Текст книги "Теория Фрейда (сборник)"

Автор книги: Эрих Зелигманн Фромм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Хотя работы Фрейда знаменовали собой кульминацию рационализма, одновременно он нанес рационализму смертельный удар. Показав, что источники действий человека лежат в бессознательном, в глубинах, закрытых для инспектирующего взгляда, и что сознательные мысли контролируют поведение человека лишь в незначительной мере, Фрейд разрушил представление о том, что интеллект доминирует без ограничений и соперников. В этом отношении, в ви́дении сил «нижнего мира», Фрейд был наследником романтизма, направления, которое пыталось проникнуть в сферу нерационального. Таким образом, историческая позиция Фрейда может быть описана как объединяющая две противоречащих друг другу силы, определявших мышление XVIII и XIX веков, – рационализм и романтизм.

Однако, чтобы в полной мере оценить историческую функцию Фрейда, мы должны сделать еще один шаг. Общий подход Фрейда к человеку был частью – а возможно, и кульминацией – самой важной тенденции в западной мысли после XVII века, попытки прийти в соприкосновение с реальностью, избавить человека от иллюзий, которые затуманивают и искажают действительность. Основу этому заложил Спиноза своей новой психологической концепцией, согласно которой ум человека является частью природы и функционирует в соответствии с ее законами. Естественные науки, вооруженные новыми открытиями, касающимися природы материи, шли к той же цели своим путем. Кант, Ницше, Маркс, Дарвин, Кьеркегор, Бергсон, Джойс, Пикассо – эти люди характеризовались тем же стремлением к неискаженному и непосредственному восприятию действительности. Как бы ни отличались они друг от друга, они стали олицетворением яркого взрыва стремления западного человека к избавлению от ложных богов, от иллюзий и к восприятию себя и мира как части действительности. Такова цель науки в интеллектуальном плане, так же как – в плане опыта – цель самых чистых и рациональных форм монотеистического и в особенности восточного не-теистического мистицизма.

Открытия Фрейда – неотъемлемая часть освободительного движения. Даже несмотря на то, что они были трансформированы в новые рационализации испуганным поколением, утратившим страстное желание соприкоснуться с реальностью, которое наполняло Фрейда, будущее развитие человечества, если ему удастся пережить темный период иррациональности и безумия, связано с новыми прозрениями, в которые Фрейд внес свой вклад.

Завершая эту книгу, посвященную личности Фрейда и его миссии, мы можем оглянуться на его величавую фигуру, забыть легенды, обожествление и враждебность, которые искажали его образ, и увидеть в нем человека, каким он и был.

Мы увидим в нем личность, обладающую страстной жаждой истины, безграничной верой в разум и готовую с несгибаемым мужеством эту веру отстаивать. Мы увидим человека, остро нуждающегося в материнской любви, восхищении и защите, полного уверенности в себе, когда они ему обеспечены, угнетенного и лишенного надежды в их отсутствие. Эта уязвимость, как эмоциональная, так и материальная, заставляла его стремиться к контролю над теми, кто от него зависел, чтобы он мог на них положиться.

Незащищенность может также быть фактором, направлявшим его энергию на достижение признания со стороны внешнего мира. Фрейд верит, что ему все равно, он считает себя выше этой жажды уважения, и все же потребность в почете и славе, горечь, когда надежды на них не оправдываются, остаются его сильнейшими переживаниями.

Его метод нападения решителен. Его оборона представляет собой обходной маневр, быстрый и находчивый. Фрейд смотрит на жизнь как на интеллектуальную загадку и твердо намерен победить в этой игре благодаря своему могучему разуму. В тех идеях, с которыми он работает, он ищет более глубокие значение и смысл. Его внутренняя борьба с амбициями и понимание истинных ценностей, часто вступающие в конфликт, вызывают мучительные душевные переживания. И еще часто возникает меланхолическое ощущение того, что цена достижений не соответствует их ценности.

Фрейд обладал способностью с энтузиазмом тратить всю свою энергию и ненасытным стремлением к экспериментированию в различных областях и во взаимоотношениях. Он часто настаивал на мелочах и ссорился с теми, кто не приветствовал его идеи и его помощь. Фрейд инстинктивно ощущал собственную чрезмерную впечатлительность; в попытке казаться более независимым, чем он был в действительности, он был готов без нужды ссориться с теми, кто производил на него самое сильное впечатление.

Энергия и амбиции всегда борются между собой. Враждебность и злоба тревожили Фрейда больше, чем среднего человека, даже несмотря на то, что и самоконтроль у него был сильнее. Он мог быть обходительным и уступчивым, но в то же время оказывался совершенно недипломатичным, часто упрямым, и делал некоторые вещи, просто чтобы полюбоваться переполохом.

Фрейд обладал умением легко сосредоточиваться и справляться со многими делами одновременно. В своих лучших проявлениях он уподоблялся универсальному человеку Гёте, в худших – становился дилетантом, но даже и тогда сохранял способность чего-то достичь. Фрейд был чувствителен к возможностям и целям общества, интересовался и воодушевлялся значимыми событиями, однако выражал это с независимостью. Фрейд яростно восставал против вмешательства в свои дела, что иногда вело к эксцентричности и тщеславию, хотя в то же время он отличался деликатностью, позволявшей ему понимать своих оппонентов и предвидеть их поступки. Он колебался между проявлением безграничного человеческого понимания и безнадежно несправедливым и фантастическим подходом к людям и идеям. Фрейд обладал способностью вызывать в других энтузиазм и слепое обожание, играя драматическую роль, иногда ведя себя как гений, иногда – как фанатик. Он отличался замечательным умением доводить дело до конца, безжалостно отсекая любые посторонние интересы или требующие времени личные контакты.

Он не был любящим человеком, отличался эгоцентризмом, был преисполнен идеей о собственной миссии, ожидал, что другие станут его последователями, будут ему служить, жертвовать ему своей независимостью и интеллектуальной свободой. Мир для него был сценой для драмы его Движения и его миссии. Он не гордился собой как личностью, но был горд своей миссией, величием своего дела и собой как носителем идеи. Фрейд жил, боясь боли, которую причинила бы потеря того, чем он дорожил. Поэтому он избегал радостей и удовольствий и ставил себе целью контроль над всеми страстями, привязанностями, чувствами при помощи силы воли и разума. Его идеалом был сдержанный, контролирующий себя человек, высоко вознесенный над толпой, отвергающий радости жизни, однако наслаждающийся уверенностью в том, что никто и ничто не может его ранить. Фрейд был несдержанным в своих отношениях с другими и в своих амбициях и парадоксальным образом даже в своем аскетизме.

Фрейд был одиноким человеком; он был несчастлив, когда не погружался в свои открытия и в преследование своих квазиполитических целей. Он был добрым и проявлял чувство юмора, кроме тех случаев, когда чувствовал вызов или опасался нападения. Фрейд оставался трагической фигурой в главном и отчетливо это видел: он хотел показать человечеству землю обетованную разума и гармонии, но мог только видеть ее издали; он знал, что никогда в нее не войдет; возможно, он чувствовал также – после измены Иисуса Навина – Юнга, – что и верные его приверженцы не войдут в землю обетованную. Один из величайших людей человечества и первопроходцев, Фрейд должен был умереть с чувством глубокого разочарования, однако его гордость и достоинство никогда не были поколеблены болезнью, поражением и разочарованием. Более независимым мыслителям, чем его верные последователи, было, возможно, трудно уживаться с Фрейдом и симпатизировать ему, однако его дарования, его честность, его мужество и трагический характер его жизни наполняют нас не только уважением и восхищением, но и любовным сочувствием к этому истинно великому человеку.

Библиография

1. Freud S. Civilization and Its Discontents. L.: The Hogarth Press, 1953.

2. Freud S. Collected Works. L.: Hogarth Press, 1952.

3. Freud S. New Introductory Lectures on Psychoanalysis. N.Y.: W.W. Norton & Co., 1933.

4. Freud S. The Interpretation of Dreams. N.Y .:Basic Books, 1955.

5. Freud S. The Origins of Psychoanalysis, letters to Wilhelm Fliess. N.Y.: Basic Books, 1954.

6. Freud S. The Origins of Psychoanalysis. N.Y.: Basic Books, 1954.

7. Jones E. The Life and Work of Sigmund Freud. N.Y.: Basic Books, 1957.

8. Puner H.W. Freud, His Life and His Mind. N.Y.: Grosset and Dunlap, 1943.

9. Sachs H. Freud, Master and Friend. Cambridge: Harvard University Press, 1946.

10. Simon E. Sigmund Freud, the Jew // Yearbook II of the publications of the Leo Baeck Institute. L., 1957.

11. Worthis J. Fragment of an Analysis with Freud. N.Y.: Simon and Schuster, 1954.

Величие и ограниченность теории Фрейда

Предисловие

Чтобы полностью оценить значение психоаналитических открытий Фрейда, нужно начать с понимания принципа, на котором они основаны, и этот принцип нельзя выразить более адекватно, чем словами Евангелия: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Евангелие от Иоанна, 8:32). Действительно, идея о том, что истина спасает и исцеляет, представляет собой старинное прозрение, и хотя никто из великих учителей жизни не сформулировал его с такой ясностью и категоричностью, как Будда, однако эта мысль является общей для иудаизма, христианства, Сократа, Спинозы, Гегеля и Маркса.

Согласно буддистскому учению, иллюзия (неведение) является, вместе с ненавистью и алчностью, одним из зол, от которых человек должен избавиться, если не хочет остаться в состоянии страстного желания, неизбежно ведущего к страданию. Буддизм не отвергает мирских радостей и удовольствий – при условии, что они не проистекают из страстного желания и алчности. Жадный человек не может быть свободным и не может быть счастлив. Он – раб вещей, которые им управляют. Процесс пробуждения от иллюзий – условие свободы и освобождения от страданий, которые неизбежно порождает алчность. Отказ от иллюзий (Enttäuschung) создает условия для ведения жизни, которая более всего благоприятна для полного развития человека, или, по словам Спинозы, образца человеческой природы. Менее основополагающими и радикальными, поскольку они осквернены идеей бога-идола, являются концепции истины и необходимости в разочаровании в христианской и иудейской традициях. Однако когда эти религии пошли на компромисс с властью, они неизбежно предали истину. В учениях протестантских сект истина снова заняла выдающееся положение, потому что главную свою задачу они видели в раскрытии противоречий между христианским учением и христианской практикой.

Идеи Спинозы во многом напоминают учение Будды. Человек, который подчиняется иррациональным порывам («пассивным аффектам») неизбежно имеет неадекватные идеи о себе и мире – другими словами, живет иллюзиями. Тот, кто руководствуется разумом, перестает поддаваться соблазну чувств и следует двум «активным аффектам»: рассудку и смелости. Маркс следует традиции тех, для кого истина – условие спасения. Вся его работа в первую очередь посвящена не тому, чтобы показать, как выглядело бы хорошее общество, но беспощадной критике иллюзий, которые не дают человеку построить хорошее общество. По словам Маркса, нужно разрушить иллюзии, чтобы изменить обстоятельства, требующие существования иллюзий.

Фрейд не смог сформулировать то же положение как подходящий эпиграф для терапии, основанной на психоаналитической теории. Он необычайно расширил концепцию истины. Для него истина имела отношение не только к тому, во что человек верит или что думает осознанно, но и к тому, что он подавляет из-за нежелания думать об этом.

Величие открытия Фрейда состоит в том, что он предложил метод нахождения истины за пределами того, что человек считает истиной, и сделать это он смог, открыв эффекты подавления и, соответственно, рационализации. Фрейд эмпирически продемонстрировал, что путь к исцелению лежит в прозрении собственной ментальной структуры и тем самым «деподавлении». Такое приложение принципа, согласно которому истина освобождает и исцеляет, возможно, является величайшим достижением Фрейда, даже несмотря на то, что оно подверглось многочисленным искажениям и часто создавало новые иллюзии.

В этой книге я хочу подробно представить важнейшие открытия Фрейда. В то же время я постараюсь показать, где и каким образом буржуазное мышление, такое типичное для Фрейда, сужало и иногда даже скрывало его открытия. Поскольку моя критика Фрейда обладает собственным развитием, я не смогу избежать отсылок к более ранним утверждениям, которые я делал на этот счет.

Эрик Фромм

1. Ограничения научного знания

Причина того, почему каждая новая теория неизбежно неточна

Попытка понять теоретическую систему Фрейда, как и любого творчески и систематически мыслящего ученого, не может быть успешной без понимания того факта и его причин, почему любая система, по мере того как она развивается и представляется автором, неизбежно содержит ошибки. Это является следствием не отсутствия изобретательности, творческого подхода или самокритичности у автора, а фундаментального и неизбежного противоречия: с одной стороны, автор имеет сказать нечто новое, нечто, о чем не думали и не говорили раньше. Однако, говоря о новизне, ее помещают всего лишь в описательную категорию, не отдавая должного тому, что является сутью творческой мысли. Творческая мысль всегда мысль критическая, поскольку она разрушает определенную иллюзию и приближает к пониманию реальности. Она расширяет пространство человеческого понимания и увеличивает силу разума. Критическая и тем самым творческая мысль всегда выполняет функцию освобождения благодаря тому, что отрицает мысль, основанную на иллюзии.

С другой стороны, мыслитель должен выразить свою новую мысль в духе своего времени. Разным обществам свойственны разные виды «здравого смысла», разные категории мышления, разные системы логики; каждое общество имеет собственный «социальный фильтр», сквозь который могут пройти только определенные идеи, концепции и события; те, которые не обязательно должны оставаться в подсознании, могут стать осознанными, когда фундаментальные изменения социальной структуры приводят к соответственному изменению «социального фильтра». Мысли, которые не могут пройти сквозь социальный фильтр определенного общества в определенное время, оказываются «немыслимыми» и, конечно, «непроизносимыми». Для среднего человека мыслительные паттерны общества, в котором он живет, выглядят просто логическими. Мыслительные паттерны фундаментально иных обществ рассматриваются как нелогичные или просто бессмысленные. Однако не только «логика» определяется «социальным фильтром» и в конце концов анализом жизненной практики данного общества, но также содержание определенных мыслей. Возьмем, например, распространенное представление о том, что эксплуатация одного человека другим является «нормальным», естественным и неизбежным явлением. Для члена неолитического общества, в котором каждый мужчина или женщина жили только собственным трудом, такое положение было бы немыслимым. С точки зрения всей социальной организации того общества эксплуатация одного человека другим была бы «безумной» идеей, потому что не существовало еще излишков, которые сделали бы осмысленным наем других людей (если бы один человек принудил другого на себя работать, это не означало бы, что объем продукции увеличился; в таком случае «наниматель» только вынужденно страдал бы от праздности и скуки). Другой пример: многие общества, в которых была известна не частная собственность в современном понимании, а только «функциональная собственность», когда, скажем, инструмент, «принадлежавший» одному человеку, поскольку он им пользовался, с легкостью мог в случае надобности использоваться другими.

Для того, что «немыслимо» и «невыразимо», в языке не существует слов. Многие языки не имеют слова для «иметь» и вынуждены выражать концепцию владения другими выражениями, например, «это для меня», что отражает существование функциональной, а не частной собственности (частной в смысле латинского privare, означающего «лишать» – т. е. собственности, которой лишены все, кроме собственника). Многие языки в начальной форме не имели слова для «иметь», но в процессе развития, как можно предположить, с появлением частной собственности, слово с соответствующим значением приобрели (см., например, [2]). Вот другой пример: в X и XI веках в Европе представление о слове, лишенном выражения почтения к Богу, было немыслимым, а потому термин типа «атеизм» существовать не мог. Язык сам по себе испытывает влияние социального запрета некоторых выражений, не соответствующих структуре данного общества; языки различаются в зависимости от того, какие действия запретны и поэтому невыразимы [23]23
  Я не рассматриваю здесь другую проблему – проблему возможности выразить тонкие и сложные чувства и переживания с помощью языка; такая попытка может быть сделана только в поэзии. – Здесь и далее примеч. автора.


[Закрыть].

Отсюда следует, что творческий мыслитель должен мыслить в терминах логики, мыслительных паттернов и выразимых концепций своей культуры. Это означает, что он еще не имеет подходящих слов для выражения творческой, новой, освобождающей идеи. Он вынужден разрешать неразрешимую проблему: выразить новую мысль при помощи концепций и слов, еще не существующих в его языке (они могут с легкостью существовать в более позднее время, когда его творческие открытия будут приняты обществом). Как следствие, новая мысль, сформулированная ученым, оказывается смесью того, что действительно ново, и традиционной мысли, которую она превосходит. Мыслитель, однако, не осознает этого противоречия. Традиционные мысли его культуры, несомненно, остаются для него верны, и поэтому он мало осознает различия между творческим содержанием своей мысли и тем, что чисто традиционно. Только в историческом процессе, когда общественные изменения найдут отражения в мыслительных паттернах, становится очевидным, что́ в мысли творческой личности на самом деле ново и до какой степени его система является отражением традиционного мышления. Задачей последователей мыслителя, живущих в другой системе идей, является интерпретация вклада мастера благодаря отделению «оригинальных» мыслей от традиционных и анализ противоречий между старым и новым, а не попытки гармонизировать имманентные противоречия его системы с помощью разнообразных ухищрений.

Процесс ревизии творений мыслителя, отделяющий главное и новое от случайных, заданных временем элементов, сам по себе также является продуктом определенного исторического периода, который влияет на интерпретацию. В таком творческом толковании креативные и валидные элементы в свою очередь смешиваются с зависящими от времени и случайными. Ревизия не является просто истинной, как и оригинал не является просто ошибочным. Некоторые элементы ревизии остаются верны, а именно те, которые освобождают теорию от шор предшествующего традиционного мышления. В процессе критического отвержения предыдущих теорий мы обнаруживаем приближение к истине, но не саму истину; мы и не можем ее найти, пока социальные противоречия и силы не потребуют идеологического удовлетворения, пока рассуждения человека затемнены иррациональными страстями, укорененными в дисгармонии и иррациональности общественной жизни. Только в обществе, где нет эксплуатации и, следовательно, нет нужды в иррациональных предположениях, направленных на сокрытие или оправдание эксплуатации, в обществе, где базовые противоречия разрешены и где социальная реальность может быть выявлена без искажений, человек может полностью пользоваться рассудком, может понять реальность в неискаженной форме – другими словами, понять истину. Иначе говоря, истина зависит от исторических условий, от степени рациональности и от отсутствия противоречий внутри общества.

Человек способен осознать истину, только когда он способен регулировать свою социальную жизнь гуманным, достойным и рациональным образом, без страха и без алчности. Говоря политико-религиозным языком, только в мессианское время истина может быть познана в той мере, в какой она познаваема.

Корни ошибок Фрейда

Приложение этого принципа к мышлению Фрейда означает, что для понимания Фрейда нужно попытаться выявить, какие из его открытий действительно новы и креативны и в какой степени он был вынужден выражать их в искаженном виде и как, освободив его идеи от этих шор, можно сделать его открытия еще более продуктивными.

Обращаясь к тому, что вообще говорилось об учении Фрейда, задаешься вопросом: что было действительно немыслимо для Фрейда и тем самым оказалось препятствием, дальше которого он не смог пойти?

Пытаясь ответить на этот вопрос, я вижу всего две системы:

Теорию буржуазного материализма, в особенности в той форме, в которой она получила развитие в Германии в трудах Фогта, Молешотта и Бюхнера. В книге «Сила и материя» (1855) Бюхнер утверждал: нет силы без материи и нет материи без силы; эта догма была общепринятой во времена Фрейда. Догма буржуазного материализма в выражении Фрейда была той же, какой придерживались его учителя, в особенности самый значительный из них, фон Брюкке. Фрейд оставался под сильным влиянием учения фон Брюкке и буржуазного материализма в целом и поэтому не мог себе представить, что возможно существование могучих физических сил, специфические физиологические корни которых не могут быть продемонстрированы.

Истинная цель Фрейда заключалась в понимании человеческих страстей, которыми раньше занимались философы, драматурги и романисты – но не психологи и невропатологи.

Как же Фрейд разрешил эту проблему? Во времена, когда относительно немного было известно о гормональных влияниях на психику, существовал один феномен, применительно к которому связь между физиологией и психикой была хорошо известна: сексуальность. Если рассматривать сексуальность как корень всех побуждений, то требования теории были удовлетворены, физиологические источники психических сил обнаружены. Позже Юнг отказался от этой концепции и тем самым, на мой взгляд, сделал действительно ценный вклад в учение Фрейда.

Второй комплекс немыслимых вещей заключался в буржуазной и авторитарно-патриархальной установке Фрейда. Общество, в котором женщины были бы действительно равны мужчинам, в котором мужчины не правили бы по причине своего предполагаемого физиологического и психического превосходства, для Фрейда было просто немыслимым. Когда Джон Стюарт Милль, которым Фрейд восхищался, высказывал идею равенства женщин, Фрейд написал в письме: «В этом отношении Милль просто безумен». Слово «безумный» типично для определения немыслимых вещей. Большинство людей называет некоторые идеи безумными, потому что разумность заключена только в границах традиционного мышления. То, что выходит за эти границы, для среднего человека безумно (дело обстоит иначе, впрочем, если писатель или художник добивается успеха. Разве успех не свидетельствует о разумности?) Немыслимость для Фрейда идеи равенства женщин привела его к созданию женской психологии. Мне представляется, что его уверенность в том, что половина человечества биологически, анатомически и умственно стоит ниже другой половины, является единственным положением его учения, не имеющим ни малейшего оправдания, и представляет собой отражение его мужского шовинизма.

Однако буржуазный характер учения Фрейда отражается совсем не только в его чрезвычайной патриархальности. Существует очень немного мыслителей, радикально выходящих за пределы мышления своего класса. Фрейд к ним не принадлежал. Классовые истоки взглядов Фрейда видны практически во всех его теоретических построениях. Да и как могло быть иначе – ведь радикальным мыслителем Фрейд не был. Тут не на что было бы жаловаться, если бы не тот факт, что его ортодоксальные (и неортодоксальные) последователи поощрялись в своем некритичном отношении к обществу. Такая установка Фрейда также объясняет, почему его создание – которое было критической теорией, а именно критикой человеческого сознания, – привело к появлению всего лишь небольшой кучки радикально мыслящих политиков.

При желании проанализировать наиболее важные концепции Фрейда с точки зрения их классовых истоков [24]24
  Конечно, не все классовые элементы мышления Фрейда неизбежно и исключительно «буржуазного» происхождения. Некоторые из них распространены во всех патриархальных обществах, основанных на частной собственности.


[Закрыть]пришлось бы написать целую книгу. В пределах данной работы такое, несомненно, сделать невозможно. Однако приведем три примера.

1. Целью терапии Фрейда был контроль над инстинктивными побуждениями путем усиления Эго; инстинктивные побуждения сдерживались Эго и Суперэго. В этом отношении Фрейд близок к средневековой теологической системе мышления, хотя и с существенным отличием: в его системе нет места благодати и материнской любви, кроме как при вскармливании ребенка. Ключевое слово – контроль.

Психологическая концепция соответствует общественной реальности; точно так же, как социально большинство контролируется правящим меньшинством, считается, что психика контролируется авторитетом Эго и Суперэго. Опасность прорыва бессознательного несет с собой опасность социальной революции. Подавление есть репрессивный авторитарный метод защиты внутреннего и внешнего status quo. Это ни в коем случае не единственный способ справиться с проблемами социальных изменений. Однако угроза применения силы для подавления «опасности» – единственная возможность для авторитарной системы, главная цель которой – сохранение status quo. С другими моделями личностной и социальной структур можно экспериментировать. Окончательный анализ сводится к вопросу: какой отказ от счастья необходим в обществе для правящего меньшинства, чтобы властвовать над большинством? Ответ лежит в развитии производительных сил общества и, следовательно, в той степени, в которой индивид неизбежно испытывает фрустрацию. Вся структура «Суперэго, Эго, Ид» иерархична, что исключает возможность того, что общество свободных, то есть не эксплуатируемых людей может существовать гармонично без неизбежного контроля зловещими силами.

2. Не нужно и говорить, что гротескное изображение Фрейдом женщин (см. лекция 33 [26]) как в основе своей нарциссических, неспособных к любви и сексуально холодных, – мужская пропаганда. Представительница среднего класса была, как правило, сексуально холодной. Это задавалось собственническим характером буржуазного брака. От женщины как от собственности ожидалось, что в браке она будет «безжизненной». Только представительницам высших классов и куртизанкам разрешалось быть сексуально активными (или по крайней мере притворяться таковыми). Неудивительно, что в процессе завоевания мужчины испытывали вожделение; чрезмерно высокая оценка «сексуального объекта», согласно Фрейду, существовавшая только для мужчин (еще один недостаток женщин!), основывалась, насколько я могу судить, на удовольствии от преследования и, наконец, завоевания. Как только завоевание оказывалось обеспеченным первым сношением, женщине отводилась функция деторождения и успешного ведения домашнего хозяйства; она переходила из разряда объекта преследования в категорию не-личности [25]25
  Все это ясно продемонстрировано собственным браком Фрейда: до свадьбы взволнованные романтические любовные письма, рисующие образ великого любовника, такой типичный для любовных писем XIX века, а потом – явное отсутствие эротического и интеллектуального интереса и привязанности.


[Закрыть]. Если бы у Фрейда было много пациенток из высших слоев французской и английской аристократии, его ригидное представление о холодной женщине могло бы измениться.

3. Возможно, самым важным примером буржуазных свойств кажущихся универсальными концепций Фрейда является концепция любви. Фрейд говорит о ней больше, чем его ортодоксальные последователи. Однако что он понимает под любовью?

Очень важно отметить, что Фрейд и его приверженцы обычно говорят об «объектной любви» (в противовес любви нарциссической) и об «объекте любви» (имея в виду того, кого любят). Однако существует ли в действительности такая вещь, как «объект любви»? Не перестает ли возлюбленный быть объектом, то есть чем-то внешним и противостоящим мне? Разве любовь не именно внутренняя активность, объединяющая двух людей, так что они перестают быть объектами (то есть собственностью друг друга)? Взгляд на объект любви как на владение, исключая любую форму личностности (см. [38]) – то же самое, что представление торговца о вложении капитала.

Во втором случае вкладывается капитал, в первом – либидо. Только логично встретить в психоаналитической литературе определение любви как «вложения либидо» в объект. Нужна банальность деловой культуры, чтобы низвести любовь к Богу, любовь мужчины и женщины, любовь к человечеству до уровня вложения; энтузиазм Руми, Экхарта, Шекспира, Швейцера показывает мелочность воображения тех людей, классовое сознание которых рассматривает вложения и прибыль как смысл жизни.

Теоретические предпосылки заставляют Фрейда говорить об «объектах любви», поскольку «либидо остается либидо, направлено ли оно на объект или на собственное Эго» [16; 420]. Любовь – это сексуальная энергия, направленная на объект; она всего лишь физиологически вызванный инстинкт, направленный на объект. Это побочный и излишний продукт биологической необходимости, удовлетворение которой требуется для выживания вида. «Любовь» человека по большей части – это тип привязанности, то есть привязанность к лицам, ставшим драгоценными благодаря удовлетворению других жизненных потребностей (в пище и в питье). Другими словами, любовь взрослого человека не отличается от любви ребенка; они оба любят того, кто их насыщает. Это, несомненно, верно для многих; такая любовь – нежная благодарность за насыщение. Хорошо, но сказать, что это и есть суть любви, – мучительно банально (женщинам, как сказано в работе Фрейда [26; 132f], недоступно это высокое достижение, потому что они любят «нарциссически»: в другом они любят себя).

Фрейд утверждает: «Любовь сама по себе, до тех пор пока она остается стремлением и лишением, понижаетсамоуважение, в то время как взаимность и обладание объектом любви снова его повышает» ([15]; 99. – Курсив мой. – Э.Ф.). Данное утверждение – ключ к пониманию фрейдовской концепции любви. Любовь, предполагающая желание и лишение, понижает самоуважение. Тем, кто утверждает, что любовь приносит восторг и силу, Фрейд отвечает: «Вы все неправы! Любовь делает вас слабыми; вы делаетесь счастливыми, когда вас любят. А что значит «вас любят»? Это – обладание любимым объектом!»

Таково классическое определение буржуазной любви: счастье составляют обладание и контроль, будь это обладание материальной собственностью или женщиной, которая, принадлежа, владеет любовью своего владельца. Любовь начинается в результате кормления ребенка матерью. Она заканчивается, когда мужчина владеет женщиной, которая все еще должна насыщать его своей привязанностью, сексуальным удовлетворением и пищей. Здесь мы, возможно, находим корни Эдипова комплекса. Воздвигая соломенное чучело инцеста, Фрейд прячет то, что считает главной сутью мужской любви: вечную привязанность к матери, которая кормит ребенка и в то же время находится под контролем мужчины. То, что Фрейд говорит между строк, весьма, пожалуй, подходит патриархальному обществу: мужчина остается зависимым, но опровергает это, похваляясь силой и доказывая ее тем, что делает женщину своей собственностью.