Текст книги "Шаг до страсти"
Автор книги: Эвелин Энтони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Когда она позвонила в Русское посольство в Вашингтоне в третий раз, то чуть не сошла с ума от затянувшейся сначала на две, потом на пять и восемь минут паузы, во время которой механический голос телефонистки повторял, чтобы она не вешала трубки. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается в телефон.
В конце концов к телефону подошел тот же человек, который разговаривал с ней перед этим. Полковник Свердлов в Нью-Йорке, и его можно найти по телефону, и тот назвал номер. На секунду ее охватило смятение: он повторил телефон, медленно и отчетливо, но у нее не было карандаша, и она испугалась, что перепутает цифры.
– Минутку, минутку, – закричала она в трубку, словно он был очень далеко и до него нужно было докричаться. – У меня нет карандаша. Да нет же, ради бога, я сказала – карандаша, мне нужно записать номер! Не вешайте трубку, подождите...
Она тут же вернулась с какой-то квитанцией и карандашом для подводки глаз – ничего более подходящего не подвернулось под руки. Но это сгодилось, через десять минут она дозвонилась, и ей ответил голос Свердлова.
– Мне нужно повидаться с тобой, – сказала она, спотыкаясь на каждом слове. – Это страшно важно. – Последовало молчание, и она подумала, что их разъединили. Потом она услышала его голос:
– Это трудно сделать, – сказал он. – Я очень занят. Я рано утром улетаю.
Она поняла, что он не один. Говорил безликим тоном, почти отрывисто.
– Федор, мне нужно кое-что сказать тебе. Ради всего святого, сверни свою встречу и повидайся со мной сегодня же вечером. Что бы ни случилось, ты не должен завтра лететь домой!
– Ладно, если это так срочно. Я приеду в то место, где мы встречались в последний раз. Приблизительно через час. – Он повесил трубку, даже не попрощавшись.
Он ждал ее в траттории, где они уже встречались за ленчем на этой неделе. Сидел он на том же месте за угловым столиком, перед ним стоял стакан с виски. Он поднял на нее глаза, когда она появилась в дверях. Посетителей было много, стояла невозможная жара, пахло итальянской кухней, за длинным столом сидела большая компания, провозглашая бесконечные тосты и поднимая невообразимый шум.
Он пододвинул ей стул, и на мгновение его рука задержалась на ее плече, легонько пожав его. И первое, что она сказала ему, было настолько нелепым и глупым, что ей сразу же стало стыдно.
– Ты так грубо говорил со мной по телефону. Я бы не просила тебя прийти, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
– Извини, – сказал Свердлов. – В комнате было много людей. К тому же я очень удивился. Как ты разыскала меня?
– Сегодня вечером ко мне пришла девушка. Когда я вернулась с работы, она уже ждала меня в нашей квартире. Та американка, которая живет с твоим другом, тем, что приходил в «Ла Попотте», Меменовым. – Так она и сказала, Петр Меменов. – Он попросил ее передать тебе несколько слов, и она нашла, где я живу.
– Что он просил передать? – Свердлов говорил спокойно, почти безразлично.
– Она записала, но не дала мне бумажку. Я все запомнила. «Калинин на Лубянке. Ждут вас. Ни в коем случае не возвращайтесь в Россию». Нет, правильнее будет: «ни в коем случае не дайте убедить вас ехать в Россию».
– Калинин – мой секретарь, – медленно произнес Свердлов. – Ты уверена, что было сказано «Лубянка»?
– Абсолютно, – ответила Джуди. – Я даже слышала про это место. Это тюрьма, верно?
– Да, – сказал он. – Это в Москве. Центр допросов КГБ.
– "Они ждут вас". Что это значит? – Она дотронулась до его руки. Он схватил ее руку и удержал в своей.
– Это значит, что моего секретаря арестовали. И допрашивают. Скорее всего, когда я приеду домой, меня отправят вслед за ним на Лубянку.
– О боже, – прошептала Джуди. – Только за развод...
– Нет. – Он покачал головой. – Нет, развод тут ни при чем. Это просто уловка, чтобы я вернулся. – Он подумал о томаровском письме, полном отеческой заботы и сердечного совета немедленно приехать. Он сощурил глаза и сказал что-то на своем языке, чего Джуди не поняла. – Это нечто более серьезное. – Он улыбнулся – из-за опущенного уголка губ улыбка показалась кривой гримасой. – Они отозвали Калинина, чтобы сфабриковать против меня дело. Теперь оно готово. И вот старый друг пишет мне, чтобы я приезжал, моя собственная жена соглашается развестись со мной...
– Но что ты такое сделал? – воскликнула Джуди. – Зачем им «фабриковать» что-то? Я этого не понимаю...
– И не поймешь, – сказал он тихо. – Ты этого не поймешь, потому что в твоем мире такие вещи происходят только в книжках. В шпионских романах, где герой разгрызает проволоку зубами и исчезает в ночи. С Лубянки не убегают. Жаль, что это был Калинин. Очень хочется надеяться, что он не пытался геройствовать. – Свердлов дал ей сигарету и закурил сам. – Значит, политику определили, – задумчиво произнес он. – Мы вернулись к сталинизму. И теперь начинается чистка. Я был слеп и глуп, я должен был понять, что идет к этому.
– Но почему ты? – спросила его Джуди. – Почему весь этот шум вокруг тебя?
– Я принадлежу к так называемым умеренным, – объяснил Свердлов. – Я считаю, что мы можем завоевать капиталистический мир мирным проникновением, политическим маневрированием, просто историческим развитием. Но не войной, не с помощью старой марксистской теории, что революционное движение сметет все в океан и на руинах построит новый рай. Видишь ли, я разложился, полюбил шотландское виски. Как ты с первого раза не поняла, что одно это уже доказывает, насколько я далек от марксистского идеала?
– Да, ты потерял свой марксистский дух, – неожиданно сказала Джуди. – Ты же говорил мне, сам же говорил в тот вечер, когда заставил меня рассказать все про Ричарда. Ты сказал, что утратил веру. Ты сказал, что думаешь теперь только о том, чтобы выжить. Наверное, ты не смог скрыть это от начальства. О Федор, ну почему ты не хотел сидеть тихо?
К ее удивлению, он рассмеялся.
– Не от начальства, – заметил он. – От подчиненных. Особенно от одного. – В глазах у Федора мелькнуло то же выражение, как при воспоминаниях о Томарове. – Никогда не забывай о старой собаке. Она может укусить одним клыком. Хорошая поговорка.
– Если ты не перестанешь дурачиться и болтать о поговорках, я заору, – взорвалась Джуди. – Тебе угрожает страшная опасность. Тебя собираются арестовать, когда ты приедешь домой. А что будет с тобой, если ты не поедешь? Тебя могут просто засунуть в самолет, правда?
– Для этого нужны указания, – сказал Свердлов. – Но они будут получены. Их получат, если заподозрят, что я знаю об ожидающей меня ловушке, и поэтому придумал отговорку, чтобы не ехать. Знаешь, ты даешь мне нужный шанс. Благодаря тебе я могу отменить завтрашний вылет и перезаказать билет на более поздний срок. Я могу сказать, что мне удалось завербовать тебя, а ты готова продать мне потрясающий секрет. Ты намерена взорвать сейф Нильсона и передать мне всю его переписку.
– Не понимаю, как ты можешь все превращать в шутку, – сказала Джуди. Она так испугалась за него, что начала сердиться.
– Ну вот, это лучше, чем плакать, – ответил Свердлов. – Так мне легче думать. Ты, наверное, проголодалась, давай закажем что-нибудь поесть. И выпить, – добавил он, словно это было самым важным в этот вечер. – У меня пустой стакан.
– Не могу даже думать о еде, – заявила она. – А тебе не нужно пить, у тебя должна быть ясная голова, чтобы думать!
– Душенька, – почти нежно заговорил Федор. – Перестань грустить. Я верю в то, что главное сейчас – это выжить. Они меня не достанут! Это я тебе обещаю.
– Но ведь ты не можешь бесконечно отменять и отменять, – заметила Джуди. – Что ты им скажешь?
– Посмотрим, – ответил Свердлов. – Это будет зависеть от того, какое решение я приму.
Джуди старалась заставить себя есть, но напрасно. Она сидела, пила вино и курила, ничем не прерывая молчания. Развод был уловкой и означал, что его жену убедили выступить против него. Свердлов говорил о старом друге. Медленно, наблюдая за ним, Джуди начинала понимать, что шутил он слишком мрачно, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской циника.
Потом она стала думать о том, как же мало она знала его, как поверхностно поняла его истинную суть. То, что у его натуры есть другая, менее привлекательная сторона, она уже заметила во время его короткой встречи в ресторане, когда Меменов присел за их столик и держался почтительно, явно чувствуя себя не в своей тарелке. На короткий момент это проявилось, когда она передала ему слова Меменова. Если он боялся, то знал, как скрыть это чувство, но гнева скрыть не мог. Душенька. Он снова назвал ее так. Дорогая. Боже мой, сказала она себе, в какую же историю ты впутываешься... Ведь он ничего для тебя не значит, он всего лишь отвлек твои мысли от Ричарда. У нее перехватило дыхание. Он не отвлек ее мысли от Ричарда Патерсона, он вытеснил его полностью. Уже неделями она не вспоминала англичанина. Неделями не думала ни о ком, кроме Свердлова, но поняла это только сейчас. Когда он подшучивал над грозившей ему самому опасностью, ей хотелось ударить его, только бы заставить его серьезно взглянуть на ситуацию. А ведь она почти ничего о нем не знала, он вошел в ее жизнь, как инопланетянин с Марса. Он подвинул свой стул поближе, их колени соприкоснулись.
– Могу я сегодня пойти к тебе – на твою квартиру?
– Там моя подруга, – ответила Джуди. Она столько раз пользовалась именем Нэнси, сдерживая его напор, что он наконец сказал, что не верит, будто подруга существует на самом деле. Но в этот вечер Нэнси была дома и Джуди не могла рискнуть и привести его к себе так, чтобы та не узнала. Джуди ни на минуту не пришло в голову, что за его вопросом стоит банальный мотив. Даже при розовом освещении в траттории, придуманном для того, чтобы цвет лица казался свежее, его лицо было совсем серым.
– Я должен все обдумать, – сказал он. – Я не могу принять решение мгновенно.
– Пойду позвоню, – решила Джуди. – Иногда она не ночует дома или приходит очень поздно.
Он смотрел, как она выходит из-за стола; несколько человек обратили на нее внимание, когда она шла между столиками. Она была привлекательной женщиной, временами настоящей красавицей, какой выглядела, когда он увидел ее впервые под фонарем у бассейна на Барбадосе, вытирающей тело полотенцем.
Свердлов закурил. Его жена просит развода – сама она к этому пришла или согласилась бросить наживку, чтобы затащить его в расставленную ему западню? Томарова он понимал, потому что этот тип людей не способен изменяться, не способен на подлинные личные, не зависящие от политических взглядов привязанности. Но ведь он же любил Елену, часами не выпускал ее из объятий, хотел, чтобы она родила ему детей... И это все тоже не в счет? Неужели у нее нет чувств, нет слабостей, которые можно было бы назвать человеческими, если она может вот так взять и согласиться выдать мужа? Будет ли она сидеть в зале суда, как он сидел на процессе Пеньковского, и слушать, как ее мужу выносят смертный приговор?
И вдруг он увидел все в перспективе. Его жена вовсе не коварная женщина и вовсе не способна на жестокость ради мести или еще чего бы то ни было личного. Но, служа своему идеалу, она не знала сострадания ни к себе, ни к любому другому; она разведется с ним, считая его изменником. Подозрения в том, что он изменник, оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть десять лет совместной жизни, превратить близость с ним в нечто нечистое, нуждающееся в немедленной ампутации, как зараженный гангреной орган, который может разрушить все тело.
– Она сегодня дома, извини, но я ничего не могу поделать.
Он посмотрел в озабоченное лицо Джуди и улыбнулся.
– Это не имеет значения, – сказал он. – Мы можем посидеть здесь. И я не буду пить много виски. Обещаю тебе.
– Если бы только я могла знать, что ты в состоянии предпринять, – сказала она. – Какой-то кошмар. Неужели нет никого, к кому ты мог бы пойти? К послу? Не может ли он помочь?
– Нет. – Свердлов покачал головой. Послу ничего не будет об этом известно, да он и не захочет знать. Решение об арестах сотрудников посольства не входит в его компетенцию. Находясь наверху, не к кому обратиться за защитой от нападок снизу. Он подумал о Панюшкине, суровом, неприступном главе КГБ, с которым он был знаком лично и даже удостоился исключительного знака благосклонности: был приглашен провести с ним уик-энд на его черноморской даче. Он поехал с Еленой. Было чопорно и официально, как в королевской резиденции.
Обращаться прямо к Панюшкину бесполезно. Наверняка он санкционировал допрос Калинина и, согласившись на это, предопределил судьбу Свердлова, потому что хорошо понимал, что в любом случае полученные материалы будут использованы против него. Как он сказал Джуди в первый момент шока, чистка началась. Панюшкин не мог не помнить, как Берия, самый жуткий и самый грязный из руководителей КГБ, не сумел вовремя сориентироваться в изменениях политического курса и был расстрелян партией Хрущева и его умеренных. Панюшкин отдаст приказ, чтобы Свердлов возвращался домой, заверив, что тому ничего не угрожает, а потом будет наблюдать в потайное окно за тем, как его допрашивают.
– Федор, что ты собираешься делать? Ты не мог бы просто исчезнуть? Я знаю, что уже предлагала, но тогда это было в шутку; но на самом деле, ты же можешь просто выйти отсюда и растаять. Я дам тебе денег...
– Спасибо тебе, – сказал он. – Но это невозможно. Поверь мне, сделать этого нельзя. У меня выбор только между двумя вещами, и времени на раздумье совсем нет. Я могу поехать домой и попытаться защитить себя, но это ничего не даст, меня расстреляют. Или сделаю то, что делали другие в подобной ситуации, то есть попрошу политического убежища.
Услышав, что он сказал, Джуди промолчала. Решение напрашивалось само собой, но он должен прийти к нему без ее помощи.
– Будь у меня хотя бы намек на какой-то шанс, – сказал он, – я бы, не раздумывая, полетел домой. Да, можно сделать еще одну вещь: пойти в посольство и пустить пулю в лоб. Возможно, это самое легкое.
– Прошу тебя, – попросила она спокойно, – пожалуйста, не говори такие вещи. От них мне делается дурно.
– В жизни всякого человека, наверное, наступает момент, когда он начинает думать, что смерть – самый легкий выход из положения, – произнес Свердлов. Он взял ее руку и поцеловал. Рука была ледяная. – Но я в это не верю. Это решение, типичное для нашего столетия, ты не заметила? На все проблемы мира у нас только один ответ – смерть. Рождается слишком много детей – аборт. Слишком много людей живут слишком долго, висят на шее у государства, надоели своим семьям. Уничтожить. У вас политические противники – прикончите их. Раньше подобные вещи решались на войне, теперь такой способ решать проблемы принимает другие масштабы и проникает повсюду. Для них же лучше, для ублюдков, детей, которые вырастут в нищете и лишениях, лучше для немощных стариков, которые перестанут страдать. Лучше для обманутых, которые не видят, что у тебя на уме, и не могут заразить остальных вредными идеями. Было бы лучше, если бы я пошел, тихонечко застрелился и облегчил им жизнь. Как офицер и джентльмен. Но я не из таких, так что успокойся и не смотри на меня так. Я не собираюсь кончать с собой или подставлять себя под чужую пулю по причине, с которой не могу согласиться. Но я хочу попросить твоей помощи. Ты сделаешь то, что я попрошу?
Она отвела глаза:
– Ты же знаешь, что сделаю. Я сделаю все. – Ресторан почти опустел, большая компания итальянцев, которая, оказывается, праздновала день рождения, расплачивалась, смеясь и напевая, перекидываясь шутками с управляющим, который, по-видимому, хорошо знал их. Свердлов поцеловал ее руку еще раз.
– Они подумают, что мы влюбленные, – заметил он. – И не будут ворчать, если мы задержимся. Они так сентиментальны, эти итальянцы. Могу я попросить тебя еще раз позвонить?
– Да, но уже поздно. Полночь. Кому я должна позвонить?
– Твоему другу из посольства, – сказал Свердлов. – Мистеру Лодеру. Скажи, что я хотел бы встретиться с ним.
– Но так поздно, – возразила Джуди. – Там же никого не будет.
– Его найдут, – прервал ее Свердлов. – Пожалуйста, позвони.
Это был его единственный шанс: не подвергая себя опасности, выйти на английскую разведку – телефонные разговоры Джуди никто проследить не сможет, – и, даже если слежка довела его до траттории, действуя по приказу Голицына, они знают, что у него встреча с кандидатом на вербовку, который сейчас пойдет попудрить нос в женскую комнату, а совсем не звонить из телефонной будки, что с другой стороны зала, за кухней.
Он щелкнул пальцами, и к нему подошел сам управляющий. Он раскраснелся и буквально расточал дружелюбие. Гости пригласили его к праздничному столу, и он пребывал в приподнятом настроении.
– Сеньор, а где же прекрасная леди?
– Пудрит носик, – ответил Свердлов. – Можно еще кофе и чего-нибудь выпить? Еще не очень поздно...
– Нет, нет, ну что вы. Можете заказывать все, что вам угодно. Мы еще не закрываемся. – Он наклонился к русскому и, сияя, предложил: – Я принесу для леди «Стрега». Знаете, у этой штуки есть особые свойства! – Он отошел и что-то скомандовал по-итальянски. Он говорил с тяжелым акцентом и совсем не употреблял американизмов: он только пять лет как приехал в страну, но его траттория уже пользовалась успехом, и он отлично зарабатывал.
Свердлов встал навстречу подходившей к столику Джуди.
– Его там нет, – объяснила женщина. – Я дозвонилась до кого-то, но его нет. Они не знают, когда он вернется. – Она посмотрела на Свердлова. – Я сделала все, что могла. Сказала, что дело очень важное. Они ничего не могли сказать, только добавили, что у него заболела жена и он улетел домой. Я спросила про второго, его помощника, но и его тоже нет. Боже мой, Федор, что же нам делать?
– Еще раз подумать, – ответил он. – Они не знают, когда он вернется? Или где этот другой, его помощник?
– Нет, – повторила она. – Он очень мало распространялся. Это был, наверное, кто-нибудь из дежурных. Он сказал, что Маклеод уехал из Вашингтона, и больше ничего не известно.
– Тебе принесли «Стрега», выпей, – предложил Свердлов. – Это средство, стимулирующее половое влечение. Ты займешься сегодня со мной любовью, а потом мы непременно что-нибудь придумаем.
– Брось ты свои шуточки. Это же ужасно, я не знаю больше никого, к кому можно теперь обратиться. Федор, а что, если к американцам? Ты знаешь кого-нибудь?
– Я знаю нескольких – в лицо и по имени. – Он криво улыбнулся. – Но к ЦРУ я не пойду. Я пойду к англичанам, но не к американцам. Ваши намного нейтральнее. Американцы – злейшие враги моей страны, и я не дам им информацию, которую они могут использовать против нас. Либо мистер Лодер, либо никто.
– Не можем же мы сидеть здесь без конца, – заметила Джуди. – Все уже ушли. Нам тоже нужно уходить. Черт бы побрал Нэнси, неужели она не могла сегодня убраться куда-нибудь со своим хахалем, а не торчать весь вечер дома!
– А что она делала, когда ты была с Ричардом Патерсоном? Уходила в гостиницу?
– Обычно я предупреждала ее заранее, – объяснила Джуди. – Ну, и он чаще всего приходил часов в пять, а она работает до семи.
– Джуди? – Он смотрел на нее упорно и в то же время вопросительно.
– Что? Почему ты так смотришь?.. О нет, только не он! Только не Ричард!
Он чуть заметно передернул плечами:
– Ладно. Понимаю, это будет трудно.
– Я не могу с ним говорить, – жалобно произнесла она. – Ну пожалуйста, неужели нет никого другого?
– Думаю нет, – ответил Свердлов. – Но мы придумаем что-нибудь. – Он попросил счет, и они молча сидели и ждали, пока его принесут и он заплатит. Выйдя на улицу, Федор взял ее под руку.
– Сейчас я отвезу тебя домой, – сказал он. – Потом вернусь в представительство. Не беспокойся. – Он сжал ей руку. – К завтрашнему утру я придумаю еще что-нибудь. Возможно, мы попробуем разыскать лодеровского помощника.
– О, не будь ты таким идиотом. – Джуди расплакалась. – Завтра утром я первым делом свяжусь с Ричардом.
* * *
У Рейчел Патерсон болел живот. Не от обыкновенного переедания или тяжелой пищи, а от того, что ее увеличившаяся матка с пульсирующим маленьким плодом заставляла желудок смещаться со своего места. В итоге кислота из желудка выбрасывалась в горло и каждый прием пищи сопровождался болями. Хуже всего было по ночам, она то и дело просыпалась, и Ричард перебрался в гостевую комнату, сказав ей, что не в состоянии выдерживать полный рабочий день после четырех-пяти часов разбитого сна. Она пыталась вставать с кровати как можно тише, но, естественно, не могла делать это бесшумно. Пружины матраца скрипели, она нечаянно тянула простыню, которой он оборачивался, и он, проснувшись, обозленный, приподнимался. Теперь она спала в полное свое удовольствие, перед сном выпивала лекарства и устраивалась поудобнее, чувствуя, как под рукой чуть приметно шевелится ребенок. На рассвете в субботу она крепко заснула. Рейчел любила уик-энды; Ричард почти всегда играл утром в гольф, и она могла позволить себе понежиться, потом они ходили в кино или принимали друзей и играли в бридж, который она, чтобы угодить ему, сделала своим хобби. Для женщины, считавшей себя непроходимой дурой, она обнаружила поразительные способности к игре. Она играла так хорошо, что он не знал, радоваться ему или раздражаться. Он был внимателен, если не считать того, что отказывался спать с ней в одной постели, но в остальном был добрым и нежным – в определенных пределах, не отказываясь от своих привычек: когда очень хотелось, ходил в гости без нее.
Никогда еще Рейчел не была такой счастливой. Посольский врач сказал, что здоровье у нее отличное; и мама обещала приехать, когда ей придет время рожать. Посольские и другие знакомые проявляли в ней участие, особенно мила была миссис Маргарет Стефенсон, перед которой Рейчел буквально преклонялась. Сегодня в восемь часов она внезапно проснулась, сквозь сон услышав звонок, который постепенно вытеснил дремоту, и она поняла, что телефон действительно звонит в темноте ее спальни.
Она потянулась зажечь свет и наткнулась на телефонную трубку.
– Алло. Это Вашингтон, 275680?
– Да, – хриплым со сна голосом проговорила Рейчел.
– Можно к телефону полковника Патерсона? – Голос был женский, и Рейчел не ответила, когда раздался щелчок. Она услышала голос мужа по параллельному аппарату:
– Алло.
– Ричард, это я, Джуди.
Она прижала трубку к уху, голоса звучали очень громко. Джуди. В восемь часов утра.
Потом она пыталась уверить себя, что хотела положить трубку. Она уже собиралась бросить трубку и снова заснуть, когда женщина снова сказала «Ричард» прямо ей в ухо. «Ричард, мне нужно с тобой встретиться».
Муж пытался отказаться, этого она отрицать не могла.
Он разговаривал с ней почти грубо. Был момент, когда он сказал неизвестной, что все кончено и он не намерен больше с ней встречаться. Рейчел слышала, как та отчаянно умоляла и как наконец произнесла невероятную угрозу, что, если он отказывается встретиться с ней, она сама прилетит в Вашингтон. На этом Рейчел бросила трубку, уже не заботясь о том, слышал муж щелчок или нет. Через пять минут он вошел в ее комнату, где было еще темно, и услышал рыдания.
Для него это было двойное потрясение: во-первых, оттого, что позвонила Джуди, и во-вторых, оттого, что жена все слышала. Сказанное Джуди было настолько невероятным, что он просто не мог поверить в то, что это не какой-нибудь трюк, имеющий целью впутать его в историю. Он помнил о предупреждении Стефенсона насчет Джуди, что она считается неблагонадежной. В конце концов, когда он отказался приехать, Джуди заявила, что будет ждать его у себя на квартире в четыре часа, а если он не явится – то сама прилетит в Вашингтон и придет к нему домой. Никогда он не думал, что она способна на такую угрозу. Это настолько не вязалось с ней, что Ричард вынужден был поверить ее словам, будто это вопрос жизни и смерти, но он не имеет никакого отношения к их прежней связи.
Но прежде чем решиться на что-нибудь, ему нужно было еще пойти к Рейчел и объясниться с ней. По первому побуждению он чуть было не вышел из себя и не обозвал ее дурой и истеричкой. Но вовремя сдержался. Он твердо решил сохранить брак, дело шло к лучшему, скоро будет ребенок, к тому же жена посланника взяла Рейчел под свое крыло. Стоит только настроить против себя эту проклятую бабу, и она сделает все, чтобы испортить ему карьеру.
– Дорогая, ты все не так поняла. Послушай, ради бога, я тебе объясню, почему она позвонила, только перестань плакать!
– Я слышала все, – всхлипывала Рейчел, – я слышала, как она упрашивала тебя встретиться с ней и как сказала, что заявится сюда, если ты сам не приедешь. Это твоя подруга, я знаю! Я возвращаюсь домой, ты никогда не хотел, чтобы я приезжала сюда! Ты завел себе другую, вот почему! Я улетаю домой первым же самолетом завтра...
В бешенстве он едва не крикнул ей, что она могла бы не дожидаться завтрашнего дня и лететь в Лондон сегодняшним рейсом. Год назад он так бы и сделал, но не теперь.
Сейчас было другое дело. Если он хочет иметь незапятнанную карьеру, придется терпеть эту дуру-истеричку, во всяком случае, пока они не уехали из Вашингтона.
– Мы с ней гуляли по городу, – сказал он. – Мне было чертовски одиноко здесь, а она англичанка. Ради бога, Рейчел, я никогда не спал с ней. Я не виноват, что она влюбилась в меня, ты же знаешь этих девиц, работающих здесь: им только и нужно, что подцепить мужика! Как только я увидел, что она начинает всерьез, я тут же оставил ее – раз и навсегда. А здесь вопрос дипломатический, вот почему она позвонила мне. Послушай же меня, дорогая. Какого черта ты не дослушала до конца, ты бы тогда знала, что я говорю истинную правду!
– Она хочет, чтобы ты приехал, она угрожает тебе, я это сама слышала.
– Она влипла в какую-то историю, – стал объяснять Ричард, стараясь сохранять терпение и тщательно выбирая слова. Он даже пожалел жену, увидев ее заплаканное лицо. Наверняка беременной женщине вредно так волноваться.
– Все дело в одном русском из посольства. Она говорит, что он хочет перейти к нам. Хочет встретиться с кем-нибудь из нашего посольства. Теперь, дорогая, ты понимаешь, почему она позвонила мне? Если бы ты не повесила трубку...
Рейчел вытянулась в постели и закрыла глаза. Истерика отняла у нее все силы. Его слова не убеждали ее так, как те, которые она услышала по телефону. Потом он обнял ее, и она на время сдалась, потому что если бы она этого не сделала, то могла бы накликать на себя новые страдания и все закончилось бы полным крушением недавно обретенного ею счастья. Она открыла глаза и посмотрела на него.
– Ты никогда не спал с ней? Честное слово, Ричард?
– Честное слово, – сказал он. – Я несколько раз ужинал с ней. Ни разу даже не поцеловал на прощание. Теперь, дорогая, прими снотворное и хорошенько отдохни. Ты не должна волноваться, это вредно для ребенка. Я днем лечу в Нью-Йорк и узнаю, в чем там дело. – Он помолчал, на мгновение забыв про Рейчел. Он нахмурился. Лицо приняло серьезное и отталкивающее выражение.
– Если это перебежчик, было бы серьезной ошибкой не полететь. Если бы я помог в осуществлении этого...
Он погладил жену, поцеловал ее в щеку. Его мысли были уже далеко-далеко, он просчитывал возможные варианты. Русский из посольства в Вашингтоне. Кто бы, черт возьми, это мог быть? Полагалось сразу же связаться с Лодером, но Ричард уже решил не делать этого. Он не собирается отдавать лавры кому-то другому, когда они по праву принадлежат ему. Он введет Лодера в курс дела потом, после того как его участие в этом мероприятии будет официально установлено и отмечено. Он сможет попроситься на прием к послу сегодня вечером, если увидит, что речь идет о серьезном предложении. Он принес жене снотворного и стакан воды, заставил выпить таблетку. Достаточно, чтобы на некоторое время утихомирить ее.
