Текст книги "Хозяин Каменных гор"

Автор книги: Евгений Федоров

И в самом деле, откуда только у них в руках появились рогачи, ухваты, кочерги. Они угрожающе кричали:

– Оставь деда! Глух и немощен он!

По площади прошло волнение, раздались выкрики:

– Не давай, братцы, наших бить!

– Громада, ратуйте! – закричал понявший все дед, и народ словно вихрем закружило. Кашкин с горщиками бросился на полицейщиков, отталкивая их от деда.

Генерал в страхе разглядывал мгновенно преобразившуюся толпу, не узнавая людей. И куда ни падал его взгляд, везде он встречал враждебные и решительные лица.

– Не будем на госпожу работать! – кричали кругом.

Чувствуя свою беспомощность, князь Астратион, опекаемый исправником и полицейщиками, дрожа от гнева, вернулся в демидовские покои.

Свою угрозу князь Астратион осуществил на другой день. К вечеру в Тагил пришла полурота солдат. Их разместили в Ключах, на Кержацком конце и в Гальянке, и там сразу начались переполох и суматоха. Обнаглевшие солдаты беззастенчиво без спроса ловили кур, поросят, резали их, и все шло в большой солдатский котел. Служивые приставали к приглянувшимся молодкам. На улицах стояли крик, визг и ругань. Отчаянно отбивались от назойливых вояк заводские женки. Полуротный поручик Ознобышев, пьяница с угреватым и неприятным лицом, на жалобы тагильцев только усмехался.

– Что, вкусили? Не хотели по-хорошему, отведаете плети! Постоем уморим! – грозил он.

Ни слезы женок, ни плач детей, ни просьбы степенных мужиков не доходили до его сердца.

– Разорят нас твои солдатишки! – пожаловался ему кержацкий наставник Назарий.

– А ты что думал, борода! На то и солдат, чтобы бить и зорить супостата отечества! – грубо перебил его поручик.

– Да нешто мы супостаты своему отечеству? – возмутился старик. – На рабочем да мужике отечество только и держится, лиходей!

– Ах, вот как заговорил! Высечь строптивого! – крикнул офицер вестовым.

– Батюшка, да за что же? – взмолился кержак.

– Высекут, там узнаешь, как разговаривать с господами! – Поручик указал на дверь. – Убрать немедленно и высечь!

Через минуту солдаты вытолкали старца и отхлестали. Однако кержак, не издав ни одного стона, только прикусил губу.

– Ишь ты, какой терпеливый и мстительный – и не застонал даже! – удивился солдат.

…В полдень заводских снова согнали на площадь. Против толпы замерли солдатские ряды. Вперед вышел князь Астратион. Обливаясь потом, к нему подбежал пан Кожуховский:

– На двух домнах идет выпуск чугуна. Прошу повременить, ваше сиятельство!

Но Астратион не пожелал ждать. Осмелевший в присутствии солдат, он быстро вошел в роль карателя.

– Шапки долой! – желчно закричал он толпе.

Нехотя и неторопливо заводские обнажили головы. Народ, понурясь, молчал.

– Выборных сюда, грамоту будем подписывать! – властно предложил князь.

Никто не отозвался. Глубокая тишина застыла над площадью.

– Что же вы молчите? – злобясь пуще, закричал генерал.

– Мы неграмотные и подписывать грамоты не можем! – сдержанно отозвался за всех Кашкин.

– Сечь буду! – рассвирепел князь. – Тебя первого исполосую!

– Не смей! – отозвался работный и оттолкнул полицейщика, протянувшего к нему руки. – Убирайтесь, пока не поздно, пока народ не обиделся!

– Как ты смеешь! – побагровел генерал и сам с плетью бросился на Кашкина, но тот не дремал и, проворно вырвав из рук князя плеть, забросил ее в толпу.

– Уходи, твое сиятельство, не ручаюсь за себя! – поднял он увесистые кулаки и стал наступать на князя. На обветренных скулах мужика перекатились тугие желваки. Работный скрипнул зубами: – Эх-х, берегись!..

Встретясь с напряженным, решительным взглядом работного, Астратион попятился.

– Бунт! Это бунт! – истерически закричал он. – Стрелять!

Сквозь шум и крики раздалась отрывистая команда поручика:

– Приготовиться!

– Так ты в русских людей стрелять удумал! – разозлились заводские женки. – Мужики, чего ждете! Бей злодеев!

В солдат полетели камни, поленья, куски руды. Вся площадь пришла в движение. Работные бросились к солдатам, хватали за штыки, вырывали их. Раздался залп, двое упали убитыми…

Первая пролитая кровь отрезвила людей. Толпа стала разбегаться, голосили женки, плакали дети. Толкая друг друга, люди спасались в огороды, в распахнутые дворы, скрывались за грудами руды.

Солдаты не преследовали разбегавшихся. Полицейщики схватили одного Кашкина и озлобленно скрутили ему на спине руки:

– Попался, окаянный! Погоди, разочтемся за твою брехню!

Кашкин угрюмо молчал. Толкая в спину, его увели и бросили в кирпичный амбар.

– Сиди, скоро доберемся! – посулили полицейщики.

Заводские женки подобрали убитых и отнесли к часовне. Оттуда доносился истошный плач обездоленных женщин. У тел столпились рудокопы. Старец Назарий горестно склонил голову и укоризненно промолвил:

– Эх, нехорошо получилось!.. Мыслю, покориться надо… Гляди, кровь братская пролилась…

Пожилой горщик с изборожденным ранними морщинами лицом угрюмо посмотрел на старца и сказал резко:

– Неправильно говоришь! Не покоряться надо, а стоять на своем. И запомни, дед: дело всегда прочнее, когда кровь за него человеческая пролита… Без крови и царь не узнал бы, что у нас робится. А теперь, глядишь, узнает и заступится за нас. Может, пожалеет о крови и вспомнит о воле!

– Это ты верно молвил! – поддержал его сосед, высокий сухой молотобоец. – Клад коли злые люди зарывают, и то заклинают на пять-шесть голов для того, кто хочет добыть его! А ведь мы ищем волю для всего народа, – что же тут плакать о двух. Гневаться надо против бар пуще!

…Князь Астратион пожелал увидеть Кашкина. Отворили дверь амбара и подвели к князю связанного возмутителя. Работный стоял прямо, горделиво подняв голову. Он не опустил глаз перед угрожающим взглядом князя.

– Дознался я, что ты читал мужикам обольстительный лист! – начал князь. – Где ты его брал?

– Насчет чего изволите спрашивать, не пойму! – спокойно отозвался Кашкин и угрюмо посмотрел на карателя.

– Кто читал «Колокол»? – не сдерживаясь больше, закричал Астратион. – Где его брал?

– Добрые вести попутным ветром занесло. И не знаю, какой колокол тревогу среди бар поднял. А что будет, барин, если в набат вдруг ударят? Тогда, поди, проснутся все! Вся Расея пробудится. Ух, и туго доведется вам, барин!

– Да знаешь ли ты, о чем говоришь! – закричал князь. – За такие речи тебя ждет виселица!

– Эх, ваше сиятельство! – презрительно сказал Кашкин. – Всю Расею не перевешаешь! Найдутся люди – и на тебя ошейник наденут! – Глаза заключенного озорно блеснули.

– Ты с кем разговариваешь? – побагровел генерал. – Ведь ты разбойник!

– Это еще кто знает, ваше сиятельство, кто из нас совершил разбой! – смело ответил работный. – Я за народ свой иду!..

Не сдержав гнева, генерал размахнулся и кулаком ударил Кашкина в челюсть. Тот отхаркался кровью и укоряюще сказал:

– Повязанного всякая козявка может обидеть! – Он напрягся, мускулы на руках его вздулись буграми, веревки натянулись, вот-вот лопнут. Астратион отошел от заключенного и на прощание пригрозил:

– Завтра же повешу!

– Меня-то повесишь, а думку народную не удастся. Она рано или поздно настигнет бар! И тебе, барин, не миновать расплаты!..

Генерал, не слушая его, удалился, позвякивая шпорами.

Над заводом спустилась ночь. Безмолвие охватило Тагил, демидовские хоромы и людей. Князь ходил из угла в угол, стараясь унять возбуждение. Оно не проходило, на душе росла тревога. Глухо отдавались шаги в большом зале. В темном кабинете старинные часы с башенным боем пробили полночь. А сон все не шел…

Не спала и встревоженная Аврора Карловна. Беспокойство заставило ее пройти в покои гостя. Он с нежностью посмотрел на молодую женщину.

– Все беспокоитесь? – ласково спросил он.

– Беспокоюсь, – призналась она и бессильно опустила руки. – Скажите, князь, долго ли продлится это?..

– Не знаю! – глухо ответил он. – Народ здесь особый, непокорный. Сегодня усмиришь их, а завтра они снова за свое…

– Я боюсь! – поеживаясь, с нескрываемым страхом прошептала Аврора Карловна. – Может быть, мне лучше на время уехать отсюда?

Князь Астратион помолчал, подумал.

– Пожалуй, для вас это будет лучше! – наконец согласился он. – Да и нам руки развяжете. С делами и без вас хорошо справится пан Кожуховский. Он бойкий и расторопный управляющий!

– О да! – подтвердила Демидова. – Спасибо за откровенность, князь…

Она протянула ему руку и с обаятельной улыбкой сказала на прощание:

– Мы с вами скоро увидимся в Петербурге, князь.

9

После пережитых на Урале событий Аврора Карловна снова перебралась в Петербург, где и поселилась на Большой Морской, в доме покойного мужа. Обширный роскошный дворец с его знаменитым малахитовым залом после смерти Павла Николаевича пустовал. Сейчас вновь все здесь ожило. Сын поступил в Санкт-Петербургский университет. Ему шел семнадцатый год, и он весьма походил на мать. Те же большие выразительные глаза, свежее, румяное лицо, статная фигура. Красота юноши была до того поразительной, что на прогулках в Летнем саду и в петергофских парках он обращал на себя внимание всех прелестниц. То и дело слышались затаенные вздохи более сдержанных и совсем откровенные восклицания бесцеремонных: «Батюшки, какой красавец!»

Не только красота его привлекала многих дам, но и то, что молодой жуир получал на карманные расходы по сто тысяч рублей серебром ежемесячно. Для матери сын был божеством, и Аврора Карловна считала вполне естественным, что вокруг него всегда увивались не только французские актрисы, знаменитые танцовщицы из балета, но и дамы большого света. Одно только беспокоило Аврору Карловну: как бы невзначай не повредилось здоровье Павлуши! Особенно она боялась француженок и упрашивала сына:

– Я понимаю, что это неизбежно для мужчины… Но ты старайся избегать этих… этих опасных дам… Право, я опасаюсь за могущие быть неприятности…

Студент отлично понимал свою матушку, обнимал ее и успокаивал:

– Я берегусь, я знаю, что впереди еще вся жизнь!

Вдова с холодной немецкой практичностью следила за поведением сына, оберегая его от авантюристок. Но в свои юные годы он познал все, что только могла предложить столица. Его обыгрывали в карты, и мать терпеливо оплачивала долги. Ему подсовывали полотна фальшивых Корреджио и Рафаэля, и он покупал их за баснословную цену. Эксперты, приглашенные матерью, устанавливали подлог. Много раз она собиралась серьезно поговорить с ним, но под его взглядом замолкала и смирялась.

– Ах, маменька, ведь я об этом знал! – обезоруживал он ее своим откровенным признанием. – Но я так был влюблен в поворот этой милой головки, что не мог противиться соблазну! Посмотрите сами! – показывал он на полотно.

Все шло по-обычному, как должно было идти, – так вся столичная золотая молодежь заполняла дни. Но с некоторых пор Аврору Карловну стали беспокоить более шумные развлечения сына у известного всему Петербургу ресторатора Бореля.

Несмотря на «тонкую воспитанность», Павел Павлович на пирах, устроенных за его счет, вел себя по-купецки: бил зеркала, дорогие вазы, портил вилками картины. Попойка превращалась в мамаево побоище. Борель был в восторге, и, когда начинался погром, он после опустошения, произведенного в одной комнате, брал Демидова под руку и уводил в другую.

– Ax, monsieur Demidoff! – восторженно говорил он. – Voila une glace qui n'est pas brisee…[36]36
  Ах, господин Демидов! Вот еще одно неразбитое зеркало (франц.)


[Закрыть] Прошу вас, умоляю, разбейте заодно и это! – показывал он на уцелевшее зеркало.

Счет Борель не отсылал матери Демидова, предпочитая сам рассчитываться с ее сыном, так как опыт показал ему однажды, что иметь дело с Демидовой невыгодно и неудобно. Аврора Карловна в тот раз тщательно просмотрела счет и по поводу каждого расхода наговорила ресторатору много злых слов.

– Вы поставили здесь, что разбиты венецианские стекла! – спокойно, с леденящим холодком сказала она ресторатору. – Но ведь это не так! Мой слуга точно установил, что стекла были самые простые. Вот здесь вами проставлены китайские вазы. Это же неверно. Вазы были изделий Кузнецова. Господин Борель, если вы хотите иметь дело с Павлом Павловичем, прошу вас счета проверять досконально!

Оплата по счету уменьшилась в пять раз, и ресторатор не мог спорить с этой практичной и упрямой дамой. Да, она знала всему цену!..

В конце концов поведение сына стало тревожить Аврору Карловну, но еще более волновало ее состояние уральских заводов. За последние годы добыча чугуна в Нижнем Тагиле резко снизилась. Управляющий Антон Иванович Кожуховский хотя и успокаивал госпожу, но упадок дел на предприятиях Демидовых был настолько очевиден, что у нее не оставалось больше никаких иллюзий. Ко всему этому непрестанно волновались работные, предъявляя владельцам различные требования. Необходим был приезд старшего Демидова. Кстати, Авроре Карловне хотелось заглянуть в будущее своего сына. Прямой дядя Павла Павловича – Анатолий Николаевич – оставался одиноким и бездетным, годы его уходили, становилось ясно, что если он не вступит в брак, то единственным наследником всех демидовских богатств останется племянник.

Вдова написала трогательное письмо князю Сан-Донато с просьбой приехать в Россию.

«Дела заводов требуют вашего пребывания здесь, – писала она. – Старые директоры Любимов и Данилов, хорошо знавшие управление, давно сошли со сцены. Необходимо ваше присутствие и совет для бедной вдовы, которая и рада отдать все силы общему делу, но без вас многое мне не решить…»

Анатолий внял просьбе Авроры Карловны и явился в Санкт-Петербург. Он остановился на Большой Морской, в отеле «Наполеон», по соседству с особняком покойного брата. С десятком секретарей Анатолий занял множество комнат. Самые лучшие апартаменты бельэтажа отвели ему под покои. Под окнами отеля круглые сутки дежурили десятки карет и экипажей, запряженных кровными рысаками. Кучера долгие часы просиживали неподвижно на козлах, и Анатолию доставляло удовольствие наблюдать, как они томились в ожидании господина. Демидов и не предполагал выбывать на Урал. Он то и дело требовал срочно своих секретарей и заставлял их разбирать написанные письма и резолюции. Нацарапав их, он и сам не мог разобраться в своих иероглифах.

В первый же день приезда Анатолий явился к вдове. Несмотря на отшумевшие годы, Аврора все еще блистала красотой. Он невольно залюбовался ею и вслух восхитился ее неувядаемой молодостью. Демидова не могла сказать того же своему деверю: князь выглядел худосочным, лицо пожелтело, и на голове остались седоватые реденькие волосы.

«Износился, стар! – подумала она и практично решила: – Теперь жениться ему поздно!»

Чтобы увериться в этом, она по-женски кокетливо повела томными глазами и выговорила:

– Ах, Анатоль, вы тоже вечно молоды. Вас надо женить в Петербурге. Женить поскорее!

На лице Демидова изобразился ужас. Он устало покачал головой:

– Нет, нет! Теперь уже поздно! Никогда!

Он сидел перед ней с видом обреченного.

– Единственно желанная женщина – это вы! – с тусклой улыбкой сказал он. – Но на вдове брата не женятся. Я доволен и тем, что имею такую превосходную хозяйку наших заводов!

Он боялся одного – вдруг она откажется от управления заводами.

«Столько хлопот! Столько забот! – тревожно думал он. – И эти бесконечные волнения работных… Нет, увольте от всего этого!»

Вдова разрумянилась и смущенно ответила:

– Я согласна управлять заводами, Анатоль, но было бы лучше, если бы вы остались в России и сами хозяйствовали!

– Нет, нет! – решительно отмахнулся он и перевел разговор на светские новости.

Анатолий Николаевич явился во дворец и пытался попасть на аудиенцию к императору. Флигель-адъютант надменно оглядел Демидова, одетого в узкий фрак, и коротко сказал:

– Будет доложено.

Он удалился в покои, и Демидов провел более часа в томительном ожидании. Наконец флигель-адъютант вернулся, но еще более строгий и недоступный:

– К сожалению, государь не может оказать вам чести быть принятым!

Расстроенный и обиженный, Анатолий поехал на Большую Морскую, к вдове. Аврора Карловна по-прежнему была в курсе всех дворцовых событий.

– Чем же я провинился перед царем? – сокрушенно пожаловался Демидов вдове.

– Ах, Анатолий, вы совершили нетактичность! – воскликнула Аврора Карловна. – Здесь еще не забыли, что вы помогли Луи-Наполеону. Вы отдали русские деньги этому проходимцу… И притом, притом он сделал столько неприятностей России… Достаточно одного Севастополя…

– Как же нужно было поступить? – пытливо посмотрел на Аврору Карловну Анатолий.

– Выждать, вот и все! – ласково сказала она и томно взглянула на деверя. – Знаете, Павлуша дома и жаждет попасть вам на глаза.

Анатолий обрадованно ответил:

– Зовите!

Через минуту перед дядюшкой стоял стройный красавец в мундире, при шпаге. Он бросился к Анатолию, с искренним восторгом обнял его:

– Я столько наслышан о вас!

Глядя на приятную встречу, мать приложила к глазам, хотя они были сухи, кружевной платок.

– Ах, как очаровательно! Как трогательно!.. – сделанным чувством прошептала Аврора Карловна. – Вам нужно немного развлечься. Поль поможет вам… Но только вы, Анатолий, – я ведь вас знаю, – не сильно балуйте его! – погрозила она пальчиком деверю.

Мужчины уехали вдвоем в карете. Племянник с улыбкой посмотрел на дядю.

– Что бы вам хотелось повидать? У нас, в Санкт-Петербурге, есть много интересных мест!

– Вези туда, где можно вспомнить молодость!

– Тогда поедем к мадам Крааль. Там есть интересные блондинки! А может быть, к Борелю?

– Куда знаешь!

Племянник оказался просвещеннее дядюшки. Он свозил его к мадам Крааль, где девицы не уступали в проворстве парижским кокоткам, и к ресторатору Борелю. За все расплачивался племянник, что очень понравилось Анатолию. Он с удивлением разглядывал молодого человека, когда тот, не скупясь, расплачивался.

– Откуда у тебя столько денег? – удивился князь Сан-Донато.

– Ах, дядюшка, матушка меня никогда не оставляет без внимания! А ей денежки текут с Урала… Столько у нас рабов!..

– Как ты сказал? – спросил с изумлением Анатолий.

– Рабов! – повторил Павел.

– А если эти рабы вдруг восстанут и не пожелают на нас работать? – серьезно сказал дядя.

– Что вы, этого не может быть! – убежденно воскликнул Павел. – Они не посмеют! Им этого не разрешат царь, церковь, урядники! Да так господом богом заведено!

– Н-да! – задумчиво процедил Анатолий и подумал: «Хорош петушок! Голосок еще ломкий, а шустрый, всех нас превзошел!»

Натешившись проказами у Бореля, они поехали на Большую Морскую. Подошла туча, полил частый дождик. Грязные лужи потянулись по мостовой. У подъезда демидовского особняка кучер осадил рысистых, и господа вышли из кареты.

– Эй, эй, пошли! – пригрозил кучер бичом седобородому мужику и мальчонке в рвани, которые хотели перейти тротуар. – Не видишь, куда лезешь! Дай дорогу господам!

Мужик в лаптях опустил голову, остановился.

Выходя из кареты, Павел вынул носовой платок, и в ту же минуту на мостовую со звоном упал золотой. Молодой повеса небрежно взглянул на него, отбросил ногой и прошел вперед.

– Молодец! – похвалил племянника Анатолий. – Сразу видно: барич, русский барич!

Они прошли в вестибюль, а карета покатилась в распахнутые ворота.

Мужик оглянулся, бросился к луже и жадно стал искать в грязи золотой. Он нашел его и быстро заложил за щеку.

– Эко, паря, как ноне нам повезло! Гляди, что вышло!

– Тятенька, так он видел золотой, да ногой откинул. Зажирел!

– Это верно! – со вздохом согласился мужик. – Трутни! Чистые трутни! Знали бы, сколько трудовых рук потело, чтобы добыть сей достаток… Да где им знать, сынок! Они и понять того не смогут. Все салом да наглостью затянуло… Э-э, кажись тучи расходятся и дождик перестает! – сказал он и пошагал быстрее, увлекая за собою мальчонку…

Предстояла неизбежная поездка на Урал. Аврора Карловна торопила и подбадривала деверя:

– Вы мужчина и волевой человек! Не забудьте, что вы Демидов. Ваши деды хорошо умели держать в руках своих холопов!

Анатолий уныло повесил голову: его нисколько не радовало затруднительное путешествие на Каменный Пояс, но вдова продолжала наставлять огорченного князя Сан-Донато:

– Главное, будьте дерзки с ними. Они любят, когда господа с ними поступают круто! Волноваться вам нечего. Всему миру известно, что рабы издавна любят непокорствовать, но сейчас есть полицейщики, солдаты… Ах, боже мой, им надо дать почувствовать сильную руку!

– Но я ничего не понимаю в заводском деле! – пробовал заикнуться Анатолий.

– Для того чтобы разбираться в черной работе, есть другие! – властно сказала она. – На заводе существуют управители, приказчики, охрана. Ваше дело поучить их, как выколотить побольше доходов. Пригрозите пану Кожуховскому: постарел и отяжелел он; плохо радеет о нас, своих господах!

Вдова быстро собрала Анатолия в дорогу. Ехал он по новой железной дороге Петербург – Москва, отстроенной по приказу царя Николая. Герстнер так и не получил от русского правительства просимой им монополии на постройку железных дорог в России. Постройка Николаевской дороги была произведена на средства казны.

Приятную поездку до Белокаменной Демидову предстояло совершить в салон-вагоне. «Возможно ли это в России?» – с удивлением разглядывал Анатолий убранство вагона. Стены салона, покрытые стеганым штофом, создавали уют, потолок блистал нежной белизной. Двери украшала мозаика и бронза, и мягкие пружинные диваны были покрыты малиновым бархатом. Обогревательные трубы, замаскированные бронзовыми решетками, делали воздух теплым и приятным.

Поезд тронулся и долго шел среди столичных строений, пока не вышел на простор. За городом навстречу брызнуло осеннее скупое солнце и осветило бегущие мимо окна тощие сосенки, тонкие березки и низкорослые ели. Перелески перемежались болотами, покрытыми ржавой водой. Справа мелькали пестрые полосатые верстовые столбы.

Впервые Анатолий увидел панораму петербургских окрестностей, выглядевшую уныло и серо под низким небом. Поезд, стуча колесами, шел через поля, леса, долины, пересекая реки, глубокие овраги и лога.

Постепенно спускались сумерки, и тут же, у насыпи, потянулись холмы, на них цепь курганчиков с крестами. Кресты, кресты, простые тесовые кресты…

В эту минуту вошел проводник с военной выправкой, в руках у него фонарь и свечи. Он осторожно осветил вагон и подошел к окошку, желая опустить штору. В грустном раздумье он секунду смотрел на печальные могилы, наконец не выдержал и сказал:

– Глядите, барин, сколько мужицких костей тлеет!

Отвалившись на диван, покачиваясь, Анатолий Николаевич благодушествовал. Он не прочь был пофамильярничать с простым человеком. Глядя на бравый вид проводника, он спросил:

– Ты не из гвардии ли, служивый?

– Так точно. Отслужил, в запас вышел, ныне на чугунке работаю, – охотно отозвался отставной солдат.

– Закрой штору, могил в этих местах что-то много! – приказал Сан-Донато.

– Да-с, дорогонько русскому народу обошлась эта дорожка! – со вздохом вымолвил служитель.

Анатолий обеспокоенно спросил:

– Неужели в этих местах восстание было?

– Беспокойство произошло, но восстание – разве возможно под столицей? – угрюмо посмотрел на пассажира проводник. – Просто мужики мерли как мухи. Голод! Извольте послушать, барин, как о том писано! – не ожидая согласия, отставной солдат громко и четко проговорил:

 
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные,
Многие – в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?..
 

Демидов покраснел, поднялся с дивана и закричал резким, недовольным голосом:

– Да как ты смеешь! Да знаешь ли ты, что бунтовские речи ведешь! За это в Сибири сгноить могут! – Он задыхался от негодования.

Проводник смолк, лицо его стало строгим. Он терпеливо выслушал гневные окрики Анатолия Николаевича и, когда тот немного успокоился, тихо сказал:

– Виноват, барин. Не знал, что это вас так растревожит. Только напрасно изволите кричать. Это вовсе не бунтовские речи. Извольте знать, то стихи господина Николая Алексеевича Некрасова. Их сынишка мой читает. Поглядите! – Он вынул из кармана небольшую брошюрку и показал пассажиру. – Обратите внимание, тут и прописано: «Дозволено ценсурой». Вот оно как! Извините за беспокойство! – Проводник откозырял по-военному и удалился в соседний вагон.

«Что за времена пошли! – с возмущением подумал Анатолий. – Каждый хам занимается стихами! Почему до сих пор его величество не отправит этого Некрасова в Петропавловскую крепость! Там ему место!»

Он долго ворочался на диване, не мог успокоиться, брался за французский роман, но читалось плохо. Так в одиночестве он доехал до Вишеры. Здесь на остановке в вагон вошел сытенький румяный господин в золотых очках. Небольшая черная эспаньолка и клетчатый костюм делали его похожим на иностранца. Он учтиво поклонился Демидову и расположился на противоположном диване.

– Очень приятно иметь соседом благовоспитанного человека, – раздался его бархатный голос. – Далеко ли путь держите?

– До Москвы! – хмуро ответил Анатолий Николаевич.

– Мне повезло, и я добираюсь до первопрестольной! – добродушно оповестил он.

Он несколько минут возился, размещая багаж, а когда поезд тронулся, уселся к столику и заискивающе взглянул на спутника:

– Вы чем-то взволнованы! Позвольте спросить вас, как здесь прислуга?

– Смутьяны! Здешний проводник наговорил такого, что не придумаешь! – взволнованно высказался Сан-Донато.

– О чем же таком наговорил он вам? – полюбопытствовал сосед по салону.

– Мы проехали мимо бесчисленных могил. Слуга железнодорожный позволил себе по этому поводу прочесть стихи Некрасова. Каково? Намек на графа Клейнмихеля.

– Ну, батенька, это не страшно! – потирая руки, промолвил спутник. – Кто в России, и в Санкт-Петербурге особенно, не знает нрава Клейнмихеля? Он и иже с ним крали не по-российски! Жесток был! Приезд его на дорогу уподоблялся холерной эпидемии. Порка, недоедание – вернее, голод – и антисанитарные условия, да-с… Тяжело… Мужики-то отовсюду были согнаны: из Ковенской губернии, из Виленской, Смоленской, Орловской, Новгородской, Псковщины, Тамбовщины, из Калуги и Чернигова, ах, боже мой, всех не перечесть… Многие сложили кости…

Говорил он легко, свободно, горе мужицкое не вызывало у него сожаления. В столице и за границей говорили, что царь Николай Павлович построил дорогу на костях. Об этом слышал и Демидов. Он пристально посмотрел на спутника и, учтиво поклонившись, спросил:

– Дозвольте, с кем имею честь?

– Добрынин, Кузьма Ильич, акционер общества металлургических заводов на юге… Можете не называться… Знаю, знаю, что ваша светлость – князь Сан-Донато, Демидов, владелец уральских заводов.

Анатолий поразился всезнайству господина. Нахмурившись, он посмотрел на его сытое, самодовольное лицо. Демидова шокировали и тон разговора и та легкость, с которой сосед высказывал обо всем свое мнение. Не понравилось ему и то, что случайный знакомый несколько запанибрата обращается с ним. В другое время князь Сан-Донато презрительно посмотрел бы на него в монокль и обдал бы холодным душем – своей презрительной, уничтожающей улыбкой, – но то, что перед ним сидит один из заводчиков процветающего юга, его крайне заинтересовало. Давно Анатолия беспокоил вопрос, почему металлургические заводы на юге России процветают и поставляют железо дешевле других, а демидовские уральские заводы хиреют и не могут угнаться за ценами на рынке. В чем дело?

Эта мысль сразу отвлекла его от созерцания картин природы; он уселся напротив Добрынина и недовольным тоном пожаловался:

– Вы счастливцы, вам везет, на вас обращают внимание. А нас правительство забыло! По совести сказать, мы сильно обижены!

– Чем же вы обижены? У вас на Урале все есть: руда, лес и дешевая водяная сила. Не понимаю! – пожал плечами Кузьма Ильич.

– Понять это просто! – с ноткой сожаления о недогадливости соседа сказал Анатолий. – Судите сами: исторические заслуги Урала и наших демидовских заводов всем известны. Ведь этого не станете и вы отрицать?

– Не стану! – согласился промышленник.

– Вот видите! – обрадовался Анатолий. – В течение двухсот лет вся Россия пахала и жала, ковала, копала и рубила изделиями наших уральских заводов. Мало этого – русские люди носили на груди кресты из нашей меди. Мужик ездил на уральских осях, охотник стрелял из ружей уральской стали, бабы пекли блины на уральских сковородах, да что говорить, – медяки в кармане любого отчеканены из уральской меди. Мы два века удовлетворяли потребности всего русского народа! – Демидов горделиво посмотрел на собеседника, стараясь подчеркнуть: «Видите, я не выскочка, подобно вам! У нас прошлое!..»

Однако Добрынин добродушно засмеялся:

– Ну, батенька, куда хватили! История историей, а дело сейчас по-иному надо ставить. Полюбуйтесь, что делается в Англии! Вот у кого надо учиться, ваше сиятельство! Аглицкие промышленники ставят производство на вольном труде. Рабский, крепостной труд в наше время становится невыгодным. Конкуренция требует дешевой рабочей силы. Да, сударь, времена пошли иные!

Демидов пожал плечами, угрюмо проронил:

– Не понимаю ваших речей. Вы говорите как истый коммерсант!

Промышленник засмеялся.

– Я понимаю вашу мысль, ваше сиятельство, но поглядите, что делается кругом! Крепостное право пало, промышленность приходится строить на иных началах. Кто теперь будет отрицать влияние капитала! Надо быть коммерсантом, иначе вылетишь в трубу!

Анатолий туго соображал, о чем говорит его сосед. Он считал себя аристократом и на промышленника смотрел как на человека низшей породы. Однако, сдерживая свое недовольство, он учтиво спросил:

– Все это так, но я не понимаю, почему у вас дела лучше пошли, а у меня на Урале хуже?

– Пенять все очень просто, ваше сиятельство! – спокойно ответил сосед. – Юг молод, милостивый государь, – сказал он напыщенно. – У нас технический прогресс, мы не связаны со старинкой! Мы вступаем в конкуренцию с европейскими заводчиками. Ваш Урал стар, у вас не изменились вековые порядки, сказывается техническая отсталость. Пора, сударь, перестраивать предприятия!

– Ну это вы уже слишком! Наши деды и отцы знали горное дело и ставили его умело! – холодно отозвался Демидов.

– Теперь деды ни при чем, ваше сиятельство. Ныне господин капитал шествует. Он себе пробьет дорогу! – В голосе Добрынина прозвучали торжествующие нотки, задевшие Анатолия за живое. Он отвернулся и замолчал.

Наползал серенький вечер. Над низинами потянулся туман. В вагоне зажгли ранний свет. Спутник раскрыл новый кожаный чемодан и стал извлекать из него обильные яства. Он разложил на столике балык, паюсную икру, сыр, ветчину, булочки и приятно пахнувшие тмином хлебцы. Вслед за этим он добыл пузатую бутылочку венгерского и предложил Демидову: