Текст книги "Черный лед"

Автор книги: Энн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Видите, как я умею, Бастьен? Я заставляю их умолять о милости. – И он вонзил нож.

Звук был странный, что-то вроде хлопка, а затем на нее навалилась тьма, потащила вниз, омыла кровью и резким запахом пота. Не думала она, что так выглядит смерть, но, по крайней мере, не больно, и она осталась лежать, позволив тьме овладеть ею.

Но тут внезапно тяжесть с нее свалилась, и дыхание вернулось к ней. Она открыла глаза и увидела тело Хакима, распростертое на полу в луже крови. Не ее крови.

Над ней стоял холодный и невозмутимый Бастьен Туссен. Он протягивал ей руку – в другой руке был пистолет.

– Жизнь или смерть, Хлоя? Выбирай сама.

Она подала ему руку и позволила поднять себя с пола.

На ногах ее удерживала только сила воли. Боль жгла ее руки, ее ноги, везде, где отметил ее Хаким. Но Хаким был мертв, а она жива, и, даже если ей придется довериться человеку, которого она ненавидела больше всего на свете, она это сделает. Она не хочет умирать.

– Здесь есть черная лестница, которая выведет нас к гаражу. Мы должны миновать чертову тучу охранников и сторожевых собак, и ты будешь вести себя тихо и делать, что я скажу. Или я пристрелю тебя и брошу.

Хлоя кивнула, не полагаясь на свой голос. Бастьен был холоден и бесстрастен, как будто не он только что убил человека, как будто не он готовился убивать других. Ей необходимо сейчас немного такого бесстрастия.

Бастьен держал ее за руку, крепко стиснув пальцы, и волок за собой. Она едва за ним поспевала – ее трясло, у нее кружилась голова и подгибались ноги, но просить его о передышке было немыслимо. Если она станет задерживать его, он, вероятно, просто ткнет ей в лицо пистолет.

Спотыкаясь, она тащилась за ним по узкой неосвещенной лестнице, а внизу их ждала морозная декабрьская ночь. Свежий холодный воздух подействовал на нее как удар, и она, потрясенная, все пыталась набрать полные легкие, избавиться от вкуса и запаха крови и огня. Она дышала и не могла надышаться, но вдруг Бастьен толкнул ее к стене, прикрыв своим телом, так что они оба исчезли в тени.

Его тело придавило ее, распласталось по ней, рассеянно отметила она. Он был очень силен – а разве она этого уже не знала? Она могла люто, бешено ненавидеть его, но, если уж речь зашла о спасении, было хорошо, что ее спаситель силен.

Хлоя услышала приглушенное рычание сторожевого пса, а затем короткую команду. Охранники совершали плановый обход, но пока не почувствовали угрозы.

– Мне придется пристрелить их. Не вынуждай меня пристрелить заодно и тебя. – Слова проникли в ее ухо вместе с дыханием, до нее донеслась лишь тень звука, но она кивнула.

Охранники миновали их, но они еще вернутся.

– Просто пообещай мне одно, – прошептала она чуть громче, чем получилось у Бастьена.

Он зажал ей рот ладонью, и она сдержала крик боли.

– Тихо, – прошипел он, и в его голосе уже не было и следа прежнего ленивого очарования.

Она кивнула, и он убрал руку. Охранники к тому времени наполовину преодолели обширное пространство симметричного сада, и, хотя пули могли настичь беглецов, сами люди уже не успевали.

Бастьен оторвался от нее, по-видимому не обратив внимания на то, что его тело так долго прижималось к ее телу.

– Обещать тебе что? – наконец спросил он.

– Не убивай собак.

На мгновение он непонимающе уставился на нее. Потом в его глазах вспыхнула странная искорка, которую в других обстоятельствах и в других глазах она назвала бы весельем. Но речь шла о жизни и смерти, и веселью не было места.

– Постараюсь, – ответил он. – Пошли. – И, схватив ее за руку, пустился бегом.

Глава 10

Ночь потеряла связь с реальностью. Стараниями Хакима окрестности замка хорошо освещались, и им пришлось двигаться перебежками от тени к тени, пересекая широкую полосу газона. Бастьен в своих движениях словно руководствовался сверхъестественным инстинктом, а Хлоя следовала за ним лишь усилием воли, отказываясь думать о том, что видела, о том, что делали с ней. Реальность осталась где-то в другом мире, и, если бы это был голливудский фильм, она бы проснулась сейчас в своей постели, покрытая испариной, в ужасе от пережитого во сне невероятно реального кошмара.

Ей удалось остаться в живых, но это был не сон, это была реальность во всем своем уродстве и ужасе. Она покинула дом, отказалась продолжать семейные традиции, потому что не могла выносить смерть, боль и вид крови. А теперь она покрыта кровью мертвеца.

Бастьен дважды оставлял ее, и она пряталась в тени, оцепенелая, покорная, ожидая, пока он вернется и потащит ее за собой. Его «порше» был припаркован у изгиба дороги, и их финальный рывок истощил последнюю унцию ее энергии. Ему пришлось заталкивать ее на пассажирское сиденье, точно она сама была мертвецом, и она утонула в кожаном кресле, закрыв глаза и ощущая, как тьма заволакивает ее, точно занавес, закрывающий театральную сцену.

Бастьен оказался рядом с ней на водительском сиденье, она услышала, как щелкнула застежка ремня, и ее разобрал смех. Такой заботливый мужчина, он убивает молча и всегда пристегивает ремень безопасности. Он наклонился и пристегнул ее, и от прикосновения его рук она дернулась сильнее, чем от ножа, но заставила себя замереть, не открывая глаз, ища забвения, в котором так отчаянно нуждалась.

Он вел машину быстро, очень быстро по темной безлунной дороге, спасая их жизни, и все же мимоходом включил радио. Звучала песня, бывшая хитом пару лет назад, – ее глаза как два револьвера, она убивает взглядом, она стреляет. Стреляющее, убивающее оружие.

Забвения как не бывало. Она повернула голову и взглянула на него:

– Ты сегодня убил человека.

Он даже не покосился на нее.

– Я сегодня убил двух человек. Ты не видела, как я перерезал горло одному из охранников. Впрочем, я ведь обещал не трогать собак.

Она уставилась на него в ужасе:

– Как ты можешь шутить?

– А когда ты просила меня не убивать собак, это была шутка? Это бы многое упростило, но я решил снизойти к твоим нежным чувствам. – Он прошел поворот, не сбавляя скорости, с мастерством опытного гонщика, уделяя ей лишь четверть своего внимания.

Хлоя не знала, что было хуже: человек вроде Хакима, получающий удовольствие от убийства, или вроде Бастьена, убивающий без всяких чувств.

– Ляг поспи, – сказал он. – Впереди у нас долгая дорога, а у тебя была насыщенная ночь. Я разбужу тебя, когда остановимся перекусить.

– Я никогда больше не захочу есть, – пробормотала Хлоя и содрогнулась. Она почувствовала запах крови и чего-то еще, низкого и грязного.

– Твое дело. Американки все равно слишком толстые.

Хлоя даже не могла на него разозлиться. Если бы она не знала его, то могла бы подумать, что он так говорит с единственной целью: вывести ее из этого мутного, омертвелого состояния, но вряд ли его это заботит. Ей надо было спросить, куда он ее везет, но она не могла собраться с силами даже для того, чтобы проявить любопытство. Он увезет ее туда, куда захочет, сделает то, что захочет. Одна надежда у нее оставалась: если он опять протянет к ней руки, то для того, чтобы ее убить. Лучше умереть, чем заниматься сексом с этим холоднокровным чудовищем.

– Ложись спать, – опять повторил он, и голос его стал добрее, хотя само понятие доброты не могло быть к нему применимо. Но радио пело тихую и мирную песню о любви и смерти. Все пропало, пел голос, и она была с ним согласна, и глаза ее сомкнулись, и она утонула во тьме.

Бастьен бросил на Хлою быстрый взгляд и убедился, что она отключилась. Она была в ужасном состоянии – на ее руках крест-накрест были выжжены и вырезаны глубокие шрамы, бледное лицо залито слезами, потекший макияж опять сделал ее похожей на енота. Она выглядела очень хрупкой, но он знал, что она крепче, чем ей самой кажется. Она была еще жива – что само по себе чудо. Она каким-то образом ухитрилась достаточно долго сопротивляться Хакиму.

У Хакима была своя метода – он вообще был человеком очень методичным. Он приказывал своим жертвам не кричать, а затем принимался обрабатывать их, пока они не вскрикнут – так старательный любовник доводит до оргазма женщину, не испытывающую желания. Как только они начинали кричать, он быстро с ними заканчивал, – но Хлоя сумела не издать ни звука. Рот у нее был в крови, искусанные губы распухли – она до последнего старалась удержаться от стонов. Или, возможно, это он так постарался своими губами. Вот он уж точно не был нежным любовником.

Он выяснил что хотел, и это главное. Но затем он же взял и испортил все, сунув нос туда, где ему нечего было делать, вмешавшись в Хакимовы забавы вместо того, чтобы вспомнить, что на каждой войне бывают жертвы.

Может быть, он просто устал от всех этих сопутствующих смертей. Может быть, ему захотелось спасти хоть одну жизнь вместо того, чтобы отобрать ее. Может быть, наконец, он настолько выжжен изнутри, что сам навлекает на себя смерть, по какому-то капризу провалив важное задание.

Каприз сидел рядом в машине и выглядел довольно скверно. Ему надо будет найти безопасное местечко, где он сможет продезинфицировать раны на ее нежной белой коже, и наконец подумать над тем, что ему теперь делать с ней и с самим собой.

С ней было довольно легко. Он ее подлечит, успокоит и отправит ближайшим самолетом в Соединенные Штаты. Ее вес примерно сто двадцать пять фунтов, и можно легко рассчитать дозу успокоительного, которая сделает ее тихой и управляемой, но способной по крайней мере самостоятельно зайти в самолет и выйти из него.

Раньше вечера не успеть. Сначала он должен добраться до одного из своих безопасных убежищ, привести девушку в порядок и проанализировать ситуацию в целом. Возможно, после такой наглой выходки Комитет решит его ликвидировать. Он пережил свою полезность и поступил, повинуясь импульсу, а это превратило его в опасную помеху. Его наниматели не из тех, кто предоставляет второй шанс.

Хаким был назначен в расход, но это должно было случиться вовсе не так скоро. Что ж, теперь он скрывается от погони, бросив незавершенную миссию, когда главная мишень еще даже не показалась. Томасон будет в ярости. Пусть так. Он давно готов. Его больше не волнует никто и ничто. Даже сохранность собственной никчемной шкуры. Как только он удостоверится, что Хлоя в безопасности, они могут за ним приходить.

Она была более сильной, более жизнестойкой, чем ему казалось. К тому времени, как над равнинной Францией взошло рассветное солнце, цвет ее лица уже восстановился, и она спала достаточно спокойно. Бастьен держал путь на север, направляясь в сторону Нормандии, затем повернул назад, чтобы въехать в Париж не с юга, а с северо-запада. Этого недостаточно, чтобы оторваться от преследователей, но он рассчитывал, что пройдет еще несколько часов, прежде чем кто-нибудь наткнется на тело Хакима и вычислит отсутствующих.

Он рассчитывал бросить эту машину и угнать другую, чтобы хоть немного замести следы, но ему почему-то не хотелось беспокоить так крепко спящую Хлою. В городе достаточно много мест, где можно спрятать машину, – и надеяться, что удастся продержаться несколько часов. Достаточно, чтобы посадить Хлою на самолет.

Он остановился в маленьком городке на подъезде к столице, не глуша мотор, и зашел в придорожный универсальный магазинчик. Ему повезло: среди прочего там отыскались туфли, по его мнению, подходящего для нее размера, а также диетическая кола и готовые сандвичи, которые по вкусу напоминали картон, но сейчас ему было не до вкусовых тонкостей. Они оба не могли продолжать путь, не поев, хотя он и догадывался, что Хлою придется при этом скрутить и заставить есть через силу. И хотя сцене, мысленно представшей перед ним, нельзя было отказать и своеобразной эротичности, у него и на это не было времени.

Кофе оказался как раз таким, какой он любил, – крепким и сладким, и он вел машину, руля одной рукой, по оживленным утренним улицам Парижа, лавируя среди самоубийственного движения с легкостью маэстро, ныряя и выныривая между грузовиками и такси, точно сидел в седле мотоцикла, и в одном месте даже выскочив на тротуар. Он несся так быстро, что обочины сливались в расплывчатое пятно. Привычные парижские пробки не были для него препятствием, и к тому времени, как благополучно припарковался в подземном гараже отеля, выстроенного в западном стиле, он знал наверняка, что за ним никто не следовал. По крайней мере несколько часов они будут в безопасности.

Это был американский отель, аккуратный, дорогой и ничем не примечательный. Бастьен снимал здесь один из лучших номеров – иногда в качестве укрытия, иногда просто чтобы скоротать время. Насколько он знал, никому не было известно о его существовании, но он знал также, что это ненадолго. Как только его начнут искать, им не составит труда вычислить зарезервированный номер, и на том его везение кончится.

Но на это потребуются часы, а пока он попытает судьбу. Хлою требуется перевязать, отмыть, накормить и прочистить ей мозги настолько, насколько он успеет, не имея под рукой соответствующих лекарственных средств. Он пока не решил, что собирается ей сказать. Не убеждать же ее, что ей все это приснилось: шрамы на руках и обрезанные как попало волосы будут свидетельствовать против него. Ее лицо было бледным, под одним глазом чернел синяк, но избавиться от этого поможет лед.

Он заехал на закрепленную за ним стоянку и заглушил двигатель. Этот уровень гаража в это время пустовал – слишком рано для богатых бездельников, слишком поздно для тружеников. Он может дотащить Хлою до своей комнаты, почти не встретив свидетелей.

Она оцепенело смотрела на него широко открытыми глазами.

Рубашку она стянула на груди, но застегнуть не смогла. Должно быть, ее руки повреждены слишком сильно, если пальцы не сгибаются. Он потянулся было к ней, чтобы застегнуть пуговицы, но она отдернулась, точно он хотел ее ударить.

– Я собираюсь застегнуть твою рубашку, – объяснил Бастьен. – Ты не можешь подняться в отель в таком виде, тем более если не хочешь, чтобы нас заметили.

– Где мы?

– Отель «Маклин». Я держу здесь номер как раз для таких случаев.

– Таких случаев? С тобой такое и раньше случалось?

– Да. – Это была лишь наполовину ложь. Он попадал в переделки, когда его прикрытие оказывалось под угрозой, а невинные люди – в смертельной опасности. И всякий раз в прошлом он спасал свою задницу, оставляя жертвы лежать где лежали, вот только эту одну он не смог оставить.

Ее рубашка спереди была изрезана в лоскуты – должно быть, Хаким снимал ее с помощью ножа. Бастьен перегнулся за сиденье и выхватил свою рубашку, с легкой досадой отметив, что девушка опять от него шарахнулась. Ей бы следовало уже сообразить, что он – наименьшее из зол.

– Надень это, – велел он, – и застегни манжеты. Потом ее не отстирать, но нам не нужно, чтобы весь мир видел Хакимова отметины.

Когда он упомянул это имя, Хлоя вздрогнула.

– Я могу в нее завернуться. Кроме того, люди скорее заметят, что я босиком.

– Я купил тебе туфли, когда останавливался. Ты далеко не убежишь, если будешь босиком или в чужих туфлях. Они там же, в пакете сзади. – Он вытащил ключ, достал из-под переднего сиденья пистолет, два своих паспорта и пачку наличных. Хлоя не сдвинулась с места.

Бастьен выбрался из машины.

– Чем дольше мы тут будем торчать, тем больше опасность, – сказал он. – Переодень рубашку, или я сам тебя переодену.

Ему, конечно, следовало отвернуться, пока она осторожно стаскивала с себя лохмотья, но было не до вежливости. Ее белый лифчик ничем не походил на сексуальные кружева, которые были на ней всего лишь несколько часов назад, и не вызывал эротических ассоциаций. Она неуклюже, болезненно кривясь, влезла в его рубашку, затем с отвращением надела туфли, будто ей подсунули обноски. Он наблюдал за ней, никак не реагируя.

Она медленно пошла за ним к лифту, и он не торопил ее, держался на расстоянии, пока было можно, пока никто не мог увидеть. Тесная кабина лифта пропахла выхлопными газами и чесноком, дверь закрылась, и все время, пока они поднимались наверх, Хлоя смотрела себе под ноги.

Он тоже посмотрел на ее ноги. Простые черные туфли на низком каблуке вроде бы ей подошли, но изрезанная ткань брюк болталась вокруг ее икр. От волос несло паленой шерстью, а из-под длинных рукавов его белой рубашки сочилась кровь.

Лифт остановился, не доехав до его этажа, дверь открылась и впустила кого-то. Бастьен быстро оттеснил девушку в угол, заслонил ее своим более крупным телом, уткнул ее лицом себе в плечо. Она попыталась выкрутиться, но он сжал ее запястье, причинив достаточно боли, чтобы заставить ее не шуметь.

– Притворись, что мы любовники, – прошептал он ей на ухо по-немецки.

Как он и ожидал, она прекрасно его поняла, и этому требовалось получить объяснение, но не сейчас. Бизнесмен средних лет, вошедший в лифт, вежливо отвел взгляд, и Бастьен придвинулся еще ближе к Хлое, придавив своими бедрами ее бедра, точно страстный и неудовлетворенный любовник.

Она потрясенно вскинула на него глаза. Должно быть, почувствовала его эрекцию и теперь знала, до чего он все-таки сукин сын. Эта мысль его слегка позабавила.

Бастьен испытывал искушение поцеловать ее просто потому, что она с таким ужасом на него смотрела, но у него хватило ума воздержаться. Не при свидетелях.

Мужчина вышел, и еще прежде, чем закрылись двери, Хлоя оттолкнула Бастьена прочь, выразительно содрогнувшись.

– Больше не прикасайся ко мне, – сказала она негромко.

– Не дури, – одернул ее он. – Я пытаюсь спасти твою жизнь, хотя понятия не имею почему. Просто веди себя тихо, делай, что говорю, и иди туда, куда я веду. Если мне понадобится трахнуть тебя стоя посреди собора Парижской Богоматери на виду у всего Парижа, ты подчинишься не раздумывая. Ясно?

– Только через мой труп.

– Об этом и речь. – Они приехали на верхний этаж, где коридоры были пусты. Бастьен решил было, что перережет горло любому, кто их увидит, но при удачном стечении обстоятельств он исчезнет из отеля к тому времени, как здесь объявятся его враги, а вот мертвое тело создаст слишком много проблем, чтобы убраться отсюда без помех. Кроме того, Хлоя, вероятно, начнет кричать. Эти американки очень непрактичны.

– Мы почти у цели, – сказал он, ожидая, когда она выйдет вперед него из лифта.

Это была не учтивость – если он выйдет первым, она может отказаться покидать кабину, а он не хотел затевать с ней драку. Хлоя подняла голову и посмотрела на него, и в ясном дневном свете он увидел ее совершенно отчетливо. Увидел боль и страх в темно-карих глазах. Увидел ненависть, предназначенную ему лично.

Неплохо. Это должно помочь ей выжить. Ненависть – штука порой очень полезная, и разжечь в ней ненависть не помешает. Ему ее нечего бояться – она не захватит его врасплох, не сможет ему повредить, не сможет от него убежать. Но ненависть поможет ей выдержать там, где подведет тело и не хватит мужества.

Он повел ее по коридору, одному из бесчисленных анонимных коридоров, одинаковых в тысячах отелей всего мира. Она заартачилась, когда он отомкнул дверь, и пришлось подтолкнуть ее локтем, чтобы напомнить, на каком она свете. Взгляд, которым она его одарила, парализовал бы более слабого мужчину.

– Иди в спальню и снимай одежду, – приказал Бастьен.

– Пошел в задницу.

Он рассмеялся:

– У тебя все руки и ноги в ожогах и шрамах, Хлоя. Ими нужно заняться, а тебе не помешает отдохнуть. Поверь, мне от тебя всего только и нужно, что привести в приличную форму, а вечером отправить.

Не похоже было, что она ему поверила.

– Отправить?

– Я посажу тебя на самолет, вылетающий из Парижа в Штаты. Ты откуда родом?

– Из Северной Каролины.

– Это где-то рядом с Нью-Йорком?

– Нет.

– Тогда тебе самой придется думать, как добираться оттуда домой. Пока ты будешь находиться за пределами Франции, ты в относительной безопасности, но прямо сейчас тебя ищут очень способные люди. Им надо тебя убить.

– По-моему, им надо убить тебя, а не меня.

– Ну, меня они тоже хотят убить. Почти каждый из тех, с кем я встречаюсь, в конце концов начинает хотеть меня убить.

– И я понимаю почему, – тусклым голосом сказала она. Он не подумал возражать.

– Ты собираешься снять эти драные тряпки и мне помочь?

– Сама справлюсь, – сухо ответила она. – Где спальня?

Он указал за спину, на двойные двери:

– Там. Я буду через минуту.

– Я не собираюсь опять с тобой спать! – вскинулась Хлоя.

Было заметно, что ее уязвимость уменьшается, когда растет ее гнев. Это тоже должно помочь ей выжить.

– Опять? Вот не знал, что наше тогдашнее занятие имело что-то общее со сном!

Хлоя покраснела. Он следил, как румянец заливает ее лицо, – должно быть, в прошлом у нее действительно не было темных пятен, если она способна на такую невинную реакцию. Он почувствовал жалость.

– Не бойся, Хлоя, – мягко произнес он. – Я ничего не сделаю, просто окажу первую медицинскую помощь. Других твоих частей я не трону.

Похоже было, что его откровенный деловой подход еще ухудшил ситуацию, но в этот момент его это касалось меньше всего. Ее надо заштопать, накормить, одеть и отправить в путь, и ему некогда терять время. Великое счастье будет, если его не найдут до ночи – значит, его хитроумный план сработает. Если не выкинет чего-нибудь эта девушка, неожиданно ставшая его партнершей. Хлоя сидела на постели, завернувшись в простыню, как будто находилась в кабинете гинеколога. Белье она так и не сняла. Он присел на кровать рядом с ней, и она сделала попытку отодвинуться.

– Не будь ребенком, Хлоя, – сказал он.

Она уставилась на то, что он держал в руках: темно-коричневую бутылочку в одной руке и ватные тампоны в другой.

– Что это? Ты не мог это взять ни в какой аптеке.

– Это отличная штука. Очень дорогая, очень высокотехнологичная, стоит дороже золота. Ускоряет исцеление. Всего через пару дней большая часть шрамов заживет. Вряд ли даже рубцы останутся.

– Откуда она взялась?

– Профессиональная тайна, – ответил Бастьен, вытряхнув на тампон щедрую порцию густого полупрозрачного зеленого вещества. – У нее только один недостаток. – Он взял ее левую руку, над которой Хаким трудился особенно старательно.

– Какой?

– Печет, как адский огонь. – И он стал втирать мазь в первую рану.

Хлоя задергалась, и он почти ожидал, что она закричит. Он выбрал этот отель по многим причинам, и одной из них была великолепная звукоизоляция, и можно было не бояться, что кто-нибудь снаружи услышит ее крики. Но кроме полузадушенного, еле слышного стона она не издала ни звука, только напряглась, борясь с болью.

Он по опыту знал, что эта мазь причиняет едва ли не больше страданий, чем рукоделие Хакима. Причем в руках Хакима Хлоя частично потеряла чувствительность от страха и шока, и полнота ощущений должна вернуться к ней позже. Если она до этого доживет.

Хлоя кусала губы, удерживаясь от стонов, и кровь опять потекла ей на подбородок. Бастьен продолжал свое дело, стараясь не замечать, как ее периодически сотрясает судорога.

– С болью можно справляться и по-другому, лучшими способами, – спокойно заметил он, продолжая рисовать зеленые полосы на ее руке. – Чем сильнее ты с ней борешься, тем сильнее она борется с тобой. Если ты впустишь ее, окунешься в нее и расслабишься, ты почувствуешь, что входишь как бы в измененное состояние, как будто мучения испытывает кто-то другой. Так гораздо лучше.

– Ты много знаешь о боли? – Хлоя едва сумела выдавить из себя эти слова.

– Достаточно, – вздохнул он. – Дыши. Знаешь, как делают дети. Глубокие, регулярные вдохи и выдохи, и попытайся расслабиться.

– Не могу, – прошипела она задушенным голосом. Он слышал, как гулко колотится ее сердце, справляясь с болью.

– Я мог бы тебя отвлечь.

Это подействовало.

– Не надо!..

– Не надо касаться тебя, знаю. – Он положил ее руку, которой занимался, и взял другую. – Тогда говори со мной. Расскажи, зачем ты приехала к Хакиму.

– Я тебе говорила! Я заменила свою соседку по квартире, потому что она уехала со своим новым бойфрендом. Я понятия не имела, что это за место и с каким отродьем рода человеческого мне придется работать.

– Теперь имеешь понятие. И это делает тебя нежелательной помехой. Как получилось, что ты знаешь столько языков? Большинство американских девиц и английского-то как следует не знают.

Она обожгла его яростным взором. Как предсказуемо, как легко найти нужные точки! Ему надо было лишь мельком, пренебрежительно отозваться о всех американках, и вот она уже забыла о своих несчастьях. Его привлекали искушенные, непредсказуемые женщины. Но вот почему-то ему нравилась она.

Какое-то время ему казалось, что Хлоя ему не ответит.

– У меня природный талант, – прозвучал наконец ее напряженный голос. Она продолжала бороться с болью. – Родители отдавали меня в дорогие частные школы, а французский я начала учить еще в детском саду.

– Это объясняет, почему у тебя такое хорошее произношение. А другие языки откуда?

– Учила в школе. Специализировалась на иностранных языках в Маунт-Холиок, пока мои родители путешествовали. Могу даже говорить по-латыни.

– Это несовременный язык. Ложись, я обработаю твои ноги.

Она истратила слишком много энергии на борьбу с болью – у нее не осталось сил, чтобы сопротивляться ему. Она легла, натягивая на себя простыню. С ногами дело обстояло не так скверно, как с руками, – Хаким возбуждал себя, доводя до нужной кондиции, но так и не успел довести.

Бастьен не так давно сам побывал меж ее бедер. У нее были длинные, прекрасной формы ноги, но он был слишком занят, чтобы оценить еще и эту составляющую всего комплекта.

– Я уже сказала, мне легко даются языки. Я люблю их все.

– Тогда почему ты берешься за дерьмовую работенку в мелком издательстве? Такой талант, как у тебя, требуется во множестве организаций.

– Мне нравится, как я живу. Лучше я буду переводить детские книжки, чем тайные переговоры торговцев оружием.

Бастьен наконец закончил свои манипуляции и положил бутылочку и тампоны на пол. Затем подвинулся на кровати ближе к Хлое и нагнулся над ней.

– А вот этого тебе точно не следовало говорить, мой ангел. Ты должна забыть все, что видела в эти последние двое суток. Мы имеем дело с опасными людьми, а ты способна их опознать. Ты же умная женщина, хоть и ведешь себя как дура, и, если немного подумать, ты наверняка смогла бы расшифровать, о чем мы говорили на этих заседаниях. Теперь-то ты понимаешь, что не о зерне и курятине.

Ей было плохо оттого, что он так близко к ней, почти навалился на нее, ей было плохо оттого, что она смотрит на него в упор, хотя он ее и не касался – он ясно это видел, но это его не заботило.

– Забудь обо всем, Хлоя, – тихо сказал он. – Или ты можешь не дожить до того, чтобы пожалеть об этом.