Текст книги "Приключения Рольфа"

Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

19. Хижина траппера

Мне кажется, что всякий траппер, существовавший когда-либо на свете, говорит, приступая в первый раз к постройке хижины: «О, достаточно будет и ничтожной избушки, лишь бы на ней была крыша да в ней можно было бы ночевать!» И каждый траппер ещё до наступления весны убеждается в том, какую он сделал ошибку, так как в такой хижине и жить тесно, и запасов держать негде. Куонеб и Рольф были новичками в этом деле и сделали ту же ошибку. Они выстроили очень небольшую хижину: 10 футов ширины и 12 – длины, вместо 12 футов ширины и 20 – длины, а стены в 6 футов вышины, вместо 8 футов. Плотники они были опытными и постройка быстро двигалась вперёд, так как сосна росла здесь в изобилии. Стены были возведены в первый же день. Главное – крыша. Из чего её сделать? Чем покрыть? Липовыми досками, или дранкой, или глиной? Легче всего было сделать глиняную; она грела зимой и холодила летом. Она обладала, правда, тремя недостатками: протекала во время продолжительной дождливой погоды, давала много пыли и грязи в сухую и была так тяжела, что балки и стропила не выдерживали её, в конце концов, если их не подпирали столбами, которые представляли большую помеху внутри хижины. Но были зато и преимущества, а потому строители не долго колебались.

– Быть глиняной крыше, – сказали они.

Когда стены достигли пяти футов вышины, строители прорубили дверь и окно, оставив внизу каждого отверстия только половину бревна. Затем положили последний ряд брёвен и настлали потолок; приготовили два сосновых косяка для двери и два покороче для окна. Буравом просверлили в них дырки, чтобы приделать косяки к брёвнам дубовыми заклёпками.

В углу решено было устроить печь из камней и глины. Куонеб сказал, что для этого не следует брать камни из озера, как этого хотел Рольф, а с горы. Почему? Потому, сказал Куонеб, что камни из озера – водяные духи, которые не могут жить вблизи огня и всегда трескаются, тогда как горные камни – солнечные и огненные духи, и огонь с ними даёт больше тепла.

План устройства печи был очень прост. Рольф присутствовал много раз при том, как складывали печи; главное заключалось в том, чтобы труба была достаточно широка, а самая узкая часть её приходилась бы как раз над огнём.

Карнизы крыши и конёк живо поставили на место. Затем приготовили сосновый решетник такой длины, чтобы он хватал от конька до карнизов, и в таком количестве, чтобы вплотную покрывал крышу. Густая осока, росшая на соседнем лугу, доставила достаточное количество грубой, жёсткой травы, плотным слоем которой покрыли всю крышу. Куонеб и Рольф накопали глины с помощью собственноручно сделанных деревянных лопат и набросали поверх травы, сделав крышу в шесть дюймов толщины, утрамбовали её лопатами и этим закончили крышу, которая служила им хорошо.

Большие щели между брёвнами заполнили деревянными стружками, а небольшие мхом. Двери сделали из досок и повесили их просто-напросто на двух деревянных стержнях, которые были сделаны на последней доске и входили в соответствующие отверстия, двигаясь в них как на шпеньках.

Пол они нашли лишним, зато сделали койки для постели, и только тогда поняли, насколько мала их хижина. Но прошла неделя, и дело было сделано. В хижине пахло лесом и мхом, что доставляло Рольфу такое удовольствие, какого, казалось ему, он никогда в той же мере и ни в каком другом жилище не получить.

Куонеб сложил аккуратно топливо в печке, зажёг трубку и, бормоча про себя песнь «О домашних духах», обошёл кругом хижины, пуская клубы дыма в сторону каждого из четырёх ветров, затем вошёл в комнату, растопил печь огнём из трубки, а когда огонь разгорелся, бросил на него щепотку табаку и оленьей шерсти. Первая топка дома совершилась.

Тем не менее они продолжали спать в палатке, потому что Куонеб не любил спать в комнате, а Рольф с каждым днём всё более и более сходился с ним во вкусах.

20. Первый олень Рольфа

Опасаясь потерять хоть один день во время постройки хижины, они ни разу не ходили на охоту, несмотря на то, что видели оленей по ту сторону озера, а потому у них не было больше свежего мяса, и Рольф воспользовался этим случаем, чтобы исполнить давнишнее своё желание.

– Куонеб, я хочу пойти один на охоту за оленем, и мне нужно твоё ружьё.

– Хорошо! Иди… лучше только вечером.

И Рольф отправился один, как только село солнце, потому что во время дневной жары олени прячутся обыкновенно в густой чаще леса. Он знал, что следует всегда идти против ветра и по возможности тише. Ветер был небольшой и дул с юго-запада, а потому он двинулся на юго-запад вдоль берега озера. Следов было везде множество, и все они так перемешались между собой, что трудно было выбрать который-нибудь из них. Он решил идти молча вперёд, надеясь только на собственное счастье, и ему пришлось ждать недолго. Сквозь небольшое отверстие среди деревьев он заметил вдали какое-то движение в кустах, которое тут же и прекратилось, так что он не мог понять, ушёл олень или нет, если только это был олень. «Не предпринимай ничего, пока ты не уверен, что нужно делать» – был один из мудрых советов Куонеба. Рольфу следовало на этом основании прежде узнать, что такое двигалось в кустах. Он стоял и ждал. Прошла минута… другая… несколько… много, а он всё стоял и ждал; в кустах не заметно было ни малейших признаков жизни. Он начинал уже думать, что ошибся, а между тем инстинкт охотника подсказывал ему, что нужно выследить, в чём дело. Он прежде всего исследовал, откуда дует ветер, намочил палец, и тот сказал ему: «юго-западный», потом подбросил вверх несколько горстей сухой травы, которая сказала ему: «да, юго-западный, но в этой прогалине поворачивает к югу». Из этого он заключил, что может без всякого опасения обойти северную окраину кустов. Он осмотрел пистон своего ружья и принялся идти осторожно, выбирая такие места, где он мог пробраться без малейшего усилия, не задевая кустарников и не производя никакого шума. Медленно, шаг за шагом, двигался он вперёд и, подымая ногу, всякий раз ставил её только после внимательного исследования, что у него под ногами. На каждом шагу он останавливался, осматривался кругом и прислушивался. Рольфу надо было пройти всего сто ярдов до интересующего его места, а между тем он потратил на это целую четверть часа; не раз пугался он, заслышав треск цикады или барабан дятла. Сердце его билось всё сильнее и сильнее, и ему казалось, что все кругом должно слышать его биение, но тем не менее продолжал двигаться вперёд, пока не добрался до чащи, причинившей ему столько волнений и надежд. Здесь он остановился и снова исследовал направление ветра и медленно, осторожно обошёл это место с западной стороны.

Долго, утомительно долго шёл он следующие двадцать ярдов и, наконец, увидел следы большого оленя, совершенно ещё свежие; сердце его снова забилось сильнее, и ему показалось, что вся кровь хлынула ему в голову, так сильно захватило у него дыхание от волнения. Он решил идти ещё некоторое время по этому следу и, держа ружьё наготове, осторожно двинулся вперёд. Не успел он сделать и несколько шагов, как услышал позади себя громкое свистящее дыхание. В одно мгновение обернулся он и очутился лицом к лицу с огромным, великолепным оленем-самцом. И вот животное, которое он томительно долго выслеживал, стояло теперь на виду и в каких-нибудь тридцати ярдах от него. Они смотрели друг на друга, не двигаясь с места в течение нескольких секунд Осторожно, не делая лишних движений, поднял Рольф ружьё. Олень стоял и смотрел на него. Да, ружьё было поднято, но как оно ужасно, отвратительно ужасно дрожало в руках Рольфа, и чем крепче старался он держать его, тем сильнее дрожало оно, и тем больше передавалось дрожание всему телу охотника. Дыхание его сделалось прерывистым, колени подгибались, руки тряслись, и, наконец, в ту минуту, когда олень поднял хвост и повернул голову, чтобы лучше рассмотреть его, он нажал собачку, употребив при этом неимоверные усилия, чтобы вернуть себе самообладание. Паф! – и в ту же минуту олень исчез из виду.

Бедный Рольф! Как скверно чувствовал он себя… Он был преисполнен величайшего презрения к самому себе. Большой широкобокий олень в каких-нибудь тридцати ярдах от него, при дневном освещении – и не попасть в него. А там вот на дереве отверстие от засевшей в нём пули на пять футов выше головы оленя. «Я никуда не гожусь и никогда не буду хорошим охотником», – пробормотал он и медленно направился обратно в лагерь. Куонеб внимательно взглянул на него, так как слышал, вероятно, выстрел. Он заметил сразу мрачное и печальное выражение лица юноши, который покачал головой в ответ на его вопросительный взгляд и даже стукнул ружьём о стену, когда его вешал.

Куонеб снял ружьё, вычистил его, зарядил и, обратившись к Рольфу, сказал ему:

– Нибовака, ты чувствуешь себя очень нехорошо. Да! Знаешь почему? Тебе подвернулось счастье, но у тебя сделалась оленья лихорадка. Так всегда бывает в первый раз. Завтра ты пойдёшь и возьмёшь своего оленя.

Рольф не ответил ему, и Куонеб продолжал:

– Желаешь, чтобы я пошёл с тобою?

Слова эти затронули гордость Рольфа, и решимость вернулась к нему.

– Нет! Я пойду завтра один.

На следующий день, когда роса ещё не просохла, отправился он снова на охоту. Погода была тихая, и только с юго-запада срывался иногда лёгкий ветерок. Он шёл, как и вчера, по тому же следу и нашёл, что по росе, когда всё кругом мокро, гораздо легче идти без малейшего шума, а потому быстро двигался вперёд. Проходя по роковой прогалине, он снова обратил внимание на простреленное пулей дерево. Вблизи послышался громкий крик сойки, который всегда служит указанием на близость оленя. Опытные охотники хорошо знают привычку сойки возвещать обо всём, что происходит.

Рольф остановился и с минуту прислушивался. Ему показалось, что он услышал какой-то скребущий звук. Сойка снова крикнула… Звуки прекратились, а крик сойки замер вдали. Осторожно прошёл он ещё несколько минут вперёд и увидел вторую прогалину. Внимательно всматриваясь в неё из-за кустов, он заметил далеко впереди какое-то движение у самой земли. Сердце у него так и запрыгало в груди! Присмотревшись ещё раз внимательно, он снова заметил то же движение и увидел теперь ясно, что это голова самки оленя в густой траве. Движение, замеченное Рольфом, она делала ухом, чтобы прогнать сидевшую на нём муху. Рольф осмотрел пистон, собрался с духом и, приготовив ружьё, коротко, но пронзительно свистнул. Самка тотчас же вскочила на ноги, и в ту же минуту показался второй олень, поменьше, затем ещё молодой самец, и все они уставились в его сторону. Он поднял ружьё и увидел, что дуло его снова дрожит. Рольф опустил его и сурово сказал самому себе: «Я не хочу дрожать».Самка потянулась и медленно направилась в сторону озера. За ней последовал другой, поменьше, и остался один только самец. Рольф свистнул ещё раз, и олень превратился в неподвижную статую. Стараясь сдержать своё волнение, Рольф сказал: «хочу» и, твёрдой рукою подняв ружьё, прицелился и выстрелил. Олень вздрогнул, сделал прыжок и исчез. Рольф снова почувствовал то же неприятное ощущение, но зарядил ружьё и двинулся дальше.

Он увидел глубоко вдавленные следы в том месте, где подпрыгнул олень, но ни одной капли крови не было там. Он сделал ещё несколько шагов и снова увидел следы копыт, а подле красные пятна; ещё и ещё… прыжки становились более и более короткими… ещё сто ярдов… да, он лежал уже… раненный в самое сердце, испуская последнее дыхание.

Рольф громко вскрикнул, и где-то вблизи послышался ответный, воинственный клич. Из-за дерева вышел Куонеб.

– Я убил его, – крикнул Рольф.

Индеец улыбнулся.

– Я знал, что ты убьёшь его, и последовал поэтому за тобой; вчера вечером я знал, что у тебя будет лихорадка, и дал тебе уйти одному.

Осторожно, аккуратно сняли с оленя шкуру, и Рольф узнал все маленькие тайны этой процедуры.

Сняв шкуру с туловища (но не трогая головы и ног), Куонеб тщательно вырезал широкую полосу сухожилий, которые прикрывают мускулы, начиная от бедренных костей у таза до плеч; эти сухожилия служат индейцам для шитья вместо ниток. Затем он вырезал два длинных куска мяса, расположенных по обе стороны спинного хребта, и таких же два поменьше с внутренней стороны. Два эти куска, четыре окорока, сердце и почки он завернул в шкуру. Внутренности, голову, шею, ноги и копыта они оставили для лисиц; тазовую же кость он повесил на дерево, чтобы Великий Дух смилостивился над ними и послал им хорошую охоту. Обратившись затем к голове оленя, он сказал:

– Брат, прости нас! Нам жаль, что мы убили тебя. Но вот, смотри, мы воздаём тебе почести красных лучей.

Взяв с собой добычу, они отправились обратно в лагерь. Мясо спрятали в мешки, чтобы его не трогали мухи, и повесили в тени; кожу зарыли в тёплую грязь болота, а три дня спустя, когда шерсть отстала от кожи, счистили её прочь. Индеец приготовил из ясеня обруч, натянул на него сырую кожу и получил таким образом индейский том-том.

Он высох не раньше, как через два-три дня. По мере того, как сохла кожа, слышались всё чаще и чаще дребезжащие, как у пружины, звуки, которые указывали на то, что она всё сильнее и сильнее натягивается.

Вечером, сидя у огня и тихо напевая, попробовал Куонеб новый том-том:

 
Хо де хо… хи де хи.
 

На следующй день он встал до восхода солнца, поднялся на гору, сел на самую верхушку её и, ударяя в том-том, запел воззвание Дневному Богу, которого не пел ещё ни разу с того дня, когда они покинули великий утёс над Эземуком:

 
Отец, благодарим тебя:
Мы нашли хорошее место для охоты,
И в нашем вигваме есть теперь мясо.
 

21. Линия капканов и ловушек

Хижину для зимовки выстроили, заготовили и запас пищи, пора было приступить к не менее важному делу: заняться, ввиду приближения холодов, выбором мест для капканов и ловушек. Времени у них, собственно говоря, было ещё достаточно, но они хотели по возможности скорее установить капканы по всем направлениям леса на тот случай, если бы сюда явился вдруг новый траппер. Большинство пушных зверей – бобр, выдра, норка, мускусная крыса, енот – селятся преимущественно при речных долинах. Там же встречаются и те животные, которые, не имея надобности жить поблизости от воды, всё же ищут её, так как им в воде легче найти убежище, и к тому же там живёт их добыча; к таким животным принадлежат рысь, лисица, куница-рыболов и простая куница, которые питаются кроликами и мышами. Вот почему линия капканов и ловушек ведётся обыкновенно вдоль какой-нибудь долины до места её раздела и дальше по другой долине вплоть до её начала.

В конце сентября Рольф и Куонеб, захватив с собой постели, котелок, съестных припасов на четыре дня и два топора, вышли из дому в сопровождении Скукума и направились вдоль реки, которая впадала в озеро неподалёку от их хижины. Пройдя четверть мили, они выбрали первое место для капкана на куницу. Выбранное ими место находилось под высоким деревом на косе, которая образовалась здесь благодаря изгибу реки. Дерево это они отметили с трёх сторон. Пройдя двести ярдов, они нашли ещё одно удобное место и отметили его для ловушки. В одном месте косы они увидели извилистую тропинку, протоптанную, очевидно, выдрами.

– Место хорошее для железного капкана, – заметил Куонеб.

Несколько раз вспугивали они по дороге оленей, а в одном сыром, грязном месте, где олени перебирались обыкновенно на другой берег реки, они увидели множество следов маленьких копыт и между ними следы волков, медведей и горного льва, то есть пантеры. Скукум весь ощетинился и со страхом обнюхал следы пантеры, обнаруживая, какое сильное впечатление они произвели на него.

После пятичасовой ходьбы и работы пришли они, наконец, к другой реке, впадающей в первую, и в том месте, где соединялись две долины, образуя угол, увидели небольшое дерево, каким-то особенным образом обгрызанное зубами и исцарапанное когтями на расстоянии трёх и шести футов от земли.

– Медвежье дерево, – сказал Куонеб, и Рольф узнал от него следующее.

Медведи, как и большинство животных, придерживаются известного способа для отметки участка, который считают своим собственным. Чаще всего практикуемый способ заключается в том, что они оставляют свой собственный запах в разных местах избранного ими участка, прибавляя в некоторых случаях и более осязательные указания. Так, бобр пользуется для отметки небольшим комком грязи, волк взрывает землю задней ногой, а медведь царапает когтями и грызёт зубами дерево. Пока медведь живёт в избранном им участке, он возобновляет эти отметки всякий раз, когда находится вблизи сигнального дерева. Отметки эти практикуются больше всего летом, когда медведи спариваются и ищут подходящих спутников жизни; в это время они всегда бродят по лесу, оставляя отметки на выбранных ими сигнальных деревьях, так что каждый медведь, благодаря тонкому чутью своему, узнаёт пол бывшего до него здесь медведя и вместе с тем – по какому пути проследовав он дальше.

В этом случае охотники наткнулись на сигнальное дерево медведя, а немного погодя Куонеб указал Рольфу место, где на двух брёвнах, соединённых под углом у самого дерева, исцарапанном когтями и издававшего какой-то особенный запах, он увидел несколько волосков куницы. Это был сигнальный пост куницы, вполне пригодный для устройства ловушки.

Третье место они нашли на открытой травянистой прогалин! Они увидели там большой белый камень, а на нём шарики, оставленные лисицей.

– Каждая лисица, – объяснил Рольфу индеец, – проходя миля этого места, подойдёт к камню и обнюхает его, чтобы узнать, кто из соплеменниц её живёт здесь. Самое удобное место для железного капкана, потому что к обыкновенной ловушке ни одна лисиц не подойдёт.

Так мало-помалу узнал Рольф, что одни и те же привычки замечаются до некоторой степени у всех животных, не исключая даже мышей и землероек. Если мы не замечаем этого, то лишь потому, что внешние чувства наши и наблюдательность не так развиты, как у натуралистов и охотников, которые всегда знают, где надо искать следы четвероногих обитателей, и, судя по ним, могут сказать, какое именно животное живёт или не живёт в известной местности

22. Бобровый пруд

В полдень они находились уже в десяти милях от своего дома и успели за это время отметить пятнадцать ловушек для куниц, благодаря, конечно, опытности Куонеба, значительно сокращавшей им работу.

После полудня они снова пустились в путь. Река, вдоль которой они шли, превращалась постепенно в ручей, а местность кругом становилась всё более и более болотистой. Продолжая идти по течению реки, они внимательно присматривались к малейшим признакам, указывающим на присутствие пушных зверей, и с этой целью несколько раз переходили вброд на ту сторону реки и обратно. В одном месте Куонеб вдруг остановился и, внимательно присмотревшись к ручью, указал на то, что вода в нём далеко не прозрачная, мутная от грязи. Глаза его сияли, когда он, кивнув головой в ту сторону, где река брала своё начало, произнёс магическое слово: «бобр».

Отсюда они двинулись на запад, прошли сто ярдов по болотистой местности, густо поросшей ольхой, и увидели пруд неправильной формы, который разлился среди ивовых кустов, теряясь где-то далеко в болотистой почве. Продолжая идти вдоль реки, они скоро добрались до бобровой плотины длинной, изогнутой формы, из ивовых прутьев и тины; поверх неё сочилось множество ручейков, соединявшихся внизу и образующих ту речку, вдоль которой они только что шли.

Над прудом носились целые стаи дроздов, на воде плавали утки, а на верхушке сухой сосны сидела огромная голубая цапля. Везде кругом двигались и порхали ещё меньшие существа, оживляя окружающую их местность, а далеко впереди, на самой почти середине пруда, возвышался купол, сложенный из прутьев – бобровая хатка; несколько дальше позади неё виднелись ещё три таких же хатки. Бобров нигде не было видно, но свежая порубка деревьев, плавающие на воде и очищенные от коры ветки и длинная крепкая плотина служили для опытного глаза достаточным доказательством того, что здесь находится огромная колония бобров, полноправно владеющих этой местностью.

Бобровый мех принадлежал в то время к одним из самых ценных. Животное это легко попадает в капкан, а потому находка пруда была равносильна находке мешка с золотом. Они обошли его неправильные берега, и Куонеб указал несколько пристаней или маленьких доков, по краям которых находились глубокие отверстия, откуда бобры ныряли под воду. Там и сям поблизости пруда возвышались куполообразные муравьиные кучи, по направлению к которым шли тропинки, начиная от берега пруда. Индеец объяснил, что по ним ходят в солнечные дни бобры, которые греются на верхушке муравьиных гнёзд, а кишащие там муравьи выбирают личинок у них из меха. В одном месте, где берег образовал нечто вроде высокого мыса, который вдавался в воду, они нашли небольшой комок грязи с сильным запахом; индеец сказал, что это бобровая отметка, имеющая у бобров значение, равносильное «медвежьему» дереву у медведей.

Пруд показался им небольшим, а между тем они прошли четверть мили, пока добрались до верхней окраины его, где находилась вторая плотина с примыкающим к ней вторым прудом. Уровень последнего был несколько выше, и на нём находилась всего только одна хатка; за этим прудом они нашли ещё целый десяток прудов, причём уровень каждого последующего пруда был выше уровня предыдущего. На первом, самом большом, и на втором были хатки; все они принадлежали, очевидно, одной и той же колонии, так как везде заметны были свежие порубки.

– Да, хорошо! Мы получим, быть может, бобров пятьдесят, – сказал индеец.

Они знали теперь, что достигли обетованной земли.

Рольф с радостью готов был посвятить весь остаток дня исследованию пруда, затем поохотиться на бобров, когда вечером они выйдут из нор, но Куонеб сказал:

– Мы отметили только двадцать ловушек, а нам нужно сто пятьдесят.

Они направились к сухому месту на запад от прудов, где рос сахарный клён, и выбрали подле огромного дерева место для ловушки. После этого они отправились искать дорогу через крутые холмы, тянувшиеся на восток, надеясь по ту их сторону встретить реку, которая привела бы к их озеру.