Текст книги "Море Дирака"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Михаил Емцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

6

Искрясь в потоках света, розовые униформисты монтировали из пластмассовых тюбингов огромный полукольцевой экран.

– Обратите внимание, – сказал Орт, наклоняясь к собеседнику, – экран-то белый. Все иллюзионистские трюки обычно проделываются на черном фоне.

– Это еще ни о чем не говорит, Евгений Осипович, – ответил Урманцев, равнодушно разглядывая мерцающие под куполом трапеции.

– Э, нет, это уже штрих! Штрих! Я знаю цирк… Еще мальчишкой в Одессе видел Флегарти, братьев Лиопелли, Курбатова-Северного и… этого… Как его? Работал под Калиостро? Случайно не знаете?

– Откуда мне знать, Евгений Осипович? В Одессе я не бывал, да и в цирк хожу раз в десять лет.

– Нашли чем гордиться. Было б у меня время…

Оркестр заиграл «Марш космонавтов». На середину арены опустили огромный голубой глобус. Двое униформистов тщательно установили и закрепили его. Под куполом зажглись звезды, завертелись стилизованные планеты – Венера, Марс, Сатурн. Внезапно музыка смолкла. Глухо зарокотал барабан. На арену въехал серебряный гоночный автомобиль. Откинув стеклянный колпак, из машины вылез высокий худощавый человек, одетый в сверкающий скафандр. Он был удивительно похож на космонавтов, какими их рисуют на плакатах или в детских фантастических книжках. Это был скорее символ, идея, а не живой человек.

Неуловимым движением он коснулся поблескивающих на поверхности глобуса скоб и встал во весь свой рост над полюсом. Гордо вскинув голову, он поднял вверх руки и соединил ладони в стрелу, символизируя стремление к звездам. Номер так, собственно, и назывался «Полет к звездам».

Смолк барабан. В цирке наступила тишина, изредка нарушаемая покашливанием, скрипом кресел, звоном случайно упавшего на пол гардеробного номерка.

Ударил гонг. Очевидно, чтобы привлечь внимание зрителей. И тут случилось чудо: человек повис в воздухе. Между его плотно сомкнутыми ногами и поверхностью глобуса ничего не было.

– Его на веревке поднимают, – сказала сидящая рядом с Ортом девчонка в белом школьном переднике.

– Ну, ясно, на веревке! – отозвался ее стриженный под нуль кавалер. – У него под скафандром специальный костюм спрятан, к которому веревка привязана. Это чтоб не больно было, когда поднимают.

Орт улыбнулся. Удовлетворенно потряс львиной головой.

– Помните «Блистающий мир» Грина? – тихо спросил он, наклоняясь к Урманцеву. – Как он описывает реакцию публики? Там и единогласный вопль восторга и ужаса и мертвая тишина… А эти Архимеды – веревка!

– А чего им удивляться, – улыбнулся Урманцев. – Они по телевизору видели Быковского с Терешковой в кабинах космических кораблей, а тут всего лишь цирк, полет к куполу. И то на веревке.

Космонавт все в той же позе медленно поднимался вверх. Очевидно, в доказательство отсутствия всякой веревки из-под купола опустили еще один экран, который теперь медленно подымался вместе с космонавтом. Потом экран убрали, и космонавт поплыл в луче прожектора среди мерцающих звезд и горящих планет. Сорвав огромную красную звезду, он так же медленно опустился, укрепил ее на поверхности глобуса и легко спрыгнул на арену.

Аплодировали долго и дружно. Зрителям номер явно понравился, но не было заметно ни крайнего удивления, ни проявления каких-то особенно бурных чувств.

– Ну, что я вам говорил? – опять засмеялся Урманцев. – Трудно теперь чем-нибудь потрясти публику. Жизнь уж больно удивительная. Теперь по части чудес у ученых конкурентов нет.

Пока артист раскланивался на вызовы, на арену выкатился визжащий клоун.

– Ну что же, пойдем? – спросил Орт, тяжело поднимаясь с места.

– Пойдем, – согласился Урманцев.

Полусогнувшись, чтобы не мешать другим, они проскользнули по узкому проходу и вышли в фойе.

– Как пройти к директору? – спросил Урманцев дремавшего старичка капельдинера.

– А его сегодня нет, – сухо ответил капельдинер, недоверчиво разглядывая высокого полного Орта и маленького юркого Урманцева.

– А кто есть? – задал новый вопрос Урманцев.

– Кто надо, тот и есть… А вы, собственно, по какому делу?

– По важному, – сонно и равнодушно ответил Орт.

– Ну, тогда идите прямо по коридору к главному администратору. Последняя дверь.

Коснувшись костяшками пальцев двери, Орт, не дожидаясь приглашения, повернул ручку и вошел в кабинет. За ним робко проскользнул Урманцев. За огромным столом сидел полный, багроволицый человек с кокетливо загримированной редкими затылочными волосками лысиной.

– А я вам еще раз повторяю, тигры не поедут малой скоростью! – с надрывом кричал он в телефонную трубку. – Что? А вы как думали! Каждому слону – отдельный вагон! Да! Всего три.

Краем глаза взглянув на вошедших, администратор кивнул в сторону дивана. Орт сел. Урманцев, оставшись стоять, принялся разглядывать яркие афиши, которыми были оклеены все четыре стены.

– И потребую! – Голос администратора сорвался на неожиданно высокой ноте и приобрел хрипящие обертоны. – Даже международные! Хоть спецэшелон! Попробуйте. Да, да, попробуйте… У меня все! Пока!

Он бросил трубку и долго не мог отдышаться. Вынул платок и отер взмокший лоб.

– Слушаю вас, – сказал он, поворачивая голову к Орту.

– Понимаете ли, товарищ главный администратор, мне нужно повидать артиста Подольского.

– А я здесь при чем?

– Вы должны мне в этом помочь.

– Должен? Я никому ничего не должен. Если каждый…

– Мы из Академии наук, – прервал его Урманцев, – это Евгений Осипович Орт, член-корреспондент, профессор, заслуженный деятель науки и техники, дважды лауреат Государственной премии.

Орт поморщился.

– Очень приятно познакомиться. – Администратор слегка приподнялся в кресле. Точнее, сделал попытку приподняться. – У вас есть какое-нибудь направление?

– Направление? – удивился Орт.

– Ну, не направление, отношение.

– Зачем? Это цирк или, может быть, номерной институт? Оборонные секреты? – Орт начинал закипать.

– Оборонные – не оборонные… В общем в каждом деле должен быть порядок. А что касается секретов, товарищ профессор, мы тоже за это дело болеем. Слава советского цирка – это тоже кое-что значит… И вы не улыбайтесь, не улыбайтесь… Мы должны бдительно следить… У нас каждый год заграничные гастроли.

Орт не улыбнулся. Гримаса гнева и нетерпения у него была похожа на улыбку. Он уже приоткрыл рот, чтобы высказать некоторые оригинальные мысли по поводу заграничных гастролей Московского цирка и его главного администратора.

– А товарищ главный администратор прав, – блеснув хитрыми цыганскими глазами, неожиданно вмешался Урманцев. – Абсолютно прав! Предъявите ваше удостоверение, Евгений Осипович.

Орт хотел было возразить, что удостоверение здесь ни при чем и никакой силой на территории цирка оно не пользуется. Тем более что от них требуют какое-то там отношение. Но, беспомощно махнув рукой, он полез в карман и вытащил тисненую золотом малиновую академическую книжечку.

Администратор долго вертел ее в руках и под конец робко осведомился, по какой срок она действительна.

– До самой смерти! – буркнул Орт.

– Подольского, конечно, вызвать можно, товарищ академик, – мялся администратор, – только, позволительно спросить, для какой такой надобности?

– Я хочу с ним кое о чем поговорить.

– Это можно, конечно… Только ведь он из нашего цирка никуда не уйдет. Об этом он и говорить даже не захочет.

– Товарищ главный администратор! – вновь неожиданно, но весьма кстати влез в разговор Урманцев. – Если вам нужно разрешение Министерства культуры, то это мы сейчас устроим, – он сделал вид, что собирается позвонить по телефону.

У Орта от удивления зашевелились волосы. «Что за чушь он несет? подумал Евгений Осипович. – При чем тут Министерство культуры? Да и какое он имеет к нему отношение?»

– Ну что вы, товарищи академики! – укоризненно развел руками администратор. – Разве я не понимаю? Поможем нашей науке, поможем!

– Аристарх Севастьяныч? Попросите Подольского подняться ко мне… Да… Добро!

– Мы науке всегда помогаем, – сказал он, опуская трубку. – Для Кио никаких средств на оборудование не пожалели! А вам, если что понадобится: билетики там, ложа, – прошу ко мне без стеснения.

– Спасибо. Обязательно воспользуемся! – без тени улыбки ответил Орт.

– Ну, вот и хорошо… Вот и хорошо. – Администратор зачем-то потер пухлые, короткопалые ручки. – Если не секрет, товарищ академик, удовлетворите любопытство… Подольский для науки понадобился?

Орт не успел ответить. В кабинет вошел артист, который только что исполнял номер «Полет к звездам». Высокий, худой, с мечтательными или скорее рассеянными глазами, он ничем не походил на подтянутых, самоуверенных циркачей, которых Орт тайно обожал в далеком, подернутом теперь золотой пылью детстве. Без грима и в обычном тренировочном костюме Подольский выглядел даже несколько комично.

– Заходи, Миша, заходи, – засуетился администратор. – Тут тобой товарищи ученые интересуются! Из Академии наук… Я вот только что товарищу академику объяснял, как ты цирк любишь, что для тебя ничего лучше цирка нет. Ведь так, Миша, правда?

– Здравствуйте, Михаил… Михаил? – сказал Орт, протягивая большую, могучую руку.

– Меня зовут Михаил Савельевич, – улыбнулся Подольский.

– Очень приятно, Михаил Савельевич. Моя фамилия Орт, Евгений Осипович Орт. А это мой коллега – Валентин Алексеевич Урманцев… У нас к вам дело, Михаил Савельевич. Может, выйдем в коридор? Переговорим и покурим заодно?

– А у нас здесь курят! Можно! – вмешался администратор. – Курите себе на здоровье. Вот и пепельница каслинского литья… Лев! Царь зверей, так сказать…

– Ну, зачем же отравлять атмосферу? – Урманцев помотал в воздухе кистью. – Вам ведь работать надо. Мы и в коридоре покурим. – И, не дожидаясь возражений, он открыл дверь.

– Как вы это делаете, Михаил Савельевич? – усаживаясь на розовый пуфик, спросил Орт.

В сумраке зеркала на секунду мелькнула его сероватая львиная шевелюра.

– Это не антигравитация, – улыбнулся Подольский. – Вынужден вас разочаровать.

– Но и не скрытые канаты, надеюсь? – Орт прищурился, слегка наклонив голову набок.

– Это исключено.

– Тогда остается только одно. – Орт встал. – Парение магнита над поверхностью сверхпроводника.

– Да, старый добрый эффект Аркадьева, – кивнул Подольский.

– На это я и надеялся… – Орт немного помедлил и неожиданно громко выкрикнул: – За этим я и пришел! Мне нужна ваша помощь.

– Вам? Моя помощь?! В осуществлении пустякового опыта, описанного во всех учебниках?!

– Магниты были вмонтированы в подошвы ваших ботинок?

– Угу. Магнитные подошвы.

– Кто придумал этот номер?

– Я.

– Вы физик?

– И да и нет… Я окончил Горный институт. А физикой увлекся еще на третьем курсе… Так что формально я горный инженер, а фактически, конечно, физик. И по призванию и, если можно так выразиться, по методу мышления.

– Все это меня лишний раз убеждает, что вы именно тот человек, который мне нужен… Да вы садитесь, садитесь, садитесь. – Орт поднялся и силой усадил артиста на соседний пуфик. – Сколько вы здесь получаете?

– Двести пятьдесят.

– М-да… – Орт переглянулся с Урманцевым. – Вот тут-то главный камень преткновения… К сожалению, не в моей власти дать вам больше ста тридцати пяти в месяц. Пока не защитите диссертации, конечно… Но если вы согласитесь, я буду выплачивать недостающее сам, так сказать, личным порядком… Зарплата у меня большая! Куда мне столько?

Орт засмеялся. Подольский стоял весь красный и недоуменно переводил взгляд с Орта на Урманцева.

– Соглашайтесь, Михаил Савельевич, – сказал Урманцев. – Вы же законченный исследователь. Ну что вам делать здесь… в цирке?

– Мы будем работать над интереснейшей темой! На самом переднем крае, как сейчас говорят, теоретической и экспериментальной физики, – сказал Орт, протягивая. Подольскому руку.

Подольский встал и робко пожал сильную, широкую ладонь.

– Я – согласен, профессор. Не нужно мне никакой приплаты. И так… Я даже мечтать об этом не смел.

– Пишите заявление, – сдержанно-повелительно сказал Орт.

– Как?.. Прямо здесь? Сразу?

– Ну конечно, здесь. Зачем время терять?

– Сейчас дам вам листок бумаги и ручку, – сказал Урманцев, расстегивая сверкающие замки большого портфеля из желтой скрипучей кожи.

– Значит, так!.. Директору Института физики вакуума Академии наук СССР Самойлову А.А., Алексею Александровичу… Написали? Так… Заявление… От кого… Теперь дальше… Прошу зачислить меня на должность младшего научного сотрудника в лабораторию теории вакуума… Написали? Число. Подпись… Так. Давайте сюда.

Орт пробежал глазами заявление и, взяв у Подольского ручку, написал в левом уголке наискосок: «О.К. Оформить. Е.Орт».

– Положите это к себе, Валентин Алексеевич, – сказал Орт и обернулся к Подольскому. – Приходите послезавтра утром в отдел кадров со всеми документами. Меня, к сожалению, в институте не будет – эту неделю я работаю дома. Но пусть вас это не волнует. Все будет сделано. И сразу же начинайте работать. Со всеми вопросами обращайтесь к Валентину Алексеевичу или к моему заместителю Ивану Фомичу Пафнюкову… На всякий случай запишите мой домашний телефон… Ну, вот и отлично, дорогой коллега Михаил Савельевич. Прощайте.

Подольский растерянно пожал протянутую руку и долго смотрел вслед уходящим, пока они не скрылись за поворотом длинного сумрачного коридора.

Зажегся свет. Захлопали двери. Послышался нарастающий людской гул. Начался антракт. Подольский медленно повернулся и пошел к лестнице, учащенно вдыхая привычный цирковой воздух, пахнущий мокрыми опилками, звериной мочой, духами и вазелином.

– Заполнили анкетку? – улыбаясь, спросил Иван Фомич. – Так-так. Давайте посмотрим…

При первом же взгляде на этого маленького, постоянно улыбающегося человека Подольский ощутил какую-то глухую тревогу. Это не было мгновенной антипатией, которая подчас вспыхивает между совершенно незнакомыми людьми. Это скорее походило на смутную тоску.

– Так вы, оказывается, Горный институт окончили? Интересно… Там ведь физика… не очень. Кажется, всего два семестра?

– Три… Я у профессора Белоярцева работал.

– У Николая Корнеевича? Так-так… И в какой же области вы, так сказать, самочинно специализировались?

– Я увлекся критическими явлениями – опалесценцией в критической фазе, флуктуациями плотности и координации. Потом, естественно, стал работать с гелием-II и со сверхпроводимостью.

– Понятно, понятно. – Иван Фомич улыбнулся еще шире, и его маленькие глаза превратились в монгольские щелочки.

Подольский понял, что Иван Фомич уже знает о нем либо от Орта, либо от Урманцева и расспрашивает совсем не для того, чтобы узнать еще что-то новое. В каждом вопросе Подольский чувствовал какой-то обидный намек. Может быть, поэтому ему и трудно было хорошо отвечать. Возможно, и напротив, стеснение, которое он испытывал, превращало самые обычные деловые вопросы в нечто неловкое, неделикатное. Но скорее источник смутного беспокойства находился вне Подольского. Михаил понимал, что одни и те же вопросы у разных людей звучат по-разному. Ведь и Орт расспрашивал его довольно подробно. Только Орту отвечать было легко, свободно, даже как-то радостно. А Ивану Фомичу…

«Наверное, это потому, что Орт не только большой ученый, но и умный, хороший человек, – подумал Михаил. – У этого же всякое отклонение от нормы вызывает недоверие. Но разве горный инженер, который увлекся физикой и хочет работать в близкой для него области – по влечению души, а не в соответствии с дипломной квалификацией, – патологическое явление? Нет… Скорее этот маленький профессор просто не любят странных людей. А я для него странный…»

– У вас есть опубликованные работы?

– Три статьи. Две в трудах Горного института и одна в инженерно-физическом журнале.

– Да-да, я вижу… Только это скорее физико-химия, у нас же… Не знаю, говорили ли вам? У нас теоретическая физика вакуума…

– Я знаю. Евгений Осипович говорил мне о каких-то криотехнических задачах.

– Ах, вот как… Отлично, отлично… В НИИуглеобогащения вы попали по распределению?

– Да.

– И проработали два года… В какой области?

– В самых разных. У меня не было постоянной темы… Так, передавали из одной группы в другую…

– Значит, два года? И ушли по собственному желанию… Почему, интересно?

– Скучно мне там было.

– Скучно? – Иван Фомич тихо засмеялся. – А вы веселья хотели? Какое же на работе веселье? Работа – дело серьезное. Эх, молодежь!..

– Не веселья я искал, а настоящей работы. Творческой, которая… Ну, как бы это сказать?.. Чтобы гореть, что ли…

– И вы пошли в цирк. – Смех Иван Фомича сделался чуть громче, но оставался все таким же корректным и невыразительным.

Михаил хотел ответить ему, что попал в цирк совершенно случайно. Просто представилась возможность осуществить интересную идею. Он хотел рассказать об этой идее, о своих надеждах и о том, как пытался поступить в различные физические институты, но, взглянув на Ивана Фомича, он только махнул рукой и встал.

– Очевидно, я не подхожу вам… для работы. Извините за беспокойство.

– Нет-нет! Что вы! Я же ничего вам не сказал. Да я и ничего здесь не решаю… Решает Евгений Осипович. Он вас взял на работу, ему и… В общем вы приняты. Сейчас мы спустимся в кадры. Пусть готовят приказ. Раз Евгений Осипович наложил свою визу, директор подпишет.

Собрав со стола анкету, копию диплома и прочие бумажки, Иван Фомич направился к двери. Но, не дойдя до нее, вдруг остановился и, обернувшись, сказал:

– А вы, собственно, можете подождать меня здесь. Зачем вам в кадры идти? Пустая трата времени, – он засмеялся. – Лучше подымитесь в триста восьмую к Урманцеву. У него для вас письмо от Евгения Осиповича… Нечто вроде инструкции. Он у нас неугомонный, Евгений Осипович. Любит, чтоб все быстро, шумно, масштабно! Широкий человек! И увлекающийся… Ну, я побежал.

Михаил остался один в большом, отделанном под мореный дуб кабинете. Застекленные полки с книгами, картины и фотографии, четыре телефона, стол для заседаний и письменный стол, заваленный бумагами, книгами и всякими изысканными и часто несовместимыми друг с другом мелочами, – все говорило, что хозяин этого кабинета человек не только солидный и заслуженный, но разносторонний, немного безалаберный и не простой, ох, не простой…

Зазвонил телефон. Михаил не двинулся с места. Телефон продолжал настойчиво звонить. Михаил оглянулся по сторонам и нерешительно снял трубку. Но звонил не этот телефон. Положил трубку на рычаг и взял другую. Спрашивали Орта. Михаил сказал, что его сегодня не будет. Он еще раз оглядел лакированные книжные шкафы и картины, висящие на белых шнурах, и пришел к выводу, что никогда не был в таком солидном кабинете. И почему-то вспомнил о своих мытарствах, когда ушел из НИИуглеобогащения…

– Ну, кто же так поступает? – всплеснула руками мать. – Сначала подыскивают себе работу, договариваются, а потом уж подают заявление. Что же ты теперь делать будешь? Ведь взрослый уже, пора жить, как все люди живут.

Он пошел в Институт физической химии.

– Что вы кончали? – спросил инспектор по кадрам. – Физфак или химфак?

– Горный институт.

– М-да… Ну что ж, оставьте ваши бумаги и… наведайтесь в конце будущей недели…

– Я готов работать на любой должности, – сказал он профессору Забельскому из ФИАНа, – лаборанта, механика. Только бы мне разрешили самостоятельно экспериментировать.

Профессор дал свой телефон и попросил позвонить в конце недели. Михаил позвонил, но ему сказали, что Забельский уехал в длительную командировку…

…Он попытался попасть на прием к директору Института химической физики, крупнейшему ученому и видному государственному деятелю, но секретарь направил его в теоретический отдел.

Заведующий отделом окинул Михаила отрешенным взглядом и дал ему дифференциальное уравнение второго порядка… Потом Михаил совершенно случайно узнал, что профессор принял его за протеже одной знакомой. «Здорово я отшил этого «позвоночника», – сказал профессор, когда дверь за Михайлом закрылась. – По знакомству можно стать даже министром, но только не ученым».

И профессор принялся искать очки, которые разбил еще на прошлой неделе.

…Досадно и нелепо проходило время. Дни сгорали впустую. Измотанный и усталый, Михаил возвращался домой. Родители уже не спрашивали его, как прошел день и когда, наконец, он устроится на работу. А Михаил чувствовал, что начинает сдавать. Он уже готов был пойти в первое попавшееся учреждение, чтобы снова два раза в месяц получать зарплату, спокойно возвращаться домой и не ловить жалостные и недоуменные взгляды.

И главное – не звонить. Не звонить по десять раз на день совершенно незнакомым людям, ссылаясь при этом тоже на очень малознакомых людей.

Конец такому мучительному и неестественному существованию положила совершенно случайная встреча со школьным приятелем Тишкой Давыдовым в задымленной шашлычной. Михаил скупо и стесненно рассказал ему о своем патологическом невезении.

Через неделю Михаил уже работал в цирке. На «подготовку и разработку новых цирковых номеров, основанных на законах современной физики» (именно так было записано в бухгалтерской ведомости), отпустили большие средства. За три месяца Михаилу удалось оборудовать очень неплохую лабораторию. «В лучшем научно-исследовательском институте, – подумал он, – на это ушли бы годы».

Бурная деятельность Михаила довольно скоро нашла практическое выражение, обогатив программу известного иллюзиониста. К Михаилу стали относиться не только с уважением, но и с какой-то тревожной почтительностью.

– А у вас ничего здесь не взорвется? – спросил заместитель директора по АХЧ. – Все-таки физика – дело опасное.

– Я уже обещал не собирать здесь атомную бомбу, – пошутил Михаил, – и постараюсь сдержать обещание.

Счастливый иллюзионист получил эффектный номер с «самозажаривающейся яичницей», а Михаил выявил влияние поля индукционной катушки на опалесценцию метана в критической фазе. Он даже подготовил небольшое сообщение. Но для публикации его в одном из научных журналов требовались направление от учреждения и акт экспертизы. Цирк для этой цели явно не подходил, и Михаил спрятал статью в папку. А месяцев через восемь он нашел в американском журнале химической физики сообщение об аналогичных исследованиях.

В первую минуту он огорчился, но потом успокоился. Зато от потаенного беспокойства и постоянного ожидания каких-то перемен избавиться было труднее. Казалось, что вся атмосфера насыщена тревогой и наэлектризована ощущением непрочности.

Принимая от него непривычно большую зарплату, мать почему-то не радовалась и смотрела в сторону жалостливо и невесело. И никогда не спрашивала о его планах на будущее и сама уже больше не строила таких планов. Точно это будущее вдруг сгорело, и нужно было жить только единым днем, ни о чем не задумываясь.

И сам он старался не думать о будущем. Может быть, потому, что оно рисовалось ему похожим на уже пережитые поиски и разочарования. Он знал, что переход к будущему лежит через некое понятие «устроиться», которое утратило для него условный, абстрактный смысл и превратилось в символ бесконечных звонков и изматывающих разговоров. В то же время он и мысли не допускал, что осядет здесь, в цирке, надолго. Легче было обманывать себя надеждой, что подвернется случай, который сам собой все и разрешит.

Кроме того, нужно было осуществить тот эксперимент, единственно ради которого он, как ему теперь казалось, пошел сюда. В успехе эксперимента было заложено многое. И прежде всего от него зависела вера в себя.

Иногда просачивалось сомнение: «А может быть, все правы, и никакой я не физик, а просто возомнивший о себе юнец, отлынивающий от настоящей работы?»

Но работал он много. Едва успевал спать и торопливо, кое-как ел. И нужно было следить за научной литературой. Не реже одного раза в неделю он ходил в зал периодики Ленинской библиотеки, просматривал реферативные журналы, выписывал на карточки названия научных статей.

И все же иногда такая жизнь представлялась ему странным, запутанным сном. Тогда хотелось куда-то немедленно пойти, что-то кому-то объяснить, чтобы раз и навсегда поставить все на свои места. В ту или иную сторону разрушить, наконец, мучительное метастабильное равновесие.

«Как хочется жить прости!» – подумал он однажды, и эта мысль показалась ему одновременно мудрой и легковесной. Он придумал эффектный трюк с твердой углекислотой, брошенной в аквариум, наполненный красной водой. Иллюзионист вынул такой аквариум из-под плаща. Клубился густой алый дым. Это было удачной заменой традиционных золотых рыбок…

«…Интересно, что делает сейчас Иван Фомич в отделе кадров? – подумал он, растревоженный воспоминаниями. – Наверное, исподволь ведет дело к тому, чтобы меня не взяли… Ну и пускай! Мне и в цирке неплохо. И зарплата высокая…»

Но стало обидно.

– Задумались? – спросил, входя, Иван Фомич. – Приказ уже на машинке. Так что можете приносить трудовую книжку.

– Спасибо, – смутился Михаил.

– Ну, за что тут благодарить! К Урманцеву заходили? Нет? Тогда идите сейчас. Евгений Осипович хотел, чтобы вы сразу же начали думать над его заданием.

«Оказывается, он очень милый человек, – подумал Михаил, выходя из кабинета Орта. – А я бог весть что надумал… Или у меня успел развиться какой-то комплекс неполноценности?»

Сейчас он впервые поверил, что будет работать в этом большом теоретическом институте. До сих пор, из чувства самосохранения, он смотрел на это, как на мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. В нем поднялось радостное волнение, и, чтобы как-то выразить нахлынувшее чувство, он быстро-быстро пошел по коридору и, что-то напевая, взлетел по лестнице на третий этаж. Но тревога не проходила. Она затаилась глубоко-глубоко и мешала безмятежно ощутить неожиданную радость…

…Урманцев встретил его приветливо, но сдержанно-деловито. Достал стопку белой бумаги и стал объяснять задание.

– Вы знакомы с современными представлениями о структуре вакуума как некоего средоточия виртуальных частиц?

– Очень отдаленно. Кое-что читал о творящем поле и довольно смутно представляю себе осциллирующий вакуум.

– Для начала этого вполне достаточно… Так вот: мы хотим получить максимально чистый вакуум…

– На меня ложится криостатирование объема?

– Не перебивайте меня… Евгений Осипович хочет осуществить в таком вакууме мощный энергетический разряд… Он рассчитывает, что после этого свойства вакуума существенно изменятся. Понимаете?

– Вакуум перестанет быть вакуумом за счет эквивалентности энергии и массы?

– Дело не только в этом… Точнее, совсем не в этом. Вопрос стоит гораздо шире: о дуализме пространства – времени и массы. Это вам что-нибудь говорит?

– Н-нет… Честно говоря, нет.

– Не беда. Не все сразу. Пока от вас требуется только экспериментальное искусство и дьявольское хитроумие… Нужно убить сразу двух зайцев или поймать двух коней, хотя, если верить пословицам, это порочные методики… Вообще, поскольку глубокое охлаждение вакуумной камеры превращает ее в сверхпроводник, интересно попытаться использовать парение магнита для регулировки. Это дает жесткую взаимосвязь параметров тока сверхпроводника, объема камеры и напряженности конденсатора. Понимаете?

– Нет.

– Простите… Я-то уже над этим думал, и формулировки у меня отштамповались… Смысл же ясен только посвященным… Просто камера будет представлять собой конденсатор. Одна обкладка – сверхпроводник, другая магнит, пустота – диэлектрик. Отсюда напряженность есть функция объема, то есть, по сути, пространства.

– Ясно! Понял! Вот это да!

– Мне тоже это кажется интересным… Помните у Киплинга? «Пора подаваться в свою стаю».

Михаилу стало так хорошо, как давно уже не было. Даже чуть-чуть щекотало ноздри. Он с трудом заставил себя следить за нитью рассуждении Урманцева. Радость искала выхода и мешала сосредоточиться.

– Как у вас прошел разговор с Иваном Фомичом? – неожиданно спросил Урманцев.

– Разговор? Ничего… прошел. А что?

Урманцев ничего не ответил. Михаил почувствовал себя уже не так радостно и безмятежно. Но был не в состоянии анализировать причину внезапного спада настроения. Чтобы преодолеть какую-то беспокойную внутреннюю паузу, он поспешил задать вопрос:

– До какой температуры придется охлаждать камеру?

– Одна тысячная градуса Кельвина.

– Ух ты!

Урманцев улыбнулся и как-то снисходительно и вместе с тем весело посмотрел на Михаила. И это было совсем не обидно, а скорее хорошо, по-свойски.

– Скажите, Подольский, зачем вы стали выступать в цирке? Ну, придумали фокус, а выступал бы себе какой-нибудь дядя. А? И ему хорошо, и вам спокойнее…

…А выступать он стал совершенно случайно. Фактически его вынудили выступать. Работая над «Полетом к звездам», он и мысли не допускал, что осуществит этот полет сам. Не помышлял об этом и главный режиссер цирка. Все началось из-за иллюзиониста. Он быстро привык к монополии на все выдумки Михаила и поэтому заявил дирекции, что хочет оставить номер за собой. Может быть, ему и пошли бы навстречу, так как других претендентов не было. Но… и здесь, как это часто бывает, сработали традиционность и цирковая рутина. Всем почему-то не понравилось, что иллюзионист будет вести сразу два номера. Тем более что «Полет к звездам» обещал быть очень выигрышным. Налицо было и типичное смешение цирковых жанров. Кто-то сказал тяжело и безапелляционно: «Факиры никогда не работали под куполом». И никто не только не произнес максвелловское: «Ну и что?», но и не задал сакраментального вопроса: «Почему?», который, как известно, явился первоначальным толчком и двигателем прогресса.

Даже сам претендент в черном смокинге и зеркальных ботинках не задал такого вопроса. Он пустился в туманные исторические экскурсы и, окончательно запутавшись в весьма приблизительных аналогиях и прецедентах, бормотал что-то маловразумительное о синтетическом искусстве вообще и склоках и завистниках в частности.

– Как же быть? – озадаченно спросил Питерский. – Кому поручить номер?

Воцарилась тишина.

– А почему нужно кому-то поручать? – тоненьким голоском пропела наездница Сашенька Маргаритова (по паспорту Пипко). – В цирке же всегда со своими номерами выступали сами авторы!

– Ну, он же не артист! – выпучил глаза иллюзионист.

– Ну и что же, что не артист! – прокричало одновременно несколько голосов.

– И вообще таланту обучить нельзя. С талантом нужно родиться! добавила Сашенька.

Михаил даже засмеялся, до того нелепой показалась ему мысль о выступлении на арене. Он смутился и начал отказываться, громоздя различные доводы.

Но все почему-то единогласно сошлись на том, что именно он должен выступить с номером. И чем дальше продолжался спор, тем красноречивее и горячее убеждали его взять номер.

«Снижение несоответствия налицо», – механически подумал он и привел последний аргумент:

– Как бы это не помешало мне потом… в моей научной работе, – сказал он, оглядываясь по сторонам.