Текст книги "Проделки близнецов"

Автор книги: Эрих Кестнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава девятая

Фотографии господина Эйпельдауэра сеют смятение – Да, а Лотта ли это? – Фройляйн Линнекогель посвящают в тайну – Подгоревшие свиные ребрышки и разбитая посуда – Луиза признается почти во всем – Почему Лотта перестала писать?

Главный редактор «Мюнхенского иллюстрированного журнала» доктор Бернау стонет.

– Дорогая моя, сейчас мертвый сезон! Где нам раздобыть актуальный снимок для обложки? Не красть же!

Фрау Кернер, стоя у его стола, говорит:

– Из «Неопресс» нам прислали снимки новой чемпионки по плаванию. Стилем брасс.

– Она красивая?

Молодая женщина улыбается.

– Ну, для пловчихи сойдет.

Доктор Бернау уныло машет рукой. И начинает рыться в своем столе.

– Я тут недавно получил от какого-то деревенского фотографа, довольно потешные снимки! Девчонки-близнецы! – Он продолжает копаться в папках и кипах газет. – Девчушки – прелесть! Похожи просто поразительно! Э, да куда же вы подевались, маленькие бабенки? Публике по душе такие штуки. Особенно, если будет удачная подпись под снимком! Коли уж нет ничего горяченького, пусть будут красивые близняшки! – Наконец он находит конверт с фотографиями, разглядывает их и одобрительно кивает. – Берем, фрау Кернер! – И протягивает ей снимки. Немного погодя он поднимает на нее глаза, так как его сотрудница молчит. – Эй, Кернер! – окликает он ее, – вы что, в соляной столп превратились, как жена Лота? Очнитесь! Вам плохо?

– Минуточку, господин доктор! – голос ее дрожит. – Сейчас все пройдет. – Она смотрит на снимки. Читает адрес отправителя: «Йозеф Эйпельдауэр, фотограф, Зеебюль на Бюльзее».

Голова у нее идет кругом.

– Надо выбрать наиболее удачный снимок и сочинить подпись, такую, чтобы у читателей душа радовалась. Вы же превосходно это умеете!

– А может быть, не стоит публиковать эти снимки? – слышит она свой собственный голос.

– Это почему же, дражайшая фрау Кернер?

– Мне кажется, эти снимки – не подлинные.

– То есть попросту монтаж? – доктор Бернау смеется. – Слишком много чести для господина Эйпельдауэра! Он не столь изыскан! Подпись может подождать до завтра. Но прежде чем вы сдадите текст в набор, я хочу его просмотреть. – И доктор Бернау склоняется над новой работой.

Фрау Кернер буквально ощупью возвращается к себе в комнату, падает в кресло и, разложив перед собой снимки, сжимает пальцами виски.

В голове у нее полная неразбериха. Обе ее девочки! Детский пансион! Каникулы! Ну, конечно же! Да, но почему же Лоттхен ни словечком об этом не обмолвилась? Почему Лоттхен не привезла с собой фотографий? Если уж они сфотографировались вместе, значит, сделали они это не без умысла. Значит, девочки выяснили, что они сестры. И решили ничего об этом не говорить. Это можно понять, да, разумеется. Но, Боже мой, как же они похожи! Даже безошибочный материнский взгляд… О мои девочки, милые, любимые мои девочки!

Если бы доктор Бернау просунул сейчас голову в дверь, он увидел бы лицо, искаженное счастьем и болью, лицо, залитое слезами, слезами, изнуряющими сердце так, словно вместе с ними из глаз вытекает сама жизнь.

По счастью доктор Бернау не просовывал голову в дверь!

Фрау Кернер пытается совладать с собой. Вот теперь-то и надо высоко держать голову! Что произошло? Что будет? Что должно быть? Я поговорю с Лоттхен!

И вдруг как мороз по коже! Внезапная мысль пронзает ее словно невидимая стрела! А Лотта ли та девочка, с которой она собирается поговорить?

Фрау Кернер явилась на квартиру к учительнице, фройляйн Линнекогель.

– Вы задали мне более чем странный вопрос, – говорит фройляйн Линнекогель. – Считаю ли я возможным, что ваша дочь не ваша дочь, а другая девочка? Простите, но…

– Нет, я не сошла с ума, – уверяет ее фрау Кернер и кладет на стол фотографию.

Фройляйн Линнекогель смотрит на снимок. Потом на фрау Кернер. Потом снова на снимок.

– У меня две дочери, – тихо признается посетительница. – Вторая живет в Вене, с моим бывшим мужем. Эта фотография попала мне в руки всего несколько часов назад, совершенно случайно. Я даже не подозревала, что девочки встретились в пансионе.

Фройляйн Линнекогель то и дело открывает рот, точно карп на прилавке рыбного магазина. И недоуменно качая головой отодвигает от себя фотографию, как будто боится, что та ее укусит. И, наконец, спрашивает:

– И обе девочки до сих пор ничего друг о друге не знали?

– Нет. В свое время мы с мужем решили, что так будет лучше.

– И вы никогда ничего больше не слышали о вашем бывшем муже и втором ребенке?

– Никогда.

– А он больше не женился?

– Не знаю. Но думаю, вряд ли. Он полагал, что не создан для семейной жизни.

– В высшей степени увлекательная история, – замечает учительница. – Неужели девочкам в головы и в самом деле взбрела такая абсурдная идея – поменяться друг с другом? Когда я вспоминаю, как изменился Лоттин характер… И потом почерк, фрау Кернер, почерк! Уму непостижимо! Но, правда, многое можно было бы объяснить…

Фрау Кернер только молча кивает, а глаза ее смотрят в одну точку.

– Не обижайтесь на меня за мою откровенность, – продолжает фройляйн Линнекогель, – я никогда не была замужем, я педагог, а своих детей у меня нет… но я всегда думала, что женщины… настоящие, замужние женщины… они слишком уж считаются со своими мужьями! А на самом деле важно только одно – счастье детей!

Фрау Кернер болезненно улыбается.

– Вы полагаете, что мои дети были бы счастливы, живи мы с мужем в долгом, но несчастливом браке?

Фройляйн Линнекогель в задумчивости произносит:

– Я ни в чем вас не упрекаю. Вы и сейчас еще очень молоды. А когда вышли замуж, и вовсе были почти ребенком. И вы всю жизнь будете моложе, чем я когда-либо была. Что верно для одного, то совсем неверно для другого.

Гостья поднимается.

– Так что же вы намерены делать?

– Если бы я знала! – отвечает молодая женщина.

Луиза стоит перед окошком на Мюнхенском почтамте.

– Нет, – говорит ей почтовый служащий, – нет, фройляйн Незабудка, сегодня опять ничего для вас нет.

Луиза в растерянности смотрит на него и удрученно бормочет:

– Что бы это могло значить?

Почтовый служащий пытается шутить:

– А может, Незабудка стала Забудкой?

– Вот уж нет, – говорит Луиза. – Я завтра утром опять зайду.

– Милости просим! – отвечает он с улыбкой.

Фрау Кернер возвращается домой. Жгучее любопытство и леденящий душу страх борются в ее душе, так что она едва дышит.

Дочка ловко орудует на кухне. Гремят крышки кастрюль. Что-то жарится на сковородке.

– Ух, как у нас нынче вкусно пахнет! – говорит мама. – Что там у тебя сегодня?

– Свиные ребрышки с картошкой и кислой капустой, – с гордостью отвечает дочка.

– Как быстро ты опять научилась готовить, – говорит мать словно бы невзначай.

– Правда? – радуется девочка. – Никогда бы не подумала, что я… – Она в испуге сжимает губы. Только бы мама ничего не заметила!

А мама стоит, прислонившись к двери, совсем бледная. Как полотно.

Девочка достает посуду из кухонного шкафа. Тарелки дребезжат как при землетрясении.

Наконец, мама, с трудом разжав губы, произносит:

– Луиза!

Кррах!

Тарелки разбиваются вдребезги. Луиза круто оборачивается. Глаза ее расширены от испуга.

– Луиза! – нежно повторяет мать, раскрывая ей свои объятия.

– Мама!

Девочка цепляется за шею матери, словно утопающий, и плачет навзрыд.

Мать опускается на колени и дрожащими руками гладит Луизу.

– Детка, моя милая детка!

Они стоят на коленях среди осколков тарелок. На плите благополучно подгорают свиные ребрышки. Вода в кастрюле с шипением заливает газовое пламя.

Но женщина и маленькая девочка ничего не замечают. Они сейчас – как это иногда называют, и что бывает очень-очень редко – «на седьмом небе».

Прошло несколько часов. Луиза во всем призналась. И мать простила ее. Исповедь была долгой и многословной, а отпущение всех грехов кратким и безмолвным – взгляд, поцелуй, а большего и не требовалось.

Сейчас они сидят на диване. Девочка сидит, тесно, очень тесно прижавшись к матери. Ах, как же прекрасно, наконец сказать правду! Так легко на сердце, кажется, вот-вот взлетишь! И чтобы случайно не улететь, надо покрепче прижаться к маме!

– Вы у меня, оказывается, настоящие пройдохи и хитрюги! – говорит мама.

Луиза хихикает от гордости (одну тайну она все таки не выдала – про то, что в Вене, как в испуге сообщила Лотта, с недавних пор появилась некая фройляйн Герлах).

Мама вздыхает. Луиза с тревогой смотрит на нее.

– Понимаешь, – говорит мама, – я сейчас подумала – а что же будет дальше? Сможем ли мы все жить так, будто ничего не случилось?

Луиза решительно качает головой.

– Лоттхен наверняка страшно соскучилась по дому и по тебе. И ты по ней тоже, правда, мама?

Мама кивает.

– Я ведь тоже соскучилась, – признается девочка, – и по Лоттхен и по…

– И по отцу, верно?

Луиза опять кивает головой. Горячо и в то же время робко.

– Если бы я хоть знала, отчего Лоттхен не пишет?

– Да, – бормочет мама, – я очень беспокоюсь.

Глава десятая

Междугородний звонок из Мюнхена – Спасительное слово – Тут уж и Рези теряется – Два билета на самолет до Вены – Пеперль словно громом поражен – Подслушиваешь у дверей – получишь шишку – Господин капельмейстер ночует вне дома и ему наносят нежелательный визит

Лоттхен лежит в постели, безразличная ко всему. Она спит. Спит очень много. «Слабость», – так сказал сегодня днем надворный советник Штробль. Господин капельмейстер сидит возле кровати больной и очень серьезно смотрит на маленькое, осунувшееся личико дочери. Он уже несколько дней не выходит из детской. В театре вместо него дирижирует второй дирижер. Для господина Пальфи принесли с чердака и поставили в детской вторую кровать.

В соседней комнате звонит телефон. Рези на цыпочках входит в детскую.

– Междугородний! Из Мюнхена! – шепчет она. – Будете разговаривать?

Он тихонько встает, делает ей знак остаться возле ребенка, пока он не вернется, и выскальзывает в соседнюю комнату. Мюнхен? Кто бы это мог быть? Вероятно, концертная дирекция Келлера и К°. Ах, пусть оставят его в покое!

Он берет трубку.

– Пальфи у телефона!

– Говорит Кернер! – кричит женский голос из Мюнхена.

– Что? – переспрашивает он в крайнем изумлении. – Кто это? Луизелотта?

– Да! – отвечает далекий голос. – Извини, что я тебе звоню. Но я очень беспокоюсь о девочке. Надеюсь, она не больна?

– Увы, – говорит он совсем тихо, – она больна.

– О! – далекий голос звучит испуганно.

Господин Пальфи спрашивает, наморщив лоб:

– Но я не понимаю, откуда ты…

– Мы это чувствовали, я и… Луиза!

– Луиза! – Он нервически смеется. Потом прислушивается, к тому, что она говорит, вконец растерянный, он никак не может взять в толк… Качает головой… Взволнованно ерошит волосы…

Далекий женский голос торопливо сообщает все, что только можно сообщить в подобной спешке.

– Вы продлеваете разговор? – спрашивает телефонистка.

– Да, черт возьми! – кричит капельмейстер.

Можно себе представить, хотя бы до некоторой степени, какая путаница царит у него в голове!

– Так что же с девочкой? – взволнованно спрашивает его бывшая жена.

– Нервная горячка, – отвечает он. – Но кризис уже миновал, так говорит врач. Правда, осталось истощение, физическое и нервное.

– Но врач-то хоть понимающий?

– Еще бы! Надворный советник Штробль. Он же знает Луизу сызмальства. – Капельмейстер смеется в некотором замешательстве. – То есть, прости, пожалуйста, это же Лотта! Ее-то он как раз и не знает. – Капельмейстер тяжело вздыхает.

А в Мюнхене вздыхает его бывшая жена. Два взрослых человека пребывают в полной растерянности. Их души и языки словно параличом разбиты. И мозги, кажется тоже.

Внезапно в это опасное гнетущее молчание врывается отчаянный детский голос:

– Папа! Папочка, милый, любимый папочка! – доносится издалека. – Это я, Луиза! Здравствуй, папочка! Может, нам приехать в Вену? Как можно скорее, а?

Спасительные слова произнесены! Леденящая подавленность взрослых тает, словно под порывами теплого ветра.

– Здравствуй, Луизерль! – кричит господин капельмейстер, мгновенно соскучившись по ней. – Это прекрасная мысль!

– Правда? – Луиза счастливо смеется.

– Когда же вы можете быть здесь?

И тут опять раздается голос молодой женщины.

– Я сейчас же выясню, когда завтра первый поезд.

– Лучше самолетом! – кричит он. – Так будет быстрее!

«И что это я так раскричался, – думает он, – ведь девочка спит!»

Когда он возвращается в детскую, Рези освобождает ему его привычное место возле постели больной. И на цыпочках направляется к двери.

– Рези! – шепчет он. Она останавливается.

– Завтра приедет моя жена.

– Ваша жена?

– Тсс! Не так громко! Моя бывшая жена, мать Лоттхен.

–  Лоттхен?

Он улыбается и машет рукой. Конечно, откуда ей знать!

– И Луизерль тоже приедет!

– То есть как? Вот же она, Луизерль!

– Нет, это ее близняшка.

– Близняшка?

Бедняга Рези не в состоянии охватить умом столь обширные семейные связи господина капельмейстера.

– Позаботьтесь, чтобы в доме была еда! Где нам их разместить, это мы потом обсудим.

– Боже ж ты мой! – бормочет Рези, на цыпочках выходя из детской.

Отец смотрит на изможденную спящую девочку. Лоб ее покрыт испариной. Он осторожно обтирает его платком.

Так значит, это его вторая дочка! Это Лоттхен! Какая храбрость, и какая сила воли жили в этой девочке, покуда болезнь и отчаяние не сломили ее! Это мужество в ребенке – не от отца. А от кого же?

От матери?

Вновь звонит телефон.

Рези просовывает голову в дверь.

– Фройляйн Герлах!

Господин Пальфи, не оборачиваясь, отрицательно качает головой.

Фрау Кернер отпрашивается у доктора Бернау на несколько дней. «По семейным обстоятельствам». Затем звонит в аэропорт и заказывает два билета на первый утренний рейс. Затем укладывает в чемодан все самое необходимое.

Ночь кажется бесконечной, как она ни коротка. Но и кажущиеся бесконечными ночи проходят.

Когда наутро господин надворный советник Штробль в сопровождении Пеперля подходит к дому на Ротентурмштрассе, у подъезда как раз останавливается такси.

Из машины выскакивает маленькая девочка, и Пеперль как безумный кидается к ней! Он лает, он вертится волчком, скулит от восторга, прыгает на нее!

– Привет, Пеперль! Здравствуйте, господин надворный советник!

Господин надворный советник от изумления даже забывает поздороваться. И вдруг он, хоть и не так грациозно, как Пеперль, тоже подскакивает к девочке и кричит во весь голос:

– Ты что, совсем рехнулась? Немедленно отправляйся в постель!

Луиза и собака скрываются в подъезде.

Из машины выходит молодая женщина.

– Она себя уморит, эта девчонка! – возмущенно кричит господин надворный советник.

– Это не та девочка, – любезно объясняет молодая женщина. – Это ее сестра.

Рези открывает входную дверь. На пороге запыхавшийся Пеперль и девочка.

– Привет, Рези! – кричит девочка и вместе с собакой бросается в детскую. Экономка обалдело смотрит ей вслед и только крестится.

Затем по лестнице, кряхтя, поднимается старый господин Штробль. Он идет вместе с красивой, как картинка, женщиной, которая несет чемодан.

– Как здоровье Лоттхен? – торопливо спрашивает женщина.

– Получше вроде бы, – отвечает Рези. – Пойдемте, я вас к ней провожу.

– Спасибо, я сама найду!

И вот уже незнакомка скрылась в детской.

– Когда вы хотя бы до некоторой степени оправитесь от потрясения, – с удовольствием говорит господин надворный советник, – может, вы будете столь любезны и поможете мне снять пальто. Но только не торопитесь!

Рези вздрагивает.

– Прощенья просим, – лопочет она.

– Ничего, сегодня с осмотром больной можно и повременить, – терпеливо успокаивает ее надворный советник.

– Мама! – шепчет Лотта, блестящими расширенными глазами глядя на мать, появившуюся как видение, как фея. Молодая женщина молча гладит горячую детскую руку. Затем опускается на колени возле кровати и крепко обнимает дрожащую девочку.

Луиза бросает быстрый взгляд на отца, стоящего у окна. Потом кидается поправлять у Лотты подушки, взбивает их, переворачивает, одергивает простыни. Теперь онахозяюшка! Ведь за это время она так многому научилась! Господин капельмейстер украдкой, искоса, наблюдает за всеми тремя. За матерью и ее детьми. Но ведь это и его дети! А молодая мать когда-то даже была его юной женой! Канувшие в прошлое дни, забытые часы всплывают в его памяти. Давно, давно это было… Пеперль, словно громом пораженный, лежит в изножье кровати и переводит взгляд с одной девочки на другую. Даже черный лакированный носик нерешительно дергается то в одну, то в другую сторону, точно Пеперль не знает, как ему быть. Подумать только, милую, любящую детей собаку повергнуть в такое смущение! И тут раздается стук в дверь!

Четыре человека, находящиеся в детской, словно очнулись от странного полусна. Входит господин надворный советник Штробль. Как всегда жизнерадостный и немножко шумный. Приближается к постели больной.

– Ну, как дела у моей пациентки?

– Хорошо! – отвечает Лотта со слабой улыбкой.

– А аппетит у нас нынче не проснулся? – рокочет доктор.

– Если только мама что-нибудь приготовит, – шепчет Лотта.

Мама кивает и подходит к окну.

– Извини, Людвиг, что я только сейчас с тобой здороваюсь.

Господин капельмейстер жмет ей руку.

– Я бесконечно благодарен тебе, что ты приехала.

– Ах, о чем ты говоришь! Это же само собой разумелось! Ребенок…

– Ну, конечно же, ребенок… И все-таки…

– У тебя такой вид, словно ты несколько дней не спал, – говорит она, немного погодя.

– Ничего, отосплюсь. Мне было так страшно… страшно за девочку.

– Она скоро поправится! – уверяет его молодая женщина. – Я чувствую это.

А девочки тем временем шушукаются. Луиза склонилась к уху Лоттхен.

– Мама ничего не знает про фройляйн Герлах. И нельзя ей про нее говорить!

Лоттхен испуганно кивает.

Господин надворный советник не может их услышать, так как он в этот момент смотрит на градусник. Хотя, разумеется, он не ушами на него смотрит! Но даже если он что-то и слышал, то прекраснейшим образом сумеет это скрыть.

– Температура почти нормальная! – возвещает он. – Вот теперь ты пойдешь на поправку! От души рад, и будь счастлива, Луиза!

– Большое спасибо, господин надворный советник! – хихикает настоящая Луиза.

– Наверное, вы меня имели в виду, – осведомляется Лотта, смеясь с некоторой осторожностью. Но голова от смеха все-таки болит.

– Вы маленькие интриганки, – ворчит старый доктор, – весьма опасная парочка! Даже моего Пеперля провели! – И он своими ручищами нежно гладит обеих девочек по волосам. Затем, энергично откашлявшись, встает:

– Пошли, Пеперль! Оторвись, наконец, от этих двух обманщиц!

Пеперль на прощание виляет хвостом. И жмется к громадным штанинам надворного советника, который как раз объясняет капельмейстеру Пальфи:

– Мать – это лекарство, которого, ни в какой аптеке не купишь! – Затем он обращается к молодой женщине. – Вы могли бы остаться здесь до тех пор, пока Луиза, ах, прошу прощения, Лотта, полностью оправится от болезни?

– Конечно, смогу, господин надворный советник, я и сама этого хочу.

– Вот и прекрасно! – одобряет старый доктор. – А вашему экс-супругу придется потерпеть!

Пальфи открывает рот.

– Ах, оставьте, – насмешливо произносит надворный советник. – Ваше сердце артиста, разумеется, будет обливаться кровью. Еще бы! Столько людей в квартире! Но потерпите и скоро вы останетесь в блаженном одиночестве!

Он сегодня в ударе, господин надворный советник! А дверь он распахнул так стремительно, что Рези, подслушивавшая снаружи, набила себе шишку. И голова у нее гудит.

– Приложите к шишке чистый нож, – советует он, как истинный врач, врач до мозга костей. Ну и ладно! Добрый совет дороже золота!

На землю спустился вечер. И Вена тут не исключение. В детской тишина. Луиза спит. Лотта спит. Спит, чтобы поскорее выздороветь.

Фрау Кернер и господин капельмейстер Пальфи долго просидели в соседней комнате. О многом поговорили и еще о большем умолчали. Но вдруг он встает и заявляет:

– Так! А теперь мне пора идти!

Надо сказать, что при этом он сам себе кажется смешным, впрочем, так оно и есть. Если подумать, что в соседней комнате спят две девятилетние девочки, твои дочери от этой вот красивой молодой женщины, которая стоит сейчас перед тобой, а ты норовишь удрать, подобно отшитому кавалеру на танцульках! Из собственной квартиры! Если бы тут, как в добрые старые времена, жили домовые, то-то бы они повеселились!

Она провожает его до входной двери. Он медлит.

– Если ей вдруг станет хуже, я у себя, в ателье.

– Не беспокойся! – говорит она уверенно. – Лучше помни, что тебе надо как следует отоспаться.

Он согласно кивает.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Он уже медленно спускается по ступенькам, как вдруг она тихонько его окликает:

– Людвиг!

Он недоуменно оборачивается.

– Ты придешь к завтраку?

– Непременно!

Закрыв за ним дверь и заперев ее на цепочку, она еще какое-то время задумчиво стоит в прихожей. Он действительно возмужал. Теперь он выглядит почти как настоящий мужчина, ее бывший супруг!

Наконец, высоко вскинув голову, мать идет охранять сон своих и его детей. Спустя час перед домом на Кэрнтнерринг из машины выходит элегантная молодая дама и что-то говорит ворчливому привратнику.

– Господин капельмейстер? – переспрашивает тот, – а почем я знаю, там он или нет?

– У него в ателье горит свет, значит он там. Вот, возьмите! – Она сует ему в руку деньги и спешит к лестнице.

Он рассматривает полученную бумажку и скрывается в привратницкой.

– Это ты? – удивляется Людвиг Пальфи, открыв ей дверь.

– Угадал, – ядовито отвечает она и входит в ателье. Усевшись, она закуривает сигарету и выжидательно смотрит на него.

Он молчит.

– Почему ты велел не подзывать себя к телефону? – спрашивает фройляйн Герлах. – Тебе не кажется, что это дурной тон?

– Я ничего не велел.

– Так в чем же дело?

– Я просто был не в состоянии говорить с тобой. Мне было не до того. Ребенок был тяжело болен.

– Но ребенку же явно лучше. Иначе ты был бы сейчас там, на Ротентурмштрассе.

Он кивает.

– Да, ей лучше. Кроме того, там моя жена.

– Кто?

– Моя жена. Моя бывшая жена. Она приехала сегодня утром вместе со второй девочкой.

– Вместе со второйдевочкой? – точно эхо, отзывается элегантная молодая дама.

– Ну да, они же близнецы. Сначала со мной была Луизерль. А после каникул – вторая, Лоттхен. Только я ничего не заметил. Я и сам только вчера об этом узнал.

Дама зло усмехается.

– Тонкий трюк твоей бывшей женушки.

– Она тоже только вчера узнала.

Фройляйн Герлах иронически кривит свои красиво накрашенные губы.

– Ситуация довольно пикантная, верно? В одной квартире находится женщина, на которой ты уже не женат, а в другой – на которой ты еще не женат!

Он приходит в раздражение.

– На свете есть очень много квартир, где сидят женщины, на которых я еще не женат!

– О! – Она поднимается. – Оказывается, ты и острить умеешь?

– Прости, Ирена, у меня нервы сдают!

– Прости, Людвиг, у меня тоже!

Бах! Дверь захлопнулась. Фройляйн Герлах ушла.

Постояв немного у двери, он бредет к безендорферовскому роялю, перебирает ноты своей детской оперы, и, вырвав один лист, садится играть.

Некоторое время он играет с листа. Строгий скромный канон в духе церковных ладов. Затем делает модуляцию. С дорийского лада в до-минор. Из до-минор в ми-бемоль. И медленно, очень медленно из парафраза вырисовывается новая мелодия. Мелодия такая простая и милая, словно две девочки поют ее звонкими чистыми голосами. Летом, на лугу. У прохладного горного озера, в котором отражается небо. То небо, что выше всех мыслимых представлений, а солнце светит и греет всех Божьих тварей, не делая различия между добрыми, злыми и теми, что ни Богу свечка, ни черту кочерга.