широкополой шляпе и серебряной звездой помощника шерифа на лацкане плаща, вскидывал руку, словно желая поддержать идущего за возом мужчину. Но, мгновение спустя, воз снова катился медленно и ровно, чуть слышно постукивая железными ободами колес по кочкам. Лицо человека постепенно разглаживалось, вновь превращаясь в подобие восковой маски, без чувств и эмоций, свойственных живым существам. Только глаза, темные и пустые, все так же не отрывались от двух сосновых гробов.

Похороны не заняли много времени. Старый обрюзгший священник уже ждал их на маленьком городском кладбище. Он зябко потирал руки, нетерпеливо перетаптываясь с ноги на ногу. Две неглубокие могилы напоминали черные провалы глазниц, через которые на живых внимательно смотрела старуха Смерть. Клив уставился в эти темные дыры широко раскрытыми, абсолютно безумными глазами. Лицо его побледнело, с губ сорвался тонкий, скулящий вой. Человек с серебряной звездой бросился вперед и обнял Клива, крепко прижав его к груди. Вой постепенно стих, уступив место коротким, захлебывающимся рыданиям. Человек с серебряной звездой внезапно осознал, что по его щекам тоже катятся горячие, нет, обжигающие слезы.

Снег пошел к концу церемонии, когда над могилами уже возвышались небольшие холмики из смерзшейся в комья земли. Крупные белые хлопья медленно кружили в неподвижном воздухе, укрывая застывшую грязь пушистым ледяным покрывалом. Клив молча стоял, силясь сквозь слезы разглядеть надписи на простых деревянных крестах. Два имени, что так много значили для него. Мери Элизабет Бриннер, двадцать семь лет. Люси Бриннер, восемь лет. Покойтесь в мире. Он моргнул, смахивая с ресниц слезы. Его девочки. Любящие, любимые, лежат сейчас под тонким слоем земли и останутся там, пока ангел господень не вострубит, созывая мертвых на Страшный Суд. Ноги Клива подкосились и благодатное забытье приняло в свои объятия его мятущуюся душу.

Остаток дня он провел в комнате для гостей на втором этаже салуна Гарри Кимбелла. Под вечер, выйдя из номера, Клив спустился на первый этаж и шаркающей походкой столетнего старика прошел через зал, направляясь к барной стойке. Едва он, пошатываясь, спустился по скрипучей деревянной лестнице, огражденной резными перилами, привычный вечерний гомон затих, словно кто-то внезапно поднял звукоснимающую иглу граммофона.

Крошка Тедд, маленький кривоногий тапер, еще несколько секунд самозабвенно наигрывал «Эй Джуд», барабаня по клавишам расстроенного пианино, но хлопнувшая по спине влажная тряпка, метко брошенная высокой дородной девицей по имени Мирабель, заставила его прекратить эти музыкальные экзерсисы. В зале воцарилась тишина. Люди поворачивались в его, Клива, сторону, молча провожали взглядами, порой сочувствующими, порой, откровенно любопытными. А дождавшись, когда он пройдет мимо, наклонялись друг к другу, шепча на ухо страшные подробности случившегося. «Жена… Дочь… Одни на ферме… Бродяги… Обеих нашли почти что без одежды…»

Клив их не слышал. Пошатываясь и спотыкаясь, он наконец добрался до бара в дальнем конце зала и вцепился руками в полированную поверхность стойки. Кимбелл, хозяйничавший сегодня в салуне, молча поставил на стойку пузатую стопку из толстого стекла и до краев наполнил ароматной янтарной жидкостью. Закупорив бутылку, подвинул стакан Кливу, сочувственно глядя тому в глаза.

– За счет заведения, – тихо произнес Гарри и отвернулся, не в силах выдержать пристальный, пустой взгляд.

Клив молча кивнул, одним глотком опорожнил стопку и с легким стуком поставил ее перед собой.

– Знаешь, что, парень, – проговорил Кимбелл, старательно отводя взгляд от застывшего лица Клива, – бери всю бутылку. А если захочешь есть, Лори принесет тебе цыпленка, – но, подняв глаза от стойки, увидел лишь спину Клива, направлявшегося через зал к лестнице. Бутылку тот держал, прижав ее к боку локтем левой руки. В правой, бессильно свисающей вдоль туловища, поблескивал небольшой толстостенный стакан.

В ту ночь Клив спал и видел сны. Во сне он лежал на широкой кровати, а Мери, его Мери, склонялась над ним. Длинная ночная сорочка сползла с плеча, открыв взору нежную белую кожу, украшенную россыпью веснушек. Он впивался губами в ямочку под ключицей, чувствуя солоноватый вкус ее кожи. Зарывшись лицом в копну светлых волос, ощущал едва слышимый цветочный аромат, с легкой горечью дикого меда. Его руки ласкали твердые полушария грудей, касались больших, затвердевших сосков. А затем, когда жар внизу живота было уже не унять, он входил в нее с неистовством молодого жеребца, впервые в жизни познавшего кобылу. Их тела двигались в унисон, а с губ срывались хриплые стоны.

Потом они лежали рядом, крепко сплетя пальцы и глядя в деревянный потолок комнаты. Его грудь часто вздымалась, а в низу живота, постепенно затихая, пульсировал маленький теплый комок наслаждения.

Внезапно картина перед глазами Клива потускнела, померкла, сменилась полной, непроглядной тьмой. Лежащий на кровати в гостиничном номере человек беспокойно зашевелился, застонал. Спустя несколько бесконечно долгих мгновений мрак рассеялся, и Клив увидел себя, сидящего за большим обеденным столом на кухне собственного дома. Яркие солнечные лучи падали через широко открытые окна, заливая помещение теплым, чуть желтоватым, светом. Мери, одетая в белую полотняную блузу и широкую юбку, ставит на стол большую тарелку с аппетитно скворчащим беконом, залитым четырьмя свежими, только из под несушки, яйцами. Озорно улыбаясь, пододвигает высокую глиняную кружку, до краев наполненную дымящимся кофе. Клив улыбается в ответ.

Он уже доел яичницу, когда за спиной раздался частый топот маленьких ножек. Кто-то крепко прижался к его спине, шею обвили тонкие загорелые ручонки.

– Привет, дорогая, – Клив наклонил голову и поцеловал одну рукчу. – Как спалось?

– Отлично, пап! А правда, ты сегодня возьмешь меня на охоту? Правда, правда?

Клив вопросительно посмотрел на жену. Та едва заметно кивнула, пряча в уголках губ улыбку.

– Да, дорогая, обязательно возьму. Умывайся, завтракай, и пойдем. А то все кролики разбегутся, – он потрепал дочь по густым светлым волосам и встал из-за стола. – У тебя полчаса времени.

Люси радостно запищала и обняла отца.

В тот день они подстрелили двух кроликов и одного старого жирного сурка. Шкурки Клив пообещал дочери, а жир Мери вытопит и сбережет в широком глиняном горшочке. Лучшее лекарство при простуде, зимой обязательно пригодится.

На следующий день Клив проснулся рано. Посмотрел на зажатую в руке бутылку, в прозрачном нутре которой плескалось еще с пол пинты янтарной жидкости, и осторожно поставил на пол. Спустил с кровати отекшие от выпивки ноги, немного посидел, дожидаясь, пока пройдет тошнота. Медленно поднялся, и только успел выпрямиться, когда раздался осторожный стук в дверь.