Текст книги "Валаам"

Автор книги: Энтони Бучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Бучер Энтони
Валаам

Энтони Бучер

Валаам

– Что есть _человек_? – спросил раввин Хаим Акоста, поворачиваясь от окна, откуда открывался вид на уходящие вдаль розовые пески, навевающие бесконечную розовую тоску. – И я, и ты, Мул, – каждый из нас по-своему трудимся во спасение _человека_. Как ты это сформулировал, ради братства _человека_ под отцовским единоначалием бога. Очень хорошо. Но давай теперь определим: что или, еще точнее, кого мы хотим спасти?

Отец Алоизиус Мэллой поежился, переменил позу и с недовольным видом захлопнул "Американский футбольный ежегодник", который контрабандой – в нарушение всех ограничений на полетный вес личного имущества – протащил на последнюю ракету один из его причастников. Я искренне люблю Хаима, думал он. Не просто братской любовью и отнюдь не только из чувства глубокой благодарности за свою жизнь – это какое-то особое, уникальное доброе чувство. И я уважаю его безмерно. Он действительно выдающийся человек. Слишком даже выдающийся для такой тупой, неинтересной должности. Но он то и дело начинает эти бесконечные дискуссии, который один из моих профессоров-иезуитов называл диспутами...

– Что ты сказал? – спросил наконец он.

Черные сефардские глаза раввина сверкнули.

– Ты прекрасно слышал, что я сказал, Мул, и просто тянешь время. Но не откажи в любезности, уважь. Наши культовые обязанности далеко не так обременительны, как нам, возможно, хотелось бы, и, поскольку ты отказываешься играть в шахматы...

– А ты, – неожиданно перебил его отец Мэллой, – не проявляешь никакого интереса к составлению диаграмм футбольных матчей...

– Туше. А, впрочем, разве я, будучи израильтянином, виноват в том, что не могу согласиться, когда вы, американцы, начинаете уверять, будто футбол чем-то отличается от регби и соккера? [так в США называют общепринятый футбол, в отличие от "американского футбола", более напоминающего регби] В то время как шахматы... – Тут он взглянул на священника укоризненно. Мул, ты опять заставил меня уйти от прежней темы. Заморочил мне голову.

– Во всяком случае, попытался. Как в тот раз, когда вся защита Южной Калифорнии решила, что мяч у меня, а Лилайва спокойно прошел к воротам и забил решающий гол.

– Что есть _человек_? – повторил Акоста. – В самом ли деле это всего лишь представитель вида Homo sapiens, обитающий на третьей планете Солнца и ее колониях?

– Когда мы попробовали этот трюк в следующий раз, – обреченно произнес Мэллой, – Лилайва промахнулся с десяти ярдов и его просто с грязью смешали.

Среди песков Марса встретились два человека. Неожиданная встреча, но в общем-то ничем не примечательная, хотя это событие стало поворотной точкой в истории _людей_ и их Вселенной.

_Человек_ с базы совершал патрульный обход, совершенно рутинное дежурство, которое капитан ввел единственно для поддержания дисциплины так сказать, деятельность ради деятельности, – а отнюдь не из необходимости защищать базу в этой необитаемой пустыне. За соседним холмом сверкнула яркая вспышка, и патрульный готов был поклясться, что это тормозные двигатели садящейся ракеты, но он твердо знал, что следующая ракета прибудет лишь через неделю. Точнее, через шесть с половиной дней, а если еще точнее, то через шесть дней, одиннадцать часов, двенадцать минут по гринвичскому межпланетному времени. Цифру эту он знал так точно, потому что на ракете должна была прибыть смена и ему, и доброй половине гарнизона вместе с отцом Мэллоем и этими бестолковыми израильтянами. Так что хоть и очень похоже, но ракетой это быть не могло. Тем не менее что-то все-таки случилось за время его дежурства – впервые с тех пор, как он попал в эту богом забытую дыру, – и почему бы не проверить, что там такое? Глядишь, еще и в рапорте отметят...

_Человек_ с космического корабля тоже знал скуку пустынной планеты. Он один из всего экипажа уже был здесь раньше, в составе первой экспедиции, когда они взяли пробы и установили несколько наблюдательных станций. Но разве капитан послушал его совета хотя бы раз? Куда там. Все, что нужно, капитан знал из анализа образцов и просто не желал тратить время на разговоры с тем, кто тут действительно побывал. Единственная привилегия, которой он добился, это право на первую разведку. Та еще привилегия! Быстро осмотреть несколько квадратных гуголов песчаной пустыни и обратно на корабль. Правда, там, за холмами, что-то светилось... Искусственным освещением это быть не могло, поскольку их корабль выслали на разведку, а все остальные сядут позже. Может быть, какая-то фосфоресцирующая форма жизни, которую они не заметили в первый раз? Возможно, теперь капитан убедится, что анализ образцов – это далеко не полная картина...

Два _человека_ встретились на вершине холма.

Один _человек_ увидел перед собой ужасное существо с огромным количеством конечностей и безголовым поблескивающим торсом. Существо столь инородное, что оно прекрасно переносило леденящую марсианскую стужу, разгуливая по планете нагишом и без дыхательного аппарата, хотя воздуха тут считай что нет.

Другой _человек_ увидел перед собой ужасное существо – невероятно! всего с четырьмя конечностями и каким-то уродливым наростом на торсе. Существо столь инородное, что в таком теплом климате оно скрывало свое тело тяжелой одеждой и пряталось от освежающих дуновений ветра под гермошлемом.

Оба _человека_ истошно закричали и бросились в разные стороны.

– Существует интересная доктрина, выдвинутая в свое время одним из ваших писателей, К.С.Льюисом...

– Он был сторонником епископальной церкви, – резко ответил Мэллой.

– Прошу прощения, – Акоста решил не упоминать, что назвать его англокатоликом было бы вернее, – но, насколько я понимаю, многие служители твоей церкви сочли его писания, по сути, вполне здравыми, в том числе и с религиозной точки зрения. Он выдвинул доктрину, в которой содержится предложенное им понятие "гнау" – разумные существа, обладающие душой и являющиеся детьми божьими независимо от того, каков их внешний вид и на какой планете они родились.

– Послушай, Хаим, – сказал Мэллой терпеливо, что потребовало от него некоторых усилий, – доктрина доктриной, но, кроме нас, таких существ просто нет. По крайней мере в Солнечной системе. И если ты собираешься говорить о межзвездных просторах, то я с большим удовольствием полистал бы микрокомиксы из тех, что читают солдаты.

Было время, когда и межпланетные перелеты существовали только в подобной литературе. Но, разумеется, если ты скорее сыграешь в шахматы...

– Моей специальностью всегда был перехват, – сказал человек, некогда известный спортивным комментаторам как Мул Мэллой. – Но против тебя нужна совсем другая тактика...

– Возьмем, к примеру, шестнадцатый псалом Давида, который вы называете пятнадцатым, решив по причинам, известным только твоему и моему богу, что псалмы девятый и десятый – это единое целое. Там есть одна фраза, и, если ты не возражаешь, я процитирую ее на латыни: святой Иероним в определенных случаях гораздо полнее любого английского перевода. "Benedicam Dominum, qui tribuit mihi intellectum".

– Благословен будет Господь, научающий меня, – пробормотал Мэллой, цитируя стандартный перевод Нокса.

– Но по святому Иерониму: "Благословляю Господа, дарующего мне..." Как будет вернее передать intellectum? Не просто интеллект, разум, а и проницательность, понимание... То самое, что имеет в виду Гамлет, когда говорит о _человеке_: "В постижении – как сходен с божеством!"

С нелегким предчувствием один _человек_ доложил о встрече своему капитану. Тот сначала выругался и поднял патрульного на смех, затем выслушал его рассказ еще раз и наконец сказал:

– Я пошлю к тому месту, где ты, возможно, видел эту тварь, целый взвод. И если там в самом деле обнаружатся эти лупоглазые чудовища, они проклянут тот день, когда ступили своими чертовыми щупальцами на марсианский песок.

_Человек_ решил, что, начни он объяснять, будет только хуже, но чудовище вовсе не было "лупоглазым". Хоть какие-то глаза на хоть какой-то голове – это бы еще ничего, а тут... Да и не щупальца у него...

Так же настороженно доложил о встрече другой _человек_. Капитан поднял его на смех, затем выругался, употребив при этом кое-какие избранные выражения по поводу недовысиженных личностей, которые знали о планете все, потому что один раз тут уже побывали. Наконец он сказал:

– Теперь посмотрим, удастся ли взводу настоящих наблюдателей обнаружить хоть какие-нибудь следы этих твоих чудовищных яйцеедов, у которых даже нет конечностей. И если мы их найдем, они, клянусь богом, пожалеют, что вообще вылупились из яиц.

_Человек_ решил, что объяснять бессмысленно. Хорошо бы оказалось, что у них просто нет конечностей, как в развлекательных лентах. Но когда всего четыре конечности...

– Что есть _человек_? – повторил раввин Акоста, и Мул Мэллой удивился, почему его подсознание до сих пор не подсказало ему столь очевидного и вполне подходящего в данной ситуации ответа.

– _Человек_, – произнес он по памяти, – это существо из тела и души, созданное по образу и подобию божию.

– По некоей детской ритмике, Мул, я заключаю, что это всего лишь ответ из катехизиса. Но дальше в катехизисе наверняка должен следовать вопрос о подобии. Может ли подобие подразумевать вот это тело? – Изящным и одновременно презрительным жестом он указал на самого себя.

– Подобие господу, – продолжил Мэллой, – заключается главным образом в душе.

– Ага! – Сефардские глаза раввина разгорелись ярче прежнего.

Слова лились, подчиняясь речевым центрам, которые снимали информацию, записанную в клетках мозга еще в приходской школе, словно игла, следующая по дорожке старой пластинки.

– Все создания божьи подобны господу ввиду того уже, что они существуют. Растения и животные подобны ему, потому что обладают жизнью...

– Едва ли я стану оспаривать столь глубокое утверждение.

– ...Но ни одно из них не создано по образу и подобию божьему. Растения и животные не имеют души, посредством которой они могли бы познать и возлюбить бога, как _человек_.

– И как все добрые "гнау". Продолжай, пожалуйста. Я не уверен, что наши собственные богословы изложили эти соображения столь же доступно. Мул, тебе цены нет!

Мэллой обнаружил вдруг, что энтузиазм Акосты оказался заразительным. Он знал эти слова всю свою жизнь и повторял их бог знает сколько раз, но только сейчас понял, что едва ли когда вслушивался в них сам. Более того, подумалось ему, а часто ли задумывались над этими азбучными истинами хотя бы его бывшие профессора-иезуиты, погруженные в осмысление бесконечных тайн теологии?

– А в чем подобна богу душа? – задал он себе следующий катехизический вопрос и тут же на него ответил: – Душа подобна богу, потому что она есть дух, обладающий пониманием, свободной волей и предназначением...

– Достопочтенные джентльмены! – раздался вдруг голос капитана Дитриха Фассбендера, но все почтение заключалось тут только в самих словах: практически таким же тоном он обращался к новичкам-рядовым Марсианского легиона.

– Здравствуйте, капитан, – ответил Мэллой. Вместе с облегчением на него накатило вдруг и разочарование, словно их прервали, когда он разворачивал подарок и только-только начал угадывать под многочисленными обертками его очертания. Раввин Акоста скривил губы в улыбке и промолчал.

– Значит, так вот вы проводите свое свободное время? Поскольку местных жителей на Марсе нет, пытаетесь обратить в свою веру друг друга?

Акоста сделал едва заметный жест рукой – при желании его можно было принять за вежливое одобрение этой реплики, которую капитан, безусловно, посчитал хорошей шуткой.

– Марсианский день так долог и скучен, что мы волей-неволей вынуждены скрашивать его разговорами между собой. Однако мы рады вашему приходу. Поскольку вы редко ищете нашего общества, надо понимать, у вас есть какие-то новости. Может быть, милостью всевышнего ракета со сменой прилетела на неделю раньше?

– Увы, черт бы ее побрал, – проворчал Фассбендер. (Мэллой давно заметил, что в присутствии священнослужителей капитан старательно вставляет в свою речь богохульные выражения и, похоже, получает от этого немалое удовольствие.) – Когда прибудет ракета, у меня здесь будет немецкое подразделение вместо израильского, и уж тогда я точно буду знать, на что могу рассчитывать. Надо полагать, это очень мудрая политика, когда все государства Объединенного Мира предоставляют воинские подразделения для поочередного несения службы в Марсианском легионе, но я все-таки предпочел бы либо удвоенный гарнизон, либо два обыкновенных немецких подразделения, сменяющие друг друга. В последний раз, например, у меня тут была толпа пакистанцев... Черт побери, у вас в молодых государствах просто не было времени, чтобы окрепли воинские традиции!

– Отец Мэллой, – мягко спросил раввин, – вам знакома шестая книга из того, что у вас принято называть Ветхим Заветом?

– Я думал, вам уже надоело болтать на эти темы, – запротестовал капитан.

– Раввин Акоста имеет в виду книгу Иисуса Навина, капитан. И помоги нам бог, я боюсь, что на Земле не существует государства или народа, у которых не было бы военных традиций. Даже ваши прусские предки могли бы поучиться на кампаниях, описанных в этой книге. Хотя лично я всегда считал, что любому военному стратегу совсем не повредило бы поиграть сезон или два в защите. Если, конечно, хватит сил. Вы слышали, что Эйзенхауэр играл в футбол, и при этом однажды против самого Джима Торпа? А...

– Мне с трудом верится, капитан, что вы пришли сюда без дела, – перебил Мула Акоста.

– Вот именно. Я пришел по делу, которое самым непосредственным образом касается и меня, и, черт побери, вас обоих, – неожиданно резко ответил капитан. – Никогда не думал, что настанет день, когда мне... – Он замолк, потом зашел с другой стороны. – Я хочу сказать, что капелланы – это, конечно, тоже часть армии. Вы оба, строго говоря, армейские офицеры – один в Марсианском легионе, другой в израильских вооруженных силах, но все же это весьма необычно – просить священнослужителя...

– Помолиться богу и раздать патроны, как говорится? Уверяю вас, такие прецеденты уже встречались в истории моего народа, да и отцу Мэллою они тоже знакомы, хотя основателю его веры приписывают несколько иные идеи. Что случилось, капитан? Впрочем, подождите, я и так знаю. Нас осаждают инопланетные захватчики, и для защиты священных песков Марса нужен каждый, кто способен держать в руках оружие. Верно?

– Ну, в общем... Черт! – Щеки Фассбендера побагровели, и он в конце концов гаркнул. – Да!

Подобные ситуации столько раз обыгрывались на стереовидении и в микрокомиксах, что тут требовалось скорее не объяснить, а убедить людей в реальности происходящего. Дитрих Фассбендер не обладал особым даром убеждения, но его искренность говорила сама за себя.

– Я сначала не поверил, – признался он. – Но тот солдат оказался прав. Наш патруль наткнулся на их патруль. Произошла стычка: мы потеряли двоих и убили одного из этих. Их личное оружие действует, похоже, так же, как и наше. Одному богу известно, что у них там на корабле есть в противовес нашим ядерным боеголовкам. Но мы должны постоять за Марс, и тут наступает ваш черед.

Оба священника смотрели на него, не произнося ни слова, – Акоста немного ошарашенно, Мэллой так, словно ожидал, будто капитан вот-вот начнет вычерчивать на доске план игры.

– Вы мне особенно нужны, раввин Акоста. За ваших парней, отец Мэллой, я не очень беспокоюсь. Католический капеллан в эту экспедицию нам нужен был, потому что большинство легионеров здесь или поляки, или американцы ирландского происхождения. Они будут драться как положено. От вас требуется только отслужить мессу перед выступлением, и это все. Хотя нет... Этот идиот Олшевски хотел, чтобы вы окропили его атомную пушку святой водой. Думаю, его пожелание не доставит вам особых хлопот. А вот с израильским подразделением будет сложнее, Акоста. Они совсем не имеют понятия о дисциплине, по крайней мере в том смысле, в каком это принято в легионе. И Марс они воспринимают совсем не так, как бывалые легионеры. Кроме того, многие из них... черт, не то чтобы суеверны... но они вроде как почитают вас... Говорят, что вы чудотворец.

– Так оно и есть, – просто подтвердил Мэллой. – Он спас мне жизнь.

Мэллой по-прежнему помнил ту удивительную невидимую силу (силовое поле, как сказал один из техников позже, сетуя по поводу того, что механизм был полностью уничтожен выстрелами и разобраться в его работе уже невозможно), сковавшую его в узком ущелье вдали от базы, где никто не мог прийти к нему на помощь. Случилось это в первую неделю их пребывания на Марсе, когда Мэллой зашел слишком далеко от купола. При такой малой силе тяжести шагалось легко, свободно, и он забылся в размышлениях о многогранности деяний творца планет, в воспоминаниях о том давнем дне, когда он переиграл самых знаменитых в Америке защитников, чем вызвал одну из самых знаменитых побед на стадионе "Роуз Боул". Гол, что забил Сибиряков, обошел все первые страницы газет, но и он, и Сибиряков знали, почему этот гол стал возможен, и воспоминание согревало душу, хотя по-прежнему не давал покоя вопрос: что это – грешная гордыня или заслуженное самопризнание?.. И вдруг он оказался скован невидимой силой. Шли часы, и никто на Марсе не мог знать, где он, а когда прибыл все-таки патруль, ему сказали: "Нас послал израильский капеллан". Позже Хаим Акоста, лаконичный в первый и единственный раз, объяснил это совсем просто: "Я знал, что ты там. Иногда со мной такое случается".

Теперь же он пожал плечами и поднял изящные руки в протестующем жесте.

– Если воспользоваться научной терминологией, капитан, то я полагаю, у меня временами проявляются способности к экстрасенсорному восприятию вкупе с некоторыми другими паранормальными способностями, что очень интересовало когда-то последователей Раина в Тель-Авиве. Но эти способности и довольно часто отказывают в лабораторных условиях. Так что "чудотворец" – слово слишком сильное. Напомните мне при случае, чтобы я рассказал вам историю настоящего раввина-чудотворца из Львова.

– Чудеса там или телепатия, но у вас что-то есть за душой, Акоста...

– Мне, видимо, не следовало упоминать Иисуса Навина, – улыбнулся раввин. – Я надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я совершил чудо и выиграл за вас сражение?

– К чертовой матери! – фыркнул Фассбендер. – Дело в ваших людях. Они вбили себе в головы, что вы... святой. Или нет, у вас, иудеев, святых не бывает, правильно?

– Интересное упражнение в семантике, – спокойно заметил Акоста.

– Ладно, пусть пророк. Или как у вас это там называется. Но мы должны сделать из ваших мальчишек мужчин. Распрямить спины, расправить плечи и послать в бой, зная, что они победят.

– А они победят? – бесцветным тоном спросил Акоста.

– Бог знает. Но победа, черт побери, ни за что не придет, если они сами в нее не поверят. Так что дело за вами.

– Что именно я должен сделать?

– Они, конечно, могут атаковать неожиданно, но мне думается, этого не произойдет. Насколько я понимаю, они удивлены не меньше нашего: им тоже нужно время, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Мы начнем атаку завтра утром, перед рассветом. И чтобы я не сомневался, что боевой дух ваших солдат, когда они пойдут вперед, будет крепок, вы должны проклясть их.

– Проклясть моих солдат???

– Potztauzend Sapperment noch einma!! – Капитан Фассбендер прекрасно владел английским, но в такой ситуации его, видимо, оказалось недостаточно. – Проклясть _их_! Этих тварей, пришельцев или как их там еще, черт побери!

Сейчас, пожалуй, он мог бы выразиться и покрепче, причем ни того, ни другого священника это не обидело бы. Оба неожиданно поняли, насколько капитан серьезен.

– Формальное проклятие, капитан? – спросил Хаим Акоста. – Предание анафеме? Может быть, отец Мэллой одолжит мне колокольчик, свечу и книгу?

Мулу Мэллою стало как-то не по себе.

– О таких вещах можно прочесть, капитан, – признал он. – Так действительно делали, очень давно...

– Я надеюсь, ваша религия не запрещает подобные ритуалы, Акоста?

– Прецедент уже был, – тихо согласился раввин.

– Тогда это приказ старшего офицера. Сама процедура – на вашей совести. Вам лучше знать, как и что делается. Если что-то будет нужно... Кстати, что за колокольчик?

– Боюсь, это всего лишь шутка, капитан.

– Ладно, но те твари шутить вовсе не собираются. И вы должны проклясть их завтра утром, чтобы это слышали все ваши люди!

– Я буду молить господа о наставлении... – произнес раввин Акоста, но капитан уже скрылся за дверью.

Раввин повернулся к своему коллеге.

– Мул, ты помолишься за меня?

Обычно подвижные его руки висели сейчас безжизненными плетьми. Мул Мэллой кивнул и потянулся к четкам. В полном молчании Акоста вышел из комнаты.

А теперь попытайтесь представить себе, как две крохотные группы _людей_ – полузабытый гарнизон на далекой планете и небольшая разведывательная группа – готовятся в течение ночи встретить неведомое, с тем чтобы поутру определить ход истории галактики, возможно, на много веков вперед.

Два _человека_ вводят в баллистический компьютер тестовые программы поиска цели.

– Черт бы побрал этого Фассбендера, – говорит один. – Я слышал, как он разговаривал с нашим командиром. – Вы, мол, и ваши люди никогда не понимали значения дисциплины...

– Пруссаки... – ворчливо откликается второй, с ирландскими чертами лица и американским произношением. – Они, видимо, считают, что земля принадлежит им. Вот бы взять всех пруссаков, загнать в Техас и посмотреть, что от них потом останется...

– Что там с последней программой?.. Ладно, порядок. Вся дисциплина, что исповедует Фассбендер, годится только для мирного времени, для парадного блеска или для того, чтобы хоть немного скрасить наши будни в этой розовой дыре. А что толку? Прапрапрадеды Фассбендера проиграли две мировые войны подряд, в то время как мои из ничего строили новое государство. Понимаем ли мы дисциплину, это надо спросить у арабов. Или у британцев...

– А, эти британцы... Вот мой прапрадед, например, был в Ирландской революционной армии...

Два _человека_ подключают электроды волномета.

– Мало того, что нас мобилизовали для экспедиции в эту пустынную дыру, так еще и командиром назначили яйцееда из нангуриан.

– Вот-вот. А разведчик, что принес первый рапорт, трилдианин.

– "Трилдианин соврет, не проверит – нангурианин возьмет и поверит", цитирует первый.

– Однако, братья, – вступает в разговор третий _человек_, настраивающий микроверньеры телескопического прицела, – наш добротворец уверяет, что эти монстры вполне реальны. Мы все, и трилдиане, и нангуриане, должны объединиться в братской любви, чтобы смести их с лица планеты. Добротворец обещал нам свое благословение перед битвой...

– Чтоб он подавился яйцом, из которого вылупился!

– Пусть раввин возьмет свое благословение и засунет его Фассбендеру в зад, – говорит человек, проверяя гермошлемы. – Я вовсе не иудей в том смысле, в каком он это представляет, а нормальный трезвомыслящий атеист. Просто родом я тоже из Израиля.

– А я, – откликается его напарник, – румын, верящий в бога своих отцов и, значит, признающий его царствие в Израиле. И вообще, кем будет еврей, отрицающий бога Моисеева? Упорствовать, называя его иудеем, это как раз в духе Фассбендера.

– У них перед нами большое преимущество, – переводит разговор на другую тему первый. – Они могут здесь дышать. А запаса воздуха в гермошлемах хватает только на три часа. Что мы будем делать потом? Надеяться на молитвы раввина?

– Я говорил про бога моих отцов, однако мой прапрадед думал так же, как ты, хотя и он строил новую жизнь в Израиле. И только его сын решил, что должен вернуться в Иерусалим не одним лишь телом, но и душой.

– Да, тогда было великое возрождение ортодоксальной религии. Но посмотри, во что это вылилось: войско, для которого благословение капеллана значит больше приказа командира.

– От приказов умерли многие. А умирал ли кто-нибудь от благословения?

"Боюсь я, что многие умирают страшно, кто умирает в бою..." – читает _человек_ из великой саги Валкрама об осаде Толнишри.

"...и как солдату умирать с благочестивыми мыслями, когда у него одно лишь кровопролитие на уме?" – читает _человек_ в микроиздании Шекспира о последних часах перед битвой при Азенкуре.

"...и если они умирают страшно, – писал Валкрам, – сколь же горестный счет за их гибель должно предъявить добротворцу, благословляющему их на битву..."

– А почему бы и нет? – Хаим Акоста словно метнул этот вопрос стремительным взмахом своих длинных пальцев.

Пузырь (даже Акоста старался избегать лингвистического формализма и никогда не называл машину "купольным джипом") подпрыгивал на неровностях, продвигаясь к вершине холма, откуда уже можно было увидеть корабль захватчиков. Мул Мэллой сосредоточенно управлял машиной и поэтому промолчал.

– Я и в самом деле молил вчера о наставлении, – заявил Акоста, словно оправдываясь. – Я... Некоторое время меня одолевали очень странные мысли, а сегодня утром я решил, что в них просто нет смысла. В конце концов, я армейский офицер. У меня есть определенные обязанности и перед командованием, и перед подчиненными. Когда я стал раввином, учителем, мне среди прочего было особо предписано судить о законах и обрядах, а сложившаяся ситуация, без сомнения, в пределах моей компетенции.

Пузырь неожиданно затормозил.

– Что случилось, Мул?

– Ничего. Померещилось... Хотел дать глазам немного отдохнуть... Почему ты стал священником, Хаим?

– А почему ты? Кому из нас дано понять бесконечное множество наследственных факторов и житейских обстоятельств, приводящих к подобному выбору? Или, скорее, к подобной избранности? Двадцать лет назад мне казалось, что это единственный для меня путь; теперь же... Ладно, надо двигаться, Мул.

Пузырь снова пополз вперед.

– Проклятье кажется таким мелодраматичным, средневековым действом, но есть ли на самом деле какая-нибудь разница между проклятьем и молитвой о победе, которую регулярно произносят капелланы? Надо думать, и ты прочел ее во время своей мессы. Разумеется, все твои причастники молятся господу, чтобы он ниспослал им победу, – как сказал бы капитан Фассбендер, это прибавляет им бойцовских качеств. Но, признаюсь, даже в бытность мою преподавателем закона божьего я никогда не был уверен в действенности проклятий. Я вовсе не ожидаю, что корабль захватчиков будет поражен раздвоенной молнией Иеговы. Однако мои люди слишком уж в меня верят, и я просто обязан сделать все возможное для укрепления их духа. Именно этого, в конце концов, и ожидают от капеллана и легион, и любая другая армия. Мы уже не слуги господни, а средство для поднятия боевого духа – что-то вроде секретариата в ХАМЛ [Христианская ассоциация молодых людей]. В моем случае будет ЕАМЛ [Еврейская ассоциация молодых людей].

Машина остановилась еще раз.

– Вот не знал, что у тебя неладно со зрением, – едко заметил Акоста.

– Я думал, тебе нужно время, чтобы прийти к окончательному решению, осторожно сказал Мэллой.

– Все уже решено. Я ведь тебе говорил. И довольно об этом, Мул. Если минуты через две я не произнесу в микрофон свое проклятье, Фассбендер совсем взбесится.

Мул, не ответив, двинул машину вперед.

– Ты спрашивал, почему я стал священником? – вернулся к разговору Акоста. – Это в общем-то не вопрос. Гораздо труднее ответить, почему я не оставил эту профессию, для которой совсем не гожусь. Хочу признаться тебе – но только тебе, Мул, – что не обладаю ни смирением в душе, ни терпением, хотя и жажду этих качеств. Мне неспокойно, мне хочется чего-то более значительного, нежели банальные проблемы конгрегации или армейского подразделения. Иногда я чувствую, что нужно бросить все остальное и отдать силы совершенствованию своих экстрасенсорных способностей, что этот путь приведет меня к цели, которую я ищу, но по-прежнему не вижу. Однако и способности мои слишком непостоянны. Я знаю закон божий и люблю церковные ритуалы, но я плохой раввин, потому что...

Пузырь остановился в третий раз, и Мул Мэллой сказал:

– Потому что ты святой, – и прежде чем Акоста успел возразить, он продолжил: – Или пророк, если тебя больше устраивает, как высказался Фассбендер. И святые, и пророки бывают разные. Есть кроткие, смиренные, терпеливые, как Франциск Ассизский, Иов, Руфь – или женщины у вас не в счет?.. А есть огненосные слуги господни с неистовой силой разума и непреклонной верой, которые сотрясают историю избранников божьих; святые, которые пробились через грех к спасению, обладая лишь мощью своей веры, противостоящей гордыне Люцифера, но выкованной из того же звонкого металла.

– Мул!.. – ошарашенно произнес Акоста. – Это не ты. Это не твои слова. Едва ли такое преподавали в приходской школе...

Мэллой словно и не слышал его.

– Павел, Томас Мор, Катерина Сиенская, Августин, – перечислял он торжественно и ритмично, – Илия, Иезекииль, Иуда Маккавей, Моисей, Давид... И ты тоже пророк, Хаим. Забудь о рационалистическом словоблудии райнистов и осознай наконец, откуда снизошла на тебя сила и кто направил тебя, когда ты меня спас. Осознай, что за "странные мысли" посетили тебя во время ночного молитвенного бдения. Ты – пророк, и ты не проклянешь _людей_, детей божьих!

Неожиданно Мэллой упал грудью на рулевое колесо и обмяк. Хаим Акоста в полном молчании разглядывал свои руки, словно не мог придумать жеста для подобной ситуации.

– Джентльмены! – Зазвучавший из динамика голос Фассбендера показался ему еще более скрипучим и раздраженным, нежели обычно. – Не будете ли вы так добры все-таки двинуть вперед и взобраться на вершину холма? Операция должна была начаться уже две минуты и двадцать секунд назад!

Акоста машинально нажал клавишу и сказал:

– Слушаюсь, капитан.

Мул Мэллой пошевельнулся и открыл глаза.

– Фассбендер?

– Да... Но не торопись. Мул. Я не могу понять, что произошло. Что заставило тебя...

– Я тоже этого не понимаю. Раньше я никогда так не отключался. Врач, правда, говорил, что травма черепа, которую я получил во время игры в Висконсине, может вызывать... Но не тридцать же лет спустя!..

Хаим Акоста вздохнул.

– Вот теперь ты говоришь, как прежний Мул Мэллой. А до этого...

– Что? Разве я что-нибудь говорил? Впрочем, кажется, я действительно хотел сказать тебе что-то важное...

– Что, интересно, сказали бы в Тель-Авиве? Телепатическое общение на подсознательном уровне? Воплощение мыслей, которые я боялся признать на уровне сознания?.. Да, ты кое-что сказал, Мул, и я был поражен не меньше Валаама, когда его ослица заговорила с ним во время... Мул!