Текст книги "Война мертвых"

Автор книги: Евгений Прошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Прости, Игорь, я опоздала, – выдохнула она, оглаживая взмокший лоб.

– У тебя было тридцать шесть минут, – монотонно произнес лейтенант.

– Последний раз, – жалобно молвила Зоя.

– Последний раз был в прошлый раз, – дурным стихом ответил Игорь. – От имени армии выражаю тебе благодарность за сотрудничество.

– Игорь… – она уронила руки и стала еще ниже и еще толще. – Не надо, Игорь! Я согласна на кару, пусть будут все семь баллов, только…

– Только не клянчи. Ты боишься скорости, а медленный танк – это не танк.

– Зато маскировка… – с надеждой начала Зоя, но умолкла. Спорить с лейтенантом было бесполезно, и она это знала.

Филипп, паж удачливой Анастасии, также пытался уговорить Игоря, но все же вернулся домой, предварительно забыв и о Школе, и о самой войне. Узкие специалисты на Посту не нужны, тот, кто не может овладеть каждым элементом управления, никогда не станет оператором. Машина живет в бою не долго, поэтому она должна выдать максимум того, на что способна. Оба оператора, втиснутые в чип командного блока, отвечают одновременно за все. Филиппу не удалось упросить лейтенанта, не удастся этого и Зое. Чтобы предсказать финал ее карьеры, напрягать воображение Тихону не пришлось: «сброс до жопы» и платформа переноса. С какой она колонии? А черт ее знает. После того знакомства в проходе они больше не общались. Но даже если б они стали близкими друзьями, что он мог от нее услышать? «В Школе с такого-то года…».

С первых же минут в чреве мертвой планеты курсант подвергается мягкому обезличиванию: никакого прошлого, никакого будущего – только настоящее, от которого зависит все. Родина вместе с воспоминаниями о ней осталась где-то там, под теплым солнцем. В капсуле для нее слишком мало места, в КБ боевой машины его еще меньше. И отсутствие привычного времяисчисления, и пронумерованные коридоры, для прогулок по которым требуется не память, а лишь знание арифметики, – все это было направлено на подавление связи с внешним миром.

Вместо мира им дали нечто другое – возможность уйти и вернуться. Тихон понимал, что движет Владом, но взглядов его не разделял. Прерывая свою жизнь, человек теряет самое главное – шанс. В танке все по-другому. Ты ложишься в кабину и умираешь – за тебя начинает жить машина. Когда она становится не нужна, ты убиваешь и ее, и возрождаешься тем, кем был.

Возможность выбора – вот что им дали вместо предопределенности судьбы обычного человека. Их научили умирать, оставаясь в живых.

Это не важно, на какую колонию попадет Зоя. Она не будет помнить Школы, но никогда не утратит того ощущения власти над смертью, что получила во время влипания. Рано или поздно она повторит этот счастливый опыт, с той только разницей, что возврата уже не будет.

– Скорость, – сказала Зоя. – Однажды у меня получилось целых сто двадцать…

– Это не целых, курсант, – возразил Игорь. – Сто двадцать – это всего лишь. Иди и жди меня в кубрике. Да, и вот что. Отдай мне свой пояс.

Зоя покорно сняла ремень, и ее пузо из квадратной подушки превратилось в тяжелую, пружинящую каплю. Она так и не отдышалась после бега по коридорам, а теперь к вздыманиям ее мощной груди добавились еще и булькающие всхлипы.

Лысый смотрел на нее с таким сарказмом, что Тихон только за это возненавидел его раз и навсегда. Хотя, возможно, отчисление Филиппа он сам воспринял так же пренебрежительно, ведь он тогда был уверен в каких-то своих сверхспособностях. А Филипп всего-навсего не умел маскироваться на местности. По сравнению с провалом на стрельбах это такая ерунда…

– Тихон, – строго позвал лейтенант, и у него сжалось сердце – может быть, впервые за всю жизнь.

– Мы же его собирались… – неопределенно напомнил капитан, и Игорь, спохватившись, кивнул, отчего у Тихона бешено застучало в висках.

– Марта, давай. Задание получишь на месте. По-моему, Егор приготовил тебе что-то интересненькое. Так, Филипп, – обратился лейтенант к лысому. – Твоя кабина будет седьмой. Вон та, с краю. Ложись и расслабься, как будто хочешь заснуть.

Курсант перемахнул через полированный борт – у него это получилось ловко и даже слегка грациозно – и скрылся в закругленном вырезе капсулы.

Тихон проводил его настороженным взглядом. Филипп, конечно, имя популярное, но не до такой же степени. Минуту назад он думал о том Филиппе, которого списали, и вот еще один: улыбчивый, самоуверенный, вальяжный какой-то. Что он делает в Школе? Такому и среди людей неплохо.

Сыграв на клавиатуре длинную неслышную мелодию, капитан развернулся в кресле и заговорщически подмигнул Тихону:

– У этого перспектив мало. Драчун – еще не боец.

Игорь повозился у кабины Филиппа и толкнул крышку вниз. Затем оглядел класс, словно убеждаясь, что они остались втроем, и присел на стул.

– Теперь ты, Тихон. Надежд на тебя было много, и начинал ты великолепно, а вышло…

– Переходи к делу, лейтенант, – сказал Егор. – Видишь, он белый весь. Загубишь парня, а у него ведь еще не все потеряно.

– Не все, – согласился Игорь. – Но ты, курсант, стоишь у самого обрыва, это тебе ясно? Столько сил на тебя потрачено, столько времени, а ты сраную блоху подстрелить не можешь. «Второй Алекс», – передразнил он капитана. – Даже не десятый. Тот лупил конкуров так, что свои от страха прятались. Чего молчишь? Ясно?

– Ясно, – понуро вякнул Тихон.

– Короче, есть специальная программа, вроде курса для отстающих. Кого сразу выгонять жалко, тому дают последнюю возможность. Ты и сам знаешь, мы здесь никого не запугиваем. Годишься – добро пожаловать на Пост, не годишься – получи новую анкету и прощай. Ну что, попробуешь?

– Странный вопрос! Только, Игорь… – Тихон умоляюще посмотрел ему в глаза. – Если сразу не получится, не выдергивай меня, ладно? Я буду очень стараться!

– Ты уж, правда, постарайся, – сказал Егор. – Самое важное – жалеть их меньше, чем себя. Не жалей их, слышишь? Никого.

Тихон улегся поудобнее и, аккуратно взяв датчик, с особым тщанием надел его на голову.

– Приступим, – разнесся над полигоном голос лейтенанта. – Задания будут самые простые, проще уже некуда. Но вначале – разминка. Это вообще комедия. Суть в следующем: мишени сами притягивают разряды. Целиться за тебя будет симулятор, тебе остается только стрелять, ну и делать вид, что это ты такой молодец. В принципе, можно выпустить несколько залпов наугад, все равно не промажешь, но желательно хотя бы соблюдать приличия. Представь, что ты на военном параде, или еще где. Поехали.

Тихона окружил хоровод нескладных блох. Машины вяло перекатывались на огромных тугих колесах, и ему казалось, что вслед за знакомыми неровностями ландшафта повторяются и покачивания броневиков – сто раз виденные, заученные наизусть.

– Курсант, ты там не заснул?

– Сейчас, сейчас, – суетливо ответил Тихон.

Симулятор будет целиться сам. Зачем? Чтобы он успокоился и поверил, что молотить ненавистных блох все-таки можно? Он и так верит…

Короткая голубая струя ударила в самый центр броневика. Из полуметрового отверстия смрадно полыхнуло, и блоха остановилась.

– Экономно, молодец. Продолжай. На этом уроде не зацикливайся, с него довольно.

Тихон перевел взгляд на другую машину. Чем-то она ему не понравилась, и он решил, что раздолбить ее второй будет справедливо.

Блоху немедленно разорвало пополам, и ее угловатые части, вертясь и разбрасывая мелкие детали, поднялись высоко вверх.

– Многовато, не свирепствуй. Набирай темп. Не надо целиться, просто стреляй. Расслабься, курсант! Война – это удовольствие.

И он набирал, и стрелял, и расслаблялся, и удовольствия поимел на всю катушку – за свою обиду, за невозмутимость блох, за то, что по их милости оказался подвешен на волосок. Школа его не интересовала, плевать он хотел на Школу, но танк – его танк! – ведь Тихон мог с ним расстаться!

Целиться не надо, упражнение для дураков: враг – злость – залп. В клочья. Еще один. Следующий. Тихон раскидывал огненные языки налево и направо, нисколько не заботясь о том, куда они летят, – лишь боковым зрением отмечая, что летят они именно туда, куда следует.

Земля шевелилась и дымила. Вокруг не осталось и травинки: все было либо сожжено, либо накрыто кусками обшивки. Длинные ртутные пушки, похожие на спортивные шесты, вырываясь из разбитых машин, подолгу вертелись в темном небе и втыкались в золу, как жуткие знаки смерти. В треснутых корпусах еще что-то жило – короткие толстые змеи, мучительно изгибаясь, хлестали и пытались выползти из пекла. Они протискивались в узкие дыры, но ранились о заусенцы и, выпустив на раскаленную броню густой кипящий ручей, замирали.

Тихон крутанул башню на триста шестьдесят градусов, но не нашел ни одного целого противника.

– Хватит, курсант, теперь с медузами. Помнишь такую заразу?

Круглые приплюснутые ракетоносцы на воздушной подушке появились, как и блохи, из ниоткуда, но было их не пять и не тринадцать, а не менее тридцати. Они висели в метре над землей и передвигались плавно, словно танцуя. Мелкие неровности почвы им были нипочем, и, только наезжая на глубокую рытвину, медузы чуть ныряли, сохраняя при этом строго горизонтальное положение.

Возни с ними оказалось немало. Завидев наведенное орудие, они тут же скользили в сторону, да и дистанцию держали приличную, поэтому времени на каждый выстрел уходило несравненно больше. Кроме того, свалить эту машину можно было лишь мощным выстрелом из главного орудия, залпы же из малых прожигали серии отверстий, иногда вырывали из узкой части целые куски, однако серьезной угрозы не представляли.

Как Тихон не торопился, на борьбу с ракетоносцами он потратил почти двадцать минут. Впрочем, борьбой назвать это было нельзя: все тот же тир, только водители в медузах сидели пошустрее и подставляться под разряд не желали.

Труднее всего было сбить первую. Тихон вдруг засомневался насчет симулятора – а ну, как выстрелы перестанут самонаводиться? Одна из машин, словно уловив его смятение, подобралась совсем близко и подняла складчатое веко над овальным отверстием, из которого выглянул острый обтекатель ракеты.

– Надо же так совесть потерять, – посетовал Тихон и харкнул в черный глаз плотным голубым разрядом.

– Без пижонства, курсант, – предостерег Игорь. – Она и ответить может.

Ракета взорвалась прямо в шахте. Машина, мощно содрогнувшись, накренилась и срезала добрый холм размером с танк, но тут же повернулась к Тихону неповрежденной стороной и стала выравниваться.

– Добей, – велел Игорь, и Тихон шарахнул второй молнией – не из-за приказа лейтенанта, а потому, что сам уже разгорелся, заразился кровавым азартом везучего стрелка.

Всполошившись, медузы перегруппировались и отчего-то сбились в кучу подальше от рухнувшей машины. Удивляться их странной тактике времени не было, и Тихон, благодарно ругнувшись, жахнул по стае длинными струями из всех шести орудий. Сколько их там сгорело, он не смотрел – остальные разлетелись, как перепуганные птицы и лихорадочно заметались над еще курящимися останками блох.

Вскоре земля покрылась новыми трупами. Тихона не смущало то, что машины всегда были мертвыми и приводились в действие немощными сапиенсами. Истребители угрожали танку, а танк и был Тихоном. Не самим собой, но и не механической куклой. Это был органичный сплав желаний и возможностей – ярость, помноженная на мощность реактора.

– Так, мухи пошли, – всплыл в тишине голос лейтенанта. – Быстрее, не чухайся! Еще быстрей!

В воздухе замелькали юркие летательные аппараты. Они были так же нескладны, как и блохи: аэродинамику их конструкторы игнорировали напрочь, но маневренность мух была отменной. Шмыгая там и сям, они нагло проносились прямо над головой, – Тихон именно так и подумал: «над головой» – и чтобы сфокусировать на них взгляд, ему приходилось паралитично вращать обеими башнями.

– Большие орудия оставь в покое, – нудно указал Игорь. – По одному выстрелу из малого. Главное – поймать муху на развороте. Инерцию для них никто не отменял, вот этим и пользуйся.

– Я же без ног, – пожаловался Тихон. – Мне бы хоть какую-нибудь возможность передвигаться.

– Этого, курсант, не предусмотрено. Либо то, либо другое.

– Будут тебе ноги, курсант, – вмешался Егор.

– О-па! – сказал кто-то рядом, настолько близко, точно голос звучал в нем самом. – Ты, что ли, сладенький? Снова вместе!

– Тебя здесь только не хватало.

– Эй, разговорились! – одернул их Игорь.

– Ну что же он грубит водителю? – жеманно протянула Марта.

– Нет, так дело не пойдет. Экипаж! – рявкнул лейтенант. – Доложить обстановку!

– Атака противника, семнадцать аппаратов типа «муха», – скороговоркой произнесла Марта.

– Уничтожить. Даю вам тридцать четыре секунды.

Танк пробежал несколько метров и мгновенно развернулся – именно так, как хотел Тихон. Марта появилась на полигоне только что, однако успела не просто сосчитать мух, но и оценить их расположение. Благодарить ее было некогда – летательные аппараты кинулись врассыпную, и Тихон одиночными плевками поджег сразу пять или шесть.

– Не обольщайся, сладкий, – мурлыкнуло в мозгу. – Когда останется одна штука, придется погоняться.

Говоря это, она отскочила назад, и мухи вновь оказались в стороне. Тихон наугад ударил по скоплению – небезуспешно, судя по тому, что пяток угловатых машин повалился на своих остывающих собратьев.

Ну да, сообразил он, это же специальная программа для убогих.

Танк постоянно передвигался по полигону, всякий раз выбирая для стрельбы наилучшую позицию. После каждого скачка в поле зрения попадала пара мух, так что Тихону и не было нужды поворачивать башню. Марта словно читала его мысли.

– Отстань ты со своими мыслями! – тут же отозвалась она. – Вон еще одна сволочь, а у нас всего шесть секунд.

Последняя муха изобразила что-то вроде мертвой петли и, выйдя из пике над самой землей, устремилась в серую даль.

– Четыре, – проскрежетало рядом. – Четыре секунды.

Танк наклонился назад, на какой-то миг замер и бросился следом. Муха летела так низко, что порой скрывалась за ближними холмами, и тогда Марта возбужденно прибавляла скорости. Воздух между близко посаженными стволами тревожно гудел и давил на лобовую броню тугим, осязаемым потоком.

Сорвавшись с очередного трамплина, танк взмыл на несколько метров, и Тихон инстинктивно съежился в ожидании удара.

– Ничего тебе не будет, трус! Три секунды осталось.

За пригорком развернулась идеальная равнина. Муха неслась впереди, порывисто меняя высоту и направление. Издали она и впрямь выглядела как насекомое: черная, едва различимая точка, которая сама толком не знает, куда летит.

Нет, не попаду, решил Тихон. Нереально. Пусть Игорь даст другое задание. Это же только разминка. Затянулась она что-то.

– Чего ты канителишься? – недовольно спросила Марта.

– Все равно промахнусь, – бессильно ответил Тихон самому себе.

– Ты что, гаденыш, кару захотел? Три балла захотел? А я тут при чем? – взвизгнула она. И вдруг внутри, прямо под черепной коробкой, взорвалась. – Стреляй, сладкий, время!

Тихон тупо посмотрел на недосягаемую муху и послал ей вдогонку вялый голубой клубок – исключительно для очистки совести.

– Ну вот, трусишка, – умиротворенно заметила Марта.

На горизонте неярко полыхнуло, и в следующую секунду к небу потянулась жидкая струйка копоти. Танк остановился. Вокруг расстилался ковер нетронутой травы, и хотя она была болезненно чахлой и больше смахивала на гнилостный лишайник, контраст между ней и завалом угробленных конкурских машин был огромным.

– Сентиментальность – признак жестокости, – проворковало в ушах.

– Заканчиваем, – сказал лейтенант. – Отлипай.

– Кто?

– А, вас же двое. Ты, Марта. Пускай стрелок понаблюдает со стороны.

На Тихона тотчас нахлынула тоска. Душу вывернуло наизнанку и опалило таким горем, что он чуть не завыл. Жизнь представилась черной трубой, и эта труба была закольцована. Никакого просвета. Вечное страдание. Бесконечная мука.

Так она отлипала. Это был ее способ борьбы с собой – кажется, из всех возможных путей Марта избрала наиболее трудный.

Тихон завороженно следил за тем, как где-то рядом, почти в нем самом, зарождается и крепнет осознание полной бессмысленности бытия. В этом роковом открытии было столько обреченности, что выход нашелся сам. Существование – пытка. Избавление – смерть.

Предчувствие скорой гибели все обострялось и вскоре овладело им полностью. Тихон вообразил, каково сейчас Марте, если даже индуцированное переживание было достаточно сильным, чтобы он решился на непоправимое.

Он прислушался к ощущениям и, проникнув сквозь тонкую трепещущую мембрану, утонул в бездонном омуте скорби. Марта терзалась и сходила с ума. Она рвала себя на части и проклинала. Она уже не жила, и Тихон не понимал, что ее удерживает от завершающего шага.

В чужом мире он пробыл совсем немного, какую-то долю секунды, но этого хватило, чтобы нервы сдали, и из его сознания вырвался дикий беззвучный крик.

– Куда ты суешься? – прошипела Марта, снимая датчик.

– Это можно было закончить быстрее.

– Быстрее? – усмехнулась она. – Иногда спешка все портит.

Тихон залился краской и опустил глаза. Ему показалось, что оба офицера смотрят на него с жалостью и презрением.

Марта с позволения лейтенанта ушла, и в классе сразу стало как-то пусто. Егор сосредоточенно разглядывал свой пульт, Игорь, покачивая ногой, сидел на стуле в углу.

– Ну что, курсант, скажешь? – ни с того ни с сего спросил он.

Тихон почесал затылок – жест глупый и необязательный. Он ждал каких-то слов от лейтенанта, а сам ничего говорить не собирался.

– Поздравляю, – многозначительно улыбнувшись, произнес Игорь.

– Ну, точно второй Алекс, – затянул старую песню капитан.

– Я думал, после тренировочной программы будет тир.

– Это и был тир, последний уровень.

– Откуда последний, от конца?

– Слушай, ты ведь уже допер, правда?

– То есть… прилипающие заряды – это…

– Вранье. Прекрасно отстрелялся, и без всяких ухищрений.

– Помнишь, как ездить учился? – спросил капитан. – Не руками и ногами, а головой, голово-ой. – Для убедительности он потыкал себя пальцем в лоб.

– Раньше ты приказывал пушке выстрелить, а теперь приказал попасть, – добавил Игорь. – Совсем разные вещи.

– А что же вы до этого?..

– До этого ты не верил. И не боялся. И злость в тебе была, как в интеркино, нарисованная. Не волнуйся, стрельба у всех тяжело идет. Анастасия, например, еще дольше в тире проторчала.

– Когда ее прислали в Школу, она была значительно моложе, – засмеялся Егор.

– И Марта не сразу научилась. Кстати, как тебе ее соседство?

– Непривычно. Думаю, что надо развернуться, – она разворачивается.

– Все потому, что она стрелять умеет. Ей не хуже тебя известно, куда и когда ехать.

– В мозги ко мне влезала…

– Так ведь и ты к ней – тоже. Справедливо, разве нет?

– Влезал, да, – с отвращением проговорил Тихон. – Больше не буду. Она же больная, Игорь, совсем больная! Тогда, перед самоликвидацией… она этим наслаждалась! Тем, что такая несчастная, что с жизнью расстается. Просто балдела! И в этом еще было что-то физиологическое, сексуальное даже.

– Ты ей оргазм сломал, вот она и вылетела, как фурия. Вы, курсанты, все немножко помешанные, каждый на своем. Мы уж привыкли. Для того и убиваем в вас все личное, чтоб друг друга не травмировали. Представляешь, сколько у нее за тридцать лет жизни накипело? Если она на тебя это выплеснет…

– Игорь, пора клубнику вынимать, – сказал капитан. – Для первого раза хватит.

– Как у них?

– В пределах нормы, – кисло отозвался он. – Середнячки.

Капсулы одновременно открылись, и лейтенант поспешил к ним. Курсанты в гробах растерянно шевелились, сонно моргали и боязливо трогали датчики. Первым очухался не в меру активный Филипп.

– Ну-у!.. Во-о!.. – Замычал он, выпрыгнув из кабины.

– Построились, – скомандовал Игорь.

– Нет, ну три руки! Три ноги! – не унимался лысый, все толкая в бок усатого начальника.

– Заткнулся! – прикрикнул лейтенант. – Школа держится на дисциплине, ясно? Тихон, шел бы ты отсюда. У меня здесь воспитательный процесс.

Идти Тихон не мог – он празднично вышагивал. Улыбался не таким уж мрачным стенам, по-детски непринужденно размахивал руками и страстно желал встретить хоть одну морду, чтобы взглядом, гордой осанкой, движением подбородка показать, что у него получилось.

Он смог, он преодолел. Дальше будет легче. Сто занятий, двести – не важно, мастерство – дело наживное. Он отточит. Станет самым лучшим. Не ради наград и почестей, а просто потому, что не владеть собственным телом стыдно. Иметь шесть орудий и не завалить какую-то медузу – противоестественно.

Свернув в свой коридор, Тихон увидел Марту. Она сидела в той же позе, что и в прошлый раз: прислонившись спиной к створу и широко разведя колени. Мягкие пятки ботинок упирались в крутую задницу, словно демонстрируя доступность этого прикосновения.

– Чего приперлась? – угрюмо спросил Тихон.

– Да вот, соскучилась.

– Вали отсюда.

– Фу. Я, может, в гости к тебе. Мы ведь кой-чего не закончили.

– И даже не начинали.

– Сладенький, милый мальчик, – произнесла она с ударением. – Неужели ничего не хочется изменить?

– Для этого нужна женщина, – ответил Тихон. Щурясь, скребя ногтями ремень, но не отворачиваясь.

– Ну и дрянь же ты! – с лютым восхищением воскликнула Марта и быстро пошла прочь.

Тихон смотрел ей в спину до тех пор, пока она не исчезла за поворотом, и только потом, удовлетворенно крякнув, открыл кубрик.

Универсальная печь, нарушив изуверскую традицию, накормила его нормальной едой. Что-то подсказывало Тихону, что диета осталась в прошлом – навсегда. Он заказал угря с жареной картошкой и, немного подумав, грибы. Из бункера выехала металлическая плошка с длинной прямой ручкой, наполненная какими-то пластинками, напоминающими мелко порезанные яблоки, только не сладкие.

– Не сладенькие, – выразительно произнес Тихон, обращаясь к потолку.

Поев, он попытался выпросить у печки то, чем поил его лейтенант, но после долгой паузы получил стакан горячего чая.

Белый экран в стене самовольно включился и объявил, что Тихону возвращен допуск к некоторым каналам интервидения. Это событие было более значительным, чем расширение меню, – ему определенно намекали, что статус неблагонадежного с него снят.

Он мстительно погасил монитор и, не раздеваясь, улегся на кровать. Спать Тихон не собирался, для этого он был слишком возбужден. Однако помечтать ему не дали: через пару минут экран снова засветился, и диктор потребовал срочно прибыть в помещение для наказаний, адрес такой-то.

Столь оживленное движение в проходах Тихон видел впервые. Он мог бы и не следить за стрелками на полу – все курсанты шли в одном направлении. Влившись в молчаливый поток, Тихон некоторое время разглядывал попутчиков, пытаясь отыскать среди них ту пятерку, что однажды встретилась ему по дороге в класс. Зачем? Этого он сказать не мог, просто обилие незнакомых лиц его угнетало.

Посреди большой, ярко освещенной комнаты возвышался постамент с койкой. На ней, между четырьмя угловыми мачтами, корчился бритоголовый Филипп. Он что-то кричал и энергично тряс башкой, но зрители взирали на него равнодушно и даже с некоторым злорадством.

Тихон занял место за изголовьем, отсюда был виден только идеальный шар голого черепа и дюжие плечи. Когда все собрались и замерли, вперед вышел Игорь.

– Курсант Филипп, кубрик сорок пять – шестьдесят восемь, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года. Совершил действие, противоречащее здравому смыслу. Назначается кара в три балла.

– Три – это халява, – пробормотали рядом.

Филипп выгнулся дугой, но тут же распластался, точно придавленный прессом. Тихон исподлобья оглядел зал – полное равнодушие. Некоторые вообще не смотрели на койку, а, скучающе притаптывая ножкой, так же как и он блуждали взглядом по безразличной толпе.

Если б Тихон сам не испытал кары, он, возможно, и не понял бы, в чем она заключается. Здоровый парень неподвижно лежит на плоской кровати, а сто человек, набившиеся в комнату, смиренно стоят вокруг. И только память о неимоверной боли да еще, может быть, странный румянец, разбежавшийся от сияющей макушки Филиппа, говорили о том, что сейчас терпит молодой курсант.

Интересно, в чем его вина, отстраненно подумал Тихон. Неужели тоже разыскивал родственников?

Наконец процедура закончилась. Двое сержантов подняли неподвижного Филиппа и вынесли в коридор. Остальные с видимым облегчением направились следом, но у ворот возникла какая-то заминка, и люди вернулись обратно.

К койке вели еще одну жертву, это была высокая, неестественно худая девушка с плоской грудью и некрасивым лицом.

Какой-то человек в форме лейтенанта вышел вперед и объявил, что ее зовут Маргаритой, в Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, и так далее. Карали ее все за то же противоречие здравому смыслу. В чем оно заключается, лейтенант не пояснил, да это никого и не волновало.

Из-за слабого здоровья Маргариту приговорили к одному баллу, поэтому длились ее муки недолго. За ней притащили третьего, и по залу разнесся нетерпеливый ропот. Тихон пожалел, что не устроился в заднем ряду, – особо опытные зрители незаметно кемарили, облокотившись на стену.

Всего наказанию подверглись пятеро. Тихон, конечно, им сочувствовал, впрочем, не так уж и сильно. В конце концов, никто из них не получил четырех баллов, а если б и получил, то какое ему дело? Он смертельно жалел потерянного времени. А людей ему почему-то было не жаль. Его это не касалось.

Тихон ожидал, что после победы на полигоне в его жизни что-то переменится, но если не считать питания и развлекательных программ по интервидению, то все осталось по-прежнему. График занятий был таким же кошмарным, правда, Тихон незаметно вошел в ритм, и научился использовать каждую минуту передышки.

Он все так же проводил время на полигоне, с той только разницей, что теперь стрельба доставляла ему настоящее удовольствие. Уничтожать машины конкуров было так же легко и приятно, как мчаться на полной скорости по кочкам.

Вскоре ему показали другие виды ландшафтов – в коллекции симулятора их было более ста – и Тихон вновь учился: сбивать мух поврежденной пушкой, распознавать мины-хамелеоны, выбирать на местности удобные огневые точки.

На одном из занятий лейтенант сказал ему, что собирается выполнить давнее обещание. Предчувствуя очередную каверзу, Тихон сразу после влипания изготовил орудия к стрельбе, но осмотревшись, пришел в неописуемый восторг: острота восприятия неожиданно выросла на несколько порядков. Зрение стало объемным и панорамным. Теперь Тихону незачем было оборачиваться, чтобы увидеть происходящее за спиной, а стоило ему сосредоточиться на каком-нибудь удаленном объекте, как тот начинал стремительно наплывать, увеличиваясь в размерах. Кроме этого ему включили радары, и теперь он ощущал мир во всех мыслимых спектрах. Это было похоже на внезапное прозрение.

Безответные мишени превратились в реальных противников – искусно маневрирующих, действующих по общему плану, а главное, стреляющих. Иногда Игорь сам ложился в одну из капсул и составлял ему компанию, однако чаще Тихону приходилось воевать в паре с Мартой. Они попеременно выступали в разных ролях, но бывало и так, что лейтенант менял их местами прямо в бою.

Однажды Тихон застал в классе всю группу, что случалось достаточно редко. Лейтенант невнятно порассуждал о координации действий и без дальнейших объяснений указал на кабины.

Полигон был новым, но чертовски напоминал что-то уже не раз виденное. Пологий холм, расшитый ярким цветочным рисунком, темно-зеленая стена хвойного леса и молодая посадка березок, за которой вспыхивали и волновались солнечные зайчики от близкой воды. Тихон невольно поискал двухэтажный домик, укрывающий платформу переноса, но никаких строений вокруг не было. Озеро за склоном могло называться не Нежень, а как-то иначе, возможно, этот пейзаж вообще был скопирован не с Земли, но Тихон испытал странное щемящее чувство, похожее на окончательное расставание с чем-то дорогим. Это казалось удивительным, поскольку ничего дорогого у Тихона никогда не было.

Он снова занимал субъект стрелка, на месте же водителя появилась новая личность, разительно отличавшаяся и от Игоря, и от Марты. От соседа по КБ веяло ледяным спокойствием человека, поставившего на жизни большую жирную точку. Если на свете и существовал кто-то, кому действительно на все наплевать, то это был он, напарник.

– С чего ты взял, что я какой-то начальник? – прошелестело рядом, хотя после влипания всякая необходимость в словах отпадала.

Усатый имел модное имя Зенон и сроду никем не командовал. Он и своей-то судьбой толком не мог распорядиться, поэтому…

Тут Тихон наткнулся на глухую стену, за которой серела пустота – намеренно созданный барьер, старательно оберегаемый хозяином.

…поэтому Зенон и пришел в Школу.

– Извиняюсь, – смущенно молвил Тихон. – Я не хотел вторгаться.

– Пустяки. У нас у всех такие стены, даже у Игоря, ты заметил?

– Ладно, отвлеклись. Старайся не мять траву, хорошо?

– Ты же сам сказал: слова не нужны.

Тихон обратил внимание на радар. Кроме надвигающейся армады не идентифицированных конкурских машин поблизости находилась еще одна с теплой меткой «свой».

– Пока связь доступна, договоритесь о совместных действиях, – посоветовал лейтенант.

– Экипаж Марта – Филипп просит сверить позиции.

Так, значит. «Марта – Филипп». Уже спелись, достигли гармонии. Шустрые ребята.

– Зенон, ты радар видишь?

– Какой радар?

– Понятно. Давай к лесу. Держи вон на ту сломанную елку.

– Что такое «елку»?

– Вот, черт! Как же мы с тобой воевать-то будем? Короче, влево. И быстро!

– Тихон, спишь, что ли? Это Марта. Шестьдесят шесть целей, одни блохи. Расстояние – двадцать километров.

Он на мгновение соединился с локатором – шестьдесят шесть светлячков, не считая белого пятнышка. Стая поделилась на три части и начала расходиться в стороны.

– Клиньями пойдут. Лобового не получится.

– Сама вижу. Предлагаю встать под деревьями, спиной к спине, так дольше продержимся. А, ты уже…

Зенон несся по лугу с восторгом вырвавшегося из больницы ребенка. Чаща, у которой ждала Марта, приближалась со скоростью не менее двухсот. О лютиках-ромашках речи не было: траки перемалывали цветы в кашу, и оставляли позади широкие черные борозды. Порыв ностальгии незаметно прошел, на смену ему явилось что-то более важное и весомое: боевая задача.

Два звена образовали короткие дуги примерно в километре от леса и сходу, едва рассредоточившись, пошли в атаку.

В настоящем сражении конкуры вряд ли могли позволить себе такую роскошь: шестьдесят шесть броневиков против пары танков, но Егор, видно, решил не скупиться.

– Тихон, мы уже герои! – задорно крикнула Марта. – Сколько гадов на себя вызвали!