Текст книги "Приключения маленького актера"

Автор книги: Эсфирь Эмден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Нет, тетя очень справедливая, – тихо сказала Саша, изумив этими словами Петрушку.

Потом Вика с гордостью рассказала о том, что ее мама еще лучше папы, Леонида Леонидовича, что ее мама самая знаменитая в городе портниха.

– Ты понимаешь, она и не портниха даже, а художница. Самая лучшая модельерша города! – говорила Вика, с удовольствием произнося странное слово "модельерша". – Не понимаешь? Она придумывает модели платьев и на булавках – понимаешь, на одних булавках! – накалывает их на знакомых дамах.

– А потом шьет? – спросила Саша, вспоминая с удовольствием, как она когда-то обшивала своих кукол.

– Ну что ты! Конечно, нет. Шьет ее помощница Машенька – из ателье. Она по вечерам помогает маме.

– Значит, твоя мама тоже работает в ателье?

– Ах, нет же! Какая ты бестолковая! Моя мама – частная портниха, и очень дорогая. Она берет в три раза больше, чем в ателье, но все лучшие дамы добиваются того, чтоб она им шила. Ведь она шьет в тысячу раз лучше!

– Но ведь ты же сказала, что не она шьет, а эта... Машенька...

– Ой, да ты совсем ничего не понимаешь! Ведь это только так говорится – "шьет", а на самом деле она только фантазирует, – понимаешь, на булавках!..

Нет, Саша все-таки чего-то не понимала и решила переменить тему.

– У твоей мамы остаются, наверно, лоскутки? – с интересом спросила она.

– О да! И какие замечательные! – тоже оживилась Вика. – И креп-жоржетовые, и панбархатные, и арганди...

– И ты шьешь из них своим куклам?

– Вот глупышка! Каким куклам? Я давно уже в них не играю. Это у тебя вот этот смешной – Петр... – И она кинула снисходительный взгляд на Петрушку. – А мама мне и не дает эти лоскутки – они нужны ей для отделки. Понимаешь, одна дама шьет себе панбархатное платье, а для другой обрезки идут на шерстяное. Они очень это ценят... – протянула Вика.

И опять похоже было, что она кому-то подражает.

– И тебе совсем-совсем не дает? – разочарованно спросила Саша.

– Нет, почему же... Если на воротничок или платочек, я всегда могу взять у Машеньки.

– Знаешь что, Вика! А ты не смогла бы сшить моему Петрушке новый театральный костюм вот из таких нарядных лоскутков? Мне очень хочется сделать ему подарок – он так скучает...

Вика с минуту молча смотрела на Сашу, а потом расхохоталась так, что у нее слезы выступили на глазах.

– Скучает? Твоя кукла?.. Да ты еще совсем глупая! И я – я буду ему шить!

– Да не ты, – смутилась Саша. – Попроси маму помочь...

– Ой, маму! Мама будет шить твоему Петрушке! Ой, уморила!

И она снова расхохоталась – да так, что с ней вместе засмеялась и Саша, хотя в Викином смехе было для нее что-то обидное.

– Я вижу, вам тут очень весело, – сказал, солидно входя и снисходительно улыбаясь, важный Леонид Леонидович. – Я очень рад. А чему вы так смеетесь?

– Ой, папа, ты подумай, она просит, чтобы мама – наша мама! – сшила ее Петрушке костюм!

– Да, забавно, – снисходительно улыбнулся инженер. – Но ведь ты можешь попросить об этом Машеньку.

– Да, правда, – согласилась Вика. – Машенька сделает. А как же с примеркой? Она ни за что не будет шить без примерки.

– А ты возьми куклу с собой, – посоветовал Леонид Леонидович.

– Ну, вот еще... – недовольно протянула Вика.

Но Леонид Леонидович нахмурился.

– Вика! Так надо! – подчеркнуто сказал он. – Я бы очень хотел услужить Сашиной тете – это чрезвычайно достойный и полезный человек.

– Хорошо, – сейчас же согласилась Вика. – Давай, Саша, твоего Петрушку. Я его привезу тебе в таком костюме, что все девочки позавидуют!

– Спасибо, – неуверенно ответила Саша.

Ей уже не хотелось расставаться с Петрушкой и поручать его Вике.

Но и отказываться было неудобно.

Глава двадцать шестая

ВИКИНА МАМА И ЕЕ ЗАКАЗЧИЦЫ

– А, Теодора Ивановна! Пожалуйста, входите. Я попрошу вас посидеть немного – кое-что еще не готово.

И Викина мама принялась разворачивать кусок фиолетового бархата.

Похоже было, что она и не прикасалась еще к этой материи. Но заказчица – толстая дама с коротко стриженными волосами под маленькой шляпкой – благоговейно глядела на руки Викиной мамы, на ее довольно простенький халатик, на стол, заваленный заграничными журналами мод и обрезками материи.

– Садитесь, пожалуйста. Сейчас придет Машенька, и мы начнем примерку.

– Я в головном уборе – ничего? – спросила Теодора Ивановна, усаживаясь на диван, тоже заваленный журналами. – Ах, что это у вас тут? Кукла? И какая смешная! Это сейчас модно? Да-да, конечно, у моей приятельницы знаете, у Раисы Адамовны, вы еще ей шили вечернее апельсиновое – на диване всегда сидит кукла. Знаете, такая подушка, кукла-подушка: глаза стеклянные и настоящие волосы, а платье все в оборках и набито ватой!..

– Так это же кукла на чайник! – насмешливо сказала Вика.

Она стояла перед зеркальным шкафом и заплетала свои блестящие косы.

– Вика! – строго остановила ее мать. – Иди, пожалуйста, к себе. И забери свою куклу.

– Купишь мне такое зеркало – буду у себя причесываться, – хладнокровно ответила Вика. – А Петрушку не возьму. Ему Машенька костюм будет шить.

– Больше Машеньке делать нечего!

– Папа сказал – так надо.

И Вика, гордо вскинув голову, вышла из комнаты.

– Какая красавица ваша дочь! – восхищенно пропела Теодора Ивановна. Ах, Машенька, здравствуйте!

– Здравствуйте! – весело ответила молоденькая румяная девушка, быстро подходя к столу. – Дайте, дайте, я сейчас все сделаю! – И она быстро принялась прикидывать и кроить материю. – А я так спешила! Сегодня у нас собрание было, и в библиотеку еще надо было забежать.

– Уж в библиотеку-то можно было бы и завтра, – сухо сказала Викина мама.

– Ой, нет, повесть такая интересная! В этом номере продолжение. Вы читали? – И она кивнула на толстый журнал, который принесла с собой.

Викина мама сделала вид, что не расслышала вопроса.

– Поторопись, Маша, Теодора Ивановна ждет уже полчаса.

– Что вы, что вы! – защебетала толстая дама. – Мне сидеть у вас просто наслаждение!

Машенька весело засмеялась:

– Ну, тогда посидите. Скоро примерим... А это и есть Викин Петрушка? Славный какой!

Петрушка, которого толстая заказчица затиснула в самый угол дивана, так что и вздохнуть ему было трудно, очень обрадовался, услышав, как Машенька похвалила его.

Машенька была немножко похожа на Розу, только веселей и живее, чем Роза, и голос у нее был звонкий-звонкий.

Петрушка даже немножко повеселел, услышав этот голос, потому что беспорядок в комнате у Викиной мамы был ужасно скучный. Это был совсем не такой интересный беспорядок, как у Олега и Муси перед спектаклем. Вика Петрушкой совсем не занималась. Вообще было скучно и хотелось домой.

"И на что этот новый костюм! Глупости!" – сердито думал Петрушка.

А Теодора Ивановна между тем сняла с себя цветастое платье, ее обернули в фиолетовый бархат, и Викина мама стала закалывать этот бархат булавками, – то здесь, то там. Толстая дама стала похожа на ширму роскошного театра. Можно было подумать, что сейчас начнется представление. Но толстая дама только поахала и повертелась перед зеркалом, и бархат с нее сняли.

Она стала просить, чтобы платье сшили поскорей, "ей очень, очень нужно".

Викина мама посмотрела на Машеньку, а Машенька подумала и сказала, что раньше чем через неделю вторую примерку назначать нельзя, так как у нее учеба и еще что-то.

Когда Теодора Ивановна ушла, Викина мама сказала очень недовольно:

– Не понимаю, почему надо посвящать заказчиц во все твои дела!

– Ой, простите, совсем забыла! – смутилась Машенька. – Ну, я побегу. Бархат беру с собой. А шелковое принесу послезавтра. Да, Вика просила Петрушку обшить. Какой славный! – снова сказала она, беря Петрушку на руки. – И какой смешной! Прямо как живой.

– Да ну его! – сказала Вика, входя в комнату. – Какой-то глупый у него вид. Все время ухмыляется.

– Ну что ты, Вика, он такой славный, – ласково повторила Машенька. – А из чего же ты хочешь шить ему костюм?

– Да вот из этого панбархата.

– Вика, не выдумывай! – недовольно проговорила ее мама. – Эта материя мне пригодится на отделку.

– А тут довольно много останется, – сказала Машенька. – Но только, Вика, знаешь, у твоего Петрушки старый костюм лучше. Из этого бархата будет грубо.

– Во-первых, он вовсе не мой, этот Петрушка, – протянула Вика. – А во-вторых, пусть будет пошикарней. Папа так сказал.

– Ну что ж, сделаем пошикарней!.. Ладно, Петрушка?

И Машенька, весело улыбнувшись Петрушке, завернула его в яркую материю.

Глава двадцать седьмая

У МАШЕНЬКИ

Комната у Машеньки была очень маленькая – ну, чуть побольше стенного шкафа у Розы, в котором Петрушка пролежал столько лет. Но в стенном шкафу было тесно, темно и скучно. А в комнате у Машеньки – весело, светло и свободно, потому что мебели у нее почти не было, и все блестело – так было чисто.

На окне висели пестрые ситцевые занавески, на подоконнике были расставлены горшки с цветами, – это Петрушке очень понравилось. Понравилась и полочка, на которой стояли книжки и красно-синий глиняный петух. Он напомнил Петрушке Крикуна, и у него немножко защемило сердце.

А Машенька вдруг подошла к глиняному петуху, сняла с него голову и вынула из его туловища блестящий наперсток и катушку ниток.

– Ну, Петрушка, – весело сказала она, – толстуха Теодора может и подождать, а тебе костюм я сошью сегодня. Ведь это для меня настоящее удовольствие!

И она быстро сняла с него мерку блестящим длинным сантиметром, потом повертела в руках фиолетовый бархат и отложила в сторону.

– Нет, Петрушка, это тебе не пойдет, – сказала она. – Твой старый костюм гораздо лучше, только он потерся немного. И где ты его так сносил?

Машенька не знала, что актеры кукольного театра очень быстро снашивают свое платье – еще быстрей, чем дети. Не знала она и того, что ее маленький заказчик был актером.

Но когда-то, в детстве, она видела представления Петрушки, и ей на всю жизнь запомнился яркий, веселый и в то же время простой русский костюм маленького народного любимца.

Она достала с полки большую коробку и вынула из нее разноцветные лоскутки – ситцевые, сатиновые, атласные.

– Этот желтый пойдет тебе на рубашку, – говорила она, показывая Петрушке лоскуток ярко-желтого гладкого сатина. – Она будет длинная, с высоким косым воротом, – понимаешь? И я разошью ее по вороту красными крестиками. Вот этот синий сатин пойдет тебе на штаны, – хорошо? А из этого красного шелка – посмотри, Петрушка, до чего ж он хорош! – я сделаю тебе колпачок с кисточкой. А вот этот красный шелковый шнурок будет твоим пояском. Согласен?

Еще бы не согласиться!

Петрушка готов был плясать от радости. Но он боялся помешать Машеньке.

А Машенька уже кроила звонкими ножницами ярко-желтый веселый лоскут.

Тук-тук! – застучала через несколько минут швейная машинка. И через час Петрушка уже был наряжен в новый костюм.

Машенька весело оглядела его и подбросила кверху так, что у него дух захватило. Потом она посадила Петрушку на стул и, усевшись рядом с ним за маленьким столом, раскрыла книжку:

– А теперь почитаю!

И она погрузилась в чтение вся целиком, забыв обо всем на свете. Но Петрушке не было скучно. Машенька читала, и на лице ее все время отражалось то, о чем она читала: то она сжимала губы и сердилась, то удивленно поднимала брови, то смеялась, а один раз смахнула слезу, навернувшуюся на ее глаза, и тихонько сидела, опершись головой на руку.

Потом вдруг взглянула на Петрушку и очень ему обрадовалась:

– Петрушка! А я и забыла про тебя... Знаешь, тебе очень идет твой новый костюм! Или, может, тебе больше нравился старый? Ну ничего, не горюй, – и этот хорош.

А Петрушка и не думал горевать. Ему очень нравилось у Машеньки. И новый костюм ему нравился. Он представлял себе, как в этом новом костюме появится на ширме, как Саша и другие зрители будут хлопать ему и как Саше понравится его костюм и его игра.

– А теперь спать, – сказала Машенька и погасила свет. – Завтра отнесу тебя к Вике.

Ох, к Вике! Петрушка даже испугался. Он почему-то уже забыл о Вике с ее красивыми блестящими косами и недобрыми словами, о ее маме, о толстой заказчице, о беспорядке в их комнатах.

Дело в том, что неприятные вещи мы всегда стараемся поскорей забыть. Но, к сожалению, они сами о себе напоминают.

Глава двадцать восьмая

ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ

Беспорядок в комнате Викиной мамы, казалось, еще увеличился. Новым было то, что вместо панбархата и шелка на спинках стульев, на диване, на столе лежали хрустящие дешевенькие ситцы – пестрые и гладкие, в горошек и в клеточку. Но больше всего было пестрых – таких ярких, что рябило в глазах.

Дело в том, что в городе Сомске, в городском клубе, готовился ситцевый бал. Бал этот устраивали в подражание столичному, а кому подражали в столице – нам неизвестно. Во всяком случае, все модницы города посходили с ума. Самым роскошным считалось сшить ситцевое платье у самой дорогой портнихи – то есть у Викиной мамы. Поэтому с раннего утра уже приходили заказчицы. Бедная Теодора Ивановна в отчаянии умоляла, чтобы Викина мама, взамен ее панбархатного, только что заказанного платья, срочно сделала ей "самое простенькое ситцевенькое".

Но как могла ей это обещать Викина мама? Ведь Машенька и так сбилась с ног. У нее далее покраснели глаза, и вот уже прошла неделя, как она не прочитала ни одной книжки, ни одной страницы.

А что делал в это время Петрушка?

Подождите, нам не до него. Ведь это очень интересно: ситцевый бал и подготовка к нему. Надо же обо всем хорошенько узнать!

Не могу сказать, что Машенька и ее подружки из городского ателье не интересовались балом. Нет, они очень хотели попасть на него и повеселиться вволю. Ведь наряд для этого бала мог стоить им так дешево!

И они сшили себе самые прелестные и милые ситцевые платья – с оборками и без оборок – и, как Золушка из старой сказки, мечтали о бале.

Только Золушке ее чудесный наряд подарила за трудолюбие и скромность фея, а наши милые девушки сделали свои наряды сами.

И уверяю вас, что эти платья были ничуть не хуже феиных, тем более если вспомнить, что подарок феи был сделан из старых лохмотьев (путем прикосновения к ним волшебной палочки) и годился только до двенадцати часов ночи, а наряды наших Золушек были сшиты из прочнейших и красивейших ситцев Трехгорной мануфактуры и в них можно было плясать всю ночь, до утра, ничем не рискуя.

Одна только девушка, и притом самая милая, самая трудолюбивая и хорошенькая, не имела еще бального платья. И это была, конечно, Машенька.

Ей приходилось труднее, чем всем, – ведь она работала еще по вечерам у Викиной мамы.

Машенька не была жадной, и Викина мама платила ей совсем немного за ее нелегкий труд. Машенька была просто очень благодарная и добрая девушка и не могла забыть того, что, когда ее мать умерла в эвакуации, а отец погиб на фронте, Викина мама, их соседка по квартире, о ней позаботилась: устроила в детский дом и иногда навещала ее там и угощала конфетами.

Машенька была тогда еще такая маленькая, ей и в голову не приходило, что красивая чашка, подаренная ей Леонидом Леонидовичем и его женой в день ее рождения, была уже когда-то подарена ей маминой подругой – в тот день, когда ей исполнилось три года. Но и эту вторично подаренную ей чашку, и другие пустяковые знаки внимания Машенька помнила, была благодарна за них и старалась чем могла услужить Викиной маме.

Так вот, у Машеньки еще не было ситцевого бального платья. А бал должен был состояться через два дня. И Викину маму все еще одолевали заказчицы, и Машенька все еще работала и работала на них.

А Петрушка?

Да, теперь можно вспомнить и о Петрушке. Но куда же он девался? Дома у Машеньки его нет – она отнесла его Вике на следующий же день после того, как сшила ему новый костюм.

Но и в Викиной комнате его нет. И в комнате ее мамы тоже. Хотя, впрочем, погодите... Что это там виднеется, ярко-желтое и синее, под грудами накрахмаленного ситца? Вот и нога в большом красном башмаке, вот и острый колпачок...

Бедный Петрушка, опять о нем забыли! Но он, кажется, не унывает. Вот он как-то извернулся, когда Викина мама потянула с дивана очередной ситцевый отрез, и, свалившись на пол, спрятался за хрустящей яркой юбкой, которая самостоятельно стоит на полу. Петрушке там нравится. Во-первых, оттуда ему не так слышны до смерти надоевшие разговоры о фасонах и бале; во-вторых, эта цветастая юбка напомнила ему ширму из театра Олега и Муси, и ему кажется, что сейчас придет Муся, и завернет его вместе с ширмой, и понесет к ребятам...

И вдруг его мечта сбывается! Его завертывают вместе с яркой гремящей юбкой, и голос Викиной мамы говорит:

– Ну, Мурочка, поздравляю вас! Заранее поздравляю! Вы наверняка получите первый приз.

Видно, Викина мама почему-то назвала Мусю Мурой.

Петрушка ехал в пестрой юбке-ширме и думал, как удивится и обрадуется Муся, когда увидит его внутри. Он уже приготовился к ее радостному восклицанию и с самым довольным видом – ушки на макушке – выскочил из юбки-ширмы, как только юбку-ширму развернули и поставили на пол.

И крик действительно раздался. Но какой! Это был вопль, крик ужаса.

– Ай-яй! – визжал женский голос. – Тут какой-то чертик! Ай-яй! Помогите!

Глава двадцать девятая

МУРА ПУЗИКОВА

Мура Пузикова не просто собиралась на ситцевый бал. Мура хотела получить первую премию за лучший ситцевый наряд. Первую премию! И во что бы то ни стало!

В самом деле – все прежние школьные Мурины подруги уже давно чем-то отличились, уже давно нашли свое жизненное призвание: одна вышла замуж и нянчила прелестных ребятишек-близнецов, фотография которых была даже помещена в журнале "Работница". Другая работала где-то на целине и представьте! – тоже попала в газету и прославилась. Третья уже четвертый год преподавала в самой лучшей районной школе, и ежегодно 1 сентября десятки мальчиков и девочек, нарядных, чистеньких, несли ей в школу букеты цветов. И – кто бы мог подумать – эта подружка тоже попала в газету как "лучшая учительница района".

Одна только бедная Мура еще не прославилась.

– Конечно, – говорила она матери, – я не лезу вперед, вот меня и не замечают!

– Да-да, Мурочка, – поддакивала мать. – Но, может быть, ты зря отказалась пойти на курсы машинописи и стенографии при папином учреждении? Вот Лизочка окончила их и уже на городской конференции стенографировала...

– Вот видишь! – кричала Мура. – А меня всегда оттирают!..

Нет, Мура должна была получить первый приз. Она хорошо обдумала свой наряд: юбка колоколом, как носили в старину, но из самого дешевого ситца, на голове – чалма из того же ситчика, а на шее – мамин настоящий жемчуг, на руке – золотые часы, на ногах – серебряные туфли. Шикарно будет! Первый приз будет! Ведь платье шьется не в каком-нибудь ателье, а у самой мадам Втридорога, то есть у Викиной мамы.

И вот она привезла домой это призовое платье – и вдруг...

– Мурочка, не кричи, не кричи! – успокаивала ее мать, прибежавшая на Мурины вопли из кухни. – Какой же это черт – это просто кукла такая. Мы еще таких в театре видели, когда ты была маленькая. Это Петрушка.

– Никаких кукол я не видела! – вопила Мура. – Никаких Петрушек! Как он сюда попал? Зачем?

– Успокойся, Мурочка, успокойся, – уговаривала мать. – Ведь это, наверно, тебе мадам на счастье положила – как украшение к твоему платью. Гляди, какой он забавный!

И Мурина мать, надев Петрушку на руку, заставила его поклониться Муре, что тот исполнил с большой неохотой.

– Фу, черт какой-то! – кривилась Мура.

Она сердито глядела на Петрушку и вдруг хлопнула себя рукой по лбу:

– Придумала! Будет шикарно! Я пойду на бал с этим – как его Петрушкой, как будто это театр. И он будет со всеми раскланиваться! А? Здорово? И получу первый приз!

– Вот видишь, как хорошо, Мурочка, а ты огорчалась! Конечно, получишь первый приз. И платье у тебя шикарное, и сама хороша, и Петрушка этот, смотри, как одет! Прямо под цвет твоего лица!

– Как! – снова завизжала Мура. – Что ж, у меня лицо синее, что ли?

– Да ну что ты, Мурочка, я оговорилась – я хотела сказать: под цвет твоих глаз.

Глава тридцатая

ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА

Ах, как ярко горели люстры, как переливалось в их свете разноцветное конфетти, как весело гремела с подмостков музыка, когда Мура – в накрахмаленном ситцевом платье колоколом, с жемчугами на шее и золотыми часами на руке, в серебряных туфлях на ногах и с Петрушкой в руках входила в зал.

Ей казалось, что она в своем наряде похожа на принцессу на балу и ее сразу же заметят.

Как ни мало читала в своей жизни Мура, особенно после окончания школы, но сказку о Золушке и прекрасном принце она знала. И, оглядываясь вокруг, она ждала и принца и восторгов. Но вокруг было так много других и куда более привлекательных Золушек!

Все они пришли вовремя, к самому началу бала, потому что не хотели упускать ни одной веселой минутки.

А Мура считала, что приходить вовремя – не по правилам хорошего тона. И она пришла на бал очень поздно и вошла в зал с таким видом, как будто все это – и цветы, и наряды, и музыка – ей давно наскучило.

Она считала, что такой поздний ее приезд будет особенно эффектным.

Но никакого эффекта не получилось.

Вокруг, как мы уже сказали, было много других Золушек. Все Машенькины подруги, в славных, собственноручно сшитых ситцевых платьях, танцевали и веселились от души. Веселились или делали вид, что веселятся, и девушки, похожие на Муру (а таких было, по правде говоря, тоже немало). И все они танцевали, и ситцевые их платья развевались по залу, и зал был похож на большой цветник, когда по нему пробегает теплый ветер.

Но вот музыка замолчала, и Мура решила действовать: она пробралась поближе к эстраде и остановилась там на виду у всех в самой красивой позе. И ее сразу заметили! Вернее, заметили Петрушку, которого она держала в руках. На это и рассчитывала Мура.

– Кукольный театр! Сейчас будет кукольный театр! – послышались голоса.

Веселые Золушки и танцевавшие с ними принцы густой толпой придвинулись к эстраде. Одни стали хлопать в ладоши, другие – останавливать их, и наконец наступила тишина: все ждали начала представления.

А Мура, сначала очень обрадованная этим вниманием, совершенно растерялась: от нее ждали какого-то кукольного представления!

Она неуверенно подняла Петрушку, и тот сейчас же, по своей давней театральной привычке, раскланялся с публикой. Раздался одобрительный смех и веселые аплодисменты.

Но что делать дальше, Мура решительно не знала.

– Петрушечка, – сказала она своим неприятным голосом, – поклонись еще раз публике!

Но Петрушка больше не хотел кланяться. Он упирался и вертел головой.

Снова раздался смех и послышались аплодисменты. Но впервые в его театральной жизни они были неприятны Петрушке.

– Товарищи, пропустите, пожалуйста! – раздался вдруг из задних рядов чей-то звонкий голос. – Пропустите меня вперед!

Голос был такой звонкий и вместе с тем такой требовательный, что все стоявшие позади расступились, и прямо к Муре стала пробираться... кто бы вы думали? Машенька!

Оказывается, Машенька пришла на бал еще позже Муры. Но сделала она это не по правилам Муриного "хорошего тона", а просто потому, что только что смогла закончить свое бальное платье. И какое же это было милое платье!

Оно походило на самый скромный и застенчивый и поэтому самый милый лесной букет. Сшито оно было так просто, что фасон его совсем не был заметен, а заметна была только его скромная и веселая расцветка.

По светло-зеленому ситцевому полю, похожему на молодую весеннюю травку, рассыпались белоснежные головки ландышей и веточки первых синеватых фиалок. Сама молодость, свежесть, весна вместе с Машенькой вошли в зал, и все это сразу почувствовали. Все головы повернулись к Машеньке, и про Муру с Петрушкой все сразу забыли. Но Машенька пробиралась именно к ним.

– Это Петрушка моей знакомой девочки – как он сюда попал? – звонко и горячо говорила она окружающим. – Это тот самый Петрушка. Я сама ему недавно сшила костюм!

– И прекрасно сшили, – подхватил чей-то приятный мужской голос, и юноша в спортивной куртке с молниями, с фотоаппаратом через плечо появился возле Машеньки. – Вы, может быть, и свое платье шили сами?

– Ну конечно, сама, – засмеялась Машенька.

– В таком случае я должен вас сфотографировать для нашей газеты. Извините, я прошу вас об этом! – поправился юноша, и нахмурившаяся было Машенька опять засмеялась и пошла за принцем... то есть, извините, за фотографом в спортивной куртке.

– Ой, подождите, – вдруг вспомнила она. – Тут Петрушка!

– Хорошо, снимем и Петрушку, но только сначала вас, – сказал юноша и увлек Машеньку в другой конец зала.

И все Золушки и принцы хлынули вслед за ними. Все надеялись, что, может быть, их тоже снимут. И Мура осталась одна.

Она поспешила сначала за всеми, – ведь это была ее самая страстная мечта – появиться на страницах газеты! Но ей и поворачиваться было трудно в стоявшем колоколом платье... А фотограф уже снимал Машеньку. И снимал ее подружек. И опять Машеньку.

– Все, – сказал он, щелкнув еще несколько раз. – Теперь и я имею право потанцевать.

Он склонил перед Машенькой голову, и она сейчас же положила ему на плечо руку...

А с эстрады полились увлекательные мерные звуки вальса, и Золушка, то есть Машенька, умчалась с принцем в спортивной куртке, и вслед за ними закружились другие пары.

И Мура опять осталась одна. Или, вернее, вдвоем с Петрушкой. И на него первого обрушился ее гнев.

– У, черт противный! – прошипела Мура и со злостью швырнула Петрушку в первый попавшийся угол, побежала вниз по лестнице, в раздевалку.

Когда она бежала вниз, с ее ноги упала серебряная туфля, и старые часы, висевшие в гардеробной, начали отбивать двенадцать часов.

– Гражданочка, башмачок потеряли, – сказал старый клубный швейцар Непейвода.

Он хотел подать Муре туфлю, но она сама схватила ее, замахнулась ею на швейцара и, вырвав из его рук паль-то, выбежала на улицу.

Когда за ней с грохотом захлопнулась входная дверь, старый швейцар покачал головой и почесал в затылке. Вид у него был недоумевающий, казалось, он силился что-то вспомнить или решить какую-то задачу.

Может быть, и он читал в детстве сказку про Золушку и сейчас вспомнил ее?

Как ни трогательно подобное предположение, но надо сознаться, что старый швейцар размышлял о чем-то совершенно другом. И мы с вами должны без его помощи решить, какая девушка в этот вечер больше походила на Золушку из старой сказки: та ли, которой сшила платье добрая и весьма дорогая фея, платье, в котором эта девушка убежала, уронив туфельку, около двенадцати часов ночи. Или та, которая сшила себе платье сама, без всякой помощи фей, и танцевала сейчас в зале с милым юношей из местной газеты, очень мало, в сущности, похожим на принца.

Для меня-то этот вопрос уже решен, и поэтому, пока вы будете его обдумывать, я могу заняться иными героями этой книги: немного уже позабытой нами девочкой Сашей и окружающими ее людьми.

Глава тридцать первая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ

Клавдия Григорьевна вошла в комнату и со стуком поставила на стол туго набитый портфель.

Саша кинулась ей навстречу.

– Ну как, здорова? Все в порядке? – отрывисто спрашивала тетка, переодеваясь в свое домашнее клетчатое платье. (Вид у этого платья был, надо сказать, скорее официальный, чем домашний.) – Все в порядке?.. Ну, очень хорошо, я рада. И моя командировка прошла неплохо. Я привезла тебе кое-что из города... Погоди, погоди, успеешь, сначала поужинаем.

И Клавдия Григорьевна, словно не замечая Сашиного волнения, принялась собирать ужин. Когда стол был накрыт, она вынула из портфеля кулечек с городскими конфетами и высыпала их в вазочку. Саша, не сводившая с портфеля глаз, огорченно вздохнула. Но тетка не обратила на это внимания.

И только после ужина, убрав и вымыв с помощью Саши посуду, она сказала:

– Ну, Александра, наделала ты мне хлопот с твоим Петрушкой! И даже не хлопот, а неприятностей!

И она взялась за газету.

– Тетя! – не выдержала Саша. – Тетя! Вы привезли его? Он в портфеле? Петрушка в портфеле? – повторила она, так как Клавдия Григорьевна не отвечала.

– Никакого Петрушки в портфеле нет! – отрезала тетка. – Я же сказала тебе, что он доставил мне много хлопот и далее неприятностей.

– Но что же случилось? Тетя!

– А случилось то, что некоторые люди думают, будто им все позволено, неожиданно изрекла Клавдия Григорьевна и снова погрузилась в чтение газеты.

Нет, это было совершенно нестерпимо, и Саша, отчаявшись, отошла к своему диванчику и, уткнувшись в подушку, тихонько заплакала. Ей не хотелось, чтобы тетка услышала ее – Клавдия Григорьевна не выносила слез, но та сейчас же опустила газету и строго взглянула на Сашу. Саша почувствовала ее взгляд, но уже не могла остановиться и продолжала горько плакать.

– Это ты о кукле? О Петрушке своем? – сердито спросила тетка. – Саша, немедленно перестань реветь! Найдется твой Петрушка! Уж будь уверена, что я добьюсь этого. И добьюсь того, что некоторые люди перестанут думать, будто они имеют право так обращаться с чужими вещами. Подумать только, – с гневом продолжала она, – потерять чужую вещь и сделать вид, что в этом нет ничего особенного! Да ведь вещь эта стоит денег, труда! И она принадлежит другому человеку! Принадлежит ребенку!

Высказавшись так, Клавдия Григорьевна снова – и уже окончательно погрузилась в свою газету.

Но Саша уже поняла все: ее Петрушка был потерян!

Ведь после ее усиленных просьб тетка, отправляясь в командировку в город, пообещала забрать Петрушку у Вики ("Все равно – хоть в старом костюме", – просила Саша) и привезти домой.

И, оказывается, Вика не вернула его. Потеряла!

Не с кем было даже поделиться своим горем. Саша так привыкла все свои горести и надежды поверять маленькому другу, но его больше не было с ней.

Олег и Муся уже уехали обратно в Москву, отчитываться перед таинственным Мосгосэстрадой в проделанной ими (и немалой) работе.

Светлана? Она по-прежнему приветливо улыбалась, встречая Сашу. Но при этих встречах она никогда не бывала одна: рядом обязательно находился Костя. Не рассказывать же при Косте о Петрушке!

С местными ребятами диковатая Саша так и не подружилась до сих пор. Она надеялась, что, когда начнутся занятия в школе, у нее появятся среди этих ребят друзья. Но сейчас некому даже рассказать о том, что случилось.

Хотя как это некому? Есть человек, которому рассказать об этом просто необходимо, – человек, подаривший ей маленького актера, которого она не уберегла.

Глава тридцать вторая

СНОВА В ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ.

РОЗА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

Вы, конечно, догадались, кому собралась рассказать Саша о том, что Петрушка потерян. И так как рассказать это устно она не могла, то на следующее же утро написала маленькое, очень грустное письмецо и отправила его в Москву – Розе.