Текст книги "Корабль, который пел"

Автор книги: Энн Маккефри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Прошу разрешения подняться на борт, – раздался чей-то хриплый голос у подножия лифта.

– Прошу назваться.

– Онро, майор медицинской службы, откомандирован базой Регула. Мне необходимо воспользоваться экстренной связью.

– Разрешение дано, – ответила Хельва, быстро отыскав его имя в списке личного состава медицинской службы.

Офицер Онро ввалился в шлюз и, кратко отсалютовав в сторону центрального пилона, плюхнулся в пилотское кресло и резко нажал на кнопку вызова.

– Не найдется ли у тебя мало-мальски приличного кофе? – просипел он и, стремительно крутанувшись в кресле, устремился на камбуз.

– Будьте как дома, – пробормотала Хельва, неготовая к такому бурному проявлению энергии после нескольких дней, проведенных в обществе Теоды.

Едва не свернув плечом дверной косяк, Онро ворвался на камбуз и принялся рыться в шкафах.

– Кофе, скорее всего, находится на своем обычном месте – на третьей полке шкафа, который стоит по правую руку от вас, – сухо заметила Хельва. Прошу прощения, банка свалилась на пол.

Онро поднял банку, умудрившись весьма ощутимо стукнуться головой о дверцу шкафа, которую он оставил открытой. Но потока брани, который Хельва почти наверняка ожидала услышать, не последовало. Посетитель осторожно, с терпением, свидетельствующим о редкой выдержке, притворил дверцу и, вскрыл герметическую оболочку, проследовал обратно в рубку, где, усевшись в кресло и глотая горячий, дымящийся кофе, стал наблюдать, как разгорается шкала экстренной связи. Понемногу напряжение стало отпускать его.

– Все мы жертвы собственных привычек, правда, Х-834? Я мечтал о чашке кофе восемнадцать дней и ночей напролет. От пойла, которое здесь, на этом Богом забытом шарике, используют взамен, меня только ко сну клонит. Правда, кофе, действует не так сильно, как бензедрин, но зато менее вреден для организма. А вот и они. Могу поклясться, что с каждым разом эту чертову связь приходится ждать все дольше.

– Говорит Регул, Центральная база на связи.

– Докладывает Х-834, – провозгласил Онро.

– Кто? – от удивления голос базы утратил всю свою официальность.

– На связи Онро.

– Ясно, сэр, не сразу узнал ваш голос.

– А ты что думал – это Хельва охрипла?

– Нет, сэр, я так не подумал.

– Ладно, поболтали и будет. Теперь введи данные в компьютер, и пусть он как следует пошевелит мозгами. А то я слишком устал. И проверь как следует программу. В последнее время мне приходилось очень мало спать. – Он повернулся к Хельве. – Как тебе это понравится – впервые за три галактических года попасть домой и угодить в самый разгар эпидемии! Надеюсь, мне хотя бы продлят отпуск. Онро снова повернулся к рации. – Вот, дребедень для машины, – он быстро продиктовал данные. – А вот словесная часть – это для проверки:

«Заболевание не удалось идентифицировать по шкале Орсона ни как известный вирус, ни как его видоизменение. У всесторонне проверенных пациентов, признанных абсолютно здоровыми, клинические симптомы могут развиться за десять часов: полное исчезновение мышечного контроля, сильный жар, острые боли в спине наступают через три дня. Смерть наступает от: 1) кровоизлияния в мозг, 2) остановки сердца, З) легочного коллапса, 4) удушья или в случае запоздалого оказания медицинской помощи, 5) истощения. Все выжившие страдают полным отсутствием мышечной координации. Показатель повреждения мозга отрицательный. Но они ничем не лучше трупов».

– Интеллект страдает? – спросил Ценком.

– Невозможно сказать ничего определенного, остается только надеяться, что, как и в большинстве подобных случаев, изменения в мозгу не затрагивают интеллект.

– Джули О'Греди и сановная леди во всем остальном равны, – пробормотала Хельва. Из сказанного медиком она сделала вывод, что телам, перенесшим эпидемию, повезло все же больше, чем ее, наделенному врожденными увечьями.

– Наша стройная подружка ближе к истине, чем она сама подозревает, хохотнул Онро. Если не считать младенцев, нет ни единого человека, которому не было бы лучше прямо сейчас попасть в капсулу. Все равно в том состоянии, в котором бедняги находятся, они ни на что не годятся.

– Будете дожидаться ответа? – осведомился Ценком.

– Смотря сколько времени.

– Вполне успеете вздремнуть, – предупредительно заметила Хельва. Пока еще они разберутся с вашим рапортом, – добавила она, одновременно направляя Ценкому личный сигнал тревоги.

– Только недолго, майор Онро, – вставил Ценком.

– Онро, вы так свернете себе шею, – заметила Хельва, увидев, что он вытянул длинные ноги и, притулившись в пилотском кресле, собрался соснуть. – Можете воспользоваться койкой пилота. Я подниму вас, как только придет ответ.

– Да уж, милочка, не забудь, а то я отвинчу твою смотровую панель, пригрозил Онро и, пьяно пошатываясь, побрел в каюту.

– Постараюсь, – Хельва увидела, как он два раза глубоко вздохнул и провалился в сон.

И сразу же включилась связь с Теодой – слуховая и зрительная. Вот Теода стоит, склонившись над постелью. Ее сильные пальцы ласково поглаживают неподвижное тело лежащей женщины. Дряблые мышцы, полное отсутствие рефлексов, одутловатое лицо, невидящие глаза, отвисшая челюсть; на какое-то мгновение шейные мышцы напряглись, и из горла больной вырвался невнятный стон.

– Мы не можем обнаружить реакции даже на самые сильные раздражители, произнес голос, обладателя которого Хельва не могла видеть. – Возможно, пациентка как-то реагирует на боль, но полной уверенности у нас нет. Даже если она нас понимает, то не может подать знак.

Хельва заметила, что полузакрытые веки женщины еле заметно дрогнули вниз, потом вверх. Не укрылся от нее и легчайший трепет ноздрей. Она надеялась, что Теода тоже это отметила, но решила проверить.

– Теода, сказала она тихо, стараясь не испугать женщину, и все же та вздрогнула от неожиданности.

– Это ты, Хельва?

– Да, Насколько мне позволяет мое ограниченное зрение, я сумела разглядеть дрожание век и трепет ноздрей. Если паралич протекает в такой острой форме, как мне стало известно из донесения майора Онро, эти чуть заметные подергивания, возможно, являются единственными мышечными сокращениями, сохранившимися у пациентки. Попроси, пожалуйста, одного из твоих спутников понаблюдать за правым глазом, второго за левым, а ты сама сосредоточь внимание на ноздрях. Объясните больной, какие знаки ей следует подавать и посмотрите, поймет ли она вас.

– Это что – корабль? – недовольно осведомился невидимый спутник Теоды.

– Да, Х-834, это она доставила меня сюда. Только Хельва не что, а кто.

– Вот как, – последовал пренебрежительный ответ. – Корабль, который поет? Только мне казалось, что его инициалы ДХ или ЖХ.

– Давайте попробуем сделать то, что предлагает Хельва, – перебила его Теода. – Ее зрение гораздо острее нашего, а способность сосредоточиваться неизмеримо выше.

Обращаясь к пациентке, она тихо и отчетливо произнесла:

– Если вы меня слышите, постарайтесь, пожалуйста, опустить правое веко.

На протяжение секунды, показавшейся всем столетием, никакого движения не последовало. Потом медленно-медленно, словно преодолевая чудовищное сопротивление, правое веко опустилось на долю миллиметра.

– Чтобы мы могли быть уверены, что это движение – сознательное, я прошу вас постараться дважды расширить ноздри.

Снова прошло время, и вот Хельва уловила слабое движение ноздрей. Она заметила еще кое-что, куда более важное, – бисеринки пота, выступившие на лбу и верхней губе больной и сразу же привлекала к ним остальных.

– Каких колоссальных усилий это, видимо, стоило несчастному, попавшему в заточение разуму, – с бесконечным состраданием проговорила Теода. Ее рука с закругленными пальцами мягко легла на влажный лоб женщины. – А теперь отдыхайте, милая. Мы больше не будем вас мучить, но знайте – у нас появилась надежда.

Только Хельва заметила, как бессильно поникли и почти сразу же распрямились плечи Теоды, когда она направилась к соседней койке.

Хельва сопровождала Теоду на всем протяжении обхода – из женского отделения в мужское, а оттуда в детское и даже в бокс для младенцев. Эпидемия не пощадила ни старых, ни малых – даже малыши, которым было несколько недель от роду, стали ее жертвами.

– Можно лишь надеяться, что чем моложе больной и чем более упруги его ткани, тем больше шанс, что их функции восстановятся, – заметил один из провожатых Теоды. Хельва поймала часть его жеста – он обвел рукой отделение, в котором стояло пятьдесят кроваток с неподвижно застывшими на них младенцами.

Теода нагнулась и взяла на руки крошечного трехмесячного малыша розового и белокурого. Тельце у него было упругое, цвет кожи свежий. Ловким движением женщина оттянула грудную складку и сильно ущипнула. Глаза младенца расширились, ротик приоткрылся, издав слабый писк.

Теода быстро прижала малыша к груди и стала покачивать, как бы извиняясь за то, что сделала ему больно. И хотя одеяло приглушало звук и ограничивало видимость, Хельва успела увидеть и понять то же, что и Теода.

Пока Теода укачивала младенца, до Хельвы долетали только обрывки разгоревшегося спора. Но вот прежний уровень зрения и Слуха вернулся к ней – Теода положила ребенка на живот и стала осторожно сгибать и разгибать его ручки и ножки, подражая тем беспорядочным подергиваниям, которые предвещают начало первых самостоятельных движений.

– И так мы будем работать с каждым ребенком, с каждым больным – по часу утром и вечером. Если возникнет потребность, мы мобилизуем всех взрослых и всех сознательных подростков на Аннигоне, и они станут нашими помощниками. Если мы хотим достучаться до мозга, восстановить связь между разумом и нервной системой, нам придется восстанавливать функцию мозговых центров с самого начала деятельности мозга. Нужно спешить. Эти несчастные и так слишком долго ждут, чтобы их освободили из кошмарного заключения.

– Но… но как, доктор Теода, вы можете обосновать свои выводы? Вы же сами согласились, что данный случай имеет меньше сходства с эпидемией на Медее, чем считалось первоначально.

– Пока я не могу дать вам никаких обоснований. Да и к чему это? Весь мой опыт подсказывает, что я права.

– Опыт? Вы, наверное, хотели сказать «интуиция»? – неодобрительно изрек чиновник. – Но не можем же мы, доверившись интуиции одной женщины, отвлекать занятых людей от их дел…

– Разве вы не видели испарины на лице той женщины? Не поняли, какого усилия ей стоило всего лишь опустить веко? – набросилась на него Теода. Так неужели после этого какие-то усилия с нашей стороны могут показаться вам слишком большими?

– Зачем столько эмоций? – вспылил чиновник. Разве Аннигон не приютил у себя переживших эпидемию, невзирая на опасность стать жертвой того же вируса?..

– Не надо, – решительно заявила Теода. Прежде, чем приблизиться к Ван Гогу, ваши корабли убедились, что эпидемия миновала. Но это к делу не относится. Я возвращаюсь на корабль и немедленно свяжусь с Ценкомом. И вы получите и обоснование, и подтверждение в аккуратнейшей компьютерной распечатке. Она резко повернулась, и Хельва увидела почтительно застывших поодаль медсестер. – Но прошу тех из вас, кто любит детей и доверяет женской интуиции: делайте то, что я вам показала, независимо от того, будет получено подтверждение или нет. Терять все равно нечего, а живых нужно спасать.

Теода стремительно покинула больницу, не обращая внимания на жалобы и уговоры чиновников. Она забралась в машину и велела возвращаться на корабль. Услышав ее звенящий от бессильной ярости голос, водитель счел за лучшее не вступать в разговоры. Хельва видела, как сильные пальцы женщины, ни на миг не останавливаясь, беспокойно шевелятся – то судорожно сжимаются, то беспомощно вытягиваются, то теребят застежку куртки. Словно почувствовав ее взгляд, Теода резко отключила связь.

Нимало не смутившись, Хельва переключилась на наружные камеры, которые давали более широкий обзор, и поймала приближающуюся машину. Экипаж высадил пассажирку и уехал. Но Теода не спешила входить в лифт. Ограниченная неудобным углом зрения, Хельва могла только наблюдать, как женщина ходит взад-вперед.

Онро храпел в каюте, а Хельва терпеливо ждала.

– Прошу разрешения войти, – наконец тихо сказала Теода.

– Разрешение дано.

Пошатываясь от усталости, вытянув руку вперед, как будто нащупывая путь в темноте, Теода вышла из лифта. Бессильно упала в пилотское кресло и, облокотившись на пульт, уронила голову на руки.

– Ты видела, Хельва, – пробормотала женщина, – ты все видела. Эти несчастные пребывают в таком состоянии уже больше шести недель. И моргнуть глазом для них тяжелее, чем поднять тонну. Разве мыслимо – пережить такое и сохранить рассудок?

– У них всегда остается надежда. Не забывай, Теода: если есть уверенность, что разум не пострадал, без тела в конце концов можно и обойтись. И даже найти в этом кое-какие преимущества, – напомнила она.

Теода стремительно подняла голову и, повернувшись в кресле, ошеломленно уставилась на панель, за которой скрывалось заключенное в капсулу тело Хельвы.

– Ну да… И ты сама – отличный пример!

Потом сокрушенно помотала головой.

– Нет, Хельва. Одно дело – когда тебя с младенчества приучили к этой мысли, и совсем другое – когда ты вынуждена смириться с ней, как с единственным выходом.

– Молодые без особых потрясений привыкнут к жизни в капсуле. Повторяю, в ней есть свои преимущества и прямые выгоды. Вспомни, как я сопровождала тебя в твоей поездке в больницу.

– Но иметь возможность ходить, дотрагиваться руками, вдыхать запахи, смеяться и плакать…

– Плакать… – выдохнула Хельва, – облегчить душу слезами. Да, ты права, – ее сердце стиснула невыносимая тоска, и ненадолго отступившая горечь утраты вернулась с новой силой.

– Хельва… Там, в больнице… Я хочу сказать, что слышала о том, как ты… Прости, но я так ушла в свои мысли, что тогда не поняла, что это ты – Корабль, который пел, и что ты… – голос ее сорвался.

– И я тоже забыла, что у вас на Медее вирус не только отгородил разум от тела, но и уничтожил мозг, оставив лишь неодушевленную плоть.

Теода отвела взгляд.

– Не могу забыть того несчастного малыша…

– Ценком – Х-834. Ты на связи?

Испуганная голосом, который неожиданно загремел у ее локтя, Теода отпрянула от загоревшейся шкалы экстренной связи.

– Х-834 слушает.

– Приготовься отпечатать компьютерное заключение в ответ на запрос майора Онро.

Хельва включила принтер и доложила о готовности.

– В словесной форме? – громким шепотом спросила Теода.

– Он просил в словесной, – ответила Хельва.

– Не выявлено никакой зависимости от возраста, физического развития, состояния здоровья, этнической принадлежности, группы крови, структуры тканей, режима питания, места жительства и перенесенных ранее заболеваний. Болезнь поражает без разбора и распространяется со скоростью эпидемии. При вскрытии никаких изменений в мышцах, костных тканях, крови, мокроте, моче, спинном мозге не обнаружено. Медикаментозное лечение – бесполезно. Хирургическое – бесполезно. Терапия – возможна.

– Вот оно! – вскочив на ноги, торжествующе воскликнула Теода. – Терапия – единственный выход.

– Но только возможный.

– И тем не менее, это единственная возможность. Я уверена: спасение кроется в методе обратной связи.

– Обратной связи?

– Да. Это странный метод, и он не всегда приносит успех. Но, возможно, неудачи бывают в тех случаях, когда разум, отчаявшись, прекращает борьбу. – Горячо, словно стараясь убедить в первую очередь себя, проговорила Теода. – Ты только вообрази: оказаться в западне, не иметь возможности установить даже самый простой контакт – это же ни с чем не сравнимый ужас! Боже, что я говорю!.. – воскликнула она, виновато повернувшись к пилону, за которым находилась Хельва.

– Ты абсолютно права, – невозмутимо заверила ее Хельва, но про себя усмехнулась. – Было бы действительно невыносимо, если бы я вдруг потеряла способность управлять своими синапсами с помощью электронных устройств, как делаю это сейчас. Думаю, что я просто спятила бы, враз лишившись всего, что было мне подвластно, – мчаться от звезды к звезде, общаться через несколько световых лет, подслушивать и подглядывать, при этом никак не обнаруживая себя.

Теода снова принялась беспокойно расхаживать взад-вперед.

– Неужели ты надеешься убедить этих скептиков, – спросила Хельва, заставить их мобилизовать людей, основываясь лишь на компьютерном заключении?

– Но в нем же ясно сказано: терапия может дать положительные результаты, – решительно заявила Теода, и лицо ее приняло упрямое выражение.

– В нем сказано «возможно». Я вовсе не оспариваю твою позицию, просто предупреждаю, какой скорее всего будет их реакция, – добавила она, заметив, что Теода уже набрала побольше воздуха, собираясь дать отпор. Я-то как раз совершенно уверена, что ты права. Но они – совсем другое дело. История знает немало случаев, когда добрые самаритяне преждевременно решали с чистой совестью почить на лаврах, в полной уверенности, что сделали все от них зависящее.

Теода непримиримо сжала губы. – Я уверена, что этих людей можно спасти… во всяком случае, некоторых – разве ради этого не стоит сделать все возможное?

– Но почему? Я хотела сказать, почему ты думаешь, что метод обратной связи сработает?

– Этот метод, разработанный еще в двадцатом веке, раньше его использовали для коррекции большинства врожденных нарушений и некоторых серьезных поражений мозга и нервной системы. Я получила научную степень по истории психотерапии. Многие из ранее существующих в этой области проблем теперь не актуальны, но иногда бывают случаи, когда болезни, которые считались давно побежденными, возвращаются вновь. Как эпидемия полиомиелита на Эварте-2. Вот тогда и вспоминают о старых методах. Например, возбудитель этой болезни напоминает вирус Ратдже, с той разницей, что атаки исходного штамма были не так опустошительны и выздоровление наступало хоть и медленно, но верно. Может быть, потому, что терапию начинали сразу же, как только миновал острый период. Да и паралич, насколько мне известно, не был таким тяжелым. Но, возможно, на протяжении веков штамм видоизменился и стал еще более опасным.

И все же нельзя отрицать, что сходство существует. Вот, посмотри, Хельва, – я захватила с собой пленки, – с жаром сказала Теода, от волнения ее лицо казалось странно помолодевшим. – Тогда при лечении жертв вируса Ратдже широко применяли метод обратной связи Домана-Делакато, и он давал отличные результаты.

А вдруг, – Теода остановилась как вкопанная, – нам удастся доказать, что в те времена споры космической эпидемии занесло на старушку Землю? У тебя есть данные по развитию галактических спиралей?

– Давай пока ограничимся проблемами из области медицины и физиологии усмехнулась Хельва.

Теода потерла лицо руками, как будто пытаясь смыть усталость и заставить утомленный мозг сделать невозможное.

– Всего один ребенок, одно доказательство – вот все, что мне нужно.

– А сколько времени это займет? И какого возраста должен быть ребенок? Кстати, почему именно ребенок? Почему не та несчастная женщина, с таким трудом опускавшая веки?

– Продолговатый мозг начинает управлять рефлекторными движениями с самого рождения. Мостовой участок, который полностью развивается к двадцати неделям, руководит ползаньем на животе. К пятнадцати неделям начинает функционировать средний мозг, и ребенок овладевает навыками передвижения на четвереньках, и, наконец, к шестидесяти неделям заканчивается формирование коры, которая ведает ходьбой, речью, зрением, осязанием и координацией движений.

– Год – это, пожалуй слишком рано… Внятная речь еще отсутствует, вслух подумала Хельва, без труда припоминая свой первый день рождения. Правда, она в этом возрасте уже «ходила» и «говорила».

– Лучший возраст – пять лет, – вмешался вдруг чей-то голос. Теода вздрогнула и только сейчас заметила Онро – он стоял на пороге камбуза, держа в руке согревающуюся жестянку с кофе. – Потому что моему сыну как раз пять. Я Онро, майор медицинской службы. Это я вас вызвал, доктор Теода, потому что слышал: вы никогда не сдаетесь. – Его помятое со сна лицо обрело жесткое, упрямое выражение. – И я тоже не сдамся, пока мой сын снова не станет ходить, говорить и смеяться. Он – все, что у меня осталось. Неплохой отпуск у меня получился, – он горько усмехнулся и глотнул дымящийся кофе.

– Так вы с Ван Гога? – спросила Теода.

– Да, один из немногих уцелевших.

– Вы слышали, о чем я говорила? Вы согласны?

– Слышал. В моем случае не может быть и речи о согласии или несогласии. Я готов на все, что выглядит хотя бы отдаленно правдоподобным. Ваша идея разумна, к тому же компьютер дал единственную положительную рекомендацию, и это терапия. Я пошел за сыном.

Дойдя до шлюза, он повернулся и погрозил Хельве кулаком. – А ведь ты опоила меня, фея из серебряного замка!

– Формулировка неточна, но обвинение принято к сведению, – сказала Хельва ему вслед, когда он, хмурясь, шагнул в кабину лифта.

Теода, охваченная радостным волнением, схватила свой проектор и стала внимательно просматривать пленки, на которых был заснят метод, который она собиралась испробовать.

– Они вводили стероиды и еще кое-какие препараты, – бормотала она. – У тебя что-нибудь найдется?

– В заключении ничего не говорилось о медикаментах, – напомнила Хельва, – но всегда можно попросить Онро, чтобы он стащил все, что понадобится из больничного синтезатора. Ведь он, в конце концов, майор медслужбы.

– Да, это очень кстати, – согласилась Теода и снова с головой ушла в свои пленки. – А зачем им понадобилось… ах да, все ясно! Ведь у них не было готовых соединений.

Хельва завороженно следила, как Теода смотрит фильм, то возвращаясь назад, то прокручивая пленку вперед, многократно перепроверяет, делая пометки, что-то бормоча про себя, и время от времени застывает в раздумье, уставясь в пространство невидящими глазами.

Когда Теода стала проделывать это в четвертый раз, Хельва категорически потребовала, чтобы она что-нибудь съела. Женщина рассеянно доедала жаркое, когда вернулся Онро, на руках он держал обмякшее тельце рыжеволосого мальчугана. На грубоватом лице медика застыло отсутствующее, почти оцепенелое выражение – он бесстрастно следил, как его сынишку бережно укладывают на койку. Хельва заметила у мальчика одну особенность, которая роднила его со всеми жертвами страшного вируса: глаза были полузакрыты, как будто веки до того отяжелели, что он не мог их поднять.

Опустившись рядом с койкой на колени, Теода повернула голову ребенка, так чтобы его глаза находились вровень с ее лицом.

– Дитя мое, я знаю, что ты меня слышишь. Мы будем работать с твоим телом, чтобы помочь тебе вспомнить, что оно умело делать. Скоро ты у нас опять будешь бегать и радоваться солнышку.

Потом без лишних слов, не обращая внимания на невнятные возражения отца, она положила мальчика прямо на пол, на живот, взяла его за руку и за ногу и знаком велела Онро последовать ее примеру.

– Мы переносимся в то время, когда ты был совсем маленький, и впервые пытался ползать. Мы помогаем твоему телу ползти на животе, как будто ты змея.

Терпеливо, монотонным голосом, она повторяла слова внушения. Хельва отметила, что сеанс продлился пятнадцать минут. Они выждали час и повторили все сначала. Прошел еще час, и Теода так же терпеливо проговорила слова, которые должны были восстановить у ребенка навыки ходьбы: сначала вперед двигаются левая рука и правая нога, потом правая рука и левая нога. Еще час – и она повторила наставления по ходьбе. Потом они снова вернулись к ползанью и снова повторили дважды. В промежутках оба врача пытались вздремнуть. Хельва незаметно закрыла шлюз, переключила связь с центральной рубки на себя и оставалась глуха к настойчивым требованиям из больницы вызвать Теоду или Онро. Через двадцать четыре часа Теода слегла изменила схему внушения и добавила массаж и лечебную гимнастику, терпеливо придавая телу разные положения, работая над каждой мышцей – от пальцев рук до пальцев ног.

На исходе двадцать седьмого часа Онро, чьи силы были подорваны накопившейся усталостью, отчаянием и все растущей безнадежностью, забылся тяжелым сном, так что растолкать его больше не удалось. Теода, бледнея на глазах, продолжала сражаться в одиночку, повторяя каждое движение так же точно и старательно, как и в самом начале курса интенсивной терапии.

Хельва намеренно игнорировала собравшуюся внизу толпу, не обращая внимания на приглушенные требования, угрозы и уговоры.

– Теода, – тихо проговорила Хельва, когда к концу подходил тридцатый час, – ты заметила то, что заметила я? Шейные мышцы проявляют тенденцию к сжатию.

– Да. А ведь этот ребенок был так плох, что ему пришлось делать трахеотомию. Видишь шрам? – Теода показала на тонкий шов. И еще я вижу: когда мы начинаем сеанс, веки поднимаются чуть выше. Мальчик понимает, что мы хотим ему помочь. Смотри, глаза приоткрываются… чуть-чуть, но и этого достаточно. Я была права! Я знала, что не ошибаюсь!

– У тебя мало времени, – предупредила Хельва. – Здешние власти вызвали патрульное судно, через полчаса оно сядет рядом со мной. Мне придется открыть люк под угрозой повреждения корабля, так уж я запрограммирована.

Теода испуганно подняла глаза.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Взгляни на экран, – Хельва настроила изображение, так чтобы Теода могла увидеть толпу людей и скопление машин у подножия корабля. – Они становятся чересчур настойчивы.

– Но я ничего не знала.

– Тебе был нужен покой. И я сумела его обеспечить, – ответила Хельва. Но если взглянуть на все со стороны, можно предположить, что майор медицинской службы, его сын и приглашенный медицинский советник содержатся в заключении у меня на борту. К тому же они подозревают, что мои недавние… словом, что я собираюсь удариться в бега.

– Разве ты им не сказала, что мы проводим сеансы терапии?

– Конечно, нет.

– Но почему…

– Пора начинать очередной сеанс. Сейчас дорога каждая минута.

– Сначала нужно покормить малыша.

Теода осторожно ввела концентрированный раствор в тонюсенькую вену и стала массировать бугорок, оставшийся на месте инъекции.

– Какой сладкий мальчик, правда, Хельва? – сказала она. – Даже по лицу видно.

– Наверняка жуткий озорник – с такими-то веснушками, – фыркнула Хельва.

– В душе они как раз и есть сладкие, – твердо возразила Теода.

Хельва заметила, как ресницы мальчугана упали на щеку, потом снова приподнялись. И решила, что права она, а не Теода. Это надо же придумать: рыжий, весь в веснушках – и сладкий!

Снова началось терпеливое, монотонное восстановление нарушенных связей. Внезапно Теода вздрогнула, услышав громкий стук. Он разбудил и медика, который уснул прямо на полу. Хельва, скосив один глаз на экран, ожидала удара. Онро поднялся и заговорил, еще не соображая, где находится.

– Что происходит?

Ответом ему последовал второй глухой удар.

– Да что там, черт возьми, стряслось? Кто это колотится, как полоумный?

– Половина планеты, – едко ответила Хельва, включая внешние аудио и видео камеры. Ей сразу пришлось убавить звук – в кабину ворвался оглушительный гвалт.

– Ну, ладно, угомонитесь, – сказала она толпе, без усилия заглушая ее недовольный ропот.

– Х-834, требую разрешение войти! – выкрикнул кто-то у входа. Она покорно включила лифт и открыла люк. Онро протопал к отверстию и, нагнувшись над ним, заорал:

– Какого черта вы тут беснуетесь? Убирайтесь все немедленно! Вы что, совсем забыли о приличиях? Что за тарарам? Имеет человек право хоть немного отоспаться? Единственное тихое место на всей вашей паршивой планете!

В это время с ним поровнялась кабина лифта, обнаружив внутри пилота патрульного корабля и нудного чиновника, сопровождавшего Теоду во время посещения больницы.

– Майор Онро, мы беспокоились за вас, особенно после того, как ваш сын исчез из своей постели.

– Послушайте, инспектор Кариф, вы никак решили, что госпожа Теода похитила меня вместе с сыном и держит в качестве заложников на борту спятившего корабля? Экий вы, однако, фантазер! Эй, что это ты задумал… ты, ты, парень, – крикнул он, заметив, что пилот потянулся к панели центрального пилона, за которой находилась оболочка Хельвы.

– Я выполняю приказ Ценкома.

– Включи-ка лучше экстренную связь и скажи своему Ценкому, чтобы он не совал свой длинный нос в чужие дела. Если бы не Хельва, не тишина и покой, которые она для нас создала и поддерживала, не знаю, что бы с нами стало.

Он тихонько вошел в каюту, где распростертый на полу лежал его сын. Над ним сосредоточенно колдовала Теода, проводя очередной – который уже по счету! – сеанс терапии Домана-Делакато.

– Не знаю, сколько несчастных нам удастся спасти таким способом, только я вижу: он помогает. И ты, парень, скажешь своему Ценкому, – после того, как передашь ему от меня пожелание катиться к чертовой бабушке, – чтобы они дали Теоде полномочия мобилизовать всех до последнего человека на этой планете… если возникнет такая необходимость… чтобы привлечь их к ее программе реабилитации.

Он опустился на колени рядом с сыном.

– Ползи, малыш, ползи.

– Но ребенок может простудиться на холодном полу, – взвизгнул чиновник.

– Какая-то женщина упрашивала Хельву спустить лифт, но та не обращала внимания: она видела, как лицо ребенка покрылось капельками пота. Но никаких движений не последовало… ни малейшего содрогания.

– Ну постарайся, сынок, – молил Онро.

– Твой разум помнит, что твое тело умело делать раньше. Правую руку вперед, левое колено вверх, – произнесла Теода с таким самообладанием, что в ее спокойном, ласковом голосе не отразилось даже намека на то напряжение, которое она должна была испытать.

Хельва увидела, как мышцы на шее мальчика стали судорожно подергиваться, но она знала, что наблюдатели ожидают гораздо более убедительного результата.

– Иди скорей ко мне, золотое мамино солнышко, – протянула она нежно и призывно.

Не успели пораженные наблюдатели пронзить ее укоризненными взглядами, как локоть мальчика скользнул на дюйм вперед, а левое колено, которое Теода сжимала пальцами, дернулось назад; горло его напряглось, и с губ сорвался тоненький всхлип. Онро издал радостный вопль и рывком прижал сына к груди.

– Теперь вы видите? Теода была права!

– Я видел, что ребенок сделал произвольное движение, – неохотно согласился Кариф. – Но это единичный, отдельно взятый пример… – он красноречиво развел руками, показывая, что остается при своем мнении.

– Достаточно и одного. На других у нас просто не было времени, отрезал Онро. – Нужно рассказать людям, которые собирались внизу. Они станут нашими помощниками.

Он вынес сына в шлюз и стал громко кричать толпе о том, что произошло. В ответ зазвучали радостные возгласы и аплодисменты. Маленькая кучка людей, толпившаяся у входа, выразительно показывала на женщину, которая давно просила, чтобы ее впустили.