Текст книги "Ярмарка теней (сборник)"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Михаил Емцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Они обнялись.

– Привет, марсианин, привет! – улыбаясь, говорил Егоров. – Не выдержала душенька? Сбежал до дому?

– Не выдержал, и не говори. Заехал с космодрома в академию, сдал документы – и здоровеньки булы! Они, правда, собирались меня пихнуть в какой-то санаторий, но я уговорил их, что дома у меня и санаторий, и профилакторий, и…

– …дивчина с бровями, гарными, як мисяц?

– Одним словом, стопроцентная многокомпонентная экологическая система, обеспечивающая космонавту самый высокий моральный и физический тонус. Проходи, пожалуйста.

Пока Егоров плескался под душем, Василий раз десять зашел и вышел, принося то полотенце, то особое мыло «Нептун», которое выдавалось только космонавтам, то, наконец, просто так – сказать что-нибудь веселое и хлопнуть Егорова по тощей спине.

– Я считаю, – говорил Егоров, наблюдая за черноземными ручьями, бегущими от его ног, – что украинская грязь недостаточно отражена в произведениях классиков литературы…

– …и науки, – докончил Василий.

– Именно. Ведь воспеты же украинская ночь, могучий и широкий Днепр, украинские девчата и даже тополя. Почему же нет обширных исследований и звонких стихов о черноземном царстве темных сил, агрессивно действующих после дождя?

– Мало того – по этому вопросу нет и достаточно компетентных научных монографий. А ведь какая благодатная тема пропадает для десятка кандидатских и двух-трех докторских диссертаций!

– Еще бы! – подхватил Егоров. – Грязь можно классифицировать по давности возникновения – застарелая грязь…

– По тяговому усилию, которое нужно применить, чтобы оторвать ногу от почвы.

– Легкая грязь – килограмм, тяжелая – полтонны…

– Цифры диссертанта, приведенные в части характеристики тяжелой грязи, по-видимому, несколько завышены. Наши опыты дают величины на порядок ниже, что, конечно, нисколько не умаляет достоинства проделанной работы, и диссертант безусловно… – забубнил Василий, сгибаясь крючком над воображаемыми листками отзыва официального оппонента.

– …заслуживает присвоения ему звания кандидата грязноватых наук! закончил Егоров.

Василий торжественно пожал ему руку.

– Будешь жить в мансарде вместе со мной, ладно? – сказал он. – Я бы дал тебе отдельную комнату, но у меня уже живет один гость. Сегодня прилетел.

– Кто? – спросил Егоров.

– Из партии Диснитов, он вместе со мной работал на Марсе.

– Вот как! А откуда он?

– Откуда-то из Америки.

Егоров поднял брови:

– Какого лешего ему от тебя нужно?

– Я потом тебе расскажу, – ответил Василий. – Идем, я представлю тебя моим домашним.

Домашних оказалось двое: мать – та самая пожилая украинка с зорким взглядом, и сестра Василия, молодая дивчина, высокая, с озорными карими глазами, очень похожая на брата. Пожимая руку Егорову, она улыбнулась и сказала:

– Вася много говорил о вас…

– Ну и как? – спросил Егоров.

– Так, ничего… – хитро прищурилась девушка.

– Оксана, не морочь Саше голову, лучше сбегай в магазин, – прервал ее Василий.

– А твой американец где? – спросил Егоров, когда они поднялись в комнату Василия.

– Спит, – ответил космонавт, потягиваясь. – Как приехал, так и завалился спать.

Егоров с завистью посмотрел на великолепное тело Василия. Богатырская сила и неодолимое здоровье чувствовались в каждом движении этого ладно скроенного парня.

– Поговорим? – спросил Егоров.

– После завтрака. Матери сейчас помочь надо по хозяйству. Все же они вдвоем с Оксаной, без мужчины трудно.

– Валяй действуй. Если я понадоблюсь, позови.

Василий спустился вниз. Оставшись один, Егоров огляделся. Большая комната производила странное впечатление. Судя по вещам и мебели, кто-то очень смело соединил в ней лабораторию, библиотеку, космический музей, гостиную и спальню. Впрочем, последняя была представлена только узкой кроватью, покрытой простым шерстяным одеялом. Над ней висело четыре фотографии Василия: в школе – маленький вихрастый озорник, напряженно глядящий в объектив, и три космических снимка, все почему-то сделанные на Луне. «Странно, ни одного с Марса, а он был там раз пять», – подумал Егоров.

Он погладил дорогие переплеты книг по космонавтике, занимавшие целую стену, щелкнул по серому лунному камню, напоминавшему застывший гребень волны, улыбнулся модели навигационного пульта космического корабля. Он хорошо знал эту штуку, Василий сделал ее, еще когда они вместе учились в Институте космической геологии. Потом подошел к широкой, в четыре створки, стеклянной двери, выходившей на балкон. Он распахнул ее и оказался в огромной галерее, открытой с трех сторон. Сверху, защищая от прямых солнечных лучей, натянулись полосы шелкового навеса.

Егоров увидел село в сочных темно-зеленых пятнах деревьев, уютные домики с белоснежными стенами, вышки с автолетами, сверкавшими на солнце яичными и пурпурными боками. Где-то кричал петух, мычала корова. Над Музыковкой стояло синее марево, обещавшее жаркий день.

Егоров глубоко вдыхал крепкий воздух, растворивший запахи трав и цветов. От яркого света и блеска у него слегка кружилась голова. Егоров думал, что сейчас в Москве он сидел бы в душной комнате, где много курят, и подсовывал бы «Большой Бете» бесконечные ряды цифр, извлеченных из данных георазведок Луны и Марса. И ждал бы и нервничал, пока умная машина не выдаст ответа, подтверждающего или отрицающего его догадку, его способность предсказывать. Потом будет вечер. Плавая в бассейне или сидя за стойкой «Кратера», он попытается выгнать усталость из тела, из клеток мозга, ослабить натянувшиеся до предела нервы. А на другой день опять начнется все сначала. Иссушающая душу работа, обидные неудачи, просчеты и победы, ставшие обязательной нормой. Победы, которые не радуют в то время, когда его жизнь проходит за пультом счетной машины, светит такое нежное радостное солнце и поет сладкий ветер.

До его слуха донесся шум. Кто-то вошел в комнату. Егоров увидел в стекле отражение вошедшего.

– Василий! – раздался негромкий голос.

Что-то удержало Егорова, и он промолчал. Он узнал этого человека, стоявшего на пороге. Тот самый красавчик, который перехватил автолет на станции.

Егоров ясно видел лицо незнакомца. Оно было напряженным и внимательным. Не услышав ответа, незнакомец осторожно шагнул в комнату. Вернее, просочился, настолько мягким и бесшумным было это движение. Закрыл за собой дверь. Остановился посреди комнаты и огляделся, шаря взглядом по стенам.

– Василий!

Егоров хотел было выйти из своего укрытия, но тут вошел Нечипоренко.

– А-а! Анхело! – сказал он. – Отдохнул?

– О! Очень хорошо. Очень.

– Ну и ладно. Пойдем вниз.

Они вышли.

Этот красавчик, подумал Егоров, очень несимпатичен. Егоров решил расспросить Василия о нем при первом удобном случае, но сделать этого до завтрака не удалось.

Нечипоренко с озабоченным видом показывался на секунду в дверях и моментально исчезал. В доме раздавались то старушечья воркотня, то звонкий голосок Оксаны:

– Василь, поди сюда! Василъ! Дэ ты, Василь?

Василий послушно топал по теплому янтарному паркету на призывы домочадцев.

За завтраком появился новый гость – дед с усами. Звали его Павич. Он был самодоволен, торжествен и хвастлив.

– За нашего дорогого земляка, усесвитно известного космонавта Нечипоренку! – провозгласил Павич, поднимая рюмку. Выпив, он крякнул и вытер усы.

Затем дед в популярной форме объяснял присутствующим заслуги Василия перед Родиной и человечеством. Василий морщился, но деда не прерывал.

– Та хватит тоби, диду, – вмешалась мать Василия, Ольга Пантелеевна, мы газеты тоже читаем.

– Ничего, Ольга, ничого. У нас на цилу область один космонавт. Звидки! З нашего колхозу. Отэ диво требуется отпразнувать.

– Ну и празнуй на здоровье. А не разказуй нам то, шо усим давно известно.

Егоров искоса наблюдал за американцем. Анхело Тенд с безучастным видом глотал румяные картофелины. Он казался еще ослепительнее, чем утром на станции. По матовой белой коже струились волны нежнейшего абрикосового румянца. Огромные черные глаза смотрели строго, чуть грустно. На Оксану он производил завораживающее впечатление. Девушка сидела, не отрывая глаз от тарелки. Когда к ней обращались, она вздрагивала. Куда девалась ее хитрая усмешка!… Егоров с некоторым сожалением отметил напряженное состояние девушки и даже сформулировал про себя подобие мысли, начинающееся словами: «Все вы, женщины…».

– Шо там тая слава! – сердито сказала Ольга Пантелеевна, ее лицо сейчас было печальным. – Було б здоровье. А то вон Гриша Рогожин, Васин товарищ…

– Мама!

– Та я молчу. Только скажу тебе, Вася, как ты кверху поднимаешься, в свой космос, мое сердце падает.

– Дело известное – материнское, – изрек Павич, закусывая жареным лещом.

– Если б отец был жив, и ему от Васиных полетов седины бы прибавилось.

– Надо, мать, надо, – твердо сказал Василий.

– А я что? Надо так надо. Только почему б тебе не отдохнуть? Съездил бы за границу, мир посмотрел.

– Шо ему заграница? – хитро подмигнул Павич. – У него в Музыковке прочный якорь брошен.

– Хорош якорь! – Ольга Пантелеевна, собрав посуду, сердито выплыла из столовой.

– Шо, Василий Иванович, не одобряет мамаша ваш выбор, а? – Павич расхохотался и обмакнул картофелину в сметану.

Егоров видел, что Василию неприятен этот разговор. Он обратился к Оксане:

– Ну, а вы, Оксана, на Марс не собираетесь?

– Очень нужно, – вспыхнула девушка, – к вашим букашкам!

– Эти букашки поумнее всех нас, – заметил Василий.

– Хоть бы и так. Но они ж уже все перемерли.

– А что, Васятка? – весело завертелся дед. – Чем на Марс летать, сходил бы в наш муравейник…

– И то правильно, – одобрительно заметила возвратившаяся Ольга Пантелеевна. – Дохлых муравьев и на земле достаточно.

Анхело Тенд положил вилку.

– Между марсианином и муравьем такое же сходство, как между человеком и котенком. На Марсе развилась великая цивилизация, до уровня которой человечеству не дойти и за десять тысяч лет. И марсиане не вымерли.

Он строго посмотрел на Оксану. Глаза его горели неистовым пламенем какой-то мрачной веры.

– А что же? – робко спросила девушка.

– Они ушли в Айю.

Все помолчали.

– А шо це таке? – насмешливо спросил Павич.

– Мы не знаем, – ответил за Анхело Василий. – Мы многого не понимаем в цивилизации марсиан. Они не знали звуковой связи, логические основы их мышления качественно отличны от нашего, эволюция протекала у них совсем иначе. Ни способы производства, ни пути развития их общества для нас пока неясны.

– Если мы когда-нибудь сможем разобраться в тех штуках, которые вы открыли на Марсе, наше общество получит колоссальный толчок вперед, заметил Егоров.

Анхело впервые посмотрел прямо в лицо Егорову.

«Какое жуткое ощущение! Он как будто высасывает что-то из меня», подумал геолог, невольно опуская глаза.

– Да, вы очень правы, – сказал Тенд. В его голосе было что-то металлическое.

«Не хватает обертонов», – подумал Егоров.

– Ну, все это подарки для Академии наук, – сказал Павич. – А вот для людей там немае ничего такого, щоб руками пощупать, такого, щоб… – Дед повертел толстыми корявыми пальцами, затрудняясь высказать свою мысль.

– Щоб за пазуху та до дому? – улыбнулся Василий.

– Ну да… та ни… ну шо ты, хлопче! Ну, як руда або металл який-нибудь.

– Как же, как же, – весело заметила Ольга Пантелеевна, – у Васи полна комната камней.

Василий расхохотался.

– Мама, ты неправа, – лукаво заметила Оксана. – А зеркало?

– Какое зеркало? – спросил Егоров.

– Вася привез мне в подарок зеркало с Марса.

– Зеркало марсианки, – насмешливо сказала Ольга Пантелеевна. – Даже повесить не за что.

– Зато не пылится, – заметил Василий.

Анхело посмотрел на Оксану. Он, казалось, видел ее впервые.

– И как вам в него смотрится? – спросил он.

– Очень хорошо, – улыбнулась девушка.

– А теперь выпьем за матушку-Землю, – торжественно провозгласил Павич. – Она нас породила, обогрела и в космос направила.

После завтрака Василий сказал Егорову:

– Пойдем отнесем твое ложе наверх.

– А где оно?

– У Оксаны в комнате.

Он обратился к сестре, оживленно беседовавшей с Анхело:

– Оксана, мы из твоей комнаты топчан возьмем, ладно?

– Пожалуйста, бери, – сказала девушка, не поворачивая головы.

Комната Оксаны была чистой и просторной. Тонкий аромат полевых цветов нежно щекотал ноздри.

– Вот он, под окном, – сказала вошедшая за ними Оксана. – Только я не завидую вам, Саша. Он твердый, как сухая глина.

– Ладно. Геологу не привыкать.

Внезапно Егоров увидел зеркало с Марса, оно стояло на стуле, прислоненное к спинке. Сверху Оксана накинула на него рушник.

– Это оно? – Егоров подошел к зеркалу.

Плоскость полуметрового эллипса, заключенного в толстый золотисто-серый обод, отразила в темной глубине настороженные серые глаза молодого человека. Зеркало не искажало ни одной линии его лица, придавая отражению легкий голубоватый отсвет. У Егорова осталось впечатление, что он смотрит сквозь толстый слой голубой воды.

Василий, тоже смотревший в зеркало, неожиданно сказал:

– Слушай, сестра, одолжи-ка нам эту штуку на время, а? Нам обоим надо бриться по утрам, а у меня только одно маленькое походное осталось.

– Берите. Оно, кстати, двустороннее. Повесьте посреди комнаты и брейтесь сразу вдвоем.

– Так и сделаем.

Они перенесли топчан наверх, прихватив с собой и зеркало.

– Я буду спать на балконе, – сказал Егоров.

– Добро, – согласился Василий.

Топчан установили под навесом. Лежа на нем, Егоров мог видеть всю Музыковку и синие дали степей. Обмотали края золотистого обода изоляционной лентой, конец ленты подвязали к рейке, на которой был натянут шелковый навес. Зеркало покачивалось и блистало на солнце, как прожектор.

– А оно тяжелое, – заметил Егоров, оценивая взглядом результаты их трудов.

– Очень. И непонятно почему. Состав, правда, неизвестен…

– А оно не представляет собой какой-либо научной ценности?

– Что ты! – Василий махнул рукой. – В Академию наук передано около двух тысяч таких зеркал. Все химики мира бьются над их химической структурой.

Они перешли в кабинет Василия, так как на балконе уже становилось жарко.

– Вообще у марсиан была странная склонность к эллиптическим формам, сказал Нечипоренко, когда они сели в глубокие прохладные кресла. – Таких зеркал у них десятки тысяч, в городах они играют роль отражателей света… Многие строения на Марсе имеют эллиптические формы…

Василий замолчал. Перед его глазами возник образ Большой Марсианской столицы. Он тряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то наваждение.

– Ну ладно, – сказал он, – обо мне потом. Да ты, наверное, все знаешь из отчетов, поступающих в ваш институт. Как тебе в нем работается?

Егоров подумал.

– Что я могу сказать? Чтоб да, так нет, как говорят в Одессе. Когда после окончания института я не попал в космос из-за болезни печени… Ну, да ты помнишь. Конечно, хорошо еще, что я геолог, а не навигатор, как ты. В этом случае мне совсем была бы крышка. И все же от космоса я не мог отказаться. Поступил в этот институт. Работал. Изучал данные, собранные на Марсе, и вот открыл плато Акуан. Сейчас лелею надежду, что удастся провести там кое-какие исследования.

– Официально? И не надейся, – заметил Василий. – Условия там ужасные. Мы вшестером раскапывали Большую столицу. Представляешь? В ней жило когда-то около миллиарда марсиан, она уходит в землю на триста – четыреста метров, а протяженность ее до сих пор не установлена. Два месяца, не снимая скафандра, ползали мы по этим проклятым муравьиным переходам. Отработаешь смену, потом еле к «Москве» доползешь. Вот так-то, брат. Расскажи-ка лучше о своем плато.

Егоров почесал подбородок. Посмотрел в потолок и начал рассказывать:

– Помнишь, какая была сенсация, когда на Марсе обнаружили органометаллические структуры, неизвестные доселе на Земле? В лаборатории их получить не удалось, сколько ни бились. На Марсе они сосредоточены в одном месте, причем в огромных количествах. Я назвал это место «плато Акуан». Потом удалось доказать искусственное происхождение структур. А что это значит, как ты думаешь?

– Ну, отходы неизвестных термоядерных реакций… – неуверенно сказал Василий.

– Правильно. Отходы. Это очень важно. Марсиане, построившие всю свою цивилизацию в почве, использовали поверхность Марса так же, как мы в свое время верхние слои атмосферы или дно океана. Они выбрасывали на поверхность различный мусор. Собственно, по таким признакам были открыты и Большая подземная столица, и вся разветвленная сеть их городов.

– Следовательно, под плато Акуан скрывается термоядерный энергетический центр, который до сих пор никто не может отыскать?

– Совершенно верно. И если этот центр будет найден, то, думаю, и для нашей земной энергетики там можно будет кое-что позаимствовать. Особенно учитывая уровень марсианской техники. Понимаешь?

– Дело интересное и важное. Впрочем, найти – это еще не все. Нужно понять, как это у них сделано. Вот мы обнаружили первую внеземную цивилизацию. А что толку? Ну ладно… Что говорят твои шефы?

– Во-первых, плато огромное. Во-вторых, центр может оказаться не под плато, а где-то рядом. Получаются слишком большие затраты. А в-третьих, легче изучать и вывозить уже открытые объекты, чем искать новые. В общем, это, дескать, дело завтрашнего дня.

– Да, ситуация трудная, – задумчиво сказал Василий. – Поискать там стоит. Но, понимаешь, без официального разрешения… Риск большой. Сейчас у нас по инструкции четырехкратная страховка… И то… – Он замолк. Понимаешь, Саша, – наконец с трудом произнес Нечипоренко, – Марс – очень странная планета. Я хорошо знаю нашу Луну, участвовал в высадке на Венере, хлебнул там газку, но все это не то. Совсем не то. И на Луне, и на Венере грозная природа, дикая стихия и все такое, но там не страшно. А на Марсе бывает очень страшно. Понимаешь?

Егоров смотрел на него с удивлением.

– Да, да, – сказал Василий. – Об этом не пишут и даже не любят рассказывать, но тем не менее это так.

Он снова замолчал.

– Марс – удивительно спокойная планета. Малорасчлененный рельеф. Глубоко в почве скрылись гигантские города. Мертвые города. Ни одного марсианина не осталось, найдены только миллиарды странных сухих оболочек. Не то хитиновый покров насекомых, не то какая-то одежда. Перед отправкой в Айю они или покинули эти оболочки, или… Здесь начинается область сплошных загадок. До сих пор ничего, собственно, не удалось установить наверняка. Маленькие марсиане возводили под землей циклопические сооружения, где человек чувствует себя лилипутом. Для чего созданы эти сооружения, можно только гадать. Там очень трудно работать, Саша. Тебя все время преследует ощущение, будто на этой мертвой планете кто-то есть.

– Ну, это ты брось… – протянул Егоров.

– Да, да, именно, не улыбайся. Все время чувствуешь, что за спиной стоит кто-то живой, наблюдающий и оценивающий тебя. И… ждущий. Я не знаю ничего страшнее этого марсианского ожидания. Там тебя постоянно что-то ждет. Это очень неприятное чувство.

– Еще бы!

– Теперь возьми хотя бы наши жалкие потуги расшифровать непонятную зрительно-осязательную информацию, которая записана на кристаллах Красного купола. Единственный интересный вывод, полученный нами, – это что марсиане собираются уходить в Айю. Что такое Айя? Как туда переправились два миллиона марсиан? Непонятно. А кто ответит, почему вся информация относится только к последнему десятилетию марсианской цивилизации? Где их архивы? Были ли у них библиотеки? Одним словом, миллион загадок.

– Я не понимаю, что тебя смущает. Требуется определенное время на изучение этого сложного и очень не похожего на нас разумного общества.

– Дело не во времени, Саша. Я подозреваю, что многого мы так и не поймем.

– Детали, может быть. Детали всегда своеобразны и неуловимы. Но в целом общее направление мы вполне можем понять.

– И общее не поймем. Мне говорили, что Дисниты – они занимались расшифровкой кристаллов Восточного сектора Красного купола – пришли к интересному выводу. Они утверждают, что мышление марсиан как бы обратно нашему, земному. У нас движение является свойством материи, у них материя – свойством движения, его проявлением.

– Ловлю тебя на слове, – сказал Егоров. – Для того чтобы сделать подобное заключение о характере марсианского мышления, нужно располагать колоссальным запасом информации. Это же философское обобщение.

– Нет. Дисниты располагали тем же, что и мы. Наши находки дублируют друг друга. Но… им больше везет. Видишь ли, Саша, у меня такое чувство…

Он задумался. Мысленно он видел узкий глубокий колодец, по которому лифт спускает космогеологов в Большую столицу, бесконечный лабиринт переходов, где пробираешься только ползком, и Красный купол – огромную искусственную пещеру с овальным потолком, залитую багряным светом. И его вновь охватило знакомое чувство тревожного ожидания.

– У меня такое чувство, Саша, – продолжал Василий, – что нашими находками и открытиями на Марсе кто-то руководит.

– Конечно. Академия наук, Совет по…

– Нет, – перебил Василий, – не то… Я не о наших…

Егоров, казалось, не понял друга, отвернулся и стал смотреть на балкон.

– Да, – сказал Василий, – кто-то нами руководит. Подсовывает одно, прячет до поры до времени другое, – одним словом, контролирует. Ну посуди сам. Марсиане ушли в Айю около пяти миллионов лет назад. На Земле в это время еще не было человека. А марсианские города сохранились как новенькие, там все блестит. Это противоестественно, понимаешь? Есть второй закон термодинамики, есть энтропия, которая растет… Да за пять миллионов лет там должен был воцариться хаос! А хаоса нет. Есть строгий порядок.

– К чему ты ведешь?

Василий молча наклонился к Егорову. Тот с испугом смотрел в его серьезные черные глаза. «Уж не свихнулся ли он там, на своем Марсе?» мелькнула мысль.

– Они вернутся.

Егоров принужденно расхохотался:

– Здорово! Хозяин вышел на минутку и просит гостей подождать?

– Совсем нет. Хозяин просто не может или не хочет вернуться.

– Может, они улетели из Солнечной системы в эту Айю?

– Черт его знает, что это за Айя, – задумчиво сказал Василий. – Порой я даже готов согласиться с академиком Перовым. Он исследовал панцири и считает, что подобный переход является чисто физиологическим процессом. Айя – это смерть. А может, что-то вроде того света. Перейдя в Айю, получаешь шанс на бессмертие…

– Это уже твой собственный домысел?

– Нет, так Дисниты придумали. Кстати, этот Анхело Тенд – неплохой парень, между прочим, – работал с ними до нашего прилета. Дисниты уже собирались отлетать, как вдруг обнаружили, что Тенд исчез. Туда, сюда нет Анхело. Они улетели. А через месяц мы нашли Тенда в одной из галерей Красного купола. Он был жив и здоров, но не мог ответить ни на один вопрос. Что с ним случилось, где он был, что ел, пил – не помнит. Пришлось его обучать всему заново, рассказывать, кто он такой, где жил, что есть Земля и люди. Долго так продолжалось. Но однажды он вспомнил… почти все.

Слова Нечипоренки были прерваны высоким, рвущим воздух звуком. Пронзительный вой столбом поднялся к небу. Друзья выбежали на балкон. Вверху на темно-синей глади выводил прерывистую снежную роспись реактивный самолет.

– Какая-то новая модель. – Егоров прикрыл глаза ладонью.

Звук оборвался так же внезапно, как и начался. Самолет утонул в глубине небесной чаши.

– Ну и ревушка! – покачал головой Василий. – До земли доходит ослабленный звук. Представляешь, каково летчикам?

– Там изоляция.

– Так о чем я говорил? – спросил Василий.

– Об Анхело.

– Ах да! Ну вот, собственно, и все. Вернулись мы с Марса. Анхело побывал дома, что-то ему там не понравилось. Он ведь испанец, из Венесуэлы… Теперь решил остаться у нас. И вот это зеркало, что я Оксане приволок, – продолжал Василий, – это памятный подарок Гришки Рогожина, который погиб.

– Как! – вскочил Егоров. – Григорий погиб?

– Погиб, и самым таинственным образом. Он работал в одной из «комнаток», которых там, в Красном куполе, тьма, а этажом выше работали наши взрывники. Взрыв они произвели крошечный, но все же кое-какое сотрясение было. Слышим вскрик. Прибежали к Грише. Лежит с разбитой головой. Скафандр снят, лицо размозжено. Сама же «комната», где работал Гриша, осталась совершенно целой. Так, с потолка немного пыли осыпалось да кусочки облицовки размером с мой ноготь лежали на полу. Что могло нанести удар такой страшной силы, мы так, конечно, и не узнали. Что-то там болтали о многократном усилении взрывной волны, о направленных ударных воздействиях – чепуха все это. И какая досада! Как раз в этот день Гриша сделал великолепную находку. Он нашел труп марсианина. Это было потрясающим открытием. Мы пять лет на Марсе и ничего, кроме пустых оболочек, не находили. Миллиарды рачьих скорлупок! Об истинном облике марсианина мы могли только гадать. Гришку на руках носили, когда он приволок под мышкой этот прекрасно засушенный экспонат. Мы положили его в титановый контейнер и отправили наверх, а через четыре часа отправили наверх Гришу. А зеркало я оставил себе.

– Какое зеркало? – спросил Егоров.

– Вот это самое. – Василий указал на зеркало с Марса, которое слегка покачивалось под порывами теплого ветра. – Мертвый марсианин лежал в двух шагах от него, и Григорий снял зеркало. Потом я взял зеркало на память.

Егоров внимательно и печально посмотрел на сверкающий овал.

– Тоже ведь загадка, – протянул Василий. – Зачем марсианам эти зеркала, совершенно одинаковые и в огромном количестве? В каждом городе их сотни…

Вдруг лицо его изменилось. Взгляд впился в зеркало.

– Оно не отражает! – прошептал Василий.

Егоров посмотрел на зеркало. На первый взгляд оно действительно ничего не отражало. Поверхность его была ровной и матовой. Такого же золотисто-серого цвета, как обод. Они одновременно бросились к зеркалу и увидели в нем свои взволнованные физиономии.

– Фу, глупость! – заметил Егоров. – Анизотропное изображение всего-навсего. Ты меня так напугал своими рассказами о Марсе, что я скоро от любого марсианского камня стану шарахаться.

– И правильно сделаешь, – задумчиво сказал Василий, – потому что ни одно из марсианских зеркал, с которыми я имел дело, не обладает такими удивительными, вернее, даже странными свойствами. И это тоже… не обладало, пока я его держал в чемодане.

– Вероятно, на него благотворно подействовал мой приезд.

– Возможно… Ну ладно, – сказал Василий. – Подводя итоги, плато Акуан исследовать надо.

– Эх, если б меня взяли в космос! – махнул рукой Егоров.

– Не тужи, братец, – заметил Василий, – вот создадут антигравитатор, полетишь и ты со своей больной печенкой…

Василий ушел, и Егоров подошел к зеркалу. Он представил себе, как тысячи марсиан смотрелись в эту блестящую поверхность, и ему стало не по себе. Зеркало равнодушно отражало его некрасивое лицо, красные крыши домов, поле и электротрактор, который жужжал далеко, на краю большого зеленого поля. Егорову показалось, что на блестящем материале возник какой-то едва заметный белый налет. Он прикоснулся к нему – и вздрогнул от неожиданности. Поверхность зеркала была мягкой! Он взял спичку и попытался сковырнуть налет. По отражению зеленого поля прошла неглубокая бороздка. Егоров был удивлен. Он посмотрел на кончик спички. Постепенно след на зеркале стал зарастать и минут через пять совсем исчез.

– Интересно, – промычал Егоров сквозь зубы и придвинул кресло поближе.

– Саша! Саша! – услышал он громкий голос Нечипоренко.

Егоров посмотрел вниз и увидел, что Василий стоит у ворот и размахивает газетой. Лицо космонавта исказилось в болезненной гримасе.

– Прыгай ко мне! – крикнул он.

Егоров прыгнул на влажную упругую землю. Освещенное ярким летним солнцем лицо Василия было мрачным и серьезным.

– Читай, – сказал он, указывая на вторую полосу.

– «Нам сообщают… – бормотал Егоров, скользя взглядом по мелкому шрифту, – вчера в Бостоне были обнаружены тела… братья-космологи Альфред, Уильям, Колдер и Джеймс Дисни… убийца не найден… загадочная смерть без каких-либо признаков токсического или физического воздействия… Ученые-эксперты в растерянности…» Что это значит? обратился он к Василию.

– Читай до конца, – сердито сказал Нечипоренко.

– «Смерть известных исследователей Марса связывается с заявлением, сделанным ими несколько дней назад, что в Большой Марсианской столице якобы найден архив и ключ к нему, дающий возможность воссоздать пресловутую дверь в Айю. Эта находка неизмеримо увеличит мощь людей, сообщил корреспонденту «Тайме» Колдер Дисни».

Они молча посмотрели друг на друга.

– Вот он, Марс! – взволнованно сказал космонавт. – Он и на Землю протягивает свои лапы. Не хотят марсиане открыть свои тайны.

Егоров молчал, но сообщение его тоже встревожило. Он почему-то подумал, что Анхело только недавно вернулся из Америки и, вероятно, знает о гибели Диснитов.

– Не исключен вариант, что в один прекрасный день будет найдено тело Василия Нечипоренки без следов какого-либо физического, химического или психического воздействия, – неожиданно сказал космонавт, разглядывая нарциссы, окаймлявшие клумбу перед домом.

Егоров посмотрел на отпечаток своей ноги на краю клумбы и сказал:

– А что говорит по этому поводу твой Анхело?

– Он еще не знает. Сейчас я его позову.

Василий вошел в дом и через минуту вышел с Тендом.

Ни волнение, ни сочувствие, ни жалость – ничто не отражалось на прекрасном лице Анхело. «Он продумывает линию поведения», – подумал неожиданно Егоров.

– Какое печальное известие. Я их очень уважал, – сказал Тенд.

Лицо его оставалось неподвижным. «Может, у него просто такая мимика или, вернее, полное отсутствие всякой мимики?» – подумал Егоров.

Они сели на лавочку возле ворот. Оксана срезала нарциссы.

– Самое примечательное – что гибнут люди, работавшие в Красном куполе. Рогожин, Дисниты… Кто следующий?

– Я, – неожиданно сказал Анхело и улыбнулся.

Егоров впервые видел, как улыбается Тенд: глаза оставались мертвенно-спокойными, а рот корчился в судороге смеха.

– Почему ты так думаешь? – спросил Василий.

– Если следовать теории, что марсиане прячут от нас свои тайны, то следующим должен быть я. Дисниты разобрали архив – и погибли. Гриша нашел мумию – и погиб. А я… Перед тем как я… как у меня наступил тот провал в памяти… я тоже видел комнату, где нашли Рогожина. Там были и высохший марсианин, и зеркало, и еще много маленьких крестиков на стенах, на потолке…

– Каких крестиков?

– Откуда я знаю? Я пришел туда с фонарем, а он у меня испортился. Тогда я взял два конца батареи и через графитодержатель сделал маленькую вольтову дугу. Я увидел на полу этого марсианина, зеркало и какие-то искорки на стене и на потолке, похожие на крестики. И тут моя дуга вспыхнула очень ярко; наверно, я сильно сблизил электроды.

Говорил Анхело как-то нехотя, словно что-то удерживало его.