Текст книги "Евангелия и второе поколение христианства"

Автор книги: Эрнест Жозеф Ренан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

"Разве у нас не тот же Бог, не тот же Христос, не тот же дух милости господствует над нами, не то же ли стремление к Христу? Зачем мы разрываем себя, зачем мы отрубаем Христовы члены? Зачем мы объявляем войну своему собственному телу и доходим до такого безумия, что забываем о том, что мы часть один другого?.. Ваша схизма ввела в заблуждение многих, обескуражила других, привела в сомнение иных, а нас всех наполнила печалью; а вы все упорствуете. Возьмите послание блаженного апостола Павла. о чем прежде всего говорит он вам в начале своего Благовествования? Конечно, дух правды диктовал ему то, что он сообщил вам о Кифе, Аполлосе и о себе самом. С тех пор вы уже имели партии среди себя; но эти партии тогда были менее виновны, нежели теперь. Ваши симпатии разделялись между полномочными апостолами и человеком, ими одобренным. Теперь рассмотрите, кто те, которые сбили вас с пути и повредили вашей репутации братства и милосердия, которые доставляли вам уважение. Стыдно, мои дорогие, очень стыдно и недостойно христианского благочестия, слышать о том, что коринфская церковь, такая твердая и древняя, возмутилась против своих старейшин из-за одного или двух лиц. И этот слух дошел не только до нас, но и до тех, которые мало благосклонны к нам; так что имя нашего Господа поругано вашим неблагоразумием, и вы создаете для себя опасность... Тот из верных, который специально предназначен для объяснения тайной гнозы, имеет мудрость, необходимую для распознания речей, чист в своих действиях. Пусть он будет тем скромнее, чем он выше, пусть заботится о благе общины прежде, нежели о своем".

Лучшее, что могли сделать виновники, это выселиться.

"Если между вами есть кто-нибудь великодушный, нежный, милосердный, пусть скажет". "Я причина соблазна, ссор и схизмы, я удаляюсь, я ухожу, куда вы хотите, я сделаю то, что прикажет большинство. Я молю только об одном, чтобы стадо Христово жило в мире с установленными старейшинами". Тот, кто поступит так, приобретет великую славу у Господа и будет горячо принят повсюду, куда захочет пойти. "Господня – земля и что наполняет ее, вселенная и все живущее в ней. Вот что делают и будут делать те, кто придерживается божественного указания и что никогда не дает повода к раскаянию".

Короли, языческие вожди шли навстречу смерти во время мора для спасения своих сограждан; другие уходили в изгнание для того, чтобы положить конец гражданской войне. "Мы знаем, что многие среди нас давали заковывать себя в цепи для освобождения других. Юдифь, Эсфирь вполне предались службе своему народу. Если те, которые были причиной возмущения, признают свои ошибки, то не нам, а Богу уступят они. Все должны с радостью встречать исправление церкви.

"Вы, которые начали возмущение, подчинитесь старейшинам и исправьтесь в духе покаяния, смягчите сердца ваши. Научитесь подчиняться, отказавшись от суетной и дерзкой смелости вашего языка; так как лучше быть малым, но уважаемым в стаде Христовом, нежели сохранить вид превосходства и потерять надежду во Христа".

Насколько христианин обязан подчиняться своим епископам и старейшинам, настолько же он должен подчиняться и земным властям. Во времена самых диавольских ужасов Нерона, мы видели, как Павел и Петр заявляли, что власть этого чудовища от Бога. В то время, когда Домициан наиболее жестоко нападал на церковь и человечество, Климент считал его ставленником Божьим. В одной из своих молитв, обращенной к Богу, он выражается так:

"Это ты, верховный владыка, своим неизмеримым могуществом дал нашим государям и правящим нами на земле власть царствования для того, чтобы зная славу и честь, возложенную тобою на них, мы подчинялись им, боясь стать в противоречие с твоею волею. Дай им, Боже, здоровье, мир, согласие и прочность, дабы они беспрепятственно могли выполнять дело правления, которое ты на них возложил. Так как это ты, Небесный Владыка, царь мира, дал сынам человеческим славу, почет и власть на всем пространстве земли. Направляй, Господи, их волю согласно добру, как тебе желательно, дабы в мире мягко и благочестиво они употребляли власть, тобою им врученную, и чтобы они нашли тебя благосклонным".

Вот писания церкви, памятник практической мудрости римской церкви, ее глубокой политики и правительственного духа. Петр и Павел все более и более примиряются; оба были правы; спор Закона и дел утих; туманное выражение "наши апостолы", "наши столпы" прикрывают воспоминание о прежней борьбе. Хотя и горячий поклонник Павла, автор вполне еврей. Иисус для него только "любимое дитя Бога", "великий священник, глава христиан". Далекий от того, чтобы разрывать с иудаизмом, он сохранял в неприкосновенности привилегию Израиля; только новый народ, выбранный из язычников, присоединяется к Израилю. Все античные предписания сохраняют свою силу, хотя и отклоненные от своего первоначального смысла. В то время, как Павел сокращает, Климент сохраняет и видоизменяет. Климент, главным образом, имеет в виду согласие, единство, правило и порядок в церкви, такой же, как в природе и римской империи. Армия представляется ему образцом для церкви. Каждый должен повиноваться, согласно своему положению, вот мировой закон. Малые не могут существовать без больших; ни большие – без малых; жизнь тела продукт совместной работы всех его органов. Повиновение – синоним слова "долг". Неравенство людей, подчинение одних другим – Божий Закон. История церковной иерархии – история тройного отречения: первоначально община верных передала все свои права старейшинам или presbyteri, затем весь пресвитериат воплотился в одном лице episcopos; затем все episcopi латинской церкви преклонились перед одним из них, перед папой. Последний шаг был совершен в наши дни. Создание епископата дело второго века. Поглощение церкви presbyteri произошло до конца первого века. В послании Климента Римского предполагается не епископат, а пресвитериат. Там нет еще следов существования высшего presbyteros, долженствовавшего их развенчать. Но автор открыто заявляет, что пресвитериат, духовенство предшествует народу. При установлении церкви, апостолы, по внушению св. Духа, выбрали "епископов и диаконов для будущих верующих". Власть, исходящая от апостолов, перешла по правильной преемственности. Следовательно, ни одна церковь не имеет права отрешать своих старейшин. Богатые не имеют привилегий в церкви. А те, которые обладают мистическими дарами, должны быть наиболее покорны.

Затрагивалась великая проблема: кто существует в церкви? Народ? Духовенство? Или вдохновленный? Этот вопрос ставился уже во времена Павла, который разрешил его справедливым образом, взаимным милосердием. Наше послание разрешает его в духе чистого католицизма. Апостольский сан – все; права народа сведены к нулю. Итак, можно сказать, что католицизм получил начало в Риме, так как римская церковь первая начертала для него правила. Первенство не принадлежит духовным дарованиям, науке, достоинствам; оно принадлежит иерархии, власти, передаваемой посредством канонического посвящения, связанной с апостолами непрерывной цепью. Чувствовали, что свободная церковь, как задумал ее Иисус, какой ее еще признавал Павел, была анархической утопией, из которой ничего не могло выйти в будущем. При евангельской свободе господствовал беспорядок, но не предвидели, что при иерархии, наконец, получится единство и смерть.

С литературной точки зрения в послании Климента чувствуется нечто слабое и мягкое. Это первый памятник того растянутого, отягченного превосходными степенями, напоминающего проповедь стиля, которым до сих пор пишутся папские буллы. Заметно подражание св. Павлу; автор находится под влиянием священных писаний. Почти на каждой странице намеки на Ветхий Завет. Что же касается до уже складывавшейся новой Библии, то ей очень озабочен Климент! Послание к евреям, ставшее как бы наследием церкви Рима, служило ему обычным чтением; то же можно сказать и о других больших посланиях Павла. Намеки на евангельские тексты как бы распределяются между Матфеем, Марком и Лукой; и можно сказать, что Климент имел почти тот же евангельский материал, как и мы, но, несомненно, расположенный в другом порядке. Намеки на послания Иакова и Петра сомнительны. Но что поражает, так это пользование еврейскими апокрифами. Климент придает одинаковое значение Ветхому Завету, книге Юдифь, апокрифическому Езекиилу, Вознесению Моисея, может быть, молитве Манассии. Как апостол Иуда, Климент принимал в свою Библию все эти недавние произведения еврейской страсти или фантазии, стоящие гораздо ниже древней еврейской литературы, зато более способные нравиться в данное время своим патетическим красноречием и горячим благочестием.

Послание Климента достигло цели, которую преследовало. Порядок восстановился в церкви Коринфа. Высокие претензии мистических профессоров понизились. В этих маленьких тайных сходбищах вера была настолько сильна, что предпочитали перенести большое унижение, нежели быть вынужденным покинуть церковь. Послание имело успех далеко за пределами церкви Коринфа. Ни одному писанию не подражали так много. Ни одно так часто не цитировали. Поликарп или тот, кто написал приписываемое ему послание, автор апокрифических посланий, – Игнатий, автор произведения, ложно называемого Вторым посланием святого Климента, заимствуют из него, как из писания, которое знают наизусть и которым прониклись. Это послание читалось в церкви, как вдохновленное писание. Оно заняло место среди приложения канона Нового Завета. В одном из наиболее древних манускриптов Библии (в Александрийском кодексе) оно было найдено помещенным вслед за книгами Нового Завета и как одна из них.

Климент оставил по себе в Риме глубокие следы. С самых древних времен, одна церковь освятила его память, в долине между Coelius Esquilin, где предание поместило дом его отца, и куда, благодаря столетнему колебанию, некоторые другие хотели перенести воспоминание о Флавии Клеменсе. Впоследствии мы увидим, как его сделали героем романа с приключениями, очень популярного в Риме и называвшегося "признания", так как его отец, мать и братья, смерть которых оплакивается, нашлись и друг друга признали. К нему присоединяют некоего Грапте, которому рядом с ним поручено управление и обучение вдов и сирот. В полутьме, где он остается окруженный и как бы затерянный в блестящей пыли прекрасного исторического далека, Климент – одна из великих фигур зарождавшегося христианства. Только несколько лучей просвечивает из таинственности, его окружающей; он подобен святой голове древней фрески Джотто, которую можно узнать только по ее золотому ореолу и по нескольким туманным, но чистым и мягким чертам.

Глава 16. Конец Флавиев – Нерва – Вторичное появление Апокалипсиса

Смерть Домициана последовала вслед за смертью Флавия Клеменса и гонениями на христиан. Между этими двумя событиями была связь, которую мы не можем точно определить. "Безнаказанно, – говорит Ювенал, – он мог лишать Рим наиболее знаменитых лиц, никто не подымался, чтобы отомстить ему за них; но он погиб, когда стал опасен башмачникам. Вот что погубило человека, покрытого кровью Ламий". Представляется вероятным только то, что Домицилла и люди Флавия Клеменса приняли участие в заговоре. Домицилла могла быть возвращена в последние месяцы правления Домициана из ссылки на остров Пандатарий. Тирана окружал всеобщий заговор. Домициан чувствовал это; как все эгоисты, он был очень требователен по отношению верности других. Он велел казнить Епафродита, помогшего Нерону совершить самоубийство, дабы показать, как велико преступление отпущенника, поднявшего руку на своего господина, даже с благими намерениями. Домиция, его жена, и все его окружавшие были в страхе и решили предупредить грозившую им опасность. К ним присоединился Стефан, отпущенник и управляющий Домициллы. Человек очень сильный, он предложил напасть в одиночку на императора. 18 сентября Стефан, около одиннадцати часов утра, с рукой на перевязке, пришел представить императору записку о заговоре, будто бы им открытом. Придворный Парфений, принимавший участие в заговоре, пустил его к императору и запер дверь. Пока Домициан внимательно читал записку, Стефан вытащил из перевязки кинжал и ударил им Домициана в пах. Домициан успел крикнуть мальчику, смотревшему за жертвенником лар, подать ему кинжал, лежавший под подушкой и позвать на помощь. Мальчик подбежал к постели, но не нашел кинжала. Парфений все предвидел и принял меры. Борьба продолжалась довольно долго. Домициан то пытался вырвать кинжал из раны, то своими на половину отрубленными пальцами он рвал глаза убийцы; ему даже удалось свалить его и подмять под себя. Парфений ввел тогда других заговорщиков, которые прикончили презренного. Было пора; через минуту вбежала стража и убила Стефана.

Солдаты, которых Домициан покрыл позором, но которым он прибавил жалования, хотели отомстить за него и провозгласить его Divus. Сенат имел достаточно твердости, чтобы не допустить подобного позора. Он велел разбить или расплавить все его статуи, стереть его имя в надписях и сломать триумфальные арки. Было решено похоронить его, как гладиатора, но его кормилица, похитив тело, тайком присоединила его пепел к пеплу других членов семьи Флавиев в храме gens Flavia.

Эта семья, возвышенная случайностями революции, с тех пор впала в большую немилость. Ее заслуженные и добродетельные члены были забыты. Гордые, честные аристократы, которые вслед затем стали царствовать, могли питать только отвращение к остаткам буржуазной семьи, последний глава которой был предметом вполне заслуженного отвращения. В течение всего II-го века не упоминается ни об одном Флавии. Флавия Домицилла окончила жизнь в неизвестности. Неизвестна также и судьба ее двух сыновей, которых Домициан предназначал себе в наследники. Есть один признак, указывающий на то, что потомство Домициллы продолжалось до конца III-го века. Эта семья, по-видимому, всегда сохраняла связи с христианством. Ее семейная гробница, расположенная на Ардеатинской дороге, сделалась одной из самых древних христианских катакомб. Она отличается от всех остальных своими широкими проходами, своим открывающимся на большую дорогу вестюбелем в классическом стиле, широтой своего главного коридора, предназначенного для помещения саркофагов, изяществом и вполне языческим характером декоративной живописи на своде этого коридора. Если судить по передней части, то все напоминало Помпею, или скорее виллу Ливия ad gallinas albas, па фламиниевской дороге. Ho по мере того, как углубляетесь в подземелье, общий вид становится все более и более христианским. Поэтому легко допустимо, что эта прекрасная гробница получила свое первое освящение от Домициллы, которой familia должна была быть по большей части христианской.

В III веке еще более расширили проходы и построили коллегиальную schola, предназначенную, вероятно, для трапез или священных празднеств.

Обстоятельства, поставившие во главе империи Нерву, неясны. Несомненно, заговорщики, убившие тирана, имели первенствующий голос в этом выборе. Реакция против ужасов предыдущего правления была неизбежна; но заговорщики, принимавшие близкое участие в главных действиях прошлого правления, не хотели, чтобы реакция была очень сильна. Нерва был прекрасный, но сдержанный и нерешительный человек, повсюду вносивший умеренность и доводивший свою любовь к полумерам почти до крайности. Армия требовала наказания убийц Домициана; честная партия сената требовала наказания лиц, бывших орудиями преступления прошлого правительства; находясь между этими двумя противоположными требованиями, Нерва часто оказывался слишком слабым. Однажды за его столом сидели: знаменитый Юний Маврикий, рисковавший своей жизнью ради свободы, и гнусный Вейенто, один из наиболее вредных людей при Домициане. Зашел разговор о Катулле Мессалине, самом отвратительном доносчике: "Что делал бы этот Катулл, если бы был жив? – сказал Нерва. Как, что! – ответил Маврикий, потерявший терпение, – он обедал бы с нами".

Поскольку можно сделать добра, не разрывая со злом, Нерва сделал. Никто искреннее его не стремился к прогрессу; дух замечательной гуманности и мягкости проник в управление и в законодательство. Сенат получил обратно свой авторитет. Лучшие умы считали, что задача времени, союз принципата со свободой, окончательно разрешена. Мания религиозного преследования, бывшая наиболее гибельной в деятельности Домициана, совершенно исчезла; Нерва велел освободить тех, которые были под угрозой обвинения и вызвал обратно сосланных. Было запрещено преследовать кого бы то ни было за еврейские обычаи; суд за нечестие был уничтожен; доносчики наказаны. Fiscsus judatcus давал, как мы видели, повод к разным несправедливостям. Заставляли платить многих людей, не подлежавших обложению этим налогом, и прибегали для удостоверения личности к возмутительным способам. Были приняты меры, чтобы подобные злоупотребления не могли повторяться, а специальная монета FISCI IYDAICI CALYMNIA SYBLATA напоминала об этой мере.

Все семьи Израиля, таким образом, после жестокой бури пользовались относительным спокойствием. Вздохнули свободно. В течение нескольких лет, римская церковь пользовалась счастьем и процветанием, более чем когда-либо до тех пор. Апокалипсические идеи возобновились; думали, что Бог определил время своего пришествия тем моментом, когда число верующих достигнет определенной цифры; и каждый день с радостью замечалось увеличение числа верующих. Вера в возвращение Нерона не исчезла. Нерон, если – бы и был жив, имел бы в это время шестьдесят лет, слишком старый возраст для роли, которую ему приписывали; но воображение мало рассуждает; к тому же, Нерон-Антихрист день ото дня все более и более становился отвлеченной личностью, вне человеческих условий жизни. Еще долго говорили о его возвращении и после того, когда он не мог бы уже жить.

Что касается евреев, они были еще более пламенны и еще более мрачны, чем когда-либо. По-видимому, религиозное сознание этого народа считало своим долгом по поводу каждого кризиса, волновавшего обширную империю, создавать аллегорические композиции, в которых они давали волю своим заботам о будущем. Положение в 97 году во многих отношениях очень походило на положение вещей в 68 году; чудеса природы, по-видимому, удвоились. Падение Флавиев произвело почти такое же впечатление, как исчезновение дома Юлиев. Евреи думали, что опять был поставлен вопрос о существовании империи. Обоим падениям предшествовало кровавое безумие, и за обоими следовали грандиозные волнения, дававшие повод сомневаться в прочности государства, настолько потрясенного. В течение этого нового затмения римского могущества фантазия мессианистов развернулась; курьезные вычисления конца империи и конца времен возобновились.

Апокалипсис времен Нервы появился, согласно обыкновению при выпуске подобных произведений, под предполагаемым именем, именем Ездры. Этот писец начал становиться весьма знаменитым. Ему приписывали преувеличенную роль в восстановлении священных книг. К тому же подделыватель для своей цели нуждался в имени лица, современного такой эпохе в жизни еврейского народа, которая была бы аналогична переживаемой им во время появления этого Апокалипсиса. Это произведение, по-видимому, первоначально было написано на греческом языке, полном гебраизмов, сходным с языком Апокалипсиса Иоанна. Оригинал потерян; но с греческого текста были сделаны переводы на латинский, сирийский, армянский, эфиопский и арабский языки, в которых и сохранился этот ценный документ, благодаря чему удалось восстановить его в первоначальном виде. Это прекрасное произведение, в истинно еврейском духе, написанное фарисеем, вероятно, в Риме. Христиане признали его и читали с жадностью и, немного подправив одно-два места, сделали из него христианское произведение, весьма назидательное.

Во многих отношениях можно рассматривать автора, как последнего пророка Израиля. Произведение разделяется на семь видений, по большей части представляющих разговоры между Ездрой, сосланным в Вавилон и ангелом Уриелем; но за этой библейской личностью легко различается пламенный еврей эпохи Флавия, полный гнева по поводу разрушения Титом иерусалимского храма. Воспоминания о мрачных днях семидесятого года подымаются в его душе, как дым в пропасти, и наполняют его святым негодованием. Как далек этот пылкий зелот от Иосифа, называвшего негодяями защитников Иерусалима! Вот, наконец, настоящий еврей, сожалеющий о том, что он не был с теми, которые погибли при пожаре храма. Согласно ему, революция Иудеи не была безумием. Защищавшие с отчаянием Иерусалим сикарии, которыми пожертвовали умеренные и которых они выставляли единственными виновниками несчастья нации, эти сикарии, по мнению автора, были святыми. Их постигла завидная судьба. Они будут великими людьми будущего.

He было никогда более благочестивого и более проникнутого несчастьями Сиона еврея, изливавшего перед Иеговой свои жалобы, смешанные с молитвами. Глубокое сомнение мучает его, сомнение по преимуществу еврейское, то же самое, которое охватило Псалмопевца, когда он "видел мир грешников". Израиль избранный народ, Бог обещал ему счастье, если он будет соблюдать Закон. Даже и не выполнив со всей строгостью этого условия, что выше человеческих сил, Израиль все-таки лучше других народов. Во всяком случае, он никогда не соблюдал так строго Закон, как в последнее время. Почему же Израиль самый несчастный народ и тем более несчастен, чем более праведен?

Автор хорошо понимает, что старое материалистическое разрешение этой проблемы несостоятельно. Поэтому его душа была охвачена глубоким смущением:

"О, Владыко Господи! Ты из всех лесов на земле и из всех дерев на ней избрал только одну виноградную лозу; ты из всего круга земного избрал Себе одну пещеру, и из всех цветов во вселенной Ты избрал Себе одну лилию; Ты из всех пучин морских наполнил для Себя один источник, а из всех построенных городов освятил для Себя один Сион из всех сотворенных птиц Ты наименовал Себе одну голубицу и из всех сотворенных скотов Ты избрал себе одну овцу; из всех многочисленных народов Ты приобрел Себе один народ и возлюбил его, дал ему закон совершенный. Но ныне, Господи, отчего же ты предал одного многим, и на одном корне Ты насадил другие отрасли, и рассеял Твой единственный народ между многими народами? И попрали его противники, обетованиям Твоим и заветам Твоим не веровавшие. И если Ты уже сильно возненавидел народ Твой, то пусть бы он Твоими руками наказывался.

"Ты сказал, что для нас создал мир, о прочих же народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобно слюне... И ныне, Господи, вот эти народы, за ничто Тобою признанные, начали владычествовать над нами, пожирать нас. Мы же, народ Твой, который Ты назвал Твоим первенцем, единородным возлюбленным Твоим, преданы в руки их. Если для нас создан век сей, то почему не получаем мы наследия с веком? И доколе это?

"Сион пустыня, Вавилон счастлив. Разве это справедливо? Сион много грешил? Хорошо. Но разве Вавилон более неповинен? Я так думал раньше, чем прибыл сюда; но когда я пришел сюда, что же я увидел? Такое нечестие, что я поражался, что Ты их поддерживаешь в то время, когда за гораздо меньшее разрушил Сион. Какой иной народ познал тебя, кроме Израиля? И какое племя верило в Тебя, кроме Иакова? И который был менее вознагражден? Я прошел среди народов и видел, что они живут в изобилии, хотя и не вспоминают о заповедях Твоих. Итак, взвесь на весах и наши беззакония и их; правда, у нас мало верных, но у них совсем их нет. Однако, они пользуются глубоким миром, а наша жизнь – жизнь бегающего кузнечика; мы проводим наши дни в страхе и боязни; нам было бы лучше не существовать, чем мучиться таким образом, не зная, в чем заключается наш грех.

"О, зачем мы не сгорели тоже в пожаре Сиона, мы не лучше тех, которые погибли там."

Ангел Уриель, собеседник Ездры, уклоняется, насколько возможно, от неотразимой логики его протеста. Тайны Бога так глубоки! Человеческий ум так ограничен! Забросанный вопросами Уриель спасается при помощи мессианской теории, сходной с христианской. Мессия, сын Бога, но обыкновенный человек, из рода Давидова, скоро появится над Сионом, в своей славе, окруженный лицами, которые не умерли, т. е. Моисеем, Енохом, Ильей и самим Ездрой. Он упоминает о десяти племенах земли Arzareth. Дав сражение нечестивым и победив их, он будет царствовать четыреста лет на земле со своими избранниками. После этого Мессия умрет, а вместе с тем и все живущее, и мир на семь дней охватит примитивная тишина. Затем появится новый мир; наступит всеобщее воскресение, Всевышний взойдет на престол, и начнется окончательный всеобщий суд.

Оборот, который был склонен принять еврейский мессианизм, здесь виден ясно. Вместо вечного царства, о котором мечтали древние пророки для рода Давидова и которое мессианисты со времен псевдо-Даниила предоставляли своему идеальному царю, создали временное царство Мессии. Мы видели, как автор христианского Апокалипсиса определял время этого царствования в тысячу лет, псевдо-Ездра довольствуется четырьмястами лет. Самые разнообразные мнения распространялись среди евреев по этому поводу. Псевдо-Варух, не определяя границ, ясно говорит, что мессианское царство продолжится не дольше, чем смертная земля. Всемирный суд у него отделен от наступления мессианского царства, а председательство на нем предоставляется одному Всевышнему, а не Мессии. Христианское верование некоторое время колебалось по этому поводу, что подтверждает Апокалипсис апостола Иоанна. Но идея вечного Мессии, устанавливающего бесконечное царство и судящего мир, взяла верх и стала существенной и отличительной чертой христианства:

Подобная теория возбуждала вопрос, которым, как мы видели, были уже озабочены св. Павел и его верующие. По подобной системе оказывалось огромное различие между судьбой тех, которые будут живы ко времени появления Мессии и тех, которые умрут ранее. Наш ясновидящий даже задает себе странный, но логический вопрос: почему Бог не устроил так, чтобы все люди жили одновременно? Он выходит из затруднения при помощи гипотезы о временном убежище, где хранятся до всемирного суда души умерших святых. В великий день суда убежища откроются, так что современники появления Мессии будут иметь только одно преимущество, они насладятся четырехсотлетним царствованием. В сравнении с вечностью, это не имеет значения; так что автор считает себя в праве утверждать, что не будет привилегий, первые и последние будут вполне равны в день суда. Весьма понятно, души праведников, содержимые, таким образом, как бы в некоторого рода тюрьме, выражают нетерпение и говорят часто: "Долго ли еще это будет продолжаться? Когда же наступить день жатвы?" Ангел Иеремиил им отвечает: "Когда число вам подобных будет полное". Это время приближается. Как чрево женщины, после девяти месяцев беременности, не может удержать плода, который носит, так и склады scheol, слишком переполненные, выпустят души, в них заключенные. Продолжительность мира разделяется на двенадцать периодов; десять с половиной из них уже прошли. Мир стремится к своему концу с невероятной быстротой. Человеческая порода в полном упадке; рост людей уменьшается; как дети, рожденные от престарелых родителей, наши племена не имеют сил былых времен. "Век потерял свою молодость, и времена стареют".

Признаки последних дней те же самые, перечисление которых мы встречали двадцать раз. Труба прогремит, порядок природы будет нарушен, из дерева потечет кровь, и камень заговорит. Енох и Илья появятся для обращения людей. Нужно торопиться умереть; так как настоящие страдания ничто в сравнении с теми, которые появятся. Чем более мир будет слабеть, вследствие старости, тем более он будет становиться скверным. Правда день ото дня все более и более будет удаляться с земли; добро будет казаться в изгнании.

Небольшое число избранных – господствующая мысль нашего мрачного мечтателя. Вход в жизнь вечную похож на тесный проход в море, на узкий скользкий путь в город; направо – огненная пропасть; налево – бездонные воды; один человек еле-еле может держаться на нем. Но море, в которое входят таким образом – обширное, а город полон всяких благ. В мире больше серебра, чем золота, более меди, чем серебра, более железа, чем меди. Избранные это золото; вещи чем реже, тем драгоценнее. Избранные – украшение Бога. Украшение не имело бы никакой цены, если бы оно было обыденным. Бог не огорчается массами погибающих. Презренные! Они так же мало существуют, как дым, как пламя; они сгорают, они мертвы... Из этого видно, какие глубокие корни имела в иудаизме жестокая доктрина об избрании и предопределении, которая впоследствии доставила столько мучений многим людям с прекрасной душой. Подобная страшная жестокость, обыденная для всех школ, озабоченных проклятием, по временам возмущает благочестивое чувство автора. Он восклицает:

"О, земля, что ты сделала, породив такое количество существ для погибели? Лучше было бы, если бы нам не было дано сознание, которое ведет нас только к мучениям! Человечество плачет; животные радуются: судьба последних предпочтительнее нашей; они не ждут суда, им нечего бояться мучений, после смерти их ничто не ожидает. Зачем нам жизнь, если благодаря ей нам предстоят в будущем мучения? Лучше небытие, нежели мучения в будущем".

Вечный отвечает, что человек был предупрежден для того, чтобы он не имел оправданий и не мог бы возражать.

Автор все более и более погружается в причудливые вопросы, вызываемые этой ужасной догмой. С той минуты, как человек испустил последний вздох, подвергается ли он осуждению и мучениям, или существует промежуток времени до суда, в течение которого его душа остается в покое? Согласно автору, судьба каждого решается в момент его смерти. Злые, не допущенные в убежище душ, находятся в положении блуждающих духов, временно мучимых семью страданиями, из которых два главные состоят в том, что они видят блаженство, которым пользуются в убежище души праведников, и приготовление мучений, предназначенных для них самих. Праведники, охраняемые в убежище ангелами, наслаждаются семью радостями, из которых наиболее приятная – это видеть тоску нечестивых душ и мучения, их ожидающие. Автор, в глубине души милосердный, протестует против чудовищности своей теологии. "Разве праведные не могли бы молиться за проклятых, сын за отца, брат за брата, друг за друга?" Ответ ужасен. "Как в нынешней жизни отец не может дать доверенность сыну, сын отцу, господин рабу, друг другу, вместо него болеть, спать, есть, излечиваться, так и в тот день никто не сможет вмешаться в пользу другого; каждый принесет свою праведность или неправедность". Напрасно Ездра возражает Уриелю, приводя в пример Авраама и других святых, молившихся за своих братьев. День суда установит положение окончательно, торжество правосудия будет таково, что сам праведник не будет жалеть грешников. Мы вполне сочувствуем ответу автора, разумному и прекрасному: