Текст книги "Время тигра"

Автор книги: Энтони Берджесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Так оставим, – решил Ворпол. – Черт возьми, достаньте немножечко бренди.

– Нету, – сказал Кейр. – И если бы было, не простояло бы у него двух минут.

– Ну откройте ту чертову бутылку пива, – настаивал Ворпол. – Нальем в глотку-ла. Давайте, старик.

Ворпол лил пиво в рот Нэбби Адамсу, пенистый напиток тек по мощному подбородку, по линялой пижаме. Собака беспрерывно прыгала и лаяла.

– Приходит в себя-ла, – констатировал Ворпол. – Скажите чего-нибудь, Нэбби. Как вы теперь себя чувствуете-ла? Иисусе, вы нас чуть с ума не свели-ла.

– Я выиграл, – простонал Нэбби Адамс. – Выиграл. Выиграл, черт побери. Выиграл, я вам говорю. Первый приз выиграл, будь я проклят. Первый приз, будь я проклят. Ох. – И опять отключился.

Двое мужчин в благоговейном страхе перед неминуемой смертью могли только смотреть на огромный обломок крушения, рядом с которым собака скулила, юлила, искала, куда бы лизнуть. Любящий холодный язык, ласкавший покрытые пеной губы, вернул Нэбби Адамса к жизни. Он застонал.

– Точно выиграл, черт побери. Выиграл. Первый приз, будь я проклят.

– И клянусь богом, правда. – Ворпол держал газету и билет, сличал, проверял, перепроверял, убеждался.

– Никакой ошибки. Вот, черным по белому. Глядите, старик.

– Выиграл. Выиграл. Ох, Иисусе, выиграл.

– Ну, ну, Нэбби, – успокаивал Ворпол. – Рядом с вами друзья-ла. Через минуту вам будет немножечко лучше. Пошлю куки за пивом.

– Я вам говорю, выиграл, выиграл. Боже.

– Триста пятьдесят тысяч баксов, – молвил Ворпол. – Выдача через неделю, считая с сегодня-ла.

– Триста пятьдесят ты… – Кейр сел, обмяк, как увядший лист.

– Выиграл. – Теперь Нэбби Адамс слегка успокоился, собрался с силами, бледный, как смерть, смирившись со смертным приговором. Сел, разбитый, на стул, рассеянно потрепал собаку.

– Ты выиграл, парень, – подтвердил Вор-пол. – Куки! – крикнул он. – Мы собираемся отмечать. Ящик «Тигра».

– «Карлсберга», – поправил Нэбби Адамс. – Немножко дороже, но лучше.

– «Карлсберга», – исправился Ворпол. – Бренди. Шампанскогола. Всего, чего пожелаете.

Нэбби Адамс мрачно исследовал выигрышный билет, руки по-прежнему едва держали.

– Ради бога, не потеряйте, – предупредил Ворпол. – Я его вам сберегу.

– Нет, – сказал Нэбби Адамс. – Он сбережет. У него безопасней.

– Кто?

– Краббе. Краббе его сбережет. Я его Краббе отдам. У него будет в полном порядке.

Притащился куки со звякающим ящиком пива, сказал, это подарок большому туану. Поверх бутылок лежала ощипанная курица, поблескивая льдом из холодильника.

– Вечно одна и та же чертовщина, – мрачно заключил Нэбби Адамс. – Когда у тебя что-то есть, оно дальше идет. Лучше бы мне умереть, черт возьми.

– Так и будет, – ухмыльнулся Кейр. – Скоро.

И тут случилась странная вещь. Собака Мошна оскалила на Кейра зубы и бросилась на него с низким животным рычанием.

– Уберите ее! Позовите! – Кейр попятился к выходу. Обнаженные зубы Мошны приготовились вцепиться. – Чертова псина! – Кейр выбежал на улицу, озверевшая Мошна за ним. Мужчина и собака скрылись, набирая скорость. Нэбби Адамс видел изумленные лица малайцев, наблюдавших из-за кулис. И откупорил бутылку «Карлсберга».

– Я выиграл, – сказал он, прежде чем выпить.

15

К концу семестра река без конца поднималась. Еще можно было ездить по улицам Куала-Ханту, по жившие поблизости от берегов перебирались на крыши, базар пришлось закрыть. Вверху по течению грохотал дождь, и вскоре, к Рождеству – рождению пророка Исы, – Куала-Ханту содрогался, бичуемый обезумевшими небесами. Потом жившие на холме оказались в уютной изоляции, лодки сновали между каменными и деревянными островами, цены на продукты воспаряли, как пьяные. Тем временем состоялась прощальная вечеринка Краббе у Конг Хуата – по пять долларов с носа для всех штатных сотрудников, плюс плата за выпивку, без всякой запрещенной мусульманам свинины.

По сложившейся в школе Мансора традиции уезжавший учитель устраивал китайский обед. Хотя жены не приглашались, не было ни грубой ругани, ни двусмысленных шуток, пьянели не сильно. Просто очередное служебное собрание с зевающим Бутби во главе стола, с повесткой дня из уклончивых блюд, которые подавались более-менее беспорядочно, просто ставясь на стол по мере готовности. При этом никто не мог точно сказать, когда обед кончится. Однажды куриные ножки явились среди тостов, в другой раз сначала подали мороженое. Тида'апа.

Сотрудники были очень довольны некоторыми новостями, только что просочившимися, фактически в сам день обеда. Бутби тоже уходит. Его переводят в незаметную школу где-то в Паханге. Провиденциально, что новости просочились в тот самый момент: теперь обед был прощальным для двух человек; каждый как бы сэкономил пять долларов.

В верхнем обшарпанном помещении Конг Хуата Краббе в последний раз оглядывал своих коллег: мистер Радж с мрачными челюстями; мистер Роупер, золотой пухлый Адонис, горько смотревший на Бутби, словно Бутби по-отцовски его опекал; Джервез Майкл, черный тамил-католик; Ли, математик-китаец, перебиравший пальцами скорлупки арахиса, как костяшки счётов; инчи Джамалуддин, вопросительно глядевший поверх робких очков; туан хаджа Мохаммед Hyp, который говорил по-английски, и сейчас выглядел благосклонно, как бы уверенный в своем спасении; Крайтон с австралийскими яблочными щеками помми; [40]40
  Помми – английские иммигранты в Австралии.


[Закрыть]Макнис из Ольстера; четыре щурившихся малайца па испытательном сроке; географ Хунь; Уоллис, человек искусства; инчи Абу Закарис, мастер столярных работ; Салмонс, точные науки; Гора Сингх с огромным животом, седобородый, в тюрбане, почти наезжавшем на очки в стальной оправе.

– А-у-у-у-у-у-у! – И разумеется, Бутби.

– Вам не нравится суп из акульих плавников, мистер Бутби? – сказал Гора Сингх. – Очень наваристый, клейкий. Полезен для желудка.

– Любую рыбу не выношу, – сказал Бутби. – У меня сыпь от нее высыпает.

– Моя сестра, – вставил инчи Джамалуддин, – точно так же не может грибы есть. Раздувается, почти как беременная, от одного запаха. Это стало одной из причин, по которым она вышла замуж в двенадцатилетнем возрасте. Другая причина – японцы. Они не брали замужних девушек в простые солдатские бордели.

– Суп из акульих плавников имеет афродизиакальный [41]41
  Афродизиак – средство для усиления полового влечения.


[Закрыть]эффект, – объявил мистер Радж. – Даосы верят, что двойственность инь и ян проявляется даже в еде. Вареная рыба, куриный и овощной суп, даже грибы считаются охлаждающей пищей, съедобной материализацией ян, чистым первичным воздухом. Инь, или земной элемент, присутствует в жареных блюдах, особенно в акульем супе. Я прав, мистер Ли?

– Вполне возможно. Я, как эмпирик, интересуюсь лишь внешними качествами съедобных продуктов. И ничего не знаю о метафизике.

– Целая куча словечек, об которые язык сломаешь, – буркнул Крайтон. – Афро… как его там, и я не знаю что.

– Придется признать, что мистер Бутби не нуждается в афродизиаке, – сказал с грубым юмором Гора Сингх. – Суп не ест. Этот мужчина лучше любого из нас, ха-ха-ха. – Гора Сингх налил себе еще почти плотного супа, полил соевым соусом, добавил нарезанный кусочками чили, потом, чавкая, съел с большим удовольствием. Его собственный большой живот вторгся меж ним и столом; суп за время долгих путешествий ложки немного запачкал бороду и грудь рубашки.

После супа подали кисло-сладкие креветки.

– Блюдо инь, – сообщил мистер Радж. – Горячительная еда.

– До чего не везет мистеру Бутби, – заметил Гора Сингх с широкой улыбкой. – Снова рыба, которую он не выносит. Значит, обед у него не слишком удался.

– Все в порядке, – мрачно бросил Бутби. Поставил на стол локти, зевнул: – А-у-у-у-у-у-у!

– Мне давно хотелось узнать, мистер Бутби, – сказал инчи Абу Закария, – не из-за болезни ли это. Поэтому я всегда чувствовал к вам сострадание. Возможно, зевота вызвана заболеванием, о котором я читал.

– Куриная болезнь, – вставил мистер Джервез Майкл. – У нас куры ей сильно болели. Я сейчас позабыл, как от нее лечили. Одна курица точно подохла.

– Мистер Бутби не курица, – напомнил Гора Сингх, жизнь и душа компании. – Ха-ха-ха. – И навалился на кисло-сладкие креветки, съев не только своих, но и порцию Бутби.

– Не понимаю, о чем вы толкуете, – сказал Бутби. – Если, может быть, кто-то не пожелал пошутить.

Гора Сингх вдруг взревел седобородым хохотом. Положив вилку, сказал:

– Ха-ха-ха, мистер Краббе, краб – рыба. Я только что вспомнил. Ха-ха-ха. Очень забавно. Если мистер Бутби вас попытается съесть, у пего будет сыпь. Ха-ха-ха, очень забавно. – И по-малайски объяснил шутку хадже Мохаммед Нуру. На это ушло много времени, и, когда стало ясно, что сути хаджа никогда не поймет, прибыло очередное блюдо.

– Слушайте, – сказал Бутби, – это розыгрыш, или что? Дадут мне хоть что-нибудь съесть?

– Могу заверить вас, мистер Бутби, – заверил мистер Роупер, – мы ничего не знали о вашей аллергии на рыбу. Когда мне поручили устроить обед, я просто велел здешним хозяевам подать нам разнообразные китайские блюда. Так они пока и делают. Мне очень жаль, что вы рыбу не можете есть. – А потом изящно положил себе порцию икан мера,лежавшей под огурцами в мелкой лужице соуса.

– Инь, – сказал мистер Радж.

Следующее блюдо представляло собой безобидную мешанину из жареных овощей. Бутби жадно поел, потом начал икать.

– Лучше всего внезапный удар, – посоветовал Хаиь. – По спине между лопатками.

– Или промеж глаз, – вставил Краббе, – вроде этого. – И вытащил из пиджачного кармана выигрышный лотерейный билет. – Джентльмены, взгляните на номер.

– Так это ваш билет! Ну!

– Я слышал, это городской полицейский.

– Мне говорили, мужчина из Келапа.

– Ну, какой сюрприз.

– Только подумать, это мистер Краббе.

– Вы все в тайне держали, да? – спросил Салмоис.

– И абсолютно правильно.

– Вот это да.

– Мистер Краббе.

– Очень, очень богатый мужчина.

Бутби вылечился от икоты.

– Теперь, – сказал Краббе, – могу вернуться в Англию, когда пожелаю. Много прессе могу сообщить. Даже, может быть, погубить чью-то карьеру. Денег много. Деньги – сила.

– Можете школу открыть.

– На самых научных педагогических принципах, – добавил мистер Радж.

– Можно по свету поездить.

– Никогда больше не надо работать.

– Да.

– Только подумать, что это все время был мистер Краббе.

Все слишком разволновались, чтобы заинтересоваться очередным блюдом. Все, кроме Бутби. Бутби стукнул кулаком по столу и сказал:

– Вы все! Вся ваша чертова шайка! Все работали против меня! Все старались меня погубить! Но только обождите, и всё, обождите. Я всю вашу чертову шайку достану, даже если это будет последнее в моей жизни дело. Замолчите! – рявкнул он на Гора Сингха. – Когда я, черт возьми, говорю, будьте добры заткнуться. Я пока еще директор!

– Я просто переводил для хаджи, – объяснил Гора Сингх. – И не говорите со мной в таком тоне.

– Говорю, как хочу, будь я проклят!

– Бутби, – сказал Краббе, – хватит. Сядьте, ешьте свою дивную рыбу.

Бутби взвизгнул, схватил большое блюдо жареного риса с гарниром из креветок, швырнул его в Краббе. Промахнулся, попав в засиженный мухами портрет Сунь Ятсена.

Потом снизу послышалось монотонное пение.

– Это старшие, – объявил мистер Роупер, повернувшись на стуле и выглянув в окно.

– Их я тоже достану, – бесился Бутби. – Все замешаны. Кто им разрешил выходить, а? Кто им дал разрешение?

– Семестр кончился, – сказал Крайтон.

Уже можно было разобрать слова песни.

– Хотим Краббе! Хотим Краббе! Хотим Краббе!

Бутби триумфально оглянулся с всклокоченными рыжими волосами.

– Видишь, гад. Теперь не отвертишься. Они тебя хотят. Помоги тебе Бог, если они тебя получат.

– Хотим Краббе!

– Видишь! – Бутби устрашающе ухмыльнулся. Потом снизу донесся один голос, четко прорезавшийся сквозь пение:

– Краббе директором!

Крик был энергично подхвачен. Зазвучали радостные вопли, потом:

– Краббе директором! Краббе директором! Бутби потряс кулаками, стоя во главе стола.

– Насквозь прогнили! Предательство и разложение! Только обождите, и всё, обождите! – Потом, задыхаясь, затопал вниз по лестнице. Слышно было, как он спотыкается и чертыхается на полпути. Потом послышалось, как он рыщет у черного хода в поисках своей машины.

– Теперь можно закончить обед, – заключил Гора Сингх. – Хорошо, что он не остался. Следующие два блюда тоже рыбные. Хоть есть, конечно, мороженое.

– Краббе директором!

Шум сердитых покрышек, раздраженного мотора. Бутби ехал домой. Машина пела вдалеке.

– Прежде чем вы сочтете меня скупым за незаказанное шампанское и сигары, – сказал Краббе, – я лучше теперь объясню, что на самом деле не выиграл в лотерею. Это просто средство от икоты.

– Я так и думал, что номер не выигрышный.

– Да, выигрышный мне хорошо известен.

– Я все время знал, что это шутка. Ха-ха.

– Очень умно.

– Это было очевидно, – сказал мистер Радж. – Вы не из того типа людей, кто когда-нибудь выигрывает крупное состояние. Вы не везучий. По лицу видно.

– Краббе директором! – Теперь не так связно, больше похоже на литургию.

– Ну, какое облегчение, – сказал Крайтон. – Если не возражаете против подобного замечания.

– Он очень разозлился.

– Так и было задумано.

– Ха-ха. Очень хорошая шутка.

– Значит, мистер Краббе снова бедный.

– Ему надо прикончить эту простую пищу и запить чем-то более лукулловым, чем пиво.

– Да, – сказал кто-то. – Бедный Бутби. Никто не скажет, будто он ушел ягненком.

– Он всего-навсего поддельный лев, – сказал мистер Радж. – С искусственными зубами и картонными когтями. Мне его очень жаль.

– Он был неплохим директором, – сказал инчи Джамалуддин, – по сравнению со всеми директорами. За двадцать лет в школе Мансора я знал многих, которые были гораздо хуже.

– Слишком часто выходил из себя.

– Постоянно зевал.

– Британцы, – сказал мистер Радж, – проделали в тропиках героическую работу. Как подумаешь об умеренном, мягком климате на их северном острове…

– Островах, – поправил Макнис.

– …восхищаешься их фундаментальной силой воли. Пришла пора им покинуть Восток. По крайней мере, пришла пора для тех, кого он не поглотил. Невозможно бороться с джунглями или с солнцем. Сопротивление ведет к безумию. Мистер Бутби безумец. Очень жаль. Если б он остался дома…

– Краббе директором!

– Закройте окно, – сказал Краббе. – Можно вентилятор включить.

– Они уже уходят, – сказал мистер Роупер. – Взрыв энтузиазма у них длится недолго.

– Если б он остался дома, мог бы стать приличным директором маленькой школы. Слишком большую власть получил. Через несколько лет выйдет в отставку, потом будет тянуть пустую жизнь, освобожденный адекватной пенсией от необходимости работать. Люди будут смеяться над ним, не приглашая сыграть вместе в гольф или в теннис. А он будет им докучать невразумительными рассказами о стране, которую так и не сумел понять. Жизнь его будет погублена.

– Моя жизнь тоже будет погублена? – спросил Краббе.

– О да, – спокойно сказал мистер Радж. – Но вас жалеть нечего. Страна вас поглотит, и вы перестанете быть Виктором Краббе. Вы обнаружите, что все меньше и меньше способны делать дело, ради которого вас сюда прислали. Утратите дееспособность и личность. Она вас поглотит, и вы станете очередным чудаком. Может быть, мусульманином. Может быть, позабудете свой английский, по крайней мере утратите английский акцент. Возможно, закончите жизнь в кампонге, перестав быть иностранцем, превратившись в старого коричневого мужчину с массой жен и детей, одним из стариков, к которому будут посылать молодежь за советами в сердечных делах. Вы погибнете.

– Краббе директором! – Пробивалось лишь несколько голосов, уже утративших интерес.

– Этот крик – ваш смертный приговор, – сказал мистер Радж. – Пролетариат всегда ошибается.

Начался сильный дождь. Летучие муравьи летели к электрической лампочке. Пот блестел на коричневых, желтых и белых лбах. Москиты принялись жалить щиколотки в тонких носках или голые. Голосов снизу больше не слышалось.

– Завтра, – сказал мистер Радж, – проснемся в затопленном мире.

16

Сержант Алладад-хан – три новых латунных шеврона совсем не блестели в дождевом слабом свете – возвращался по реке из авторемонтных мастерских в Келапе. Сидел, выпрямившись, на корме полицейского катера, Касым за рулем, как всегда, неумелый. Аллах, весь мир теперь был рекой. Река жадно поглотила почти всю центральную улицу, грязные закоулки возле базара, взобралась даже по каменной лестнице старой Резиденции, наверняка подтопив Краббе. Верхушки деревьев кустисто вздымались над серыми простынями воды, змеи приютились в ветвях. Старик китаец стоял у дверей своего дома, моля поток отступить от семейства; его утащил крокодил. Старые лодки опрокидывались или шли ко дну – с непросмоленными швами, – нагруженные домашним скарбом. Дурная, но волнующая пора. Ибо вот он, Алладад-хан, с пыхтением возвращается на затопленный двор Транспортной конторы, путешествует по водам, подобно пророку Ною, властвует над рекой, даря водам свободу. Аллах, есть нечто более достойное, более приличествующее мужчине, в этом величественном продвижении, чем визг тормозов и рывки колес на ухабистой грязной дороге.

Властвует над рекой, но больше почти ни над чем. Ибо она, как все женщины, быстро приспособилась к отступничеству брата, к предательски обретенному благополучию. Разве не очевидно, что хитроумно устроенный брак продвинет его карьеру? Он ведь теперь встречается со всеми лучшими людьми; что касается его жены, очевидно, такой хороший мусульманин со временем приведет ее к истинной вере. Пьянство – нечто вроде самостоятельно избранного мученичества, просто способ укрепить силу с помощью нужных общественных связей. Сам Абдул-хан ей сказал.

Что касается ее отношения к нему, к Алладад-хану, что ж, почти так же, как прежде. Не считая того, что она вполне довольна его повышением, горда ранением в руку, утешена подарками, которые ему удалось купить на деньги, щедро и без отдачи выданные Адамс-сахибом. Он, Алладад-хан, решил, что ребенок не лишен с ним сходства – неагрессивный нос, интеллигентный лоб, глаза одновременно живые и томные. Теперь нянчил дитя на руках, напевал пенджабские старые песни; она одобряла подобные проявления отцовских любящих чувств. Время от времени позволяла ему уходить, не слишком жаловалась, когда он являлся с яркими глазами и шаткой походкой. Одного только все-таки не допускала: чудовищно сексуального акта из американских и европейских фильмов, но теперь вполне снисходительно принимала прочие супружеские домогательства.

Хорошо также, думал Алладад-хан, что он создал нечто, чему можно радоваться, ибо скоро лишится друзей. На второй день после Рождества чета Краббе улетит в другой штат; а еще через месяц Адамс-сахиб навсегда покинет Федерацию. Oн, Алладад-хан, останется в одиночестве. Хотя, возможно, избавится от полного одиночества, выращивая сад на завещанных ему нескольких клочках земли. Постарается любить жену, беречь и лелеять дочь, продолжит изученье английского, заведет полку книг, несколько картин на стенах. Возможно, у него когда-нибудь будет сын, а когда выйдет в отставку, вернется в Пенджаб, будут несколько акров, коровы и лошади, множество молодняка, посиделки у зимнего очага, легенды о нем, Алладад-хане, – солдате, мечтателе, полицейском, космополите, образованном, вольномыслящем. Не много, но все-таки кое-что.

Ей захочется назвать сына Абдул-ханом, но тут он решительно скажет свое слово.

Алладад-хан с интересом заметил весело катившуюся среди редкого быстроходного речного транспорта лодку с раджой и его новой любовницей. Раджа – распутный молодой человек в европейском костюме. Алладад-хан хорошо знал его в лицо. Девушку знал еще лучше. Это бывшая любовница Виктора Краббе. Теперь она казалась довольно счастливой в красивом байю, в недомерке саронге, с позолоченной сумочкой, с кольцами в ушах из келантанского серебра и со своим распутным, но, может быть, мужественным молодым раджой. Аллах, у женщин никакой верности.

Ни у одной, кроме одной.

В Келапе он видел неверного парня, болтавшегося вокруг, миньона пузатого плантатора. Видел в лавке возле автомастерских, где тот самый парень покупал еду для бунгало, но также тратил сумасшедшие деньги на дешевые безделушки и детские игрушки, – уборная для кукольного дома, попрыгунчик, бумажные цветы и восковые фрукты. Парень провокационно повел девичьими плечами перед Алладад-ханом, взбил крашеные волосы. Мир ускорявшейся лодкой мчался к последнему краху. Друзья уезжают, женщинам и парням нельзя верить, Бога, может быть, нет. Впрочем, остается квартира в полицейских казармах, длинноносая жена с каннибальскими зубами, младенец, постель, шипящие, прыгающие на плите чапатти.

И вещи, которые хочется помнить.

– Касым! – крикнул он. – Дурак чертов! Глупый ублюдок! – Потому что Касым угрюмо летел прямо в стену двора Транспортной конторы, не снижая скорости, и нос лодки готовился пулей вонзиться в красный кирпич. Алладад-хан перехватил руль.

–  Минта мааф,капрал, – сказал Касым.

– Сержант, – поправил Алладад-хан, – сержант. Аллах, ты что, никогда не научишься? Три полоски – сержант.

– У меня столько всего на уме, – оправдался Касым. – Жена новая, с деньгами трудно. Я с радостью был бы простым капралом.

– Продвигается тот, кто способности проявляет.

– Это несправедливо. У вас всего одна жена, вы не нуждаетесь в деньгах, которые получаете, как сержант. У меня теперь три жены, это очень тяжело.

– Хари Сингху обещан чин капрала. Допустим, у него столь же мало способностей в вопросах транспорта, как у тебя, но он хоть знает английский, играет в футбол за полицию округа.

– У меня на подобные вещи времени никогда нет, капрал.

– Нет Бога, кроме Аллаха, – выругался Алладад-хан. – Никогда не научишься?

– Но у меня возможности не было ходить в вечернюю школу. Дома столько всяких дел.

– Не будем больше говорить, – сказал Алладад-хан, останавливаясь, чтоб медленно продвинуться на несколько дюймов по водам потопа. – Жди здесь. Мы скоро вместе с туаном пойдем к большому школьному зданию на холме. Приготовься взять на борт много баранга. Сегодня у христиан большой день. Называется Сочельник. Празднуется рождение пророка Исы.

– Поэтому сегодня выходной.

– Да. И завтра. Предупреждаю тебя, дома делай как можно меньше. Нам надо, чтобы ты был готов к дальнейшей работе. Повези своих жен погулять по реке. Ты вступаешь в тот возраст, когда надо силы беречь.

– Да, капрал, – согласился Касым.