Текст книги "Антихрист"

Автор книги: Эрнест Жозеф Ренан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Веспасиан готовился к трудному походу, который был ему поручен. План его был атаковать инсургентов с севера, подавить восстание сперва в Галилее, потом в Иудее, загнать его или отбросить в Иерусалим, и когда все оно будет сконцентрировано в этом центральном пункте, где скопление людей, голод, партии не замедлят вызвать страшные сцены, взять его измором или, если это не удастся, нанести ему здесь решительный удар. Прежде всего он отправился в Антиохию, где к нему присоединился Агриппа со всеми своими силами. До тех пор в Антиохии еще не было избиения евреев, без сомнения, потому, что в ней находилось множество греков, которые приняли иудейство (чаще всего в форме христианства), а это ослабляло вражду. Однако в этот момент буря разразилась; под предлогом нелепого обвинения в покушении поджечь город начались убийства, а за ними последовало суровое гонение, во время которого, без сомнения, пострадали многие ученики Иисуса, так как их смешивали с приверженцами религии, принадлежавшей им лишь наполовину.

Армия выступила в марте 67 года, следуя обычным путем по берегу моря; главная квартира ее была устроена в Птолемаиде (Акра). Первый удар обрушился на Галилею. Население вело себя героически. Небольшой городок Иудифат или Иотапата, недавно лишь укрепленный, оказал отчаянное сопротивление. Ни один из защитников города не принял пощады; очутившись в безвыходном положении, они перебили друг друга. С того времени «галилеянин» стало синонимом сектанта-фанатика, который с упорством и умышленно ищет смерти. Тивериада, Тарихеи, Гамала были взяты после настоящей бойни. История знает мало примеров подобного истребления целой расы. Самые волны мирового озера, на берегах которого Иисус мечтал о царстве Божием, были окрашены кровью. Берега его были покрыты гниющими трупами, заражавшими воздух. Толпы евреев спасались на ладьях; Веспасиан приказал всех их убить или утопить. Остатки здорового населения были проданы в рабство; шесть тысяч пленных были отправлены к Нерону в Ахайю для самых трудных работ по прорытию Коринфского перешейка; стариков убивали. Нашелся всего лишь один перебежчик: Иосиф, не отличавшийся глубокой натурой и, в сущности, всегда сомневавшийся в исходе войны, сдался римлянам и вскоре оказался в милости у Веспасиана и Тита. Но все его искусство писателя было не в состоянии смыть с него пятна его низкого поведения.

На эту истребительную войну ушел почти весь 67 год. После этого Галилея никогда уже не могла оправиться; находившиеся в ней христиане, без сомнения, укрылись на ту сторону озера; отныне в истории христианства уже не будет упоминаться родина Иисуса. Гискала, державшаяся дольше всех, пала в ноябре или декабре. Иоанн из Гискалы, яростно защищавший ее, бежал, и ему удалось достигнуть Иудеи. Веспасиан и Тит расположились на зимние квартиры в Кесарее и начали готовиться к осаде Иерусалима в будущем году.

Главный недостаток временных правительств, организованных для национальной обороны, заключается в том, что они не выносят поражений. Благодаря постоянной борьбе партий, которые под них подкапываются, они всегда падают в тот день, когда не могут дать легкомысленной толпе того результата, ради которого они были объявлены: победы. Иоанн из Гискалы и беглецы из Галилеи, каждый день прибывавшие в Иерусалим с бешеной злобой в душе, со своей стороны повышали диапазон неистовства, в котором жила революционная партия. Дыхание их было горячее, ускоренное: «Мы не побеждены, – говорили они, – мы только ищем лучшей позиции; зачем тратить силы на Гискалу и лачуги, когда нужно защищать родной город?» – «Я видел, – говорил Иоанн из Гискалы, – как машины римлян вдребезги разбивались о стены галилейских деревень; им не одолеть иерусалимских стен, разве только перелетят их на крыльях». Вся молодежь стояла за войну до последней капли крови. Отряды волонтеров легко соблазняются грабежом; шайки фанатиков, религиозных ли, политических ли, всегда смахивают на разбойников. Надо чем-нибудь кормиться, а вольные отряды не в состоянии добывать себе пропитание, не притесняя население. Вот почему в эпохи национальных кризисов разбойник и герой почти сингнимы. Партия войны всегда действует тиранически; но умеренность никогда еще не спасала отечество, ибо первое правило умеренности уступать обстоятельствам, а героизм обыкновенно заключается в том, чтобы не слушаться рассудка. Иосиф, человек порядка по преимуществу, вероятно, не грешит против истины, когда изображает дело так, что решение не отступать принадлежало небольшой кучке бесноватых, силой тащивших за собой спокойных граждан, которые ничего другого не желали, как покориться. Чаще всего так бывает: от нации, не имеющей династии, удается добиться великих жертв не иначе, как терроризируя ее. Масса по существу своему робка; но робкий в революционную эпоху не имеет значения. Люди экзальтированные всегда малочисленны, но они повелевают всеми, отрезая все пути к примирению. В подобных положениях власть всегда, неизбежно, как общее правило, попадает в руки наиболее горячих людей, а политики оказываются бессильными.

При столь интенсивном горячечном состоянии, нараставшем с каждым днем, для умеренной партии было невозможно удержаться в своей позиции. Шайки грабителей, опустошив окрестности, отступали к Иерусалиму; люди, бежавшие от римских войск, в свою очередь стекались в город, и это скопление вызывало голод. Никакой настоящей власти не было; господствовали зелоты; всех, кто внушал подозрение в «умеренности», убивали без всякой жалости. До сих пор война и все эксцессы останавливались на пороге храма. Теперь святой дом заняли разбойники и зелоты; все правила соблюдения чистоты как бы забыты; паперть притворов обагряется кровью; по ней ходят грязными ногами. В глазах священников большего преступления не могло быть. Для многих набожных людей это и было то самое «осквернение», которое предсказал Даниил и которое должно было постигнуть святыню накануне великих последних дней. Зелоты, как всякие воинствующие фанатики, не особенно заботились об обрядах и отодвигали их на второй план по сравнению с главным святым делом, с боем. Они совершили не менее тяжкое святотатство, изменив порядок назначения первосвященников. Нисколько не заботясь о привилегиях тех родов, из которых обычай предписывал брать первосвященников, они остановились на малоизвестной ветви жреческой расы и тут еще применили демократический способ избрания путем жеребьевки. Жребий, разумеется, дал совершенно нелепый результат; он выпал на долю простого крестьянина, которого пришлось тащить в Иерусалим и насильно одевать в священное облачение; первосвященнический сан был профанирован сценами, достойными карнавала. Все серьезные люди, фарисеи, саддукеи, Симеон бен Гамалиил, Иосиф бен Гориа, почувствовали оскорбление в том, что было им всего дороже.

Подобные излишества побудили, наконец, партию саддукеев-аристократов сделать попытку реакционною характера. Анна с большой ловкостью и отвагой попытался соединить порядочную буржуазию и все, что еще сохраняло рассудок, с целью ниспровергнуть чудовищный союз между фанатизмом и нечестием. Зелоты были вынуждены этим нападением запереться в храме, который превратился в амбулаторию для раненых. Чтобы спасти революцию, они прибегли к крайнему средству – призвали в город идумеев, то есть шайки разбойников, привыкших ко всяким насилиям и бродивших в окрестностях Иерусалима. Вступление идумеев в город было сигналом к убийствам. Все члены жреческой расы, которых только удалось захватить, были убиты. Анна и Иисус, сын Гамалы, подверглись ужасным оскорблениям; трупы их были лишены погребения – неслыханное поношение у евреев.

Так погиб сын главного виновника смерти Иисуса. Род Бени-Анны оставался до конца верен себе и, если можно так выразиться, своему долгу. Как большая часть деятелей, которые пытаются поставить преграду сумасбродствам секты и фанатизма, они были смыты их волной; но они погибли благородно. Последний из рода Анна был, по-видимому, человеком с большими способностями; почти два года он боролся с анархией. Это был истинный аристократ, иногда суровый, но серьезный, проникнутый сознанием общественного долга, высоко уважаемый, либеральный в том смысле, что он хотел управлять нацией в силу своего благородства, а не путем насильственных действий. Иосиф не сомневается, что если бы Анна не умер, ему удалось бы привести римлян и евреев к почетному соглашению, и день его смерти он считает моментом, начиная с которого город Иерусалим и еврейская республика были окончательно обречены на гибель. И, по крайней мере, это был конец для партии саддукеев, которые нередко бывали высокомерны, эгоистичны, жестоки, но, в сущности, представляли собой единственную осмысленную и способную спасти страну партию. Смерть Анны могла бы подсказать вульгарную мысль, что таким образом Иисус был отомщен. Именно сыны Бени-Анны в присутствии Иисуса высказывали следующее соображение: «Если оставить его так, то все уверуют в него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом», и затем прибавили: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Но мы не должны позволять позволять себе столь наивно нечестивых выражении. Месть так же мало свойственна истории, как и природе; в революциях не более справедливости, нежели в извержениях вулкана или падениях лавины. 1793 год не покарал ни Ришелье, ни Людовика XIV, ни основателей французского единства; но события этого года показали, что то были люди недальнозоркие, если они не понимали всей тщеты своих действий, нелепости своего маккиавелизма, бесполезности своей глубокой политики, глупой жестокости своих государственных интересов. Один Екклезиаст был мудр, когда, пресытившись, воскликнул: «Все суета сует».

Вместе с Анной (первые дни 68 года) погибло древнее еврейское первосвященство как феодальное право великих жреческих родов, составлявших столь сильную оппозицию нарождающемуся христианству. Громадное впечатление произвело, когда трупы этих столь высоко уважаемых аристократов, которых привыкли видеть в роскошных первосвященнических одеяниях, во главе пышных церемоний, окруженных почтительными паломниками, массой стекавшихся в Иерусалим со всех концов мира, были выброшены, обнаженные, за городскую стену в добычу собакам и шакалам. Вместе с ними целый мир сошел со сцены. Демократическое священство, учрежденное мятежниками, было эфемерно. Христиане сперва думали было возвеличить двух или трех лиц, украсив им лоб жреческим петаяоном. Но это не дало никаких результатов. Ни жрецу, ни храму, от которого он зависел, не суждено было иметь капитального значения для иудаизма. Его имели энтузиаст, пророк, зелот, человек, посланный Богом. Пророк убил царскую власть; энтузиаст, пламенный сектант, убил жреца. Раз и жречество, и монархия были убиты, остался один фанатизм, который и вел еще в течение двух с половиной лет борьбу с судьбой. Когда, наконец, и фанатик в свою очередь был подавлен, остался налицо только ученый, раввин, толкователь Торы. Ни жрецы, ни цари уже никогда не воскреснут.

Не восстановится и храм. Эти зелоты, которые к великому соблазну для священников, друживших с римлянами, обратили святое место в крепость и госпиталь, были совсем не так далеки от чувств Иисуса, как это может показаться с первого взгляда. Какое значение имеют и эти камни? Важен только дух, а тот, кто отстаивает дух Израиля, революцию, имеет право загрязнять камни. С того дня, как Исайя сказал: «Какое нам дело до ваших жертв? они мне опротивели; хочу праведного сердца», материальный культ стал рутиной, которая должна была исчезнуть.

Оппозиция между жрецами и вполне демократической частью нации, которая не признавала иного благородства, кроме основанного на благочестии и соблюдении Закона, сделалась заметной со времен Неэмии, бывшего уже фарисеем. Истинный Аарон, по мнению мудрецов, это человек добрых дел. Асмонеи, бывшие одновременно первосвященниками и царями, внушали отвращение благочестивым людям. Саддукейство, которое становилось с каждым днем все более непопулярным и более злопамятным, уцелело только благодаря отличию, существовавшему в глазах народа между религией и ее священнослужителями. Долой царей, долой священников – таков был по существу идеал фарисея. Не будучи способен создать самостоятельное государство, иудаизм должен был прийти к тому положению, в каком мы застаем его по прошествии восемнадцати веков, то есть к существованию в виде паразита в чуждом ему общественном строе. Точно так же ему суждено было сделаться религией без храма и без священников. При храме священник необходим; следовательно, разрушение храма устраняло некоторое затруднение. Таким образом, зелоты, которые в 68 году убивали первосвященников и оскверняли храм, защищая дело Божие, не отклонялись в сторону от истинного предания Израиля.

Но было очевидно, что освободившись от всякого балласта в лице консервативной партии, в руках обезумевшего экипажа судно шло навстречу ужасной гибели. После избиения саддукеев в Иерусалиме стал господствовать необузданный, ничем не сдерживаемый террор. Деспотизм был так велик, что никто не осмеливался открыто оплакивать и погребать убитых. Сострадание сделалось преступлением. Число лиц, заподозренных из отборного круга общества, определяют в 12 ООО, и все они погибли от жестокости безумцев. Без сомнения, в этом отношении нельзя вполне доверять показаниям Иосифа. В повествовании этого историка о периоде владычества зелотов встречаются абсурды; нечестивцы и презренные люди не шли бы на смерть так, как шли зелоты. Это все равно что объяснять французскую революцию набегом нескольких тысяч каторжников, бежавших с галер. Чистое злодейство никогда ничего не создавало. Несомненно, что народные восстания, как дело темного сознания, а не разума, сами себя компрометируют своей победой. По закону, общему всем движениям этого рода, иерусалимская революция только тем и была занята, что сама себя убивала. Лучшие патриоты, содействовавшие успехам, одержанным в 66 году, Горион, Нигер из Переи были преданы смерти. В особенности город был поражен смертью некоего Захарии, сына Варуха, самого добродетельного человека во всем Иерусалиме, очень любимого всеми добрыми людьми. Его потребовали на суд революционного трибунала, который единогласно его оправдал. Тем не менее, зелоты умертвили его среди храма. Этот Захария, сын Варуха, быть может, был другом христиан; в пророчестве о страшных событиях последних дней, которое евангелисты приписывают Иисусу, некоторые усматривают намек на этого Захарию.

Необычайные события, театром которых сделался Иерусалим, действительно в высокой степени поражали христиан. Мирные ученики Иисуса, лишившись своего главы, Иакова, брата Господня, сперва продолжали вести в святом городе свой аскетический образ жизни и, сплотившись вокруг храма, ожидали великого пришествия. С ними оставались последние находившиеся в живых члены семьи Иисуса, сыновья Клеопы, пользовавшиеся большим уважением даже среди евреев. Все, что происходило, представлялось им очевидным подтверждением слов Иисуса. Что могли бы обозначать все эти потрясения, как не начало так называемых «болезней Мессии», как не прелюдию к нарождению Мессии? Все были убеждены, что торжественному пришествию Христа должно предшествовать появление большого числа лжепророков. В глазах старшин христианской общины вожди зелотов и были именно такими лжепророками. К данному времени относили те страшные речи, которые часто слышались из уст Иисуса, по поводу бедствий, возвещающих приближение Страшного суда. Быть может, и в недрах Церкви появлялись иллюминаты, имевшие претензию на то, что они говорят от имени Иисуса; старшины давали им резкий отпор; они заверяли, что Иисус предсказывал появление подобных соблазнителей и предостерегал от них. Этого было достаточно; иерархия, которая уже приобрела известную силу в Церкви, дух кротости, наследие Иисуса прекратили все эти обманы; теперь христианство воспользовалось высоким искусством, с которым оно сумело создавать власть в самом сердце народного движения. Нарождавшийся епископат (или, вернее, пресвитерство) не допустил великих заблуждений, от которых никогда не избавляется сознание толпы, если ею никто не управляет. С той поры уже чувствуется, что дух Церкви в человеческих делах будет играть роль в некотором роде среднего здравого смысла, консервативного и практического инстинкта, недоверия к демократическим химерам, составляющего странный контраст с экзальтированностью ее принципов в области сверхъестественного.

Нельзя не признать известной заслуги за этой политической мудростью представителей Иерусалимской Церкви. У зелотов и христиан был общий враг, а именно саддукеи, род Бени-Анны. Пламенная вера зелотов не замедлила произвести большой соблазн в не менее экзальтированной душе иудео-христианина. Эти энтузиасты, увлекавшие толпу в пустыню, чтобы там открыть им царство Божие, очень походили на Иоанна Крестителя и отчасти на Иисуса. По-видимому, некоторые верующие присоединились к зелотам и дали увлечь себя; во всяком случае, мирный дух, свойственный христианству, одержал верх. Главы Церкви боролись с этими опасными тенденциями при помощи поучений, заимствованных ими будто бы непосредственно от Иисуса: «Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: я Христос и многих прельстят… Тогда, если кто скажет вам: вот здесь Христос, или там, не верьте; ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: вот, Он в пустыне, – не выходите; вот, Он в потаенных комнатах, – не верьте»…

Без сомнения, были случаи отступничества и предательства одних братий другими; политические распри вызвали охлаждение чувства милосердия и любви; но большинство при всем своем глубоко чутком отношении к кризису, переживаемому Израилем, не подалось в сторону анархии, даже подкрашенной патриотическими мотивами. Христианской платформой в этот торжественный момент было одно из поучений, приписываемых Иисусу, нечто вроде апокалипсиса, связанного, быть может, с некоторыми фразами, действительно сказанными Иисусом и объяснявшими связь между конечной катастрофой, которая отныне считалась уже очень близкой, и переживаемым политическим положением. Только впоследствии, после осады, этот отрывок был написан весь целиком, но некоторые из слов его, которые влагаются в уста Иисуса, относятся именно к тому моменту, до которого мы теперь дошли. «Итак, когда вы увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет, – тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего; и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою, или в субботу, ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет».

Ходили по рукам и другие апокалипсисы, мне кажется, под именем Еноха, странно скрещиваясь с речами, приписываемыми Иисусу. В одном из таких апокалипсисов «Божественная Мудрость», олицетворяемая пророком, упрекает народ за его преступления, за убийство пророков, за черствость сердца. Сохранившиеся отрывки этого апокалипсиса, по-видимому, намекают на убийство Захарии, сына Варуха. Здесь тоже говорилось о «высшем соблазне», под которым разумеется высшая степень безобразия, какого может достигнуть человеческая злоба, и, по-видимому, заключающаяся именно в осквернении храма зелотами. Подобные ужасы доказывали, что пришествие возлюбленного близко и что отмщение праведников не замедлит свершиться. В частности, верующие иудео-христиане все еще слишком держались храма для того, чтобы подобное святотатство не приводило их в ужас. Ничего подобного не было видано со времени Навуходоносора.

Вся семья Иисуса поняла, что для нее настала пора обратиться в бегство. Убиение Иакова уже значительно ослабило связи иерусалимских христиан с еврейскими ортодоксалистами; разрыв между Церковью и Синагогой все более подготовлялся. Ненависть евреев к благочестивым сектантам уже не сдерживалась римской законностью и, без сомнения, повлекла за собой не один акт насилия. Сверх того, жизнь святых людей, имевших обыкновение пребывать в притворах храма и предаваться здесь своим набожным занятиям, была сильно нарушена с тех пор, как зелоты обратили храм в укрепленный военный лагерь и осквернили его убийствами. Некоторые дошли до того, что говорили, что такому оскверненному месту подобает называться не Сионом, а Содомом, и что положение в нем истинных израильтян похоже на положение их предков в Египетском плену.

По-видимому, решено было уйти из города в первые месяцы 68 года. Для того, чтобы придать больше авторитета этому постановлению, был распущен слух, будто бы старейшины общины имели на этот счет откровение; по словам некоторых, это откровение было им возвещено через посредство ангела. Возможно, что все послушались призыва вождей и что никто из братьев не остался в городе, ибо верный инстинкт подсказывал им, что он обречен на полную гибель.

Есть указание на то, что это бегство мирной группы христиан не обошлось без опасностей. По-видимому, евреи преследовали ее. Действительно, террористы учредили строгий надзор на всех дорогах и убивали, как изменников, тех, кто пытался бежать, или, по крайней мере, брали с них выкуп. Одно обстоятельство, сообщаемое нам лишь иносказательно, спасло беглецов: «И пустил змий из пасти своей вслед жены (иерусалимская Церковь) воду, как реку, чтобы увлечь ее рекой; но земля помогла жене и разверзла земля уста свои и потопила реку, которую пустил дракон из пасти своей. И рассвирепел дракон на жену». Быть может, зелоты пытались загнать святых людей в Иордан, но им удалось перейти реку в том месте, где вода была мелкой; быть может, высланная за ними погоня заблудилась и таким образом потеряла след беглецов.

Вожди общины выбрали главным убежищем для бежавшей Церкви Пеллу, один из городов Декаполя, расположенный близ левого берега Иордана; местоположение его восхитительно; с одной стороны – город господствует над всей равниной Гор, с другой – над ущельями, на дне которых поток катит свои волны. Лучшего выбора нельзя было сделать. Иудея, Идумея, Перея, Галилея были охвачены восстанием; Самария и берега моря были глубоко потрясены войной; таким образом, Скифополис и Пелла были единственными нейтральными городами по соседству с Иерусалимом. Пелла, будучи расположена по ту сторону Иордана, должна была сулить больше покоя, нежели Скифополис, обращенный в римский лагерь. Пелла была вольным городом, как все города Декаполя, но, по-видимому, находилась во власти Агриппы II. Бежать сюда было равносильно открытому признанию своего отвращения к восстанию. Город этот получил свое значение со времени македонского завоевания. Здесь основывалась колония ветеранов Александра Македонского, которые переменили семитическое название города на другое, напоминавшее старым воинам их родину. Пелла была взята Александром Ианнаем; жившие здесь греки отказывались от обрезания и сильно терпели от фанатизма евреев. Без сомнения, здесь снова укоренилось языческое население, ибо в эпоху убийств 66 года Пелла фигурирует в качестве сирийского города и снова подвергается разгрому со стороны евреев. В этом антиеврейском городе укрывалась иерусалимская Церковь во время ужасов осады. Ей было здесь хорошо, она смотрела на это местопребывание как на вполне надежное, как на пустыню, которую Бог ей уготовил для мирного ожидания часа пришествия Иисуса, вдали от взволнованного человечества. Община жила за счет своих сбережений; все думали, что сам Бог взял на свое попечение прокормить ее, и в этой судьбе, столь отличной от участи остальных евреев, многие видели чудо, предсказанное пророками. Без сомнения, галилейские христиане, со своей стороны, перешли на восточный берег Иордана и озера, в Ватанию и Гавлотиниду. Таким образом, владения Агриппы II стали приемной родиной для палестинских иудео-христиан. Особое значение этому эмигрировавшему христианству придавало то обстоятельство, что оно захватило с собой последние остатки семьи Иисуса, пользовавшиеся самым глубоким уважением и получившие на греческом языке название деспотии, т. е. «ближних Господа». Вскоре мы действительно увидим, что заиорданское христианство продолжало евионизм, т. е. проповедь предания, основанного на словах самого Иисуса. Здесь родились впоследствии синоптические Евангелия.