Текст книги "Рождество в Томпсон-холле"

Автор книги: Энтони Троллоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Миссис Браун также уединилась в своей комнате и ни разу не вышла оттуда, пока не пришло время садиться в экипаж. Наверху она и завтракала, и обедала, наверху укладывала багаж и отправляла телеграммы в Томпсон-холл. В течение дня их было послано две, и во второй заключалось торжественное заверение в том, что Брауны приедут в первый день Рождества, вероятно, успеют к завтраку и, вполне вероятно, успеют также в церковь на праздничную службу. Неоднократно миссис Браун осведомлялась у мужа с большой нежностью о состоянии здоровья мистера Джонса, но ничего не смогла добиться.

– Он был очень зол – вот и все, что я знаю, – всякий раз отвечал мистер Браун.

Однажды она сделала замечание по поводу имени джентльмена, обозначенного на карточке как Барнаби.

– Будущего мужа моей сестры зовут Барнаби, – сказала она.

– А этого господина – Барнаби, вот и вся разница, – ответил мистер Браун с неуместной шутливостью.

Мы знаем, что некоторые люди, навлекшие на себя немилость общества, готовы отказаться от личных привилегий. Накануне мистер Браун заказал себе отдельный экипаж, чтобы поехать с женой на станцию, но теперь, после своих несчастий, он удовлетворился тем, что предоставили ему в гостинице. В назначенный час он отвел вниз жену, на которой была густая вуаль. Когда они проходили по зале, там собралось много народу: всем хотелось взглянуть на даму, проделавшую среди ночи такую страшную вещь, но никому не удалось разглядеть даже кончика ее носа, пока она проходила по залу и садилась в омнибус.

Взоры собравшихся устремились и на мистера Джонса, последовавшего вслед за Браунами; он также, несмотря на свои страдания, решил покинуть Париж вечерним поездом и встретить Рождество с друзьями в Англии. Он прошел через толпу с необыкновенным достоинством, чему отчасти способствовала боязнь разбередить при ходьбе свое несчастное горло, но, взобравшись в омнибус, споткнулся в темноте о ноги своих врагов. На станции они по очереди купили себе билеты и снова очутились в присутствии друг друга в зале ожидания! Следует сказать, что мистер Джонс не только чувствовал присутствие миссис Браун, но и чувствовал, что она ощущает его присутствие, и вся наружность его говорила: «Неужели вы воображаете, что я могу поверить, будто вы приняли меня за своего мужа?» Она была совершенно спокойна, но за все это время ни разу не подняла вуаль. Мистер Браун пытался завести разговор с мистером Джонсом, но мистер Джонс, хотя и пробормотал что-то в ответ, все же продемонстрировал с достаточной ясностью свое нежелание поддерживать дальнейшее общение. Затем поднялась обычная суматоха, страшная давка и междоусобная война из-за мест. Казалось бы, даже самые запоздалые пассажиры рано или поздно находят себе места, но всякий британский отец и британский муж в эти бурные минуты действует как будто под убеждением, что и сам он, и жена его, и дочери будут навеки оставлены в Париже. Мистер Браун вел себя совершенно по-геркулесовски и в собственных руках тащил два мешка и шляпную картонку, не считая еще разных пальто, пледов, тростей и зонтиков. Но, когда он достал себе и жене хорошие места, по ходу поезда, и ей – в уголке… мистер Джонс оказался прямо напротив нее. Заметив неудобство такого положения, мистер Джонс вздумал перебраться на другое место, но было уже поздно. В таком близком соседстве им и пришлось ехать всю дорогу до Кале. Миссис Браун, бедняжка, ни разу не подняла вуаль.

Он сидел напротив нее, не смыкая глаз, вытянувшись, как палка, время от времени показывая неловкими движениями, что боль в горле не уменьшалась, но ни разу не произнес ни единого слова и не пошевелил ни одним членом.

Во время переправы из Кале в Дувр наша дама, конечно, была разлучена со своей жертвой. Переезд был очень плохой, и она не раз напоминала мужу, как хорошо было бы им теперь, если бы они продолжали свое путешествие, как она того желала. Как будто задержка в Париже произошла по его вине! Мистер Браун подумал, что не было в мире другого такого человека, который подвергался бы столь вопиющей несправедливости. По временам он прикладывал руку к бороде и начинал сомневаться, неужели ее можно было двигать, причем двигать так, чтобы не разбудить спящего? Разве что дело дошло до хлороформа… Много подобных подозрений мелькало у него в голове во время этой переправы.

Они и мистер Джонс снова очутились вместе в одном и том же вагоне поезда, направлявшегося из Дувра в Лондон. Теперь они уже привыкли к столь близкому соседству и научились выносить присутствие друг друга. Но мистер Джонс еще ни разу не видел лица леди. Ему очень хотелось узнать, каковы были черты женщины, выказавшей такую слепоту, – если все это было правдой. А если это было неправдой, то как выглядела женщина, отважившаяся среди ночи проделать такую штуку? Но миссис Браун продолжала прикрывать лицо вуалью.

Со станции Кэннон-стрит Брауны проехали на извозчике на станцию Ливерпуль-стрит, откуда должны были отправиться по железной дороге Восточных графств прямо в Стратфорд. Теперь по крайней мере их невзгоды кончились. Они спокойно могли успеть не только к рождественской службе, но и к рождественскому завтраку.

– Все будет совершенно так же, как если бы мы приехали туда вчера вечером, – сказал мистер Браун, ведя жену по платформе к вагону стратфордского поезда.

Первым, что она увидела, войдя туда, был мистер Джонс, сидевший в уголке! До сих пор она стойко переносила его присутствие, но тут не смогла удержаться – слегка вздрогнула и даже вскрикнула. Он чуть заметно кивнул головой, словно приняв это за приветствие, и она снова опустила вуаль.

Когда они приехали в Стратфорд – путешествие длилось приблизительно четверть часа, – Джонс вышел из вагона прежде них.

– Вот и карета дяди Джона, – сказала миссис Браун, думая, что теперь по крайней мере освободится от присутствия ужасного незнакомца.

Конечно, это был человек весьма красивой наружности, но никогда в жизни она не видела лица более сурово-враждебного. Может быть, ей не приходила в голову мысль, что никто из обладателей прочих лиц не был когда-либо так жестоко обижен.

V
Миссис Браун в Томпсон-холле

– Извините, сэр, нам приказано спросить согласия мистера Джонса, – проговорил слуга, просовывая голову в карету, куда уже уселись мистер и миссис Браун.

– Мистера Джонса! – воскликнул муж.

– Зачем спрашивать мистера Джонса? – осведомилась жена.

Слуга собрался было приступить к каким-то объяснениям, но тут вперед вышел сам мистер Джонс и сообщил, что он-то и есть мистер Джонс.

– Но мы едем в Томпсон-холл! – заявила леди весьма решительно.

– И я тоже, – произнес мистер Джонс с большим достоинством.

Он, однако, довольствовался местом рядом с кучером. Багаж уложили в телегу, и все отправились в Томпсон-холл.

– Что ты об этом думаешь, Мэри? – осторожно шепнул мистер Браун после минутного молчания.

Он, очевидно, был просто ошеломлен ужасом происшедшего.

– Ничего не понимаю. А ты что думаешь?

– Даже и не знаю, что тебе сказать. Джонс тоже едет в Томпсон-холл?..

– Он очень красивый молодой человек, – как бы между прочим заметила миссис Браун.

– Ну, для кого как. По-моему, корчит из себя бог знает что. Он до сих пор не простил тебя за то, что ты ему сделала.

– А ты простил бы его жену, Чарльз, если бы она сделала тебе то же самое?

– У него нет еще жены… пока.

– Откуда ты знаешь?

– Он собирается жениться, – сообщил мистер Браун, – и думает увидеться с невестой сегодня же, в первый день Рождества. Сам говорил. Именно по этой причине он так рассердился, что ты его задержала.

– Он, вероятно, знаком с дядей Джоном, иначе не ехал бы в Томпсон-холл.

– Ничего не понимаю, – сказал мистер Браун, покачав головой.

– С виду он джентльмен, – заметила достойная дама, – хотя и был так нелюбезен. Джонс… Барнаби Джонс… Ты уверен, что Барнаби?

– Так было написано на карточке.

– Не Барнэби? – продолжала настойчиво расспрашивать миссис Браун.

– На карточке было написано «Барнаби Джонс», точь-в-точь как «Барнаби Родж»[2]2
   «Барнаби Родж» – известный роман Ч. Диккенса.


[Закрыть]. А что он похож на джентльмена, в этом я не очень-то уверен. Когда перед джентльменом извиняются, он принимает извинения.

– Быть может, друг мой, это напрямую зависит от состояния его горла. Если бы у тебя всю ночь стоял на здоровом горле горчичник, и ты, пожалуй, остался бы этим не очень доволен. Ну вот наконец мы и в Томпсон-холле.

Томпсон-холл был старинным поместьем с таким же старинным домом из кирпича, вид на который открывался от громадных железных ворот. Это здание стояло тут уже тогда, когда Стратфорд не был еще не только городом, но и предместьем, и называлось в то время Боу-плейс, а последние тридцать лет находилось в руках нынешних владельцев и было известно во всей округе под названием Томпсон-холл. Это был удобный, просторный, старомодный дом, возможно, с виду немного мрачный и скучный, но выстроенный гораздо основательнее большинства наших современных вилл.

Миссис Браун проворно выскочила из кареты и быстрым шагом вошла в гнездо своих предков. Муж следовал за ней не торопясь, но и он чувствовал себя как дома в Томпсон-холле. Затем из экипажа вышел мистер Джонс, но этот господин, в отличие от своих спутников, очевидно, не чувствовал себя в этом месте как дома. Был еще очень ранний час, и никто из обитателей пока еще не сошел вниз. При таких обстоятельствах было почти необходимо заговорить о чем-нибудь с мистером Джонсом.

– Вы знакомы с мистером Томпсоном? – обратился к нему мистер Браун.

– Еще никогда не имел удовольствия его видеть, – ответил мистер Джонс очень сухо.

– О, я и не знал.

– Вы друзья мистера Томпсона?

– Ах, боже мой, конечно, – вступила в беседу миссис Браун. – Я сама урожденная Томпсон.

– В самом деле? – с легким недоумением проговорил мистер Джонс. – Странно, очень странно…

В это время багаж внесли в дом, затем два старых лакея предложили вновь прибывшим свои услуги и спросили, не угодно ли им пройти в спальни. Тут экономка, миссис Грин, заметила, подмигнув, что мисс Джейн, наверно, скоро спустится, но сложившаяся обстановка тем не менее продолжала оставаться очень напряженной. Леди, вероятно, уже угадывала тайну, но оба джентльмена пребывали в полном неведении.

Несмотря на то что миссис Браун заявила о своем родстве с хозяевами поместья, мистер Джонс, подавленный вереницей странных совпадений, понял ее не сразу. От природы несколько подозрительный, он начал уже прикидывать, не имел ли горчичник, дерзко поставленный ему на горло этой дамой, какого-нибудь отношения к его визиту в Томпсон-холл. Неужели она по каким-нибудь собственным соображениям желала помешать его приезду и выдумала эту мерзкую хитрость? Или хотела выставить его на посмешище в глазах семьи Томпсонов, с которой он еще не был знаком? С каждой минутой ему начинало казаться все более невероятным, что гостиничная история произошла с ним случайно.

В то утро, немного придя в себя после пережитых вначале страшных мук, что заставило его призвать на помощь швейцара, и поразмыслив о своем положении, он решил, что лучше всего промолчать об этом. На что станет похожа его жизнь, если он всюду будет известен как человек, которому незнакомая дама среди ночи поставила горчичник? Худшая сторона подобной шутки – это упорство, с которым льнет к пострадавшему воспоминание о своем глупом положении. В гостинице дело нельзя было замять из-за швейцара: он взял платок, прочел имя и связал его с обитательницей номера 333, которую встретил блуждающей по гостинице с какой-то неопределенной целью. Швейцар уличил Браунов и устроил описанное выше свидание. Но за прошедший день мистер Джонс решил не только никогда не разговаривать с Браунами, но даже и не думать о них. Ему был причинен немалый ущерб, нанесено тяжелое оскорбление, но все это следовало пережить. Ему явилась, как в кошмаре, отвратительная женщина. Следовало забыть ее ужасное появление. Таково было его решение – решение, к которому он шел весь этот долгий день в Париже.

И после этого Брауны не отставали от него ни на шаг с той самой минуты, как он покинул свою комнату в гостинице! Он вынужден был путешествовать вместе с ними, но вел себя при этом как посторонний и при каждой новой остановке утешал себя мыслью, что вот теперь, может, избавится от их общества. Неприятное соседство преследовало его на протяжении всего пути, но все же эти люди были ему чужие. Сейчас же он очутился с ними в одном доме, где они, конечно, обязательно расскажут эту неприятную и вздорную историю. Уж не было ли все проделано специально для того, чтобы потом поведать об этом в Томпсон-холле?

Миссис Браун приняла предложение экономки и собиралась уже пойти в свою комнату, когда наверху в коридоре и потом на лестнице послышались шаги, и навстречу прибывшим стремглав выбежала молодая леди.

– Вы все приехали на четверть часа раньше, чем мы предполагали, – воскликнула она. – А я так хотела встать пораньше, чтобы вас встретить!

С этими словами она пролетела по лестнице мимо сестры – потому что молодая леди была мисс Джейн Томпсон, сестра миссис Браун, – и бросилась в холл. Тут мистер Браун, всегда состо– явший в очень дружеских отношениях со свояченицей, выступил было вперед, чтобы заключить ее в свои объятия, но она будто и не заметила его в порыве своих пылких чувств, пролетела дальше и бросилась на грудь другому джентльмену.

– Это мой Чарльз! – сияя улыбкой, радостно проговорила она. – О, Чарльз, я думала, ты никогда не приедешь!

Мистер Чарльз Барнаби Джонс – таково было его имя с тех пор, как он унаследовал поместье Джонсов в Пемброкшире, – заключил в объятия пылкую даму своего сердца, но не мог при этом удержаться от опасливого жеста, высвобождаясь из ее объятий.

– О, Чарльз, что это значит?! – изумленно спросила мисс Джейн.

– Ничего, милая, только… только…

И он жалобно взглянул на миссис Браун, как бы умоляя ее не говорить о происшедшем.

– Тебе, пожалуй, лучше познакомить нас, Джейн, – вмешалась миссис Браун.

– Познакомить вас! А я думала, вы вместе ехали, останавливались в одной и той же гостинице…

– Так оно и было, но можно останавливаться в одной гостинице и не будучи знакомыми. Мы всю дорогу ехали с мистером Джонсом и понятия не имели, кто он.

– Как странно! Неужели вы не сказали друг другу ни слова?

– Ни единого, – заявила миссис Браун.

– Я надеюсь, что вы полюбите друг друга, – заметила Джейн.

– Если не полюбим, это будет не моя вина, – отозвалась миссис Браун.

– Уж, конечно, и не моя тоже, – заключил мистер Браун, протягивая руку другому джентльмену.

Разнообразные чувства, овладевшие мистером Джонсом в эту минуту, однако, оказались ему не по силам, и он ответил не совсем так, как следовало бы. Но, когда его провели наверх, в его комнату, он решил, что лучше примириться с обстоятельствами.

Владельцем дома был старый дядя Джон, холостяк, с которым жили члены его многочисленного семейства. Среди них был и величайший из всех Томпсонов, кузен Роберт, ныне член парламента, и юный Джон, как называли обыкновенно одного весьма предприимчивого сорокалетнего Томпсона. Была и старая тетя Бесс, а среди прочих молодых отпрысков – мисс Джейн Томпсон, помолвленная теперь с мистером Чарльзом Барнаби Джонсом. Как-то так случилось, что никто из прочих членов семьи не видел еще мистера Барнаби Джонса, и он, от природы застенчивый, чувствовал себя весьма неловко, спустившись завтракать в столовую, где собрались все Томпсоны. Его знали как джентльмена из хорошей семьи с большим состоянием, и все Томпсоны одобряли предстоящий брак, но во время этого первого рождественского завтрака жених, похоже, видел все в мрачном свете. Правда, за столом по одну сторону от него сидела его невеста Джейн, но зато место с другой стороны занимала миссис Браун. Она тотчас приняла с ним тон необыкновенно интимный – как умеют делать женщины в подобных случаях, – ибо сразу решила, что будет считать мужа сестры своим братом, но он все-таки ее опасался. Она все еще продолжала быть для него женщиной, которая пришла к нему среди ночи, а потом бросила его в беде.

– Как это странно, что вы оба задержались в один день! – сказала Джейн сестре.

– Да, очень странно, – отозвалась миссис Браун, с улыбкой озираясь на соседа.

– Погода была отвратительная, знаете ли, – проговорил мистер Браун.

– Но и вы, и мистер Джонс так твердо решили приехать, – вмешался в беседу старик хозяин. – Когда мы получили обе ваши телеграммы одновременно, мы были уверены, что вы как-нибудь договорились.

– Не то чтобы именно договорились, – заметила миссис Браун, причем мистер Джонс принял вид необыкновенно зловещий.

– Тут, наверно, было еще что-нибудь, чего мы не знаем, – сказал член парламента.

Затем все собравшиеся отправились в церковь, как и подобает дружной семье в первый день Рож– дества, и в три часа пополудни вернулись домой к прекрасному обеду на старинный английский лад, во время которого были поданы великолепный ростбиф в полтора фута толщиной, индейка величиной со страуса, пудинг еще больше индейки и две или три дюжины пирогов с начинкой.

– Какой огромный кусок мяса! – воскликнул мистер Джонс, довольно долго отсутствовавший в Англии.

– Он покажется значительно меньше, – заметил старый джентльмен, – когда все наши друзья уделят ему надлежащее внимание. Рождественское угощение не может быть слишком велико, – продолжал он, – если повар не пожалеет на него времени. Я еще никогда не видел, чтобы оставалась хоть одна крошка после рождественского обеда.

Между сестрами, однако, уже состоялось объяснение по поводу прошедших событий. Миссис Браун успела рассказать обо всем Джейн: как заболел ее муж, как она была вынуждена отправиться в столовую за горчицей и что она потом сделала с этой горчицей.

– Ну, сходства между ними нет, по-моему, ни малейшего, – сказала Джейн. – А по-твоему, неужели есть?

– Да как тебе сказать… Пожалуй, что и нет, это правда, но, понимаешь, я ведь видела только бороду! Конечно, это было глупо с моей стороны, но все-таки я это сделала.

– Так почему же ты не сняла его немедленно? – спросила сестра.

– Ах, Джейн, ты только представь себе! Ну, разве ты бы сняла?

Затем, конечно, последовали объяснения и всех остальных событий: как их задержали перед самой отправкой в Кале, как Браун извинился самым любезным образом, как они путешествовали вместе с Джонсом, который всю дорогу не сказал им ни слова. Он лишь неделю назад стал называться своим новым именем и тотчас заказал себе новые визитные карточки.

– Я, конечно, догадалась бы, если бы не было расхождения в первом имени. Чарльз мне говорил что-то вроде Барнаби Родж.

– Вроде! – воскликнула Джейн. – Чарльз Барнаби Джонс – очень хорошее имя.

– Конечно, очень хорошее, и я уверена, что скоро он совершенно оправится от всех последствий этого несчастного случая.

До обеда тайна не получила дальнейшего распространения, но все же между Томпсонами и даже среди прислуги внизу стало как будто чувствоваться ее присутствие. Старая экономка была уверена, что мисс Мэри, как она продолжала называть миссис Браун, могла бы кое-что сообщить, если бы того пожелала, и что это кое-что имело отношение к личности мистера Джонса. Глава семьи, весьма проницательный старый джентльмен, чувствовал это также, а член парламента, совершенно убежденный, что от него-то уж ни в коем случае не следовало ничего утаивать, был почти рассержен. Джонс, ощущавший гнет этой тайны на протяжении всего обеда, молчал и выглядел унылым. Но после двух-трех тостов, когда было выпито уже достаточно – за здоровье королевы, за здоровье старого джентльмена, за здоровье юной четы, за здоровье Браунов, за общее здоровье всех Томпсонов, – языки развязались, и последовал вопрос.

– Я знаю, что в Париже между нашей молодежью произошло что-то такое, о чем нам еще не сообщили, – сказал дядя.

Тут миссис Браун натянуто засмеялась, и Джейн, также смеясь, дала понять мистеру Джонсу, что ей все известно.

– Если тут скрывается какая-нибудь тайна, надеюсь, она тотчас будет обнаружена, – с беспокойством проговорил почтенный член парламента.

– Послушай, Браун, в чем же дело? – спросил и другой кузен.

– Ну да, правда, был один случай. Пусть лучше Джейн расскажет, – сказал он.

Чело Джонса стало мрачнее ночи, но он не произнес ни слова.

– Ты не должен сердиться на Мэри, – шепнула ему невеста.

– Ну-ка, Мэри, рассказывай, ты всегда была на это мастерица, – сказал дядя.

– Терпеть не могу таких вещей, – заявил член парламента.

– Все расскажу, – пролепетала миссис Браун почти в слезах или делая вид, что почти в слезах. – Знаю, что я очень виновата, и прошу у него прощения, а если он не скажет, что простил меня, никогда больше не буду счастлива в жизни.

Тут она с мольбой сложила руки и жалобно заглянула в лицо Джонса, целуя его в щеку. От объятий он постарался уклониться, но поцелуй, кажется, принял.

– Да-да, я, конечно, вас прощаю, – великодушно произнес мистер Джонс.

– Брат! – воскликнула миссис Браун, обхватив его шею руками. – А теперь я расскажу всю историю.

Она исполнила это обещание, исповедалась в своем грехе с искренним раскаянием и поклялась искупить его сестринской преданностью на всю жизнь.

– Так ты поставила горчичник другому! – загоготал старый джентльмен, от восторга чуть не свалившись со стула.

– Поставила, – всхлипнула миссис Браун, – и думаю, ни одна женщина никогда еще не страдала так жестоко, как страдала я.

– И Джонс не выпустил вас из гостиницы?

– Нас задержал, собственно, платок, – пояснил Браун.

– Случись это с кем-нибудь другим, – сказал член парламента, – результат мог бы оказаться очень серьезным, если не сказать скандальным.

– Это вздор, Роберт, – вскипела миссис Браун, не в силах вынести столь мрачных предположений даже от своего законодательствующего кузена.

– В спальне незнакомого мужчины! – продолжал он. – Это доказывает только то, что я всегда говорил: ложась спать в чужом доме, следует всегда запирать дверь.

Тем не менее всем было очень весело, и еще до окончания вечера мистер Джонс почувствовал себя совершенно счастливым, и его заставили согласиться, что горчичник, вероятно, не причинит ему никакого серьезного вреда.