Текст книги "Дверь. Сборник мистических рассказов (СИ)"

Автор книги: Этого Удалите

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Она не лечилась в клинике, просто наблюдалась, стояла на учете, – пояснил Сергей Саввыч. – У Марты роды были тяжелыми. Лиза шла второй, повредилась сильнее. Не говорила ни с кем, ходила с игрушкой, дичилась.

Эти пояснения вполне соответствовали тому, что рассказал Михаил. Но следующий документ поразил Виталия: Алиса так же наблюдалась в клинике.

– Шизофрения, – пожал плечами сосед. – Почти не проявлялась. Этот диагноз у них наследственный. У Марты отец был шизофреником.

– Не пойму, зачем вы мне все это показываете, куда ведете? – Виталий быстро пролистнул документы в папке.

– Просто чтобы не считали меня чудиком. Привязался, мол… А я просто помочь хочу. Михаилу хотел помочь…

Сергей Саввыч выразительно глянул на мужчину, будто притянул глаза его. Виталий почувствовал, что оторваться от этого контакта никак нельзя. Его душа словно увязла в чьей-то чужой душе. Но духоты, удушливости навязанной воли не было. Наоборот, словно ветерком в жару повеяло. А на фоне этого вдруг всплыл голос соседа:

– Снился же сон вам? И тебе, и жене твоей? Про девочку?

Оглянувшись по сторонам в поисках Жени, и наконец, найдя ее за своей спиной, застывшей с чашкой чая в руках, мужчина кивнул.

… Ночь. Тишина. Только сверчки поют свои заунывные песенки, да ветер шебуршит ветвями деревьев.

Дом полон странных удлиненных теней. Сразу и не поймешь, что их породило: реальный предмет, или это виновато воспаленное воображение. Лунный свет перескакивает то туда, то сюда. В какой-то такой скачок освещенной оказывается большая лестница, ведущая из холла на второй этаж.

На самом верху замерла фигура девочки лет восьми. Она одета в длинную светлую ночную сорочку. Ее ноги босы. Волосы рассыпаны по плечам неприбранными локонами. На лице застыло выражение удивления и чего-то еще, что не поддается распознаванию. Девочка оглядывается по сторонам, будто картина дома, наполненного лунными тенями, для нее в новинку. Малышка выглядит только что проснувшейся. Разбуженной внезапно. Это состояние полусна наполняет ее движения загадочной вкрадчивостью, когда она начинает спускаться с лестницы.

– Алиса! – зовет девочка…

Эхо разносит ее крик во все уголки дома, многократно отражаясь в тишине. Но загадочная Алиса оставляет зов без ответа.

– Где мой мишка, Алиса?

Юная незнакомка летящей походкой сбегает вниз, в холл. Оббегает весь первый этаж, заглядывает во все уголки. Видно, что она ищет небольшой предмет.

Наконец, девочка доходит до большого зеркала, висящего на стене. Взгляд малышки натыкается на свое отражение. Она протягивает к нему руки.

– Алиса! – и проваливается в зеркальную поверхность, словно та – только водяная гладь…

– Я сам видел все, когда остался здесь ночевать, – прокомментировал Сергей Саввыч. – Сон повторяется из ночи в ночь. Всем, без исключения. Я предлагал помощь Михаилу и его жене, но они отказались. Просто не стали здесь оставаться. Приезжали днем, наводили порядок – и домой.

Виталий тряхнул головой, будто желая проснуться, и взял из рук Жени остывший чай.

– И что делать?

Евгения обхватила себя руками, будто замерзла, присела на краешек стула.

– Уезжать… Уезжать, увозить детей, продать эту дачу ко всем чертям, – шептала женщина. – Да, просто бросить! Ты как знаешь, я здесь больше не останусь!

– Зря вы так. Решение есть. Я же предлагал его Михаилу, – отозвался сосед. – Моя внучка – хороший медиум. Вы не думайте, учится на факультете психиатрии, заканчивает аспирантуру. Просто имеет некоторые способности…Сейчас у нее каникулы, гостит у меня. Отправьте детей в город. Останемся здесь на ночь вчетвером, авось, что-то откроется?

Предложение старика принял больше Виталий. Евгения сидела в некотором ступоре. Мужчина даже не был уверен, что она вернется с ним из города. Но жаль было, увязнув в этом уже порядочно, вдруг бросить все, когда разгадка где-то рядом.

Ночь спустилась на дом как-то неожиданно. Лунные тени напрямую вызвали ассоциацию с навязчивым сном. Даже стало как-то немного не по себе. Захотелось завести машину и уехать обратно в город, где дети, наверное, уже мирно спят под присмотром тещи и тестя.

Виталий немного взял себя в руки, почувствовав прикосновение холодной Жениной ладошки. Жена волновалась не меньше его. Ее глаза в лунном свете напоминали глаза девочки из сна: потерянные, удивленные, испуганные. Сергей Саввыч был, казалось, самым спокойным. Его внучка – Аглая – едва придя, поднялась наверх. Старик сказал, что так надо, что она подготовится и спустится, когда придет время. Какое время должно придти?...

Виталий с замиранием сердца переводил взгляд с одного знакомого предмета обстановки на другой, замечая, как темнота постепенно скрадывает привычные очертания, как лунный свет создает фантастичные образы. В глубине дома раздавались потрескивания, шорохи. В привычной ситуации все бы списалось на перепад температуры с дневной жаркой, на ночную прохладную, а теперь в голове роились странные предположения, одно нелепее другого.

Судя по глазам Жени, ее одолевали те же мысли.

Сергей Саввыч глянул на циферблат наручных часов и тихо проговорил: «Пора. Полночь». Тут же послышался бой часов. Хотя откуда взялись часы с боем? Ни Виталий, ни Женя не уважали таких. Может в этом состояла подготовка Аглаи?...

Лунный свет, как заправский светорежиссер, скользнул на лестницу…

…На самой вершине стояла девочка. В длинной, почти до пят, белой ночной сорочке. Босоногая, с распущенными по плечам волосами…

Разумеется, все присутствующие видели, что это внучка старика, но сквозь нее будто выступала более юная незнакомка. Как это получилось, никто не смог бы ответить, даже предположений не возникало. Как двадцатипятилетнее лицо смогло приобрести нужную детскость, в точности повторяя выражение, мимику полночной гостьи из странных снов.

Аглая – или кто? – спустилась с лестницы. На ее лице было любопытство, страх.

– Алиса? Вы видели Алису? – голос был детским, высоким, и то, что незнакомка обращалась к присутствующим, подтвердило, что она их видит, в отличие от содержания сна.

– А ты – не Алиса? – спросил Сергей Саввыч, он провел пальцем по ее щеке. – Ты? Лиза?...

– Лиза, – подтвердила девочка-девушка. – Алиса куда-то дела моего мишку. Я все ищу – ищу. Надо найти Алису…

Старик неожиданно стукнул ладонью по лбу Аглаи. Она покачнулась, замерла и повалилась на пол. Быстрота происходящего не давала задуматься, зачем нужен тот или иной поступок. И Виталию, и Евгении казалось, что это просто вариант того же сна. Старик тем временем, что-то прошептав над внучкой, привел ее в чувство.

– Милая, что ты чувствовала?

– Страх. Я знала, что если спущусь с лестницы, не смогу вернуться назад, – ответила устало девушка. – Но мне необходимо было найти игрушку. Какая-то привязанность к ней вела меня навстречу страху…

– Алиса… Ты нашла ее?

– Нет… Но я знала, что это именно Алиса забрала моего мишку.

– Что ты чувствовала к сестре?

– Неприязнь… Ужас…, – лицо Аглаи покрылось бисеринками пота, которые блестели в лунном свете. – Последнее, похоже, прижизненное воспоминание – вижу игрушку, подвешенной на ветку дерева. Я поднимаюсь вновь на чердак, открываю окно, пытаюсь дотянуться. Толчок в спину… Алисин смешок…

Вдруг черты девушки исказились, будто от внезапной судороги. Она затряслась, забилась в конвульсиях. Потом неожиданно обмякла, вновь села на полу. В ее чертах проглядывала девочка. Другая девочка. Она уверенным взглядом, победным, торжествующим обвела холл, лица присутствующих. Остановилась на Сергее Саввыче.

– Самый умный, да? – голос Аглаи опять приобрел детские интонации, но совсем другие, несомненно, это была другая близняшка. – Хочешь сказать, что догадался обо всем?

– Алиса? – уточнил старик, покачав головой. – Нет, не догадался. Только сейчас…

Алиса не хотела уезжать. Почему из-за этой дуры Лизки необходимо менять страну? Здесь у нее друзья. Впереди третий класс. Мишка Махеев может предложит ей дружить! А отец твердит, как робот, что там лучше, там достойные заработки, работа отличная, врачи квалифицированнее… Дураки все!!! Девочка с ненавистью посмотрела в сторону спящей сестры. Опять обнимает своего мишку. Затасканная игрушка, уже потерявшая всякую форму, выбросить пора…

Алиса решила спуститься на кухню, оттуда можно позвонить бабушке, спросить, может она повлиять на предков или нет. Время, конечно, позднее, но зная тягу бабули к ночному каналу…

Девочка уже почти дошла до кухни, но ее остановили приглушенные голоса родителей. Черт! Что они там делают в этот час? Не спится им… Алиса выместила свою злобу, стукнув кулаком по спинке дивана.

Родители обсуждали дальнейший переезд. Мать, которая была еще недавно вся в сомнениях, уже поддерживала отца. Все, как обычно, повседневный треп. Ради этой ерунды откладывался разговор с бабулей. Того гляди и ее перетянут на свою сторону!

Вдруг одна фраза заставила Алису насторожиться:

– Если б здесь нас держали родные могилы…

Да, родных могил было маловато… Но ведь все возможно? Мозг девочки лихорадочно заработал в поисках вариантов: бабушка, дядя, тетка отца – не глобально… Да, и добраться трудновато…

Алиса поднялась в детскую комнату. Лиза по-прежнему мирно спала. Потрепанный мишка выскользнул из-под ее руки и валялся рядом с кроватью.

Лица обеих девочек одновременно озарились улыбкой, но если в одной был свет, то вторая была гримасой ада. Алиса подняла мишку и осторожно выскользнула из дома. Длинная лестница была приставлена к стене. Девочка забралась на самый верх и закрепила игрушку на ветке дерева, так, чтобы его было прекрасно видно.

Когда Алиса вернулась в дом, родители уже легли спать. Она прошла на кухню и набрала номер бабушки.

– Привет, бабуль! Как дела?... Да, мои точно решили! Слушай, можно я тогда поживу у тебя?... Я приеду к тебе, нам будет здорово! Почему это не серьезный разговор? – девочка постаралась, чтобы голос звучал трепетно, со всеми придыханиями, всхлипываниями, положенными в этой ситуации. – Ладно, пока!...

Потом Алиса прошла в свою комнату. Ложась на кровать, она постаралась, чтобы было как можно больше звуков, скрипов, шорохов. Как и следовало ожидать, Лиза проснулась. Села на кровати. Сонно принялась расшвыривать одеяло и искать мишку.

– Мишка ушел гулять, – шепнула сестра. – Надо посмотреть в саду. Может он забрался в дупло дерева, там же пчелы. А мишка очень любит мед…

В глазах Лизы застыли обиженные слезы. Она знала, что мишка не уйдет гулять без нее, что это Алиса. Лиза протянула руки к сестре, но та проворно вскочила с кровати и выбежала… Девочке стало страшно. Как она сможет выйти куда-то без мишки…

Малышка спустилась по лестнице, потому что ей показалось, что сестра где-то внизу. Но в холле было тихо. Выглянув в окно, Лиза посмотрела на дерево, растущее рядом: мишка сидел на верхней ветке. Что же делать? Может попробовать с чердака? А то мишка простынет, ему будет холодно там, одному, ночью…

Девочка поднялась на чердак. Дверь за ней захлопнулась, но Лиза не обратила на это внимания. Она открыла окно – вот он, мишка, рядом. Девочка потянулась, но в этот момент сильный толчок выбил ее вниз…

Алиса выглянула в окно. Сестричка лежала неподвижно. Может просто потеряла сознание? Девочка спустилась в сад, пощупала пульс – затея, кажется, удалась. А сейчас необходимо было позаботиться об единственно возможном алиби…

Разбудили ее крики матери. Истошные, пронзительные. Потом какие-то неразличимые слова отца. Вопли каких-то людей. Сирены, то ли «скорой», то ли еще кого. Прижав к груди мишку она спустилась вниз. Ее никто не замечал: одинокую девочку с потерянными глазами и потрепанной игрушкой в руках. Чужие люди суетились в доме, бегали на улице. В окно были видны санитары с носилками. Несколько машин… Разве Лизу это могло касаться? Девочка развернулась и пошла наверх. Ее остановило объятие отца.

– Лиза, детка, – отец обнимал ее и плакал.

Потом подошла мать. Она сначала обняла дочку, а потом резко отстранила, долго вглядывалась в ее лицо. Выражение лица матери было очень непонятным: моментальный переход эмоций – печаль – тревога – неверие – страх – ужас – безразличие – решимость. Последнее чувство появилось, когда взгляд матери остановился на игрушке, по-прежнему покоившейся в руках девочки…

Аглая усмехнулась. Эта усмешка заставила вздрогнуть всех, кто ее заметил. Злая, циничная.

– Вы ведь не заметили подмены? – девчачий голосок рассказывал жуткие вещи. – А она заметила! Моя ставка была на то, что потеряв слабую дочь, она сделает все, чтобы не потерять сильную! Как она смогла всех убедить, что Лиза на фоне стресса начала разговаривать! Даже вас, Сергей Саввыч, да? – Алиса торжествующе взглянула на старика внучкиными глазами. – Мать не могла позволить, чтобы я тоже медленно сошла с ума. Мне нужно было развиваться! И бедняжка Лиза выздоровела!... А беглянка Алиса упокоилась с миром…

Сергей Саввыч занес было руку, чтобы опять произвести странные манипуляции над внучкой, но она отпрыгнула.

– Я еще не все рассказала! Мое время на этом свете ограниченно, увы.

– Пусть говорит, – прошептал Виталий, ему было тяжело понять, как в восьмилетнем ребенке может уместиться столько ненависти.

Женя прижалась к нему, ее тело нервно подрагивало.

Алиса продолжила:

– Но несмотря на родные могилы, на выздоровление оставшейся дочери, отец не изменил свое решение. Теперь он говорил, что не сможет оставаться в том месте, где нелепо погиб его ребенок. Мать молчала. Она просто смотрела на меня и ждала следующего моего поступка. Я знала это, чувствовала. Когда мы решили уезжать, я подсыпала отцу снотворное. Но он все-таки сел за руль. Заметив, что его глаза слипаются, я предложила отдохнуть. Но отец снова заупрямился! – девочка-девушка вдруг зарыдала, будто в бессильной злобе, она забилась в истерике, на нее было страшно смотреть, казалось, что она отобьет себе все. – Дурак! Самолюбивый болван! Ничтожество!!! Это он виноват во всем! Эта фура вылетела на нас из-за поворота! Последнее, что я услышала от матери – «Я проклинаю тебя, Алиса»!

Виталий посчитал своим долгом сходить на кладбище и перебить табличку на могиле: «Хейфец Елизавета». Старый мишка его детей тоже переселился туда…

Дом остался за ними. Сны перестали сниться. Сергей Саввыч наведывался каждый раз, когда они приезжали, на правах доброго соседа и показывал детям фокусы, до которых был большой мастер.

Сафари на одинокую курицу.

Свекровь пришла почти незаметно и уселась на свое любимое кресло. Ей не помешали ни Димкины игрушки на широком сиденье, ни выглаженные футболки ее сына, аккуратно сложенные стопочкой на широкую деревянную ручку.

– Ты прости, Марусь, ладно? – сказать, что у меня мороз прошел по коже, это ничего не сказать, я была просто в шоке ото всей этой ситуации, от этих слов.

– Да, ладно. Чего там, – пробубнила я, пытаясь сосредоточится на глажке белья, и только.

– Все – равно, прости, – она уставилась куда-то за моей спиной, невольно принуждая меня отвести глаза туда же, однако, там не было ничего интересного: большая муха описывала неподвластные разуму маршруты.

– Ты не думай ничего, – между тем продолжала Ираида Андреевна, – даже в голову не бери. Просто забудь, наплюй и разотри.

Хорошие, наверное, советы. Но они слабо вязались с моими нажитыми представлениями о жизни.

– Вот так живешь-живешь… И понимаешь, что все… Обратная дорога дальняя-предальняя, а пройти ее невозможно, – философствовала моя собеседница.

– Это вы к чему? – поинтересовалась я.

– Не вернуть ничего, – резюмировала она, достала из-под себя изрядно помявшегося желтого медведя и бросила его на пол. – И не вернуться.

Игрушка падала очень медленно, нереально как-то. Сначала повернулась на бок, подмяв лапы и вывернув голову, потом запрокинулась на спину, а в итоге уткнулась черным носом в пол – кульбиты какие-то плюшевые.

Я догладила белье и принялась его раскладывать по шкафам. Молча. Не хотелось как-то разговаривать.

– Ты знаешь, Гоша сильно болел в детстве, – меж тем прервала пустую паузу свекровь, – кашлял сильно, горел весь. Губешки обметанные, шейка тоненькая, худющий весь, прозрачный почти…

Я представила своего мужа. Попыталась сопоставить с ним нарисованную картинку и не смогла. Его здоровью можно было позавидовать, причем во всех смыслах.

– Мы чем только его не лечили. У меня знакомая была, заведующая поликлиникой, нам врачей меняли через две недели. А те лекарства – меняли. Представляешь?

– Жутко, – отстраненно согласилась я, мне проблемы больного ребенка были не знакомы, Димка все переносил стойко и быстро.

– Микрофлора была убита напрочь, – продолжала Ираида Андреевна. – А мальчик не поправлялся. Тогда мы пошли к бабке, нашли через каких-то знакомых. Прийти к ней надо было только затемно, и принести с собой курицу.

– Курицу? – хмыкнула я. – Странный запрос.

– Я тоже так подумала. Но купила в гастрономе, чтобы посвежее, укутала Гошу и пошла. Без Евгения, одна. Темно, страшно. Иду какими-то закоулками, ребенок больной на руках, и курица в пакете, холодная, большая. Нашла улицу, дом. Захожу в подъезд, а там мужик. Здоровый такой и скалится. Все, думаю, сходила. Решила, подойдет на шаг ближе – буду орать.

Испуганная свекровь – это, наверное, колоритно! Да, и сама ситуация… Я даже рот открыла.

– А Гоша смотрит так и говорит тихо «Дядька, иди, иди». Мужик в сторонку отошел и вдруг шепчет: «Если вы к Маринке, то она куриц живых только берет»… Представляешь, да? А я с этой, из гастронома, – она хохотнула. – И тут самое невероятное, этот бугай достает из сумки квочку, беленькую, вырывающуюся, и пускает ее на пол. «Поймаешь» – говорит – «Твоя». А у меня сына на руках, на щеках его румянец лихорадочный, глазки горят…

Честно говоря, в этот момент мне захотелось уйти, чтобы не слышать ни свекровь, с ее откровениями, ни представлять маленького температурящего мужа. Все равно Ираида Андреевна уже вошла в стадию паровоза и не заметила бы, слушаю я ее, или нет. Но уходить было как-то неуютно. Особенно стал заметен сгущающийся полумрак наступающего зимнего вечера, тишина квартиры. Хотелось побыстрее уж услышать голос Димки и фривольное «привет» Георгия. И зачем я сказала ему, чтобы он сам забирал сына из садика, потому что воспитатели уже неоднократно намекали, что у них там что-то сломалось в группе, а мы все-таки считаемся полной семьей…

Зазвонил телефон. Не сотовый. В прихожей. Трубка. Мои ноги просто отказывались идти в темноту, как в детстве, когда казалось, что в коридоре и в ванной поселились жуткие чудовища, а под столом в кухне вовсю разгулялась Баба Яга. Сигнал вызова гремел в ушах. Видимо, не только в моих. Потому что свекровь протянула руку в указующем жесте. Я не могла бы вынести ее прикосновения, поэтому гренадерским шагом двинулась на звонок. Он прекратился за метр до телефона. Трясущимися руками я включила свет. Стало светло и покойно. Именно так – покойно…

Решила подождать минуточку, вдруг перезвонят, и присела на пуфик. Напротив меня было зеркало. А в нем отражалось кресло с Ираидой Андреевной. Она сидела вытянутая, как струна, с серьезным, даже торжественным лицом, и, видимо, заново проживала тот момент, когда она ловила курицу с больным сынишкой на руках под прицелом взгляда страшного мужика…

– Отче наш, иже еси на небеси…, – торопливо шептала я, пытаясь унять дрожь.

Время шло. И если бы кто-то хотел перезвонить, уже бы перезвонил. Мне не было смысла ждать, не было повода верить, что случится чудо, что мне не придется выслушивать чей-то бред, от которого холодеет сердце и зубы отбивают чечетку. Почему я не взяла сюда сотовый? Почему?

Дура!... Передо мной телефон, а я…

Медленно набрала номер мужа. Механический голос сообщил, что «абонент временно недоступен». Конечно… Недоступен… Для меня – всегда и пожалуйста…

Позвонила маме. История повторилась. Хотя мамочка была со мной всегда и везде. Бог троицу любит. Можно звякнуть Тамаре. Ее болтливость всегда заставала меня врасплох, пусть послужит на пользу теперь.

Но пока я размышляла о подруге, телефон зазвонил сам. Я машинально взяла трубку.

– Алло?

– Ты будто избегаешь меня, – раздался голос Ираиды Андреевны, глянув в зеркало, я убедилась, что она звонит по моему собственному сотовому, забытому на столике возле кресла.

– Да нет. Иду уже.

С выражением побитой собаки вернулась в комнату. Свет в коридоре выключать не стала, вдруг еще раз придется менять дислокацию.

А она продолжала, ка ни в чем не бывало:

– И вот, бегает эта курица, суетится. И я за ней. А Гошенька на руках у меня смеется, ручки тянет. Мужик мне говорит: «Давай, ребенка подержу. Так не поймаешь». И что тут у меня замкнуло в голове-то! Отдала, веришь или нет? Сама не верю! Но отдала! – грудная клетка свекрови работала, как кузнечные меха. – Не знаю, сколько времени прошло, пока курицу поймала, оглядываюсь, а мужика-то след простыл.

Боже мой! За что мне это? Эти откровения, этот мерный голос, эта поза, эта женщина… К чему рассказ. Курица...

– Стою, держу птицу, она бьется… И реву во весь голос! Реву, как дура! И делать что – не знаю! Тут дверь открывается. Знаешь, свет такой яркий. И на пороге мужик с Гошенькой на руках. «Мама» – говорит, – «Мы писать ходили». Представляешь?

Она начала дико хохотать. А вместе с ней и я. Стало так легко-легко. И даже полумрак квартиры будто рассеялся, страх отступил. Часы затикали привычно громко. Они приближали меня к Димке, к мужу, к привычному вечеру моей семьи.

Свекровь положила мне на плечо руку. Холод ожег меня. Я перестала смеяться и внимательно посмотрела в глаза Ираиде Андреевне.

– Я прощаю вас. Правда.

– Правд много, Марусенька. Истина – одна. И она в том, что я просто его мать. Боялась всегда, как бы чего… Заранее. Даже с тобой. Я ведь всегда думала, что ты так, погреться у его силы решила. А сама ничего ему не даешь.

– А я даю?

Она просто кивнула, склонив голову на бок, легонько так. Ив этом была истина. Самая настоящая. Потом свекровь опять внимательно глянула за мою спину, а я снова поддалась на это. На сей раз мухи не было. Да, и какая муха зимой?

Уже поворачиваясь, я знала, что Ираиды Андреевны нет. Потому что плечо не леденело от прикосновения. Потому что кресло было полно Димкиных игрушек, а на подлокотниках лежали отглаженные вещи, которые я еще не успела убрать в шкаф.

Только на полу лежал в нелепой позе желтый мишка. Я присела перед ним, пощекотала плюшевую спину.

– А курица-то бабке для чего была нужна? – спросила ни у кого конкретно… – Живая…

– Свернули шею, и съели. Знаешь, какой суп, из этих куриц, – прямо под ухом раздался голос Георгия, и Димкин смех. – Ну, очень «пользительный»!

Я даже не слышала, как они вошли, веселые, румяные и пахнущие морозом.

– Мам, – теребил сын, – а где она, живая курица, а? Где? Дай я поиграю с ней сначала?

Муж цыкнул на Димку и взял меня за руки:

– Холодные какие. Это Маш, не мы с улицы, а ты, – согрел дыханием, внимательно вглядываясь в мои глаза. – Корми давай мужиков. Если нет куриного бульона, согласны на любой. Лишь бы горячий. И все вместе.

Предложение было заманчивым. Я бодренько разлила суп по тарелкам, щедрыми кусками нарезала хлеб. Мои любимые были голодными, удивительно живыми, просто пышущими этой жизнью.

Наверное, это было странно и неожиданно, когда я опустила обратно поднесенную ко рту ложку, встала и пошла в комнату. Почему-то в этот момент для меня стало очень важным достать из шкафа старую забытую фотографию Ираиды Андреевны в рамке, и стереть с нее пыль.

По кому воет пес.

Я – журналист. И хорошо делаю выводы.

Вот и сделал. Те, за кого я переживаю и болею душой – практически неуязвимы. Скажете как? А вот просто. Без логики.

Примеры приводить не буду, долго это. Просто поделился своими соображениями с Юлькой. Она хмыкнула в своей манере, но явно спорить не стала.

– И что делать будешь? – спросила только.

– Требовать объяснений.

– У кого? – в Юлькиных глазах запрыгали смешинки. – У высших сил?

– Надо будет, потребую и у высших, – мне было неприятно, что любимая усомнилась в моей способности получать и анализировать информацию.

Полночи я провертелся на кровати, потом, чтобы не будить Юлю перебрался на диван. Там поддувало с открытого балкона. Я смотрел на звезды и обдумывал форму протеста. К утру, идея созрела.

Так что, когда жена встала, я уже сидел на полу в центре гостиной с плакатом: «Требую полной информации!» и пялился в одну точку.

– Бунт, бессмысленный и беспощадный, – зевая, проговорила Юлька и прошлепала мимо меня умываться.

Минут через двадцать она отметилась снова, уже в своем рабочем обличье:

– Завтракать будешь?

Я помотал головой, не меняя своей позы. У меня свободный график работы, торопиться мне некогда. Жена, в общем-то, к этому уже привыкла. Но сегодня она сделала неопределенную гримаску и как-то недовольно протянула:

– Ну-ну.

Еще через десять минут я услышал щелчок входной двери и цоканье ее каблучков по лестнице. Считает меня лентяем и выдумщиком. Переживем.

Я едва сдержался, чтобы вслед жене не отправить мысленное пожелание удачи. Сегодня такому же ограничению подверглись все те, к кому я неравнодушен, и кому с самого детства отправлял самый позитивный посыл. Иначе к чему мой протест?

Прошел час. Два. Сидеть становилось все тяжелее. Меня так и подмывало заглянуть в сетевые новости моего региона, чтобы убедиться в отсутствии терактов, наводнений и пожаров. Я не мог надеяться, что их не будет. Потому что надежда – это тоже главный фактор, как и посыл. Значит, надеяться нельзя.

К полудню накал моего внутренне напряжения начал достигать критической массы. Может, ну его все, к черту? Буду жить, как обычно. Благодушно желать окружающим доброго дня. Верить, что с моими близкими будет все отлично. Вон, за окном тучи сгущаются, изредка слышится громовой призыв одуматься. Пару раз слышался визг тормозов во дворе. Истошно замяукало соседское чудовище. А ветер донес пронзительный вой пса.

Интересно, говорят, они воют, когда чувствуют свою смерть? Последняя мысль поглотила меня, но ненадолго. Развлечения моим мозгам явно не хватало. Телефон я заблаговременно отключил. Телевизора не имел. В интернет не заходил. Поставил перед собой информационный блок и сам же теперь голодал.

В пять вернулась Юлька. Присела со мной рядом. Боднула дружески.

– Как успехи, бунтарь?

Я пожал плечами. Она сделала рожки над своей головой и смешно подвигала пальцами:

– На связь не выходили?

– Нет пока.

– Пока? – любимая хмыкнула и ушла на кухню.

Конечно, для нее это все было ерундой. Моим оправданием собственному ничегонеделанию. И Юлька злилась.

Сегодня с ней не случилось ничего. Но это не наличие ошибки в моих выводах. Просто счастливая случайность. Но доказательств этому у меня не было. Поэтому я не стал оправдываться.

В восемь вечера грянул гром. Не в смысле физического явления, а в другом, метафизическом, абстрактном понятии. Зазвонил телефон, Юля поговорила с кем-то, я не особо прислушивался к словам, поэтому совершенно не был готов к дальнейшему. Она прошла в комнату, села в кресло напротив. У нее дрожали руки и губы.

– Кир, – начала неуверенно жена. – Там твоя мама была. До тебя невозможно дозвониться.

– Я отключил телефон, – это были мои первые слова после того, как я понял, что обратного пути уже не будет, что точка невозвращения пройдена. – Что-то случилось?

– У папы инсульт.

Итак, они начали свою игру. Начали издалека. Потому что папа – это не папа, а отчим. И переживал я за него, только в связи с мамой.

– Ехал с работы на машине. И тут это случилось. Папа врезался в дерево, прежде чем потерять сознание.

Юлька была искренне расстроена.

– Может, хватит сидеть?

– Ты мне поверила?

Но я напрасно надеялся.

– Нет, – бросила супруга. – Помоги маме. Свозишь ее в больницу.

– Пусть позвонит Игорю. Это его родной сын.

Юля как-то тоненько пискнула и выбежала из комнаты. Я остался сидеть на месте. Листок с требованием полной информации покачивался от ветра. Надеюсь, он не походил на белый флаг, выброшенный неуверенным в своих силах противником.

Ночь прошла в Юлиных хождениях, созваниваниях с моей мамой, нервных угрозах и, наконец, в сборах чемодана.

– Я ухожу, Кирилл, – сказала жена утром. – Чем скорее ты возьмешься за ум, тем больше шансов, что я вернусь.

Мне стоило огромных, почти нечеловеческих сил не кинуться за ней, не пожелать вослед беречь себя, а еще лучше остаться со мной, в безопасности. Разобрать чемодан, плюнуть на работу, выключить телефон. И ждать вместе со мной. Верить…

Верить…

Зачем же так воет этот пес? Его заунывная песнь выматывает душу. А есть вообще душа? Говорят, что есть. Но мало ли, чего можно сказать?

Сегодня было жарко. Я сидел в полосе солнца и изнывал. К моим нравственным мучениям добавлялись физические. Пот щипал глаза. Я только прикрыл их, и, наверное, заснул.

Сон был не менее тягостным, чем явь. Меня носило по какому-то бесконечному коридору, где я распахивал двери, будто чего-то искал. Но комнаты были пустыми, заполненными больничным хламом и каталками. Почему именно больничным? Не знаю, отчего мозг мой сделал такой вывод…

Проснулся я от скрежета ключа в замке. Надежды было мало, но вдруг вернулась Юля?

– Привет, братан! – нет, это был Игорек, которому я однажды по глупости выдал ключи от своей квартиры.

Младший явился в майке навыпуск и льняных мятых штанах. Расхлябанный и накуренный, как всегда.

– Говорят, крышняк у тебя съехал? Ждешь контакта с высшим разумом?

Я не стал реагировать на его насмешки. Но отметил про себя, что жена уже хорошо пообщалась с моими родственниками.

Игорь прошелся по комнате. Мягко и вкрадчиво, как приготовившийся к прыжку тигр. Взвесил на руке связку ключей от моего гаража, лежащую на полке.

– Я возьму?

– У тебя своя машина есть.

– Хуже, чем у тебя. Движок ни к черту. А тебе все-равно пока ни к чему.

– Кто сказал?

Брат хохотнул, неприятно оголив десны. Глаза красные. Лицо одутловатое. Он всегда такой, или сегодня у меня что-то особое со зрением?

– Мать у отца в больнице, – перешел к главной теме Игорь.

– И?

– Совесть есть?

– А у тебя? – вопросом на вопрос ответил я. – Вчера напился, сегодня вмазался. Еще хочешь мою машину взять.

– Я и возьму, чтобы мать катать. Ты ж не хочешь.

Мне стало невыносимо тошно. Хотелось дать ему по ухмыляющейся роже. Он почувствовал флер агрессии. Подбросил ключи на ладони, а потом положил их на место. Гавнюк. Ушел, хлопнув дверью.

В десять вечера затрезвонил домашний телефон. Настойчиво. Упорно. Я точно помнил, что отключал его вместе с сотовым. Видимо, Юлька включила перед уходом.

Я пропустил первую очередь звонков, потом вторую, третью. Режущую, канонадную. В меня летела не трель, а разрывные пули. И кто это был таким упрямым?