Текст книги "Последние штрихи"

Автор книги: Эстер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Эстер Браун Последние штрихи Пролог 29 июля 1981 г. Мейфэр[1] В самом сердце Лондона, рядом с суматошным Сохо и по соседству с клубами для джентльменов, есть прелестный оазис, состоящий из георгианских особняков. Витые ограды, голуби на шляпках каминных труб… Это Хафмун-стрит. Скрытая от глаз в глубинах Мейфэра, она хранит последний секрет лондонского общества столь же надежно, как если бы он был спрятан в дамском декольте. Ведь именно здесь, в доме 34, все четыре этажа занимает единственный уцелевший в Лондоне пансион благородных девиц – знаменитая Академия Филлимора. Заведение открылось еще в 1880 году: в ту пору все старейшие английские семьи считали за правило помещать сюда дочерей на выданье. Хотя бы на годик – для финишной обработки товара перед тем, как выпустить его на матримониальный рынок. Девицы из «Филлимора» славились уменьем поддержать разговор в любой ситуации (даже если подвыпившие за обедом гости норовят вцепиться друг другу в горло), а кроме того, веселым нравом и безупречной осанкой (шомпол, который они проглотили еще в юности, бережно сохранялся ими до преклонных лет). Теперь, когда «Филлимор» перешагнул вековой рубеж, интерес к заведению несколько упал. Последний всплеск ажиотажа эти стены видели после войны, с тех пор очередь из желающих превратилась в жалкий ручеек. Возможно, так было бы и до сегодняшнего дня, если бы не леди Диана Спенсер (самая благородная девица, какие только встречались в Англии). Благодаря леди Диане ручеек стал полноводной рекой, и «Филлимор» вновь заполнился жизнерадостными блондинками, мечтающими всего за один годовой курс научиться вести себя, а заодно и домашнее хозяйство. Хотя обычно пансионерки не слишком спешили на свой «полноценный английский завтрак в восемь утра», бессменная академическая повариха Кэтлин Коннор соблюдала точность: ровно в семь сорок она выходила за дверь, чтобы забрать оставленные для нее шесть бутылок молока. Вот и в то утро (29 июля 1981 года) все было так же, не считая маленького недоразумения. Бестолковый посыльный все перепутал: вместо апельсинового сока, который заказывала Кэтлин, зачем-то притащил коробку мармеладных долек Куперса. – Мармеладные дольки? Вот ты у меня получишь мармеладные дольки, – проворчала она и принялась одну за другой пристраивать бутылки в объятия своей могучей руки, как вдруг… Из недр коробки с мармеладом послышалось кряхтенье! Кэтлин вздрогнула и едва не выронила бутылки. Затем она осторожно заглянула в коробку – и буквально потеряла дар речи (а ей, уж поверьте, действительно было что терять). Неужели? Неужели сбылась ее тайная мечта – пусть и таким странным образом? Значит, не напрасно она так долго и так истово молилась – Бог все-таки услышал ее… Кэтлин оглядела улицу: не обнаружится ли хозяин коробки? Но везде было пусто – доносился только шум машин, несущихся по Пикадилли. Тем временем коробка снова закряхтела. – Святая Мария… – крестясь, прошептала Кэтлин и протянула к коробке дрожащую руку. Леди Франсес Филлимор сидела в столовой, задумчиво прикусив кончик серебряной ручки, и размышляла. Что делать? Что обычно делают, если девушка неудачно выдерет себе брови воском? На ум приходила только вечно удивленная Марлен Дитрих и обрывки воспоминаний о касторовом масле, которое якобы стимулирует рост волосяных луковиц (или ресниц?). В конце концов Франсес отчаялась и записала в свой список дел: «Посоветоваться с Нэнси». Нэнси, которая заправляла в Академии хозяйством, знала уйму всяких полезных рецептов, в большинство из которых входил солодовый уксус… Вот что Франсес всегда удивляло: семья ее мужа Пелхэма Филлимора поколениями жила в «благородном пансионе», причем самому Пелхэму все это светское обращение явно давалось с трудом – так же как и всем английским мужчинам, которых она знала. А директриса мисс Вандербильт, возглавлявшая Академию еще со времен черно-белого телевидения? Она и королевских отпрысков могла бы поучить, как правильно есть традиционную ячменную лепешку… Между тем Франсес была уверена, что после окончания ее пансиона у воспитанниц остается масса невыясненных, но при этом жизненно важных вопросов. Например, как вести себя на свидании с незнакомцем. Или как сварганить ужин из пяти яиц и копченой селедки. Хотя Франсес и любила повторять, что стоит на страже семейного бизнеса, в глубине души она обожала всякие девчачьи глупости. Что греха таить, Франсес всегда мечтала о дочке; увы, у них с Филлимором был только один ребенок – Гектор. Разумеется, она уже давно с этим смирилась и даже выбрала для себя подходящую роль: мудрой тетушки, дающей ценные советы богатым, но слегка заблудшим юным феям, которых отправили на Хафмун-стрит наводить лоск. В дверь постучали, и вошла Кэтлин – как всегда, ровно в девять. Правда, на этот раз вместо источающего аромат подноса с кофе в руках она держала коробку с мармеладом. За спиной у нее (легка на помине!) стояла Нэнси, то и дело заглядывая поварихе через плечо. По ее пытливому взгляду в глубь коробки Франсес поняла, что случилось нечто ужасное: либо в службе доставки универмага «Хэрродс» появились шутники, либо какая-нибудь воспитанница опять не уследила за своей бурно плодоносящей кошкой. Наконец Кэтлин, кусая губы и краснея до самых корней волос, выпалила: – Извините за беспокойство, леди Франсес. Я нашла это на крыльце. Кэтлин поставила коробку на стол – и в ту же секунду на Франсес взглянули огромные зеленые глаза. Более очаровательного младенца она в жизни не видела! Сразу было понятно, что это девочка – совсем крохотная, всего несколько дней от роду. Розовенькие губки бантиком, пушистые золотые ресницы… Не сознавая, что делает, Франсес вынула теплый комочек из коробки и принялась укачивать на руках. Боже мой, какая у нее нежная кожица! Прямо персик… Малышка не издавала ни звука, зеленые глазищи были не по-детски серьезны. Франсес немедленно захотелось плакать, сердце сладко защемило. Этот детский комбинезончик, эти тоненькие пальчики, похожие на лепестки… Франсес придирчиво оглядела малышку с головы до ног: судя по всему, она сыта и довольна, одежда безупречно чистая, на ножках – розовые шерстяные носочки. – Эй… – прошептала она, пощекотав детскую щечку. – Где же твоя мама? От ребенка исходили такие мощные флюиды любви, что перехватывало дыхание. Тут совершенно некстати подскочила Нэнси, которая все это время суетилась вокруг коробки, как курица-наседка. – Мы уже вызвали полицию! Какой ужас! Бедная малютка! В такую погоду, под тонким одеяльцем… Да еще противные голуби гадят кругом! Какой же дурой надо быть, чтобы… – Вообще-то, это настоящий кашемир, – перебила Кэтлин, потрогав платок, которым была покрыта крохотная головка. – Вдобавок в коробке я нашла записку. И если тебе интересно мое мнение, я уверена: за ребенком никто не вернется. Франсес почти не слушала. Кашемировый платочек съехал, открыв трогательные рыжие кудряшки над маленькими ушками, – и это окончательно ее добило. Боже мой! Бедная крошка… Нет, она ни за что ее не бросит. Надо же было додуматься – оставить беспомощного младенца прямо на крыльце! – Я пыталась найти лорда Филлимора, – продолжала Кэтлин. – Но в клубе сказали, его нет. Я попросила, чтобы он позвонил, как только появится. Нэнси протянула к ребенку руки с явным намерением отобрать его у Франсес, однако та успела увернуться: слишком не хотелось прерывать это блаженство. – Пелхэм сегодня занят, – сказала она. Кэтлин и Нэнси понимающе переглянулись: уж они-то точно знали, чем именно занят Пелхэм. Конечно, поисками Гектора. Когда так долго живешь в семье, совсем нетрудно читать между строк. Более того, если дело касается Гектора, текст между строк видно гораздо лучше, чем сами строки. Даже Франсес признавала, что ее сынуля – из тех, кого приличные девушки должны обходить десятой дорогой. Красавчик, душка, абсолютно без комплексов – вот уж кому не стоит доверяться во время совместных вздохов при луне. Увы, все было ровно наоборот: бедняжки регулярно теряли голову как от ее сына, так и от всей его компашки, состоящей из юнцов с графским титулом да избалованных отпрысков миллионеров. Еще бы, знаменитости! Вся история их передвижений из одного мейфэрского казино в другое щедро освещалась в желтой прессе. Конечно, Франсес переживала. Разве для того она воспитывала сына? Увы, ей оставалось лишь пить снотворное и надеяться, что Гектор вырастет из этого безобразия, как когда-то вырос из детских штанишек. Или найдет девушку, которая его вытащит… – Думаю, лорд Филлимор появится к вечеру, вместе с Гектором, – сказала она так, словно пыталась убедить и саму себя. Неразлучная троица – ее сын вместе с такими же оболтусами Рори и Саймоном – опять устроила себе самоволку, причем недельную. Подумать страшно… В прошлый загул Пелхэму пришлось вызволять сына из полицейского участка в Венеции. «Дэйли мейл», конечно, не отказала себе в удовольствии написать, что «достопочтенный Гектор Филлимор был при всем параде – и даже надел балетную пачку». Кудахтанье Нэнси вывело Франсес из раздумий. – Что скажет лорд Филлимор! Не хватало нам подкидышей на крыльце! Что они вообще про нас думают? Мы им не… – Да ладно тебе! – перебила Франсес. – По-моему, вполне здравый поступок – оставить ребенка здесь. Тем более девочку. В конце концов, мы этим и занимаемся – воспитываем девиц… И вообще, Нэнси, ребенку могут срочно понабиться некоторые вещи. Не будешь ли ты так любезна прямо сейчас отправиться в «Хэрродс»? Значит, Кэтлин, в коробке была записка? Кэтлин выудила из кармана фартука сложенный вчетверо листок писчей бумаги и протянула хозяйке. «Что ж, у этой мамочки есть хотя бы перьевая ручка», – отметила про себя Франсес. В записке значилось: Пожалуйста, позаботьтесь о моей дочке. Мне бы хотелось, чтобы она выросла настоящей леди. Спасибо. Вежливо и по делу. – А пчелка, Кэтлин?! – раздался свистящий шепот Нэнси. – Пчелку-то покажи! – Записка была приколота вот этим, – Кэтлин достала из недр фартука булавку – такими скрепляют шотландские килты. – Я специально спрятала, от греха подальше. – Ой! Кажется, бедная пчелка осталась без глазика! – вскричала Нэнси, но под ледяным взглядом Кэтлин тут же поджала губы. Франсес нахмурила брови и принялась рассматривать булавку. Самая обычная булавка для килта, если не считать того, что кто-то прикрепил к ней амулет в виде усыпанной бриллиантами золотой пчелы. Вещь явно дорогая. – Почему-то без подписи, – сказала она, осмотрев листок со всех сторон. – Странно. Если мамочка так печется, чтобы малышка выросла настоящей леди, могла хотя бы дать ей имя… – Франсес взглянула на коробку, из которой раздалось что-то вроде мяуканья. – У такого ангелочка обязательно должно быть замечательное имя. Разве мы позволим нашей крошке остаться без имени? – Она наклонилась и слегка взъерошила девочке рыженькие бровки. – Ну и как мы тебя назовем? В этот момент она почувствовала, как совсем рядом запахло лавандой, крахмальным бельем и песочным печеньем. Ну конечно, Кэтлин и Нэнси тут как тут. Старые девы обступили ребенка и тянут свои страждущие руки. Безусловно, это добрейшие женщины на земле. Франсес подумала, что незадачливой мамаше очень повезло: ее обездоленному чаду достались сразу три лучшие в мире няньки. – Ну и?.. – нежно пропела Франсес. – Может быть, что-нибудь величественное? В честь леди Дианы, например? Вполне по-королевски, учитывая ее завтрашнюю свадьбу с принцем Чарльзом. – Тогда лучше Элизабет, – сказала Кэтлин. – В честь самой королевы. – Вряд ли ей подойдет Элизабет. – Франсес задумчиво прищурилась, глядя на малышку. – Она слишком хорошенькая для такого длинного имени. Скорее, она… Нет, не Лиззи… И не Бесси… И не Бет… – Может, Бетси? – предложила Нэнси. – Бе-етси… – проговорила Франсес. – Да, пусть будет Бетси. Малышка прикрыла глазки, и на секунду Франсес показалось, что она улыбается. В этот момент леди Филлимор поклялась, что ни за что и никогда не откажется от Бетси. Даже если за девочкой вернется та, что 29 июля 1981 года подкинула ее в Академию в коробке из-под мармелада. Франсес все равно ее не отдаст. Отныне дом Бетси будет здесь. Глава 1 Единственная по-настоящему водостойкая тушь – это «Лэш Тинт». – Бетси, если ты знаешь, что тебе предстоит плакать – у кого-нибудь на свадьбе или на похоронах, – крась ресницы только «Лэш Тинт». Это был, возможно, один из самых ценных советов, которые успела мне дать Фрэнни за двадцать семь лет (не считая остальной тысячи). Рядом с ним можно поставить только «лучше солнцезащитный крем сейчас, чем круговая подтяжка потом» или «не доверяй мужчине, если на нем галстук из магазина готового платья». Я сидела в такси, тупо уставившись на бок красного лондонского автобуса, ползущего рядом. Честно говоря, эта дурацкая пробка была мне на руку: по крайней мере, теперь у меня появилось время немного прийти в себя между службой в церкви и поминальным чаепитием. Набраться сил, чтобы опять выслушивать бесконечные дифирамбы в адрес моей матери: какая она была добрая и жизнелюбивая, изысканная и прекрасная и так далее. При этом еще надо не выронить бутерброд и бокал вина. В ресницы опять прокралась предательская слеза. Нет, сейчас это были уже совсем не те слезы, что буквально душили меня полгода назад, когда выяснилось, что головные боли Фрэнни – не что иное, как опухоль. Все произошло слишком быстро, я даже понять ничего не успела. А сейчас я плакала просто оттого, что некому подставить мне плечо на таком сложном мероприятии, как поминальный вечер. Ведь только Фрэнни всегда знала, что и когда надо сказать, в какой момент следует перейти на прочувствованный шепот… Она умела с достоинством выйти из любой ситуации. Я изо всех сил зажмурилась – с тушью «Лэш Тинт» я могла себе это позволить, не опасаясь приобрести окраску панды. Эх, Фрэнни наверняка бы повеселилась, если бы видела меня сейчас. Ее ведь хлебом не корми – дай похихикать. А может, она и на самом деле все видит? Тогда она, конечно, заметит, что я не успела купить нормальную экипировку для поминальной службы. Зато сразу поймет, что у меня «Лэш Тинт»… Как назло, от этой мысли слезы действительно посыпались градом. – Бетси! – (Я почувствовала теплую руку у себя на коленке.) – Может, хватит строить из себя аристократку? Поплачь, в конце концов! Мы ведь одни. Когда еще у тебя будет возможность спокойно распустить нюни? Только сейчас, пока ты одна, вернее, с близкой подругой. Я повернулась к Лив и снова зажмурилась. – Да нет, я в порядке! Честно! – Ну конечно. И поэтому у тебя всю дорогу трясутся губы, – ласково, но настойчиво продолжала Лив. – Пойми наконец: в такой ситуации ты имеешь полное право поплакать. Нет, ты даже должна поплакать! Поминальные службы для того и существуют, чтобы как следует прореветься. Тогда и на душе легче станет. Ну а после женщины уже могут помочь друг другу поправить макияж. И дальше спокойно предаваться светлым воспоминаниям. Кажется, ты сама говорила об этом. Лив сидела напротив меня, трогательно скрестив свои тонкие, как у олененка Бэмби, ноги. На ее красивом лице застыла странная маска, состоящая из гримасы участия и щедро размазанной туши. Я подумала, что Фрэнни уж точно попеняла бы ей за такое пренебрежение «Лэш Тинт». А вот костюм бы наверняка одобрила. Лив демонстрировала ярко-желтую мини-юбку и прекрасный набор аксессуаров, включающий перчатки и берет с золотыми блестками. Весь тщательно подобранный наряд словно напоминал о Фрэнни – и ее беззаветной преданности Академии Филлимора. По сравнению с ним мое скромное голубое пальто и платье-балахон выглядели не слишком оптимистично – тем более в хмурый зимний день. Что делать: утром, когда пришло такси, у меня не было ни минуты на размышление. Надела то, что попалось под руку. Слева раздался вежливый кашель, но я не шевельнулась. Ни малейшего желания встречаться взглядом с Джейми. Я же не знала, что он здесь будет! Эх, если бы я только знала, разве выглядела бы сейчас вот так? Теперь остается только отворачиваться и прятать покрасневшие от слез глаза. – Знаешь, а ведь моя любезная сестрица в чем-то права, – сказал Джейми. – Надо иметь поистине каменное сердце, чтобы не расплакаться после всего, что наговорили про леди Франсес. Даже меня проняло, когда ты зачитывала письмо, которое леди Франсес прислала тебе в школу, – ну, что можно подружиться с любым задирой, если сказать ему, что у него красивые волосы. А ведь я, как ты знаешь, не склонен к сантиментам. Лив провела пальцем сначала под одним, потом под другим глазом – и еще больше размазала тушь. – Да… – всхлипнула она. – Замечательная получилась служба… Как будто сама Фрэнни была там. И эти лилии, которые она так любила, и Бах, и вообще… Все были в таких красивых шляпках с вуалями… – Вот, возьми, – сказала я с готовностью, доставая из сумки носовой платок. – А как же ты? – У меня есть второй. – Я помахала своим платком, который размерами больше напоминал простыню. – Знаешь главный девиз Академии? «Всегда носи два – для себя и для подруги». – Я попыталась изобразить улыбку, но вышло не очень. – Фрэнни учила тебя таким правильным вещам, – снова всхлипнула Лив и аккуратно промокнула слезы. – Мне так жалко, что я не воспитывалась в пансионе. – Мне тоже… – вздохнул Джейми. – Ну хватит, Джейми! – Лив трубно высморкалась. – Представляю, что было бы, если бы ты попал в пансион благородных девиц! Все равно что запустить лису в курятник… – Ах, лису-у? – протянул Джейми, и я прямо увидела его ползущие вверх брови. – Вот, значит, как… Я осторожно скосила глаза. Я-то думала, Джейми сейчас в Нью-Йорке. А он, оказывается, здесь – решил приехать вместе с Лив. И выглядит очень представительно (как сказала бы Кэтлин). Блондин в темном костюме, с красивым загаром, с модной стрижкой. Когда он вот так убирает со лба длинную прядь, у меня внутри все сжимается (причем всегда – даже если дело происходит на поминальной службе). Увы, это уже стало привычкой. Точнее сказать – дурной привычкой. Я имею в виду спазмы при виде Джейми ОʼХара. Это началось, когда мне было лет четырнадцать, – и до сих пор не прошло. Если честно, я давно смирилась: это же прекрасно, когда в жизни есть хоть какая-то стабильность. – Вообще-то я имел в виду тебя, пупсик, – сказал Джейми, обращаясь к сестре. – Действительно, жаль, что ты не воспитывалась в пансионе. Эти двое ссорились так, будто еще не выросли из песочницы, хотя Джейми перевалило за тридцать и он директор солидной компании. Кто скажет, что организация вечеринок для богатых дам – не солидный бизнес? – Я вполне серьезно: тебе не помешало бы поучиться хорошим манерам… – продолжал он. – Или составлять букеты из сухоцветов… – Джейми повернулся ко мне с обворожительной улыбкой, и я напрочь забыла о том, что должна прятать свою распухшую физиономию. – Чему еще учат в Академии? Увы, мои познания о пансионах благородных девиц ограничиваются лишь… – Дешевой порнухой и собственными больными фантазиями, – закончила Лив. И ворчливо добавила: – Остряк… Я попыталась разрядить ситуацию. – Например, учат, что надо говорить, когда обедаешь с королевскими особами. Как правильно принимать предложение руки и сердца. Или как отказать жениху, чтобы не слишком ранить его самолюбие. – Я задумалась: действительно ли я помню все это с детства или просто вычитала из книг? – Что еще? Как надо одеваться, когда едешь в оперу или на скачки в Эскот, И как составлять букеты – тоже. – В общем, если вкратце – как быть принцессой, – подытожила Лив. – Ну да, можно и так сказать, – согласилась я. – Но на самом деле в Академии учили и вполне дельным вещам. Фрэнни всегда ухитрялась сделать так, чтобы с девушками из «Филлимора» было о чем поговорить в промежутках между помолвками и букетами. Собственно, пансион и существовал для того, чтобы придавать готовым «изделиям» благородный блеск… – Так вот как делают идеальных жен! – снова улыбнулся Джейми, и на этот раз я догадалась прикрыть рукой обращенную к нему половину лица (типа, я в глубокой задумчивости). – Да уж… – томно протянула я, думая лишь о том, что его колено почти касается моего. Я понимаю, не совсем нормально, если в двадцать семь лет у девушки сносит крышу от любви. Тем более если ее избранник – брат лучшей подруги. Но ничего поделать не могу. Когда я вижу Джейми, я реально впадаю в ступор. Самое смешное, что это даже к лучшему: если бы в такие моменты я могла двигаться и разговаривать, я бы такого ему наговорила… А так, вроде все приличия соблюдены. Лив вообще принимает мой ступор за высшую степень равнодушия к своему братцу. И страшно рада – братец, дескать, и без того слишком избалован женским вниманием. – И что, школа до сих пор работает? – поинтересовался Джейми. – Интересно, каким же благородным занятиям предаются девицы в наше время? Неужели по-прежнему приседают в книксенах? – Я не была там несколько лет, но… – начала я, однако Лив тут перебила. – Смешивать коктейли их точно не учат. Равно как и пилатесу, и искусству депиляции в зоне бикини. Так что тебе, мой пупсик, – произнесла Лив, перегнувшись и насмешливо похлопав его по коленке, – ловить там нечего. Свой идеал в «Филлиморе» ты не найдешь. Я покосилась на Джейми. Конечно, очень мило, что он приехал почтить память женщины, которую видел всего несколько раз в жизни. Но вот, оказывается, какова главная цель его появления! Пополнить копилку своих мужских побед и/или подыскать сотрудниц на должность «официантка класса люкс», причем не где-нибудь, а в Академии Филлимора. – Да бог с тобой, Лив! – Джейми, кажется, заметил мое разочарование. – Вовсе не такой у меня идеал. И вообще, я приехал, чтобы поддержать Бетси. Я знаю, как много значила для нее Фрэнни. Тем более что я так удачно оказался в Лондоне… – Он повернулся ко мне и добавил с тем самым убийственным шармом, от которого падали и укладывались в гламурные штабеля толпы клубных красоток по всему Лондону: – Фрэнни была настоящей леди – и это свойство передалось от нее тебе. Я почувствовала жар на щеках, а Лив громко закашлялась, чтобы подавить слезы. Фраза стоила того, чтобы повесить ее на стенку в раме или огранить, как дорогой бриллиант, но, увы, я знала цену словам дамских угодников вроде Джейми. А главное – она не соответствовала действительности. Ну да, Фрэнни как могла пыталась втянуть меня в тонкую игру намеков, которую постоянно вела сама, однако мне никогда не удавалось даже приблизиться к ее совершенству. Научиться этому невозможно: с этим надо просто родиться. Пробка снова двинулась с места, и у меня появился прекрасный повод, чтобы отвернуться к окну. До Мейфэра было уже рукой подать. Когда я увидела знакомые крыши таунхаусов – тех, что рядом с Академией, – мое сердце тревожно застучало. Еще какие-то пять минут, и мне придется выйти из машины, прервав блаженство, которое дарила тесно прижатая нога Джейми. Ой… То есть я хотела сказать: еще какие-то пять минут, и я увижу всех гостей. – А ведь он прав, Бетси, – заявила Лив. – Ты действительно на нее похожа. – Конечно, мне приятно это слышать, – усмехнулась я. – Но Фрэнни была умна и добра, ее все любили, она устраивала такие приемы, что про них потом ходили легенды. А что я? Вечно не знаю, что когда надо говорить. Уже пять лет работаю после окончания университета, а все приходится ишачить по праздникам… А! – махнула я рукой, чтобы не продолжать старую песню. – Фрэнни умела украсить людям жизнь. Собственно, в этом и состоят хорошие манеры. – Но ведь ты тоже… – начала Лив. – Нет, не «тоже»! – отрезала я. – И никогда не буду… – Вот чему тебя точно не научили, так это принимать комплименты, – сказал Джейми, дружески пихнув меня локтем. Теперь не повернуться к нему было бы просто неприлично. Я повернулась и прямо перед собой увидела серые глаза, которые светились таким участием, что я тут же пожалела о том, что наша встреча проходит при столь печальных обстоятельствах. Увы, счастье не могло продлиться больше трех секунд. Изобразив дежурную улыбку, я поспешно перевела взгляд на огни Пикадилли: не дай бог, Джейми разглядит тупое выражение моего лица. – Ну все! – сказала Лив, шлепнув себя по острым коленкам. – Хватит о грустном, давайте вспомним что-нибудь хорошее. Например, как Нэнси и Кэтлин нарочно проигрывали тебе в шашки. Или как Фрэнни давала тебе надеть свою диадему и меховое манто. Сколько тебе тогда было? Годика четыре? – Неужели? – Джейми приподнял бровь, и у меня опять сладко сжалось все внутри. – У верен, что это… Простите. – Он запустил руку в карман пиджака и выудил миниатюрный телефон. – Звоночек… Алло, да, Джейми ОʼХар… Лили? Привет! Конечно, ледовый скульптор должен быть всегда при тебе – вопрос лишь в том, готова ли ты к этому… – Да-а, – закатила глаза Лив. – Если общественная нагрузка становится делом жизни, невозможно понять, где кончается работа и начинается развлечение… Более того, нет уверенности, что работа начиналась вообще. В ответ я тоже закатила глаза. Мы ехали уже по Хафмун-стрит. – Ну, ты как? Держишься? – спросила Лив. Я бодро кивнула и предложила: – Может, давай выйдем здесь? Хочется размяться… Не отрывая от уха телефона, Джейми наклонился, чтобы переговорить с водителем. Мы подъехали так близко, что уже доносился гомон гостей. – Будь так добр, приятель, высади этих двух красавиц прямо здесь, а меня, если нетрудно, быстренько подбрось в «Кадоган Гарденс». – Он повернулся ко мне: – Извини, на банкет остаться не смогу – у меня там хозяйка клуба в истерике. В семь часов у них званый вечер в честь помолвки с рабочим названием «Грязные танцы». Эх, лучше вам не знать, чем я занимаюсь… – Ничего страшного. Самую важную часть ты не пропустил, – сказала я. – Спасибо. В ответ Джейми улыбнулся, не раскрывая губ (так обычно братья улыбаются сестрам), и дружески похлопал меня по плечу. – Всегда рад, – сказал он. Пока Лив осторожно выбиралась из машины, стараясь не зацепить колготки, мне выпало несколько секунд счастливого уединения с Джейми: он смотрел мне в глаза, а его рука все еще оставалась у меня на плече. Напрасно я надеялась, что он скажет что-нибудь еще. Да и мне Господь не шепнул ничего подходящего для продолжения разговора. А потом Лив вытянула меня из машины, и мы пошли к Академии. Хотя я часто приезжала к Кэтлин и Нэнси (моим приемным матерям), в саму Академию Филлимора не захаживала, наверное, лет с двенадцати. Тетушки жили по соседству – в небольшом коттедже, переделанном из бывшей конюшни. У них был теплый и уютный дом, где всегда пахло пирогами и трогательной материнской заботой в духе «тебе не стоит ходить в гости к этой мисс Руд». По сравнению с ним здание Академии выглядело гораздо более внушительно и всегда вызывало во мне благоговейный трепет. Вот и сейчас, едва я увидела издалека знакомую красную дверь с медной табличкой, как внутри все сжалось. То же чувство я испытывала в детстве, когда мы с Нэнси проходили здесь, возвращаясь с прогулки по Грин-парку. Окна Академии манили загадочным взрослым миром, в котором обитали те самые девушки, что каждое утро оглашали улицу веселым визгом, – у них были длинные волосы и жакеты с подкладными плечиками. Зимой четырехэтажный фасад напоминал рождественский календарь:[2] за каждым освещенным окошком можно было наблюдать свой сюжет. Вот две белокурые принцессы кружатся в вальсе в настоящем бальном зале с золотыми виньетками и хрустальными люстрами. А вот, этажом ниже – массовое сражение с устрицами на уроке столового этикета… Летом в жаркие дни окна и вовсе были открыты, и тогда, проходя по улице, мы с Нэнси слышали звуки рояля и бодрые поющие голоса. Нет, через заветную красную дверь мы никогда не заходили. Мы пробирались по боковой дорожке через два дома от главного фасада и, минуя внутренний двор, попадали прямо к Кэтлин на кухню. Вот уж где царил не то что этикет – настоящий столовый террор, не чета тому, что преподавали в Академии. Кэтлин и Нэнси тогда уже перевалило за шестьдесят, и обе знали только один подход к выращиванию детей. Что-то вроде – «локти врозь, салфетку на колени, побольше чернослива и в девять часов спать». Одним словом, «Возвращение в Брайдсхед»[3] в чистом виде. Хотя, наверное, для нашего времени это было в порядке вещей… Лив вывела меня из раздумий, слегка толкнув локтем. – А у них там точно все готово? Или тебе нужно что-то еще делать? Да, немногие знают, что моя репутация энергичной и организованной особы – отчасти миф. – Если честно, я вообще не участвовала в подготовке вечера, – сказала я. – Нет, сначала хотела, но навалилась масса дел в магазине. Вдобавок лорд П.[4] сказал, что все возьмет на себя. Прямо так и сказал – чтобы я не отрывалась от работы и ни о чем не переживала. И знаешь, я согласилась. – Тут я вдруг впервые подумала: а правильно ли я поступила? Я решила – пусть. По крайней мере, будет хоть чем-то занят, отвлечется. На самом деле это мой личный метод: если все плохо, нужно чем-то себя занять. Например, сейчас моя квартира и магазин просто в идеальном состоянии – все вылизано и разложено по полочкам. Но это еще что. Вот полгода назад, когда умерла Фрэнни, я вообще дня два после похорон приезжала в магазин ни свет ни заря и, к всеобщему удивлению, мыла окна. Причем мыла их уксусом и газетами. Нет, это не Фрэнни меня научила. Это один из рецептов Нэнси – из тех, которые «должна знать хорошая хозяйка». – Вот и славно, – кивнула Лив. – Ведь ему наверняка кто-нибудь помогал. Я имею в виду, кто-нибудь из Академии. Директор, например? – Угу… – рассеянно промычала я, поглощенная зрелищем многочисленных пожилых блондинок «с красивыми ногами», которые на наших глазах слетались к дому 34, словно пчелы на мед. Уверенное владение высоченными шпильками выдавало в них выпускниц «Филлимора». – И потом, всегда есть Кэтлин и Нэнси, – продолжала Лив. – Вряд ли они позволили лорду П. вмешиваться в меню. Ты же знаешь нашу Кэтлин. – Лив встала в стойку «руки в боки» и изобразила на лице ланкаширскую неприступность. – «Раз решил принять гостей, бутербродов не жалей». Или еще: «Один торт на всех подать – фунт на мелочь разменять». И вообще: «Чем гостей голодом морить, лучше птиц остатками накормить». Да, Кэтлин и Нэнси всегда любили говорить афоризмами. Причем, как я понимаю, большинство их афоризмов рождалось на ходу. – Во всяком случае, еды будет достаточно, – сказала я. – В этом я не сомневаюсь, как и в том, что на следующий день лорда П. завалят благодарственными письмами. Теперь мы с Лив были почти у входа. Чем ближе мы подходили к крыльцу, тем труднее давался каждый шаг: крыльцо до боли напоминало знаменитый отчий порог из мифа о блудном сыне. За долгие годы Фрэнни, Нэнси и Кэтлин столько раз пересказывали историю с коробкой из-под мармеладных долек Куперса, что мне уже не верилось, что это вообще про меня. Сама я, конечно, ничего не помнила, а если честно – так вообще предпочла бы слушать о другом. А вовсе не об охах и ахах и срочном походе в «Хэрродс» за памперсами. Сама я частенько излагала эту сказочку в школе, всякий раз дополняя ее таинственными персонажами и следами от слез на детском одеяльце. Иногда могла даже всплакнуть вместе с растроганными слушателями. Сейчас думаю, что это не совсем нормально – столь цинично относиться к собственной биографии. Но что поделаешь: мне бы и хотелось попереживать – почему мать меня бросила, где она теперь и т. п., – а не получается. Единственный знак моего внимания к прошлому – амулет в виде пчелы, который я ношу на шее (Фрэнни специально подарила золотую цепочку). Честное слово, я пыталась почувствовать хоть какой-то трепет, глядя на заветный порог, где нашли ту самую коробку, но, увы, не увидела ничего, кроме засыхающего плюща да стены, которую явно не мешало покрасить. – Голову выше, плечи назад, грудь вперед! – скомандовала Лив, хватаясь за знакомую дверную ручку в виде львиной головы. – И все мысли – только о счастливых моментах! Эх, зря она… Как ни любила я Фрэнни, за которой всегда шлейфом тянулся миф о замечательном высшем обществе, где все милы и элегантны, Академия воскрешала в моей памяти моменты совсем другого свойства. Увы, бороться с этим было бесполезно: при виде красной двери горечь воспоминаний поднималась как будто из самого желудка. Лив потянула дверь, и в нос ударил ностальгический запах натертых полов, высоких потолков и живых цветов, от которого голова сразу пошла кругом. – Бетси? – словно через вату, прозвучал голос Лив. – С тобой все нормально? Я слегка пошатнулась, глядя на черно-белый шахматный пол в холле, однако в следующую секунду увидела знакомое лицо – и сразу же взяла себя в руки. Как будто против воли, спина моя тут же выпрямилась, плечи развернулись, на лице заиграла ослепительная улыбка. У входа в гостиную стоял лорд Пелхэм Филлимор – мой приемный отец и хозяин этого дома. В черном костюме с Сэвил-роу[5] он казался еще более худым. Неуклюже пытаясь соблюсти завещанный Фрэнни праздничный дресс-код, он украсил себя ярко-красным платком в нагрудном кармане, при этом его аристократическое лицо напоминало серую маску, обрамленную сединой. Мне невольно захотелось обнять его, но, насколько я знала, на людях лорд П. позволял в свой адрес подобные действия только в одном случае: когда портной обхватывал его с сантиметром в руках, чтобы уточнить объем груди. Тем не менее я заметила, что он смягчился при виде меня, и улыбнулась в надежде, что он прочтет этот порыв в моих глазах. – Бетси, – произнес лорд П., протягивая ко мне руки. – И Оливия, как мило. Проходите. Я уловила иронию – и в том, как он чмокнул меня в щеку, и даже в том, что вообще пригласил войти в Академию Филлимора. Надо же, как будто не лорд П. десять лет назад наперекор жене решил, что мне здесь не место… Глава 2 Рукопожатие должно быть твердым, но не тесным: во время него вы делаете три легких встряхивающих движения вверх-вниз от локтя и при этом неотрывно смотрите человеку в глаза. В тот день, когда я поняла, что никогда не стану студенткой Академии, не переступлю порога ни одной из классных комнат, где учат складывать салфетки и разговаривать с принцами, я словно пробудилась от спячки. Как будто в один момент закончилась волшебная жизнь, сошедшая с замусоленных страниц романов Джорджет Хейер,[6] которые читала Нэнси, – и началась другая, более близкая к реальности. Конечно, говоря так, я слегка драматизирую. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и определенный опыт реальной жизни, безусловно, у меня был: в частности, я успела два раза провалить экзамен по вождению и проколоть уши. Но я имею в виду другое: тогда я впервые реально задумалась, кто я на самом деле. Не в смысле, кем именно я была брошена – обманутой актрисой, подгулявшей наследницей титула или чахоточной балериной. А вообще – насколько ценна моя личность? До этого я купалась в любви трех абсолютно преданных мне женщин – Фрэнни, Нэнси и Кэтлин и была вполне довольна своим таинственным прошлым. Фрэнни относилась ко мне как к дочери, и, если честно, я тоже воспринимала ее как родную. Согласитесь, странно тосковать по «настоящей» матери, если не знаешь даже, какого цвета у нее глаза. Тем более когда рядом «ненастоящая» Фрэнни любит тебя всей душой. До одиннадцати лет я ходила в очень приличную начальную школу возле Букингемского дворца, а потом Фрэнни отправила меня в свой пансион в Йоркшир. Там в первый же вечер я познакомилась с Лив: бедняжка рыдала над куриными наггетсами, потому что они напоминали о родном доме. Ее отец Кен, ирландец по происхождению, весьма (и очень весьма) предприимчивый риелтор, сколотил капиталец, грамотно угадывая, какой именно участок лондонской земли из грязной дыры превратится в золотое дно. Мать, Рина, когда-то была моделью, точнее «ногами», одной известной фирмы, производящей чулки. В пансионе среди шикарных «девушек на миллион» мы обе чувствовали себя чужими: Лив была слишком тощая, кроме того, ее бодрый ирландский акцент не вписывался в принятые здесь заунывные «да ну-у»; а я – слишком рыжая и одета как девочка, которая выросла в пансионе благородных девиц (жемчуг, юбки в цветочек в стиле Лауры Эшли и каблук рюмочкой). В общем, мы с Лив сошлись сразу. Училась я старательно, поскольку знала, как дорого здесь стоит обучение, и даже прославилась способностями к математике, которую любила за то, что там все складно, на все один правильный ответ и никаких недосказанностей. Но когда впереди забрезжил выпускной год и начались разговоры о профессии и об университете, произошло нечто странное. Я вдруг вспомнила про свою «настоящую» мать, про Академию и про записку в коробке: «Мне бы хотелось, чтобы она выросла настоящей леди». Честно говоря, все годы учебы я и не помышляла об Академии. Предметы, которые там преподавались, явно не подходили мне по профилю, за исключением разве что правил сервировки стола, невредных даже для экономистов. И все-таки это был единственный шанс выйти на женщину, которая меня родила. Я понимала, что в другом месте она меня просто не найдет. Опять же, Фрэнни будет рада, что я под боком. В общем, я решила, что, как вариант, промежуточный год между школой и университетом тоже имеет право на жизнь… Однако вышло иначе. В конце лета Фрэнни и лорд П. выехали со мной на ланч в «Савой», чтобы отпраздновать окончание школы. Сначала мы весело обсуждали, какая получится собачка, если скрестить их датского дога со злобной соседской терьерихой, а потом плавно перешли к моим «планам на будущее». Я-то думала, раз мы так бодро начали, значит, все в порядке и можно уже присматривать себе кашемировый костюмчик для «финишной обработки» в Академии… На этой радостной ноте я улыбнулась Фрэнни над огромной сырной тарелкой и сказала: – Вообще-то, мы с Лив собирались в Америку – ездить на машине и параллельно снимать киноотчет. Но она опять провалила экзамен, поэтому в этот раз ничего не получится. Так вот, я подумала: может, мне провести этот промежуточный год в Лондоне и немного поучиться хорошим манерам? Ответная улыбка Фрэнни мне совсем не понравилась. А по тому, как нервно она дернула тройную нитку жемчуга на шее, я сразу поняла, что дело – швах. Следом за ней я перевела взгляд на лорда П., который беспомощно ковырял вилкой стильтонский сыр (зачет по столовому этикету ему бы точно не поставили). – Думаю, Академия – это не для тебя, – пробубнил он, краснея и роняя на скатерть сырные крошки. – Не для таких девушек, как ты. Тебе надо учиться дальше. Изучать что-нибудь дельное. Например, у меня есть кое-какие связи в Даремском университете. Математический факультет там очень даже ничего… У меня было такое чувство, будто вместо конфеты я нечаянно проглотила кусок пластилина. Не для таких девушек, как ты. Что он хотел этим сказать? Что это за девушки – такие как я? Несмотря на нежное ко мне отношение (почти такое же, как к своей лошади, но, конечно, едва ли сравнимое со страстью, которую он испытывал к своим собакам), лорд П. принимал не слишком активное участие в моем воспитании. Фактически он ограничился серией уроков верховой езды, когда мне было пять лет, и небольшой лекцией о кредитных картах в восемнадцать. Так почему же, черт возьми, он возник сейчас?! Конечно, по большому счету я все равно собиралась идти в универ, но его отношение реально меня взбесило. Как ни пыталась я убедить себя в том, что это комплимент, что лорд П. просто гордится моими успехами в учебе, в его словах явно сквозило и другое. Лорд П. не видел смысла тратить время и деньги, пытаясь отшлифовать то, что на самом деле не является бриллиантом. Если я и была приемным ребенком, то «приемнее», чем сейчас, не чувствовала себя никогда в жизни. От унижения хотелось залезть под стол. Фрэнни тут же встрепенулась. – Пелхэм, пусть Бетси сама решит, где ей учиться, – сказала она, и я впервые в жизни заметила в ее взгляде отчаяние. – Слушай, а если тебе пойти в Лондонскую школу экономики – рядом с домом? С твоими баллами они будут сами умолять тебя подать заявление! Фрэнни даже не сделала попытку поговорить с ним. В тот момент у меня внутри будто захлопнулась какая-то дверца. «Ладно, – мрачно подумала я. – Ты, кажется, послал меня подальше? Так я и уеду!» В тот же день я поступила в Сент-Эндрюс – самый дальний от дома британский университет, который мне удалось найти на карте, – и сразу же уехала в Шотландию. Там я немедленно и со смаком послала к черту все «благородные» академические штучки – этикет, манеры, кашемировые костюмы и глупые мечты стать похожей на Одри Хэпберн. Теперь мне было противно даже думать об этом. К неподдельному ужасу Лив, я выкинула свои каблуки-рюмочки, влезла в широкие молодежные штаны и поклялась, что никогда, ни за что в жизни не напишу ни единого приглашения. Конечно, у меня разрывалось сердце при мысли, что моя бедная «настоящая» мамочка так и не увидит меня в желанной роли леди. Ну что ж. Ей надо было знать, что там требуют на входе; тогда бы она догадалась подкинуть в коробку из-под мармелада мою родословную, а не жалкую записку с золотой пчелой. В общем, с божьей помощью я это пережила. А вот Фрэнни не смогла смириться с моим жестоким молчанием и регулярно присылала продуктовые корзины от «Фортнум энд Мейсон» и жизнерадостные письма с советами, сплетнями и «вечными вопросами» от Кэтлин и Нэнси типа, хорошо ли я питаюсь и всегда ли ношу теплое белье. Надо сказать, в конечном счете я была даже рада, что мне не пришлось растратить драгоценное время на книксены. Потом я призналась Лив, что за первую же неделю своего студенчества узнала гораздо больше полезных вещей, чем если бы целый год занималась складыванием салфеток. Итогом же моего обучения стали красный диплом университета и гора таблеток для снятия похмельного синдрома – с этим багажом я начала жизнь с чистого листа в славном городе Эдинбурге. Если бы здесь я вздумала рассказать, как меня в коробке подбросили в пансион благородных девиц, никто бы просто не поверил… Впрочем, я и не пыталась. Напрасно я рассчитывала, что Академия не вызовет у меня никаких эмоций. Когда я (теперь уже взрослая женщина со стабильным заработком и собственной квартирой) все-таки вошла в красную дверь, меня охватило странное чувство, что за ней меня ждет какой-то новый сюжетный поворот. Думаю, нечто похожее в аналогичной ситуации испытывают герои фильма ужасов. – Проходи, Бетси, – сказал лорд П., и я поймала себя на том, что не просто стою рядом, а невольно пытаюсь помешать его вежливым попыткам пожать Лив руку. – Спасибо, что приехала, Оливия. – Всегда рада, – ответила Лив, и мне показалось, что лорд П. растаял от ее милой улыбки. Я сделала глубокий вдох и наконец перешагнула порог гостиной, где под хрустальными люстрами уже вовсю шел вечер. Все пространство зала, кроме лестницы и столов с ровными рядами бокалов и чашек, было до отказа заполнено дамами в возрасте от тридцати до семидесяти (при этом возраст каждой из них никто бы не смог определить наверняка). Все были одеты в развевающиеся шелка пастельных тонов и туфли телесного цвета, в которых ноги кажутся длиннее. И все как одна вели оживленную беседу. Лорд П. стоял рядом со мной; возможно, просто боялся затеряться в этом женском царстве. – He понимаю, как они могут смеяться? – произнес он скорее удивленно, чем расстроенно. – Всего час назад половина из них утопала в слезах. Лично я взял с собой четыре носовых платка – и мне не хватило… – Вот что: надо попить чайку, – заявила Лив, которая знала, как обращаться со старшим поколением. – Я сейчас принесу. Не успела я ответить, как на нас спикировали две дамы с протянутыми для приветствия руками (похоже, сестры). Что и говорить, девушки из «Филлимора» не робеют на вечеринках. – Бетси! Я Марсия Гольдерстоун, – сказала одна из них. – Ты, наверное, меня не помнишь. Когда-то я заплетала тебе косички. Ну, на уроках по уходу за собой. Тебе тогда было лет шесть… Как же я рада тебя видеть! Я невольно улыбнулась, и в этот момент мне прочувствованно пожали руку. Да, все-таки есть что-то завораживающее в этой самоуверенности. Обзавидоваться можно. Что там Фрэнни с ее наставлениями: мол, на приеме надо ходить, задрав нос, и делать вид, что всех знаешь! Марсия явно понимала этот постулат по-своему: она действительно всех знала и при этом совала свой нос всюду, где только можно (благо при ее росте в три вершка делать это было совсем не сложно). – Мы в свое время провели здесь удивительный год, правда, Кейт? – Марсия повернулась к сестре, и ее вдруг опять бросило в сочувственно-похоронное настроение. – О, мы так скорбим о вашей утрате, лорд Филлимор. И о твоей, конечно, Бетси. Леди Франсес была женщина удивительная. Я до сих пор вспоминаю ее каждый раз, когда укладываю чемодан… Как там? Туфли кладем на дно, чистые тряпочки убираем в… – Вряд ли лорду Филлимору интересны эти подробности, – поспешно перебила ее сестра. Судя по тому, как напрягся лорд П., Кейт не ошиблась. Вообще, в кругах лорда П. моральная подготовка к такого рода социальным событиям отличала только женщин: мужчины по поводу рождения или смерти могли лишь напиваться портвейном и хрюкать. Представляю, каково ему было выслушивать восторги в адрес жены – и мучительно соображать, что ответить… – А никому и не положено знать подробности, – сказала я чуть более звонким голосом, чем обычно. – Ведь это секрет хорошо упакованного чемодана, а секреты выдавать нельзя. – И то правда! Боже мой, как волнительно опять здесь оказаться! – Марсия обвела глазами зал. – Можно в бальный зал? – спросила она, устремив взгляд на второй этаж, где располагались классы. – Помнишь, Кейт, как мы учились ходить по подиуму? – Нет-нет! – неожиданно возразил лорд Филлимор. – Насколько я знаю, мисс Торн решила использовать для приема только первый этаж… – Он закашлялся. – Здоровье, безопасность… Ну, вы понимаете. – Понимаю, понимаю, – разочарованно покачала головой Марсия. – Какая жалость. – Она вновь протянула руку для рукопожатия. – Не смею больше вас задерживать. Уверена, что другие тоже захотят высказать вам свои соболезнования. «Других» образовалась целая очередь: они кружили рядом на холостых оборотах, готовые выдать на-гора парочку трогательных рассказов о расстроенных помолвках, волосах в супе или похоронных канонах. Естественно, девушки из «Филлимора» должны знать, как найти нужные слова даже в самой неловкой ситуации. Никаких натянутых пауз в разговоре! Как только Марсия и Кейт отчалили в сторону стола, к нам устремилась следующая гостья. Я тронула лорда П. за руку. – He хотите немного побыть один? Я-то знаю, каково это – каждые пять минут переключаться на новую тему. Попробуйте потихоньку сбежать в библиотеку, а чай я вам туда принесу. – Не могу. Долг прежде всего, – сказал лорд П. с таким пафосом, как будто утром на рассвете его должны были расстрелять. И тут же сдался: – Давай через четверть часа, а? Как только увидишь, что меня совсем загнали в угол… Франсес приходила меня спасать по условному сигналу: я должен был надеть очки. Хитрый ход, правда? – Он выглядел таким несчастным, что я поняла, какой хорошей парой они были эти сорок с лишним лет. – Хорошо, – шепнула я, и лорд П., расправив плечи, вернулся к своим обязанностям. Ужасно захотелось чаю, и я направилась к столу. Глаза с жадностью выхватывали из интерьера давно забытые реликвии: мрачный портрет первой хозяйки «Филлимора», на котором ее георгианский бюст был стыдливо замазан кем-то из более поздних викторианских предков, китайские ароматические чаши на дубовых столах, групповые фото всех выпускниц Академии на темно-красных стенах… Все так же, как и раньше. Лив оживленно беседовала с какой-то расфуфыренной бабулькой, поэтому я быстро взяла чашку и отошла к стене с фотографиями. Здесь была вся история «Филлимора», начиная с послевоенных лет с их неизменными улыбками и изящными лодыжками и заканчивая 1995 годом, утонувшим в лаке для волос. Возле снимка 1981 года – года своего рождения – я невольно задержалась. Вот они, эти девушки – сидят, смущенные, в саду среди роз. Поколение Большого взрыва, которое слушало «Duran Duran» и красило губы розовой перламутровой помадой. А ведь, наверное, кто-то из них сейчас тоже здесь? Интересно, как они теперь выглядят? Помнят ли меня, знают ли вообще историю про коробку под дверью? А может, кому-то из них даже известно, кто эту коробку подбросил? С самых похорон Фрэнни меня грызла одна мысль: кому может быть известно, где сейчас моя родная мать? Все эти годы я мысленно представляла себе различные варианты встречи с биологическими родителями, при этом никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы заняться их поисками. Своей настоящей матерью я считала Фрэнни, несмотря на то что та никогда не делала тайны из моего происхождения. Вдобавок я давно заметила, что разговоры и расспросы на эту тему не очень приятны Фрэнни, вот и старалась не заводить их слишком часто. Теперь же, когда мое любопытство уже никого не могло ранить, я подумала, не пришла ли пора начать расследование. Да, из улик у меня только записка и амулет; но если кто-то пытается меня разыскать, значит, он должен быть здесь! Я еще раз вгляделась в фотографию выпускниц «Филлимор-81» – в их воротнички с цветочным рисунком и темно-голубые тени для век. Может быть, даже здесь, на этом фото… – Боже правый! Как же мы все здесь ужасно выглядим! Нет, вы только посмотрите на мою гофрированную блузку… Кошмар! А прическа – как будто меня полили сливками из баллончика. Эту тираду произнесла дама в платье с принтами от Эмилио Пуччи, которая появилась за моей спиной так внезапно, что я вздрогнула. Судя по всему, к заявленному на сегодня «праздничному» дресс-коду она подошла со всей ответственностью, ибо дополнила платье бирюзовыми туфлями и украсила стриженные под боб черные волосы изящным пером (видимо, на случай, если платье окажется недостаточно праздничным). Сама она, впрочем, легко затмевала собственный наряд озорным блеском в глазах: она вела себя так, как будто мы давно знакомы. Между тем я не была уверена, что знаю ее настолько близко, чтобы обсуждать достоинства «мерзкой кофточки». – Э-э… а-а… по-моему, гофре опять возвращается, – невнятно промычала я. – Возвращается?! – воскликнула она, так страстно всплеснув руками, что едва не разлила свое вино. – Ну разве что на театральные подмостки! Впрочем, вы еще слишком молоды, чтобы понять, насколько нелепы эти наряды. Если не ошибаюсь, вы упали с небес дня через три после того, как было сделано это фото. Пока мы давились в толпе на бульваре Мэлл, чтобы краешком глаза увидеть Диану и Чарльза, на нашем крыльце разворачивалась подлинная драма! Без всякого преувеличения! Вы… Ты ведь Бетси? Дочь Академии Филлимора? У меня даже щеки вспыхнули от такой бесцеремонности. Наверное, искренние от природы люди сохраняют непосредственность всегда – сколько ни полируй их в Академии. – Ну да. К сожалению, я этого не помню… – О господи! Да как тебе помнить, если ты была такой крошкой, что легко поместилась бы в дамскую сумочку! Я тебя только такой и видела… – От улыбки в уголках ее глаз образовались морщинки. – Меня зовут Нелл. Нелл Говард. А здесь меня звали Элеонорой. А ты до сих пор Бетси Филлимор или уже «с прицепом»? – До сих пор Бетси Филлимор. – В таком случае ты не до сих пор, а еще пока ненастоящая Филлимор: для этого тебе придется добавить в свою коллекцию трофеев штук пять мужей, – сказала она, выразительно поведя черной бровью. – Судя по всему, мисс Торн имеет долю от продажи свадебных подарков, иначе она не лезла бы так из кожи вон, чтобы всех нас пристроить… Ну здравствуй, Бетси. Проделав несколько искусных манипуляций (я – с чашкой чая и пирожным, Нелл Говард – с бокалом вина и тарелкой), мы все-таки ухитрились пожать друг другу руки. – А скажи, – непринужденно продолжала Нелл, – ты когда-нибудь пыталась разыскать своих настоящих маму и папу? Ой! – Она шутливо шлепнула себя по рукам и изобразила на лице раскаяние. – Какой ужас! Должна признаться, я не самая тактичная собеседница. Мне всегда влетало за это от мисс Вандербильт. Но если не спрашивать, то и не… – Нет. Мне и так неплохо жилось. Филлиморы были для меня настоящими родителями, а Нэнси и Кэтлин всегда обо мне заботились. – Да, могу себе представить! Они же как две наседки… И никогда даже не думала об этом? – прищурилась Нелл, как будто я стояла против яркого света. У нее было загорелое лицо вечно юной завсегдатайки Слоун-сквер[7] и курортов в стиле «солнце, море и… песок, серф, лыжи, горы (нужное подчеркнуть)». Несколько пикантных морщинок в память о солнце, вине и приступах истерического смеха нисколько ее не портили. – Просто не хотелось бередить старые раны, – пожала я плечами. Конечно, я кривила душой: на самом деле у меня были смутные догадки по поводу личности моего отца, хотя я никому об этом не говорила. Слишком уж все указывало на Гектора – заблудшую паршивую овцу в семействе Филлимор, аристократического красавца и неисправимого должника. А иначе почему они так приняли меня, почему заботились обо мне, как о родной дочери? Значит, в глубине души были уверены, что Гектор «поучаствовал» – во всяком случае, в доставке «товара». По тем обрывкам информации, которые мне удалось подслушать от Кэтлин, он захаживал во множество кондитерских, где всегда полно наивных дурочек, а кроме того, много лет назад сбежал в Аргентину (что в книжках Нэнси означало «заметать следы»). Эх, если бы я еще могла приложить к делу фотографии Гектора, лихо подкручивающего ус на фоне спортивного автомобиля, картина была бы совсем полная. Увы, фотографии Гектора были недоступны. Фрэнни их убрала – все, кроме одной, которая висела у нее над кроватью. Эта версия про Гектора очень походила на правду – и многое для меня разъясняла. По крайней мере, становилось понятно, почему Фрэнни так меня обожала: значит, я была единственной ниточкой, хоть как-то связывающей с сыном. Конечно, я могла бы попробовать вытащить признание у Нэнси. Но мне было неудобно: она ведь нянчила Гектора, и расспросы могли задеть ее чувства. Правда, пару раз мне удалось разгадать намеки, которые проскальзывали в их разговорах с Кэтлин. Нэнси говорила, что не знает, кто мой отец, но якобы нутром чувствует: кем бы он ни был, «явно жил не за тысячу километров отсюда, если ты понимаешь, о чем я». Разумеется, Нелл совершенно не полагалось знать об этих детективных переживаниях. – Кроме того, – добавила я как можно более светским гоном, – мне даже нравилось ничего не знать: не надо ничему соответствовать, не надо ничего стыдиться. Я была просто самой собой! Нелл склонила голову набок, и ее перо опасно накренилось. – Что ж, разумно. – На самом деле я думаю… – Я замялась. – Может быть, моя мать была из Академии? Ведь тот, кто оставил меня на крыльце, должен был знать, что Кэтлин по утрам забирает молоко. Кому-нибудь еще это приходило в голову? – Конечно! – кивнула Нелл. – Такое очень даже возможно! Это был вообще скандальный выпуск… – Она махнула рукой. – Какое-то массовое безумие. Самые лучшие умницы и красавицы вдруг становились какими-то моделями, третьесортными актрисами в Голливуде, звездами мыльных опер и тому подобное. Ну и конечно, все как одна разъезжали по городу с мальчиками в «бентли». Эх! – Она энергично обмахнула себя рукой, как веером. – Честно говоря, нам они казались просто небожительницами. Представь себе, идет какой-нибудь нудный урок кройки и шитья – и вдруг за окном раздается сигнал автомобиля. А там – Рори, Саймон, Гектор… Такие отвратительные, порочные, с длинными развевающимися волосами – как раз те самые коварные обольстители, которых нам полагалось обходить десятой дорогой. Визгу было! Разумеется, если рядом не кружила мисс Вандербильт… А впрочем, что греха таить: даже эта старая грымза краснела до самых жабр при виде наших любимцев. – С мальчиками в «бентли»? – переспросила я. Нелл смотрела удивленно. – Господи! Такое ощущение, что леди Франсес всю жизнь держала тебя в бункере… Ну да. Это были на самом деле весьма опасные попутчики. Про них писали все желтые газеты – как они пьянствовали, гоняли на машинах и безобразничали на светских приемах. Разъяренные папаши только успевали их отлавливать. И кстати, Гектор Филлимор был из них самым отъявленным мерзавцем, наверное, поэтому леди Франсес предпочитала о нем не распространяться. Его величество Гектор Смелый… – Она смерила меня пристальным взглядом. – Он что, так и не вернулся? Я покачала головой. Бесцеремонность Нелл казалась мне почти оскорбительной, но любопытство было сильнее приличий. Более того, от ее голоса я впадала в какую-то сладкую истому: хотелось, чтобы она рассказывала и рассказывала. – Насколько я знаю, он все еще в Аргентине. Даже на похороны не приезжал. – Я закусила губу. – Впрочем, все произошло так внезапно. Опухоль мозга. В общем, когда мы… – Я судорожно сглотнула. – Знаю, – вздохнула Нелл. – Он всегда был эгоистом. Ладно, проехали. – Так вы думаете, моя мать – одна из этих девушек? – задала я наконец вожделенный вопрос, указывая на фотографию, и тут же почувствовала, как от волнения у меня заколотилось сердце. – То есть одна из ваших подруг? Нелл расхохоталась: – Ты о моем выпуске? Ну это уж вряд ли! Только посмотри на нас! – Она сделала широкий жест рукой, в которой все еще держала бокал вина, и вино расплескалось. – Настоящие клуши! Единственный фильм, для которого мы бы сгодились. – «Планета обезьян»! Разумеется, в качестве массовки… Нет, те были на год старше. Мы там все перемешивались. Кто-то учился год, а кто-то три или четыре. Я уже искала глазами фото 1980 года. Так, 1979, 1982… Я повернулась к Нелл: – Его тут нет. – Да что ты говоришь… – Она вытаращила свои кошачьи глаза и озадаченно почесала подбородок. – Та-ак! Интрига усложняется. Скажу по секрету, их тут недолюбливали. Персонал уж точно. – О, Элизабет! Элеонора Говард! Какой приятный сюрприз! Обернувшись, я увидела, что прямо за нашей спиной стоит мисс Торн – новая директриса «Филлимора». Вообще-то она работала здесь уже четыре года – с тех пор, как мисс Вандербильт ушла на пенсию. Просто для многих она по-прежнему оставалась «новой»: слишком уж трудно было представить себе Академию без Фрэнни и мисс Вандербильт. Наверное, сама мисс Торн прекрасно это понимала. Думаю, ей было нелегко. Нелл деликатно допила вино и с неподдельным удивлением посмотрела на свой бокал. – Надо же! Все выпила! Мисс Торн, а хотите, я принесу вам чай? У вас, наверное, горло пересохло. А тебе принести, Бетси? Нет? Извините, я скоро. – И она растворилась в толпе, оставив меня на растерзание мисс Торн, которая, судя по всему, уже отметила про себя, насколько «правильный» на мне наряд. Честно говоря, мне было совершенно не до нее: я все еще не могла опомниться от мыслей о неотразимых мальчиках в «бентли» и о том, что в моих жилах, возможно, течет кровь одной из девушек Джеймса Бонда. Наверное, это все же лучше, чем чахоточная балерина… Или нет? По крайней мере, хоть более реально. Как выясняется… Тут я вспомнила об осанке и том, что надо сказать мисс Торн что-нибудь вменяемое. По сравнению с мисс Вандербильт, которую можно было бы назвать Очень-Сильно-Огорченным-Полицейским, новая директриса была Очень-Милым-Полицейским. Она никогда не скупилась на комплименты, но при этом все они оказывались «с двойным дном»: чем больше вдумываешься, тем больше сомнений – а комплимент ли это вообще? – Элизабет! Ты выглядишь очень… убедительно, – сказала она, протягивая мне маленькую ручку, сплошь в бриллиантах. – Не пойми меня превратно, но я прямо тебя не узнаю! Шикарная дама! Мисс Торн отступила на шаг, чтобы оглядеть меня профессиональным взглядом. Несмотря на внушительные каблуки, она была на полголовы ниже меня. – Спасибо, – сказала я. Конечно, я же стараюсь быть шикарной дамой… Теперь, когда я пережила наконец период антиакадемического гранжа, мой стиль одежды можно определить как «золотую середину в духе Джеки О». Мой гардероб состоит из нейтральных, подходящих друг к другу вещей, необременительных как для кошелька, так и в плане ухода. А из макияжа я освоила прожиточный минимум в виде туши для ресниц и ярко-красной губной помады, которые успеваю нанести по дороге на работу. Никто не посмел бы сказать, что я не слежу за собой. – А где же твои очаровательные кудряшки? – продолжала мисс Торн, осматривая мой голубой балахон и ярко-желтые сандалии. – Как там они тебя называли?.. – Она сделала вид, что запамятовала, хотя наверняка помнила отлично, – Был еще такой мультик, где страшная собака… – Энни? – прищурилась я. – Точно! Сиротка Энни! Сердечная улыбка на моем лице дрогнула, но выстояла. Это прозвище я ненавидела по многим причинам и, конечно же, помнила до мельчайших подробностей все, что с ним связано. В частности, из-за него я целых два месяца жгла себе руки, постигая науку укрощения натуральных кудрей с помощью фена. До сих пор я делаю себе профессиональную укладку всего за пятнадцать минут. Мисс Торн продолжала допрос: «А как ты вообще…», «Уже нашелся тот счастливец, который…», «Или ты все еще работаешь…» – и все в таком духе. – Я пока сосредоточилась на карьере, – с улыбкой ответила я, стараясь придать голосу безмятежность, которой на самом деле не ощущала. – Целиком поглощена работой… Мне совершенно не хотелось объяснять мисс Торн, что область моих исследований касается не только вопроса, почему одинокие мужчины Эдинбурга до сих пор одиноки и что лично я для этого сделала. Но она продолжала смотреть на меня в упор, что на языке вежливости означало: «Ну и?..» В результате под ее гипнотическим взглядом мои губы зашевелились сами собой. – Занимаюсь продвижением брендов и анализом рынка… – Тут я вспомнила про план январских продаж, который недавно делала для Фионы, и невольно запнулась. Глаза мисс Торн оживленно заблестели. – Потрясающе! – изумленно покачала она головой. – И с какими компаниями ты работаешь? Наверное, с крупными, о которых всегда говорят в новостях? – Да нет… – краснея, замялась я. – Тут все зависит не от размера, а, скорее, от фасона… Господи, до чего ужасно иметь белую кожу: загорать нельзя, в солярий ни ногой, даже покраснеть по-человечески невозможно… К счастью, от дальнейших импровизаций на обувную тему меня спасла стройная женщина лет сорока в розовом костюме а-ля Шанель. – Мисс Торн? Помните, я Джулия Палмер? Какое печальное событие… – Она тронула мисс Торн за локоть. – Боже мой, Свинка Палмер! – вскричала мисс Торн. – Дай-ка на тебя посмотреть! Палмер, которая, возможно, когда-то, много лет назад, и была «свинкой», теперь невольно вздрогнула от этих слов, однако немедленно вернула на место соскользнувшую улыбку. Я же немедленно воспользовалась случаем и тихо смылась. Разумеется, я сразу попробовала отыскать взглядом утраченную мной Нелл Говард, но она словно растворилась в бескрайнем море шелковых платьев и твидовых пиджачков. Не скрою: мой мозг буквально разрывался от вопросов, которые я хотела бы ей задать. Возможно, для нее это были лишь досужие разговоры, зато для меня – первые реальные зацепки в поисках той, что меня здесь оставила. Заметила ли Нелл золотую пчелку у меня на шее? А может быть, она помнит какую-нибудь похожую девушку с рыжими волосами? Или сможет мне сказать, была ли у Гектора постоянная пассия… И вообще, чем закончилась история с богатенькими сынками? Я продиралась сквозь толпу, чувствуя, что у меня как-то уж совсем не элегантно бурчит в животе. Ничего удивительного: ведь я ничего не ела со вчерашнего дня. При том что Кэтлин с самого детства внушала: «завтрак должен быть плотным». «Чем больше дел назавтра, тем больше и сам завтрак», – вечно твердила она, сгребая из сковородки на мою тарелку гигантскую яичницу. Сегодня утром у меня была причина, чтобы пропустить ее утреннее кормление: я так сильно волновалась, что попросту не могла есть. Теперь голод явно давал о себе знать, и я устремилась к блюдам с сэндвичами. Наверняка помимо дресс-кода Фрэнни оставила инструкции о том, что и как надо подавать гостям: сэндвичи – без корочек, салфетки – только льняные, побольше мини-кексов… Длинный поминальный стол располагался под большим портретом леди Филлимор. Увы, по блюдам уже изрядно прошлись, оставив красноречивые пустоши между веточками петрушки: на них сиротливо лежали лишь сэндвичи с огурцом и ячменные лепешки. Заметив парочку слегка помятых бутербродов с яйцом и салатом, я, вопреки своим строгим убеждениям «от Кэтлин», пододвинула их поближе друг к другу, чтобы они хорошо смотрелись, и уже собралась переселить эту конструкцию к себе на тарелку, но не тут-то было. Блюдо вдруг уехало прямо у меня из-под руки, и одновременно с этим раздался чей-то неодобрительный возглас. Я удивленно подняла взгляд. Темноволосый мужчина в черном костюме и галстуке, цветовая гамма которого выдавала ну очень средненькое образование, стоял по другую сторону стола и цепко держался за другой конец блюда. – У вас уже два, – сказал он, кивая на мою тарелку. – Полагается только по два сэндвича на каждого. И по половинке ячменной лепешки. Вам с джемом или со сливками? – Что? – не поняла я. – Только по два сэндвича, – повторил он. – У вас уже есть два с огурцом. Нет, я его точно раньше не видела. Кроме лорда Филлимора это был единственный мужчина в сегодняшнем царстве эстрогена и кашемира, что отчасти извиняло его раздраженную манеру говорить. Темные глаза незнакомца все время бегали по сторонам, как у загнанного зверя: как будто он чувствовал какой-то подвох, но не знал, откуда его ждать. – Они у вас что, на учет? – игривым тоном поинтересовалась я и потянула блюдо на себя. – А если бы я не любила яйца и кресс-салат? – Сэндвичей как раз на всех, – едва не по слогам отчеканил он. – И нечего жадничать. Это вам не послеобеденный чай в «Ритце», а всего лишь небольшой фуршет. – И он (вы не поверите!) даже после второй моей попытки не отдал блюдо. Когда же в полном недоумении я приложила руку к губам, он использовал преимущество, чтобы целиком завладеть блюдом, после чего с видом триумфатора поправил на носу свои проволочные очки. Отдышавшись, я вновь попыталась достать себе еще один сэндвич, однако этот тип оказался проворнее и успел отодвинуть от меня блюдо. Вдруг откуда-то справа к столу подрулила конкурентка. Очкастый тут же довел свой жест до конца и сделал вид, что не убирает блюдо подальше от меня, а просто любезно предлагает его вновь подошедшей даме. – Хам! – задохнулась я от гнева. Прежде чем взять два слепленных сэндвича с кресс-салатом, дама бросила на меня вопросительный взгляд, а когда уходила, еще несколько раз оглянулась. Я была просто в шоке. Неужели только что я сражалась за сэндвичи с распорядителем стола? Глава 3 Когда вы открываете бутылку шампанского, одной рукой обхватите ее, а другой крепко зажмите пробку, чтобы контролировать процесс. – Вы уже пили чай? – вежливо спросил он. – Пока что одну чашку, – недобро посмотрела я. – Чай у вас тоже лимитирован? – Нет, чая у нас сколько хотите, – сказал он и после небольшой паузы добавил: – А вот вина можно выпить только один бокал. И будет лучше, если вы сразу принесете пустую посуду, чтобы ее можно было отправить в мойку. М-да… Интересно, что это за фирма? Тут в спину мне уперся поднос. – Упс! Простите! – произнес голос с лондонским акцентом. – Марк, я торопилась изо всех сил, как вы мне сказали, но эта громила в шляпе набросилась на красную рыбу, прямо как голодная чайка! «У меня аллергия, у меня аллергия!» Я хотела пройти, так ее подружка приперла меня и держала до тех пор, пока они не выгребли все лепешки. А с виду приличные дамы… Просто пираньи какие-то! Я обернулась и увидела девицу, напоминавшую эльфа с купированными ушами. В руках она держала блюдо с крошками и остатками зелени. – Вы тоже за жрачкой? – с обезоруживающей улыбкой спросила она. – Без мазы! У нас кончился хлеб, и деньги йок. А как вы хотите, если на все про все нам выделили шестьдесят соверенов? Только, тсс… – Она приложила палец к губам. – Главное – побольше бегать с подносами, тогда никто ничего не заметит! Мужчина едва не поперхнулся, после чего впал в ярость. – Ради всего святого, Поллетт! Ну сколько можно тебе говорить: не болтай что ни попадя! Но я уже рылась в сумке в поисках кошелька. Это было выше моих сил. Если бы Кэтлин узнала, что прием обслуживают профессионалы такого уровня, она бы просто лопнула от возмущения. – Вот, – Я достала сорок фунтов, которые отложила на сегодняшний ужин с Лив. – Тут за углом есть магазин: возьми самых лучших, самых маленьких кексов и вина – и сразу обратно! – Не годится гостям самим платить за угощение… – начал мужчина, как его – Марк? Но я перебила: – Вообще-то, я не гость. Я дочь леди Филлимор. И не хочу, чтобы кто-то потом говорил, что ему не дали съесть третий сэндвич. У нас так не принято. Когда я это сказала, они обменялись взглядами, полными неподдельного ужаса. Затем Поллетт шлепнула себя по лбу, а Марк закрыл глаза и схватил себя за нос. Когда он их открыл, у него был такой вид, будто он надеялся, что за это время все исчезнет, как страшный сон. – Ну я пойду? – пискнула Поллетт. – Да, – сказала я одновременно с ним, после чего девица схватила мои деньги и убежала. – Позвольте объяснить… – начал мужчина, но я покачала головой. Не мое дело устраивать разносы распорядителям, хотя, если честно, эти шестьдесят соверенов просто сбили меня с толку. Слишком уж странная была цифра. – Не надо. – Я вдруг подумала про бедного лорда П.: конечно, я не должна была перекладывать на него подготовку вечера. – Лучше прямо сейчас займитесь сэндвичами. Обязательно срезайте все корочки и не скупитесь на начинку. И еще было бы неплохо подать свежий чай. Я собралась идти, но за спиной раздался смущенный кашель. – Я не уверен… – промолвил Марк, указывая на тарелки. – Может быть, вы мне поможете? – Что?! – тихо переспросила я. – Разве в колледже общественного питания не учат готовить сэндвичи? Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышла жалкая гримаса. – Наверное. Я там не учился. Я казначей. И эта девушка – вовсе не официантка, а секретарша директора. – Марк нервно пригладил волосы. – Правда, по телефону она разговаривает в той же непринужденной манере, что и во время обслуживания гостей. Удивляюсь, как она попала в Академию… – О боже… – покачала я головой и посмотрела на него новыми глазами. Он был вовсе не так стар, как мне показалось сначала: примерно моего возраста, с выразительными карими глазами и просветленным лицом из тех, что обычно встречаются на коробках с геркулесом. – Вероятно, лорд Филлимор не смог организовать закупку продуктов? – осторожно спросила я. – Просто вышла путаница. Мисс Торн хотела нанять какую-то старую знакомую, хозяйку фирмы, которая занимается общественным питанием. Однако там произошла то ли поломка связи, то ли что-то еще в этом роде… – Мистер Казначей-Распорядитель изо всех сил старался выглядеть убедительно, но поскольку его не учили в «Филлиморе», как следует держать лицо во время светского вранья, то прыгающие за очками брови его выдавали. – В общем, сегодня утром я обнаружил, что ничего не готово. И решил проявить инициативу, а не добавлять забот лорду Филлимору в такой день. Мы с Поллетт остались вдвоем, и у нас было совсем мало времени – только пока шла служба… – Теперь понятно, почему сэндвичи наперечет… – вздохнула я, все более проникаясь к нему. – Извините, что так получилось. – Почему вы говорите «наперечет»? Я бы сказал – «порционно». – Он снова поправил очки и затравленно покосился на водоворот гостей. Примерно такой же нелепый вид я наблюдала полчаса назад у лорда П. – Надо же, я оглянуться не успел, как они все смели. Как будто есть сюда пришли, честное слово. А ведь мне казалось, что мы приготовили более чем достаточно… – Готовить всегда надо раза в полтора больше, чем нужно. Это первое правило любого приема. Интересно, в Академии остался такой предмет, как «Планирование званого вечера»? Расчеты, сколько сэндвичей требуется на человека, в зависимости от времени года и возраста гостей. Прибавка на случай, если кому-то не понравится крабовый паштет и сэндвич будет брошен после одного укуса. В общем, обычная математика с уравнениями и неизвестными. – Математика? Нет, такого не припомню, – пробурчал он. – Хотя какое-то рациональное зерно здесь, безусловно, есть. Трудно было с ним не согласиться – тем более что вполне логично сначала пересчитать гостей, а уж потом давать распоряжения повару. Но он так пренебрежительно говорил об этом, что мне захотелось немедленно броситься на защиту академических традиций. – Это, как вы выражаетесь, рациональное зерно весьма пригодилось бы вам сегодня. Мисс Торн все бы вам разъяснила, если бы вы… Пока я говорила, казначей не спускал глаз с решительной дамы, которая направлялась прямо к столу с напитками. Когда она взяла два бокала, он невольно дернулся в ее сторону. – А ну стоп! – Я ухватила его за руку. – А если второй бокал она взяла для подруги? Или ей стало скучно, и она решила поиграть в игру «Пойду и кого-нибудь угощу»? – Я решилась отпустить его рукав. – Поверьте, в такой математике скрыто ну очень много рациональных зерен. Марк повернулся ко мне, и выражение его лица смягчилось: теперь он смотрел на меня с неподдельным интересом. – А вы забавная, – сказал он, – Надо же… – Кстати, мы не представились, – как бы между прочим обронила я, замечая краем глаза, что группа гостей направляется к вину. – Во избежание дальнейших недоразумений, предлагаю исправить эту ошибку. Меня зовут Бетси, можно просто по имени. – Я протянула руку для пожатия и, ободренная улыбкой, добавила: – Извините, что не узнала. Просто давно здесь не была. А предыдущий казначей, которого я помню, вечно ходил в растянутом спортивном костюме и всех женщин до пятидесяти называл телками. Полковник Монтгомери вроде бы… Вам он случайно не знаком? – Немного, – холодно заметил Марк. – Это мой отец. – О боже… – У меня опустились руки. А ведь все так хорошо шло. – Извините. – Ничего. Моя мать тоже не в восторге от спортивных костюмов. Меня зовут Марк. Марк Монтгомери. – Он протянул руку, и я заметила серебряную запонку на белом накрахмаленном манжете. – Обещаю, что не буду называть вас телкой. Как говорится, воспитание не позволяет. Я, конечно, не большой фанат этикетов да пансионов, зато довольно часто встречаюсь с лордом Филлимором. Во всяком случае, раз в месяц захожу к нему, чтобы подновить учетные книги. Марк Монтгомери получил бы высший балл на зачете по рукопожатию: оно получилось у него весьма и весьма крепким, а рука при этом была теплой и сухой. Чтобы скрыть нахлынувшее смущение, я поскорее вернулась к организаторской деятельности. – Так, если у нас разобраны все сэндвичи, надо срочно решать ситуацию с едой, – сказала я, тщетно пытаясь уйти от имиджа тупого военачальника. – Я знаю, где найти хлеб до того, как вернется… как ее, Поллетт? Мои тетушки живут неподалеку, в бывшей конюшне, и у них такая кладовка для запасов, что можно пережить ядерную зиму. – Я посмотрела на него с надеждой. – Наверняка вы гораздо лучше владеете кухонным ножом, чем пытаетесь тут мне изобразить? Марк, хотя и хмурил лоб, все же выдавил подобие улыбки. – А может, мне лучше проследить за тем, что осталось? Здесь ведь явно требуется твердая мужская рука… Я прикусила язык. Чего-чего, а этого мне бы точно не хотелось. И вообще: чем быстрее я решу проблему с едой, тем быстрее смогу вернуться к увлекательному разговору с Нелл Говард. – Интересная история – и кто здесь кому помогает? – начала я, но, увидев, что этот довод не кажется ему убедительным, тут же переменила тактику: – Впрочем, если вам захотелось побегать с подносом… Или у вас есть о чем поболтать со старыми девами? Я попала в самое яблочко. Марк испуганно заморгал (даже через очки я заметила, какие у него длиннющие ресницы) и посмотрел на меня так, будто я предложила ему вываляться в горчице и подать себя на завтрак семейству львов. – Вам сэндвич с яйцом и салатом – или с сыром? – чопорно произнес он и поспешно протянул мне пустое блюдо. Кэтлин и Нэнси всю жизнь обитали в особом мире, где почтенные старушки за восемьдесят предпочитают поддерживать мнение, что им никак не больше шестидесяти, и, кстати, у них это совсем неплохо получается. Моя любимая парочка и вовсе вела годам обратный счет. Вместо того чтобы в сорок лет предпринимать отчаянные попытки сойти за тридцатидвухлетних, они в тридцать выглядели на все пятьдесят три – и на этом этапе как-то очень удачно законсервировались. Кэтлин ухитрялась всю жизнь оставаться неправдоподобно жгучей брюнеткой, а регулярное употребление пива и ланкаширского рагу отлично предохраняло ее кожу от морщин. Что же касается Нэнси, то на ее птичьих косточках было так мало мяса, что и говорить-то не о чем. Мне казалось, что со времен моего детства тетушки нисколько не изменились. Да и они, сказать по правде, в душе считали, что мне не больше двенадцати. – Бетси! Это ты! Ну что ты сделала со своими волосами! – воскликнула Кэтлин, как только меня увидела. – Где же твои чудные локоны? Опять ты их разутюжила! Кэтлин считала, что я пользуюсь распрямителем для волос. Она никогда бы не поверила, что можно быть настолько тупой, чтобы распрямлять волосы феном. – Откуда ты? – спросила Нэнси, чмокнув меня в щеку, хотя для этого ей пришлось встать на цыпочки. – Нет, вы только посмотрите, какая красотка! Мы всегда тобой гордились, да, Кэтлин? – Что правда, то правда, – кивнула Кэтлин. Эх, Франсес, коли была бы жива, тоже гордилась бы… Я вот только вчера хвасталась Фенелле Рикетт, что у нашей малышки Бетси своя консалтинговая компания в Эдинбурге и что все это своими… – Слушайте, – торопливо перебила я, пропуская мимо ушей ее счастливое заблуждение по поводу моего «консалтинга», – хочу вас кое о чем попросить. Нужна помощь… В общем, у них там кончились сэндвичи. – Я так и знала! – радостно воскликнула Кэтлин. – Я всегда говорила, что Джеральдина Торн слишком молода для этой должности… Ничего, сейчас навалимся всем миром – и порядок! Очень довольная, Кэтлин провела меня в свою кладовую чудес и с ходу приступила к традиционному допросу на тему, достаточно ли хорошо я питаюсь у себя в Эдинбурге. Уже через пятнадцать минут мы с Марком Монтгомери шли через сад с готовыми сэндвичами: их было столько, что и слону хватило бы на неделю. По дороге мы встретили Поллетт с уловом, состоящим из двенадцати коробок ароматических мятных леденцов. – Купила на распродаже, – сказала она, ссыпая сдачу в карман моего платья. – Я так прикинула: это же лучше, чем мини-кексы. И никакой учет вести не надо! – В таком случае могла бы вообще взять кукурузные хлопья, – ворчливо начал Марк, но тут же вмешалась я – зачем сейчас начинать склоку? – Совсем неплохая идея! Подай их вместе с кофе, Поллетт, и главное – проследи, чтобы все могли взять сколько угодно… – Тут я увидела лорда П., который безуспешно пытался отбиться от очередной группы гостей, то и дело сочувственно похлопывающих его по плечу, как больную собаку. – А вот, кстати, и кое-кто, кому уж точно не помешает немного освежиться, – сказала я. – Хотите сэндвич? – С превеликим удовольствием! – просиял он. – О, сэндвичи! Лорд П. выглядел так, будто провел часов семь в одном лифте со всем Британским женским институтом: волосы взъерошены, очки съехали набок и даже как-то поизносились. – Без корочек… – вздохнул он, – и с огурцами… Прямо как Франсес любила… – Он поднял взгляд на нас с Марком и слабо улыбнулся: – Огурцы всегда хорошо смотрятся, эффектно… А хватит, чтобы всех обнести? – Все под контролем. Если никто не будет… – с энтузиазмом отозвался Марк, но я деликатно его пихнула. – В общем, все в порядке, – закончил он. – Вот и отлично, – с видимым облегчением произнес лорд П. – Бетси, можно тебя на пару слов? В библиотеку? Интересно, он знает, что у него на щеке два следа от розовой перламутровой помады? – Конечно, – сказала я, передавая Марку танцующее в моих руках тяжеленное блюдо, которое он в ту же секунду умудрился убрать подальше от чьей-то страждущей руки. Идя в сопровождении лорда П. по коридору в дальние комнаты, я старалась не слишком явно искать глазами исчезнувшую фотографию 1980 года… В юности Пелхэм Филлимор был как две капли воды похож на Роджера Мура: те же пронзительные голубые глаза, та же копна темных волос, не хватало только куртки сафари вместо твидового пиджака. Как и Фрэнни, он обладал тем аристократическим типом внешности, который с возрастом лишь приобретает особый шарм; некоторое время назад Лив даже уверяла меня, что испытывает к старику юношескую влюбленность за его многозначительное молчание и безупречные манеры. Я всегда считала лорда П. красивым, однако сегодня впервые с грустью отметила, что да, он красив, но лишь для своего возраста. Под глазами обозначились темные мешки, которых раньше я никогда не видела, и только в ботинки по-прежнему можно было смотреться, как в зеркало. Он жестом пригласил меня в библиотеку и, когда закрылась дверь, обессиленно прислонился к ней и несколько секунд стоял, переводя дух после шума и гвалта. – Как по-твоему, хорошо все прошло? – Конечно, – сказала я. – Надеюсь, Фрэнни будет тронута, если она нас видит. – Вот и прекрасно. – Он подошел к пустому камину и неуклюже облокотился на спинку кожаного кресла. – Спасибо за помощь, это очень важно для меня. Ты молодец – при такой загруженности… Как вообще у тебя идут дела? Наверняка под Новый год был ажиотаж, все дружно наломали дров, а потом тебе пришлось расхлебывать? Так? Я, в свою очередь, не менее неуклюже облокотилась на стул. Должна сказать, что, несмотря на мое весьма богатое воображение, я просто ужасная врунья. Ужасная в том смысле, что врать совершенно не умею. Нэнси с детства внушила мне, что «лгунам сорока языки отрывает». Эх, если бы я была хотя бы средненькой вруньей, когда дело касалось моей дурацкой работы в магазине, то, наверное, сделала бы блестящую карьеру, а не вешала бы Фрэнни лапшу на уши (а вместе с ней и лорду П., и Кэтлин, и Нэнси) по поводу того, что я заправский менеджер-консультант, то есть консультант по бизнесу. К счастью, все они весьма слабо представляли себе, что такое менеджмент-консалтинг и в чем конкретно он состоит. Как вы понимаете, ни менеджером-консультантом, ни консультантом по бизнесу я никогда не была. Я работаю менеджером в магазине дизайнерской обуви, в котором подрабатывала по выходным еще студенткой. Конечно, магазин замечательный; однако прошло уже пять лет, а я все еще там. Собственно, всеобщее заблуждение началось случайно, когда я, плохо соображая, что делаю, рассказала Фрэнни, в каком ужасном состоянии были документы у Фионы и как мне удалось сократить сумму налогов и наладить систему скидок. Возможно, я слишком все приукрасила, но почему-то с этого момента Фрэнни укрепилась во мнении, что своим беспрецедентным вычислительным прорывом я произвела настоящий фурор, сразу из помощника менеджера превратившись в профессионального волшебника по вызову. Она так гордилась мной, что у меня не хватало духу признаться, что на самом деле я оформляю обувные витрины, а вовсе не решаю судьбы международных концернов. Мягко говоря, это было не совсем то, чему я хотела бы посвятить жизнь. Я всегда мечтала иметь собственное дело, которое принадлежало бы только мне, – даже неважно, какое именно. Я чувствовала, что мне нравится приводить в порядок финансы, организовывать хранение. Другой вопрос: как утвердиться на рынке, если ты новичок и у тебя совсем нет опыта? Лив считала, что достаточно получить какие-нибудь липовые справки и рекомендации, но, как я уже говорила, вранье – это не по моей части. Лорд П. во все глаза смотрел на меня, явно ожидая, что я поведаю нечто ну очень профессиональное про свою непосильную «нагрузку». Судорожно сглотнув, я выпалила: – Мне приходится иметь дело с очень солидными клиентами. – Хорошо, – сказал он несколько отрешенно. – Очень хорошо… – Он принялся потирать руки, как будто намазывал их кремом. – Может быть, нам присесть? – предложила я. Мой излюбленный прием в магазине. Я всегда говорю продавщицам, что если посетителей усадить, то они отдохнут и в конце концов захотят что-нибудь примерить. А потом и купить. Лорд П. просиял и с готовностью опустился в кожаное кресло у камина. Я скромно (ноги вместе, локти прижаты к телу) села на краешек другого кресла: теперь мы были друг против друга. Он глубоко вздохнул и поднял взгляд. – Мне бы хотелось кое о чем с тобой поговорить… по-семейному. У меня подпрыгнуло сердце. Неужели сейчас лорд П. сообщит то самое – самое важное в жизни Известие, которого я так жду? Например, объявит, что Гектор – мой отец? Или что моя настоящая мать каким-нибудь образом вышла на связь, после того как прочитала в газетах о кончине Фрэнни… А может, что-то такое было в ее завещании – типа «вскрыть через полгода после моей смерти». Сейчас я все узнаю. А судя по крепко сжатым зубам лорда П., мне предстояло услышать нечто волнующее. – Да? – сказала я, стараясь сохранять спокойствие. – Ну и о чем же? Лорд П. пригладил серебристые волосы. – Об Академии. – Что?! To есть я хотела сказать… Ой… – Мое сердце перестало прыгать и вместо этого разочарованно сжалось. – В каком смысле? – Я нуждаюсь в твоей помощи, Бетси, – произнес он, не сводя с меня прямого взгляда. – Вчера я не спал всю ночь и размышлял, как бы на моем месте поступила Франсес. И пришел к выводу, что она обратилась бы только к тебе. Если честно, внутри у меня все так и ощетинилось, когда я услышала, что это снобитское, «не для таких девушек, как ты» заведение, оказывается, нуждается теперь в моей помощи! Но как только я вспомнила о бедной Фрэнни, то сдалась без боя. – Конечно, я готова помочь, – ответила я и только постфактум, увидев несказанное облегчение на лице лорда П., сообразила, что для начала можно было бы и поинтересоваться: а в чем, собственно, состоит просьба? – В меру своих возможностей, – тут же с нажимом уточнила я. – Вы же понимаете, что пансионы благородных девиц никогда не были моей специализацией. Но лорд П. не уловил сарказма. – Почему я обращаюсь именно к тебе, – продолжал он, – и был бы очень тебе обязан, если бы ты… вникла в наши дела. Дело в том, что Академия нуждается… как бы лучше выразиться? В генеральной уборке, что ли… – Вы хотите, чтобы я делала уборку?! – не скрывая ужаса, воскликнула я. Его учтивая улыбка растаяла на глазах. – Уборку? Господь с тобой! Как только тебе в голову пришло! Я говорю о профессиональном анализе, Бетси. Мне нужна бизнес-консультация. Конечно, мисс Торн делает все, что в ее силах, однако… Желающих поступить к нам все меньше, а накладные расходы такие, что у нас просто не хватит денег на содержание пансиона, если не удастся набрать студенток на следующий семестр! Он снова потер руки, после чего звонко шлепнул себя по коленям. – Здание рушится на глазах, поэтому мы и не пускаем никого наверх. В бальном зале уже капает с потолка – приходится подставлять ведра! Думаю, мыши давно передвигаются на подводных крыльях. – Он попытался взять себя в руки и изобразил на лице подобие слабой улыбки. – О боже… – Я вдруг поняла, что этот старый дом мне жаль ничуть не меньше, чем саму Фрэнни. Вы только представьте, какой это шок: после современного глянца и гламура оказаться в старой развалюхе. Ведра в танцевальном зале! Подумать страшно! Если бы Фрэнни видела… И не только она. Призраки всех когда-либо существовавших леди Филлимор при виде такой картины в отчаянии рвали бы на себе жемчуга. Лорд П. тяжело вздохнул. – Ах, Бетси… Между тобой и мной – целая пропасть. Я уже стар, а Академии нужен… гм… приток свежей крови. Конечно, я мог бы обратиться в одну из новомодных фирм, которые занимаются «выводом предприятия из кризиса». Но как представлю, что сюда заявится какой-нибудь яйцеголовый умник из Сохо, будет расхаживать тут в своих цейсовских очочках и переписывать наше имущество… – Он нервно потер переносицу. – Не в обиду, конечно, будет сказано! – Да ничего, не беспокойтесь, – машинально уронила я и только потом поняла, что это он меня боится обидеть. Лучшего в мире консалтингового менеджера. Интересно, как бы лорд П. отреагировал, если бы узнал, что приглашает бесплатного, но при этом фальшивого консультанта? – Я уверен, Фрэнни доверила бы тебе Академию. Конечно, никто не ждет от тебя чуда, но, по крайней мере, наладить бизнес, поставить Академию на новые рельсы… Чтобы мы могли с достоинством вступить в новое тысячелетие, сохранив все, чем она так гордилась… – Его голос дрогнул. Я принялась кивать с умным видом, как это мог бы делать, по моим представлениям, специалист по консалтингу. И тут до меня вдруг разом дошел истинный масштаб его просьбы. Ситуация в Академии действительно критическая, и уж кто-кто, а я точно не имею ни малейшего представления, как с ней справиться. Лорд П. нуждается в настоящей, а вовсе не в фальшивой помощи. В общем, надо было срочно выкручиваться. Я старалась держаться как можно более спокойно, хотя чувство вины так и жгло изнутри. Да уж, Нэнси была права, когда говорила: «Один раз соврешь – десять бед найдешь». – Конечно, для меня большая честь, что вы обратились за помощью именно ко мне, – слегка запинаясь, сказала я, – но я ведь не преподаватель. Я даже не знаю, с чего начать. Лорд П. замахал руками. – Поверь мне, это совершенно неважно! Преподаватель у нас мисс Торн. Франсес тоже ничего не преподавала. Она просто знала, о чем именно нужно рассказывать девушкам, чтобы подготовить их к жизни. – Это уж точно… – вздохнула я, вспоминая, сколько профессиональных женских секретов Фрэнни успела мне «преподать» – каждый из них стоил десяти уроков на тему «Как вести себя, когда вам делают предложение». Например: если хочешь отблагодарить человека – отправь ему по почте забавную открытку с надписью «Спасибо». Если жмут новые туфли – помажь внутреннюю сторону пятки обычным вазелином. А если нужно срочно освежить рот – погрызи яблоко… Эти мелочи так помогали мне в жизни! И уж точно были поважнее глубокомысленного раскладывания ложек и вилок. Лорд П. не сводил с меня взгляда, исполненного надежды. – Я понимаю, ты занята. Но твое мнение для меня очень ценно. Я подумала, что ради Фрэнни я должна хотя бы попробовать что-то сделать. А вдруг у меня получится? В конце концов, Академия – тот же магазин. Та же торговля… Вдобавок можно будет набраться наглости и выведать какую-нибудь информацию про горе-выпускниц 1980 года, а заодно про их разгульных дружков. Разумеется, об этом лорду П. знать необязательно. – А чего, собственно, вы от меня ждете? – спросила я. – Полагаю, не обычной… э-э… диагностики производительности? Моя речь явно произвела на лорда П. впечатление. – Нет-нет. Я думал, ты походишь на уроки, поговоришь с персоналом, со студентками… – Он мечтательно улыбнулся. – В общем, я целиком полагаюсь на твой профессиональный опыт, Бетси. – Ну хорошо, – протянула я. – Примерно понятно. – Содержать пансион для девушек – не слишком подходящее занятие для мужчины, – продолжал он. – Но у меня нет другого выхода: этот бизнес был в нашей семье с незапамятных времен. И я не хочу войти в историю как капитан, который утопил заслуженный корабль. Тем более что Франсес столько души вложила в Академию. Нет нужды объяснять, что она для нее значила. Лорд П. печально улыбнулся. О нет, его мучил отнюдь не риск потерять Академию. Просто, если Академия закроется, останется только с горечью вспоминать о счастливых временах супружества, уйдут в небытие блестящие коктейльные вечеринки, которые леди Франсес устраивала для своих лондонских друзей, церемонии и презентации, тихие летние вечера в душистом саду… И наши с Фрэнни игры и забавы в палисаднике из роз. Пока болезнь не сломила ее окончательно, Фрэнни часами пропадала в пансионе: руководила, давала советы. Весь день тут и там раздавался ее заразительный смех – единственная «манера, не подобающая настоящей леди», которую она себе позволяла. Что и говорить, Фрэнни была воплощением Академии. – После всего, что она для меня сделала, – с жаром сказала я, – конечно, все, что в моих силах… для нее… и для вас… – Я наклонилась, чтобы пожать ему руку. Рука у лорда П. была худая, но сильная, причем настолько, что во время пожатия в мою ладонь врезалось его печатка. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я в очередной раз с удивлением отметила, какие они у него голубые и яркие, особенно на фоне опухшего от бесконечных слез лица. Эти глаза по-прежнему казались молодыми, тогда как все остальное тянуло лет на сто. – Спасибо, – коротко поблагодарил лорд П. – Буду признателен за все, что ты сможешь сделать. Мы помолчали – ровно столько, сколько лорду П. позволяло молчать английское воспитание (то есть секунд пять), после чего он кашлянул и сказал: – Ну и когда ты сможешь начать? Может, у тебя получится отсрочить кого-нибудь из своих клиентов? Я лихорадочно соображала. У меня скопилось довольно много отгулов, и вообще, я так редко отлучаюсь, что сострадательная Фиона вряд ли откажет, если я попрошу отпуск. – Например, в начале следующей недели? – предложила я. А что? Это будет уже третья неделя января, и у Фионы как раз закончится распродажа. Главное – быть на месте пятнадцатого, при начале второй уценки. Это, пожалуй, единственный день, когда в магазине действительно приемлемые цены, поэтому покупателей всегда в два раза больше. – Прекрасно, – сказал лорд П. – И обязательно пришли нам счет. Не хватало еще, чтобы ты работала бесплатно. Я начала было отпираться, но вспомнила, что у меня уже давно валяются неоплаченные счета за жилье. Конечно, Фрэнни оставила мне в наследство достаточно денег, чтобы ежемесячно выплачивать ипотечный кредит за мою мини-квартиру, и все же каждый месяц мне приходилось изворачиваться, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Вдобавок, согласись я работать даром, всем сразу станет понятно, что я вовсе не профессионал. – Как угодно. Только никаких гарантий я дать не могу. – Но ты ведь сделаешь все, что в твоих силах, Бетси, – с грустной улыбкой произнес лорд П. – Этого достаточно. О большем мы не можем просить. То же самое, наверное, сказала бы Фрэнни… Глава 4 Никогда не используйте палочки для еды в качестве указки. А вилку требуйте только в случае, если вам грозит голодная смерть. За время моего отсутствия толпа вокруг стола с закусками изрядно увеличилась, а Лив успела присоединиться к Кэтлин и Нэнси на их разговорном пункте возле электрического чайника. Обе тетушки жадно ловили каждое слово Лив, при этом Нэнси старательно пришивала пуговицу к ее яркому, наверняка винтажному жакету от Диора. – Тогда я сказала: «Финн, перестань уже присылать мне цветы. У меня ваз не хватает!» И что вы думаете? Он прислал мне дерево! Настоящее дерево. Я ужаснулась: «Господи, что с ним делать?» И вдруг увидела прямо на стволе вот это ожерелье… Эту историю я уже слышала на прошлой неделе, правда, с гораздо более пикантными подробностями. Речь шла о самом недавнем увлечении Лив – молодом человеке по имени Финн, который числился первым с конца в списке самых богатых банкиров Европы. Лив познакомилась с ним в поезде «Евростар» при весьма романтических обстоятельствах: ее чемодан заклинило в верхнем отсеке, а Финн галантно его освободил. В следующем кадре он уже заваливал ее гостиную орхидеями, которые не вянут пять дней, и умолял, чтобы она с ним пообедала. В Риме. – Подумать только, Лив! – Нэнси откусила нитку и порывисто вздохнула. – Ты прямо как героиня Редженси! Нэнси питала большую слабость к любовным романам вообще и к произведениям Редженси в частности. Кэтлин была другого мнения. – Нечего сказать, героиня! Без корсета… – проворчала она. – Корсет тебе уж точно не помешал бы, Оливия. Были бы хоть какие-то рамки… А еще лучше – смирительная рубашка. Ох, допрыгаешься! Кэтлин и Нэнси просто не успевали уследить за бесконечными увлечениями Лив. Ее личная жизнь была столь бурной и увлекательной, что рассказы о ней Нэнси готова была слушать часами, а я, не будь я сама свидетелем, точно решила бы, что Лив все придумывает. К примеру, помолвлена она была раз пять. Это только с виду Лив вся из себя эмансипированная. На деле она на редкость старомодная особа. Ответить «нет» она может на что угодно, кроме предложения руки и сердца, которое, по ее твердому убеждению, существует лишь для того, чтобы быть принятым при любых обстоятельствах. Правда, ситуацию несколько скрашивал тот факт, что красотой Лив прельщались мужчины, не имеющие привычки долго размышлять у витрины с ювелиркой от Картье. Что же касается моей личной жизни, то это был скорее сборник коротких новелл – почти анекдотов. Все они изобиловали неожиданными поворотами сюжета, зато уж чем не могли похвастаться, так это счастливой развязкой. Лив (а точнее, ее богатая коллекция оплаченных чеков) всегда говорила мне: «Ты сама оградила себя от романов!» И кстати, в чем-то она была права. Нет, на уровне идеи мне это вполне нравилось – в смысле, я была бы совсем не против, если бы мужчины гроздьями падали к моим ногам. Но если они действительно начинали падать, меня немедленно охватывала паника. Поскольку я совсем ничего не знала о своей матери, то невольно опасалась: а не унаследовала ли я от нее моральную неустойчивость перед коварными обольстителями? Вдобавок в моем организме явно присутствовали и гены любвеобильности, полученные от отца (Гектора?), что только усугубляло ситуацию. Иными словами, я одновременно и страдала влюбчивостью, и испытывала панический страх, как бы история не закончилась подброшенным младенцем. Не то чтобы я совсем прекратила попытки: за последние лет пять я предпринимала несколько поползновений на эту тему, но, увы, все они были неудачны. Пару раз я даже вступала в более серьезные отношения, однако они мне быстро наскучивали. Ну и конечно, нельзя забывать о самой моей долгоиграющей страсти к самому неподходящему из неподходящих мне мужчин – я имею в виду Джейми. – Бетси! – Нэнси заметила меня в толпе и помахала рукой. – Ты слышала про последнего жениха Лив? – И кольцо уже есть, – со значением сказала Кэтлин. Лив скромно потупила глазки и отвела за ухо светлую прядь. – Я приняла его только в знак дружбы, – прощебетала она. – А ему сказала, что сейчас не могу заводить серьезных отношений. Что мне нужна передышка. – А ты обручилась с тем, предыдущим? – спросила Кэтлин. – Ну, у которого был какой-то там немыслимый автомобиль? Он еще взорвался? – Он не взорвался. Просто я… – Светлая прядь упала Лив на лицо. – Я залила не тот бензин. Или, наоборот, забыла залить – не помню точно. В общем, фигня какая-то. – Кольцо-то у тебя? – нетерпеливо спросила Нэнси. – Или оно опять оказалось семейной реликвией, оставшейся от безвременно ушедшей бабушки? – А может, от ныне здравствующей женушки? – не удержалась от колкости я. Не очень приятно брать на себя роль психиатра собственной лучшей подруги, а что делать? Кому же еще распутывать сложносочиненные полигамные узлы? – Так, стоп. Хватит обо мне, – отрезала Лив. – Гораздо интереснее, что там у тебя было в библиотеке. Давайте-ка переберемся к Кэтлин, и ты выложишь нам все как на духу. – Сначала я должна рассыпаться в благодарностях перед мисс Торн, – сказала я, пытаясь отыскать взглядом если не саму директрису, то хотя бы кого-нибудь из преподавателей. Но все было тщетно: зал выглядел так, будто его только что вычистил профессионал из клининговой компании. Я не увидела даже черного пиджака Марка Монтгомери, не говоря уже о принтовом платье Нелл Говард (об этом я теперь и не мечтала). Я чувствовала себя ребенком, у которого отняли игрушку: только-только я получила шанс узнать что-то важное, как его безжалостно вырвали из рук. – Тогда говори сразу. – Лив потянула меня за локоть. – Мы же умираем от любопытства. Ты проторчала там целую вечность. Что, какое-то завещание с условиями? И теперь ты их выполнила и можешь вступить в права обширного наследства? – Интересно, как ты себе представляешь эти условия? Типа, я должна организовать крестовые походы по Найтсбриджу[8] с курсом этикета? Или накрыть стол в честь четвертого замужества? – Или накормить сотню гостей одной буханкой хлеба и банкой арахисового масла… – Лив скорчила обиженную гримасу. – Между прочим, может, ты все-таки поговоришь с нашими горе-рестораторами? Представляешь, хотела взять немного еды для Кэтлин и Нэнси, а этот надутый тип посмотрел так, будто я на его глазах пыталась стащить столовое серебро. Я и взяла-то всего два сэндвича… – Тебе еще повезло, – сказала я. – У него ведь даже мерка для вина есть. Я не шучу. Сама видела – лежит рядом с чайником. – A-а, Марк… Здравствуй, – громко произнесла Кэтлин, глядя мне через плечо. Я вздрогнула и обернулась: прямо за моей спиной стоял Марк Монтгомери. В руке он держал четыре десятифунтовые банкноты. – Вот, сорок фунтов из нашего наличного резерва. Я покраснела: судя по тому, что в самой Академии финансы явно пели романсы (так, по крайней мере, говорил лорд П.), эти деньги доблестный казначей взял не из «наличного резерва», а из собственного бумажника. – Да нет, не стоит… – стала отнекиваться я. – Нет уж, возьмите, – сказал Марк, всучивая мне деньги. – Я только что пытался довести до сведения мисс Торн, что заниматься книгами баланса вовсе не означает балансировать по залу со словарем Чеймберса[9] на голове. Или, еще лучше, с полным словарем сленга, как Поллетт. Честно говоря, я не представляла, что могло довести Марка до такого бешенства. От оптимизма, который вроде появился во время приготовления сэндвичей, не осталось и следа. Теперь даже его аляповатый галстук дрожал от негодования. Марк больше не походил на румяного персонажа с коробки геркулеса; скорее, можно было подумать, что он собирается снести мне голову битой для гольфа (не знаю, о чем они там говорили с мисс Торн). Впрочем, даже в гневе, с плотно сжатыми губами этот тип умудрялся сохранять определенную привлекательность. – Хорошо, хорошо… – миролюбиво бросила я и спрятала банкноты в карман. – Пересчитывать не будете? – Марк бешено сверкнул глазами, и я поняла, что часть его возмущения направлена непосредственно на меня. Под таким напором я даже невольно отступила, едва не задев плечом цветочную гирлянду. – Мне бы не хотелось, чтобы у вас потом были проблемы во время ревизии, – сказал он напоследок, вежливо кивнул Нэнси и Кэтлин и порывисто удалился. – Да-а… – протянула Лив. – Прямо-таки сверхзвуковая скорость. Не удивлюсь, если у него в штанах спрятан реактивный двигатель. – Лив! – покачала головой Кэтлин. – Как не стыдно! – Тысяча извинений, – произнесла Лив с самым минимальным выражением вины на лице, какое только бывает в природе. – Кто-кто, а ты уж точно не девушка из «Филлимора», – вздохнула Кэтлин. В этот момент мне бы не хотелось встретиться взглядом с Лив. Или с Нэнси. Наконец мы с Лив добрались до дома Кэтлин и Нэнси, чтобы попить чаю. Увы, сколько я ни пыталась перевести разговор на проблемы Академии, речь тетушек сразу становилась вялой и уклончивой. Как-то хитро и незаметно они вновь переходили к своим привычным вопросам: а как я питаюсь, а не встретила ли я еще какого-нибудь славного молодого человека, а не подойдет ли мне кто-нибудь из экс-женихов Лив – и все в таком духе. Конечно, обе они уже двадцать лет как не работают в Академии. Но если Нэнси еще (исключительно по своей нездешней доброте) пытается подсластить пилюлю, то Кэтлин, насколько я ее знаю, всегда рубит правду-матку. Увы… – Думаю, это хорошо, что бедная Франсес вовремя ушла, – только и сказала она, после чего мы с Лив откланялись, пообещав вернуться в скором времени. Из-за того что я жила в Эдинбурге, мне страшно не хватало общения с Лив, поэтому даже просто побыть у нее в Клэпхеме[10] – для меня уже именины сердца. Я бы вполне обошлась и без китайского ужина, который Лив заказала на дом в одном из четырех ресторанов, имеющихся в ее телефонном списке. Лив была щедрой просто до безобразия: насколько могла себе позволить особа с таким размером денежного содержания. С тех пор как ее родители (Рина и Кен) развелись, Кен из кожи вон лез, только чтобы его «принцесса» ни в чем не нуждалась. В результате карманных денег у Лив было больше, чем у Пэрис Хилтон, – с той лишь разницей, что в карманах Лив они всегда болтались в виде пачки потрепанных банкнот, перехваченных резинкой. – Предупреждаю, у меня страшный беспорядок, – сказала Лив, пока мы шли к ее дому по симпатичной улочке типовой застройки неподалеку от Коммона.[11] – Беспорядок? He смеши меня, – скривилась я, представив, как по самые уши проваливаюсь в глубины ее бежевого дивана. – У тебя ведь уникальная соседка по квартире. По-моему, ей давно не дают покоя лавры твоей уборщицы… – Ты про Эрин? А разве я тебе не говорила? Она больше у меня не живет. Ей предложили другую работу. Переманили – какая-то юридическая фирма в Чикаго, – Лив изобразила пальцами плейбойские заячьи ушки, как обычно делала Эрин, когда вписывала какой-нибудь очередной пункт в «Программу ведения домашнего хозяйства» или «Расписание уборки». – Три недели назад. Упаковала свой уничтожитель для бумаг – и прости-прощай. Лив принялась раздраженно рыться в сумочке в поисках ключей, неожиданно выудила золотой тюбик губной помады, обрадовалась, потом опять расстроилась, после чего поставила сумочку на ступеньку и, сопя, влезла в нее обеими руками. – Нет, ты не говорила! А она хоть предупредила тебя? – Честно говоря, я думала, ты выберешь более интересную тему для разговора, чем отъезд моей соседки по квартире. Вот черт! Да где же эти долбаные ключи? – Надо всегда класть ключи во внутренний кармашек под молнию, – заметила я. – Тогда их никто не утащит, а ты будешь знать, где их искать. – Гениальная мысль! Можешь вписать в «Программу ведения домашнего хозяйства», – сказала Лив, продолжая поиски. – Ага! – Она помахала связкой ключей, закрепленных на огромной ключнице в форме кольца с бриллиантом. Это кольцо подарила ей я – сорокам всегда легче находить блестящие предметы. – И главное, – продолжала Лив, открывая дверь, – ты не представляешь, все так по-дурацки совпало… В ту же неделю, как съехала Эрин, объявила об увольнении Джоан! – Джоан уволилась?! – Вот теперь я действительно заволновалась. – Господи, как же ты теперь со всем справляешься? Эрин со своими бесконечными списками и расписаниями в конечном счете была способна лишь на локальные битвы с бесхозяйственностью Лив. И только святая Джоан, которая убиралась в доме ОʼХаров долгие годы, вела масштабные военные действия на всей территории квартиры, включая холодильник (причем с использованием новейшего химического оружия). Она была на самом деле прекрасной уборщицей, достойной самой Кэтлин и вдобавок перешедшей к Лив по наследству. – А никак не справляюсь, – пожала плечами Лив. – Честно говоря, не ожидала, что она уволится. Джоан уверяла, что намерена пылесосить лестницы до конца своих дней. И умереть на работе с совком в руке. – Скорее, ты заморила бы ее своим беспорядком, – усмехнулась я, проходя на кухню, где легкий душок вскрытых консервов смешивался с запахом белых лилий на подоконнике. У Лив была феерическая кухня со всякими ретроштучками, металлическими рабочими поверхностями и огромным квадратным окном, выходившим в маленький садик. Первоклассная бригада польских строителей, которых нанял Кен, всего за две недели (в перерыве между серьезными заказами) не только отремонтировала ее, но и переделала заросший вековой грязью чулан в подобие мастерской. Правда, теперь, с отъездом Эрин, этому кулинарному раю вряд ли грозило использование по назначению. – Кстати, ты знаешь, сколько ей было лет? Восемьдесят… Каково?! И еще новость – папа уехал в Испанию, – продолжала щебетать Лив, открывая и закрывая ящики в поисках штопора. Это вообще сюрреализм. Кен – в Испанию? С его-то конопатой физиономией и подозрительным отношением к любой «местной воде»? Уф, наконец-то можно скинуть эти тесные туфли. Вот что бывает, если не смазать пятки вазелином. – А мне казалось, он ненавидит заграницу, – заметила я. – Я тоже так думала. Но ты же его знаешь. Наверняка нарыл там какие-нибудь дешевые виллы… Ой, извини, плита не работает, – добавила Лив, видя, как я пытаюсь поставить подогреваться тарелки, чтобы они были готовы к прибытию китайского ужина. Я повернула тумблер на стене, который Эрин, вероятно, выключила перед отъездом из соображений безопасности. – А когда он вернется? Лив посмотрела на включившуюся плиту с таким видом, будто я только что привела ее в действие с помощью черной магии, затем пожала плечами и принялась открывать вино. – Фиг знает… Сказал: «Поеду погреться на месяцок-другой». – Она мрачно ухмыльнулась (ну точно как Кен ОʼХар) и продолжила: – Оставил пачку бабла, как обычно. И еще просил не влипать ни в какие истории и не принимать ничьих предложений, представляешь? Я нахмурилась: мягко говоря, информация настораживала. Обычно Кен, уезжая куда-то от своей «принцессы», оставлял ей кучу подробных инструкций по поводу того, где и как его можно найти, на случай, если доченьке понадобится Скорая Папочкина Помощь. – А может, он просто уехал на Рождество? Он хоть какой-нибудь телефон оставил? – Да есть у него мобильник! Хватит драматизировать. Что ты, не знаешь нашу семейку? Наш главный девиз – поменьше вопросов. Я открыла было рот, но, подумав, опять закрыла. Помимо несопоставимого количества поклонников и принципиально разных наборов вещей в сумочках у нас с Лив было одно более кардинальное различие. Прежде чем что-либо сделать, я всегда размышляю: а правильно ли я делаю? Или хотя бы мысленно пытаюсь представить возможные последствия. Лив же уверена, что все образуется само собой либо кто-то придет и быстренько все «образует». Впрочем, кто знает, если бы вокруг меня ходили на задних лапках и дарили деревья с ожерельями на стволах, может, я тоже меньше парилась бы. Заметив вертикальную морщинку у меня между бровей, Лив применила свой обычный фокус: вытаращила глазищи, типа она такая кошечка-хорошечка – и быстренько сменила тему разговора. Вид у нее при этом был, как у пастушки с оскалом наемного убийцы. – Господи, какая же я тупая, до сих пор не научилась включать плиту! Как ты думаешь, где Эрин хранила инструкции ко всем этим… кухонным прибамбасам? – Зачем тебе инструкция, Лив? – сказала я. – Там же на панельках все нарисовано. Ты просто попробуй. Надо ведь когда-нибудь начинать. – А интересно, в Академии это изучают? Плиты и всякую такую байду? – Она налила нам по большому бокалу шабли. – Может, мне стоило бы поучиться там немножко. Что-нибудь шинковать, пассеровать, непрерывно помешивать, что там еще бывает? Теперь уж точно пора, когда Эрин коварно смылась, бросив меня на произвол бутербродной судьбы. Устроишь меня по блату? – Не уверена, что стоит. Раньше в Академии, кроме канапе, ничего не проходили, – сказала я, пытаясь вспомнить, чему учили девушек на кулинарных занятиях. Сама-то я познавала кухонные науки под руководством Кэтлин, на обычной кухне. Основным блюдом у нее была картошка, что очень пригодилось мне в долгие и голодные университетские зимы. – Впрочем, кажется, что-то еще было: пирожные безе, какие-то заливные яйца… В общем, для еды это подходит с большой натяжкой. А что там готовят сейчас, я не в курсе. – Я отпила вина. – И потом, о каком блате ты говоришь? Я же тебе не суперначальник. Так, приглядеться, что-нибудь посоветовать… – Ой, да ладно, не прибедняйся, – прищурилась Лив, – Думаю, у тебя будет гораздо больше полномочий. Разве не ты говорила Кэтлин и Нэнси, что скоро спустишься с небес со своей волшебной консультантской палочкой и всех спасешь? – Ну я, – сказала я, втянув голову в плечи. – Не напоминай. – Слушай, почему ты не сказала ему правду? Что тут позорного? И вообще, ты же никогда не врешь! Даже когда оформляешь страховку на машину. – Нет! – поспешно выкрикнула я, от волнения расплескав вино чуть ли не по всей кухне. – Я не могу! Слишком далеко все зашло. С меня хватит и того, что Фрэнни умерла, думая, что я крутая бизнесвумен, а я на самом деле всего лишь продавщица. – Господи, что за бред ты несешь! – всплеснула руками Лив. – Никакая ты не продавщица, ты нормальный менеджер! И ты прекрасно знаешь, как Фрэнни относилась к обуви, как нравилось ей все, что ты делаешь в этом магазине. И вообще, Фрэнни была в этом вопросе неподражаема. Я всегда восхищалась тем, как она подбирала туфли. Помнишь, «хороший вид всегда начинается с обуви»? Я печально улыбнулась: – Помню… А еще она говорила, что «настоящую леди всегда можно узнать по состоянию ее туфель». Или: «Хорошие туфли любую мостовую превращают в Бонд-стрит».[12] Она даже учила меня, как правильно бежать на шпильках, если опаздываешь на автобус. – Я вздохнула. – Бедная Фрэнни. Надеюсь, она не видит, что стало с Академией после ее ухода. – Но ты ведь можешь все поправить! – воскликнула Лив, глядя на меня с той самой щенячьей преданностью, которая заставляла ее гражданских мужей срываться с места и срочно бежать в «Тиффани» с бьющимися на ветру чековыми книжками, – Тебе нужно только стать тем, кем она тебя считала! Ты можешь прийти в Академию и… ну, я не знаю… прошерстить их базу данных, как у Фионы в магазине, проверить счета… – Боже мой, Лив! То был крохотный магазинчик, а это целый пансион. Я даже не знаю, как… – начала оправдываться я, но Лив и слышать ничего не хотела. – Ты пойми: они тоже не знают, что делать; значит, вы в равной позиции. – Лив изо всех сил старалась быть рассудительной. – А пока не попробуешь что-то сделать, никогда и не будешь знать! Ты сама говорила… На самом деле так говорила Кэтлин. Некоторое время Лив молча барабанила пальцами по столу, потом вдруг направила на меня указующий перст и бодро произнесла: – Слушай! Ты всегда хотела начать этот бизнес – я имею в виду частные консультации. И камнем преткновения было как раз отсутствие практики. Так вот, один положительный опыт у тебя уже есть – магазин Фионы, а если получится с реанимацией Академии, то у тебя будет уже целых две рекомендации! А если еще мой папочка поручит тебе ревизию своего офиса – а он, уж не сомневайся, сделает это, если надо, – тогда получится три. Вполне солидный бизнес-план! Через год ты действительно будешь уметь делать все, что нужно, и реально станешь тем, за кого сейчас себя выдаешь. Тогда и признаваться ни в чем не придется! – Лив задумалась. – Собственно, я только что дала тебе отличный, тщательно разработанный план, как выбраться из лжи. Пользуйся, пока я добрая! Раз не научилась врать по-человечески. Я почувствовала знакомое волнение где-то в районе желудка. Все, что она говорила, было настолько же смешно, насколько и разумно. Лив поняла: остается сделать контрольный выстрел. – И потом, ты все равно хотела найти новую работу! – с триумфом закончила она. Я виновато потупила взор. Ну да, каждые два месяца я честно пыталась взяться за ум и в течение недели занималась бурными поисками «нормальной работы»: бухгалтера, юриста, на худой конец – налогового инспектора. Но когда я уже с ручкой в руке оказывалась перед бланком заявления, на меня нападал ступор. Как же так, столько лет предаваться дерзким мечтам о том, кем я могла бы стать в этой жизни, – и вдруг такая проза?! И такая пугающая безысходность. Наверное, в такие моменты во мне просыпались гены матери, если она все-таки была артисткой балета. – Я еще не решила, чем хочу заниматься, – жалобно сказала я, в глубине души понимая, что обсуждать с Лив проблемы карьерного роста – все равно что объяснять слепому, что такое свет. Конечно, у нас с ней много общего (например, ни ей, ни мне пока не удалось совершить нечто из ряда вон выходящее), но определенные отличия все же имеются. Одно из них в том, что Лив ежемесячно получает денежные вливания от Кена и чувствует себя вполне комфортно. – А ты разве не хотела? – Всегда полезно перевести стрелки. – Да что там решать? – безмятежно сказала Лив. – Меня пока вполне устраивает расклад, при котором я два раза в неделю стою за стойкой бара у Айгора. Во всяком случае, всегда есть время, чтобы помечтать о том, как я стану великим фотографом, поэтом или его музой… – А также чтобы при случае смотаться в Париж, – как бы невзначай заметила я. – Ну и это. – Она встряхнула головой, пытаясь убрать с лица непослушные волосы. – Хотя, вообще-то, речь сейчас не обо мне. Это ты, Бетси, должна понять, что такой шанс выпадает раз в жизни! Конечно, свинство со стороны лорда П. звать тебя туда, откуда сам когда-то чуть ли не выгнал. Однако, учитывая, что Академия все равно пребывает в глубокой заднице, кто тебе мешает просто, как ты говоришь… приглядеться? Ты сама твердила всю дорогу, как тебя достало раздавать чулки для примерки всяким противным теткам с шишками на ногах. Так вот, дорогая, сейчас у тебя есть реальный шанс вырваться! Не успела я ответить, как раздался звонок в дверь. – Обдумай все еще раз, а я пока пойду получу заказ, – сказала Лив, убирая со стола длинные ноги. Я потянулась к сумке за кошельком. – Вот, держи – моя половина от общих… – начала я, но Лив замахала руками. – Я угощаю! Вскоре донесся скрип входной двери и отдаленный разговор в игривых тонах. Но мне, честно говоря, было не до этого. В ужасе я пыталась представить себе эту картину: как я, уже меньше чем через неделю, решительным шагом вхожу в здание Академии и сразу начинаю объяснять мисс Торн, в чем именно она не права… Нет. Все будет не так. Наверное, сначала у меня снесет крышу от всяких ностальгических штучек типа смутных воспоминаний детства, теплого сияния жемчугов на портретах многочисленных леди Филлимор… А также от недавних откровений Нелл Говард. Так что, возможно, я вообще забуду, зачем пришла. Да, лорд П. затеял рискованную игру. Причем не только в смысле финансов. Есть же еще и живые люди. Сотрудники. Студентки, в конце концов! Мне придется самой всё всем говорить. Даже самые неприятные вещи, когда я их выявлю… Только вот как? Как я смогу понять, почему у них не идет бизнес, если даже толком не знаю, чем сейчас занимаются в Академии? Надеяться на то, что его величество Марк-Казначей хоть как-то поможет? Смешно. Он-то явно считает реанимационные меры пустой тратой времени. Я закусила губу. С другой стороны, это мой единственный шанс проникнуть в Академию и провести необходимую детективную работу. Хлопнула входная дверь, и на кухне появилась Лив с тремя огромными пакетами китайской еды. Я как раз закончила обыскивать ящики на предмет вилок и ложек. – Черт, кажется, я опять не рассчитала, – Лив сгрузила пакеты на мраморный стол. – Никогда не знаю, сколько заказывать риса… Мое угрюмое молчание явно ее насторожило. Бросив еду, она подошла и стала виновато заглядывать мне в глаза. – Бетси? Я, наверное, наговорила лишнего… Я дура! Ну, прости! Конечно, это бестактность – наезжать на тебя с дурацкой работой, когда мы только что вернулись с поминок. Просто я подумала: Фрэнни ведь тоже это одобрила бы. Я имею в виду то, что именно ты – такая умная и авторитетная – пытаешься спасти тонущий корабль. – Наверное, – кивнула я. – Только от этого не легче. Господи, ну почему я не рассказала ей раньше?! До того, как она… – Глаза опять наполнились слезами, и Лив невольно сжала мне руку. – А знаешь, есть еще одна причина, чтобы пойти работать в Академию, – почти шепотом продолжила я. – Правда, это секрет, в том числе для Нэнси и Кэтлин. Мне удалось… – У меня даже дыхание сперло, когда я попыталась произнести это вслух. – Мне удалось найти человека, который, возможно, знает, кто моя настоящая мать. И я выложила Лив все, что рассказала мне Нелл Говард о гламурных красотках 1980 года и об их неуемных породистых бойфрендах. – Больше ничего спросить не успела. Она ушла. Но ведь я наверняка смогу найти ее адрес в картотеке. Если, конечно, попаду в Академию. – Боже мой, Бетси! Наконец-то! – восхищенно воскликнула Лив. – Ты все-таки напала на ее след! Значит, твою мать бросил феерический мерзавец в пиджаке а-ля «Полиция Майами»![13] Нет, я всегда знала, Бетси, что ты непростая штучка! Настоящий любовный роман! Нэнси будет в восторге… – Не надо идеализировать, Лив. Во-первых, радоваться пока нечему. А во-вторых, ни одна из этих красоток не отличалась монашеским поведением… И вообще, никому не говори, даже Нэнси и Кэтлин. Вдруг им взбредет в голову, что я решила найти своих настоящих родителей, а их бросить на произвол судьбы? – Ой, да ладно! – отмахнулась Лив. – Нет, теперь тебе точно надо поскорей пойти в Академию. Умру от любопытства, если не узнаю, чем все закончится! – Вообще-то, так, на минуточку, это не детективный сериал, – тихо промолвила я. – И не свидание лорда Фаркуара с мисс Скарлетт в бильярдной. Это моя жизнь… – Да, знаю, – сказала Лив. – И поэтому все пятнадцать лет нашего знакомства ты делала вид, что все это тебя… – Лив ткнула в мою сторону палочкой для еды, – нисколечко не интересует… Ну да, это действительно не детективный сериал. Это только рекламный трейлер к нему, причем самый длинный в истории кино. Нет, Бетси, я сделаю все-все, что только смогу, чтобы тебе помочь! Я взглянула на нее поверх заваленного едой стола. – Сделай пока хоть немного: прекрати жестикулировать палочками для еды, – попросила я, накладывая себе свиные шарики в сладком соусе. – Это же верх неприличия… Глава 5 Если вы надеваете очень высокие каблуки, подбирайте к ним ажурные, а не гладкие колготки, потому что в них меньше скользит нога. К тому же они выглядят гораздо эффектнее. В Эдинбурге я собралась с духом и попросила у Фионы десятидневный отпуск. Во время разговора Фиона сохраняла хладнокровие, насколько это возможно для владельца магазина во время предсмертной агонии январских распродаж. Разумеется, говорить больше пяти минут она не могла, да и разговор наш, по сути, состоял из отдельных выкриков, перемежаемых ее бешеными жестами в сторону кассового аппарата. Тем не менее, когда я все-таки рассказала Фионе, чем намерена заняться во время отпуска, а именно: что буду поднимать из руин пансион благородных девиц, имея за плечами диплом по математике и небольшой навык мытья окон, – она бросила на меня взгляд из категории «Да в своем ли ты уме?». После этого взгляда можно было ничего больше не говорить. Однако, когда мы прощались, Фиона сунула мне черные лаковые туфли на высоченных каблуках и коротко добавила: «На удачу». Остаток недели я провела в Интернете, выискивая информацию о современных пансионах для девушек. Ее было не так-то много, что, в принципе, нисколько меня не удивило. Во-первых, положа руку на сердце, кому в наше время нужны светские манеры? Во-вторых, если кому-то они и нужны, так лучше этот пробел не афишировать: гораздо приятнее, если все будут думать, что ты всегда была такой благородной и элегантной, а вовсе не купила этот лоск за деньги. Ну и в-третьих, мисс Торн явно не из тех, кто принял эпоху высоких технологий (я не имею в виду переписку с епископом по электронной почте). Почти весь вечер перед отлетом в Лондон я сидела в YouTube, терпеливо, серия за серией, пересматривая телешоу «Подмастерье».[14] Кроме того, я перемерила всю одежду темных тонов, которую только нашла в своем шкафу, и попрактиковалась в сооружении из своих кудряшек некоего подобия строгого пучка. Затем я упаковала несколько романов Джорджет Хейер (с целью их изучения на предмет традиций этикета) и несколько пачек стикеров, которые позаимствовала из канцелярского ящика в магазине. Впрочем, я взяла еще и ежедневник – достаточно компактный, чтобы носить его в дамской сумочке. В нем я намеревалась вести тайные записи, и первой из них стала: «Узнать телефон Нелл Говард». Что ж, «есть первый пункт в плане – полдела в кармане», как сказала бы Нэнси. Когда в понедельник в полдевятого утра, успешно справившись с перелетом Эдинбург – Хитроу, я вышла с затуманенным взором из станции метро «Грин-парк», Пикадилли встретила меня приветливо сверкающими на солнце витринами магазинов и кафе. Проходя мимо кофейни, где стояла очередь за утренним эспрессо, я с удовлетворением посмотрелась в стекло: очень приличный шерстяной костюм «Хоббс»,[15] приобретенный во время поисков «нормальной работы», белоснежная блузка и, конечно, благотворительные туфли от Фионы. Последний штрих, завершающий картину «благородного блеска», – большая и весьма недешевая кожаная сумка, которую я подарила себе на Рождество. Она была ярко-красного цвета – как раз такого, который при моих рыжих волосах мгновенно превращает меня в клоуна из «Макдоналдса». Но поскольку Фрэнни в отношении сумок и туфель считает этот цвет нейтральным, я решила рискнуть. Я свернула на прохваченную солнцем Хафмун-стрит и так залюбовалась бликами на железной ограде, что не заметила, как подошла к двери с ручкой в форме львиной головы. Тут-то меня и покинуло самообладание. Идиотка! Почему я не отрепетировала что сказать! Решила, что в ответственный момент нужные слова должны сами прийти мне в голову… Между тем момент настал, а в голове крутилась только дурацкая песенка Бритни Спирс про кафе на углу. «Нет уж, взялся за гуж – не говори, что не дюж!» – сурово сказала я себе и решительно взялась за медное кольцо. Однако, уже почти шагнув внутрь, я спохватилась и отступила назад, чтобы как следует осмотреть фасад. В конце концов, ревизор я или нет? Похоже, в Академии с прошлой недели не убирали. Грязные окна, обшарпанные стены и вялый плющ придавали зданию вид зловещей старушенции со встрепанными волосами и отлетающей кусками косметикой. По сравнению с ним остальные дома выглядели ухоженными красавицами. Неожиданно дверь распахнулась, и мне пришлось отступить еще на одну ступеньку. – Ой, извините, я как раз собиралась ее переставить! Передо мной стояла Поллетт – та самая девушка-эльф, которая выдала все адреса и явки по поводу бюджета недавнего чаепития. Рот у нее был растянут в голливудской улыбке, но глаза бегали, как будто она ожидала, что из-за моей спины появится кто-нибудь еще. Я протянула ей руку, однако Поллетт так увлеченно болтала, бросая беспокойные взгляды куда-то в глубь улицы, что не заметила моего жеста. – Ой, я знаю, вы уже говорили Ане, но в Москве, где она живет, не такие жесткие правила парковки… – стрекотала Поллетт, продолжая стоять у меня на пути и не давая проникнуть в дом. – Я здесь не по поводу парковки. Мне нужно поговорить с… Поллетт вздрогнула и изменилась в лице. – А вы… не судебный пристав? Пристав? О господи, неужели все так плохо? – Нет, – успокоила ее я. – У меня назначена встреча с мисс Торн… – Я запнулась, видя, что она меня не узнает: еще бы, я так старательно убрала с лица волосы, что теперь оно выглядело как после мини-подтяжки. – Мы уже встречались на поминальном чаепитии на прошлой неделе. Правда, не были должным образом представлены друг другу. – Я снова протянула руку. – Ты ведь Поллетт? А я Бетси Филлимор. Поллетт в ужасе стиснула обеими руками свои пухлые, как у бурундука, щеки. – Боже мой! Вы та самая рыженькая сиротка, которую Филлиморы подобрали на крыльце! Дитя любви! – Ну, в общем, да… – подтвердила я, поскольку факты были перечислены правильно. – А теперь вы стали крутой консультанткой по бизнесу и пришли, чтобы всех нас взять за одно место! Как по телевизору показывают… – Да нет же! То есть я хотела сказать, не совсем так. Я приехала, просто чтобы все осмотреть и переговорить с мисс Торн. Может быть, я все-таки войду? В холле я некоторое время приходила в себя, пытаясь справиться с шоковым состоянием и сохранить тщательно разработанный накануне имидж. Скажу честно: переполнявшие меня чувства были весьма противоречивы, и ностальгические ноты в них далеко не преобладали. Пустой зал, в котором никто уже не шумел и не предавался светлым воспоминаниям, своей мрачностью невольно навеял композицию Криса Ри «Утро понедельника». Более того, мне показалось, что в помещении Академии по-настоящему прохладно. Тут я обратила внимание, что помимо положенной по инструкции нитки жемчуга на Поллетт два пуловера, а под твидовой юбкой скрываются колготки повышенной плотности. При этом было очевидно, что жемчуг и твидовая юбка играют в ее наряде гораздо менее важную роль, чем все остальное. – Может быть, выпьете чашечку… гм… Нет, погодите. Сначала я должна сказать мисс Торн, что вы… – Она наморщила лоб. – Или нет, пожалуй, сейчас не самый подходящий момент. На вашем месте я бы выждала хотя бы полчасика, пока она переварит круассан и немного подобреет. Кофе? – Да, с удовольствием, – с безмятежной улыбкой произнесла я. – Кстати, доложите о моем приезде мисс Торн, а я подожду в приемной. И заодно что-нибудь разнюхаю, мысленно добавила я. – Хорошая мысль, – сказала Поллетт и без лишних размышлений повела меня через весь первый этаж в кабинет директора, который располагался в глубине дома. Цокая каблуками по черно-белому шахматному полу, мы шли мимо галереи портретов, и я все пыталась найти ответ на один сакраментальный вопрос: почему и каким образом Академия так опустилась? Взгляд мой невольно выхватывал из интерьера привычные детали. Вот плющ, которым всегда была увита легендарная парадная лестница. Кажется, он неплохо сохранился. Зато люстры с канделябрами все как одна увешаны паутиной. А это что за дивная инсталляция под старинными часами? Музейного вида пылесос с облезлым шнуром и по соседству – огромная ваза с откровенно пластмассовыми розами… Остановившись под портретом первой леди Филлимор, я сделала вид, что внимательно его изучаю, а сама просто глубоко вдохнула. Меня интересовал запах – знакомый, привычный с детства запах Академии. Вроде тот же, однако я уловила в нем и посторонние примеси. Как заправский дегустатор, я принялась раскладывать запах на отдельные компоненты. Полировочный воск. Старые книги. Несколько дамских парфюмов, сцепившихся в токсической схватке. Среди них, конечно же, бессмертный «Шанель № 5», еще какой-то новый, с привкусом моющего средства для туалета, и масло для тела с ароматом ванили. В Академии всегда найдется хотя бы одна девица, которая обожает запах ванили. Что и говорить, этот «букет» решительно меня не устраивал. Во времена Фрэнни в вестибюле пахло живыми садовыми цветами: розами, пионами, душистым горошком. А сейчас несло какой-то затхлостью, причем с явным отголоском хвойного освежителя. Худшие подозрения подтвердились, когда я заметила ароматизатор воздуха, предательски выглядывающий из-за букета роз на серванте. Никто и не думал его прятать! И тоже подделка, причем самая дешевая. В нескольких шагах от кабинета начальницы Поллетт затормозила. – Хочу, чтобы вы были в курсе, – опасливо зашептала она. – Мисс Торн вчера ходила к стоматологу, поэтому сегодня не в духе. У нее там нарывы. Наверное, от мятных леденцов: они же как наркотик – не оторвешься… – Поллетт, – тихо сказала я, – ради бога, не обижайся, но… Скажи, мисс Торн знает, что ты рассказываешь всем о ее нарывах? Насколько мне известно, раньше она говорила студенткам, что хороший секретарь – это тот, кто умеет держать язык за зубами. Думаю, она и до сих пор так считает. – Что? А… Не знаю. Вы точно не инспектор? – Поллетт была похожа на щенка, который только что нагадил в тапки. – Вообще-то я не собиралась идти секретарем! – вдруг выпалила она. – Я думала, здесь просто отель. И у меня не спрашивали никаких рекомендаций! Вот черт… Про это, наверное, тоже не надо было говорить… – Ничего страшного. – Я дружески похлопала ее по плечу. Поллетт, похоже, не закончила. – И еще: ради бога, не рассказывайте ей про парковки! Я, конечно, не собираюсь покрывать Анастасию, но вообще-то она влипла уже два раза за этот месяц. Я ей говорила: Ана, надо как-то разобраться с этим, а она: мне по фигу, у меня папа в русской мафии большая шишка. – Хорошо, не буду, – с тихим достоинством пообещала я, хотя больше всего на свете мне хотелось сейчас заорать на ультразвуке: да что же здесь, черт вас всех возьми, происходит?! Ладно, будет что рассказать Лив – тоже утешение. И вообще, чем паниковать, лучше начну с малого. – Можешь взять у меня пальто? Отлично! – Я вместе с Поллетт прошла в раздевалку. – У вас есть деревянные плечики? Они гораздо лучше по форме, чем металлические. Нет? Ладно, потом разберемся. Ну а теперь доложи обо мне мисс Торн. Только дай нам обеим время поправить макияж. На лице Поллетт мелькнула благодарная улыбка, которая делала ее похожей на девочку лет двенадцати. Как только она убежала, я приступила к фирменной филлиморовской проверке, которую здесь коротко называли ППЗ (Пуговицы – застегнуты, Помада – свежая, Зубы – чистые). После этого я выпрямилась в полный рост, вдохнула как можно больше воздуха – и стала медленно-медленно его выпускать. Так… Мисс Торн знает меня с детства – с какой стати я должна нервничать? Кроме того, теперь мне известно про ее нарывы и тяжелую наркотическую зависимость от мятных леденцов… Когда Поллетт вернулась, вид у нее был прибитый. – Сейчас принесу кофе, – сказала она, проводив меня к кабинету. Я постучала в белую дверь и успела сосчитать до четырех, прежде чем из глубины кабинета раздался певучий голос: – Войдите! И я вошла. У меня не сохранилось практически никаких воспоминаний о кабинете директора, поскольку, чтобы попасть во владения мисс Вандербильт, требовался веский повод. Мне такого повода ни разу не представилось – ни плохого, ни хорошего. Вообще-то комната была задумана как гостиная – кремовая, «под веджвудский фаянс», с книжным стеллажом во всю стену и французскими окнами, выходящими в небольшой огородик, где студентки должны были выращивать травы, но ни в коем случае не загорать. Теперь же весь торец комнаты занимал антикварный письменный стол, настолько огромный, что сидящую за ним мисс Торн я даже не сразу заметила. На ней был карамельно-розовый кашемировый костюм и тройная нитка жемчуга, которая покоилась на приподнятой груди, как на полке. Поседевшие волосы она уложила в виде крупных завитков – наподобие тех, что обычно сооружают на торте из взбитых сливок. Компьютером здесь и не пахло: на столе стоял серебряный телефонный аппарат, три ролодекса[16] в стиле ар-деко и чаша лиможского фарфора с горкой мятных леденцов. Мисс Торн подняла глаза и бросила на меня гостеприимный взгляд, в котором были прекрасно сбалансированы радость и удивление. Но когда я подошла к столу с вежливо протянутой для приветствия рукой, она не поднялась мне навстречу, а лишь размашисто подписала какую-то бумагу и пристукнула подпись массивной печатью. В ту же секунду у меня возникло чувство, будто я без приглашения явилась на официальное открытие сессии парламента, где сейчас произнесут тронную речь. В мгновение ока я растеряла всю свою уверенность: теперь я казалась себе слишком высокой, слишком нескладной и отвратительно одетой. Но больше всего я испугалась за свои туфли: каблуки были такие тонкие, а ковер такой ворсистый, что я уже видела, как спотыкаюсь и падаю под стол. – Элизабет! – сказала мисс Торн. – Ну садись же! Я как раз заканчиваю стопку писем – подождешь еще минутку? – Разумеется, – кивнула я, осторожно убирая непригодившуюся руку и усаживаясь на высокий стул, под действием которого мой выговор тут же приблизился к букингемскому. – Возможно, я прибыла слишком рано? – Мм. Вроде нет. Ничего-ничего. Разве что самую чуточку. На самом деле я пришла вовремя, как, впрочем, и всегда. Точность – вежливость королей. Это мне вдалбливали с самого детства. Мисс Торн явно была не столь любезна, как на поминках Фрэнни. Мысленно я попыталась ее оправдать: я ведь тоже «не человек», пока не выпью утренний кофе и не разберусь с бумагами. Пока она заканчивала подписывать документы, я убрала сумку с колен, расправила юбку и принялась незаметно оглядывать комнату на предмет случайно затесавшейся фотографии далекого 1980 года. Кабинет мисс Торн был уставлен и увешан портретами выпускниц Академии в серебряных рамках. «Дорогой мисс Вандербильт с любовью, Нинкс Гаррингтон (урожденная Фитерстоун!!!), чмоки-чмоки». Портрет, ближайший ко мне, почерк округлый. С классической «стоячей» фотки улыбается жизнерадостная брюнетка, демонстрирует малыша с цепким взглядом будущего банкира. Разумеется, фоном служат сверкающий «рейнджровер», огромный особняк и два черных лабрадора. Явно не то. Лиф с оборкой, подкладные плечи – судя по всему, середина восьмидесятых. То есть фотография более поздняя. Стараясь не слишком очевидно крутить головой, я продолжила осмотр этой выставки всех земных благ: бальных платьев, диадем, яхт, вертолетов и иже с ними. Прекрасные зубы, безупречный макияж, мечтательный взгляд мимо фотографа… Самое смешное, что среди этого великолепия обнаружилась и моя выпускная фотография, правда, не на виду, а в самом дальнем углу. – Ну, вот и все. – Мисс Торн щелкнула колпачком перьевой ручки и лучезарно улыбнулась. – Извини! Рада снова тебя видеть, Элизабет, – и так скоро. – Спасибо. Приятно убедиться, что здесь все как прежде… – Ты ведь никогда здесь не училась. Это напоминание несколько выбило меня из седла. – Не училась, но… – с нажимом сказала я, – мое детство прошло с преподавателями и студентками Академии. – Да-да… – Улыбка мисс Торн стала натянутой. – Сидела на занятиях и бегала по коридорам. Любезность? Или уже грубость? Впрочем, мисс Торн не закончила. – А еще, помню, ты играла в студию красоты, забиралась в тренировочный автомобиль и крутила руль. Чувствуя, как к лицу подбирается краска, я постаралась напомнить себе, что студентки Академии всегда любили резвого ребенка, то есть меня, да и учителя не жаловались. Я сосчитала до пяти и попыталась выдать мисс Торн «сомнение в пользу ответной стороны», как это сделала бы Нэнси. Однако она продолжала держать снисходительную улыбку, сохраняя выбранную с самого начала тактику. Интересно, что наговорил ей о моем приезде лорд П.? До каких высот приукрасил мои и без того приукрашенные регалии? Может, я уже нарасхват в Центральном банке Великобритании? В любом случае, мне остается соблюдать приличия, то есть задрапироваться в хорошие манеры, как в мохнатую шубу. – Боже мой, как давно это было! – сказала я. – С тех пор многое изменилось, правда? – Ну конечно, дорогая, – рассеянно кивнула мисс Торн, как будто разговаривала не со мной, а с кем-то третьим. Я расстегнула сумку, достала ежедневник и ручку, словно собралась делать заметки. Это дало мне возможность вдохнуть перед очередным броском. «Рассуждай как консультант. Как профессионал», – твердила я про себя. На ум приходило только телешоу «Подмастерье», но какой с этого толк? – Вероятно, лорд П. говорил с вами… вам, зачем я здесь. Он говорит… говорил мне, что Академия переживает не лучшие времена. И просил посмотреть, чем я могла бы помочь. Свежий взгляд, новые… – Я запнулась в поисках подходящего словца. – Новые подходы… – И это как раз в твоей компетенции? – спросила мисс Торн. – Да. Я специализируюсь на творческом перепозиционировании. Вот это уж точно правда. По крайней мере, в случае с магазином Фионы. Я действительно перепозиционировала все три его витрины, с тем чтобы туфли выглядели наилучшим образом, а стекла сверкали. – Неужели? – с сомнением переспросила мисс Торн. – Да. Я помогаю компаниям оптимальным образом преподнести свой продукт, освещая самые сильные его стороны, а кроме того, обесцениваю устаревшие запасы. В смысле, устаревшие идеи… Ну, то есть приукрашиваю фасад! – с воодушевлением продолжила я. – Что как раз не помешало бы сделать Академии для своих студенток. – Я, конечно, не разбираюсь в тонкостях существования корпорации, хотя звучит очень… заманчиво. – Мисс Торн скривила губы в подобии улыбки. – И все же мне кажется, лорд Филлимор несколько драматизирует ситуацию. Наступил всего лишь один из временных кризисов. Мне уже не раз приходилось их наблюдать. Так обычно и случается, когда трясет рынки иностранного капитала. Совершенно не о чем беспокоиться. Хорошие манеры никогда не выйдут из моды, верно, Элизабет? Черт возьми, зачем она называет меня Элизабет? Такое ощущение, что в комнате мы не одни. – Зовите меня просто Бетси, – с улыбкой сказала я. – Меня так все зовут. – Бетси? – Мисс Торн сделала вид, что призадумалась. – Ну да, опять возвращается тяга к старинным именам. Лили, Дейзи, Руби… У нас их всегда считали именами для горничных! – Она сделала паузу, как бы дав мне время решить – обижаться на это или нет, после чего, увидев, что меня «не зацепило», продолжила: – Но сейчас они, безусловно, на гребне моды! – Так могу я рассчитывать на обзорную экскурсию по Академии? – поинтересовалась я, возвращая разговор к начатой теме. На лице мисс Торн появилось выражение полного разочарования. – А есть ли в этом необходимость? – скучным голосом спросила она. – Я бы могла просто рассказать на словах все, что тебе хотелось бы узнать. Мисс Торн словно невидимым тумблером подняла мощность своей улыбки, но это нисколько не усыпило мою бдительность. Нет уж, я должна сама все разведать, сама пройтись по классам и побывать везде, где сочту нужным. – Конечно, вы могли бы, но лорд П. просил меня высказать профессиональное мнение о состоянии его бизнеса. И потом, мне самой не терпится увидеть, что может предложить Академия своим клиентам в двадцать первом веке. – Я взглянула на часы. – Если не ошибаюсь, как раз начинается первый урок? – Дорогуша моя, мы не имеем права им мешать! Давай лучше я скажу Поллетт, чтобы она принесла нам кофе с пирожными, и устроим посиделки. – Маленькие глазки мисс Торн сверкнули металлическим блеском, изящные пальцы злобно сжали перьевую монблановскую ручку. – В конце концов, мы же не завод по производству тушеных бобов, или что ты там обычно… инспектируешь. Похоже, мне все-таки удалось произвести нужное впечатление: мисс Торн держалась, словно верила, что перед ней настоящий знаток бизнеса С другой стороны, она прекрасно знает, что по образованию я математик, а вдруг она ведет какую-то ворсисто-подковерную игру и это только тактический маневр? Пора менять курс, решила я. Бессовестная лесть – вот что должно подпитывать любой диалог. Так говорила Фрэнни. Она считала, что абсолютно любого собеседника можно «раскрутить», если пролить немного елея. – Действительно! – с жаром поддакнула я. – Вы совершенно правы! Академия – это нечто особенное и совершенно нестандартное. И я здесь вовсе не для того, чтобы критиковать, мисс Торн. Я приехала, чтобы выяснить, чем я могу помочь. Я уверена, что после стольких лет, проведенных здесь, никто, кроме вас, не способен разобраться в этом вопросе лучше. Мисс Торн поджала карамельные губы, и я прямо услышала, как у нее в голове крутятся шестеренки, как будто она принялась листать свой ролодекс с карточками флористов и запасных виконтов. – А кстати, сколько лет вы уже преподаете? – с воодушевлением продолжала я. – Двадцать девять, – ответила она, и ее кашемировый бюст взволнованно приподнялся, словно его подкачал невидимый насос. – Я приехала сюда совсем девчонкой. Ну да, лечи меня. Если сейчас тебе не шестьдесят с гаком, то я Папа Римский. – С удовольствием осмотрела бы классы! – гнула я свою линию. – Конечно, не хотелось бы выбивать вас из графика, но я просто мечтаю снова увидеть бальный зал. Это тоже чистая правда. Я действительно была не прочь взглянуть на зал. Не говоря уже о фотографиях рядом со входом. – Тот самый зал, – продолжала я, – где вы танцевали с… кстати, с кем вы танцевали? – Видя, как мисс Торн зарделась, я достала свою главную козырную карту. – Вау! С принцем Уэльским, если не ошибаюсь? – Мм, да… Я не очень люблю говорить об этом, ты же знаешь, Элизабет. Ну хорошо… – со вздохом сказала она, запирая на ключ ящик письменного стола. – Можно зайти ненадолго. Хотя у меня масса дел. Мисс Торн поднялась со стула, на котором обнаружились две огромные подушки. Ее улыбка оставалась столь же безупречной, однако металл в голосе пропал. Наконец мы направились вверх по лестнице – прямо в гущу моих детских воспоминаний и в потенциальный рассадник сплетен о моем прошлом. Глава 6 Всегда берите с блюда только одно канапе и избегайте ситуаций, когда требуется взять два. Если вы выпиваете, лучше всего закусывать канапе с икрой, так как масло замедляет всасывание алкоголя в желудке. С каждым шагом по лестнице сердце у меня колотилось все быстрее. Тут и там я натыкалась на давно забытые реалии. Вот георгианский портрет близнецов Филлиморов с тремя тупорылыми мопсами, главная страшилка моего детства: почему-то мне казалось, что лупоглазые твари следят за мной все время, пока я иду по ступенькам. А вот красная бархатная портьера на окне, выходящем на Хафмун-стрит. Ни в коем случае не схватиться за нее, как я делала раньше! А дубовые перила! Они же прямо звали взбежать на самый верх и лихо съехать до самого низа! Разумеется, ответить на этот зов я не могла. Изо всех сил я старалась не отставать от мисс Торн, которая для своего малого роста передвигалась весьма быстро, успевая теребить связку ключей и восклицать по поводу того, насколько обветшали верхние этажи по сравнению с нижним. Нэнси с детства приучила меня смотреть на все хозяйским взглядом, «выискивая себе дела»; так вот, здесь дел было невпроворот. Шторы, насквозь проеденные молью, кучи дохлых мух между рамами. Стекла не мешало бы протереть, окна и двери – покрасить. В общем, сплошное безобразие. Этот дом как будто сам махнул на себя рукой. Когда мы подошли к первому учебному классу, я сразу же услышала знакомый акцент. Ну да, Шотландия, Эдинбург, район Морнингсайд. Так разговаривают самые респектабельные покупатели в магазине Фионы. – Может ли кто-нибудь из присутствующих ответить, как полагается есть спаржу? – лениво растягивая слова, спросил голос за дверью. – Да, Дивинити, это спаржа… – Сегодня первое утреннее занятие ведет мисс Макгрегор, – сказала мисс Торн, заметив, что мое лицо озарилось радостью узнавания. – Думаю, она не будет против, если мы заглянем ненадолго. Тихонько, чтобы не помешать. – Разумеется, – согласилась я, прикидывая, что там у них происходит со спаржей. Из-за двери послышался слабый голос, однако мисс Макгрегор его оборвала: – Независимо от того, как спаржа действует на вашу пищеварительную систему, Клементина, вы должны знать, каким столовым прибором ее едят! Мисс Торн кашлянула, затем постучала в дверь и открыла ее. Когда-то эта аудитория была внушительной приемной – с высокими окнами, лепниной и красным ковром. Из окон при особой сноровке можно было увидеть даже Грин-парк. Согласно школьной легенде, раньше здесь делали официальные предложения руки и сердца. По слухам, последнее предложение было озвучено графом Джейми Ньюентом в 1979 году и предназначалось леди Пенелопе Гинтон-Скотт. Впрочем, рассказывали об этом даже во времена моего детства таким загробным голосом, словно это была история про последнюю женщину в Великобритании, казненную через повешение. В нынешней комнате леди Гамильтон не осталось ни единого намека на прежнюю романтику. Четыре серые парты настойчиво напоминали о суровых буднях. Бархатные шторы цвета зеленой плесени, несколько масляных полотен кисти прежних учениц «Филлимора», небрежно раскиданные по несвежим красным обоям, а также пыльные хрустальные люстры, потерявшие часть своих подвесок, никоим образом не спасали ситуацию. Посреди комнаты стоял стол с салфетками и канделябрами, вокруг сидели четыре юные студентки: две – положив локти на стол, третья – с кусочком спаржи на вилке. Четвертая увлеченно писала что-то в своем мобильнике. Судя по тому, с какой готовностью девушки повернулись при нашем появлении, урок не сильно их занимал. Господи, как же мне нравился столовый этикет, когда я была маленькая! Блестящие серебряные приборы, устрицы, лобстеры, креветки, спаржа, икра… Чтобы научиться красиво все это поглощать, требовалось много практики, поэтому столовый этикет в Академии всегда изучали дольше, чем другие предметы. Увы, то, что я видела сейчас, никак не тянуло на урок столового этикета. Может, конечно, это была какая-то новомодная его версия (ведь современная еда тоже достаточно сложна в пользовании – взять хотя бы суши или всякую мелкую дребедень, насаженную на шампуры). Стройная и подтянутая мисс Макгрегор, вне всякого сомнения, чемпион чемпионов по борьбе на рыбных ножах, стояла перед ученицами с указкой и небольшим пюпитром. Всем своим видом она напоминала породистую скаковую лошадь, которая вышла попастись и уныло склонилась (над пюпитром), чтобы добыть себе корм. Глаза ее были прищурены до максимума, губы беззвучно шептали, из прически выбилось несколько подгулявших прядок. – Извините нас, леди, – проворковала мисс Торн, убедившись, что все внимание направлено на нее. – Вот, решили к вам ненадолго заглянуть. В ту же секунду мисс Макгрегор из усталой лошади превратилась в лошадь, которой наконец дали нормального корма. – Бетси! – выронив указку, вскричала она и распахнула объятия. – Как я рада тебя видеть! – Здравствуйте, мисс Макгрегор, – произнесла я, чувствуя себя если не ребенком, то по крайней мере подростком. Подбежав с профессиональной грацией преподавательницы хороших манер, мисс Макгрегор сжала мне обе руки. – Дай-ка я на тебя посмотрю… Совсем взрослая! Что касается самой мисс Макгрегор, то я без всякой лести могла бы сказать, что она нисколько не изменилась с тех пор, как я видела ее последний раз. Та же безупречная осанка, те же седые волосы, собранные в пучок, даже красная шотландская юбка макси и узкие очки на золотой цепочке остались неизменными. Как будто цветочно-столовая среда обитания действовала на нее как консервант. – Девочки, – обратилась она к классу, – это Бетси, одна из моих лучших и любимых учениц. – Ну, конечно, не совсем учениц… – сквозь зубы уточнила мисс Торн, однако мисс Макгрегор сделала вид, что не расслышала. – Скажи нам, Бетси, – жестом обвела она накрытый стол, – ты наверняка знаешь, как нужно есть спаржу – вилкой или руками? – Руками, – без запинки ответила я. – Вилка используется, только если спаржа подается в качестве гарнира. Если же это отдельная закуска, хозяйка дома должна первой взять ее рукой, дав сигнал остальным. «Дебретт»[17] других вариантов не предлагает. Только руки, разумеется, при условии, что их есть чем вытереть. – Очень хорошо. А бананы? Самая высокая и самая красивая из четырех студенток – стройная белокожая блондинка, длинные волосы которой (явно наращенные) спадали на спину весьма респектабельной волной, ответила, не отрывая взгляда от кнопок мобильника: – Нужно использовать ножи и вилки для фруктов, которые вам подадут. Очистить, нарезать на кусочки – и есть вилкой. – Я тебя умоляю! – сказала другая девушка с волосами радикально-черного цвета и глазами, подведенными круче, чем у Эмми Уайнхаус.[18] – Типа, ты пришла к людям на обед, а они тебе подают банан… – Она сделала жест длинным синим ногтем – вроде тех, что в моде у ведущих с