Текст книги "Цена моих грез"

Автор книги: Ева Ройс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

ГЛАВА 1. ПАВЕЛ. ЕЕ ТЕМНЫЕ ВОЛОСЫ РАЗВЕВАЛ ВЕТЕР

Ты когда–нибудь чувствовал, что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?

(с) Ричард Бах

Сколько стоит долбанное счастье? И где его купить? Настоящее. Горящее. Чтобы просто дотронуться, согреться от его лучей или сгореть дотла с улыбкой на губах. Я много раз пытался его найти, однако все было подделкой. Обман. Шелестящая красивая оболочка, под которой пустота. Вакуум, где нет ничего. Ни лелеемого тепла, ни хоть намека на жизнь.

Но сейчас мне опять захотелось обмануться. Принять пустоту за бездну. А безжизненный свет за лучи солнца. Закрыть глаза и специально оступиться, поставить ногу мимо каната и полететь вниз. Я знаю, что не упаду, но ведь можно притвориться?

Ее темные волосы развевал ветер, вдыхал в них холод, который расползался по всему ее телу, вызывая мурашки. Она куталась в широкий шарф, который опутывал ее изящные плечи, прятала ладони с тонкими пальчиками в рукава свитера, обнимала себя за плечи, все стараясь согреться. Совсем как я.

Я смотрел за ней из окна машины, заставив водителя остановиться. Он кидал на меня недоуменные взгляды, ведь я могу опоздать на важную встречу, чего себе никогда не позволял, как и бездарную трату времени. Однако молчал – любой каприз за мои деньги. Да и хрен что он мне скажет – боится, как и все.

У ее ног, обернутых в темную джинсу, стоял потрепанный чемодан, на который она все время смотрела. Похоже, ее. Приехала недавно? Или наоборот, уезжает?

Ее фигура, и так тонкая и хрупкая, на фоне внушительных зданий выглядела еще меньше и тоньше. Будто снежинка рядом с ботинками. И даже сомнений нет, что вот сейчас она с треском сломается под тяжестью тела.

Вскоре рядом с ней остановилась машина – такси из дешевого сервиса, и Снежинка, выдохнув пар, решительно сжала ручку чемодана и направилась к дверце. Открыв ее, что–то сердито произнесла, зашла в салон, а после подрагивающими от холода пальцами закрыла дверцу. Через несколько мгновений машина и вовсе скрылась в толпе других.

Еще с минуту я смотрел на то место, где стояла девушка. Подумал и решительно достал телефон.

– Здравствуйте, Павел Алексеевич, – раздалось на том конце провода.

– Найди мне девушку, которая сейчас села в такси, – сразу перешел я к делу, продиктовал по памяти номер машины, назвал адрес, откуда она выехала. – И жду потом полное досье на нее.

– Но… – пытался что–то возразить мой помощник, однако он слишком хорошо меня знал, чтобы продолжить. Или я его слишком хорошо знал?..

– Мне без разницы, как ты это сделаешь, но время тебе до вечера. Приведи мне ее. В средствах не ограничиваю.

У всего есть цена, потому что все продается и покупается. Меня только не купить – нечем зажать, потому что все свои слабости я отгрыз с корнем. А сколько мне будет стоить девушка, которую я обозвал про себя Снежинкой?

Дал знак водителю, чтобы тот продолжил путь, а сам принялся разглядывать пейзаж за окном.

Осень уже уходила, оставляя право властвовать зиме, – на печально–темных деревьях больше нет разноцветной листвы, и теперь голые ветви качаются от ветра без шелеста. Тихо, словно мертвые. Нет больше и терпкого запаха листьев и пряностей. Этот момент в природе – грань между еще не подошедшей зимой и уже ушедшей без оглядки осени – очень напоминает мое состояние. Тоже стою на распутье, хожу по лезвию двух “я”.

Встреча, на которую я все же не опоздал, прошла так себе – чертов Шамайко все оттягивал подписание контракта, в надежде отломить себе процент побольше, чем действовал мне на нервы. Конечно, у меня был против него козырь, но раскрывать карты я еще не собирался. Думаю, пока не время. Да и я весь день то и дело возвращался к Снежинке – хрупкой, замерзающей и одинокой. В некоторых людях есть тайна, и она относилась к этим единицам. Мне захотелось разгадать ее. Понять, что скрывается за кожей, мышцами и костями – в душе, в мозгах и на сердце. Чем она думает и чем дышит? Что любит есть на завтрак и от чего у нее аллергия. Что в голове у таких, обычных, коим я никогда не являлся? Нормальных. И что, в конце концов, скрывает в себе?

Откинувшись на спинку кресла, взял в руки телефон и набрал Виктора.

– Нашел?

– Да, – помощник понял меня с полуслова. – Сейчас с парнями собираем информацию.

– Почему не сообщил мне?

– Я думал…

– Я тебе не за это плачу. Куда она собиралась? – спросил я, вспомнив ее потрепанный чемодан.

– В детдом, Павел Алексеевич. Она, как нам выложила директор, постоянно туда ходит. Детям сладости носит.

– Ладно, – что–то во мне дрогнуло. – Ладно. Закругляйтесь там.

Информация от Виктора не заставила себя ждать – спустя час я уже открывал файл.

– Огнева Дарья, – прочел я ее имя вслух, чтобы распробовать его. Даже несмотря на горячую фамилию, на кончике языка после произношения остался иней – хрупкий и нежный, как и она. Снежинка.

“Двадцать лет, не имеет романтических отношений. Сирота. Из близких родственников только племянник в детдоме…” – я читал анкету, но она мне не ничего не говорила о ней, Снежинке. Не раскрывала ее тайну, а лишь интриговала еще больше. Будто бы меня поманили в глубь чужой жизни красным платком в тоненьких ручках Дарьи. Даши. – “Работает на двух работах – актрисой в театре и официанткой в ночном клубе. Имеет незаконченное театральное образование…”

Ее образ в голове все крепчал, пускал корни, задевая оголенные провода нерв, становился все объемнее. А я же не понимал, как девчонка смогла зацепить меня настолько, чтобы с первого взгляда впиться мне в плоть собой, отравить мысли и резать лишь воспоминанием о себе мой холодный панцирь.

Меня так никогда не штырило – чтоб увидеть и захотеть. И не тело, нет, хотелось ее душу. Разворошить, узнать, что в ней, а после… А я не знаю, что после. Да и, не буду врать, тело тоже захотелось – осторожно, чтобы не сломать. Потому что со сломанными игрушками играть неинтересно. И я буду действовать медленно, очень медленно, чтобы она сама все отдала – и душу, и тело.

ГЛАВА 2. ДАРЬЯ. Я СОВЕРШИЛА ОДНУ ИЗ САМЫХ СТРАШНЫХ ОШИБОК

Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы.

(с) Джон Леннон

– Фея! Фея пришла! – зазвучали детские голоса, едва я вышла из машины с чемоданом.

Настроение, испорченное тем, что чуть ли не простыла, ожидая такси, сразу же подскочило вверх. Я уже представляла, как меня обнимут, согреют своим теплом. С широкой улыбкой направилась по двору к зданию, при этом собирая в кучку детей, которые до этого гуляли. Они все наперебой рассказывали разные истории, заглядываясь на мой чемодан. И я, конечно, не могла всех услышать.

– Стоп! – со смехом остановила их. – Я же оглохну, но всех не услышу, если будете говорить в унисон.

– Тогда я сначала скажу! – нахохлился Эдик – щупленький, но бойкий мужчина пяти лет от роду. Он, кстати, за мной как бы ухаживает.

– Нет, я!

– Все всё расскажите, успеется, – остановила я начавшуюся перепалку. – И где Даня? Чего он меня не встречает?

Я уже поднималась по лестнице к двери, а с двух сторон меня окружали дети. Девочки все боролись за право взять под руку, а некоторые мальчики побежали к двери, чтобы мне открыть. И все четверо первыми, да.

– Даня простыл, – сообщила Малина. Вообще, ее зовут Марина, но так как она сильно картавила, когда мы впервые познакомились, назвалась вот так.

Черт! Не зря сегодня с утра у меня было плохое предчувствие. А болеет Даня с толком и с чувством – температура сороковая, кашлять начинает так, что страшно становится, да хрипит. Помню, младшенькая всегда носилась за ним, считая каждый чих сына. А в детдоме нянек на всех не хватит. И так хороший попался – детки добрые, воспитатели также, а директриса просто замечательная. Она как может мне помогает.

– Не расстраивайтесь, – на мою ладонь легла горячая ладошка Гошика. – Я вас буду встречать и защищать от всех.

Ласково улыбнулась, хотя в душе так все защемило, что я едва слезы удержала. Так жалко их – таких умненьких и сообразительненьких, которые уже сами как маленькие взрослые.

– А я… – дернув меня за свитер, привлекла мое внимание Флора. – А я буду для вас от теть Вали те конфеты от горла брать. Чтобы вы не заболели.

– Спасибо! – я потрепала девочку по волосам. Она, как и всегда, шапку сняла и в кармане спрятала.

Едва вошли в само здание, ко мне бросились еще дети обниматься. Я их обнимала, гладила по головкам, целовала, а внутри у меня такая злость на всю эту систему. На то, что людям не нужны дети. Они лучше состарятся в окружении котов, чем возьмут себе хоть одного ребенка. А дети ведь не виноваты, что их родители покинули этот мир, или что они такие твари – бутылка или доза дороже частички себя. Я ведь слышу, как обнимая, они шепчут тихо “мамочка”. Они представляют мамой меня, вдыхают мой запах, думая о том, как могла бы пахнуть их мама. И каждый раз мне так больно.

Однажды – тогда я только недавно стала приходить с подарками для всех детишек – меня к себе вызвала директриса. Я раздала всем гостинцы и, вытирая слезы, пришла к женщине.

– Зачем вы это делаете? – задала она странный вопрос.

– Делаю что? – не поняла я.

– Даете детям надежду, Дарья Сергеевна. Это ж хуже того, если бы вообще не приходили. Так никто им ощущения дома не давал бы, было бы проще, чем год прожить в сказке, а потом лишиться ее вмиг, едва вы заберете Даню и забудете о них.

На секунду я оторопела, представив, каково им будет – беззащитным, доверчивым и только оттаявшим от льда вселенской обиды, едва столкнутся еще с одним предательством. Однако одно “но”:

– Галина Дмитриевна, я не собираюсь прекращать посещения детдома даже после того, как Даня окажется у меня, – решительно ответила я. – Мы вместе будем ходить.

Она покачала головой:

– Надеюсь, что будет так. Однако я вижу, сколько вы тратите на подарки…

Директриса не договорила специально – просто бросила намек мне, что потом у меня будут свои проблемы: надо будет водить Даньку во всякие кружки, готовить к школе, и смогу ли я работать на двух работах, чтобы обеспечивать не только себя и своего мальчика, но и детдом дальше. Потому что да, я выкладывалась по полной не только, чтобы скорее закончить с ипотекой, но и чтобы детям приносить хоть какую–то радость. Иногда сутки не спала – после репетиций бежала в клуб на ночную смену.

– Я справлюсь, – натянуто улыбнулась я женщине. – А сейчас можно я к Дане пойду?

Тот разговор я помнила очень хорошо, хотя прошел почти год. Даже не верится, что уже целый год как нет мамы и младшенькой – моего близнеца, моей сестренки… Так вот, о чем я? Слова Галины Дмитриевны настолько впились в память, что каждый раз, принося подарки, я ощущала безграничное удовольствие и удушающий стыд в том числе. Я не могла забрать их всех, я не могла уделить каждому равное внимание. И я скоро уже заберу Даню – а каково будет им после этого? Они остались, а у него началась новая жизнь. Ведь и им я дала своим вниманием надежду. Было хреново, да, но я не могла поступить по–иному. Не могла покупать только для сына и смотреть, как остальные дети… Зависть вообще плохая штука, как и ощущение, что ты не нужен никому. Я через это сама проходила, когда узнала, что больше у меня, кроме Даниила никого нет. Счастье такое хрупкое, будто бы хрустальный шар. Один миг – и оно может разбиться.

– Мамочка! – с радостным визгом ко мне в объятья бросился Данюша. Я его обняла сильно–сильно, подняла на руки и прижала к себе. Худенький, тепленький и пахнет просто потрясающе – топленым молоком, полевыми ромашками и беззаботностью.

С улыбкой вспомнила, как он нас с Дариной называл: мамочкой один ее, и мамочкой два – меня. Мы с младшенькой были похожи, но в то же время такие разные. Я была домоседом и тихоней, пока она гуляла с друзьями, веселилась. Я до сих пор не решилась на серьезные отношения, а Дари выскочила замуж в семнадцать, после того, как закончила школу. Одно лицо и два характера. Но именно младшенькая меня заряжала энергией, она заставила поверить, что если я постараюсь, то стану такой актрисой, что “просто вау”.

– Мамочка, ты сегодня пришла забрать меня? – на ухо шепнул он мне, опаляя кожу теплотой и надеждой.

– Прости, не сегодня… – я до боли прикусила губу. – Но совсем скоро. Ты же мне веришь?

Я прямо почувствовала, как поникли его плечи. Увидела, как в глазах полыхает надежда… и теплится бесконечная вера в меня.

– Да, – кивнул он. – Я по тебе соскучился.

– Я тоже безумно, мой мальчик, – я поцеловала его в обе щеки и еще в нос, заглянула в глаза, которые были точной копией Дариных и моих. Тоже каре–зеленые, с медными прожилками.

– А что ты принесла? – он выкарабкался из моих объятий, с интересом уставился на чемодан, как и все остальные. Дети хором гадали, что же там может быть.

– Пока секрет. Сейчас мы пойдем в столовую, помоем ручки, пообедаем, а потом все увидите.

Я посмотрела на унылые мордашки и сжалилась:

– Сегодня пообедаем пиццей!

Я долго умоляла директрису, чтобы она позволила мне эту выходку снова. Первый раз в день рождения Дани, а сейчас просто так – надо же было отметить в кругу верных друзей, что теперь я не официантка, а полноценный администратор в клубе. Конечно, в ночную смену – днем я отсыпаюсь и потом репетирую роль. В детдоме прием пищи точно по расписанию, как и блюда, потому я заранее позвонила воспитательнице, чтобы их не кормили. По дороге я отзвонилась компании, с которой договорилась опять же заранее о большой партии пицц, чтобы уточнить, все ли у них готово и когда они приедут. Все прошло гладко – уже через десять минут и дети, и все работники детдома ели горячую “Маргариту”, запивая это соком. Газировку покупать не стала – слишком уж вредно, я сама ее не пила, не то чтобы деткам давать с их чувствительными желудками. Все шло настолько гладко, что я даже не заметила, как жизнь приготовила следующий удар для меня, едва я выйду из здания, уверенная, что в безопасности.

После обеда мы перебрались в игровую, где я всегда открывала свой чемодан. Нет, неправильно, волшебный чемодан, по словам детей. На этот раз я принесла то, о чем они мечтали. Конечно, семью подарить я была не в силах, а милые и приятные душе вещи запросто. Деньги ничто по сравнению с чистыми эмоциями. Как–то у нас случился день правды. И одним из вопросов, который я задала, был про мечту и самое сильное желание. Я тогда все по–тихому записала на диктофон телефона, а после несколько месяцев собирала деньги и нужное. Самое трогательное желание было у Флоры – она новенькая, полгода как здесь, ей хотелось снова попробовать домашних вафель. Маминых. Я после работы не спать легла, а искала в интернете рецепт и, одолжив у соседки вафельницу, готовила эту выпечку. Такой день у них раз в месяц, я должна была всех осчастливить.

Я уже раздала половину, как увидела в углу мальчика. Он сидел, прижавшись к стене, и смотрел на меня таким взглядом, что все внутренности током прошибло. В его взрослых глазах были те эмоции, какие у меня год назад. Я его не видела в столовой. И вообще впервые видела. Новенький, значит.

– Привет, малыш, – я улыбнулась ему, встала, оставив радостных детей играться дальше, и направилась к нему, взяв из чемодана запасную игрушку на случай, если в детдоме будет пополнение, – большой пазл с собаками. – Ты чего один сидишь?

Он ничего не ответил, продолжая своим взглядом выворачивать мне душу.

– А меня Дашей зовут, – я улыбнулась ему, попыталась потрепать его густые коричневые волосы, но он не дал. Протянула ему коробку с пазлом: – А это тебе.

– Не нужны мне ничьи подачки! – мальчишка свел брови к переносице так смотря на меня, что я растерялась. И руку мою с подарком толкнул.

И теперь в его глазах отражался не разрушенный мир, а шторм – столько чувств, что чуть ли не задохнулась в них.

Следующий час я сидела с Даней – он мне рассказывал про моря и пиратов, а я слушала его дыхание, прижимая к себе и счастливая от того, что он не заболел – лишь нос слегка заложен.

Детский дом я покидала, ощущая себя паршиво. От того, что не могу сделать большее, и от того, что на коже буквально пропечатались два взгляда – такие родные глаза Даньки с бесконечной надеждой и верой и глаза другого мальчика, Влада, в которых эти вера с надеждой медленно испепелялись. И еще меня давила вина, что до сих пор не забрала его. Но ведь осталось совсем чуть–чуть. Я сделаю рывок вверх и за этот месяц закрою ипотеку. А потом я каждый день буду согреваться в объятьях Дани, каждый день буду с ним, а не какие–то урывки в виде часа.

Наверное, из–за этих тяжелых дум и от того факта, что сутки не спала, я совершила одну из самых страшных ошибок. Идти к остановке сил не было, как и доставать телефон и звонить такси, и я просто поймала машину. Назвав адрес театра, до которого отсюда было прилично ехать, удобно устроилась на сидении и прикрыла глаза на пару минут. Веки стали тяжелыми, и я не заметила, как просто уснула. Идиотка. Если бы я знала, что так все выйдет, то пешком пошла бы в театр, ползла бы, но не села бы никуда. А вообще, не в театр поехала бы, а домой – запираться на тысячу замков и прятаться в одиночестве большой квартиры, где жить теперь некому.

ГЛАВА 3. ПАВЕЛ. ЕСЛИ ИГРАТЬ, ТО ИГРАТЬ СО ВСЕМИ УДОБСТВАМИ

Разница между взрослыми и детьми заключается в стоимости их игрушек.

(с) Роберт Фрост

Я ждал ее приезда с особым трепетом. Распорядился подготовить ей комнату. Естественно, недалеко от моей и с камерами. Отправил в город домоправительницу за одеждой, часть которой сам выбрал через интернет. Как херов кукловод собирал своей игрушке новую жизнь. Если играть, то играть со всеми удобствами.

Я смаковал ее имя на языке и представлял, как вдохну ее запах и попробую ее вкус. А какая она на вкус? Представлял и сходил с ума от картин, которые мне рисовало воображение. Еще утром я хотел разгадать ее душу, а сейчас до безумия хотел разгадать и тело. Не так, как утром. Я хотел утонуть в обмане и принять Снежинку за живой огонь. Хотел иметь ее душу и тело.

Хотел согреться ее холодом, потому что сам согревать не умею. Отобрать весь холод, чтобы растаяла и стала костром.

Я не собирался сделать так, чтобы она стала мне неинтересной. Зачем? Меня сейчас мало что трогает, а она – концентрированный интерес. Так зачем лишать себя удовольствия, ради того, чтобы вернуться в зону комфорта?

А потом смотрел, чувствуя дикое удовольствие, как она испуганно идет по мрамору пола, отражается в нем бликом. Идет озираясь по сторонам, готовая сейчас же сбежать. А на идеальных ногах у нее кроссовки. Обычные, мать их, кроссовки. А я смотрю, и мне кажется, что я ничего сексуальнее не видел.

Я ждал Снежинку в кабинете, создавая ей иллюзию из декораций точно выверенной игры, а через ноутбук, который транслировал мне ее через камеры, считывал движения и строил в голове слова.

Вот девушка поднимается по широкой лестнице, не переставая вертеть головой – запоминает путь. Идет по коридору до указанной двери и стоит, собираясь с силами. Ее трясет от страха, но она храбрится. И я через дерево двери и лак ощущаю вкус ее страха. Он как мороженое – сладко–холодный.

Дверь открывается, она заходит в ловушку, и клетка с тихим хлопком закрывается. Огромными глазами смотрит на меня, ищет во мне маньяка, но не находит. Немного успокаивается. Мне хочется рассмеяться от такой наивности и выдохнуть ей в сахарные губы, что ублюдков надо искать в одетых с иголочки людях, с прямым взглядом и с улыбкой на лице. Однако я сижу за столом, тоже смотрю на нее, пожирая ее взглядом – ее маленькое тонкое личико с пухлыми розовыми губами и большими глазами цвета малахита в бездне карего, волосы густые, темно–русые.

Снежинка долго искала слова, потом собиралась с силами и все это в тишине, которую можно разрубить ее страхом.

– Отпустите меня, пожалуйста, – ее голос задрожал. Она и сама тряслась вся.

Я встал с кресла, а она отшатнулась назад, ближе к выходу. Усмехнувшись, сделал еще несколько шагов вперед, остановившись прямо перед ней.

– Актриса, значит…

– Что вы от меня хотите? – она такая сейчас желанная – с растрепанными волосами, чуть приоткрытыми от страха губами, которые она пару секунд назад лизнула своим язычком. – Я… Вы не имеете права насильно удерживать меня!

– Значит, актриса, – вновь повторяю я, словно эхо собственных слов, игнорируя ее слова. – Хочешь роль?

– Что? – хрипло переспрашивает, прижимаясь к стене спиной.

– Я предлагаю тебе роль в новом фильме, – задумываюсь и называю имя самого перспективного режиссера. Мне ничего не стоит устроить ей это. Просто потому, что я так захотел. И хочу ее купить, так как чувствами мне до нее не добраться.

Тишина вновь взяла пространство кабинета в свои владения. Но ненадолго.

– А если я откажусь? – осторожно задала вопрос Снежинка.

– Знаешь, – сделал еще один шаг к ней, коснулся ее скул большим пальцем, впитывая в себя ее тепло и оставляя на ней свой отпечаток. – Я тут узнал недавно о сущем беззаконии: мальчика одного, Даниила, не дают приличной семье усыновить. А они, между прочим, собрали все документы, комнату обустроили. Бедная пара. Может быть, им помочь? Я же не изверг, – сделал паузу, – Дар–р–рья.

Побледнела еще больше, в глазах заблестели слезы.

– Думай, Дааааша, думай, – палец соскользнул вниз, к ее манящим губам, легко провел по бархату кожи, собирая своей плотью ее дыхание.

– Я согласна, – она посмотрела мне в глаза, а в них страх, злость и вызов. Они горят, не боясь, что хозяйка их растает, словно снег на солнце.

– Отлично, – я отошел от нее, словно бы потерял к ней интерес, а на самом деле… О, на самом деле все куда сложнее.

– Теперь вы меня отпустите, да?

Отпустить – это последнее, что я хотел бы с ней сделать.

– С чего ты взяла? – сел обратно за стол, откинулся на спинку кресла.

– Я же согласилась. Я…

Рассмеялся. Святая наивность. Но и в этом было что–то такое, то, что заставляло хотеть ее еще больше. Чистая. Невинная. И в моей власти.

– Заключаем договор, Дарья. Ты подчиняешься мне, говоришь на все мои желания “да”, а я, так и быть, закрываю глаза на небольшой инцидент. И даю тебе некоторую свободу.

– Вы не можете так… У вас нет права… – ее глаза наполнились слезами, медленно потекли вниз, к тонкой шее. Прикасались к ее коже, а я пока не мог.

– И не советую убегать. Ради своего же блага.

И Снежинка своими молчаливыми слезами согласилась, даже не задумываясь, что это ее цена. Потому что деньгами ее не взять.

ГЛАВА 4. ДАРЬЯ. КУКЛА В ЕГО ВЛАСТИ

– Я ведь тебя убил.

– Нет. Всего лишь забрал жизнь.

(с) “Декстер”

Пробуждение вышло страшным. Дико страшным, когда стук сердца слышишь в висках, а горло стиснули когти страха – не можешь произнести ни слова, лишь смотреть на свою судьбу широко раскрытыми глазами. И молиться, хотя я никогда не была религиозным человеком. Потому что я хотела жить, потому что Даня хотел жить. И я разобьюсь в лепешку, но обязана выжить – чтобы на одной разбитой надежды больше не стало.

Меня украли. И вместо водителя – милого старичка с аккуратной бородкой, сидел широкоплечий мужчина в темном костюме. В глазах его бесстрастие, лицо постное и словно бы неживое. Четверо таких же окружили машину с двух сторон – по два амбала у каждой двери.

Меня трясло и лихорадило. А тот, что сидел за рулем, увидев, что я проснулась, сказал:

– Приехали, мисс. Выходите. Чемодан можете оставить в салоне, он вам не пригодится.

А я глотала ртом воздух, смотрела в оба окна и опять тихо молилась, не имея возможности произнести хоть слово.

– Мисс, – дверь открылась с правой стороны. – Вас уже ждут.

Я отшатнулась назад. Меня всю захватил страх. Дикий и животный.

– Выходите сами или мы применим силу, – это водитель. И говорят эти амбалы безэмоционально, будто бы они из камня. Как на подбор широкоплечие, высокие, с одинаковыми лицами – без жалости и сожаления, в черных костюмах, а я еще заметила пистолеты в кобурах. Звери! А я одна, по сравнению с ними – маленькая.

– Я… – язык не слушался, но я очень старалась, чтобы они действительно насильно не вывели. – Я сама.

У меня цель – выжить, потому буквально вытащила свое дрожащее тело из салона. А меня пропустили вперед жестом – по лестнице вверх в шикарный особняк. Тот факт, что я не в лесу, а в каком–то частном поселке, раз здесь такой дорогой дом, давал надежду на то, что все образуется. Надо просто быть паинькой и со всем соглашаться. Потом, прежде чем войти в услужливо распахнутые двери, я повернулась назад. Огромная территория – не видать конца сначала парку, а дальше лесу. Ужас в себе я подавила желанием жить.

Я шла, а за мной сразу четыре зверя идут. С ружьем и опять же каменным выражением лица.

Так просто не может быть в реальности. Чтобы по–настоящему. А вдруг это просто чего–то розыгрыш? Или съемки какого–то блокбастера, а меня приняли за местную звезду? Вокруг камеры, но я не вижу их за шикарными декорациями? И в особняке словно бы никого нет. Лишь я, четыре амбала и хозяин дома где–то внутри. Однако все выглядело до стерильного чистым и никак не нежилым помещением. На каждой поверхности можно было увидеть свое отражение. И я так убого смотрелась в свитере, в джинсах и кроссовках…

Хозяин дома оказался таким же, как и его слуги–охранники. Зверь с красивым каменным лицом, за которым лед, а душа у него и вовсе отсутствовала. Он говорил – я умирала.

И такая ненависть во мне колыхнулась, волной смела все эмоции и сожгла все предохранители ко всем чертям. Разве так можно – играть судьбами? Разве так можно – играть людьми и чувствами? Будто просто перед тобой шахматы, только каждым ходом ты не противника выигрываешь – крошишь чужую жизнь до пепла. Просто так. Потому что хочется, ведь мотивов я не видела.

После того разговора, который вывернул не только страх, но и душу своим цинизмом, он продолжил убивать во мне человеколюбие. Хотя… Он не человек. Зверь. Дьявол.

– Почему у тебя никого не было? – спокойно спросил он, словно бы интересовался, какой кофе я предпочитаю.

И спросил так, что мне стало стыдно за отсутствие половых отношений. Вспыхнула, сжала ладони до красных отметин на тыльной стороне.

– Ну же, я жду ответ, – с самодовольной ухмылкой на губах поторопил меня ублюдок, который сейчас упивался властью надо мной. Он знает, за что дергать, потому получает истинное удовольствие от моего подчинения. Кукла в его власти.

– Мне было не до этого, – ответила я, мечтая впиться ногтями в холеное лицо.

В принципе даже честно – сначала я слишком много времени уделяла учебе, чтобы не ударить в грязь лицом и чтобы доказать маме, что я не стану одной из миллионов мечтательниц, что стремятся хотя бы раз сняться в полнометражном фильме. А потом… Потом трагедия перечеркнула мою жизнь, когда я, внутренне и так умирая от потерь, посмотрела в глаза Дани, который по счастливому стечению обстоятельств не поехал никуда, – большие, доверчивые, и услышала тихое “Мамочка два, ты же меня не оставишь?”. Даже когда влюбилась, прежде чем начать отношения, я сообщила Диме – он техник в театре, что у меня есть ребенок в детдоме. Не сказала, что он моей младшей сестры–близнеца, эту часть правды я хотела рассказать, едва он примет первую часть. Однако этого не случилось, потому и отношений тоже. Я убила свои чувства, ради теплых ручек, что так крепко обнимали, боясь потерять меня.

Зверь улыбался, а у меня будто бы горели те участки кожи, которых он касался. И в его улыбке я не видела ничего светлого, веселого, теплого или хоть капельку человеческого. Потому что люди, действительно люди, так с другими не поступают – не играют в чужую жизнь, не похищают, не шантажируют и не упиваются своей властью и вседозволенностью. Сейчас злость и ненависть почти вытеснила страх, так что мозг работал с удвоенной силой, вспоминая все его слова и слова амбалов.

“Актриса, значит…” – вот что он сказал мне сначала. Фраза до сих пор звучала в голове голосом нелюдя – низким, бархатным, идеальным, как и он сам. Только вот ничего идеального не существует…

Он знает, кто я, что я делала и чего не делала. Так что однозначно за мной следили и похитили меня, следуя только им известному плану. Зачем я нужна? Актриса посредственных спектаклей, ибо на пробы у меня чисто физически не хватало времени, администратор самого обычного клуба – одного из тысячи таких же. И вряд ли его интересует наша с Данькой пятикомнатная квартира, за которую я еще не все деньги уплатила. Что им от меня нужно? Я так и не смогла понять.

Зверь просто смотрел на меня с нечитаемым выражением лица и улыбался молча, а вот глаза, в зеленых глазах же у него был омут – затягивающий и беспросветно темный. Будто бы в их зелени вся чернота ночи, космоса и океанских глубин.

Он был красивым – с короткостриженными густыми волосами цвета молочного шоколада, очерченными скулами, прямым носом и чувственными губами. Плечи были широкие, а подтянутое мускулистое тело скрыто очень дорогим костюмом, несомненно, сшитым на заказ.

Я всегда считала, что у красивых людей не может быть некрасивой души. Однако я ошибалась. Этот мужчина был очень красив внешне, а внутри у него была пустота – все сгнило.

– Понравился? – усмехнулся мужчина, все так же сидя за столом и не отрывая от меня какого–то жадного взгляда. А я все стояла у дверей, мечтая провалиться сквозь начищенные до блеска полы куда–нибудь в необитаемый остров, созданный только для нас с Даней.

– Конечно, – мои губы искривились в улыбке. – Думаю, чтобы я в вас первым делом изменила, будь у меня нож.

Я сначала своих слов испугалась, высказанных вслух – мало ли как псих разозлиться, не хочу по частям покидать этот особняк. Но нет, он не разозлился, а лишь шире стал его оскал на лице – не это ли страшнее?

– Дар–р–рья, – он словно пробовал мое имя, как дорогой десерт, который подают в позолоченной посуде, – для такого интимного действа, как месть, надо познакомиться поближе. К чему высокомерно–отстраненное выканье? И кстати, я не представился. Павел Левич.

ГЛАВА 5. ПАВЕЛ. КОГДА МНЕ ЖДАТЬ УДАРА В СПИНУ?

Нет вернее средства разжечь в другом страсть, чем самому хранить холод.

(с) Франсуа де Ларошфуко

Я буквально сжирал ее глазами. Красивая она, Снежинка. Безумно красивая. И кожа эта белоснежная, фарфоровая – так и хотелось языком по ней пройти, губами оставить красные отметины.

И чувство такое, словно я всю жизнь пил воду из крана – воняющую хлором, но вот сегодня дорвался до настоящего лакомства – чистейшей родниковой воды. Холодной и невероятно вкусной. Есть ведь с чем сравнить. С тысячами крашенных девиц, в головах которых – пустота. Да и внешность у них одинаковая – конвейерная.

А Даша… Она другая. Что у таких, других, в голове? Когда мне ждать удара в спину? Да и вообще, последует ли он?