355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Энни Кей » Быть Мад » Текст книги (страница 2)
Быть Мад
  • Текст добавлен: 21 сентября 2021, 12:03

Текст книги "Быть Мад"


Автор книги: Энни Кей



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

Если разговор с адвокатом напоминал быстрый подъем на колесе обозрения, то газетная статья по ощущениям напоминала поездку в центрифуге. В мою обычную жизнь не вписывался по-газетному преувеличенный сюжет. На последних строчках я почти забыла, что речь шла о моих родителях – так нереально и далеко все это было от меня.

Открытием для меня стала и собственная гиперкалиемия, о которой я до этого дня не имела понятия. По сути, я вообще не понимала, от чего может возникнуть переизбыток калия, а предположение корреспондента о том, что мой отец сознательно меня им кормил, чтобы отравить, казалось совершенно немыслимым.

Даже не пытаясь вникнуть, что произошло, я принялась листать другие ссылки на статьи об убийстве матери. Статей нашлось достаточно, хотя они не отличались оригинальностью: практически все они так или иначе утверждали вину моего отца, мотив под названием Маделин Дан, а его самоубийство – естественным следствием угрызений совести.

Из статей я узнала, что на момент трагедии мои родители состояли в браке уже 5 лет. Все это время они жили в поместье недалеко от города Глабри. Где это вообще?

Тем же летом в доме был и мой дядя Грегори Энджел. О том, что у меня есть дядя, я знала, конечно. Он незримо существовал для меня и Зоуи в виде почтовых сообщений и денежных переводов. Иногда я видела его выступления по телевидению или натыкалась на упоминание о нем в интернете, но мы никогда не общались. На самом деле, я считала, что мы с Зоуи для него – бедные родственницы. О Гае Моррисе я тоже имела представление. Он известный модный дизайнер, слишком дорогой и слишком концептуальный. Кто бы мог подумать, что люди, чьи имена тебе хорошо известны, когда-то жили с тобой под одной крышей, но за 22 года никто не удосужился об этом тебе сообщить. Форменное безумие.

По истечении такого большого срока я не ожидала, что найду в интернете какие-либо подробности. Считала, что мои изыскания упрутся в стену давности и совершенной неинтересности события с новостной точки зрения. Муж убил жену – расхожий сюжет, ничего сверхъестественного. Но Маделин Дан превратила смерть моей матери в сенсацию. Эта женщина была уникальной персоной, и, несмотря на то, что сегодня популярность ее существенно померкла, шлейф звездности зацепил моих родителей.

Как и большинство детей, я верила, что мои родители – люди необыкновенные. Но если мои сверстники жили с живыми мамами и папами, то у меня были только фотографии. Родители умерли не от трагических болезней, а в автокатастрофе (официально), поэтому навсегда остались молодыми и прекрасными. Они умерли вместе, поэтому гибель их дополнил романтический ореол, и я представляла, как они в последний раз заглянули друг другу в глаза, держась за руки, прежде чем сделать последний вздох.

С возрастом вера в их исключительность таяла. Мама оказалась простой домохозяйкой, то бишь безработной. Теперь, с получением наследства, я, конечно, поняла, что необходимости работать у нее не возникало. Отец преподавал в университете, а так как тетя Зоуи была школьной учительницей, я считала, что работа отца по шкале заурядности ничем не уступала. На самом же деле отец получил известность в узких кругах. В кругах коллекционеров, если быть точнее. Имея искусствоведческое образование, он занимался оценкой живописи, и сам обзавелся приличной коллекцией, которую не жалел выставлять в галереях по всему миру. Наверное, дочери стоило бы это знать, но, серьезно, как часто кто-то из вас гуглит собственных родственников на предмет «вот бы кто из них мог оставить мне наследство»? Вот и я этого тоже не делала. Неизвестность, нависшая над близкими, вполне меня устраивала. В конце концов прошло столько лет.

И, конечно, отец действительно преподавал в университете. В том числе, преподавал и Маделин Дан.

Рано или поздно они должны были встретиться. Слишком близко находились их круги общения. На основе газет я не могла сделать вывод, как долго они знали друг друга к моменту трагических событий. Возможно, пару лет (если их роман закрутился с первого года ее учебы), надеюсь, что отец не завязал интрижку со школьницей раньше. Едва ли моим родителям удалось избежать заочного знакомства с Маделин или хотя бы ее творчеством. Может, знакомство начала моя мать? Ведь именно она назвала меня Маделин.

Пропасть вопросов без ответов летела на меня, как ураган в Канзасе, готовый вот-вот захватить меня в воронку вместе с Тотошкой. Я посмотрела в окно: солнце клонилось к закату, опуская на город мягкие летние сумерки. Я отправила Джей Си ссылку на первую статью и просьбу забрать меня из кафе.

Он приехал минут через 10, а значит, был совсем рядом. Мы решили, что лучше мне сегодня не возвращаться домой, и отправились в бар.

Джей Си ничего не расспрашивал, но я поняла, что статью он прочел. В баре мы тоже не разговаривали об этом. Люди начинали потихоньку подтягиваться, чему я искренне обрадовалась, потому что на меня напал ступор и ничего дельного я все равно не смогла бы сейчас из себя выжать. Джей Си напоил меня теплым молоком с какими-то приправами, которое давал мне, когда я простужалась, и я уснула в кресле, утомленная безумным днем. Последнее, что я помню, карусель имен, которую я видела в мутном дыму бара: Роуз, Маделин, Эдвард, Грегори, Гай…

Проснулась я от удара гонга и последовавшего за ним шума парней и девушек. Каждый раз, когда в баре заказывают набор «Суицид», бармен возвещает об этом ударом в гонг. Гул раздавался откуда-то издалека и примешивался к сигналу моего телефона, звучавшего точно из параллельной реальности.

В непроглядной тьме постепенно стал вырисовываться светлый плед, который меня укрывал. Я находилась явно не в зале, а лежала одетой в постели. От подушки пахло гелем для волос, которым пользуется Джей Си, и лимонным пирогом. Девушки, которые пахли лимонным пирогом, нравились Джей Си. А он нравился им.

Пошарив рукой вокруг себя, я нащупала сумочку, достала телефон и, не глядя на экран, ответила.

– Мад, какого черта? Я звоню весь день, ты трубку не берешь, дома тебя нет! Где ты?

Все это Натан выпалил на одном дыхании без малейшей паузы.

В голове у меня тяжелел туман, словно я выпила как следует. Сонным голосом я пробормотала:

– Который час?

Кажется, Натан немного опешил от такого ответа. Он медленно произнес:

– Десять вечера… Мад, где ты? С тобой все в порядке?

Из глубины сознания всплыли события сегодняшнего утра и дня. Я чуть слышно застонала. Тут же из бара раздался женский визг. Я хорошо знала эту тональность. Мокрый бармен, вот что там было. А это означало, что Джей Си вот-вот зайдет в комнату.

Девичий визг услышал и Натан:

– Какого черта, Мад? Ты в баре? Я заходил, но твой приятель сказал, что тебя нет. Вот говнюк, я так и знал, что он соврал. Что ты там делаешь? Я приеду за тобой, никуда не уходи.

Я не успела возразить: Натан повесил трубку, и, очевидно, уже мчался сюда. Дверь открылась и впустила барный шум, увеличенный в несколько раз. В проеме я увидела фигуру Джей Си, который, заметив телефон со светящимся экраном в моих руках, зажег свет. Освещение в комнате было под стать операционной, так что я немедленно зажмурилась и закрыла глаза рукой.

Привыкнув к свету, я увидела его в мокрой белой футболке, которую он надевал специально, чтобы девчонки заказывали «мокрого бармена»: за сумму чуть больше обычной они могли облить бармена выпивкой. Но большинство предпочитало не только обливать ребят, но и угощаться с их торсов и бицепсов, для чего и Джей Си, и второй бармен, красивый парень по имени Чэд, держали себя в отличной форме, а футболки на работу носили на размер меньше.

Джей Си открыл встроенный шкаф, стянул с себя футболку, бросил ее на пол и надел чистую. В маленькой комнате, кроме шкафа, стоял надувной матрас, на котором спала я, рядом ноутбук и… больше ничего. Его комнатой служила подсобка в баре, который он купил на совершеннолетие, продав родительский дом. Родителей у него тоже не было с детства, но с теткой повезло больше, чем мне.

Джей Си сел на пол напротив меня и протянул мне бутылку пива, с которой вошел.

– Как ты? Выспалась?

Я посмотрела на бутылку, но вспомнила о Натане и решила не пить. Словно услышав мои мысли, Джей Си сказал:

– Тут заходил мистер Кук, но я сказал, что я не знаю, где ты.

– Он уже в курсе, сейчас приедет, – мрачно буркнула я.

– Он меня не любит.

– Натан никого не любит, это его стиль, – ответила я.

– Тебя любит, – возразил Джей Си.

Я поморщилась: говорить о чувствах сейчас некстати.

– Как настроение после… Ну, что сейчас думаешь о случившемся?

– Не знаю даже. Думала, проснусь, и все покажется сном, странной фантазией, которую нарисовало мое воображение. Но нет ощущения, что это страшный сон. Я точно хочу его досмотреть. Хочу разобраться, все увидеть собственными глазами.

Джей Си одобрительно покачал головой:

– Это дело, Мэдди. С чего начнешь?

Я улыбнулась:

– Уволюсь для начала?

Он тоже улыбнулся, но не успел ничего ответить, потому что в следующую минуту в комнату ворвался Натан, по дороге сбрасывая с себя Кристину, совсем молоденькую официантку, безнадежно влюбленную в Джей Си, которая пыталась его остановить.

Распахнув двери и увидев, что ничего интимного мы с Джей Си не делаем, Натан, кажется, даже внутренне обрадовался, заметив в моих руках пиво. За секунду собравшись и приняв пренебрежительно-равнодушный вид, он спросил:

– Я вижу, ты была слишком занята, чтобы отвечать на звонки…

Выпрыгивающая из-за его спины Кристина пропищала:

– Джей Си, я сказала, чтобы он не заходил!

Я медленно выкарабкалась из матраса, отдала пиво Джей Си, который тоже встал, и пробормотала:

– Спасибо за все, я пойду.

– Не за что. Держись, подруга. На связи.

Я выразительно посмотрела на Натана и вышла. Он последовал за мной.

На улице я сразу двинулась к его машине. Натан щелкнул брелоком, открыв мне двери, я залезла на переднее сиденье и пристегнула ремень. Он быстро бросил на меня взгляд, после чего все же сел на водительское место и повернулся ко мне.

– Объяснить ничего не хочешь?

Я уставилась в окно. Я так устала за этот день, и объяснять что-либо у меня не хватило бы сил, особенно когда вопрос задавался осуждающим тоном. Натан явно не желал понять меня.

– Натан, кое-что произошло. Это касается моих родителей. Я бы не хотела сегодня возвращаться домой. Можно переночевать у тебя?

Он моментально преобразился: я очень редко оставалась у него на ночь.

– Конечно, малыш, поедем, – и завел мотор.

Глава 4

Кажется, пришло время прояснить ситуацию относительно моей личной жизни.

К 25 годам я успела обзавестись ею, и достаточно стабильной. Если совсем точно – у меня был жених. До сих пор странно видеть это слово написанным. С Натаном мы вместе уже пять лет, а три из них – помолвлены.

Еще со времен школы я, как большинство художников, подрабатывала тем, что писала портреты на заказ. Так мы и познакомились: Натан принес мне фото своей подруги, чтобы я нарисовала с него подарок ей на день рождения.

Только не нужно думать, что я кого-то увела из счастливых взаимоотношений, мне вообще сложно судить об отношениях, участником которых я не была (нужно что-то делать с моим стремлением постоянно оправдываться).

Пока я писала портрет Кэт, Натан постоянно заходил узнать, как продвигаются дела. Казалось, что он не уверен в моих способностях, поэтому без конца меня проверяет. Разумеется, он действовал мне на нервы, даже несмотря на то, что ни одна из его «проверок» не сопровождалась критикой. Конечно, потом Натан говорил, что сразу проникся ко мне симпатией. Возможно, но факт в том, что после окончания работы над портретом, расплатившись со мной, он пропал на три месяца. Разумеется, я и не думала их считать, пока Натан не появился снова, но уже без заказа, а с предложением выпить кофе. В тот момент я не думала, что стала «девушкой на замену», полагаю, что он тоже не задумывался, зачем зовет студентку на свидание, просто делал то, что лечило его ущемленное расставанием с Кэт эго.

Натан на 8 лет старше меня, из-за чего всегда считал для себя возможным говорить со мной свысока. Со мной частенько люди разговаривали в таком тоне, так что я уже даже не обращала на это внимания. Натан – стоматолог, у него собственная практика, поэтому в социальном плане, по мнению его родителей, тети Зоуи и, думаю, самого Натана, он до меня снисходил. За время наших взаимоотношений мы никогда не говорили о том, чтобы жить вместе. Меня это полностью устраивало, так как я боялась, что придушу Натана в первый же месяц нашей совместной жизни.

Если говорить конкретно, мне практически не в чем было его упрекнуть – идеальный бойфренд и будущий муж. Просто… Уж очень многое у нас с ним не сходилось. Мы слушали разную музыку (он – «правильную», а я нет), любили разное кино, я домосед, а Натан обожал совместные тусовки с друзьями, на которые с завидным упорством таскал меня. Мне нравились собаки, ему – кошки, мне – чай, а ему – кофе.

Это мелочи, скажете вы, если вы любите друг друга. И, конечно, будете правы. Мы друг друга не любили, но привыкли так считать. Когда встречаешься с кем-то достаточно долго, человек тебя устраивает (мерзкое слово), то через соответствующий приличиям промежуток времени от вас ждут признания в любви. Вас ломает, но вы говорите эти слова, ненавидя себя. Сказав их один раз, все остальные разы – уже ерунда, зуб вырван, боли нет. Потом вы какое-то время «любите» друг друга. Все у вас идет хорошо, и по законам жанра вы должны пожениться. Пункт помолвки – важный этап, он выполнен, теперь можно с чистой совестью готовиться к свадьбе. Слава богам, в семье Натана к этому вопросу относились очень серьезно, и наша помолвка растянулась до дня моего рождения в этом году. Новости похуже – через пару месяцев я должна была стать Маделин Кук.

Да, меня сводило с ума, что все зашло так далеко. Даже мое материальное положение не могло больше сдерживать давление Натана с его женитьбой. Он взял на себя оплату практически всех мероприятий, выписал мне солидный чек на покупку платья. Чек я не обналичила, о чем он не знал, иначе не могу представить, что бы произошло. Эти отношения затащили меня в болото, из которого было не выбраться.

Полученное наследство и новые обстоятельства жизни и смерти моих родителей, как ни странно, выглядели счастливым поводом взять таймаут в череде свадебных тортов на пробу. Об этом я уже успела подумать, но не решила еще, как сказать об этом Натану.

Пока мы ехали, я думала еще о дяде Томе. Несмотря на то, что я сердилась на Зоуи, в нашем доме оставался человек, который, я знала, будет искренне волноваться, если я не приду на ночь домой без предупреждения. Я написала ему в ватсап, что останусь у Натана, и попросила передать это Зоуи.

В квартире Натана я в общих чертах поделилась с ним тем, что родители оставили мне небольшое наследство, которое нужно будет оформить (на самом деле не нужно, но я уже твердо решила съездить в родительский дом). Натан несколько воодушевился, что нельзя было не заметить, как бы он ни старался скрыть. Да, ему нравилось выступать в роли благодетеля для меня, спонсировать наши (и лично мои) свадебные издержки. Но он не мог не обрадоваться тому, что хотя бы часть из них возьмет на себя мой погибший отец.

О смерти мамы и самоубийстве отца мне говорить с Натаном упрямо не хотелось. Не знаю, знакомо ли вам такое чувство, но некоторые люди могут посвящать вам все свое время, делать множество вещей вам во благо, но им невозможно стопроцентно доверять. Потому что есть четкая уверенность в том, что их доброта, забота и нежность могут повернуться на 180 градусов, как только ваш образ в их картине мира перестанет соответствовать идеальному. Получаете вы наследство в несколько миллионов или лечитесь от алкоголизма – вас будет осуждать человек, который, как он утверждает, любит вас больше всего. Да, наверное, за людей, вызывающих такое чувство, не стоит и собираться замуж, но это уже другой вопрос.

Натан решил, что новости о родителях, которые давно погибли, разбудила мои старые сиротские раны, поэтому не приставал ко мне с избыточной нежностью, налил мне чаю и ушел спать в свою спальню, оставив меня одну в гостиной.

– Тебе, наверное, нужно побыть наедине с собой, подумать о них.

Признаюсь, я не в первый раз использовала родителей с такими целями. Люди, у которых были и есть родители обычно чувствуют себя неловко рядом с теми, у кого их нет. Стараются как бы извиниться за то, что им дано совершенно безвозмездно и чего я всегда была лишена. Им всегда немного стыдно, а это можно использовать как угодно.

В реальности же я никогда не испытывала тоски по родителям, потому что совершенно их не помнила. Мне хотелось иногда убедить себя, что где-то в подсознании у меня сохранился подернутый дымкой образ матери, но все это только фантазии. Я не помнила ничего, совсем ничего. А теперь я думала: может, психологическая травма поставила блок на воспоминаниях?

В конце концов, что из того, что я уже прочла, я могла видеть? В три года ребенок уже ходит, говорит, испытывает привязанность, у него есть любимые игрушки. Что будет, если у него на глазах умрет мать? Умрет так мучительно, как я прочла. Я знала и не знала ответ.

В детстве, когда меня поглощали обиды, когда я чувствовала себя одиноко или болела, мне хотелось, чтобы рядом были добрые, умные и понимающие мама и папа, которые поддержали бы меня, помогли бы советом. Но положа руку на сердце, это мечты об идеальных отношениях, которые с моими настоящими родителями могли никогда не состояться. Судя по некоторым новостям, хорошо, что мы не были по-настоящему знакомы.

Все-таки то, что шокирующая история могла иметь непосредственное отношение ко мне, заставляло мысли в голове кружить каруселью. Нужно было что-то покрепче чая. Я пробралась на кухню и достала початую бутылку виски. Стараясь не вдыхать, выпила половину бокала почти залпом и, уставившись на бассейн во дворе Натана в окне, стала ждать изменений в сознании. Больше всего хотелось выбросить все из головы хотя бы на время и уснуть, но полбокала с этой задачей никак не справлялись.

Ближе к концу бутылки я стала замечать на дне странный осадок. Остальные воспоминания поглотил дружелюбный диван Натана.

Я проснулась от ударов по голове. Нет, меня никто не бил, но перманентный шум врывался мне прямиком в мозг. Я не сразу поняла, где нахожусь. Каждое веко, казалось, весило килограмма два, и я еле смогла продрать глаза.

В гостиной Натана я была по-прежнему одна. Грохот, разбудивший меня, раздавался сверху, из спальни. Динамики стереосистемы нечленораздельно кричали – музыка, под которую он тренировался по утрам. Чтобы не беспокоить соседей, Натан установил в комнате звукоизоляцию. Работало это примерно так. Раньше во время его тренировок могло показаться, что на голову вам надели жестяной котел и со всей дури лупят по нему ломом. Теперь же котел обернули меховой горжеткой. Натану казалось, что расходы того стоили.

Я попыталась укутать голову в плед, но не слышать музыку и дышать одновременно стало невозможно. Я вяло сползла с дивана и пошла варить кофе.

Первый же глоток вернул мозг на место. Несмотря на то, что за прошедшие сутки случилось много того, что еще не до конца улеглось в моей голове, в которой уверенно плескался вчерашний виски, план на день наметился моментально и требовал немедленного исполнения.

Я очень тихо прополоскала рот водой, на магнитной доске холодильника нацарапала Натану пару слов на прощание и сбежала самым бестактным образом.

Глава 5

В ближайшем кафе я взяла божественно горячий завтрак, лучший в мире кофе и решилась наконец проверить телефон.

Как ни странно, тетя Зоуи мне не писала. Дядя Том ответил накануне, что в любое время будет ждать меня дома (святой дядя Том). Джей Си спрашивал, как дела и приглашал к себе. Простое “ОК” в ответ значило бы открыть ящик Пандоры, поэтому я включила в телефоне режим полета и с воодушевлением принялась за еду: фактически я не ела около суток.

Прежде всего я решила уволиться.

Удивительно, насколько просто и естественно эта мысль пришла мне в голову. Ведь мне казалось, что я люблю свою работу, что она действительно нужна мне, что она делает меня мной. Но как только я поняла, что могу не проводить в крохотном офисе 8 часов 5 дней в неделю, я словно сняла с ног кандалы и готова была кинуться наутек, не разбирая дороги.

Не только о работе я так подумала… Но другие мысли я пока гнала от себя.

На день рождения я всегда брала небольшой отпуск: даже если празднования никакого не планировалось, я предпочитала просидеть день дома, нежели выслушивать формальные поздравления коллег, поэтому в офис мне не нужно было спешить. Едва ли мое отсутствие заметили бы, летом жизнь немного затухала, коллеги уходили в творческую работу, не требующую жестких сроков и строгой отчетности.

Сколько я себя помню, тетя Зоуи пыталась найти во мне хоть какой-нибудь талант. Что я только не испробовала в детстве. Разумеется, мы начали с фортепиано, играть на котором меня учила сама тетя. Осознав, что великой пианисткой мне не стать, Зоуи решила перепробовать другие виды искусств. Я пыталась танцевать – от хип-хопа до классического балета, от чечетки до ирландского народного танца. Напрасный труд, в солистки меня не ставили, хореографы моих талантов упорно не замечали, и я перешла к лепке. Тут все оказалось еще хуже посредственного: скульптура определенно не была создана для моих рук. Мой сценический опыт в роли певицы или актрисы заканчивался хором и массовкой.

В отчаянии Зоуи наняла мне учителя рисования, что коренным образом изменило ход моей истории. Полная и добродушная миссис Тельман учила меня рисовать с ничем не объяснимой любовью, а я вполне объяснимо любила ее. Ни до, ни после я не встречала людей с таким большим сердцем, веселым нравом и бездонными коровьими глазами, в которых была вся нежность мира, передаваемая через объятия ее больших, сильных рук. Она давала мне что-то больше, чем умение пользоваться кисточками и карандашами.

Придя впервые в дом тети Зоуи походкой утки, готовой подарить мастер-шефу отличное фуа-гра, она протянула мне руку для знакомства, от чего я опешила. Мне было всего десять, но никто никогда не протягивал мне руки не снисходительно, как взрослые детям, а серьезно и свободно, как равной.

– Зови меня миссис Тельман. А как я могу звать тебя?

– Ма-а-ад, – проблеяла я.

Она звонко хлопнула в ладоши и деловито огляделась.

– Окей, Мад, порисуем? Какая у тебя любимая книга?

Я стала соляным столбом. Никого это никогда не интересовало, как и все остальное, связанное со мной. Кому какое дело, что Мад читает, о чем она думает, дружит ли она с кем-то в школе, какая песня у нее играет третий день в голове, какое платье она хочет на весенний бал, а какой мальчик всегда обижает ее в классе? Но очень скоро я узнала, что миссис Тельман интересно все обо мне и она не прочь рассказать все о себе. Любая ерунда становилась для нее поводом к смешной или поучительной истории.

Разумеется, она учила меня рисовать, но разговоры в моей комнате начинались сразу после ее прихода и не умолкали ни на минуту. Миссис Тельман стала моим первым другом, хотя тогда я считала ее скорее доброй феей или ангелом, посланным мне с небес. Мы могли обсуждать что угодно: ее новые туфли, недопеченную шарлотку Зоуи, милые занавески нашей соседки миссис Тили и книги. Именно они были источником вдохновения для миссис Тельман и скоро стали им для меня. Моя учительница полагала, что, только узнавая новое, можно открыть что-то в самом себе. Сколько раз, оставаясь наедине с очередным романом, я внезапно чувствовала желание творить самостоятельно, хваталась за карандаш и рисовала. Спонтанные рисунки очень радовали миссис Тельман, хотя сейчас я думаю, что она просто была жизнерадостным человеком, а я ничего особенного не делала.

Так или иначе, наши уроки давали определенные результаты: мои картинки стали частью школьной выставки, потом ушли за символическую сумму на местном благотворительном аукционе, так что Зоуи наконец успокоилась, отыскав мою творческую жилку. Я же упорно не чувствовала в себе желания рисовать. Мои результаты были, скорее, умениями, чем талантом. Я продолжала усердно заниматься только, чтобы продолжать встречи с миссис Тельман.

К окончанию школы вопрос о том, кем я должна стать, ни у кого, кроме меня, не возникал – разумеется, художницей. Зоуи не признала бы, что у меня нет художественного таланта, ведь она столько сил положила на его развитие. Как следствие, я отучилась, получила диплом и стала посредственной художницей. Нет, я умею рисовать. Но одно дело – владеть техникой, и совсем другое – иметь, что ею рассказать. В моей голове не рождались гениальные идеи, которые бы мне захотелось осуществить.

По окончании учебы я устроилась художником в небольшое детское издательство.

Замечательными в моей работе были близость к литературе и профессиональная обязанность читать книги. Ведь только прочитав произведение, можно создать стоящую иллюстрацию или обложку. К своей работе я подходила очень ответственно: оставляла пометки, уточняла у авторов детали, подолгу общалась с ними, стараясь уловить истинное отношение к событию или персонажу, понять настроение, которое писатель вкладывал в свои строки и которое хотел бы увидеть в моих рисунках. Моя скрупулезность приносила плоды: иллюстрации нравились и редакторам, и заказчикам, а я получала от работы огромное удовольствие.

Однако когда я осознала, что на любимую работу я могу больше никогда не ходить, мое сердце радостно забилось. Я стала испытывать чувство вины перед коллегами, хотя уволиться решила в удобный для этого период: никого не подвела бы летом. Пока не передумала и пока еще верила в тот повод, который собиралась озвучить шефу («семейные вопросы, которые требуют моего присутствия»), я решила заскочить домой, чтобы привести себя в порядок и уже до обеда получить расчет.

Дома был дядя Том, мой первый друг и причина, по которой я не покончила с собой.

Никто не умел так поддержать, как он, вызвать улыбку простыми словами, заставить вынырнуть из сомнений и сказать: «Ты хорошая, у тебя получится, ты сможешь, ты классная».

Едва ли он мог назвать актеров, которые мне нравятся или имена стоящих рядом со мной девчонок на школьной фотографии. Но я могла ему рассказывать, что угодно, а он слушал и всегда слышал. С ним я не так откровенничала, как с миссис Тельман (он все-таки мужчина), но если что-то меня задевало или сводило с ума, я приходила к дяде Тому и прислонялась головой к его широкой доброй спине, которая всегда пахла деревом и лаком.

Он почти всегда работал дома: что-то чинил, кому-то помогал. Тетя Зоуи частенько попрекала его тем, что в семье больше зарабатывала она на скромной учительской ставке. Зоуи в целом всегда была недовольна, но к мужу у нее оставалось особенное отношение.

На людях она порой изображала смиренную мученицу. В общении со мной щедро использовала пассивную агрессию и постоянно говорила о том, какой обязанной и благодарной я должна быть, а если я что-то делала не так, она закатывала глаза так сильно, что, казалось, еще немного – и они совершат полный оборот. Но с дядей Томом она превращалась в фурию. Все, что накапливалось в ней за день, она щедро выплескивала на него безо всякого фильтра. Дядя Том всегда честно пытался ее оправдать. В его глазах она не захлебывалась в беспочвенных истериках на пустом месте, а очень уставала на работе и дома, ухаживая за нами. Словом, стокгольмский синдром в полный рост.

Мне никогда не понять любовь дяди Тома к Зоуи. Она, дьявол в юбке, пожирала его каждый день, как чудовище. Может, в их спальне она до сих пор делала его счастливым (думаю, разные одеяла этому не способствовали), это хоть как-то могло бы объяснить ситуацию. При виде Зоуи он начинал походить на сдувшийся гелиевый шарик: фигура высокого и сильного мужчины и добродушие мультяшной панды из моих рабочих иллюстраций.

Когда я, стараясь не шуметь и как можно позже дать себя обнаружить, проскользнула в коридор дома, почти тут же услышала его голос с кухни:

– Зоуи на работе.

Это означало, что все чисто, опасности нет.

Я коротко выругалась про себя и пошла на кухню.

Дядя Том сидел за столом и крутил в руках какой-то шнур. Он сразу поднял на меня голову, улыбнулся, коротко кивнул и продолжил заниматься работой.

Я села напротив и посмотрела на него. Мне почему-то стало ужасно стыдно перед ним. За то, что я теперь богата, а он крутит шнур, наверное, для нашего соседа. Мне хотелось бы, чтобы он никогда больше не крутил шнур. Теперь я могла легко это устроить. Но между этим желанием и его осуществлением стояли мое отношение к Зоуи (нелюбовь) и его отношение к ней (любовь, да).

– Ты знал об этом? – спросила я вместо приветствия.

Он взглянул на меня с беспокойством, потому что тон у меня был необычный.

– О чем, Мэдди?

– О моих родителях. О том, что случилось с ними, – после маленькой паузы я добавила: – Что действительно случилось с ними.

Он моментально помрачнел.

– Да, Мэдди, – он немного помолчал. – Я до сих пор до конца не понимаю, что там произошло.

– Почему… – выдавила из себя я.

– Почему не сказал тебе?

Я кивнула.

– Мэдди, прежде всего не я должен был рассказать тебе об этом. Мы не были с твоей тетей вместе, когда это произошло. Не были семьей. Все это случилось до меня, – он продолжал крутить шнур. – Чтобы воспоминания не шли за тобой и Зоуи по пятам, мы с ней поженились, она взяла мою фамилию. Мы начали с нуля, желая оставить прошлое. Я ведь и сам не знал, пока мне родители не рассказали. Я не слежу за звездной жизнью: актеры, певцы, бог их знает. А они показали мне газеты. Отговорить хотели от свадьбы. Но кто бы мог меня отговорить? Она моя половинка. Зоуи никогда не рассказывала об этом, а я не спрашивал подробностей. Мне хотелось спасти ее, помочь, а не устраивать допрос о смерти сестры, о зяте-убийце.

Он быстро посмотрел на меня и поспешно добавил:

– Это грубо, прости, он твой отец. Да и он ли это сделал – кто теперь разберет? Не отпирался – не значит признался. Говорят, покончить с собой – это красноречивее признания, – он пожал плечами. – Кто знает? Может, он просто не мог жить без нее…

Я задумалась: эта мысль не приходила мне в голову из-за письма мамы. Но оно, хотя должно было помочь мне разобраться в случившемся, только сильнее запутывало меня.

Дядя Том наконец отложил проклятый шнур.

– Как ты, детка?

– Сама не знаю, – выдохнула я.

– Хорошо, что у тебя отпуск: будет время все переварить, прежде чем на работу возвращаться.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю