Текст книги "Дело о бархатных коготках"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

Мейсон ждал на крыльце несколько минут, прежде чем услышал шаги Евы Белтер и щелчок замка. Открыв дверь, она встретила его улыбкой.

В холле горела только одна маленькая ночная лампочка, освещавшая лишь лестницу и мебель – пару кресел с прямыми спинками, нарядное зеркало, вешалку и стойку для зонтиков. На вешалке висел дамский плащ, в стойке находились три зонтика и две трости. Из перегородки с зонтиками сочилась струйка воды, образовав на полу лужицу, в которой отражался тусклый свет лампочки.

– Вы погасили свет, выходя? – спросил Мейсон шепотом.

– Нет, я оставила все так, как было.

– Это значит, что ваш муж, впуская кого-то, не зажег другого света, кроме этой маленькой лампочки?

– Наверное, так.

– А обычно на лестнице не горит больше света, пока все не пойдут спать?

– Когда как, – ответила она. – Наверху живет только Джордж. Он не интересуется нами, а мы им.

– Что ж, пошли наверх, – сказал Мейсон. – Зажгите свет.

Она повернула выключатель, и яркий свет залил лестницу. Мейсон двинулся первым, вошел в салон, в котором в прошлый раз разговаривал с Белтером. Дверь, в которой тогда появился Белтер, была закрыта. Мейсон нажал ручку, толкнул створку и вошел в кабинет.

Это была огромная комната, обставленная так же, как и салон. Здесь стояли большие кресла с тяжелой обивкой и письменный стол, раза в два превосходящий размерами стол Мейсона. Дверь в спальню была открыта, сразу же возле этой двери находился вход в ванную. Спальня и ванная также соединялись между собой. Джордж Белтер лежал на полу, в дверях между ванной и кабинетом. На нем был фланелевый халат, который распахнулся, обнажив тело.

Ева Белтер тихо вскрикнула и вцепилась в руку Мейсона. Он оттолкнул ее руку, подошел к лежащему и встал на колено. Джордж Белтер, несомненно, был мертв. На теле был след только одной пули, которая попала прямо в сердце. Все говорило о том, что смерть наступила мгновенно. Сунув руку под халат, Мейсон обнаружил, что тело покойного влажное. Он запахнул на убитом халат, перешагнул через труп и вошел в ванную.

Как и все помещения личных апартаментов Белтера, ванная комната была построена с размахом, как для великана. Ванна была больше ярда глубиной и приблизительно два с половиной ярда в длину. На вешалке рядом с огромным зеркалом висели свежие полотенца. Присмотревшись к ним, Мейсон обратился к Еве Белтер:

– Видите? Он купался и, вероятно, вышел прямо из ванной. Набросил халат, даже не вытершись – тело еще мокрое, а ни одно полотенце еще не использовано.

– Может быть, мистер Мейсон, стоить смочить и смять полотенце так, будто он им вытирался? – спросила она.

– Зачем?

– Не знаю. Просто мне пришло в голову…

– Если мы начнем подделывать улики, то тогда попадем в замечательную историю. Запомните это раз и навсегда. Кажется, что никто, кроме вас, не знает о том, что произошло. Полиция предъявит мне претензии, если я немедленно не сообщу о случившемся. Они также захотят узнать, почему вы решили вызвать сначала меня, а только потом позвонили им. Ваш поступок можно толковать весьма неоднозначно. Вы понимаете?

Она кивнула. Глаза у нее были большие и темные.

– Слушайте внимательно и запомните как следует, – еще раз повторил он. – Вам нельзя терять голову. Что, собственно, произошло? Вы скажете им то же, что и мне, с одним-единственным исключением: ни слова о том, что после бегства незнакомца вы поднимались наверх. Это то, что мне не нравится в вашем рассказе. Полиции это также не понравится. Если у вас было достаточно мужества подняться наверх, то почему вы не позвонили в полицию? Тот факт, что вначале вы сообщили об убийстве своему адвокату, вызовет у полиции подозрение в том, что у вас совесть нечиста.

– Мы ведь можем сказать им, что я советовалась с вами по другому делу, а потом возникла эта история, и я хотела вначале поговорить с вами, прежде чем вызову полицию.

– Это была бы ваша самая большая глупость, – рассмеялся Мейсон. – Тогда полиция заинтересовалась бы тем, что это за дело. И вы бы даже не заметили, как выложили бы прокурору отличный мотив для обвинения вас в убийстве мужа. То дело вообще не должно выйти наружу. Необходимо найти Гаррисона Бурка и предупредить его, чтобы он держал язык за зубами.

– Хорошо, но что будет с газетой? С «Пикантными известиями»? – спросила Ева Белтер.

– Вам не пришло в голову, что вместе со смертью мужа вы стали владелицей газеты? Вы теперь сами можете диктовать редакционную политику.

– А что, если он лишил меня наследства в завещании?

– Мы попытаемся отменить это завещание, а пока подадим заявление о том, чтобы вас назначили временным распорядителем имущества до окончания процесса.

– Хорошо, – поспешно согласилась она. – Я выбежала из дома, а что дальше?

– Вы были так испуганы, что выскочили, не задумываясь, из дома. Только не забудьте, что вы выбежали прежде, чем этот мужчина сбежал вниз. В холле вы набросили на себя плащ, который подвернулся вам под руку. Вы так нервничали, что схватили мужской плащ вместо собственного, который висел рядом.

– Я запомнила, а что дальше? – поторопила она все тем же быстрым, нетерпеливым тоном.

– Вы выбежали под ливень, – продолжал Мейсон, – и увидели у подъезда стоящую машину. Но вы были слишком взволнованы, чтобы присматриваться к ней. Вы не знаете даже, был ли это лимузин или кабриолет[1]1
  Автомобиль с открытым верхом.


[Закрыть]. Вы бросились бежать. Сразу же за вами выбежал из дома этот мужчина, вскочил в машину и зажег фары. Вы нырнули в кусты, думая, что он гонится за вами, но машина промчалась мимо и стала спускаться вниз. Вы бросились в погоню, потому что в это время подумали, как важно узнать номер и установить, кто был с мужем наверху, когда раздался выстрел.

– Так. И что дальше?

– То, о чем вы мне рассказывали. Вы боялись одна вернуться домой, поэтому побежали к ближайшему телефону. Только прошу не забывать, что все это время вы понятия не имели, что ваш муж мертв. Вы слышали только выстрел. Но не знали, кто стрелял: ваш муж в этого мужчину или же мужчина в мужа. Вы не знали, был ли выстрел метким и убит ваш муж или только ранен, или же он выстрелил сам в себя, когда этот мужчина был наверху. Вы запомните это все?

– Думаю, что да.

– Хорошо, – продолжал он. – Это объясняет, почему вы позвонили мне. Я сказал, что сейчас приеду. Но помните, что вы ничего не говорили об этом выстреле. Вы сказали мне просто, что у вас неприятности и что вы хотите, чтобы я приехал, потому что вы боитесь.

– А как вы объясните, что я позвонила именно вам? Мы должны найти какой-то предлог.

– Я могу быть вашим старым приятелем. Насколько я понимаю, вы нечасто появлялись в обществе вместе с мужем?

– Нет.

– Это прекрасно. В последнее время вы обратились ко мне пару раз по имени. Теперь постарайтесь делать это регулярно, особенно на людях. Вы позвонили ко мне как к приятелю, не думая особенно о том, что я являюсь адвокатом.

– Понимаю.

– Запомните ли вы все это, вот в чем вопрос.

– Запомню, – заверила она.

Мейсон осмотрелся:

– Вы говорили, что наверху осталась сумка. Поищите ее.

Ева Белтер подошла к столу и открыла один из ящиков. Сумка была внутри. Она достала ее.

– А что с револьвером? – спросила она. – Мы не должны что-нибудь с ним сделать?

Мейсон проследил направление ее взгляда и заметил револьвер, лежащий на полу, в тени стола, так, что сразу не бросался в глаза.

– Нет, мы не должны даже прикасаться к нему, – ответил адвокат. – Это для нас счастливая случайность. Полиция установит, кому он принадлежит.

Она нахмурилась:

– Странно, что кто-то стрелял, а потом оставил револьвер на полу. Мы не знаем, чей это револьвер. Вы не считаете, что с ним лучше что-то сделать?

– Что именно вы предлагаете? – усмехнулся Мейсон.

– Спрятать его куда-нибудь.

– Только попробуйте, – предупредил он. – Вот тогда вам действительно будет что объяснять полиции. Нет, лучше, чтобы полицейские сами его нашли.

– Я доверяю вам безгранично, Перри, – воспользовалась она предложением адвоката называть его по имени. – Но хотела бы сделать это иначе. Чтобы осталось только тело.

– Нет, – сказал он, тоном показывая, что разговор исчерпан. И спросил напоследок: – Вы все запомнили?

– Да.

Мейсон снял трубку телефона.

– Соедините меня, пожалуйста, с управлением полиции, – сказал он.

Глава 9

Сержант Билл Хоффман, который возглавлял оперативную группу полицейских, был высокий флегматичный мужчина, с медленными движениями и внимательными глазами. Он имел привычку многократно обдумывать все, прежде чем сделать выводы. Хоффман сидел в одной из комнат в доме Белтера и наблюдал за Мейсоном сквозь клубы дыма.

– Мы нашли бумаги, свидетельствующие о том, что Белтер был владельцем «Пикантных известий», – сообщил полицейский адвокату. – Вы знаете, того самого бульварного издания, которое шантажировало всех и вся вот уже пять или шесть лет.

– Я знал об этом, сержант, – ответил Мейсон спокойно.

– Давно? – спросил Хоффман.

– Нет, недавно.

– Как вы узнали?

– Этого я не могу вам сказать.

– Как вы оказались здесь до полиции?

– Вы слышали показания миссис Белтер, господин сержант. Она позвонила мне. Я был склонен предположить, что у ее мужа не выдержали нервы и он выстрелил в мужчину, который находился в его кабинете. Она сказала мне, что не знает, что, собственно, произошло, и боится одна пойти наверх.

– Чего она боялась? – спросил Хоффман.

Мейсон пожал плечами:

– Вы видели Белтера. Вы, наверное, догадываетесь, каким беспринципным человеком нужно быть, чтобы издавать газету типа «Пикантных известий». Можно смело предположить, что рука у него не была легкой. Меня не удивило бы также, если он не был слишком вежлив даже по отношению к женщинам.

Билл Хоффман какое-то время взвешивал слова адвоката.

– Мы будем знать значительно больше, когда выясним, кому принадлежал этот револьвер, – наконец сказал он.

– Вы думаете, что это удастся? – спросил Мейсон.

– Надеюсь. Номер не спилен.

– Да, я видел, как ваши люди его записывали. «Кольт», калибр восемь, правда?

– Верно, – ответил Хоффман.

На минуту наступила тишина. Полицейский молча курил, Мейсон сидел неподвижно, в позе человека, который либо абсолютно свободен, либо боится сделать малейшее движение, чтобы не выдать себя. Один или два раза Билл Хоффман поднял свой внимательный взгляд на Мейсона.

– Во всем этом деле есть что-то странное, мистер Мейсон, – заметил Хоффман. – Я не знаю, как вам это объяснить.

– Это уже ваши проблемы, господин сержант. Я обычно встречаюсь с убийствами гораздо позже, когда полиция закончит следствие. Для меня найти труп и наблюдать следствие в самом начале – дело новое и неосвоенное.

Хоффман посмотрел на собеседника и усмехнулся:

– Да, это довольно необычный случай, когда адвокат оказывается на месте преступления раньше полиции, правда?

– Действительно, – дипломатично признался Мейсон. – Я думаю, что могу согласиться на это определение – «необычный случай».

Хоффман минуту курил молча.

– Вы нашли уже этого племянника? – спросил Мейсон.

– Еще нет. Мы проверяли в местах, где он обычно бывает. Мы знаем, что вечером он был с одной красоткой в ночном заведении. Мы без труда нашли ее. Она утверждает, что он расстался с ней до полуночи. По ее словам, она видела Карла Гриффина в последний раз около половины двенадцатого.

Вдруг у подъезда раздался шум машины. Дождь уже прекратился, среди туч появился месяц. Сквозь шум мотора машины раздавался мерный грохот – стук-стук-стук. Машина остановилась, и послышался резкий звук клаксона.

– Что это такое, черт возьми? – сказал Хоффман, медленно поднимаясь с места.

Мейсон наклонил голову, прислушиваясь.

– Звучит так, словно кто-то приехал со спущенной шиной, – сказал адвокат.

Билл Хоффман двинулся к выходу, Перри Мейсон не замедлил последовать за ним. Сержант открыл дверь на крыльцо. У подъезда стояли четыре или пять полицейских машин. Автомобиль, который только что подъехал, остановился с наружной стороны машин, стоявших полукругом. Это была открытая спортивная двухместная машина с поднятыми боковыми стеклами. Человек за рулем сидел, повернувшись в сторону дома. Сквозь боковые стекла видно было белое пятно лица и руку на трубке сигнала, из которого извлекался непрерывный оглушающий рев.

Когда сержант Хоффман вышел на освещенное крыльцо, звук клаксона тотчас же прекратился. Дверца машины открылась, и пьяный голос пробормотал:

– У м-меня с-спустила шина, Дильи. М-мне самому не справиться. Не м-могу нагнуться. Ч-чувствую себя не очень. Иди отремонтируй, с-смени колесо.

– Это, наверное, племянник, Карл Гриффин, – нехотя бросил Мейсон. – Послушаем, что он сможет сказать.

– Если судить по его голосу, то немного, – буркнул в ответ Хоффман.

Они оба двинулись в сторону машины. Молодой человек выкарабкался из машины, неуверенно нащупал ногой подножку и повалился вперед. Он бы упал, если бы не ухватился рукой за корпус автомобиля. Он стоял неуверенно, качаясь вперед и назад.

– С-спустила ш-шина. Н-нужен Дильи. Т-ты не Дильи. Вас двое. Н-ни один из вас не Дильи. К-кто вы, черт побери? Что ищете здесь в такое время? Это время не для визитов.

Билл Хоффман сделал шаг в его сторону.

– Вы пьяны, – сказал он.

Молодой человек глянул на него и заметил раздраженно:

– К-конечно, пьян. Ч-что вы себе воображаете? З-зачем я выходил из дома? Ясно, ч-что пьян.

– Вы Карл Гриффин? – спросил терпеливо Хоффман.

– Ясно, ч-что Карл Гриффин.

– Тогда возьмите себя в руки. Ваш дядя убит.

На минуту наступила тишина. Молодой человек, все еще держась за машину, качнул раз головой, как будто пытаясь разогнать чад, окутывающий его мозг. Когда он заговорил, его голос звучал уже трезвее.

– Что вы сказали?

– Ваш дядя, потому что, кажется, Джордж Белтер был вашим дядей, убит час или полтора тому назад, – повторил сержант.

Молодой человек, от которого на расстоянии пахло алкоголем, сделал два или три глубоких вздоха, пытаясь как-то встряхнуться.

– Вы п-пьяны? – спросил Карл.

Сержант Хоффман усмехнулся.

– Нет, Гриффин, мы не пьяны, – терпеливо объяснил полицейский. – Это вы пьяны. Это вы весь вечер шлялись по каким-то злачным заведениям. Лучше войдите в дом и постарайтесь прийти в себя.

– Вы сказали, что он убит? – спросил молодой человек.

– Да, я сказал, что он убит, – подтвердил сержант.

Молодой человек неуверенно двинулся к дому. Спина у него была неестественно выпрямлена, плечи отброшены назад.

– Если так, – заявил Карл Гриффин, ни к кому не обращаясь, – то убила его эта сука.

– Какая сука? – быстро спросил сержант.

– Эта проститутка с невинной мордочкой. – Карл с трудом повернул к сержанту голову. – Его жена.

Хоффман взял его под руку и обратился к Мейсону:

– Мейсон, будьте так добры, выключите двигатель и погасите фары.

Карл Гриффин остановился и неуверенно повернулся назад.

– И с-смени ш-шину, – сказал он. – П-правую п-переднюю. Я ехал н-несколько миль на ободе. Н-нужно сменить.

Мейсон выключил мотор и фары, захлопнул дверцы, после чего быстро двинулся вперед за Хоффманом и молодым человеком, повисшим на руке полицейского. Он успел еще открыть перед ним входную дверь.

При свете в прихожей Карл Гриффин оказался довольно красивым молодым человеком, несмотря на раскрасневшееся от алкоголя лицо, отмеченное разгульной жизнью. Глаза у него были опухшие и налитые кровью, но осанка была врожденная, выражающая достоинство и воспитание светского человека, умеющего приспособиться к любой ситуации.

Хоффман обернулся к молодому человеку и критично осмотрел его с головы до ног.

– Сколько времени вам нужно для того, чтобы протрезветь, Гриффин? Мы хотим с вами поговорить.

Гриффин кивнул:

– М-минуточку. Сейчас буду трезвым.

Он отодвинул сержанта в сторону и, пошатываясь, исчез в дверях туалета. Хоффман посмотрел на Мейсона.

– Пьяный вдрызг, – заметил Мейсон.

– Факт, – согласился Хоффман. – Но для него это не впервые, у него есть опыт. Он вел машину в гору, по скользкой дороге, к тому же со спущенной шиной.

– Да, он должен хорошо уметь водить машину, – признал Мейсон.

– Любят друг друга с Евой Белтер, как кошка собаку, – сказал сержант Хоффман.

– Вы думаете о том, что он сказал о ней?

– Конечно. О чем еще я мог думать?

– Он пьян, – резонно заметил Мейсон. – Вы ведь не будете, надеюсь, подозревать приличную женщину на основании бессмысленного замечания пьяного человека?

– Да, он пьян, но машину привел целую. Может быть, умеет также и трезво думать, несмотря на то, что пьян.

Мейсон пожал плечами.

– Ладно, пусть будет так, – отнесся он к этому с пренебрежением.

Из туалета донеслись приглушенные звуки рвоты.

– Могу спорить, что он протрезвеет, – снова начал сержант, взглянув на Мейсона недоверчивым взглядом, – и трезвый повторит то же самое.

– А я спорю, что будет пьян ничуть не меньше, – ответил Мейсон. – Даже если будет казаться трезвым. Такие люди могут кого угодно ввести в заблуждение, когда выпьют. Они ведут себя вроде бы трезво, а в действительности понятия не имеют, что делают и говорят.

Хоффман посмотрел на адвоката и улыбнулся:

– Что вы говорите, мистер Мейсон? Неужели вы заранее стараетесь дискредитировать его показания?

– Ничего такого я не сказал.

– Конечно, не сказали, – расхохотался Хоффман. – По крайней мере, прямо не сказали.

– Ему сейчас не повредила бы чашечка крепкого кофе, – подсказал Мейсон. – Пойду на кухню, посмотрю…

– В кухне должна быть экономка, – подхватил Хоффман. – Вы не обижайтесь, мистер Мейсон, но я хотел бы поговорить с Карлом наедине. Я не совсем четко представляю вашу роль в этом деле. Мне кажется, что вы одновременно и адвокат, и друг семьи.

– Я не барышня, чтобы обижаться, – ответил Мейсон. – Я прекрасно понимаю ваше положение, господин сержант, работа есть работа. Но раз уж я здесь нахожусь, то я останусь. У меня тоже работа.

Хоффман кивнул:

– Вы должны найти экономку на кухне. Ее зовут миссис Вейт. Мы уже допросили и ее, и ее дочь. Идите и попросите приготовить кофе. Много кофе, потому что парням наверху он пригодится точно так же, как и этому нетрезвому типчику.

– Постараюсь, – сказал Мейсон.

Он прошел через раздвижные двери из салона в столовую, толкнул дверь в буфетную и оттуда вошел в кухню, которая оказалась огромной и была ярко освещена. У стола сидели две женщины. Они сдвинули стулья с прямыми спинками и сидели рядом, разговаривая тихими голосами. Когда Перри Мейсон вошел, они сразу замолчали и подняли на него глаза.

Старшей женщине было под пятьдесят: припорошенные сединой волосы, черные матовые глаза, посаженные так глубоко, что тени глазниц совершенно скрывали их выражение. У нее были продолговатое лицо, тонкие стиснутые губы и широкие скулы. Черное платье еще больше старило ее.

Вторая была значительно моложе, самое большее в возрасте двадцати двух лет, с волосами черными как смола и очень блестящими черными глазами, пламенный блеск которых странно контрастировал с матовостью глубоко посаженных глаз старшей женщины. Губы у младшей были полные и ярко-красные, лицо умело нарумянено и припудрено, брови тонкие, черные, хорошего рисунка, ресницы длинные.

– Миссис Вейт? – спросил Мейсон, обращаясь к старшей женщине.

Она кивнула, не раскрывая стиснутых губ. Сидящая рядом с ней девушка отозвалась глубоким грудным голосом:

– Я Нора Вейт, ее дочь. Что вы хотите? Матушка совершенно выбита из равновесия.

– Да, я знаю, – с сочувствием сказал Мейсон. – Я пришел спросить, не могли бы вы приготовить немного кофе? Как раз вернулся Карл Гриффин, и мне кажется, что чашка крепкого кофе очень бы ему пригодилась. Кроме того, наверху несколько полицейских ведут расследование и также охотно выпили бы кофе.

Нора Вейт сорвалась со стула.

– Ну, конечно. Правда, матушка?

Она взглянула на старшую женщину, которая снова кивнула.

– Я этим займусь, – сказала Нора Вейт.

– Нет, – отозвалась мать сухим, как шелест кукурузы, голосом. – Я сама этим займусь. Ты не знаешь, где что находится.

Она отодвинула стул и прошла на другую сторону кухни, к буфету. Открыв дверцу, она достала громадную кофемолку и коробку. На ее лице не отражалось никаких чувств, но она двигалась так, словно очень устала. У нее были плоская грудь, плоские бедра и плоские стопы, которые лишали ее шаги эластичности. В ее поведении сквозили уныние и подавленность.

Девушка повернулась к Мейсону и улыбнулась ему полными, красивыми губами.

– Вы из полиции? – спросила она.

Мейсон покачал головой:

– Нет, я адвокат Перри Мейсон и здесь по просьбе миссис Белтер. Это я вызвал полицию.

– А-а, – сказала Нора Вейт. – Я слышала о вас.

Мейсон повернулся к ее матери.

– Вы неважно себя чувствуете – может быть, лучше мне заварить кофе? – предложил он.

– Нет, – ответила она таким же сухим, бесцветным голосом. – Я справлюсь.

Она насыпала в емкость кофе, налила в кофеварку воды и, подойдя к кухонной плите, зажгла газ. Некоторое время она смотрела на кофеварку, а потом все тем же тяжелым шагом вернулась к своему стулу. Села, сплела руки на коленях и застыла, уставив неподвижный взгляд в стол.

Нора Вейт подняла взгляд на Мейсона:

– Боже, это было ужасно!

Мейсон кивнул.

– Вы не слышали выстрела? – спросил он между прочим.

Девушка покачала головой:

– Нет, я спала как убитая. Откровенно говоря, я проснулась только тогда, когда пришел один из полицейских. Они позвали матушку наверх и, наверное, вообще не знали, что я сплю в соседней комнате. Они хотели осмотреть служебные помещения, пока матушка находилась наверху. Я проснулась и вижу, что рядом с моей постелью стоит какой-то мужчина и пялится на меня.

Она опустила глаза и тихо захихикала, давая понять, что не считает приключение особенно неприятным.

– И что? – спросил Мейсон.

– Они вели себя так, точно поймали меня с дымящимся револьвером в руке. Велели мне одеться, не спускали с меня глаз даже тогда, когда я одевалась. Потом взяли меня наверх, на допрос.

– И что вы им сказали? – заинтересовался Мейсон.

– Правду. Что я легла спать и сразу же заснула, а когда проснулась, то этот полицейский стоял рядом с моей постелью и пялился. – Довольная собой, она через минуту добавила: – Они мне поверили.

Ее мать продолжала сидеть, сплетя руки на коленях и уткнув взгляд в стол.

– И вы ничего не видели и не слышали? – продолжал расспрашивать Мейсон.

– Ничегошеньки.

– И ни о чем не догадываетесь?

– Ни о чем, – тряхнула она головой, – что можно было бы повторить вслух.

– А то, – кинул он на нее острый взгляд, – что не годится для повторения?

– Конечно, – кивнула она, – я здесь только неделю, но за это время…

– Нора! – оборвала ее мать голосом, который вдруг потерял свою сухость и прогремел, как хлопок кнута.

Девушка умолкла, Перри Мейсон бросил взгляд на мать. Та даже не подняла глаз от стола, когда он обратился к ней:

– Вы также ничего не слышали, миссис Вейт?

– Я здесь прислуга. Ничего не вижу, ничего не слышу.

– Это очень похвально в вашем положении, пока дело идет о мелочах. Но я не знаю, будет ли полиция придерживаться этого мнения в деле об убийстве, и не будете ли вы вынуждены вспомнить все, что видели и слышали.

– Я ничего не видела, – сказала она.

– И не слышали?

– Нет.

Мейсон косо посмотрел на нее. Он чувствовал, что женщина что-то скрывает.

– Полицейским вы отвечали так же?

– Кофе сейчас закипит. Может быть, убавите газ, чтобы он не выкипел?

Мейсон повернулся к плите. Из кофейника начинал подниматься пар.

– Я буду присматривать за кофе, а тем временем хотел бы узнать, отвечали ли вы полицейским таким же образом.

– Каким образом?

– Так же, как сейчас.

– Я сказала им то же самое: что ничего не видела и ничего не слышала.

Нора Вейт захихикала.

– Это версия, от которой матушка не отступится, – заметила она.

– Нора! – обрезала ее мать.

Мейсон не спускал глаз с обеих женщин. Его лицо оставалось совершенно спокойным, только глаза были твердыми и настороженными.

– Вы знаете, миссис Вейт, я адвокат. Если вы можете что-то сказать, то сейчас самое время для этого, лучше не придумаешь.

– М-м-м, – ответила бесцветно миссис Вейт.

– Что это значит?

– Я согласна с тем, что лучше не придумаешь.

Минуту царила тишина.

– И что? – спросил Мейсон.

– Мне нечего сказать, – закончила она, по-прежнему глядя в стол.

В эту минуту вода в кофеварке стала булькать. Мейсон убавил пламя.

– Я достану чашки и блюдца, – сказала девушка, срываясь с места.

– Сиди, Нора, – скомандовала ей мать. – Я сама этим займусь. – Она отодвинула стул, подошла к буфету, достала несколько чашек и блюдечек. – Сойдут им и эти.

– Но, матушка, – возразила Нора, – это чашки для шофера и прислуги.

– Ведь это же полицейские. Какая разница?

– Большая разница.

– Это мое дело. Ты знаешь, что сказал бы хозяин, если бы был жив? Не дал бы им вообще ничего.

– Но он умер, – ответила Нора. – Теперь здесь будет хозяйничать миссис Белтер.

Миссис Вейт повернулась и посмотрела на дочь своими глубоко посаженными матовыми глазами.

– Я в этом не уверена, – заявила экономка.

Мейсон налил кофе в чашки, после чего снова слил его в кофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным и дымящимся.

– Не могу ли я попросить какой-нибудь поднос? Я возьму кофе для сержанта Хоффмана и Карла Гриффина, а вы можете подать наверх.

Миссис Вейт без слов подала ему поднос. Мейсон налил три чашки, взял поднос и через столовую вернулся в салон.

Сержант Хоффман стоял, широко расставив ноги и наклонив вперед голову. Карл Гриффин сидел обмякший на стуле, с помятым лицом и налитыми кровью глазами. Когда Мейсон вошел с кофе, сержант говорил:

– Вы совсем не так отзывались о ней, когда приехали.

– Я был тогда пьяным, – ответил Гриффин.

Хоффман бросил на него испепеляющий взгляд:

– Люди часто говорят в пьяном виде правду и уходят от искреннего ответа, когда трезвы.

Гриффин поднял брови, выражая вежливое удивление.

– Правда? – переспросил он. – Я никогда не замечал за собой ничего подобного.

В этот момент сержант Хоффман услышал за спиной шаги Мейсона. Он повернулся и широкой улыбкой встретил дымящийся кофе.

– Вы просто молодец, мистер Мейсон. Вы подоспели очень вовремя. Выпейте кофе, мистер Гриффин, вы сразу же почувствуете себя лучше.

Гриффин кивнул:

– Очень аппетитно пахнет, но я и так чувствую себя нормально.

Мейсон подал ему чашку.

– Вы ничего не знаете о существовании завещания? – неожиданно спросил Хоффман.

– Я предпочел бы не говорить об этом, господин сержант, если вы ничего не имеете против.

Хоффман взял у Мейсона чашку.

– Так уж странно получается, – заявил полицейский Гриффину, – что я почему-то имею кое-что против вашего желания. Прошу ответить на вопрос.

– Да, завещание существует, – неохотно признался Гриффин.

– А где оно?

– Этого я не знаю.

– Тогда откуда вы знаете о его существовании?

– Дядя сам мне его показывал.

– И что в нем сказано? Все наследует жена?

Гриффин покачал головой:

– Из того, что мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.

Сержант высоко поднял брови и присвистнул:

– Это совершенно меняет суть дела.

– Какую суть дела? – спросил Гриффин.

– Ну, все предпосылки следствия, – объяснил Хоффман. – Ее существование зависело от того, останется ли мистер Белтер в живых. С момента его смерти она практически оказывается на мостовой.

– Насколько мне известно, они жили друг с другом не самым лучшим образом, – поспешил объяснить Гриффин.

– Это еще ни о чем не свидетельствует, – ответил Хоффман задумчиво. – В таких случаях мы стараемся прежде всего установить мотив.

Мейсон широко улыбнулся Хоффману.

– Неужели вы серьезно могли предполагать, что миссис Белтер убила своего мужа? – спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом была смешной.

– Я провожу предварительное следствие, мистер Мейсон. Я пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда перво-наперво ищем мотив. Вначале необходимо установить, кто получает выгоду от убийства, а уж затем…

– В таком случае, – вмешался Гриффин трезвым голосом, – подозрение должно пасть на меня.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Хоффман.

– Согласно завещанию, – медленно сказал Гриффин, – я наследую все. Я не делаю из этого особого секрета. Дядя Джордж симпатизировал мне больше, чем кому-либо другому. Это значит, что он симпатизировал мне настолько, насколько позволял ему характер. Потому что я сомневаюсь, чтобы он вообще был способен на настоящую любовь и симпатию к кому бы то ни было.

– А какие чувства питали к нему вы? – спросил Хоффман.

– Я очень уважал его ум, – ответил Гриффин, старательно подбирая слова. – Я ценил некоторые черты его характера. Он жил совершенно одиноко, потому что у него было обостренное чувство на всякого рода ложь и лицемерие.

– Почему это должно было осуждать его на жизнь в одиночестве? – спросил Хоффман.

Гриффин сделал чуть заметное движение плечами.

– Если бы у вас был ум, как у моего дяди, – сказал молодой человек, – то вам не нужно было бы спрашивать. У Джорджа Белтера был мощный интеллект. Он мог каждого увидеть насквозь, заметить любую фальшь. Он принадлежал к людям, которые никогда ни с кем не дружат. Он был настолько самостоятельным, что ему не требовалось искать опоры в ком-либо, поэтому ему не нужны были друзья. Его единственной страстью была борьба. Он сражался с целым миром, сражался со всеми и с каждым.

– Только не с вами? – вставил Хоффман.

– Нет, – признался Гриффин, – со мной он не сражался, потому что мне плевать на него и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Я говорил ему, что я о нем думаю. Я был с ним честен.

Сержант Хоффман прищурил глаза:

– А кто его обманывал?

– Что вы хотите узнать?

– Он, вы сказали, любил вас потому, что вы его не обманывали.

– Так оно и было.

– Вы подчеркнули себя.

– Это вышло случайно, я не имел намерения подчеркивать свою скромную особу.

– А что с его женой, миссис Белтер? Он ее любил?

– Не знаю. Он не разговаривал со мной о жене.

– Она его, случайно, не обманывала? – не уступал сержант Хоффман.

– Откуда я могу это знать?

Хоффман не спускал глаз с молодого человека.

– Вы не слишком-то разговорчивы. Ну что же, раз вы не хотите говорить, ничего не поделаешь.

– Но я хочу говорить, сержант, – возразил Гриффин. – Я скажу вам все, что вы пожелаете узнать.

Хоффман вздохнул.

– Вы можете точно сказать, где вы были в то время, когда было совершено преступление? – устало спросил он.

Гриффина залил румянец.

– Мне очень жаль, сержант, но я не могу.

– Почему?

– Потому что, во-первых, не знаю, когда было совершено преступление, а во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не смог бы вспомнить, где я тогда находился. Я боюсь, что немного перебрал сегодня. Вначале я был в обществе одной молодой особы, а попрощавшись с ней, заглянул еще в пару приятных мест. Когда я хотел вернуться домой, у меня спустила проклятая шина, и я понимал, что слишком пьян, чтобы починить ее. Я пытался найти какой-нибудь гараж, чтобы оставить автомобиль и взять такси, но лило как из ведра. В результате я ехал и ехал на проклятой спущенной шине, и это, должно быть, тянулось целый век.