Текст книги "Люди тайны"

Автор книги: Эрнст Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава первая
Скрытая традиция

Комета пересекает небо, энергией своего полета взбудораживая землю и умы людей.

Сталкиваются астероиды, разбрасывая свою материю по просторам космоса.

В водах океана тонет континент, а со дна океана встает остров. Пустыня становится новым морем, плодородная земля – пустыней.

Нации, целые расы возникают, угасают и исчезают, оставляя о себе только легенду, отмечающую их место и их уход.

Совершенно случайное, абсолютно произвольное воздействие и столкновение слепых, ничего не значащих сил?

Или же все происходит умышленно и преднамеренно, и за этим стоит причина и смысл, проявляющие себя в масштабах некоего настоящего момента времени и превосходящие все, что только можно себе представить?

До недавней поры в умах людей было мало сомнений относительно ответа. Все происходит согласно намерению. На уровне человеческой жизни намерение может выглядеть благоприятным или враждебным, но на каком-то уровне, на какой-то ступени оно сопряжено с ясной целью.

Даже если намерение безжалостно, в его существовании никто никогда не сомневался. «Змея проглотила Солнце» и «Бог дал, Бог взял», – эти наблюдения разделены тысячелетиями, но они выражают одно и то же: Кто-то или Что-то проявляет Волю, из чего можно заключить, что Замысел, Высший Судия, правит всем.

Так оно и было для бесчисленных поколений людей.

Затем на протяжении нескольких последних веков нам навязали новую картину, и основное предположение, которое – сознательно или инстинктивно – около 20000 лет поддерживало человека, было сдано в утиль.

Случилось так, что западная наука принялась исследовать природные феномены с определенной (сейчас она представляется произвольной) точки зрения и обнаружила, что силы, порождающие явления, можно обособить. Она открыла также, что существует возможность вызывать эти силы, воспроизводить явления и предсказывать результат.

Неожиданно во Вселенной не осталось места для цели. Феномены прекрасно работали в бесцельном вакууме и, по принципу «бритвы Оккама», требующего произвольно не привносить элементов, ненужных для объяснения того, что должно быть объяснено, – ребенка весело выплеснули вместе с водой.

Оказалось, что Вселенная – это механическая система тяг и рычагов. Нет свободы воли, поскольку все предопределено заранее. Нет случайности. Там, где механические законы абсолютны, – нет места ни тому, ни другому.

Если известна система координат вкупе с достаточной информацией по поводу одного события, то все грядущие события становятся предсказуемыми. Вселенная либо истощится, либо взорвется. Но чтобы предвидеть, что именно произойдет, мы пока еще не накопили необходимых данных.

Если очень много обезьян будут долго плясать на достаточно большом количестве пишущих машинок, в конце концов они напечатают полное собрание сочинений Шекспира. Статистически это неизбежно.

Все наблюдаемые явления и сама жизнь становились – а теперь и обязаны были стать – случайными результатами действия бессмысленных сил, действия, происходящего без вмешательства чего бы то ни было, кроме абсолютной механистичности, ставшей единственной основой природы. Суть жизни объяснялась очень просто. «Высшие» формы жизни развивались из «низших», поскольку механизмы, присущие более ранним ситуациям, несли в себе неизбежность ситуаций последующих.

Понравилось бы это нашим суеверным предкам или нет, но Вселенная оказалась именно такой. Разум разгадал окончательную тайну, показав, что на самом деле никакая это не тайна. Призраков в машине нет.

По ряду причин это освобождение от предыдущих предположений сопровождалось эйфорией. Уильям Оккамский, мыслитель XIV века, вступив в сотрудничество с веком ХХ, упразднил Бога, и ученые, дерзкие в своей вновь обретенной свободе, ощутили себя отцами-основателями нового будущего для человечества, нового миропорядка: здравого, рационального, просвещенного, несуеверного. Все неприемлемые гипотезы прошлого были объявлены ошибкой и сметены тем, что Уэллс в 30-х годах ХХ века назвал «братством эффективности, франкмасонством науки».

Сейчас, когда оглядываешься на открытия даже прошедших трех или четырех десятилетий, этот взгляд кажется поразительно наивным. И тем не менее поколения, породившие его, заслуживают похвалы за свою честность. Они были верны своим светочам и не имели причины подозревать, что какое-то время спустя человеческий покой будет нарушен, оттого что другие путеводные огни забрезжат на горизонте.

Придя к заключению о механистичности всего существующего, западная наука начала замечать в диапазонах сверхмалых и сверхбольших величин тревожные события, позволявшие предположить, что рядом с механизмом – несомненно, существующим, – имеется нечто, опасно похожее на свободу воли.

Некоторые эксперименты показали, что энергия – это непрерывный поток. Другие, столь же убедительные, доказали, что она корпускулярна и прерывиста.

Один эксперимент доказывал, что квант энергии сконцентрирован настолько, что может ударить по отдельному атому; другой же показал, что этот квант настолько велик, что может разделиться надвое, чтобы пройти сквозь два отверстия в литой металлической пластине.

А что хуже всего – энергия, похоже, знает наперед, будет в пластине одно или два отверстия, и соответственно изменяет свое поведение!

На другом краю шкалы величин работа Эйнштейна – по крайней мере, в восприятии неспециалистов – свелась к открытию, что дважды два теперь уже не равняется четырем, разве что в области обычного чувственного опыта (не принимаемого в расчет), где разница попросту неразличима.

В 1925 году ведущие математики мира обратились к проблемам, возникшим как следствие работ Бора, Планка, де Бройля и Эйнштейна, и пришли к очень странному выводу. Все аномалии, присущие новому знанию, можно легко собрать и оперировать ими в системе уравнений. Но ни при каких обстоятельствах нельзя было составить картину того, что же именно происходит.

Масса, расстояние и время в виде основных координат механической Вселенной стали попросту негодными как компоненты, с помощью которых можно было бы разобраться в возникшей ситуации.

Это было невыносимо. Вещи должны быть либо здесь, либо там, а не «может быть, здесь» или «может быть, там». Дважды два должно равняться четырем. Откуда во Вселенной взяться неопределенности, если объективные законы (открытые западной наукой!) однозначно исключили неопределенность?

В 1927 году Гейзенберг предложил принцип неопределенности, и, начиная с этого момента, Вселенная сил и рычагов стала «уменьшаться в размерах».

После частичного отсутствия в течение всего лишь нескольких веков и полного отсутствия в течение всего лишь нескольких лет древний призрак вернулся в машину.

Пожалуй, ирония заключается в том, что первое подозрение по поводу наличия «призрака в машине» материализовалось в святая святых науки – в физике, наиболее материалистической из всех дисциплин. И столь же забавно, что психологии, из всех наук наиболее «идеалистической», удалось намного дольше игнорировать этот призрак (экстрасенсорное восприятие и тому подобное) в своей собственной машине, упрямо сражаясь за реабилитацию лорда Кельвина.

И снова западная наука в какой-то степени стала жертвой собственных попыток быть честной. Бихевиористы оставались верны своим маякам. Человеческое поведение было демонстративно механистичным, и нажатие на химический рычажок в человеческом двигателе производило физический эффект, столь же каузальный и столь же неизбежный, как нажатие на железный рычаг в паровом двигателе.

В то время как физика со скрежетом втиснулась во внечувственный континуум, психология никак не могла понять, как она может, даже если захочет, последовать этому примеру. Хотя Юнг и обрисовал неясные контуры этой страны, ее территория продолжала считаться в каком-то смысле сверхъестественной и ненаучной.

Подобно собаке Павлова, западная наука ощутила на себе воздействие невыносимо конфликтующих импульсов, и, будучи не в состоянии решить эту проблему с помощью результативного действия, совершенно прогнозируемым образом впала в невротическое состояние.

Может ли быть так, что дилемма Запада на всех уровнях была вызвана одной и той же повторяющейся ошибкой – искусственно суженным полем исследования? Это можно проиллюстрировать, по крайней мере, одним неожиданным аспектом.

Во всех исследованиях западной науки по умолчанию предполагалось, что данные для решения проблемы могут быть найдены только на Западе. Это допущение, ненаучное по своей сути, властвовало во все времена.

Как начинает проясняться сейчас, данные для выхода Запада из научного тупика во все времена были доступны на Востоке, но восточная культура и философия, как древняя, так и современная, упорно считалась либо неразвитой, либо отсталой, или же и той, и другой.

Знание Востока не было испробовано и востребовано. Предполагалось, что оно заведомо неполноценно и обращаться к нему незачем.

Нельзя сказать, что свидетельство о значительном объеме данных на Востоке было скрыто или труднодоступно. Исключительно значимые указатели на определенные области исследования, уже подтвержденные на Западе, были разбросаны повсюду и предлагали себя вниманию исследователей. Известно, что в XIII веке, за 600 лет до Дарвина, Джалаледдин Руми описал теорию эволюции видов[17]17
  «Изначально ты был глиной. Из минерала ты сделался растением. Из растения ты стал животным, а из животного – человеком. Во время этих периодов человек не знал, куда направляется, но тем не менее он был отправлен в длительное путешествие… Тебе предстоит еще пройти через тысячу различных миров» («Маснави», книга III, Рассказ XVII).


[Закрыть]. Многозначительные указания на весьма тонкие психологические процессы, такие как, например, механизм обучения, были очерчены в традициях Коптской церкви и суфиев братства Сухраварди[18]18
  См. “Tincture Technique”, by Richard Drobutt in New Research on Current Philosophical Systems, Octagon Press, London, 1968.


[Закрыть].

Здесь так и хочется отметить, что эту близорукость западной науки подтверждает так называемая теорема Чарльза Форта[19]19
  Charles Hoy Fort (1874–1932).


[Закрыть] – самого неортодоксального философа Запада. Она гласит: если вы встречаете данные, лежащие вне пределов области, которую определили для себя как единственно содержащую их, то вы этих данных либо вообще не заметите, либо будете яростно опровергать их в терминах ваших заведомых предположений.

В 1927 году, когда Гейзенберг еще только запускал кота в голубятню, в Европе и Америке уже исподволь обсуждался выход Запада из научного тупика: явно случайное происшествие восточного происхождения. Быть может, помощь неразвитым странам работает на разных уровнях?

Появившийся на свет материал не имел формы научной работы, его структура была незнакома. И он не обладал тем влиянием, которого Запад обычно ожидает от революционной идеи. Он принял форму очень древнего учения о природе человека, и немногие западные мыслители вообще заметили его. Но еще меньше было тех, кто увидел, что за необычной внешностью кроется метод примирения вопиюще неразрешимых противоречий западной науки.

Хотя материал этот, по-видимому, претендовал на универсальное применение, один его аспект имел чрезвычайно важное отношение к дилемме западной науки первой трети ХХ века. Это было предположение, что свободная воля и причинность не являются непримиримыми противоречиями; и для того и для другого найдется место в структуре, содержащей разные качества времени.

На деле причинность могла бы оказаться операционным полем для воли на другом уровне.

Запад, которому принадлежит заслуга в обнаружении того и другого, был совершенно не прав, предположив, что они не уживаются вместе.

Весьма примечательно, что идея эта некогда существовала на Западе, но, укоренившись в определенных недозволенных предположениях «оккультизма» и не получая явного подтверждения, была отброшена.

По контрасту с этим, многие следствия данного учения на протяжении тысячелетий имели чуть ли не инстинктивное хождение среди значительной части народов Востока.

Там оно принимает форму легенды о том, что дела людские, течения и вихри истории есть следствие сознательного воздействия высшего уровня понимания; этим процессом манипулирует иерархия разумов, и низший уровень этой иерархии осуществляет физический контакт с человечеством.

В простом варианте изложения та же идея недавно была представлена в книжном обзоре в популярной газете; автор явно обобщил материал, более или менее открытый доступу на Востоке.

Вот что он сообщал[20]20
  London Evening News, February 10, 1969. “Do these Supermen Exist?”


[Закрыть]:

Многие века на Востоке имеет хождение странная легенда. В некоем скрытом центре – возможно, в горах Средней Азии – существует группа людей, обладающих исключительным могуществом. Этот центр – по крайней мере, в некоторых аспектах – действует как тайное мировое правительство.

Кое-какие детали этой легенды попали на Запад во времена крестовых походов; в 1614 году идея возродилась под видом розенкрейцеров; в XIX веке с видоизменениями о ней снова заявили мадам Блаватская и французский дипломат Жаколио; ее вновь предложил английский автор Тэлбот Мунди, и уже сравнительно недавно – в 1918 году – путешествовавший по Монголии Оссендовский.

В загадочной Шангри-Ла из этой легенды некие люди, эволюционировавшие далеко за пределы состояния обычного человека, осуществляют функции посредников сверхпланетарных сил.

Они проявляют свое влияние через низшие эшелоны – которые, не вызывая подозрений, вращаются в обычных сферах жизни как на Востоке, так и на Западе, – и действуют в критические моменты истории, обеспечивая результаты, необходимые для поддержания эволюции Земли в соответствии с событиями в Солнечной системе.

Весьма смахивая на небылицу, легенда эта веками вовлекала в свою орбиту мыслителей, оказавших закулисное влияние на события европейской истории. К примеру, когда в 1614 году в Европе появился загадочный документ под названием «Фама»[21]21
  Автор имеет в виду розенкрейцерский документ «Fama Fraternitatis, или Откровение Братства Высокочтимого Ордена R.C.» – Прим. пер.


[Закрыть], лучшие умы эпохи на протяжении целого поколения искали ключи к разгадке его источника, пытаясь заручиться его поддержкой. Исторических указаний на то, что кому-либо это удалось, нет.

Мистификация? Возможно. Но в 1961 году в скромном журнале[22]22
  Blackwoods Magazine, December, 1961, 290, pp. 481–595


[Закрыть] появляется статья, которая неискушенному читателю могла бы показаться простым отчетом о путешествии.

Что касается других, тех, кто знал или полагал, что знает, как происходят такие вещи, то в их среде она произвела такой же эффект, какой имела «Фама» среди их предшественников 350 лет назад; однако попытки «найти источник» на этот раз не были столь удручающе провальными. Начиная с 1961 года, регулярно стали появляться дальнейшие намеки, связанные, как нам представляется, с той же традицией.

Далее автор статьи перечисляет ряд недавних публикаций[23]23
  The Sufis by Idries Shah (W.H.Allen), The Teachers of Gurdjieff (Gollancz), Systems (Octagon Press) и некоторые произведения Роберта Грейвса. Reflections (Zenith Books), Special Problems in the Study of Sufi Ideas (Octagon Press), Wisdom of the Idiots (Octagon Press), New Research on Current Philosophical


[Закрыть], кратко рассматривает их и делает вывод:

Похоже, что традиция, частью которой все это является, связана с такими разнообразными феноменами, как возрождение культуры после нашествия Чингисхана, арабская поэзия, трубадуры, джокер наших игральных карт, франкмасонство, тамплиеры, Ренессанс, сарацинская культура Испании и католический орден францисканцев.

Также отмечалось, что некоторые из самых последних идей фрейдистской и юнгианской психологии были в общих чертах намечены носителями этой же традиции не позднее XI века, когда научных терминов для выражения подобных идей на Западе еще не существовало.

Принимая во внимание недвусмысленные заявления, которые подразумеваются в некоторых литературных трудах, опубликованных в настоящее время на Западе, диву даешься, что ортодоксальная наука еще не проявила к этому материалу того интереса, которого он заслуживает.

Учитывая процитированный отрывок, наш совокупный материал можно предварительно свести к трем поразительно четким предположениям:

1. В первой четверти ХХ века западная наука достигла не просто критической стадии, но тупика, и одновременно с этим исподволь появился материал с Востока, способный разрешить ситуацию.

2. Это «вмешательство» исходит из источника более высокого, нежели обычный интеллект, и качественно отличного от него.

3. Подобное «вмешательство», в критические моменты человеческой истории и в форме, соответствующей такому моменту, имеет место во всех культурах и во все эпохи.

Невзирая на то, что в контексте западного мышления эти идеи представляются абсурдными, мы последовательно рассмотрим их.

Есть основания полагать, что между 1920-м и 1949 годами во Франции, Англии и Америке происходило то самое вмешательство, существование которого предполагается во втором из приведенных отрывков. Далее мы будем ссылаться на источник этого влияния просто как на Традицию.

Частью замысла, стоящего за операцией 1920–49 годов, была – возможно, впервые – публичная демонстрация механизма работы самой Традиции. Допустимо предположить, что человеческий разум в первый раз достиг способности воспринимать соответствующие эволюционные идеи и получил право на доступ к этой информации.

Среди тех, кто в этот период находился в контакте с Традицией и посвятил свою жизнь работе, связанной с реализацией ее целей, были лондонский журналист Родни Коллин и Дж. Г. Беннетт, философ и математик.

Родни Коллин написал две знаменательные книги[24]24
  The Theory of Eternal Life, Stourton Press, Cape Town, 1950, and The Theory of Celestial Influence, Vincent Stuart, London, 1954.


[Закрыть], в которых попытался показать, что и история, и биология действуют во времени, отличном от того времени, что ощущается в событиях, обычно регистрируемых чувствами. Эти книги были значимы во многих отношениях, но главным, пожалуй, стало предположение, что вопросы, с которыми ныне столкнулась западная наука, не могут быть решены с помощью обычного «линейного» мышления.

С этим уже вынуждены были согласиться математики в 1920-х годах, но у них не было ключа к радикальному решению, о существовании которого догадался Родни Коллин. Он также предпринял попытку анализа западной истории, в котором решающую роль играло вмешательство «школ» Традиции. В этом обзоре значительная часть западной истории приобрела поразительное и яркое новое измерение. События (и их последовательность в истории), даже для самых тонких ее знатоков выглядевшие случайными и бессмысленными, были показаны целенаправленными – с точки зрения Воли, действующей в ином временнóм измерении. По сути, механистичность событий и автоматизм их участников были тем строительным материалом, из которого Разумы, на один уровень превосходящие человеческий, конструировали преднамеренную структуру событий.

За частичной свободой от причинности, которой пользовались эти Разумы, лежит более грандиозная цель: насыщение и воспитание жизни на Земле с тем, чтобы она могла гармонично соответствовать эволюции Солнечной системы.

Коллин попытался придать своему обзору последовательное логическое развитие – предположив, к примеру, следствия, которые могли бы быть выведены из понятия о пределе бесконечной геометрической прогрессии, – но в основном воздействие его работ было эмоциональным, и ему не хватило «большего пересечения» с ортодоксальной сферой, необходимого для привлечения внимания обычной науки.

Призыва к науке в терминах, которые уверенно можно было бы назвать ее собственными, пришлось ждать еще двенадцать лет, до выхода работы Дж. Г. Беннетта.

Беннетт вышел на контакт с Традицией вскоре после прекращения боевых действий в 1918 году и поддерживал эту связь вплоть до января 1949 года.

Беннетт полагал, что деятельность Традиции на этом этапе содержала определяющие возможности для человечества; что наука поистине находится на перекрестке дорог и, если она повернет не в ту сторону либо продолжит следовать прежним курсом, то неизбежно выродится в многостороннюю, но бесплодную технологию. Вероятно, он увидел этот возможный исход со всеми вытекающими последствиями задолго до того, как аналогичные предупреждения стали поступать от художников, поэтов и интуитивных философов, таких как Оруэлл. Беннетт работал над своей книгой «Драматическая Вселенная» 40 лет, последний том был опубликован в 1966 году[25]25
  The Dramatic Universe, Vol. IV, Hodder & Stoughton, London, 1966.


[Закрыть].

Жизнь человека начинается с оплодотворенной клетки, и самый ранний ее период проходит в клеточном времени, чуть ли не в 1000 раз более быстром, чем часовое время. Размножение клеток и развитие раскрывающихся вследствие этого функций происходит с устрашающей скоростью, так что во внутриутробном плоде за несколько дней проходит целая фаза эволюции.

Вначале сжатие максимально. Постепенно, по мере того как организм достигает протяженности во времени, то есть в последовательных интервалах часового времени, количество внутренних процессов сокращается и событий происходит все меньше и меньше. Однако человек делает выбор в пользу восприятия времени посредством часов и календаря, и ему кажется, что время начинает бежать все быстрее и быстрее. Жизнь человека ускоряется от начала к концу. Пока он еще совсем кроха, период в 24 часа кажется ему целым веком; по мере того как он взрослеет, целая неделя, месяц пролетают, как мгновения.

Этот и ряд других показателей позволяют сделать вывод, что, представляя биологические процессы такими, каковы они есть, а не такими, как мы их ощущаем – по отношению к часам и календарям, – мы должны разложить человеческую жизнь не по арифметической, а по логарифмической шкале.

Внутриутробная жизнь человека длится 10 лунных месяцев; период его детства – 100, а вся его жизнь в среднем проходит за 1000 лунных месяцев.

Если на круге через равные интервалы отметить эти точки, 10:100:1000, то можно получить некое представление о полной жизни, вместе с вехами, которые показывают скорость уже произошедших внутренних событий или тех, которые еще должны произойти. На этой схеме могут быть построены различные «космологии», но не это нас сейчас интересует.

Впрочем, эта схема – отправная точка для получения «органической» картины истории, к чему мы вскоре вернемся.

Если предположение, что история подчиняется тем же законам, что и клеточная жизнь, принять за исходное, то возникает ряд интересных аналогий.

Как клетки выполняют различные функции в теле человека, так и люди выполняют различные функции в теле культуры.

Строители, инженеры и архитекторы поддерживают и восстанавливают структуру культуры, подобно тому, как соответствующие клетки поддерживают и ремонтируют человеческое тело.

Для защиты культуры существуют солдаты и полицейские, так же как для защиты человеческого организма предусмотрены резервы в надпочечниках. Ученые и мыслители направляют культуру, подобно тому как клетки мозга направляют тело. Поэты, артисты и мистики формируют эмоциональную жизнь культуры – нервные клетки руководят эмоциональной жизнью человека.

Аналогии можно развивать в различных направлениях. К примеру, основой человеческой жизни может быть удовлетворение от еды и питья или возбуждение от движения и путешествий. Человеком может управлять страсть к исследованиям или какое-то глубокое эмоциональное побуждение. Сходным образом культура может управляться одной такой функциональной группой. На ум приходят имевшие место в истории государства крестьян, государства воинов, государства монахов.

Человек, сбалансированный в своих функциях, но ведомый развитым интеллектом, – это продвинутый человек. Подобным образом и культура, сбалансированная в своих функциях, но ведомая развитой интеллигенцией, является продвинутой культурой.

Аналогия между телом человека и телом культуры была подмечена патологом Вирховом более века тому назад. С тех пор на нее обращали внимание многие ученые, но в целом тема считалась слишком фантастичной, чтобы серьезно ее исследовать. Пожалуй, есть основания предположить, что не столь уж она и фантастична.

Сперматозоид дает начало новому индивидууму. Предположим, что сознательный человек дает начало новой культуре. Предположим, что в обществе всегда скрыто присутствует несколько таких человек, которые могут усваивать сознательную энергию и таким образом пребывают в контакте со структурой этой энергии, находящейся за пределами уровня человеческой жизни. По терминологии Беннетта, это соответствовало бы демиургическому уровню. Такие сознательные люди были бы для человеческой культуры тем же, чем являются сперматозоиды для клеткообразующего материала в человеческом организме.

Исходя из этого предположения, сознательный человек оплодотворяет новую культуру подобно тому, как сперматозоид дает рождение новому человеку. Не из всех сперматозоидов рождаются люди, и не все сознательные люди творят новые культуры. Те, кто не творят, тем не менее оживляют культуру подобно тому, как обильная сексуальная энергия придает человеку особый тонус и жизненную динамику.

Здесь мелькает один из аспектов сексуальной – даже кровосмесительной – аналогии, которая пропитывает и мифологию, и эпическую поэзию и на поверхностном уровне всегда кажется непостижимой.

Если культура имеет подобную структуру, любой из ее аспектов можно представить в виде его клеточного эквивалента. Ее временная шкала, к примеру, будет некоторым расширением логарифмической шкалы, которая, похоже, применима и к человеческой жизни.

Родни Коллин предполагает, что логарифмические временны´е параметры человеческой жизни – 10:100:1000 – должны быть экстраполированы в последовательность 100:1000:10000 (лунных месяцев), что примерно составляет 8, 80 и 800 лет.

Если продолжить эту аналогию, то восемь лет будут периодом внутриутробного развития культуры, восемьдесят – периодом ее физического самовыражения, а 800 лет – полным периодом ее жизни. По прошествии 800 лет она умирает.

Некоторые люди умирают до 70 или 80 лет. Некоторые живут больше ста, но для человека средними значениями будут интервалы, задаваемые последовательностью 10:100:1000 лунных месяцев, а для культур средними значениями будут периоды 8, 80 и 800 лет.

Пока культура в течение восьми лет находится во чреве, оплодотворивший ее Сознательный Человек собирает вокруг себя материальное тело, внутренний круг последователей. Вырабатывается Учение. Оно – личность грядущей культуры и может быть выражено в художественной форме или в виде нового научного принципа. Возможно, создается книга или свод принципов. Появляется некий символ, который будет характерной чертой культуры до момента ее смерти. Характер культуры, как и характер человека, формируется во чреве, и вся последующая жизнь будет выражением только этого характера, никакого другого.

Восемьдесят лет – период физического выражения культуры во внешнем мире. Пример этого – бурная экспансия изобретений и творений, которая столь видима – и столь же необъяснима – в начале каждого культурного периода.

Возможно, Рассеивание первоначальной расы людей, которое Беннетт относил к периоду появления четырех Корневых языков, является первым указанием на то, как работает этот механизм. Однако этот пример может быть исключением, поскольку вмещает не одну, а четыре одновременные операции. С другой стороны, быть может, не такое уж это и исключение, если мы обратим внимание на то, что VI век до нашей эры – век Пифагора и век рождения Европы – был также веком Будды в Индии и Конфуция в Китае.

Небезынтересно, что циклическая природа культуры, последовательность рождения, самовыражения, упадка и смерти, была частично прослежена при помощи обычных интеллектуальных средств такими учеными, как Тойнби и Джон Непер, хотя вполне допустимо, что «изобретатель» логарифмов находился в контакте с работой Традиции его времени.

Аналогия между клетками и культурами может быть продолжена. Сын, чтобы появиться на свет, не ожидает смерти своего отца. Схожим образом поколения культур накладываются одно на другое. Новая культура начинается задолго до того, как умирают ее родители – и возможно, когда ее родственники на другом континенте уже ходят в подростках.

Мы также можем предположить семейные черты в теле цивилизации, которая состоит из всех культур, взятых в совокупности. Какими бы непохожими на нас ни казались люди Рима, между ними и нами есть некое сходство. Мы и они – из одной семьи. У нас нет такого чувства родства с культурами, скажем, Африки или Китая, хотя хронологически они куда ближе к нам, чем Древняя Греция или Древний Рим.

Аналогия «клетка/культура» способна даже произвести метод, с помощью которого можно вновь открыть прошлое, оставившее после себя слишком слабые следы, чтобы предположить в нем некую структуру. Допустим, культуры занимают свое место в «протяженном теле» человечества в той же последовательности, что и проявляющиеся в человеке функции желез внутренней секреции. Допустим также, что эти функции лежат на логарифмической шкале.

Тогда они будут располагаться в такой последовательности: поджелудочная железа, щитовидная железа, околощитовидная железа, надпочечники, задняя доля гипофиза и передняя доля гипофиза.

Можно ли различить следы подобной последовательности в сменявших друг друга культурах? Если заглянуть в сущность ушедших культурных эпох, то она, как полагает Родни Коллин, не противоречит данной схеме. Следы человека Ориньякского периода (начавшегося около 40000 лет тому назад) – тяжелые, лимфатические и лунные. Человек Мадленского периода (20000–11000 гг. до н. э.) быстр, решителен и по-меркуриански находится под влиянием гормонов щитовидной железы. Огромные памятники Египта, Шумера и древней Индии предполагают уравновешенную, основательную «околощитовидную», или венерианскую, натуру. Греко-римский и персидский периоды – это эпохи железа, страсти, надпочечников и Марса.

Культуры ранней Европы, Средневековья и Ренессанса, вплоть до недавних дней, соответствуют функции задней доли гипофиза.

Если нанести их на логарифмическую временную шкалу, то окажется, что шесть функций, имевших доселе развитие в «протяженном теле» человечества, займут временные отрезки, равные 32000; 16000; 8000; 4000; 2000 и 1000 лет соответственно.

В русле сделанных предположений, культура порождается сознательным человеком. Это может произойти на знакомой, так сказать, почве, или в абсолютно новой ситуации, подобно тому как человек находит семью в далекой стране, потому что почувствовал, что на его родине истощилась почва или ухудшилась атмосфера.

Интуиция привела Родни Коллина к идентификации Египта в качестве источника, породившего Европу. Возможно, личность Индивидуума не будет установлена никогда, но определенные ключевые полулегендарные фигуры, такие как Солон, Фалес Милетский и Пифагор, предполагают наличие «школы», внутри которой и было подготовлено «рождение».