Текст книги "Красное ухо"

Автор книги: Эрик Шевийар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Красное ухо какое-то время упивается всеми этими контрастами, но вот его голова тяжело падает на грудь, и минуту спустя его зычный храп полностью заглушает робкий присвист почивающих дам.

III

Он снова дома, но теперь он – Африканец. Стоит кому-нибудь произнести Мали, как он уже тут как тут: это имеет к нему непосредственное отношение, дайте высказаться эксперту. Если же собеседники обходят Мали стороной, он сам напоминает им о его существовании. Лето в Мали, фрукты в Мали, комары в Мали, школа в Мали, ночи в Мали, демократия в Мали, экология в Мали, музыка в Мали.

А когда речь заходит о вине, он говорит, что в Мали нет вина.

А если вдруг воцаряется тишина, он спешит ее нарушить, чтобы сообщить присутствующим, что в Мали тишина совершенно не такая, как здесь. В Мали тишина другой плотности, другой фактуры, если угодно. Она словно соткана из нитей иного сорта. А, да что там объяснять! Все равно это можно только почувствовать. Тишина в Мали – это нечто особенное. Тишина в Мали – это, ну как бы вам сказать. Тишина в Мали гораздо полнее. Гораздо плотнее и населеннее.

Гораздо шумнее, что ли.

Ни одна трапеза с его участием не проходит без слов ньебе [39]39
  Ньебе – растение семейства бобовых.


[Закрыть]и сорго.Еще он любит слово фонио [40]40
  Фонио – африканский мелкозернистый злак.


[Закрыть]и иногда умудряется ввернуть то под соусом гомбо.Господи, как же он нас утомил! А известно ли вам, что в Мали… А представьте себе, что в Мали… Мне, как человеку, только что вернувшемуся из Мали… Мне как человеку, любящему и знающему Мали… Если бы вы, как и я, побывали в Мали… Да взять хотя бы Мали… А вот в Мали, между прочим… Ну надо же, совсем как в Мали…

Хотя нет. Ничто никогда не бывает как в Мали. Потому что в Мали все совсем по-другому.

Да, здесь нет ничего общего с Мали, и он ясно дает нам это понять. То, что он пережил в Мали, это невыразимо словами, что, впрочем, может быть сказано по-разному. Невероятно, немыслимо, неописуемо, непередаваемо, неизъяснимо и невообразимо… Когда же синонимический ряд исчерпан, в запасе остается задумчивый взгляд, еще более красноречивый.

Все подробности считываются по взмахам его ресниц.

К нему быстро возвращается дар речи. Он говорит о звездном небе Африки так, словно вернулся с Сатурна. Что касается здешнего звездного неба, он старается на него не смотреть. Пустая трата времени и сплошное разочарование. Он уже видел все, что можно узнать о небе. Астрономия для него пройденный этап. Там, в Мали, звезды совсем не такие, как здесь. То, что мы видим здесь, – бледная копия того, что он видел там. Так что ему не имеет смысла задирать голову, рискуя свернуть себе шею, ради этой дешевой бутафории.

Носком ботинка он сердито пинает ни в чем не повинный камень.

Он вернулся в свой скучный, серый город в последний день карнавала перед началом Великого поста. Все бросали конфетти. Ему, вкусившему безудержного африканского веселья, эта пародия на праздник казалась зрелищем удручающим. Сыпавшаяся на головы прохожих красно-сине-зеленая стружка радовала не больше проливного дождя, и мутная весенняя слякоть делалась от нее только вязче и противнее. Улицы были запружены людьми, но казались пустыми. У него язык не поворачивался назвать этих жутких прохожих, эти серые маски «народом».

А что если Белые – это мертвые Черные?

Проходя мимо витрины магазина, он украдкой косится на свое лицо, убеждаясь в том, что его черты выразительны и энергичны и лучшего определения для него просто не придумать. Он бывал в Толомандио, Тьенфале, Морибабугу, Сале, Табакоро, Сирибугу, Зантигиле, Володо, Марке, Кунге, Корокоро, Бле, Тиголе, Йоги, Фанзане, Синзане, Кумуни, Томале, Гуни, Вакоро, Мафейе, Териабугу, Ниамосо, Самане, Янгасо, Н’Гуме, Даклане, Мансаре, в отличие от некоторых.

И кое-где даже не раз.

Он как свои пять пальцев знает Диабугу, Замбугу, Бингедугу, Диалакоробугу, он – Африканец, ему больно смотреть по сторонам, его взгляд повсюду натыкается на стены. Он несдержанно смеется. Его рука не выпускает твоей руки. Сядь же за его стол, испей воды из его чаши, отведай еды из его тарелки, влейся в его танец, отдай ему своих детей на воспитание – он воспитает их как своих собственных. Он – Африканец. Он мужественно переносит свое изгнание, но внутри него все поет: Африка! Африка!

Если так будет продолжаться, у него частенько станут проверять документы и ему придется переселиться в сквот.

«А еще я видел гиппопотамов!» – нахально заявляет он. Его глаза блестят. Словно он усыновил гиппопотаменка. Конечно, он нам его покажет, если попросить понастойчивей. Пока что я держу его в ванне, но это временно. Его мать умерла у меня на глазах. Я дал ей слово, что не брошу малыша. Ее предсмертный стон до сих пор стоит у меня в ушах. Я видел закат Африки в ее закатывающихся зрачках. Это мальчик трех недель от роду.

Он с каждым днем все менее резвый.

А ведь его же еще надо кормить, животное такого размера! Он уже весит сто тридцать кило, а запросы у него растут не по дням, а по часам. Он поглощает немыслимое количество сена. Боюсь, скоро он перестанет умещаться в ванне. Достаточно ему вильнуть хвостом – в квартире потоп. А оставишь его без присмотра, он все переворачивает вверх дном. Соседи недовольны. Но он такой милый, такой забавный. Такой неуклюжий и смешной.

Нет, ничего мы не увидим. Малыш сбежал. Наверно, через канализацию или через окно. Или же через люк, ведущий на чердак, откуда запросто можно выбраться на крышу.

Он делает удивленное лицо каждый раз, когда, топнув ногой, не поднимает облака пыли. Сразу видно, человек еще в Европе не акклиматизировался. «Я был в Африке», – лаконично объясняет он официанту, заметившему, что его долго не было видно, продавцам, уже было считавшим, что он умер. Я был в Африке. Как же мало надо, чтобы утереть им нос.

«А вот в Мали торговаться можно везде», – заявляет он кассирше в супермаркете, которая смотрит на него с искренним сочувствием.

Или это искреннее недоумение? Вообще, надо сказать, он несколько разочарован оказанным ему здесь приемом. Конечно, ему задают вопросы, но он не уверен, что они продиктованы любопытством, а не вежливостью. Потому что те самые люди, которые их задают, как правило, совсем не слушают его ответов – между прочим, предельно четких и обстоятельных, – а если он имеет неосторожность прерваться, чтобы сглотнуть слюну, бесцеремонно пускаются в рассказы о собственных путешествиях.

Неужели они не понимают, что это никому не интересно?

Но самые противные – это те, которые якобы, тоже бывали в Африке. А среди них наиболее отвратительны те немногочисленные элементы, что сразу создают вокруг себя много шума, раздражающе поддакивая всему, что он говорит, перебивают его, лезут во все дыры, комментируя каждое его слово и вешая на уши своих слушателей безобразнейшую лапшу, да еще с таким самодовольным видом, что так и хочется сбить с них спесь, поймав их за нос.

Это – те, которые якобы тоже бывали в Мали.

К нему быстро возвращается дар речи. Он говорит о звездном небе Африки так, словно вернулся с Сатурна. Что касается здешнего звездного неба, он старается на него не смотреть. Пустая трата времени и сплошное разочарование. Он уже видел все, что можно узнать о небе. Астрономия для него пройденный этап. Там, в Мали, звезды совсем не такие, как здесь. То, что мы видим здесь – бледная копия того, что он видел там. Так что ему не имеет смысла задирать голову, рискуя свернуть себе шею, ради этой дешевой бутафории.

Да, ко всему прочему он часто повторяется.

Он тщательно расставляет на полке трех крошечных гиппопотамчиков, не менее тщательно высеченных из зуба более крупной особи. Рядом с ними он ставит эбенового слоника с бамакской ярмарки. Все это так не похоже на дешевые безделушки, которыми кичатся глупые туристы. У него есть и еще один повод для гордости: он так и не купил тогда эту замечательную догонскую дверь, ведь это превратило бы его в циничного расхитителя народного богатства, к тому же даже после ожесточенной торговли цена за дверь значительно превосходила его возможности.

Зато он на всю жизнь сохранит сморщенный и сплющенный фрукт, который обнаружил на дне своей дорожной сумки.

Старое яблочко голден, тайно закравшееся к нему в багаж накануне отъезда и за месяцы путешествий ни разу не выдавшее своего присутствия. Он прищуривает глаза, чтобы отвлечься от бетонных берегов Ушского канала и увидеть радостное мерцание Нигера. Его часто можно встретить в зоопарке. Так вот, оказывается, куда подевались все обитатели саванны, все эти жирафы, львы, гиппопотамы… Что ж, контекст описан, можно и главных персонажей вводить.

Не зря же он перечитывал Бальзака.

Первые несколько дней он следит, чтобы вода не текла напрасно, пока он чистит зубы. Апельсины он ест по-африкански: надкусывает корку, сдавливает плод в кулаке и смачно всасывает сок. Его пальцы барабанят по столу, по капоту автомобиля, по всему, что способно издавать звуки. Весь мир для него перкуссионный оркестр. Ему придется надеть наручники, чтобы он перестал барабанить нам по мозгам.

Идя по улице, он вдруг замечает, что напевает малийский государственный гимн.

 
На благо Африки и на благо Мали
Мы будем нести свободы знамя.
На благо Африки и на благо Мали
Мы сплотимся, и победа будет за нами.
О Мали сегодняшнего дня!
О Мали завтрашнего дня!
Надеждой светятся наши поля,
Верой полнятся наши сердца.
 

Но проходит несколько дней, и он убирает свой туарегский брелок из разноцветных кожаных ленточек в дальний ящик комода. Проходит несколько дней, и он возвращается к своим прежним привычкам. Как ни странно, никто не воспользовался его отсутствием, чтобы занять его место. И перед нами по-прежнему наш старый добрый знакомый – тот самый, что мог бы зваться Жюлем, Альфонсом или Луи-Мари. Его по-прежнему не отличить от миллионов ему подобных. И, стало быть, это он бродит по серому городу, поглубже засунув руки в карманы.

Свою шхуну он держит в маленьком порту прогулочных плавсредств в Сент-Узаже (неподалеку от Кот-д’Ор). [41]41
  Игра слов: город Сент-Узаж (Saint-Usage), в дословном переводе «святой обычай» или «святая привычка», находится в департаменте, граничащем с Кот-д’Ор – в дословном переводе «золотой берег», что расположен в глубине страны и не имеет морских границ.


[Закрыть]

Однако он остается Африканцем. Если не верите, он может вам назвать Комбайю, Промани, Тобомку, Биезо, Гангу, Торекунго, Кутиалу, Тиона, Сеуласо, Босони, Томиниам, Конг, Тене, Фонгасо, Конгену, Уан, Уену, Кеседугу, Киндию, Мандио, Парандугу, Бугуни-Гану, Сомо, Богоссони, Сононсо, Кутиенсо, Кемини, Унджу, Нумудугу, Манабугу, где он был, в отличие он некоторых.

Встретив на улице чернокожего, он заговорщицки ему улыбается (первые несколько дней).

Однако он должен признаться, что с удовольствием сливается с толпой, словно заходит в море, испытывая легкость и облегчение. Он становится невесом и невидим. Возможно, его здесь нет. Никто не сможет точно сказать. А он тем временем погружается в поток своих смутных мыслей или, напротив, выныривает из глубин своего сознания и устремляется в открытое пространство, охватываемое взглядом. Ему больше не нужно отвечать за свое присутствие и следить за выражением своего лица.

И черствое равнодушие толпы для него отраднее и нежнее бальзама.

Так он и не сошьет себе костюма из отреза великолепной оранжевой бумазеи с синим геометрическим узором, привезенного им из Сегу. Сейчас все его мысли заняты грядущей поездкой по Финистеру [42]42
  Финистер – департамент в Бретани.


[Закрыть]. Чтобы вспомнить дух Африки, он сует нос в банку арахисовой пасты. Под действием это мощного психотропа ему порой все еще удается увидеть картины африканской жизни. «Мали ищет свой путь развития между традицией и современностью», – обычно заявляет он в таких случаях и многозначительно поднимает указательный палец к небу.

Указуя прямиком на луну.

Дух Африки ускользает от него. Он начинает поучать. Послушаем-ка его краем уха. По их дорогам разъезжает наш металлолом. Книги, поступающие в их библиотеки, – это отвратительная слащавая макулатура, которую по ошибке не уничтожили. Их поликлиники получают просроченные медикаменты. По телевидению идут самые гнусные наши сериалы. Так богатые страны помогают Африке – сбрасывая на нее вагоны собственных отходов.

И с этим нельзя не согласиться.

Анимизм – не важно, суеверие это или нет, – бесспорный плод незаурядной политической мудрости. Действительно ли гибельно стучать ногами по краю колодца? Неизвестно, зато вода в колодце всегда остается чистой. Правда ли, что в рощах водились духи? Неизвестно, зато никому не приходило в голову уничтожать редкие породы деревьев. Правда ли, что охотник, пронзивший копьем беременную самку, обрекал свою жену на смерть во время родов?

Он задает вопрос, глядя вам прямо в глаза.

А правда ли, что охотник, отличавшийся неоправданной кровожадностью, умирал, не оставив потомства? Неизвестно, но фауна саванны сохранялась. Массовая христианизация и исламизация привели к тому, что человек считает себя в расчете с Богом, если совершает ежедневные молитвы и не нарушает запреты, а тем временем спокойно грабит, загрязняет и уничтожает природу. Антилопы исчезли. В саванне остались одни гиены. Их деланый смех звучит ужасно.

Вот до чего он докатился: везде, как попугай, повторяет идеи своего приятеля Басакоро, выдавая их за свои.

Все, он выдохся, ему больше нечего рассказать. Это еще не паника, но уже чувствуется, что он готов на все, лишь бы не лишиться публики. В результате мы узнаем, что однажды он видел, как гигантский ящер выскочил из пруда священных кайманов, что в Стране догонов, схватил молоденькую газель, которая наивно пришла утолить жажду, и утащил ее на илистое дно. Мы вздрагиваем, представляя себе эту историю в нашем климате.

Вместо илистого пруда у нас был бы прозрачный ручей, а вместо ящера и газели… скажем, волк и ягненок.

Его положение с каждым днем все отчаяннее. Он уже делится чужими воспоминаниями. Как-то раз, когда он спал, вокруг его ноги обвилась змея. В другой раз он лежал на песке, и скорпион укусил его в мочку уха. На его глазах трое мужчин палками забили белку. Однажды на него напал бородавочник, и своим спасением он обязан исключительно вмешательству другого бородавочника, который соперничал с первым и вонзил свои клыки ему в бок.

Ну да, ну да.

На самом деле, из представителей животного мира он видел только синих горлиц, несколько странных стрекоз и много-много агам. Их, кстати, едят, без тени улыбки сообщает он слушателям, демонстрируя фотографию довольно крупной и драной ящерицы. Берешь агаму, отрубаешь ей хвост, голову, лапки, вспарываешь брюхо, потрошишь и обжариваешь со всех сторон, добавив специй по вкусу.

На вкус не хуже хамелеона.

Не слушайте его, заткните ему рот. Он снова на родной земле. Да-да, это он шагает в своих зеленых резиновых сапогах. От него пахнет влагой дождя и огнем камина. Его непогрешимые весы показывают все те же 72 кило, как ни в чем не бывало. Впервые в жизни Жан-Леон достигает крайней точки мыса Ра [43]43
  Мыс Ра – мыс в департаменте Финистер (Бретань), вдающийся в Атлантический океан. Самая западная точка Франции.


[Закрыть]. Он торжествующе поднимает руки к небу. Он уже и знать не знает, где находится Африка. Возможно, когда-нибудь он туда съездит.

Или в Азию.