Текст книги "Мне - отмщение (СИ)"

Автор книги: Estell Greydaw

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

====== Дарион ======

Яркое солнце и синее небо подчеркивали обреченность города: разбитые стены, проломленные крыши башен… и кое-где – копоть на белом камне. Все утро работали катапульты, и разрушений существенно прибавилось. Но город по-прежнему был красив, и стройность его башен завораживала взоры чужаков.

Еще немного – и осажденные сдадутся на милость победителей. А если нет… что же, они горько пожалеют об этом, потому что тогда гара Морган и гара Райвен не пощадят никого.

В городе это понимали – слава Ворона Оккинсета и Волка Раэтаны разнеслась далеко. Но вот уже идет второй месяц осады и десятый день непрерывного штурма, а гарнизон Дариона никак не желает открыть ворота. По этому поводу вчера вечером гара созвал совет у себя в шатре.

…Тысячники-катэй вполголоса обсуждали диспозицию, разглядывая карту. Гара сидел в кресле и, казалось, дремал… но все прекрасно знали, что он внимательно слушает. Вчера катэй Терсан предложил устроить дарионцам пекло – зря, что ли, везли с собой бочки с нафтой? Другие тысячники его поддержали – всем уже эта осада надоела, нужно было двигаться дальше, вглубь Сайнда, а не топтаться на месте. Гара Моргану стоило лишь приказать начать обстрел – и Дарион падет.

Катапульты расстреляли запас камней и отошли, зато к воротам подкатили таран. Защитники города сбрасывали камни и лили расплавленный свинец и смолу на головы врагам, обстреливали лагерь из фрондибул – словом, все как обычно.

Но Райвен знал, что это последняя агония. У защитников города почти нет воды – землекопы Оккинсетской армии насыпали дамбу и сумели отвести реку в сторону. С тех пор прошло уже пятнадцать дней.

Город стоит на возвышенности, там нет колодцев, а воду дарионцы брали из подземных цистерн, куда она поступала по трубам из реки. Теперь запас должен подойти к концу.

Высокий мужчина в синем плаще поверх чешуйчатого серебристого доспеха наблюдал за штурмом, стоя на соседнем холме, в ставке гара, предводителей войска. Он, как и Райвен, тоже видел, что городу приходит конец.

–Дариону немного осталось, скоро над ним поднимется раэтанское знамя, – сказал стоящий рядом Райвен. – Ты можешь быть доволен, Морган.

–Неужели? – несколько рассеянно отозвался Морган, отбрасывая за спину длинные черные волосы. Ветер снова растрепал их. – Чем я должен быть доволен? Тем, что ты готов ползать на брюхе перед этим безумным старикашкой, которого мы, к сожалению, должны называть великим князем? Ключи Дариона будут отправлены ему, если мы поднимем над городом раэтанское знамя… я этого не желаю.

Райвен нахмурился:

– Я помню, ты говорил, что эта война для тебя – путь, указанный Майринтой. Я согласился с тобой… тем более, что это отчасти и мой путь. Князь, конечно, не имеет к нему отношения. Но если мы поднимем над городом знамя Оккинсета… это будет означать бунт, Морган. Я пойду за тобой, Оккинсет пойдет за тобой. Но тогда не будет пути назад. С точки зрения что князя, что других владетелей это все равно что выход Оккинсета из Договора Раэтаны. Потерпят ли это?

Морган задумчиво погладил навершие Правого Близнеца. Холодная сталь под пальцами, ребристая и привычная, вернула рассудительность. Бешеная ярость, опасно плескавшаяся у самого края рассудка, отступила. Он убрал ладонь с рукояти клинка и тихо ответил:

–Князь… уже отыгранная карта, отец. Он больше не решает ничего – неужели ты сам этого не понял? Сейчас… прямо сейчас, я чувствую это в напряжениях сил – князь стремительно угасает. А прямого наследника нет. Он сам его убил в припадке безумия, но тогда владетели и жречество решили сделать вид, что это был гнев, а не безумие. Князь не может быть безумен, точнее – не должен. Но тогда я понял, что его конец близок. Ты ведь сам знаешь: стоит раэту поддаться безумию настолько, чтобы потерять разум, хоть на время – и Майринта протягивает к нему руку. Берет его себе. Князь должен был стать жрецом-отшельником, но владетели и жречество не сумели договориться о том, кто наследует.

‒ Понимаю. Именно поэтому ты и решил начать свою войну сейчас, когда вот-вот начнется драка за престол? Но почему ты так не хочешь, чтобы я участвовал в этой борьбе? Род Оккинсет достаточно родовит, чтобы наравне с остальными побороться за трон…

‒ Потому, отец, что в этой борьбе победит тот, кто переживет остальных, ‒ Морган снова коснулся рукояти Правого Близнеца. ‒ И потому, что сейчас мне нужна твоя помощь.

Он посмотрел прямо в лицо отца, и тот отвернулся, не в силах выдержать взгляд его не по-раэтски синих глаз. И сказал:

– Ты хочешь завоевать собственное королевство… пока Раэтана будет занята междоусобицей. Но всегда есть риск переоценить свои силы. Сайнд – могучая держава, мы давно воюем, но до сих пор никто…

‒ До сих пор никто из тех, кто приходил сюда, не был мною, ‒ глаза Моргана опасно блеснули, когда он коснулся рукояти Левого Близнеца. ‒ Отец, ты сейчас отзовешь свой корпус и сделаешь вид, будто отправился в Раэтану. Разведчики сайндов должны считать, что моя армия ослабла. Вам достаточно будет отойти лишь на день пути… потом сделаешь так, как мы и задумали сначала. Что до Раэтаны… поверь, пока мы будем здесь вершить мой путь, Раэтана будет идти своим… к твоим ногам, отец. Трон будет твоим – я это говорил не напрасно. А Сайнд… Да, ты прав. Собственное королевство – по праву крови и первородства, – губы Моргана скривились в жестокой усмешке, и Райвен испугался. Первый раз он увидел в сыне признак приближения знаменитого раэтского бешенства… состояния, в котором раэт теряет над собой всякий контроль. Сам Райвен, хотя и был раэтом до мозга костей и глубины души, никогда по-настоящему в такое состояние не впадал, хоть его и прозвали Бешеным даже сами раэты. Да, он часто проявляю лютую ярость, но слишком хорошо умел удержаться на грани безумия. Знал, что если упадет за нее, может натворить слишком… много всякого.

–Право крови и первородства… ах да. Сайндам важно кровное родство и право первородства, у них нет понятия законного или незаконного ребенка. Что ж, тогда… мне нравится твоя затея, Морган. Вот только не поддавайся слишком сильно твоей сайндской крови. И раэтской тоже.

Морган усмехнулся:

– О, еще бы. Полукровка-бастард никогда бы не получил в Раэтане ничего просто так, а то, что я имею, мне и тебе пришлось выгрызать силой и хитростью. А что касается сайндской крови, отец… Ты до сих пор безумно любишь мою мать, не так ли?

Гара Райвен поморщился – сын унаследовал проницательность матери, а не только ее синие глаза.

–Люблю.

–Значит, ты будешь доволен, если я осуществлю твою месть?

‒ Да, сын.

‒ Прекрасно. Да будет с тобой милость Майринты и сила Майтарна.

Отец уехал, увел с собой свой корпус. Большего ему не нужно, а Моргану оставшегося хватит. Надо лишь захватить Дарион.

Морган стоял один на холме, задумчиво глядя на город. Рядом никого не было, его вообще старались без надобности не беспокоить, а точнее – не попадаться ему на глаза. Даже его верные сподвижники, тысячники его армии, все равно относились к нему… настороженно. Из-за происхождения и всего, что к этому прилагалось. С раэтской стороны он был сыном Бешеного Волка Райвена, владетеля Оккинсета, одного из князей крови. Перейти дорогу кому-то из рода Райвена, да даже просто вызвать гнев – крайне опасно. Морган был бастардом, но при этом единственным сыном Райвена. По раэтским законам он должен бы оставаться на самой нижней ступени в иерархии свободных раэтов, но не таков был Райвен, чтобы позволить это сделать со своим единственным сыном. Да и сам Морган не останавливался ни перед чем, продвигаясь наверх. Все офицеры армии Волка помнили и знали это, потому побаивались. А еще была сайндская половина, сайндская кровь, которая дала Моргану не только не по-раэтски синие глаза и белую кожу, но и нечто такое, чего раэты всегда боялись. Сайнды умели плести сети для уловления чужого разума и души, умели подчинять себе чужую волю и читать чужие мысли. Раэтская магия была другой, это была магия, построенная на силе разрушения и бесконтрольной ярости. Знаменитое бешенство служило защитой от сайндских чар – но не с Морганом. В нем сайндская магия проявилась странно и страшно: никто не мог защититься. Ничто не спасало. Но призвать ее тоже было очень непросто. И Морган бы никогда не узнал об этом своем даре, если бы не случайность. А когда узнал – овладел своей силой и с тех пор она всегда была с ним.

Про это тоже все знали. Раэты испытывали страх – но и уважение. Вообще в раэтском обществе ценилась сила. А Морган проявил ее очень разносторонне.

Как и задумали Морган с Райвеном, все сочли, будто Райвен, владетель Оккинсета, отправился участвовать в междоусобной борьбе за трон. Райвен давно хотел либо стать князем самому, либо посадить на трон того, кто будет слушать его. Ни для кого не было секретом, почему ‒ месть и желание изменить судьбу своего рода. Потому что только князь может расторгать брак, как свой, так и любого из своих подданных. Только князь может изменять законы.

Райвен имел всё, о чем только может мечтать любой свободный раэт: власть, богатство, обширные земли, рабов и слуг, красивую жену… кроме наследника. Да и с женой все было далеко не так хорошо, как могло показаться со стороны. Родив пятерых дочерей, Пиниэта Оккинсетская из рода Кенерин сошла с ума без всякой видимой причины. Грешили на сайндскую магию – но для того, чтобы так сплести сети разума, сайнд-чародей должен был быть где-то рядом, должен был хотя бы видеть ее, а лучше – прикасаться к ней. Ничего этого не было. Райвен пытался излечить жену, тайно привозил сайндского чародея из тех, кому деньги важнее всего остального. Тот лишь руками развел.

Развод среди раэтской аристократии был невозможен – разве что по воле великого князя. Райвен попытался добиться этого, но старый князь отказал наотрез: Пиниэта была его племянницей. Пришлось Райвену смириться. А главное – теперь и речи не могло быть о том, чтобы Пиниэта снова стала матерью… даже если откинуть то, что она безумна и мало ли, что будет с ребенком – она все равно больше не могла иметь детей. В приступе безумия несчастная искалечила себя непоправимо.

Для раэта – страшный позор иметь ущербную жену. Истинный раэт должен быть совершенным и безупречным. Но для безумцев все же был выход. И Райвен к нему прибегнул: жена стала жрицей Майринты, Богини Воронов. Жрицы богини почти всегда были безумны. К тому же у Пиниэты случались просветления, и тогда она вполне внятно излагала волю богини. Ее пророчества сбывались, и скоро слава и почет снова вернулись к ней, но уже в другом качестве. Безумная жрица-отшельница – это уже достоинство семьи, а не позор. Авторитет Райвена поднялся еще выше, но сам он задумался: а сколько таких жриц в высоких домах Раэтаны приняли это посвящение вынужденно?

А потом был поход на земли южного Сайнда, когда-то принадлежавшие Раэтане. Осада Кьер-Кайна и плененная сайндская королева Авэлор. Райвен объявил ее личной пленницей. Он был милостив, и запросил всего лишь обычный выкуп – золотом по весу королевы. Сайнды не пожалели, собрали выкуп быстро, и Авэлор вернулась на родину. Но… спустя год тайные посланцы прибыли к замку Райвена и передали ему корзинку с младенцем. Райвен не удивился: Авэлор была обольстительно прекрасна, он не устоял перед ее чарами, вот и результат. Но только что делать с ребенком? Странно, что Авэлор не оставила его при себе, ведь для сайндов не существовало понятия законных или незаконных детей. Райвен развернул пеленки. В корзинке на белых шелках лежал красивый и чернявый мальчик, вылитый раэт. И Райвен было обрадовался: можно выдать ребенка за сына его наложницы, пусть и не законный, но и не совсем бастард… но тут младенец открыл глаза. Синие, как небо, сайндские очи. Ни у одного раэта таких не было. Райвен испытал безумное разочарование, чуть было не разбил головку ребенка о стену, но в последний миг спохватился. Какой ни есть, а все же сын. Пусть и полукровка.

Морган вырос в отцовском замке, получил должное воспитание, но сколько ни бился Райвен, князь не позволил объявить бастарда от сайнды наследником. Все, чего добился Райвен – разрешения признать Моргана свободным раэтом из рода Оккинсет. Делать военную карьеру Моргану пришлось с самого низа, но это не помешало ему пройти путь к генералу в кратчайший срок. Он беззастенчиво пользовался своим сайндским наследием – когда знал, что это сойдет с рук.

И вот теперь он стоит с армией под стенами Дариона – города-крепости, открывающего путь на Срединный Сайнд.

Закат окрашивал белые купола ажурных башен Дариона в алый цвет. Солнце огнем стекало с крыш – сайнды крыли дома черепицей из белого непрозрачного стекла, разбить которое было очень непросто…

– Чужая красота, мин гара, – тысячник Терсан подошел тихо, но Морган почуял его еще на подъеме на холм. Ответил, не оборачиваясь:

– Скоро она станет нашей, мин катэй. Мы войдем в город завтра утром, после огненной ночи, – Морган снова погладил рукоять одного из своих мечей, Левого Близнеца. – Это ключ. Дальше Серединный Сайнд сам ляжет в наши руки. В мои руки. Я так решил.

– Значит, мин гара, ты одобряешь бомбардировку? – уточнил Терсан. Морган обернулся, и тысячник опустил голову, не выдержав яростного синего блеска его глаз.

– Да. Полагаюсь на твое мастерство. Центр города – те башни и стеклянные крыши – не должен пострадать. Я не хочу пировать в закопченных залах.

Терсен поклонился с улыбкой:

– Будет исполнено, мин гара.

И начался ад. Ночь расцветала огнем и смердела дымом, и белые стены Дариона окрашивались черным… Никто не спал ни в городе, ни в лагере осаждавших. Дарионцы пытались бороться с огнем, а раэты готовились к решающему штурму… которого не случилось. Еще не занялось солнце, как над воротами взметнулся белый флаг, и три высоких жрицы в голубых одеяниях и с распущенными волосами вынесли на золотом блюде ключ от города.

Морган смотрел на коленопреклоненных женщин и молчал. Его соратники пытались понять, о чем он думает, но это было пустой тратой сил: бесстрастное лицо не отражало ничего. А он просто рассматривал жриц и пытался представить себе, как должна бы выглядеть его мать. Он знал: у нее были золотые волосы и белая кожа, синие глаза… но это ведь обычно для сайндов. Вот и из этих трех две – златоволосые, третья с волосами цвета янтаря. И глаза у них голубые… нет, у той, что с янтарными волосами – зеленые. Сколько им лет – трудно понять. Сайнды живут очень долго и почти не стареют, как и раэты. Этим красавицам могло быть и по сто лет…

– Я ценю вашу… предусмотрительность, самнэй аста майнел кесенассэ, – сказал наконец Морган. Женщины едва заметно вздрогнули, а та, что с янтарными волосами, подняла голову и удивленно посмотрела на него. Не ожидала от раэта знания сайндиссы. Увидела его синие глаза и застыла, изумленная.

Он резким движением извлек из ножен Левый Близнец. Свистнул клинок перед лицом зеленоглазой, она отшатнулась. Две другие остались невозмутимы.

Подхваченный острием за фигурную головку ключ золотой молнией взмыл вверх, сорвался с клинка и исчез в предрассветной серости. Морган вложил меч в ножны, протянул руку и в его ладонь упал ключ.

– Это разумно. И в благодарность за это армия не будет грабить Дарион. Мы ограничимся выкупом.

И на это жрицы тоже никак не отреагировали, кроме всё той же, янтарноволосой и зеленоглазой. «Слишком молода», – понял Морган. Обратился к Терсану, Кемиру и другим тысячникам:

– Мин катэйе, как, по-вашему, какой нам взять выкуп с этого города?

– Мин гара, как ты прикажешь, – поклонился Кемир. – Мы целиком полагаемся на твою щедрость.

– Итак… – Морган снова посмотрел на жриц. – Выкуп будет таким: двести сорок карвасов золота, четыреста восемьдесят карвасов серебра и триста крепких выносливых женщин для моих солдат. По двадцать карвасов золота и пятьдесят карвасов серебра, по одной красивой молодой женщине для каждого из моих тысячников. А для меня… по обычаям раэтов – то, что я сам захочу взять. Моим дворцом в Дарионе станет то здание с белыми стеклянными крышами, что видно отовсюду.

– Но… – вскинула голову янтарноволосая. – Но это невозможно! Это храм!

– Храм? Тем лучше, значит, там чисто и богато, – усмехнулся Морган. – И найдется место для алтаря Отца Волков. А ты, – он поймал взгляд янтарноволосой, и та оцепенела. – А ты будешь заложницей за Дарион.

Это наконец пробило ледяную броню остальных двух жриц. Одна из них заговорила резким, гневным голосом:

– Это кощунство, святотатство!!!

– Кощунство? Я не поклоняюсь вашим богам, – усмехнулся Морган. – Ну, так и быть, из благодарности за то, что принесли мне ключ, я не стану ставить в вашем храме алтари своих богов. Цените эту милость. Остальное не обсуждается. Или озвученные условия, или город будет отдан на поток и разграбление на пять дней. Думаю, любезные леди, вы сделаете разумный выбор. И последнее: не пытайтесь применить магию ни к моим офицерам, ни к моим солдатам, ни ко мне лично. Милостью Майринты, Повелительницы Воронов, и Майтарна, Отца Волков, мы защищены. На любую попытку повлиять на нашу волю и разум пробудится наша ярость. Впрочем, если вы уж так хотите испытать ее на себе – воля ваша. Я лишь из милости предупреждаю. Любой, кто осмелится напасть на моих солдат или офицеров, познает, что такое раэтская ярость. Ага, вижу, это слабое предупреждение. Что ж. Передайте жителям города: за любую попытку причинить вред любому раэту казнят пятерых горожан – независимо от вины, возраста, сословия и пола. Любых, кто подвернется первым. Это понятно?

Жрицы вздрогнули, но кивнули.

– Отлично. Идите. Мы ждем выкуп. И лишь когда мы его получим, в город пойдет вода. Так что в ваших интересах поторопиться.

Женщины встали, пошли к выходу. Янтарноволосая двинулась было за ними, но окрик Терсана остановил ее:

– Ты – стой. Ты принадлежишь мин гара Моргану.

Сайнда остановилась, вздрогнув. Две других уже подошли к выходу, но Морган окликнул их:

–Ах, да, совсем забыл, любезные леди. Вы, вижу, всё еще лелеете надежду, что вам на помощь придет армия принца Кееса? Должен вас разочаровать. Петтес, Кайлин!

Со стороны задней завесы в шатер вошли двое раэтов-сотников, они несли за кованые бронзовые ручки небольшой, но тяжелый из-за бронзовой оковки сундук. Поставили его перед жрицами и откинули крышку. Женщины отшатнулись, на их лицах отразился неподдельный ужас, смешанный с изумлением.

В сундуке, на крупно колотой соли, лежала голова сайнда – с замысловато закрученными серебристыми волосами, стянутыми золотым обручем с тремя рубиновыми геммами.

– Что ж, самого Кееса вы увидели, а армия его уже четыре дня как кормит ворон.

– Не… не может быть! – янтарноволосая кинулась к сундуку, упала перед ним на колени, несмело, дрожащей рукой дотронулась до холодного лба отрубленной головы. ― Не может быть…

Она упала наземь и зарыдала.

– Не признавать очевидное – милая сайндская черта, ― усмехнулся Морган. ― Ты старше и кажешься мудрее, жрица, – обратился он к главной. ― Ты узнаешь принца Кееса?

Женщина кивнула.

– Прекрасно. Идите и выполняйте условия выкупа. Можете даже послать сообщение королеве, если хотите. Это всё равно ничего не изменит.

Жрицы ушли, сопровождаемые конвоем. Рыдающую заложницу слуги унесли в шатер Моргана, надели на ноги ей тяжелые браслеты из украшенного каменьями электрона, а к одному из них прикрепили длинную цепь, другой конец которой здоровенным крюком вбили в землю у шатрового опорного столба. Сам Морган вошел в шатер только спустя час. Пленница сидела у столба, скорчившись и обхватив колени.

– Снимите с нее цепь, ― приказал он своим слугам. ― И помойте.

Сам уселся на кресло, заложив ногу на ногу. Ему подали узкий высокий кубок, налили вина. Между тем приказ выполнялся: с пленницы сняли цепь, содрали голубые одежды и заставили залезть в принесенную в шатер бадью с водой. Женщина не удержалась: зачерпывала воду и пила, проливая на грудь, долго, жадно, пока не закашлялась. Морган молча и равнодушно смотрел. Напившись и откашлявшись, она погрузилась в воду, закрыла глаза. На ее лице была обреченность. Слуги заставили подняться, принялись мыть ее большими губками. Они были совершенно равнодушны, как будто не прикасались к прекрасному женскому телу. Моргана это не удивляло: слуги были элик, низшей кастой Раэтаны, и им под страхом мучительной смерти запрещалось проявлять какой-либо интерес, кроме заботы, к телу и имуществу свободных раэтов. А эта женщина была собственностью Моргана.

Наконец, омовение закончилось, слуги укутали сайнду в большую простыню и унесли бадью. Морган указал ей на ложе:

– Туда.

– Я… не могу. Я жрица… я дала обет, ― слабым голосом проговорила она.

– Пустяки. Теперь ты моя наложница, Амнэр.

Она вздрогнула, услышав свое имя:

– Откуда… откуда ты знаешь мое имя?

– Я много чего знаю, Амнэр. Иди на ложе. Замерзнешь.

– Но тепло, лето и…

– Не зли раэта, ― Морган глянул на нее, и в его синих сайндских глазах полыхнуло совсем не сайндское бешенство. Амнэр подчинилась, покорно легла на ложе и завернулась в одеяло. Морган остался сидеть на кресле, глядя в центр шатра отсутствующим взглядом и сжимая рукоять Левого Близнеца.

Пленная жрица почуяла сначала движение сил, а потом ощутила на щеках дуновение холода, словно зимой, в лютый мороз. Увидела, что в воздухе закружились мелкие льдинки… воздух в центре шатра сгустился, засветился голубым сиянием, и в нем появилась смутная фигура старого раэта.

– Рад слышать тебя, Морган, ― сказал он.

– Рад видеть тебя, отец, ― почтительно ответил Морган. Отец не отличался большими способностями к магии, и не мог видеть при такой связи, только слышать. ― Благодарю тебя за столь своевременный подарок. Голова принца Кееса прибыла в отличном виде, и магия сохранит ее до встречи с королевой Тианной.

Голос старого раэта приобрел металлический оттенок:

– Ты уверен, что это так необходимо, сын мой? Не хочешь ограничиться Дарионом?

– Да. Уверен. Нет. Не хочу. Не я начал эту игру, но я совершенно точно хочу ее закончить.

Райвен помолчал, потом сказал:

– Я понимаю тебя. Ты в своем праве, Морган. А я буду с тобой до конца. Ради тебя. Ради твоей матери. Ради Пиниэты.

– Благодарю тебя, отец. Какие планы?

– Как и договаривались. Останусь тут, буду посылать рейды по провинции, ведь армия Кееса была не последней, королева просто обязана послать еще войска. А в Раэтану я всегда успею. Теперь уже не имеет значения, когда я прибуду в столицу. Пришло известие, что князь умер.

– Вот как. Своей смертью или помогли?

‒ Этого не знаю. Сейчас в столице смута, наследники дерутся за власть. Ты был прав. Пусть дерутся, тем легче потом будет мне.

‒ Отличные новости. Ну что ж, до встречи, отец.

– До встречи, Морган.

Резко потеплело, магическая связь распалась. Морган встал с кресла, подошел к ложу. Амнэр отползла в самый угол, плотнее укуталась в одеяло. Морган мрачно усмехнулся, резким движением содрал одеяло, опустился на ложе, придавив женщину коленом. Одной рукой прижал ее к ложу, другой забрал в горсть длинные, шелковистые янтарные волосы, пропустил через кулак.

– Вижу, ты боишься меня. Правильно делаешь… но ты не того боишься, Амнэр. Ты думаешь, сейчас я насильно овладею твоим телом. Вот этим прекрасным телом, с янтарными волосами, с гладкой, как мрамор, кожей… и пока я буду занят удовлетворением низменной похоти, ты улучишь миг и своими сайндскими чарами опутаешь мой разум.

Она вздрогнула, застыла. Морган впился взглядом в ее зеленые глаза, и на губах его расплылась злая усмешка.

– Собственно, ты уже пытаешься. Я слышу, как ты шуршишь в замочной скважине, пытаясь проникнуть в запертую дверь.

Он сильнее прижал к ложу, придавил собой, крепко держа за руки. Амнэр извивалась под ним, брыкалась, но не могла отвести взгляда от его глаз. Он не пускал. Давил на ее разум, она сопротивлялась, выстраивала щит, но этот щит прогибался под напором его силы, трещал, и в конце концов разлетелся на осколки. И Морган вошел в ее разум – грубо, жестко, глубоко. А затем и в ее лоно – точно так же. Амнэр закричала от дикой боли и унижения, не различая, где боль телесная, а где – душевная. Она чувствовала, как проклятый раэт заполняет ее собой, как овладевает ею. И ничего, ничего не могла ему противопоставить. Он не дал ей никакого убежища, никакой возможности сохранить хоть что-то нетронутым, он осквернил и тело, и разум… впервые сайндская магия не смогла защитить Амнэр, а обернулась против нее самой.

Закончив, Морган поднялся, застегнулся, задумчиво глядя на истерзанную пленницу, безвольно распластанную по смятым шелковым простыням. Теперь она принадлежала ему – полностью. Он ощущал мрачное удовлетворение от того, что она сломалась под напором его силы. С раэтой он бы никогда не поступил так – и не только потому, что с раэтой так поступать запрещено, о нет. Пусть он и познал в детстве и юности презрение и пренебрежение к себе как к полукровке – но, странное дело, лишь со стороны мужчин. Женщины-раэты относились к нему совсем иначе. Он и сам не знал, почему – то ли из-за сайндских синих глаз, таких необычных и странных (а женщин, как известно, частенько влечет к необычному и странному), то ли из-за того, что он был красив по раэтским меркам, очень красив. И к тому же… Раэты были своими и равными. Сайнды – чужими. Врагами. К ним он с некоторых пор не испытывал ни жалости, ни сочувствия. И на то были причины, еще какие.

Эта сайнда, Амнэр, была частью того, что он ненавидел. И в ее лице он только что нанес оскорбление и кинул вызов всему Сайндарикарил – сайндской аристократии и теократии одновременно. Он знал: они все, все до единого, этот вызов услышали, оскорбление почувствовали. И королева тоже. Все члены Сайндарикарил могли связаться друг с другом мысленно, все чувствовали друг друга, если кто-то из них взывал к остальным. А он только что заставил Амнэр воззвать к Сайндарикарил, и так, чтоб услышали безусловно. Жаль, что с Кеесом так не вышло. Он тоже был Сайндарикарил, но отец, видно, не сумел добиться этого от принца или убил его слишком быстро. Впрочем, и без того неплохо получилось. Морган усмехнулся, вспомнив ужас, отразившийся на лицах жриц, когда они увидели голову Кееса.

Амнэр шевельнулась, застонала, свернулась в клубочек и заплакала. Ее яркие янтарные волосы как будто выцвели и потускнели, стали какими-то грязно-желтыми. Морган знал – так только кажется, это всего лишь отражение ее состояния. Ничего, пройдет время, она покорится, и ей начнет нравиться ее новое положение – уж Морган об этом позаботится. Приучить рабыню радоваться милости хозяина несложно, раз уж он сломал ее внутренний стержень. Не зря выбрал из трех именно ее – самое слабое звено здешней ветви Сайндарикарил.

Он отошел от ложа, взял со столика кувшин с вином и наполнил кубок. Пил долго, медленно, смакуя.

Выкуп доставили утром следующего дня. Всю ночь Морган просидел на вершине холма, на расстеленном среди травы ковре, и смотрел на город. Беспокоить его никто не решился – знали, что гара не любит, когда ему мешают медитировать.

А он был погружен в транс. Прикасался к струнам сил, ловил отзвуки чужой магии. Узнал, что жрицы все-таки сообщили королеве и о сдаче города, и о гибели принца Кееса, и о выкупе, что потребовал с Дариона Морган Оккинсетский. Узнал и ответ королевы: выкуп дать, ждать подмоги.

С рассветом Морган вышел из транса. Королева могла обещать подмогу. Но должна была понимать: Дарион ей не отбить, потому здешней ветви Сайндарикарил придется смириться с поражением. Они об этом скоро узнают, и попытаются покинуть город. Морган решил не препятствовать: пусть уходят. У него была Амнэр, а значит, он теперь мог в любой миг проникнуть в планы Сайндарикарил через нее. Ведь если сайнд становился членом Сайндарикарил, он проходил особое посвящение, которое въедалось в него навсегда. Такое положение достигалось не только происхождением, но могло быть получено за определенные заслуги. Амнэр была допущена в Сайндарикарил по праву рождения. Ее способности были весьма посредственны, с ее старшей соратницей Морган бы не рискнул связаться. Он не был уверен, что сумел бы победить ее в битве разумов… по-сайндски. Вот яростью раэта – да. Но тогда от жрицы бы ничего не осталось, а ему нужна была живая и вменяемая Сайндарикарил. И он выбрал Амнэр.

Похоже, что сама Амнэр это тоже поняла. Морган приказал слугам неотлучно находиться при ней – опасался, что она попытается покончить с собой.

Когда выкуп был распределен по войску, Морган приказал сворачивать лагерь, сам сел на огромного черного жеребца, украшенного синими, черными и серебряными лентами. Цвета Раэтаны – черный и золотой, и как гара, предводитель раэтского войска, Морган должен был идти под черно-золотым штандартом, а коня украсить золотой попоной. Но он предпочел цвета Оккинсета. Его катэйе возражать не посмели. Морган окончательно дал всем понять, что это его война. Его войско. Его победа. Катэйе рассудили: князь далеко, да и в Раэтане началась смута вокруг трона. А когда Морган вернется с большой победой, никто не посмеет его упрекнуть в чем бы то ни было. Особенно если на троне будет Райвен или его ставленник.

Подняли на длинном древке штандарт Оккинсета. К Моргану подвели заложницу, почти обнаженную и закованную в цепи из электрона, украшенные крупными драгоценными камнями. Всей одежды на ней было – золотая цепочка на бедрах, с которой свисал очень короткий передничек из четырех гравированных золотых пластинок, соединенных между собой колечками. Волосы распущены, на груди и бедрах синей, черной и белой краской нарисованы ритуальные раэтанские узоры. Он окинул ее взглядом и усмехнулся:

‒ Приятная глазу картина, но обуйте ее. Не хочу видеть в своей постели изуродованные ноги.

Слуги-элик принесли пленнице ее же сандалии и быстро нацепили на нее.

‒ Отлично. А теперь – в Дарион.

Затрубили трубы, и войско маршем пошло в раскрытые ворота сдавшегося города.

На улицах было много народу, молчаливого, мрачного. По всей видимости, до граждан донесли условия и требования раэтов. Но не до всех: когда голова колонны подошла к обширной площади перед тем самым белоснежным храмом со стеклянными крышами, откуда-то сверху, с одного из домов, прилетела арбалетная стрела с подпиленным наконечником. Морган резко вскинул руку, поймал ее у самого своего уха, посмотрел туда, откуда она прилетела. Там, в самом верхнем окне, лишь занавески качнулись.

Две жрицы, наместник, городской голова и судья – местная ветвь Сайндарикарил – вышедшие из храма навстречу захватчику, замерли, охваченные ужасом. К Моргану подъехал катэй Левдес, начальник его охраны: