Текст книги "Мёртвое сердце. Том 1"

Автор книги: Этель Рефар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3. На свободу

В камере стало темно – наступил вечер. И, хоть солнце ещё не село, тени от домов уже погрузили улицы во мрак. Мистлев была спокойна, темнота не пугала её, вопреки поверьям она ни разу не встретилась с душами тех, кого убила в своей жизни. Совесть не гложила её, не мучили воспоминания. Холодное равнодушие к окружающим досталось Мистлев с эльфийской кровью её отца, которого она никогда не видела. Она не злилась на него и не испытывала обиду, лишь благодарность за то, что ловчее, быстрее и гибче обычных людей.

Воровка сидела, прикрыв глаза, и ждала. Если ей удалось уловить отклик Мастера Масок, это значило, что её ждёт возможность сбежать отсюда. В то, что за ней придёт благородный рыцарь или даже собратья по цеху она не верила. Да, в Стае она обладала авторитетом, но много там было и тех, кто смог бы заменить её, она была не единственной жрицей Многоликого. Да и немало тех, кто желал избавиться от слишком удачливой конкурентки.

Когда за ней пришли, ещё не настала ночь. Пара стражников ввалилась в камеру, оба были вооружены до зубов. Маленькая Пташка только усмехнулась про себя, слыша, как звенят кольчуги и как тяжелы шаги людей. Её опасались, но, кажется, совершенно зря – Мистлев была безоружна и не владела боевой магией. Маг Земли стоял где-то у входа, готовый в любой момент закрыть его.

– Поднимайся, за тобой прислали, – грубо окликнули её, Мистлев наконец открыла глаза и одним рывком оказалась на ногах.

Одного из стражников передёрнуло. Многих пугала кажущаяся неестественность движений Пташки, слишком текучая для человека. Полуэльфы для людей были ещё более диковинными созданиями, чем сами эльфы, о которых почти забыли. С самого детства Мистлев презрительно звали подменышем, благо не догадались бросить в огонь по старой традиции. Считалось, что такие полукровки способны испортить человека одним взглядом, уморить скот, заставить скиснуть молоко или не дать маслу взбиться как следует. И это если, дай Боги, отродье светлого эльфа, что уж говорить тогда о тёмных?

– Знаешь, я бы на твоём месте так не улыбался, – сказал один из конвоиров, когда они уже шли по тюремному коридору мимо камер с другими узниками.

Пташка молчала, перебирая в памяти тех, у кого было достаточно средств, чтобы выкупить её у закона. Неужели всё-таки Стая решила сложиться всем миром, чтобы выручить Мистлев? Она мысленно возносила хвалу своему покровителю, предвкушая, как снова окажется в Логове, давно ставшим для неё надёжным и уютным домом. Воровка шла, не обращая никакого внимания на сопровождающих её стражников и мага, на улюлюканье, доносившееся из камер ей вслед, она была в хорошем настроении.

Мистлев привели в кабинет начальника тюрьмы, который ей был уже знаком: когда легендарную воровку наконец поймали, Крастос Курио пожелал лично увидеть её. Заметив торчащие из-под вечно взлохмаченных коротких волос острые кончики ушей, он только и сказал: "Я должен был догадаться…" И вот, Пташка оказалась в святая святых Крастоса снова, но на этот раз в куда более хорошем настроении.

– Ну, кто из наших не пожалел денег на меня? – радостно воскликнула она, надеясь в кресле напротив увидеть Кристофа или Большую Анни.

Двери за спиной захлопнулась, двое стражников остались в кабинете. У стола стоял Крастос Курио собственной персоной, он был необычно бледен этим вечером. В руках он держал свиток со сломанной печатью, из-за чего рисунок герба угадать было невозможно. Но это не имело значения, чёрный цвет сургуча говорил сам за себя. По спине Мистлев пробежал холодок. Она никогда не имела дел с некромантами и как огня опасалась всего, что было связано с магией смерти.

– Я вижу, не стоит объяснять тебе, что это, – Крастос улыбнулся одними губами и потряс свитком. – Должен признаться, с удовольствием бы посмотрел на казнь, но увы. Теперь тебя ждёт участь менее завидная, наш некромант решил воспользоваться своими правами на осуждённых на смерть…

– Ч-что… – Мистлев так и застыла, не заметив, как её взяли под руки, крепко держа.

Сердце ушло в пятки. Древним законом, позволяющим любому магу претендовать на жизнь осуждённого на казнь преступника, пользовались невероятно редко. В последний раз его применяли ещё во время расцвета Башни Кости и одноимённого Ордена, от которого ныне остались лишь записи в летописях. Понятное дело, что именно некроманты чаще всего и пользовались этим законом, не считая магов целителей. Да вряд ли можно надеяться, что оказаться у последних было бы лучше.

С момента запечатления соответствующей магической печати преступник переходил в собственность мага. Чаще всего жил он после этого не очень долго, всё зависело от сложности магических экспериментов и выносливости самого подопытного. Пташка считала, что у неё очень крепкие нервы, но не выдержала, повиснув в полуобморочном состоянии на руках у стражи. Потерять сознание, конечно, ей никто не дал. Пара звонких пощёчин быстро привела воровку в чувство. Опомниться от происходящего ей не позволили.

– Поставь свою подпись в журнале тут и тут, – велел Крастос, ткнув толстым пальцем в тюремный журнал.

Мистлев взяла перо и черкнула инициалы там, где было указано. Обычная бюрократическая процедура при освобождении. Мол, претензий не имею, вещи возвращены в целости и сохранности.

– Вряд ли тебе это пригодится, но по закону мы обязаны всё вернуть, – Крастос указал на мешок с вещами Мистлев. – Забирай и на выход, там тебя ждёт повозка. Проводите её.

Мистлев только успела схватить в охапку все свои пожитки, как её подтолкнули к двери на выход. В этот раз конвоиры даже не прикасались к ней, точно перед ними была прокажённая. На лицах застыла смесь страха и отвращения. Некромантова девка. Мистлев слышала перешёптывания в коридорах. Разумеется, новость разлетелась быстро, не каждый день некроманты пользовались своим законным правом забирать преступников у смерти.

«Будь что будет!» – с этими мыслями воровка переступила порог тюрьмы и села в поджидавшую её повозку вместе с конвоирами. Когда они наконец прибыли на место и вышли, на город уже опустилась ночь. Перед полуэльфийкой высилась исполинская серебристо-серая башня со стрельчатыми окнами, арками, резными балконами и роскошными барельефами. Стена же, её окружавшая, была совершенно гладкой и на удивление низкой. Воровка никогда не оказывалась так близко к легендарной Башне Кости, а теперь ей предстояло подняться по жемчужным ступеням самой. Воровку уже ждали.

Высокая мрачная фигура, чёрной тенью застывшая у ворот, определённо принадлежала владельцу Башни. Редкий по нынешним временам цвет мантии выдавал его деятельность с головой. Маг был в простом чёрном одеянии без роскошной отделки, как обычно любили выделиться его коллеги по цеху. Бледная рука сжимала древко самого обыкновенного посоха, не чёрного, не костяного белого, а обычного серого с навершием в виде двух переплетённых змей. Единственное, что действительно делало этот посох необычным, так это короткое серебряное лезвие внизу древка. Лица некромант не прятал, хотя многие из них любили устрашающие маски и капюшоны. Сарохский Чернокнижник, единственный некромант к востоку от столицы. Мистлев слышала о нём, но лично видеться не доводилось. До сегодняшнего дня.

Вопреки расхожим представлениям перед Мистлев был не дряхлый старик и не демонически очаровательный красавец. Обыкновенный мужчина не старше тридцати-тридцати пяти на вид с худым лицом и усталым взглядом. Тёмные глаза и волосы делали его ещё бледнее, но никакого страха и потусторонней жути на Мистлев некромант не нагнал. Конвоиры, очевидно, были более суеверными – ещё немного, и Мистлев бы расслышала, как стучат их зубы.

– Полуэльф, – только тихо сказал он, оценивающе осмотрев Пташку с ног до головы, – этого стоило ожидать.

Обычно смелая и бойкая Мистлев поёжилась. Если бы некромант смотрел на неё как мужчина, она бы и бровью не повела, но её оценивали как… инструмент. Воровка была окончательно сбита с толку и не понимала, что происходит. Может быть, это очередной поклонник её таланта, решивший выкупить гениальную взломщицу, чтобы такое сокровище не пропадало на плахе? Это могло бы многое объяснить.

– Мы знакомы? – спросила она, но некромант только отрицательно покачал головой.

Один из охранников кашлянул, привлекая к себе внимание:

– Итак, господин… эээ… мэтр Вегри, все бумаги подписаны, ваши притязания на жизнь преступницы признаны… эээ… законными. Вот в-ваша часть договора, Крастос Курио желает всех благ.

Некромант не глядя забрал из рук стражника свиток и сунул его в карман.

– Что ж, полагаю вы свободны, – он улыбнулся краешком губ.

Конвоирам не нужно было слов. Выполнив свои обязательства, они так спешно покинули это место, будто за ними гнались все демоны преисподней.

– Итак, – теперь некромант повернулся к Мистлев, – осталось уладить последние формальности. Идём.

Маг провёл Мистлев через внутренний двор, пока они не оказались у дверей. За ними был очень просторный и высокий холл со статуей в центре. Эльф, высеченный из белого мрамора, застыл с книгой в одной руке и с посохом в другой. Длинная мантия мага сидела точно по фигуре, белые волосы уложены в аккуратную причёску, а выражение лица гордое и честолюбивое. Мистлев не сразу увидела, что маг стоит на черепах людей и животных.

– Это Ардос, основатель Ордена и Башни Кости, – пояснил некромант, заметив, как завороженно Мистлев смотрела на изваяние.

– А-а-а, – протянула она, разглядывая статую, не забывая подмечать особенности обстановкиДвери, лестницы, переходы, окна – всё это было важно, если воровка собиралась бежать отсюда. Она запоминала все закоулки и коридоры, которыми некромант её вёл. Вот одна лестница, вот другая… Не ускользала от взгляда и роскошь самой Башни. Редкие породы дерева, драгоценные металлы, дорогой камень… Маги прошлого умели жить на полную катушку, да и современные не отставали.

Они уже были на третьем этаже, пока наконец не остановились перед неприметной стрельчатой дверью без ручки и замка. Некромант провёл по ней рукой сверху вниз, на чёрном дереве блеснули магические знаки, и дверь открылась.

– Дамы вперёд.

Мистлев сочла вежливость за издевательство, к чему это всё, если её сделают подопытной зверушкой? Она первой вошла в комнату, которая оказалась кабинетом. Вдоль стен стояли шкафы высотой от пола до потолка, сплошь забитые книгами и свитками. Увесистые томики были везде, на тумбах, столиках, подоконнике. Рядом с окном стоял чёрный стол, на котором сейчас лежала лишь аккуратная стопка листов пергамента. Сбоку была ещё одна дверь, куда она вела, Мистлев могла только гадать. Возможно, в лабораторию. При этой мысли фантазия тут же нарисовала жуткие подземелья с несчастными жертвами предыдущих опытов.

– Что ж, – некромант прислонил посох к спинке мягкого кресла, обитого тёмно-зелёным шёлком, уже местами потёртом от времени, – думаю, самое время представиться. Я Реван Вегри, некромант, как ты уже заметила. Твоё имя мне известно. Итак… Мистлев, ты имеешь представление насчёт того, зачем мы здесь?

– Для наложения печати, надо полагать.

Мистлев попыталась произнести это как можно непринуждённее, но голос её подвёл.

– Это верно, – согласился Реван, закатывая рукав мантии на левой руке. – Не волнуйся, от этого ещё никто не умирал. Но всё же советую тебе сесть, многие теряют после. Некромант произносил это таким будничным тоном, будто проводил подобные ритуалы каждый день. Мистлев села во второе кресло, стоявшее напротив камина, по-прежнему прижимая к груди свои вещи.

– Положи сумку на пол, с ней ничего не случится, уверяю тебя. Твои вещи мне без надобности.

Делать было нечего, и Мистлев пришлось послушаться. Бежать было некуда, а пытаться убить некроманта в его же Башне показалось воровке глупейшей затеей на свете. Мистлев ненадолго прикрыла глаза, чтобы успокоиться, а когда открыла их, маг уже был рядом, возвышаясь над ней чёрной тенью. Воровка боялась увидеть в его руках ритуальный нож, но они оказались пусты.

– Постарайся не кричать, – только и сказал некромант, схватив Мистлев за левую руку.

Вопреки ожиданиям воровки пальцы у некроманта были вовсе не могильно-ледяными, а такими же тёплыми как и у всех живых людей. Мистлев, затаив дыхание, наблюдала за всем, что делает маг. Указательным пальцем он вырисовывал знаки на запястье воровки, водя длинным ногтем по коже. Делай это обычный человек, она бы только рассмеялась от щекотки, но сейчас каждая линия пронзала руку страшной жгучей болью. С новыми знаками боль только усиливалась, не будь Мистлев в кресле, она наверняка бы уже в конвульсиях рухнула на пол.

Слова заклинания, которое шептал маг, не давали провалиться в забытье, удерживая сознание Пташки здесь. Мистлев видела, как некромант иногда морщится, а потом заметила, что по его левой руке, прямо по пальцам, текут тёмные струйки крови. Пара капель упала на пол. Когда некромант закончил начатое, на запястье Мистлев красовалась сложная печать, будто выжженная тонкими линиями. Края раны кровили и болели, кожа вокруг покраснела.

– Если ты убежишь, я найду тебя. Если попытаешься меня убить своими или чужими руками, умрёшь первой, всё понятно? – спросил маг, в упор глядя Мистлев в глаза.

Воровке не понравился этот взгляд, она ничего не ответила, только кивнула. Она отчётливо услышала бесплотный смешок. Вот она, помощь от Многоликого. И то правда, Пташка просила помочь, ей и помогли, она больше не рискует расстаться с жизнью на рассвете. Но попасть в лапы к некроманту? Очень смешная шутка.

Тем временем Реван щелчком пальцев разжёг камин и уселся в кресло напротив, он выглядел очень спокойным, Мистлев же вся дрожала от пережитого. Но всё же силы на колкости у неё нашлись.

– Никогда не ставил опытов над полуэльфами? Боюсь, из меня получится хреновый зомби, – воровка пыталась разговаривать непринуждённо прежде всего для того, чтобы успокоить саму себя.

– Ч-что? – некромант опешил, на секунду Мистлев показалось, что на его лице мелькнула тень удивления. – А, это. После всего, что произошло, пора кое-что объяснить. – Реван откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. – Печать единственный способ вытащить тебя из тюрьмы законно, теперь ты принадлежишь мне и будешь выполнять ту работу, которая мне нужна.

– Нормальные люди просто меня нанимают и платят деньги, – хмыкнула Мистлев.

– Тебе я отплатил кое-чем более ценным, твоей собственной жизнью, – сухо бросил некромант, дав понять, что колкости в данном разговоре не уместны. – Поверь, я не садист и убивать людей и нелюдей не люблю и, если бы мог, нанял бы тебя в обычном порядке. Но с приговорённым на казнь заключить договор найма, как ты понимаешь, невозможно, а абы какой вор мне не нужен.

Пташка нахмурилась, но поделать ничего не могла, некромант был совершенно прав. Левое запястье всё ещё пульсировало от боли, постоянно напоминая о себе, а кровь, кажется, пропитала рукав рубашки. Реван заметил беспокойство Мистлев:

– Я не могу снять метку, иначе сам окажусь там, откуда тебя вытащил. Не поставить её я тоже не мог, как ты понимаешь.

Мистлев вздохнула, некромант говорил правду. Или был отличным актёром. Черты его бледного лица расплывались перед глазами, воровка чувствовала, как на неё накатывала дурнота. Ритуал с печатью не прошёл бесследно и, видимо, ещё долго будет давать о себе знать. Должно быть, Реван тоже это заметил, потому что встал, подошёл к двери и дёрнул за серебристый шнур. Прошло совсем немного времени, когда в кабинет вошла пожилая женщина в строгом тёмно-сером платье, застёгнутом под горло.

– Ханна, найди для нашей… гостьи подходящую комнату. Подальше от Сорана, пожалуйста, ему сегодня ещё мои задания выполнять.

– Пойдём, милая, – Ханна улыбнулась и помогла Мистлев подняться, – я покажу тебе, где ты будешь сегодня спать.

Ханна повела Мистлев за собой, попутно рассказывая ей о Башне. Так воровка узнала, что живут они тут втроём – Ханна, Реван и его нынешний ученик Соран. Студенты на факультете теоретической некромантии появляются очень редко, поэтому большую часть времени кабинеты и лаборатории пустуют. Многие залы и комнаты не отапливаются и не убираются, поскольку в этом нет никакой необходимости, да и возможности. Раньше Башню обслуживал целый штат слуг, но теперь никто не идёт сюда работать. Сам мэтр Вегри только рад этому, поскольку не любит суету и толпы людей. Болтовня Ханны утомляла, звук её голоса доносился будто через толщу воды, но в то же время это было единственное, что не давало потерять сознание.

Ханна привела Мистлев на ученический этаж, где располагались спальни для студентов. В комнате, которую отвели для неё, было мало мебели, только всё самое необходимое, чтобы ничто не отвлекало юные умы от занятий магией. Но сейчас даже самая простая кровать казалась Мистлев роскошным ложем после каменного тюремного пола и соломенного тюфяка. По комнате было видно, что подготавливали её в спешке, должно быть, Реван велел Ханне сделать это перед самым своим отъездом. Но бывшей заключённой было совершенно плевать, где забыли протереть пыль или сменить шторы. Главное, что здесь было тепло и комфортно.

– Располагайся, я принесу ужин, – с этими словами Ханна вышла из комнаты, оставив Мистлев одну.

Вздохнув, воровка села на кровать, пытаясь осознать всё происходящее с ней в этот вечер. Саднящая рука напоминала о том, что всё вокруг не сон и не плод больного воображения, голова кружилась. Мистлев закатала рукав рубашки, кровь уже подсохла, образовав багровую корку, теперь было важно случайно не содрать её. Вдруг некромант солгал и, подгадав момент, принесёт её в жертву или заставит ученика отрабатывать на ней заклинания? Воровка не видела причин отвергать этот вариант развития событий, предпочитая быть настороже.

После ужина самочувствие улучшилось и Мистлев хотела было поразмышлять на тему того, как быть дальше, но тёплая еда, вино и мягкая постель слишком расслабили её. Пташка уснула, едва её голова коснулась подушки, однако вместо сладостного забытья её мучили кошмары. Ей снилось море с кроваво-красными волнами, багряные небеса и чёрное солнце. В этой картине не было ни единого звука, что пугало ещё больше. Волны беззвучно набегали на тёмно-серые камни берега, в ушах звенело от тишины. А потом из кровавых вод вышла женщина, слишком белая, чтобы быть человеком.

Страшный сон оказался пророческим. Утром Реван рассказал Мистлев о том, что они отправляются, возможно, в единственное оставшееся место в мире, где можно найти следы их. Вампиров.

Глава 4. Ночь Яблок

Альтдорфхейм, Верянские земли, город Зимнев.

Красавица Марыся умела и любила танцевать. Вот и сейчас она задорно кружилась в танце, отстукивая новенькими расшитыми бисером сапожками ритм. Лютни и флейты подыгрывали ей, барабан стучал как сердце влюблённого, с каждой минутой всё учащаясь. Её толстая девичья коса, увитая красной лентой с бубенцами, мерно позвякивала в такт, почти не качаясь из стороны в сторону – такой она была тяжёлой. Остальные девушки городка стояли в сторонке, кто с завистью, кто с досадой наблюдая за тем, как были взоры местных юношей и молодых мужчин устремлены на черноволосую верянку. Марыся знала об этом и только подзадоривала толпу, бросая короткие взгляды из-под длинных пушистых ресниц.

«Женюсь, непременно женюсь!» – думал Гийом, попивая густой праздничный эль, и тут же с грустью отбрасывал эти мысли прочь. Какая уважаемая семья верян, гордящаяся храбростью своих крепких сыновей и отвагой статных дочерей, отдаст такую красавицу в жёны чужеземцу, да ещё и магу. А потому молодой маг не бросал лишний раз свой горячий взор на Марысю, не навязывал ей, румяной и белокожей, своего общества. Даже сейчас, на ежегодном празднике по поводу сбора урожая яблок, когда все пьяны, добродушны и веселы, не решился бы он даже заговорить с ней.

Закатное солнце вызолотило макушки деревьев, сделав уже зажёгшиеся золотые осенние огоньки среди зелёного убранства ещё ярче. Здесь, на северо-востоке Альтдорфхейма в Верянских землях, осеннее время начиналось раньше обычного. Высоко горели костры, дым серыми клубами вился в ясное небо, а по праздничной поляне на опушке леса растёкся ароматный запах жареной оленины.

Музыка играла всё громче, захмелевшие веряне, вдоволь утолив жажду доброй драки днём на кулачных состязаниях, завели свои песни, такие же суровые, как и земли вокруг, где лето так коротко. Верянская поэзия всегда влекла Гийома своей напевной простотой и красотой. Он и сам пытался сочинять стихи на тот же манер, но первые же его потуги на этом поприще были столь неказисты, что пергамент был тут же испепелён несложным заклинанием.

На небе зажглись первые звёзды, и Гийом собрался было покинуть празднество, на котором ощущал себя лишним, как звон бубенцов раздался совсем рядом, и вот уже тянулась к нему маленькая белая ручка, звеня медными браслетами с бирюзой. Сладко, до головокружения, пахнуло лавандой.

– Не откажи мне в танце, добрый человек, – прозвенел юный голосок. Марь какая, не марь, сон не сон, а вот она, Марыся, тут, да ещё так близко. Омут чёрных глаз, блестящих от хмельного мёда, тонкая шерсть искусно расшитой жилетки поверх белоснежной блузки, мягкий перезвон стеклянных бус. Сказка наяву, о которой не смел и мечтать.

Гийом поднялся, приосанился. И правда, плох он что ли? Ну и пусть, что не местный. А ручка Марыси так мягка и тепла, так нежна её улыбка. И тёплый вечер, переходящий в ночь, жаркую от костров, вина и мёда. Лето здесь коротко, и последние его деньки стоило отметить с большим размахом перед временем тьмы и морозов, да лазурных всполохов Пояса Эрты в стылом зимнем небе.

Ночь была жарка и кружила в своём танце. Гийом с трудом мог поверить в своё счастье, а, может быть, и правда случилось так, что милостивая богиня любви вняла его мольбам и смягчила сердце красавицы. Музыка звенела в ушах, кружилось небо над головой. И вот, Гийом и сам не заметил, как они оказались в лесу на берегу озерца, мягко мерцающего в свете луны. Острый белый серп висел точно над водой и отражался в её глади. Тут и там в траве мелькали светлячки. Плащ был расстелен на траве, голова Гийома покоилась на коленях Марыси. Где-то вдалеке остался смех и песни, едва-едва доносившийся из-за деревьев. Несмотря на ночь холодно не было – грели молодость, любовь и подогретый со специями мёд.

– Отчего ж ты не говоришь со мной? Я тебе не нравлюсь? – спросила Марыся. – Болотные ведьмы и то добрее бы взглянули. Печалишь ты меня, запал мне в сердце с первого дня, как появился у нас, а нос воротишь.

– Что? Нет, нет. Вовсе не ворочу, – Гийом сел, поджав под себя ноги. Он опёрся на руку так, что она оказалась рядом с ручкой Марыси, горячей-горячей. Сердце билось так часто и его стук казался таким громким, что Гийому казалось, будто его слышит весь лес вокруг.

У противоположного берега озера что-то плеснуло, не иначе выдра. Над парой скрипнула на ветру сосна, где-то упала шишка. И уж в скрипе дерева Гийому слышался укор. Не молчи, мол, говори уже, сам видишь, страшиться нечего уже. Ты уже стоишь одной ногой на другом берегу.

– Да как же твой отец купец тебя за меня отдаст, Марыся! Быть женой бедного мага – та ли судьба, которую он тебе желает? – Гийом покачал головой. Ладонь Марыси коснулась его щеки, парень повернул голову, встретившись с ласковым взглядом васильковых глаз.

– Глупенький, – Марыся улыбнулась, её щёки зарделись румянцем. – Сейчас ли время думать об этом?

На её мягких губах ещё чувствовался терпкий привкус мёда, Гийом на мгновение отстранился, словно пытаясь убедиться, что всё происходящее не грезится ему. Но потом, жарко целуя Марысю в губы, мягко подмял её под себя и уложил на тёплый плащ.

Когда Гийом и Марыся вышли из леса на праздничную опушку, была уже глубокая ночь. Ещё дымили костры, но толстые брёвна давно прогорели, теперь лишь изредка в золе перемигивались друг с другом красные огоньки углей. Людей уже почти не было – кто постарше, те ещё после заката ушли по домам. Молодёжь либо всё ещё гуляла в лесу, либо продолжала кутить несмотря ни на что. Самые крепкие не спали, но изрядно пошатывались и норовили упасть. Иные храпели под лавками, прижимая к себе кружки с недопитым мёдом или вином. Яблочная Ночь была единственным временем в году, когда не суеверия не имели власти над жителями городка.

И лишь один человек на опушке не спал не оттого, что загулял до глухого часа и не оттого, что провёл ночь в праздности и веселье. Его взор был мрачен, а лоб испещрили морщины. Тяжёлая рука лежала на рукояти кинжала. Высокий седой мужчина шагнул навстречу Гийому и Марысе.

– Отец! – воскликнула Марыся, загораживая Гийома собой. – Убьёшь его, и мне не жить на свете!

– Молчала бы, глупая! – рыкнул Вацлав. – Ступай домой, мать глаз не смыкает, молится сидит, – смягчился его голос на мгновение. – Ступай! Не прибью я твоего дружка, разве что потолкую с ним крепко, – мужчина засучил рукава.

– Иди домой, – мягко сказал Гийом Марысе. – Послушай отца.

Марыся хотела было что-то сказать, но отца ослушаться не посмела.

– С тобой дома поговорю, – сказал ей вслед Вацлав и повернулся к Гийому.

Его удар в челюсть был крепок, Гийом пошатнулся и едва устоял на ногах. Во рту появился вкус крови, парень утёр рукавом алую струйку с подбородка.

– А теперь, парень, поговорим. Первое моё слово запомни крепко, уж уважь старика, – Вацлав усмехнулся, Гийом потёр ноющую челюсть. Что ж, могло быть и хуже. – Я вижу, дело молодое, где уж нам, старикам, дочерей и сыновей уберечь. Сам, помнится, охоч до девиц был, пока не женился. Кто на праздниках в лесах не гулял ночами? Вот и вы погуляли, да хватит. Уразумел? Или ещё какое словцо тебе вбить надо? Уж с голубкой своей я дома потолкую, а тебя чтобы у ворот не видел больше.

– Я всё понял, – сказал Гийом.

Вацлав важно кивнул и зашагал размашистым шагом в сторону деревни. Молодой маг схватил со стола пузатую бутыль мёда и залпом выпил до дна всё, что там осталось. Слово старого купца он запомнил крепко – долго ещё челюсть ныть будет, чудом зубы уцелели.

Этой ночью Гийому не спалось, он сидел за столом в тягостных раздумьях. Может и прав был старый Вацлав, ну что простой маг-бытовик может дать дочери купца? Уж она-то и к дорогим подаркам привыкла, нарядным платьям, да и по хозяйству наверняка не хлопочет с раннего утра до заката. Будь у Гийома больше способностей, он бы смог поступить после школы магии в Академию, а там уж после выпуска и должности более хлебные получить можно. Но увы, молодому парню не повезло и выдающимися талантами боги его не одарили. После школы отправили его по распределению в верянскую глушь, да и, кажется, позабыли совсем. От тяжёлых мыслей мага отвлёк стук в дверь.

Гийом вздохнул – наверняка пришла очередная старушка, которой в тенях за окном примерещился вурдалак. Старики, в отличие от местной молодёжи, были куда более суеверны. Но даже в магических школах, не в Академии, всех магов учат тому, что ни восставших мертвецов, ни тем более упырей и вампиров не существует. Даже те немногие, кто осмеливался пойти на кафедру теоретической некромантии, прекрасно понимали, что ни одним заклинанием нельзя поднять мёртвых из могил.

Мысленно готовясь вести разъяснительную беседу, Гийом открыл дверь. Но на пороге стояла вовсе не старушка, а Марыся, растрёпанная и зарёванная. Она стояла, кутаясь в шаль, и размазывала по лицу слёзы.

– Пропала я, Гийом, пропала! – шептала она, боясь, как бы кто не услышал.

– Входи, – маг приобнял её и провёл в дом.

Марыся принесла с собой прохладную свежесть ночи.

– Что случилось? – спросил он, зажигая в очаге огонь, чтобы подогреть травяной отвар.

Только сейчас он увидел, что Марыся была боса и в одной рубахе, она куталась только в шерстяной плащ, который был ей не по размеру – первое, что попалось ей под руку ночью, когда она сбегала из отчего дома.

– Бежим! Бежим со мной! – горячо взмолилась она, обвивая шею Гийома холодными бледными руками. – Не будет нам здесь жизни! Отец сосватал меня кузнецову сыну, – Марыся разрыдалась у него на плече.

– Бежим со мной! – целовала она его, и в этот раз её губы были не сладки от мёда, а солоны от слёз.

Сердце Гийома дрогнуло, но он крепко помнил наставления её отца. Иной бы на его месте, кто посмелей да отчаянней, схватил бы деву и бежал бы с ней без оглядки. Но Гийом рассудил иначе. Жизнь простого мага не сладка и не богата. Да, во время бедствия, его, скрепя сердцем, учтиво примут в доме, но, как только отступит беда, вновь перестанут замечать и здороваться на улицах. Гийом привык к такой жизни сам, но не хотел такого для Марыси. Иштван, сын кузнеца, был хорошим парнем, крепким, добродушным, рукастым, всякое дело в его руках спорилось. Такой и пяток детишек прокормит, и жену не обидит. Любит, разве что, медку хлебнуть, да какой северянин не любит? Уж не пропадёт с ним Марыся, родит ему здорового сына, да и забудет о Гийоме в делах и заботах.

– Нет, Марыся, – Гийом покачал головой. – Не могу я так.

Вдребезги разбилась керамическая кружка, расплескав по полу горячий, ещё дымящийся, отвар. Побледнела Марыся, но смолчала. Не говоря ни слова, она пошла к двери, отрицательно мотнув головой, когда Гийом вскочил с места…

Марыся шла по пустынной улочке и дрожала от ночного холода. Сверху начал накрапывать дождь, стало ещё холоднее. Девушка бесцельно брела вдоль домов, пока её внимание не привлёк силуэт в жидком пятне света от уличного фонаря. Приглядевшись, Марыся от волнения закрыла рот рукой – там, в конце переулка стояла пропавшая неделю назад Йоана. Марыся замахала женщине рукой и ускорила шаг, думая, что бедняжке нужна помощь.

Йоана, пошатываясь, повернулась на звук.

– Йоана, где ты была? Тебе нужна помощь? – спросила Марыся, подходя ближе.

Но Йоане помощь не нужна была давно. У неё была трупно-серая кожа и длинные чёрные когти на руках. В почерневшем от запёкшейся крови рту виднелся ряд длинных и острых зубов.

– Упырица, – только и смогла сказать Марыся, не смевшая пошевелиться от страха.